Килашандра слушала, слова холодными комками падали в ее заледеневшее нутро. Она смотрела на профиль прославленного маэстро, на его губы, выбрасывающие слова, несущие гибель всем ее надеждам и стремлениям и делавшие бесполезными десять лет упорного труда и учения.
      Наконец маэстро повернулся к ней лицом. Подлинное сожаление в его выразительных глазах делало его старше. Тяжелые мускулы певческих голосовых связок скорбно расслабились.
      Все эти детали Килашандра Ри вспомнит когда-нибудь потом. А сейчас же она была совершенно раздавлена нахлынувшим поражением и плохо сознавала что-либо, кроме своего ужасного провала.
      – Но… но… Как вы могли…
      – Что мог? – удивленно спросил маэстро.
      – Как вы могли завлекать меня?
      – Завлекать вас? Милая девочка, я этого не делал.
      – Делали! Вы говорили… вы говорили, что мне нужна только упорная работа. Разве я мало работала?
      – Конечно, вам следовало упорно работать… – Маэстро был оскорблен. – Мои студенты должны заниматься сами. Требуются годы упорного труда, чтобы развить голос, выучить часть репертуара инопланетной музыки, чтобы стать певицей…
      – У меня есть репертуар! Я так трудилась, а теперь… Теперь вы говорите, что у меня нет голоса?
      Маэстро Вальди тяжело вздохнул. Эта его манерность всегда раздражала Килашандру, а сейчас казалась просто непереносимой. Она открыла было рот для протеста, но он поднял руку, и выработанная за четыре года привычка заставила ее промолчать.
      – У вас нет голоса для первоклассной певицы, моя дорогая Килашандра, но это не препятствует любой из многих других ответственных и удовлетворяющих…
      – Я не хочу быть второсортной. Я хочу… хотела стать концертной певицей высшего ранга. Вы говорили, что я…
      Он снова поднял руку.
      – Вы одарены абсолютным слухом, ваша музыкальность безупречна, у вас великолепная память, ваш драматический потенциал вне всякой критики. Но в вашем произношении есть небольшой дефект, который в высоком регистре становиться нетерпимым. Одно время я думал, что это можно выправить, изменить, – он беспомощно пожал плечами и сурово посмотрел на нее. – Сегодняшнее прослушивание совершенно беспристрастной комиссией убедительно доказало, что этот изъян в голосе врожденный. Судьба жестоко обошлась с вами, и я вам очень сочувствую, – он снова бросил на нее взгляд, подавляющий попытки к мятежу. – Я несколько заблуждался в суждении о вашем голосе. Я искренне надеялся, что смогу помочь вам. Но я не могу, и было бы вдвойне жестоко с моей стороны поощрять вас заниматься дальше как солистке. Нет. Вам лучше применить ваш талант в другой области.
      – В какой же, по вашему мнению? – спросила Килашандра так напряженно, что заболело горло.
      У него хватило такта не обратить внимания на ее едкий тон, но он взглянул ей прямо в глаза.
      – В вашем характере недостаточно терпения, чтобы работать преподавателем, но вы вполне могли бы работать в искусстве, близком к театру, где ваш дар мог бы очень пригодиться. Нет? Вы занимались синтезаторством? Хмм… Очень жаль. В таком случае я рекомендовал бы вам вообще оставить театральное искусство. С вашим чувством высоты тона вы могли бы настраивать кристаллы, или отправлять воздушные корабли и космические челноки, или…
      – Благодарю вас, маэстро, – сказала она больше по привычке, чем из действительной благодарности, сделала полупоклон, как требовало его звание, и вышла.
      Она шла по коридору, слепая от слез, которые из гордости не желала вытирать. Она и хотела, и боялась встретить кого-нибудь из студентов, которые стали бы спрашивать, почему она плачет, сочувствовали бы ее несчастью, но почувствовала облегчение, когда дошла до двери своей учебной комнаты, никого не встретив. Там она отдалась своему горю и истерически рыдала, пока не выдохлась окончательно.
      Если тело ее пыталось бороться с эмоциями, то разум упивался ими, потому что ее оскорбили, унизили, ввели в заблуждение. И кто знает, сколько ее сокурсниц будут втихомолку смеяться над ее мечтами о триумфах на концертной и оперной сцене. Килашандра была весьма тщеславна, и это требовало для нее избранной профессии, а никак не скромной. Она предвкушала свой успех, и звездные сцены были только вопросом времени. Еще сегодня утром она шла на прослушивание с такой уверенностью, что ей предстоит стать солисткой, как будто она уже была звездой. Она вспомнила благосклонные лица экзаменаторов, один из которых рассеянно кивал ритму заданных арий. Она знала, что тщательно придерживалась темпа, и они отметили эту ее способность. Как они могли при этом смотреть так… так импрессивно? Так ободряюще? Она хотела бы полностью стереть из памяти утреннее фиаско.
      Как они могли вынести ей такой вердикт?
       Голос не подходит к динамике оперы. Неприятное произношение слишком заметно. Хорош для пения с оркестром и хором, где дефект не будет заметен. Имеются задатки сильного хорового руководителя… Ст удентку необходимо отговорить от работы соло.
      Несправедливо! Нечестно! Как могли позволить ей зайти так далеко, дать ей обмануться, а затем срезать на предпоследнем экзамене? И предложить, как подачку, руководство хором! Какое позорное унижение!
      В ее мучительных воспоминаниях промелькнули лица братьев и сестер, говоривших, что она «визжит во всю глотку», смеявшихся над ней, над тем, что она часами выбивает одним пальцем ритм упражнения и пытается «понять» хоть что-то из диких гармоний инопланетной музыки. Родители радовались ее выбору профессии, во-первых, потому, что обучение финансировала планетарная система образования; во-вторых, эта профессия могла поднять их собственное положение в обществе; в-третьих, девочка, похоже, имела поддержку со стороны ее прежних вокальных и инструментальных учителей. Ох уж эти учителя! Не неуменью ли одного из них она обязана изъяном в своем голосе еще на ранних стадиях занятий? Килашандра билась в агонии жалости к себе.
      Наконец она осознала, что это есть именно жалость к себе, и выпрямилась на стуле, глядя на себя в зеркало на стене, некогда отражавшее ее долгие часы занятий и самоусовершенствования… самообмана!
      Что там имел глупость советовать этот Вальди? Смежное искусство? Синтезаторство! Фу! Тратить жизнь на обслуживание дефектных мозгов в психиатрических заведениях только потому, что у нее голос с дефектом? Чинить испорченные кристаллы для обеспечения межпланетных полетов или для слаженной работы какой-нибудь энергетической установки?
      Сосредоточившись, Килашандра стряхнула с себя грусть. Она оглядела скудную учебную комнату, где в каждом углу лежали музыкальные партитуры, отпечатанные видеофаксом с усеянным кнопками коммутатором, связанным с Музыкальным Центром и дающим доступ к галактической музыкальной продукции. Она бросила взгляд на репродукции учебных спектаклей – она всегда получала в них главную роль – и поняла, что самое лучшее – забыть все это! Если она не может быть первоклассной – черт с ним, с театром! Она будет на вершине в чем-нибудь другом – или умрет в попытках покорить эту вершину!
      Она встала. Теперь ничто не было для нее ценным в этой комнате, три часа назад бывшей отправной точкой для Килашандры во всем; личные вещи в ящиках или на полках, почетные премии на стене, подписанные голограммы певиц, с которыми она надеялась соревноваться и превзойти – все это больше не относилось к ней, не принадлежало ей.
      Она отстегнула студенческий значок, перекинула через плечо плащ и повернулась к выходу, но вспомнила, что нужно взять с собой кредитную карточку. Отыскивая ее в выдвижном ящике, она увидела записку, прикрепленную кнопками к дверке: «Вечеринка в твою честь!» Она фыркнула. Все скоро узнают. Пусть себе смеются над ее провалом. Она не станет делать хорошую мину при плохой игре. Сегодня. Никогда.
       Уходи, Ки лашандра, спокойно, и держись центра сцены, сказала она себе и спустилась по длинной лестнице на улицу. И снова испытала и удовлетворение, и сожаление, что никто не стал свидетелем ее ухода.
      Вообще-то говоря, она не могла бы и желать более драматического ухода со сцены. Вечером все будут гадать, что случилось. Может, кто-то узнает. Конечно, Вальди никогда не расскажет об их беседе. Он не любил провалов, особенно своих, так что от него никто ничего не услышит. Вердикт экзаменаторов будет запечатлен в компьютере. Но кто-нибудь все равно узнает, что Килашандра Ри провалила свой финальный вокал, равно как узнают о его причине.
      Хорошо бы на некоторое время эффектно исчезнуть. Пусть делают предположения – этого им не запретишь. О ней еще вспомнят, когда она займет видное положение на другом поприще, и будут считать чудом, что такая мелочь как провал не убила в ней высокое мастерство.
      Эти размышления утешали Килашандру на пути домой. Студенты получали бесплатное жилье, унылое, убогое, довольно грязное и тесное, как в древние времена, но ее комната была чуть ли не роскошной. Поскольку Килашандру не перерегистрируют в Музыкальном Центре, хозяйку дома об этом известят, и комната будет для нее закрыта. Забота о жилье и быте была противна Килашандре: это пахло неспособностью к дальнейшему саморазвитию. Но все же она проявит инициативу и в этом: немедленно оставит квартиру и все воспоминания, связанные с ней.
      Кроме того, если ее обнаружат в ее «норе», это испортит таинственность исчезновения. Итак, кивнув хозяйке, всегда следившей за приходами и уходами жильцов, Килашандра поднялась в свою комнату и огляделась. Здесь практически взять нечего, кроме одежды.
      Однако Килашандра взяла лютню, на которой играла, как требовала ее профессия. Может, на ней и не придется играть, но бросить жалко. Она положила ее с одеждой в рюкзак, который повесила за спину, прикрыв все плащом. Закрыла дверь, спустилась вниз, кивнула как обычно хозяйке и быстро вышла.
      Покончив с драматической частью своей новой роли, она не имела представления, что ей делать дальше. Она ступила на скоростную линию пешеходной дорожки, ведущей в центр города. Следовало бы зарегистрироваться в бюро найма на работу, следовало подумать о своем будущем. Она должна сделать многое, но вдруг обнаружила, что понятие «должна» больше не управляет ею. Никаких обязательств по отношению к расписанию, репетициям, урокам, занятиям, к так называемым друзьям и коллегам. Она была свободна, совершенно, полностью свободна! В дальнейшей жизни это должнабудет заполнено. Но как? Что она будет должна?
      Дорога быстро несла ее к деловой части города. На перекрестках возвышались указатели: торговый центр – пурпурный треугольник, социальные службы – оранжевый круг, заводы – зеленый знак, рабочие поселки – синий, красная стрела – аэропорт, голубая звезда – космопорт.
      Килашандра перебирала варианты того, что должна была сделать, и, парализованная нерешительностью, так и не свернула на тех перекрестках, которые привели бы ее куда нужно.
      Опять должнаи нужно, подумала она, и осталась на скоростной дороге. Ей было даже смешно, что она, раньше такая целеустремленная, оказалась вдруг такой нерешительной. Ей в этот момент не пришло в голову, что она страдает от сильнейшего психологического шока и отреагировала на него сначала необдуманно, спонтанно, резко покинув отринувшую ее сферу интересов, только потом как зрелый человек сосредоточилась и начала поиск альтернативной жизни.
      Она не знала, что Эсмонт Вальди беспокоился о ней, и после ее провала даже позвонил в студенческий сектор, сообщив о своем беспокойстве. Но затем пришел к удобному для себя заключению, что она рыдает в какой-нибудь другой студенческой комнате. Зная о ее преданности музыке, он пришел к столь же неправильному предположению, что она, вне всякого сомнения, будет продолжать заниматься музыкой и в надлежащее время станет руководителем хора. Этого он и хотел для нее. Ему просто не приходило в голову, что Килашандра способна в одну секунду зачеркнуть десять лет интенсивных занятий.
      Девушка была уже на пути к космопорту, прежде чем пришла к решению, куда именно она должна была бы идти. Должнана этот раз не по обязанности, а в чисто познавательном смысле.
      На Фьюерте для нее теперь не было ничего, кроме печальных воспоминаний. Она оставит ее и сотрет все болезненные ассоциации, связанные с семьей и карьерой. Хорошо, что она взяла лютню. Ей достаточно студенческого удостоверения, чтобы поехать в качестве обслуги на каком-нибудь лайнере в лучшем случае или транспортнике в худшем. Она также может немножко попутешествовать и оглядеться, а после уже решить, что еще она должнаделать дальше.
      Когда скоростная дорога кончилась, Килашандра впервые после ухода из студии маэстро Вальди осознала окружающее – людей и вещи.
      Подумать только, она никогда не была в космопорте! Из дока выкатил челнок; его мощная двигательная установка сотрясала здания порта. Однако в ее гудении присутствовал очень неприятный вой, о котором она узнала почти подсознательно, почувствовав его позвоночником, а затем и всеми остальными костями, до пяток. Она покачала головой. Вой усилился, видимо, он исходил от челнока. Она зажала уши. Звуки приглушились, и она забыла об этой неприятности, обходя огромный приемный зал портовой службы. В огороженном сегменте рядами стояли видеофаксы, каждый был маркирован названием фрахта или пассажирской службы, каждый со своей зеленой пластинкой. Для нее почти все места имели странно звучащие названия. Фрагмент старинной песни, доносившейся из динамиков, был навязчив и подавлял. Не надо больше музыки! Хватит!
      Она остановилась у портала поглядеть на разгружающийся челнок, и вдруг ухватила дуновение аппетитных запахов.
      Она проголодалась. Проголодалась? Когда вся ее жизнь разбита вдребезги? Какая банальность! Но запахи вызывали слюну. Ладно, ее кредита должно хватить на еду. Но все-таки лучше проверить свой баланс, чтобы не оплошать в ресторане. В одном из многочисленных выходов из зала она поместила наручный компьютер в углубление и прижала большим пальцем пластинку с отпечатком. Она была приятно удивлена, что в этот день кредит был прибавлен. Студенческий кредит. Последний.
      Она быстро пошла к ближайшему ресторану, заметив только, что тот вовсе не был дешевым. Прежняя занятая Килашандра тут же повернула бы обратно. Новая Килашандра величественно вошла внутрь.
      В этот час народу было немного, так что она быстро нашла кабинку на верхнем этаже, откуда могла беспрепятственно наблюдать за вылетами челноков и маленьких космических аппаратов. Она и не представляла, какое большое движение в космопорте ее не слишком-то значительной планеты. Смутно Килашандра знала, что Фьюерта была перевалочным пунктом. Меню был длинным и разнообразным, и у нее несколько раз появлялось искушение заказать экзотические блюда, столь заманчиво описанные в меню. Она заказала запеканку из инопланетной рыбы, необычной, но не слишком пряной для неискушенного студенческого горла. Инопланетное вино, имевшееся в выборе, так ей понравилось, что она попросила второй графинчик.
      Сначала Килашандра подумала, что незнакомое вино так повлияло на ее нервы, но неприятное ощущение усиливалось так быстро, что она поняла – алкоголь тут ни при чем. Она огляделась, ища источник раздражения и хмуро потирая затылок, но когда раздались взрывные звуки набирающего мощность стартового двигателя челнока, она поняла, что именно подействовало на ее барабанные перепонки, хотя непонятно было, как этот звук проник в защищенный ресторан. Она плотно зажала уши от этой сверлящей боли. Но вдруг все прекратилось.
      – А я говорю, что привод челнока вот-вот взорвется! Соедините меня с контролером! – кричал баритон в наступившей тишине.
      Килашандра вздрогнула и оглянулась.
      – Откуда знаю? Знаю! – спорил высокий мужчина у служебной консоли. – Соедините меня с контрольной башней. Оглохли вы там, что ли? Вы что, хотите, чтобы челнок при взлете взорвался? Неужели я один его слышу?
      – Я слышала его, – сказала Килашандра, вставая и подходя к экрану консоли.
      – Вы слышали? – чиновник был удивлен.
      – Конечно, слышала. Мой череп чуть не разлетелся, и уши все еще болят. Что это было? – спросила она высокого мужчину.
      У него был начальственный вид, и он был явно расстроен глупостью чиновника. Он нес свое очень худое тело с надменностью, которая была под стать его изящной одежде явно инопланетного покроя.
      – Она тоже слышала, дружище. А теперь давайте контрольную службу.
      – Сэр, у нас точные приказы…
      – Не валяйте дурака! – рявкнула Килашандра.
      То, что она была явной фьюертанкой, встревожило чиновника-фьюертанца больше, чем ее оскорбительный тон. А затем инопланетянин выругался, красочно описав идиотство бюрократии, и открыл ящичек с карточками, висевший на поясе. При виде документа у чиновника чуть не выскочили глаза.
      – Я извиняюсь, сэр. Я не знал, сэр.
      Килашандра смотрела, как мужчина решительно набрал код, и его изображение вплыло в экран контрольной башни. Он встал прямо перед экраном, а Килашандра вежливо отступила.
      – Контроль? Этот челнок только что приземлился? Ему нельзя разрешить взлет. Ему нужен тщательный ремонт. Он так дико резонирует, что половина кристаллов в приводе наверняка перегрелась. Неужели никто у вас не слышит сбоя частоты? Он транслирует вторичные звуковые волны… Нет, я не пьян и не угрожаю. Это факт. Неужели весь ваш контрольный штат глух к тону? Неужели у вас нет скоростного мониторинга? И чего стоит проверка привода по сравнению с вашими новыми портовыми службами? Или эта планета-стойбище для челноков слишком бедна, чтобы нанять настройщика кристаллов?.. Ну, вот, теперь ваше поведение более разумно, – через минуту продолжал незнакомец. – Что касается меня, то я Каррик из Седьмой Гильдии, Беллибран. Да, именно так, как я сказал. Я слышу вторичные звуковые волны прямо сквозь стены, так что чертовски хорошо знаю об этом перегреве. Ага, рад, что биения неисправного привода зарегистрировано наконец на ваших мониторах. Поставьте этот челнок на перенастройку. – Пауза. – Спасибо, но я уже оплатил свой счет. Нет, все в порядке. Да… – Килашандра заметила, что благодарность раздражает Каррика. – Ну, как хотите. Сделайте на двоих, – добавил он и улыбнулся девушке, отворачиваясь от консоли. – В конце концов, вы тоже слышали. – Он взял ее под руку и повел к свободной кабине.
      – У меня там лишняя бутылка хорошего вина, – сказала она, полупротестуя, полусмеясь над его властным тоном.
      – Сейчас у вас будет самое лучшее. Меня зовут Каррик, а вас?
      – Килашандра Ри.
      – Приятное имя. Музыкальное. – Он рассеянно вытер пот со лба и сел. – Я сказал что-то не то?
      – Нет, ничего.
      Он скептически взглянул на нее из-за ее неискреннего тона, но в это время на служебной панели появилась запотевшая бутылка. Он посмотрел на этикетку.
      – А, «72»! Ну, это поразительно. – Он посмотрел на меню. – Не держат ли они форелланских бисквитов и пасты с Альдебарана? Смотрите-ка, есть! Ну, теперь я пересмотрю свое мнение о Фьюерте.
      – Вообще-то я только что закончила… – начала Килашандра.
      – Наоборот, моя дорогая Килашандра, вы только что начали.
      – Вот как?
      Любой из бывших коллег Килашандры сменил бы манеру поведения, услышав такой ее тон.
      – Да, – весело продолжал Каррик с искрой вызова в глазах, – потому что эта ночь – ночь празднества и веселья… по поводу сделанного только что дела. Мы только что спасли порт от разрушения. Они будет еще более благодарны, когда разберут привод и увидят трещины в хрустальных датчиках. По меньшей мере сотня вибров долой.
      Ее первое намерение достойно удалиться умерло, и она уставилась на Каррика.
      – Долой сотню вибров? Что вы имеете в виду? Вы музыкант?
      Каррик посмотрел на нее так, словно она обязана была знать, кто он.
      – Да, в некотором роде музыкант. А вы?
      – Отныне ни в каком роде, – сердито ответила Килашандра. Желание укрыться от чужих взоров вернулось с неодолимой силой. На короткое время она забыла, почему она в космопорте, Каррик напомнил ей, и она больше не хотела таких напоминаний.
      Его пальцы крепко взяли ее локоть и удержали на стуле. Как раз в это время в ресторан суетливо вошел чиновник, ища глазами Каррика. Лицо его изображало облегчение и радость, когда он заторопился к столу. Каррик улыбнулся Килашандре, как бы подзадоривая ее раздражение при свидетелях. Вопреки желанию, Килашандра понимала, что не может закатить сцену. У нее не было реальной почвы для обвинения в нарушении свободы личности. Каррик, понимая ее чувства, имел нахальство предложить ей полуоскорбительный тост, после чего сделал ритуальный единственный глоточек вина.
      – Да, сэр, «72». Очень хороший выбор. Вы, несомненно…
      Служебная панель открылась и пропустила чуть дымящуюся тарелку с бисквитами и блюдо с чем-то красновато-коричневым.
      – И действительно, альдебаранская паста, – сказал Каррик с притворным удивлением. – Подана, я вижу, с горячими бисквитами. Ваши поставщики знают свое дело.
      – Мы на Фьюерте хоть и малы по сравнению с портами, которые вы видывали… – подобострастно начал чиновник.
      – Да, да, спасибо, – и Каррик резко махнул рукой, выпроваживая его.
      Килашандра смотрела чиновнику вслед, удивляясь, почему тот не оскорбился от такой бесцеремонности.
      – Почему вам все сходит с рук? – спросила она Каррика.
      Он улыбнулся.
      – Попробуйте вино, Килашандра. – И его улыбка намекала, что впереди долгий вечер и это лишь прелюдия к более близкому знакомству.
      – Кто вы? – спросила она уже сердито.
      – Я Каррик из Седьмой Гильдии, – загадочно ответил он.
      – И это дает право посягать на мою личную свободу?
      – Да, если вы слышали вой кристаллов.
      – Каким образом вы распознали его?
      – Скажите мне ваше мнение об этом вине, Килашандра Ри. У вас наверняка пересохло в горле и болит голова от этой субзвуковой пытки, и это объясняет ваше раздражение.
      У нее и в самом деле болел затылок. И Каррик также был прав насчет сухости в горле… и насчет скверного настроения. Но он изменил ее отношение к нему, взяв за руку.
      – Я извиняюсь за свои дурные манеры, – сказал он с неискренним раскаянием, но с очаровательной улыбкой. – Эти гармоника привода челнока действуют на нервы. Они выявляют в нас самое худшее.
      Она кивнула в знак согласия и пригубила вино. Вино было отличное. Килашандра с удовольствием взглянула на Каррика. Он погладил ее по плечу и жестом предложил выпить.
      – Кто же вы, Каррик из Седьмой Гильдии, если портовое начальство слушается вас, а служба из контрольной башни предлагает в благодарность экзотические деликатесы?
      – Вы и в самом деле не знаете?
      – Если бы знала – не спрашивала бы.
      – Где же вы были всю жизнь, если не слышали о Седьмой Гильдии?
      – Я получала музыкальное образование на Фьюерте, – ответила она, вычеканивая слова.
      – У вас случайно не широкодиапазонный слух?
      Неожиданный и так небрежно заданный вопрос захватил ее врасплох, и к ней вернулось мрачное настроение.
      – Да, но я не…
      Его привлекательное лицо засияло.
      – Какая фантастическая удача! Я дам чаевые тому агенту, который всучил мне билет сюда. Ну, какая же невероятная удача!
      – Удача? Если бы вы знали, почему я здесь…
      – Мне все равно, почему. Вы здесь, и я здесь… Мне все равно. – Он взял ее за обе руки, как бы пожирая глазами ее лицо, и так радостно улыбался, что и она улыбнулась в ответ.
      – О, это в самом деле удачно, моя дорогая девочка. Рок, Судьба, Карма – как хотите называйте это совпадение наших жизненных линий. Я закажу бутылку этого вина тому паршивому пилоту челнока за то, что он подверг опасности весь порт. Да и нас с вами, – прибавил он строго.
      – Я не понимаю, о чем вы толкуете, Каррик из Седьмой, – сказала Килашандра холодно, но не осталась равнодушной к комплиментам и к очарованию, исходившему от него. Она знала, что порой отпугивает мужчин своей самоуверенностью, а здесь был свободно путешествующий инопланетянин, человек явно высокого ранга и положения, необъяснимо заинтересовавшийся ею.
      – Не понимаете? – его явно забавляли ее протесты, и она закрыла рот вместо обычного отпора. – Нет, серьезно, – продолжал он, постукивая пальцами по ее рукам, как бы выбивая из нее злость, – неужели вы никогда не слышали о хрустальных певцах?
      – Нет. О настройщиках кристаллов – слышала.
      Он отбросил ее упоминание о настройщиках презрительным щелчком пальцев.
      – Представьте, что вы поете ноту, чистое, ясное среднее «до», и слышите, как ее повторяет целый горный ряд. Идете вверх, до «ми», или вниз, это не имеет значения. Поете и слышите, как вся сторона горы поднимается к «до», а другой пласт стены из розового кварца дает эхо обратно в доминанту. Ночь приносит миноры, как боль в груди, самую прекрасную боль в мире, потому что музыка кристалла в ваших костях, в вашей крови…
      – Вы сумасшедший! – Килашандра вонзила ногти в его руки, чтобы прекратить эти слова: они вызвали слишком много болезненных ассоциаций. Она просто хотела забыть все. – Я ненавижу музыку. Я ненавижу все, что связано с ней.
      Он недоверчиво посмотрел на нее, А затем с неожиданной нежностью и заботой, отразившейся в его глазах, он обнял ее за плечи и придвинулся к ней, несмотря на ее первоначальное сопротивление.
      – Милая девочка, что случилось с вами сегодня?
      Минуту назад она скорее проглотила бы осколки стекла, чем доверилась бы кому-то, но теплота его голоса, его участие было таким своевременным и неожиданным, что все ее несчастье выбилось наружу. Он вслушивался в каждое слово, иногда поглаживая ее руку с пониманием и сочувствием. Когда она закончила, он сказал:
      – Моя дорогая Килашандра, что я могу сказать? Для такой личной катастрофы нет слов утешения. И вы пришли сюда, – его глаза блеснули восхищением, – и холодно, как королева, заказали бутылку вина. Или, – он наклонился к ней со злой усмешкой, – собирали все свое мужество, чтобы броситься под челнок? – Он все еще держал ее руку, и она пыталась вырвать ее при его оскорбительном намеке. – Нет, я вижу, что о самоубийстве вы даже и не думали. – Выражение его лица совершенно изменилось. – Вы могли бы сделать это неумышленно, если бы тому челноку позволили взлететь. Не будь здесь меня… – он улыбнулся своей очаровательной предосудительной улыбкой.
      –  Выинтересуетесь только собою, не так ли?
      Но ее колкость была шутливой, потому, что его властные манеры полностью контрастировали с манерами ее прежних знакомых, так ей казалось.
      Он снова улыбнулся и кивнул на остатки их экзотической трапезы.
      – И не без оснований, милая моя девочка. Но послушайте, вы же теперь свободны от всяких обязательств, верно? – И когда она охотно кивнула, он добавил почти грубо, как будто уничтожал любого соперника. – Может, у вас есть друг, который за вами приглядывает?
      Позднее Килашандра вспоминала, как ловко Каррик управлял ею, пользуясь ее нерешительностью и женственностью, но этот намек на ревность был немалым комплиментом, и настойчивость в его глазах и его речах была непритворной.
      – Нет никого, кто был бы мне действительно нужен.
      Каррик скептически взглянул на нее, и она напомнила ему, что всю свою энергию отдавала пению.
      – Ну, не всю же?
      – Нет никого, кто был бы мне нужен, – повторила она.
      – Тогда делаю вам джентльменское предложение. Я инопланетянин, и сейчас в отпуске. Я не собираюсь возвращаться в Гильдию, пока… – он небрежно дернул плечом, – пока не пожелаю. И кредитов у меня – сколько понадобится. Помогите мне их истратить. Вам надо немного встряхнуться после музыкального колледжа.
      Килашандра посмотрела ему прямо в глаза. Их знакомство было таким коротким и неожиданным, что она просто не рассматривала его как возможного спутника. Она не вполне доверяла ему. Он одновременно привлекал и отталкивал своими властными высокомерными манерами. Он был полной противоположностью тем молодым людям, с которыми она встречалась на Фьюерте.
      – Мы конечно не останемся на этом грязном шарике.
      – Зачем же вы на него приехали?
      Он засмеялся.
      – Я вам говорил, что никогда не бывал на Фьюерте. Но вас куда-нибудь возили раньше? Или студенты-музыканты так сильно изменились с моих времен?
      – Вы учились музыке?
      Странная тень прошла по его лицу.
      – Кажется. Я плохо помню. Другое время, другая жизнь. – Затем его очаровательная улыбка стала шире, в выражении лица появилось тепло, и это несколько смутило ее. – Скажите, где на этой планете можно повеселиться?
      Девушка растерялась.
      – Знаете, у меня не было возможности для этого.
      – Ну, тогда поищем вместе.
      Вино, умелая лесть Каррика, ее собственное безрассудство… Килашандра не могла противиться искушению. Она знала, что должна сделать так много вещей, но слово должнаисчезло куда-то после третьей бутылки этой великолепной выпивки. Проведя остаток ночи в объятиях Каррика в самом изысканном гостиничном номере гостеприимного космопорта, Килашандра решила отложить свои обязанности на несколько дней и быть милой с очаровательным гостем.
      Распечатки видеофакса рассыпались десятками карточек с видами курортных достопримечательностей Фьюерты: Килашандра даже не подозревала, чем планета могла гордиться, но это было понятно – средства девушки были ограничены, как и время. Она никогда не каталась на водных лыжах, и Каррик решил, что они оба попробуют. Он распорядился, чтобы личный глиссер был готов через час. Пока он радостно пел красивым низким голосом, барахтаясь в элегантной ванне номера-люкс, Килашандра призвала остатки самосохранения и трезвомыслия и получила на консоли кое-какие сведения.
 

      1234/AZ…
      Хрустальный певец… разговорный галактический эвфемизм, относящийся к членам Седьмой Гильдии, Беллибран, которые разрабатывают уникальные хрустальные ряды этой планеты.
      Беллибран, система Ригеля, A-S-F/128/4. См. также «Разработка хрусталя», «Технология обработки хрусталя», «Дальняя связь через «черный кварц».
      ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: несанкционированная посадка на Беллибране запрещена. СПО ФП, раздел 907, код 4, параграфы 78-90.

 
      Запрещение посадки удивило Килашандру. Она попыталась вспомнить детали ее обязательного школьного курса по «Своду Правил и Ответственности в Федерации Планет». Раздел 900 относился, кажется, к формам жизни, а код 4 намекал на значительную опасность. Она запросила планетарные данные, и дисплей зарябил информацией.