Хор откликнулся, и Менолли ощутила доселе неведомое чувство власти – ведь все эти голоса подчиняются взмаху ее руки. Файры с Красоткой во главе снова разразились каскадом головокружительных трелей, выводя мелодию на октаву выше баритонов, которые под приглушенный аккомпанемент других голосов начали первую строфу баллады. Менолли почувствовала, что баритоны недостаточно внимательно следят за ней, и призвала их к большей выразительности – ведь баллада, как-никак, повествует о трагедии. Певцы послушно усилили глубину звучания. Менолли часто руководила вечерними спевками в Полукруглом, так что обязанности дирижера не были для нее чем-то новым. Но разве можно сравнить уровень исполнителей, их чуткость к указаниям дирижера!
      Вот баритоны закончили рассказ о том, как смертельная болезнь поразила Перн и с невероятной скоростью стала распространяться по планете, и весь хор подхватил негромкий рефрен: Морита вместе со своей королевой Орлит, которая вот-вот должна отложить яйца, уединилась в Форт Вейре, а тем временем лекари из всех Вейров и холдов пытаются найти причину недуга и способ одолеть его. Дальше повествование повели тенора, развивая его со всем возрастающим накалом: суровый аккомпанемент басов и баритонов выразительно подчеркивал картину запустения: заброшенные поля, приходящие в упадок холды и Вейры, гибнущие от безжалостного мора всадники, ремесленники и крестьяне, дети и взрослые.
      Зазвучала ария Капиама, Главного лекаря Перна, который открыл возбудителя эпидемии и лекарство, способное победить грозную болезнь. Всадники, еще способные держаться на спине дракона, отправились в джунгли Набола и Исты, чтобы разыскать и доставить Капиаму драгоценные семена, несущие исцеление. Многие из них, истощив последние силы, погибли, выполняя свой долг.
      А вот и дуэт баритона – лекаря Капиама – и сопрано. По голосу Менолли догадалась, что партию Мориты поет Пьемур. Напряжение нарастало: после того, как Орлит отложила яйца, Морита осталась единственной здоровой всадницей в Форте, одной из немногих, устоявших против недуга. Ей выпала нелегкая задача – доставить больным спасительное снадобье. Превозмогая отчаяние и усталость, Морита вместе со своей королевой летят через Промежуток от холда к холду, от Вейра к Вейру, неся людям избавление. И, наконец, финал: скорбный многоголосый плач, который файры исполнили так неподражаемо, что Менолли дала хору знак умолкнуть. Мир горестно прощается со своими героинями: Орлит, унося на себе умирающую Мориту, ищет забвения в небытии Промежутка.
      Тихо замер последний аккорд, и в зале воцарилась глубокая тишина. Менолли с трудом стряхнула с себя чары, навеянные старинной балладой.
      – Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь повторить это, – задумчиво проговорил Брудеган, нарушив затянувшееся молчание. По залу пробежал вздох облегчения.
      – А все они, файры, – промолвил непривычно притихший Пьемур.
      – Ты прав, малыш, – согласился Брудеган. Со всех сторон послышался одобрительный ропот.
      Менолли упала на скамейку – ноги у нее подкашивались, все внутри дрожало. Она отхлебнула оставшийся в кружке холодный кла – кажется, немного полегчало…
      – Как ты думаешь, Менолли, смогут они спеть так еще раз? – спросил Брудеган, опускаясь на скамью рядом с девочкой.
      Менолли ошеломленно смотрела на него: мало того, что она еще не вполне оправилась от невероятного переживания – ведь ей впервые довелось дирижировать столь искусным хором – так еще и подмастерье советуется с ней, новенькой, только-только принятой в Цех арфистов!
      – Вчера, мой господин, они распрекрасно пели со мной, – вставил Пьемур и проказливо хихикнул. – Я слышал, Менолли говорила мастеру Шоганару, что труднее заставить файров не петь, когда хочешь, чтобы они помолчали! Правда, Менолли? – Мальчуган прыснул – к нему уже вернулась обычная неугомонность. – Так оно и было позапрошлым утром, мой господин, когда вы никак не могли понять, кто поет!
      К облегчению Менолли, Брудеган добродушно рассмеялся – похоже, он уже ничуть не сердился. Девочка выдавила робкую виноватую улыбку, как бы прося прощения за тот неподобающий случай, но хормейстер уже смотрел на файров. А они чистили крылышки и оглядывали зал, видимо, не подозревая, какую сенсацию только что вызвали.
      – Милашки поют так мило! – сказал, приближаясь к столу, Камо. В руке у него был кувшин с дымящимся кла. Он наполнил кружки, и Менолли только теперь заметила, что по залу разносят напиток.
      – Нравится, как они поют, а, Камо? – спросил Брудеган, отхлебывая из кружки кла. – Голоса у них еще выше, чем у Пьемура, а ведь такого чистейшего дисканта не было уже много Оборотов. И маленький негодник это отлично знает. – Подмастерье потянулся через стол и потрепал мальчугана по голове.
      – Милашки больше не споют? – жалобно протянул Камо.
      – Что до меня, то пусть поют, когда пожелают, – ответил Брудеган, кивнув Менолли. – А нам пора продолжать занятия. Нужно поработать над большой кантатой, которую мы готовим к празднику у лорда Гроха. – Он со вздохом поднялся и постучал пустой кружкой по столу, призывая к тишине. – А ты, Менолли, не останавливай файров, если они вздумают подпевать. Итак, внимание! Начнем с соло тенора. Прошу, Феснал… – По знаку Брудегана один из подмастерьев выступил вперед.
      <Да, одно дело присутствовать на репетиции, и совсем другое – дирижировать самой>, – думала Менолли. Тогда она ощущала себя частью хора, теперь же, следя за указаниями Брудегана, девочка с интересом прикидывала: а как бы она сама интерпретировала тот или иной отрывок? К концу репетиции, когда Менолли пришла к выводу, что Брудеган необычайно талантливый хормейстер, девочка осознала, что сравнивает себя с человеком, который на голову выше ее и опытом, и умением.
      Менолли чуть не рассмеялась. <И все же, – решила она, – именно этого она ожидала от жизни в Цехе арфистов: чтобы весь день напролет, с утра до вечера, был наполнен музыкой. Уж ей-то это никогда не наскучило бы!> И все же девочка понимала, почему послеобеденное время отдано другим, более прозаическим делам. От игры на арфе кончики пальцев распухли и болели, а шрам воспалился и ныл. Она попробовала растереть ладонь, но боль оказалась слишком острой. Склянка с холодильной мазью осталась в домике, значит, придется потерпеть до конца Падения. Интересно, знают ли девочки, что происходит в Цехе арфистов, пока вокруг падают Нити? Кажется, Пьемур говорил, что они все это время укрываются в холде. Менолли пожала плечами: лично ей куда больше нравится здесь.
      Снова все заглушил зловещий сигнал тревоги. Брудеган тотчас закончил репетицию, поблагодарив хористов за внимание и усердие. Потом учтиво отступил в сторону, давая место старшему подмастерью, который, мерной поступью подойдя к очагу, поднял руку, призывая всех к тишине.
      – Все помнят свои обязанности? – Собравшиеся ответили утвердительными кивками. – Вот и отлично. Как только откроют двери, всем разойтись по группам. Думаю, что всадники Форт Вейра, как всегда, поработали на славу, так что при удаче мы должны вернуться как раз к ужину.
      – А вот и мясные колобки для тех, кто будет трудиться на открытом воздухе, – возвестила Сильвина, подходя к круглому столу. – Камо, бери поднос и становись у дверей!
      В последний раз прогудел заунывный сигнал, за ним последовал лязг и скрежет металла, сопровождаемый натужным скрипом. Менолли пожалела, что с ее места не видно, как начали отворяться тяжеленные двери. И вот уже вестибюль залили потоки света. Пронесся радостный клич, и мальчишки повалили к выходу, не забывая протолкаться к Камо, который терпеливо застыл у дверей с подносом в руках.
      Мгновение – и лязгнули ставни столовой. Все зажмурились – таким ярким показалось солнце после мягкого полумрака светильников.
      – Летят! Летят! – зазвенели со всех сторон восторженные крики, и, несмотря на попытки мастеров и подмастерьев двигаться с подобающим их положению достоинством, у дверей мгновенно образовалась свалка.
      – Идем, Менолли, – потянул ее за рукав Пьемур, – из окна тоже отлично видно!
      Поддавшись общему волнению, файры стрелой вылетели в открытое окно. Вот они, драконы! Менолли увидела, как боевые Крылья, плавно кружа, опускаются на главный двор. Что за великолепное зрелище! Казалось, они закрыли все небо, как должно быть, совсем недавно его закрывала завеса Нитей. Мальчишки грянули <ура!>, и в ответ на их клич всадники приветственно подняли руки. Может быть, она и вправду избавилась от страха перед Нитями, пред угрозой быть застигнутой ими под открытым небом, но никогда, нет, никогда не избавится она от замирания сердца при виде огромных драконов, которые защищают Перн от грозного бедствия.
      – Менолли!
      Оглянувшись, девочка увидела Сильвину – та стояла и смотрела на нее, чуть нахмурив гладкий белый лоб.
      <Что же я такого натворила?> – в первый раз за все утро растерянно подумала Менолли.
      – Скажи-ка, девочка, тебе ничего не присылали из Вейра Бенден? Я имею в виду одежду. Помнится, мастер Робинтон уволок тебя оттуда, не дав даже собраться…
      Менолли онемела. Значит, Данка уже нажаловалась Сильвине, что она ходит в обносках… Главная смотрительница придирчиво оглядела одеяние Менолли.
      – Приходится признать, что в кои-то веки Данка оказалась права: твоя одежда изношена почти до дыр. Так дело не пойдет. Разгуливая в лохмотьях – пусть даже в любимых – ты сослужишь Цеху арфистов плохую службу.
      – Сильвина, я…
      – Клянусь Великой скорлупой, детка, не думай, что я сержусь на тебя! – Сильные пальцы Сильвины сжали подбородок Менолли, и женщина заглянула ей прямо в глаза. – Пойми, я злюсь на себя за то, что упустила это из виду. И тем самым дала повод какой-то Данке прицепиться к тебе! Только это между нами – видишь ли, Данка тоже по-своему полезна. Хотя я уже знаю: ты не из болтливых. За все время я не услышала от тебя и пары слов. Ну, что случилось? Разве я тебя чем-нибудь обидела? А сейчас пойдем со мной! – Крепко взяв Менолли за локоть, Сильвина повела ее в царство кладовых, которое располагалось в глубине Цеха арфистов, позади кухонь.
      – За последние два дня столько всякого случилось, что с головой у меня беда – прямо как у Камо. К тому же полагается, чтобы каждый ученик являлся с двумя сменами одежды – новой или почти новой – так что мне и в голову не пришло… Ведь ты прибыла из Вейра Бенден, хотя, как я теперь припоминаю, ты пробыла там совсем недолго, ведь так?
      – Фелина дала мне юбку и блузку, и с меня сняли мерку чтобы заказать башмаки…
      – И мастер Робинтон закинул тебя на спину дракона, не дав даже опомниться? Ну что ж, давай посмотрим… – Сильвина отперла дверь и приоткрыла светильник. Они стояли посреди кладовой, от пола до самого потолка забитой отрезами тканей, горами обуви, одежды, выделанными кожами, меховыми одеялами, скатанными коврами и гобеленами. Сильвина внимательно оглядела девочку, так и сяк вертя ее перед собой. – Ткацкий и Кожевенный цеха поставляют нам в основном все для мальчиков и мужчин…
      – Я тоже предпочитаю штаны.
      Сильвина добродушно усмехнулась.
      – К тому же ты такая тростинка, что они на тебе отлично сидят. Да и с инструментами удобнее обращаться в брюках, чем в юбке. Но тебе, детка, нужно обязательно иметь что-нибудь нарядное. От красивых вещей настроение поднимается, а потом, у нас ведь бывают ярмарки… – Перебрав целую кипу черных и коричневых юбок, она недовольно поморщилась. Потом извлекла откуда-то отрез ткани яркого пурпурного цвета. – Как тебе это?
      – Слишком роскошно для меня…
      – Ты что же, хочешь, чтобы я одела тебя, как служанку? – презрительно осведомилась Сильвина. – Кстати, и у служанок есть кое-что на выход. Это хорошо, Менолли, что ты не гордячка. Можно даже сказать, твоя скромность делает тебе честь. Но пойми – жизнь твоя изменилась. Ты уже больше не младшая дочь в семье правителя захолустного морского холда. Ты – ученица арфиста, а мы, – она похлопала себя ладонью по груди, – должны следить за своей внешностью. Запомни, отныне ты будешь одеваться ничуть не хуже, а будь моя воля, так и лучше, чем эти безрукие девицы или музыкальные бездари, которым никогда не видать ничего лучшего, чем звание старшего помощника младшего подмастерья. А пурпурный тебе очень даже к лицу! – заявила она, перекинув ткань Менолли через плечо. – Ну, а пока твой новый наряд не готов, придется обойтись брюками. – Сильвина приложила к ее талии темно-синие кожаные штаны. – Ноги у тебя – ну прямо от самых подмышек! Вот еще. – В Менолли полетели плотные брюки цвета морской волны. – А это должно подойти к кожаным штанам. – Она бросила девочке темно-синюю жилетку. – Сложи все вон на тот сундук и примерь-ка эту кожаную куртку. По-моему, сидит вовсе не плохо, а? Теперь шляпа и перчатки. И рубашка. А напоследок – вот это. – Сильвина извлекла из сундука лифчики и панталоны и, фыркнув, вручила их Менолли. – Данка пришла в ярость, что ты не носишь белья. – Сильвина взглянула на лицо Менолли, и ее веселье бесследно растаяло. – Ну, с чего такой безутешный вид? Уж не потому ли, что ты сносила свое бельишко? Или потому, что Данка совала нос в твои дела? Не принимать же всерьез все, что думает или болтает эта старая дурища? Нет, нет и еще раз нет!
      Сильвина подтолкнула Менолли к огромному сундуку и заставила сесть, а сама, усевшись рядом, устремила на девочку проницательный взгляд.
      – Вот что я думаю, – тихо и очень ласково заговорила женщина, – ты слишком долго жила одна. И не только в своей пещере. Представляю, как ты горевала, когда умер старик Петирон… Ведь, похоже, он один во всем вашем холде понял, что ты за чудо. Хотя я никак не могу взять в толк, почему он давно не сообщил о тебе мастеру Робинтону. Нет, кое о чем я, конечно, догадываюсь, но это к делу не относится. Пока ясно одно: у Данки ты больше не останешься – даже до завтра!
      – Ой, Сильвина…
      – Никаких <ой>, – отрезала женщина, но не строго, а скорее шутливо. – Не думай, что от меня укрылись мелкие пакости Поны или самой Данки. Нет, этот дом тебе явно не подходит. Я так сразу и подумала, но у меня были свои причины для начала засунуть тебя туда. А теперь, когда мы как следует осмотрелись, пора переселить тебя к нам. Вот и Олдайв настаивает, чтобы ты не перетруждала ноги. К тому же, ясно, как день, что твоим файрам так же неуютно у Данки, как и ей с ними под боком. Вот старая дуреха! Полно, Менолли! – Сильвина сердито сверкнула глазами. – Я же сказала – ты здесь не при чем! И вообще, для тебя, полноправной ученицы, эти бездарности, которых учат только потому, что они платят, не компания. И, наконец, ты должна быть как можно ближе к яйцам, пока не наступит Рождение. Итак, решено: ты будешь жить в Цехе арфистов! И хватит об этом. – Сильвина встала. – Собирай свои вещи и пойдем переселяться обратно – в ту комнату, где ты ночевала в первый день.
      – Слишком уж она роскошная!
      Сильвина шутливо прищурилась.
      – Я, конечно, могла бы убрать оттуда всю мебель, снять занавески и выдать тебе топчан, как у всех школяров, и складной табурет…
      – Так будет куда лучше…
      Сильвина так пристально взглянула на девочку, что та вспыхнула и замолчала.
      – Ах ты, глупышка! Поверила, что я всерьез?
      – А разве нет? Вещи в этой комнате слишком ценные для простого школяра. – Сильвина не спускала с нее глаз. – И так мои файры для всех как бельмо в глазу – зачем мне лишние неприятности? Комната просто великолепная, но если в ней будет только то, что полагается каждому ученику, то это будет по справедливости, ведь правда?
      Сильвина еще раз задумчиво взглянула на нее, покачала головой и тихонько рассмеялась. – А знаешь, ты права. Тогда ни у кого не будет повода судачить о твоем переезде. Но ученический топчан совсем узенький, а у тебя файры.
      – А можно взять два топчана, если, конечно, у вас найдется лишний?
      – Так и сделаем! Свяжем ножки и возьмем тюфяк потолще.
      Сказано – сделано. Комната, лишенная громоздкой мебели и нарядных занавесей, казалась гулкой и пустой. Менолли уговаривала Сильвину, что ей и так очень нравится, но та велела девочке помолчать: кто здесь, в конце концов, Главная смотрительница? Из кладовой извлекли старые занавеси, отправленные туда по причине ветхости, и Сильвина сказала, что в свободное время девочка может их подштопать. Пол украсили несколько ярких ковриков. Длинный стол из учебного класса – одна ножка у него была сломана в потасовке, а потом починена – скамья и сундучок для одежды придали комнате некое подобие уюта. По мнению Сильвины, вид у нее все равно был до невозможности убогий, но зато никто не сможет сказать, что она слишком хороша для скромного школяра.
      – Ну, с этим мы покончили. Пьемур, ты меня ищешь?
      – Нет, Сильвина, я пришел за Менолли. Меня прислал мастер Шоганар – она отчаянно опаздывает к нему на урок.
      – Что за вздор? В день Падения все уроки отменяются. И ему это известно не хуже других, – отрезала Сильвина и взяла Менолли за руку, собираясь куда-то вести.
      – Вот и я ему сказал, – во весь рот ухмыльнулся Пьемур, – а он возьми и спроси: когда это Менолли успели приписать к какой-нибудь группе? Я-то, конечно, знаю, что ничего подобного не было. Тогда он сказал: чем болтаться без дела, пусть лучше поучиться кое-чему полезному… – Пьемур пожал плечами, демонстрируя свое полное бессилие перед лицом столь неумолимой логики.
      – Ладно, девочка, тогда лучше ступай. Все равно мы уже устроились. А ты, Пьемур, слетай к Данке. Попроси Аудиву – только вежливо, слышишь, постреленок? – собрать вещи Менолли, в том числе и кофту с юбкой, которые она сегодня выстирала. Что еще, Менолли? – Сильвина улыбнулась, она прекрасно понимала: Менолли рада-радехонька, что ей не придется возвращаться в домик самой.
      – Моя свирель у мастера Джеринта, так что остаются только лекарства.
      – Беги, Пьемур, да смотри, не перепутай: тебе нужна Аудива и никто другой.
      – Что я сам не знаю, что ли?!
      – Вот паршивец! – крикнула ему вслед Сильвина. – Но сердце у мальчишки доброе. А как поет… – слышала, наверное? Он, конечно, маловат, я предпочитаю иметь дело с мальчишками постарше, но себя в обиду не даст, негодник этакий! А что еще ему, спрашивается, делать с таким великолепным дискантом? Луковицы выращивать или стадо пасти? Нет, таким редким птицам, как вы с Пьемуром, самое место здесь, в Цехе арфистов. А теперь ступай, пока мастер Шоганар не начал реветь на весь дом. С ним нам никакая сирена не нужна, так-то!
      Спустившись вместе с Менолли с лестницы, Сильвина легонько подтолкнула ее к открытой двери зала, а сама свернула в сторону кухни. Менолли глядела ей вслед: как ей благодарить Сильвину за ласку и понимание… Она ничуть не похожа на Петирона, и все же Менолли была уверена: с любым вопросом, с любой бедой она может смело прийти к Сильвине, как в свое время приходила к Петирону. Сильвина – как… надежный якорь в бурном море. Покорно шагая через двор к мастеру Шоганару, Менолли усмехнулась про себя – надо же придумать такое моряцкое сравнение для женщины, столь далекой от морской стихии!
      Сильвина не ошиблась. Мастер Шоганар ревел, бушевал и неистовствовал. Но Менолли, приободренная радушием Сильвины, молча снесла все его попреки. Наконец, изрядно притомившись, мастер взял с нее торжественное обещание – что бы ни случилось утром, послеобеденные часы принадлежат ему. Иначе он никогда не сделает из нее певицу. Так что пусть соблаговолит являться к нему несмотря на пожар, ураган или Нити – а как иначе, спрашивается, она собирается оправдать доверие – и его, как учителя, и всего Цеха арфистов – которые любезно согласились открыть ей секреты мастерства?
 
      Глава 7
      Не оставляй меня одну! – То крик в глухой ночи. В нем, раздирая тишину, Тоска и страх звучит.
 
      Среди ночи Менолли проснулась: ее разбудило беспокойное поведение ящериц. Девочка даже пожалела, что позволила им спать вместе с собой – день выдался утомительный и полный волнений, вечером она долго не могла заснуть. От игры ладонь так разнылась, что пришлось смазать шрам холодильным бальзамом, чтобы унять боль. Красотка больно хлестнула девочку хвостом по щеке. Менолли слегка потормошила маленькую королеву, надеясь прогнать мучающий ее тревожный сон. Но Красотка не спала, ее желтые глаза стремительно вращались, выдавая крайнюю степень возбуждения. Все файры, как один, бодрствовали, бдительно всматриваясь в ночную тьму.
      Увидев, что Менолли открыла глаза, Красотка вскрикнула – в ее голосе звенели тревога и страх. Нырок и Крепыш свернулись у Менолли на груди; судя по цвету и скорости вращения глаз, они тоже чего-то боялись. Остальные файры, прижавшись к ней, тихонько курлыкали, ища утешения.
      Приподнявшись на локте, девочка выглянула в открытое окно. Вдали на темном небе еле различимо чернели огневые высоты Форт холда. Она с трудом разглядела очертания сторожевого дракона. Великан не шевелился – видимо, то, что встревожило файров, его ничуть не беспокоило.
      – Что случилось, Красотка?
      Маленькая королева вскрикнула громче. Ей вторили Крепыш с Нырком. Обе Тетушки подползли поближе к Менолли, норовя укрыться у нее под боком. Лентяй, Кривляка и Рыжик зарылись в мех одеяла, яростно хлеща ее по руке раздвоенными хвостами, а Дядюшка, жалобно курлыча, топтался в ногах. Менолли понимала: они чего-то боятся.
      – Да что это на вас нашло? – Менолли не могла вообразить, что же здесь, в Цехе арфистов, могло таить для них угрозу. Да, многие мечтают о файрах, но обидеть их – нет, исключено…
      – Ну-ка, помолчите, дайте мне послушать. – Крепыш с Нырком боязливо пискнули, но повиновались.
      Менолли напряженно вслушивалась в тишину, но ночной ветерок доносил только безмятежный гул мужских голосов да изредка чей-нибудь смешок. Значит, совсем не так поздно, как ей показалось, если мастера и старшие подмастерья все еще беседуют внизу.
      Осторожно распутав сцепившиеся хвосты файров, Менолли выскользнула из-под мехового покрывала и подошла к окну. На мощеном камне двора светились несколько ярких квадратов – два – от окон Большого зала и один, повыше, – от окна кабинета мастера Робинтона, который располагался по соседству с ее комнатой.
      Красотка испуганно пискнула и взлетела Менолли на плечо. Она плотно обвила длинным хвостом шею девочки, и зарылась ей в волосы, тельце ящерки сотрясала мелкая дрожь. Остальные, выглядывая из складок меха, подняли такой гам, что Менолли поспешила вернуться к ним. Сомнений нет – они просто в ужасе. Но Главный арфист может не одобрить идею Сильвины переселить ее в эту комнату, если файры будут мешать его вечерним занятиям. Девочка попыталась убаюкать их тихой песенкой, но резкий жалобный голос Красотки напрочь заглушил ее колыбельную. Тогда Менолли собрала всех файров вокруг себя. Они так крепко обвили ее руки своими длинными хвостами, что девочка даже не могла их погладить.
      Теперь она и сама ощущала смутное чувство надвигающейся опасности. Видимо, все файры реагируют на какую-то общую угрозу. Менолли старалась отогнать страх, тисками сжимавший ее сердце.
      – Какие вы смешные! Что может нам угрожать в Цехе арфистов?
      Красотка и Крепыш настойчиво терлись головками о ее лицо, в их криках звучала все нарастающая тоска. От их прикосновений и сумбурных мыслей у Менолли создалось отчетливое впечатление, что источник гнетущего файров страха находится где-то далеко, за пределами крепостных стен Форта.
      – Чего же тогда бояться?
      Внезапно их ужас ворвался ей в душу с такой сокрушительной силой, что девочка невольно вскрикнула.
      – Нет! – вырвалось у нее, и она попыталась закрыться, защититься от неведомой опасности, но руки накрепко связывали цепкие хвосты файров. Безотчетный страх переполнял все ее существо. Сама того не ведая, она продолжала выкрикивать: – Нет, нет!
      Вдруг, откуда ни возьмись, перед глазами Менолли возникла четкая картина какого-то бурлящего хаоса – тупого, безжалостного, несущего гибель. Он давил невыносимым, смертельным гнетом. Со всех сторон, вздымаясь и опадая, надвигались отвратительные скользкие серые глыбы. И жар – беспредельный, как океан… Страх! Ужас! Невыразимая тоска…
      В душе ее родился крик, пронзительный, как скрежет металла по обнаженным нервам:
       НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ОДНУ!
      Менолли не понимала, что кричит сама. Она даже не была уверена, что слышала крик, но твердо знала: в нем билась чья-то отчаянная тоска.
      Вдруг дверь ее комнаты распахнулась настежь, и в тот же миг сторожевой дракон на огневых высотах Форт холда испустил пронзительный вопль, так похожий на тот, что прозвучал в ее душе, что девочка даже подумала: уж не он ли кричал в прошлый раз? Но драконы не умеют говорить…
      – Что с тобой, Менолли? – К ней торопливо приблизился мастер Робинтон. Файры взвились в воздух и, обезумев от страха, заметались по комнате, то вылетая наружу, то снова возвращаясь.
      – Дракон! – указывая на окно, воскликнула Менолли. Ей хотелось доказать мастеру Робинтону, что она не одинока в своей тревоге. Они оба увидели, как сторожевой дракон, отчаянно трубя, взмыл в ночное небо – один, без седока! В наступившей тишине послышались слабые отголоски ответных кличей, а потом – зловещий вопль объятого ужасом стража с площади Форт холда.
      – Похоже, все крылатые твари сегодня ночью выжили из ума, – заметил Робинтон. – Скажи, Менолли, отчего ты так кричала? Что тебя испугало?
      – Не знаю, не знаю! – рыдала Менолли, слезы струились по ее щекам. Теперь на смену страху пришла невыносимая тоска. Сжавшись в комочек, чтобы хоть как-то спрятаться от леденящего душу одиночества, не в силах выразить словами то, что ощущала с такой ужасающей силой, она только беспомощно повторяла: – Не знаю, не знаю…
      Робинтон пригнулся – файры с Красоткой во главе молнией вылетели из окна; маленькая королева, настойчиво и властно крича, увлекала стаю за собой. Их силуэты мелькнули на фоне света, падающего из окна Главного арфиста – и исчезли. Не успела Менолли, испуганная тем, что файры покинули ее навсегда, поделиться своей тревогой с мастером Робинтоном, как в комнату ворвался Домис.
      – Робинтон, что здесь происходит…
      – Потише, Домис, – строго прервал его Главный арфист. – То, что так напугало Менолли, заставило сорваться с места сторожевого дракона. А вой стража может разбудить даже мертвого. Слыханное ли дело – чтобы дракон ушел в Промежуток без всадника!
      – Вы серьезно? – сразу остыв, изумился мастер Домис.
      – Менолли, – обратился к девочке мастер Робинтон, положив большие теплые ладони ей на плечи, – ну-ка, вздохни поглубже. Хорошо, теперь еще раз…
      От него веяло спокойствием и добротой.
      – Нет, не могу… Происходит что-то ужасное, – Менолли содрогнулась от рыданий, леденящий душу страх все крепче сжимал свои объятия, грозя неизвестной бедой, – что-то кошмарное…
      Обитатели Цеха арфистов, разбуженные ее криками, толпились в дверях. Кто-то громко заявил, что ни во дворе, ни на соседних дорогах не видно ничего подозрительного. Кто-то заметил, что глупо обращать внимание на капризы истеричной девчонки, желающей во что бы то ни стало привлечь к себе внимание.
      – Придержите язык, Моршал, – проталкиваясь сквозь толпу, отрезала Сильвина – И вообще, отправляйтесь-ка вы все спать. Все равно толку от вас никакого.
      – Я тоже прошу вас удалиться, – произнес Робинтон, и все переглянулись: в голосе Главного арфиста клокотал с трудом сдержанный гнев.
      – Я надеюсь, яйца еще не проклюнулись? – осведомился заспанный Сибел.
      Менолли покачал головой, она изо всех сил старалась овладеть собой и побороть судорожные приступы ужаса, лишавшие ее возможности членораздельно объяснить, что же с ней стряслось.
      Сильвина принялась ее успокаивать.
      – Робинтон, у девочки руки как лед, – заметила она. Менолли прижалась к женщине, словно ища у нее защиты.
      Робинтон, присев на край топчана, поглаживал ее содрогающиеся плечи.
      – И, если хотите знать, это совсем не похоже на истерику.
      Внезапно судороги ослабели, а вскоре и совсем прекратились. Задыхаясь, Менолли упала Сильвине на грудь.
      – Не знаю, что это было, только оно прошло, – в изнеможении выдохнула она.
      Сильвина и Робинтон уложили ее поудобнее, женщина натянула меховое одеяло до самого подбородка.
      – А что твои файры – тоже перепугались? – спросила Главная смотрительница, оглядывая освещенную комнату. – Что-то я их не вижу…
      – Я успела заметить, как они ушли в Промежуток, а куда – не знаю. Они совсем обезумели от страха, с ними такого никогда не бывало. Я ничем не могла им помочь.
      – Не спеши, расскажи все как было, – мягко проговорил Главный арфист.
      – Я и сама не все понимаю. Проснулась я оттого, что они очень беспокоились. Обычно файры спят как убитые. Они чего-то боялись, и страх этот все усиливался. Потом я увидела нечто… или ничто – то, чего они так испугались.
      – Ну, конечно, что-то ведь все-таки должно было быть, – Робинтон взял ее за руку и принялся ласково поглаживать, – рассказывай по порядку.
      – Файры были сами не свои от ужаса. Постепенно их страх передался мне, – Менолли судорожно вздохнула, стараясь отогнать жуткое воспоминание. – И вот я увидела что-то ужасное, смертельно опасное, что-то серое и… ужасное! И еще невыносимо горячее. Да, жара была частью этого кошмара. Потом меня охватила тоска… не знаю даже, что было хуже… – Девочка уцепилась за надежные руки друзей, не в силах сдерживать рвущиеся рыдания. – Но я не спала. Это не был страшный сон!
      – А теперь, Менолли, отдыхай. Будем надеяться, что твой кошмар бесследно исчез.
      – Погодите, ведь я еще не все рассказала. Мне кажется, вы должны знать все – а вдруг это важно. Потом… я услыхала, только на самом деле я не слышала… просто это прозвучало так отчетливо, как будто кто-то крикнул прямо здесь, в комнате… прямо у меня в голове… Чей-то голос крикнул: <Не оставляй меня одну!>.
      Теперь, когда Менолли, наконец, поведала весь свой кошмар до конца, тело ее расслабилось, и ей сразу полегчало.
      – Не оставляй меня одну? – негромко повторил Главный арфист, пытаясь постичь смысл загадочной фразы.
      – Теперь все прошло… я хочу сказать, страх и все остальное…
      В комнату стрелой ворвались файры. Они явно намеревались опуститься на постель, но, заметив Сильвину и мастера Робинтона, изменили направление и, оживленно чирикая, расселись на карнизе. Ни следа былого ужаса, только удивление при виде нежданных гостей. Красотка и пара бронзовых, осмелев, уселись в ногах постели и вопросительно закурлыкали, глядя на девочку. Они выглядели настолько обычно, что у Менолли вырвался изумленный возглас.