Обнаружив, что вокруг корабля нет ни души, Калум изрядно смутился. Только Акорна стояла по бабки в очищенной воде, рассеянно подбирая и пережевывая прядки нитчатых водорослей.

— Эй, куда все подевались?

— Строят плоты, — сообщила Акорна, — чтобы перевезти пожитки через лужу. Возникла идея перебросить корабль на сухое место, но мы не смогли решить — на какое; на любом холмике, что не подмыла вода, ступить некуда если не от беженцев, то от их скотины.

— Ладно. Им решать, в конце концов, — заметил Калум, — лишь бы не тянули слишком… — Поразительные новости, которые сообщил ему Рафик, напрочь затмевали любые проблемы рушимских поселенцев. — У меня для тебя новость. Акорна… мы можем не продолжать полет. И нам не нужна моя программа, чтобы отыскать твой дом.

Голос Калума звенел таким торжеством, что девушка вздрогнула.

— Что ты хочешь сказать?

Раньше она никогда не видела пилота таким. Глаза его горели, светлые волосы вздыбились на макушке неровным хохолком.

— Пришло сообщение с «Ухуру». Рафик летит сюда.

— Рафик?

Акорна вдруг ощутила себя недалекой и медлительной, мысли не слушались. Что-то очень важное должно было вот-вот случиться — или уже случилось, она не могла сообразить. И дело было не в Рафике; поэтому девушка сосредоточилась на деталях, оттягивая главное, к которому еще не была готова.

— Но его же не было ни на Маганосе, ни на Лябу. Откуда он узнал, где мы?

— Он был на базе, когда пришло наше сообщение. И ты в жизни не догадаешься, почему!

Акорна решила, что и не хочет догадываться.

— Он уже знает, что у нас все в порядке?

Калум отправил второе письмо, когда ситуация на борту «Прибежища» прояснилась, но, может, Рафик отправился на Рушиму прежде, чем пакет достиг адресата — иначе зачем бы ему лететь?

— Наверное. — Калум пригладил волосы; короткая желтая поросль улеглась, точно жухлая трава под ветром, и тут же поднялась снова, трепеща от возбуждения. — Должен знать; я так понял, что дошло только второе наше письмо. Первое, похоже, стерлось, когда я отключил передатчик. Но не в этом дело. Акорна — он летит не один. Я же говорю — мы можем не искать больше твою родину.

С этого пилот начал рассказ. Девушка сразу поняла, что он хочет сказать, и только отвергала это понимание, отталкивала, ограждалась от него пустыми вопросами. Но больше держаться не было сил.

— Они нашли нас, — проговорила она медленно, и тут же пожалела об этом — ликование схлынуло с лица Калума.

— Да — я хотел тебе сказать об этом. Как ты узнала?

— Догадалась. Зачем бы ему еще лететь?

Акорне казалось, что она нащупывает себе дорогу в предательской трясине, готовой в любой миг разойтись под копытами.

— Так… они летят за мной?

Калум молча кивнул.

— С Рафиком?

— На своем корабле, конечно. Они считают, что так быстрее. Рафик в этом не уверен, но решил убедиться, что ты узнаешь об этом прежде, чем твои родичи доберутся до Рушимы. Он считает, что неожиданная встреча могла бы стать для тебя слишком большим потрясением.

— Очень… заботливо с его стороны.

Потрясением? Что это такое? Вот эта вата, в которой она плывет, растворяясь, обуреваемая незнакомыми чувствами — это и есть потрясение? Акорне казалось, что она отравилась: немели руки, и свет в глазах померк. Но если бы то был обычный яд, девушка могла бы исцелиться. И тьму в очах не разогнать было касанием волшебного рога.

— Акорна? — Голос Калума доносился откуда-то издалека. — Акорна! Ты в порядке? Я думал, ты обрадуешься…

— Конечно, я рада, — выдавила она. Скривила губы в улыбке. — Мой народ. Моя мечта сбылась. Как я могу не радоваться, милый мой Калум?

— Вот и мне так подумалось, — заметил пилот с некоторым сомнением. — Но тебе вроде бы нехорошо стало на секунду. Ты ничего не подхватила? Хотя не… ты же не болеешь.

— Не болею, — согласилась она, выжав еще одну улыбку. — Просто закружилась голова. От потрясения, наверное.

Какое разочарование сейчас, наверное, испытывает Калум. Самый добрый друг… он, и Гилл, и Рафик — все они были неизменно добры к ней, были ее единственной семьей. Пилот так хотел самолично отыскать ее родину, а не получить ее координаты на тарелочке. Самое меньшее, чем она может отплатить ему — это утешение.

— И, Калум — теперь нам не придется ждать месяцами, чтобы выяснить, не ошибся ли ты в расчетах. Мои… сородичи, конечно, смогут точно указать нам, откуда прибыли. Правда, интересно будет сравнить, насколько точно координаты совпадут с теми, что выбрала для нас твоя программа?

Хотя бы удовольствие от решенной задачи останется ему… если он не ошибся.

— А ты права! — Калум ухмыльнулся. — Нам не нужно конструктивное доказательство, потом что у нас будет прямое! И еще…

— Калум, ты же знаешь, я не разговариваю на математическом, — предупредила Акорна.

— Да я не о программе, я о твоем народе! Рафик говорит, они телепаты — правда, здорово? И у них очень высокие моральные стандарты; они довольно долго решали, достойны ли мы с ними общаться. — Калум жизнерадостно ужал в одну фразу и без того сократившуюся в пересказе Рафика дискуссию линьяри, считать ли человеческую расу линьяри , или все же кхлеви . — О, кстати — они себя называют линьяри, хотя, подозреваю, на их языке это означает просто «люди». Их техника в некоторых отношениях намного обогнала нашу — как я понял, у них есть машина, обучающая языкам. Те, что летят к нам, уже владеют всеобщим, так что ты сразу сможешь говорить с ними. Замечательно, правда? А лучше всего — среди них твоя родная тетка!

Калум просиял, словно вручая девушка бог весть какой подарок.

— Говорить, — слабо прошептала Акорна, — с ними?

— Да, сразу. Хотя, если подумать, тебе и всеобщий не понадобится. Если они телепаты, значит, и ты тоже. Вы сможете общаться мысленно.

— За… мечтательно.

Решительность вдруг оставила Калума.

— Твой народ, — проговорил пилот, — твоя семья… Ты только не забывай нас, ладно? Гилла, И Рафика… и меня.

Акорна поднялась, обнаружив, что ноги ее, против ожидания, держат. Стоя, ей приходилось смотреть на приемного родителя сверху вниз.

— Калум, я никогда вас не забуду! Вы — моя семья, и это навсегда, — твердо ответила она. — Только… мне надо подумать. Ты не против, если я побегаю вокруг? На свежем воздухе у меня в голове проясняется.

— Ладно, только ты осторожней. После таких дождей все вокруг размыло. Ты же не хочешь растянуть ногу или запутаться гривой в заборе? — предупредил Калум, точно как любой излишне заботливый родитель, не понимая, что его дитя давно повзрослело.

Вода доходила Акорне до бабок, и девушке приходилось высоко поднимать ноги. Неторопливой рысцой она двинулась вдаль, к горизонту. Приходилось постоянно быть настороже, взбаламученная шагами грязь скрывала кочки и выбоины под водой. Акорна была этом только рада — сосредотачиваясь на беге, она могла не думать.

Но, как ей показалось, слишком быстро девушка достигла края обширной лужи, взбежав по пологому склону, поросшему отсырелой травой. Та чавкала под ногами, но идти по ней было легко. С каждым вздохом в ноздри Акорне бил сладковатый запах прелой листвы; земля была пропитана, отравлена водою. Но под ковром жухлой, гниющей травы могут скрываться живые корни, обещая обновление. А будет ли такая перспектива у нее — врасти в среду, родную по праву? Или она окажется уродцем, не принадлежащим ни к линьяри, ни к народу, вскормившему ее? По мере того, как шаг Акорны ускорялся, все сильнее обуревали девушку непрошенные мысли и страхи. Ее народ… так что же, Гилл, и Рафик, и Калум — уже не родные ей? Калум просил не забывать их — но не окажется ли скорей, что сами они позабудут воспитанницу?

Чем была она для троих горняков — бременем, заботой? Они теряли рабочее время, воспитывая ее во младенчестве, потеряли работу, спасая девочку от бессовестных исследователей на содержании у КРИ, чтобы затем на Кездете оказаться затянутыми в ее личный крестовый поход против детского труда… Предприятии, которому все трое, несомненно, сочувствовали, но без Акорны не пособили бы и пальцем. Даже теперь ее воля калечила их судьбы. В самом ли деле Гилл рад был стать приемным отцом для юных воспитанников Маганоса, или втайне стремился душою к свободной жизни рудокопа на астероидах? С легким ли сердцем Рафик оторвался от дел Дома Харакамянов? Или только чувство долга погнало его на Рушиму, чтобы передать Акорну с рук на руки ее родне? А Калум — отправился бы он в долгий, чреватый опасностями путь, если бы не считал своей обязанностью вернуть девушку домой? Во всяком случае, он не слишком горевал, узнав, что их долгий путь и грядущие поиски утеряли смысл.

К тому времени, когда Акорна перевалила через гребень холма и порысила вниз, в широкую долину, девушка окончательно уверилась, что трое бывших горняков только рады будут сплавить воспитанницу «ее народу», избавившись тем от любых перед ней обязательств.

А что она сама? Предполагалось, что она будет в экстазе от близкого воссоединения с родичами — в конце концов, ради чего еще затевалось ее путешествие? Но теперь Акорна осознала, что конца этому пути она не предвидела вовсе. Планета, которую Калум называл ее вероятным домом, лежала так далеко, что достичь ее представлялось вовсе невозможным. А теперь, выпустив долгие месяцы напряженного ожидания и томительных приготовлений, она рушилась в объятья неведомой родни — и должна была почему-то радоваться! Возможно, эти существа схожи с ней видом, но что еще объединяет их? «Линьяри», прошептала она ветру, пробуя непривычное слово на вкус. «Линьярри? Лииньяр?»

Слово казалось чужим — как и те немногие слоги родного языка, что выжали из нее Гилл и Рафик в первые дни после встречи. «Авви», говорила она тогда, и «Лалли». Теперь это был бессмысленный набор звуков. Ничего больше.

Когда Акорна вернулась на «Акадецки», усталая и пропотевшая от долгого бега, Калум был занят — рассчитывал импульс тяги, потребный, чтобы поднять тяжело нагруженный беженцами корабль. Девушка извела большую часть запасов пресной воды на корабле, чтобы принять душ — она боялась, что линьяри отвернутся с отвращением, завидев потную, грязную дикарку — потом очистила воду, позволив ей стечь обратно в бак. Завернувшись в длинное зеленое полотенце, она попыталась выбрать что-нибудь из своего скромного гардероба. Грядущая встреча пугала ее до колик. Унося ноги с Маганоса, девушка не думала о нарядах. Тогда ей казалось важным только одно — поскорей приступить к поискам. Но сейчас, когда она с растущим отчаянием перебирала скудный гардероб — возможно, сублимируя таким образом страх перед ближайшим будущим — одежда вдруг приобрела для нее необыкновенную значимость.

С собой она взяла только простые корабельные комбинезоны, и набор необыкновенно пестрых маскарадных костюмов, вроде того, в каком она изображала кездетскую диди, все как один — пышные от кружев, чтобы к ним подходили роскошные шляпки, призванные скрывать рог. Они были вовсе не во вкусе Акорны. Не хватало еще встретить новообретенную родню в таком кричащем, вульгарном наряде — но не оскорбятся ли линьяри, если она выйдет к ним в повседневном бортовом комбинезоне? Что вообще носят высокоцивилизованные существа? Одеваются ли к обеду, как в исторических видеофильмах? Или они облачают себя в мерцающие, искристые силовые поля, и любой ее наряд сочтут нелепым и провинциальным?..

Зрелище рослой, стройной, крайне возбужденной девицы, замотанной в длинное зеленое полотенце, из-под которого пробивалась серебряная грива и капала вода, вывело из раздумий даже Калума Бэрда.

— Калум, так просто невозможно! — объявила Акорна. — Я не знаю даже, когда они прилетят, или во что они одеты. Что, если я им не понравлюсь? Что, если меня сочтут неотесанной дикаркой? Что если… я даже заговорить с ними не смогу! — воскликнула девушка, всплеснув руками. — Я не по… — Полотенце поползло вниз, и Акорне пришлось поспешно придержать верхний край, чтобы не случилось беды. — Я не помню ни слова из их языка!.. Моего языка. Они телепаты. А я — нет. Что, если по их стандартам я экстрасенсорный инвалид? Ты же сам сказал, они долго решали, достойна ли человеческая раса вступить в союз с ними, а ты глянь, по кому они судили — по Гиллу, Джудит, Рафику, мистеру Ли… Если уж они для линьяри недостаточно хороши, разве я-то подойду?! — Зрачки ее превратились в серебряные черты поперек темных колодцев отчаяния, и Акорна заржала тихонько — так звучали для людского уха ее всхлипы.

— Погоди, девочка, — вмешался Калум. — Ты что-то бредишь.

— Ничуть! — возразила Акорна. — Я рассуждаю вполне логично. Я все очень хорошо обдумала, и, Калум, ничего — не — получится! Я не могу с ними встретиться, как ты не понимаешь? — Она вихрем отвернулась от него, разметав серебряную гриву, и пилоту показалось, что капли на лице девушки остались не только после душа. Ох, если бы тут была Джудит — она-то сумела бы успокоить Акорну. Или Гилл. Или хотя бы Рафик! Ну почему эта задача выпала ему, Калуму Бэрду? Человек уходит с головой в математику не потому, что из него получился бы гениальный психолог. Калум мог воспользоваться только логикой и здравым смыслом, и попытался применить их еще раз.

— Акорна, с чего ты взяла, что ты не телепат? Если общение возможно только между представителями твоей расы, а ты ни разу с ними не встречалась…

— Я просто знаю! — перебила его девушка. Она набросила на голову второе полотенце и отчаянно пыталась высушить гриву. Из-под нескольких слоев махровой ткани ее голос звучал глухо. — Если бы я владела телепатией, то почувствовала бы что-нибудь раньше! Не удивлюсь, если от меня просто избавились при рождении. Знаешь, что древние греки так поступали с дефективным потомством, или просто с лишними девочками — я-то для них точно оказалась лишняя, ты не находишь? На что им сдалась какая-то дикарка, которая даже на их языке говорить не может? Только они — народ высокоразвитый, и не могли просто оставить меня на горной вершине. Спасательная капсула подходит для этой цели намного лучше, согласен? В конце концов, горная вершина тоже не дает гарантии — вспомни Эдипа.

— Кого-кого? — недоуменно переспросил пилот.

— Ну, Калум! — с убийственным превосходством проронила Акорна из-под полотенца. — Ты что, вовсе ничего не читаешь? Эдипа вынесли на гору, потому что оракул предсказал, что тот убьет своего отца, только младенца нашел пастух, и вырастил, а потом Эдип встретил на перекрестке настоящего отца, затеял с ним ссору, и — ты понимаешь, он же не знал, что это его отец — убил, а потом… В общем, потом он повел себя совсем уже неприлично, а все потому, что не знал, кто его настоящие родители. Кончилось, по-моему, тем, что он ослепил себя. Так что ты видишь, почему я не могу с ними встретиться?

— Я вижу, что ты какую-то ерунду несешь, — отрубил Калум. — Не знаю я этого твоего Эдипа, и знать не хочу, потому что он явный псих. А ты — нет, и ты никого убивать не будешь, и ты нужна линьяри. Они одолели ради тебя чертовски долгий путь, так что я серьезно сомневаюсь, что они вышвырнули тебя умирать в спасательной капсуле. Должно быть, случилось какое-то несчастье, и когда они доберутся до Рушимы, то все тебе объяснят.

Акорна уронила полотенце, которым вытирала голову, и молча кивнула.

— А теперь иди-ка одеваться, — добавил Калум, посчитав, что девушка успокоилась. — Выбери что-нибудь посимпатичнее. Ты же не хочешь показаться перед гостями в таком виде?

Это была ошибка.

— Ты не понима-а-аешь! — проныла Акорна, и все началось сначала, с жалобным ржанием и рыданиями до икоты.

Калуму оставалось только беспомощно похлопывать ее по плечу и молиться богам сходящихся уравнений, чтобы Гилл, или Джудит, или Рафик, или хоть кто-нибудь, кто понимает женскую логику, прилетел раньше, чем явятся линьяри и спросят, чем пилот обидел их дитя. Впрочем, к его большому облегчению, Акорна успокоилась довольно быстро, снова — хотя бы внешне — став милой, тихой девочкой, которую Калум помнил. В прежнее расположение духа ее вернуло прибытие Джошуа Флауза с первыми плотами. Заслышав плеск, Акорна торопливо ополоснула лицо холодной водой и натянула комбинезон.

— Извини, — пробормотала она. — Я вела себя, как дура, а работы у нас очень много. Калум, не стоит ли вернуться на «Прибежище» и забрать наших грузчиков?

— С тем же успехом я могу перебросить первую партию колонистов на высоты, а уже оттуда — на «Прибежище», — решил пилот. — Только вещи им придется здесь пока оставить. Пусть возьмут не больше, чем может унести каждый. Когда я спущу мальчишек на нижсторону, пусть они и таскают тяжести.

Это решение вызывало такую бурю негодования, что усмирить ее сумела одна Акорна. По мере того, как она брела по луже, обмениваясь парой фраз вполголоса с каждой кучкой поселенцев на груженом драгоценными пожитками плоту, гневные крики смолкали и рушимские фермеры неохотно отгоняли плоты к размокшему «берегу», где Джошуа Флауз демонстрировал талант, позволивший ему занять место здешнего мэра, быстро и четко разделяя каждую груду вещей не то, что может перенести эксперименты доктора Хоа над здешним климатом, если бережно сложить в ангаре, и те вещи, что из-за хрупкости придется брать с собой.

Несмотря даже на этот строгий отбор, и то, что каждому колонисту приходилось самому тащить вещи, Калуму и Акорне хватило дел. Детям, старикам, инвалидам надо было помочь забраться на борт «Акадецки», и помощники уже не могли нести свой груз. Калум лично отволок по трапу чайный сервиз, с большими трудами, чашечка за чашечкой привезенный кем-то из самой федерации Шенджеми, и тут же проклял себя за то, что тратит время на ерунду, когда увидал, что Акорна бредет по бабки в мутной воде, а двое малышей сидят у нее на плечах и нежно поглаживают рог. К тому времени, когда трюм «Акадецки» заполнился беженцами, Калум и Акорна, равно как самые крепкие и здоровые колонисты, решившие вначале вывезти детей и стариков, вымотались вконец, да вдобавок промокли от пота и измазались в грязи. И все же физический труд, казалось, хорошо повлиял на Акорну. А может, глаза ее засияли вновь оттого, что вокруг девушки крутилась, воркуя, малышня, завороженная ее рогом и серебряной гривой.

Нестойкое спокойствие поселенцев едва не рассыпалось, впрочем, когда Калум приказал Акорне подниматься на борт, заявив, что больше пассажиров «Акадецки» за один рейс не примет.

— Откуда нам знать, что вы вернетесь? — кричал широкоплечий мужчина, едва не падая от усталости — он заносил ослабевших по трапу на руках.

— Никуда вы с моими детьми не улетите без меня! — яростно вскрикнула молодая мамаша.

Угроза бунта отступила, только когда Акорна, прежде чем Калум успел ее остановить, сбежала по трапу.

— Я останусь с вами, — провозгласила она мягко и ясно, и недовольство тотчас улеглось.

— Ну, если она…

— Придурок ты, Касс, — бросил кто-то начавшему возмущаться здоровяку. — Мог бы догадаться, что такие, как она , нас дурить не станут.

— А мне откуда знать-то? — запротестовал несчастный Касс. — Я таких, как она, и не видывал никогда.

— А ты глаза разуй… Забыл, что ли, кто нам воду очистил?

Акорна вежливо оттеснила фермеров от корабля и помахала высунувшемуся в люк Калуму.

— Давай! — подбодрила она его. — Все будет в порядке.

Калум поднял корабль, как только поселенцы отошли достаточно далеко, хотя дурные предчувствия и обуревали его. Что скажут Рафик и Гилл, если узнают, что он оставил Акорну в подобной ситуации одну, хоть и ненадолго? Хотя выбора не было… и если повезет, никто не узнает.

Акорна не опасалась за себя; у нее не было времени бояться. Слишком много промокших, грязных, озлобленных фермеров надо было организовать, слишком много брошенных в последнюю минуту пожитков, слишком много весточек в последнюю минуту: «Только мое все не разбрасывайте, а главное, тетушку Нагу не подпускайте близко…. Тут мои кубики с записями — не намочите только, это единственная на Рушиме библиотека… Вот этот стол не разворачивайте, видите, у него тогда ножка отваливается, а так вообще крепкий стол, хороший».

Стол и правда был крепкий: чтобы доволочь его до размокшего берега, Акорне потребовалась помощь широкоплечих Флауза и Касса.

— Тут и бросим, — распорядился Флауз. — Я вызову мотовоз из районов засухи — наши-то все от сырости посдыхали. — Он утер пот со лба. — Прах меня побери, если я знаю, как старик Лабриш его сюда дотащил, с его-то ревматизмом.

Акорна потерла поясницу, молчаливо соглашаясь с мэром. Как ни была сильна девушка, утомление начинало сказываться. Ей пришлось отнести на борт корабля почти всех детей — у нее на руках они вели себя спокойней даже, чем с родителями.

Одна из матерей сидела у воды и тихо плакала, не замечая, что грязь пачкает рукава ее комбинезона. Слезы струились нескончаемым потоком по лицу и капали в озеро, смешиваясь с грязными водами разлившейся до горизонта лужи. Акорна узнала ту юную женщину, что не хотела отпускать своих детей.

— С ними все будет в порядке, — промолвила девушка тихо, присаживаясь рядом, прямо в грязь. — Обещаю. Калум вернется очень скоро, и вы снова будете с детьми, на сухом месте, где нет грязи, где можно выспаться в тепле и сухости…

— Они без меня напугаются!

— Скоро вы будете с ними, — повторила Акорна, — а покуда за ними присмотрят ваши старики, да и Калум неплохо с детьми обходится.

Молодая женщина фыркнула.

— По нему и не скажешь, что он их вообще терпит.

— Внешность обманчива, — улыбнулась Акорна. — Калум меня вырастил с пеленок, и терпения у него куда больше, чем можно подумать.

— Вас? Ну да! — Женщина окинула Акорну взглядом. — Годами не вышел!

— Внешность, — повторила девушка, — обманчива.

Она не стала уточнять, что обманчива в данном случае ее собственная внешность. Поселенцы восприняли ее странный облик с неожиданным безразличием, но Акорна все же не собиралась напоминать им о своем чужепланетном происхождении, или объяснять, что ее раса, по-видимому, достигает зрелости за каких-то четыре года.

Акорне удалось немного успокоить рыдающую мать, обещав ей вполголоса, что она отправится со следующей же партией переселенцев, и это спокойствие каким-то образом охватило всю толпу, чтобы нарушиться, только когда рев корабельных двигателей сотряс воздух, заглушая голоса.

— Замечательно, — радостно воскликнула Акорна, — вот и «Акадецки» возвра…

Но двигатели ее любимого кораблика звучали иначе; собственно говоря, она вообще не могла определить тип корабля по звуку. Гром нарастал слишком быстро, и прервался слишком поспешно. Девушка едва успела разглядеть ало-золотую вспышку, прежде чем корабль опустился. Зашипел пар, и над мелкой лужей повисло густое облако.

Когда мгла рассеялась, глазам Акорны предстал звездолет, весьма напоминавший обводами корабли U-класса, составлявшие торговый флот Дельзаки Ли. Но обшивку его сплошь покрывали кричаще-яркие алые и золотые разводы. Девушка сморгнула, протерла глаза. Как это им удается? Никакая краска не переживет повторяющихся раз за разом входов в атмосферу, опаляющих броню… Никакая краска, известная человечеству, с ужасом поправилась Акорна, и внезапно корабль показался ей совершенно, предельно чуждым.

Вокруг уже слышались крики ужаса; сидевшая рядом с Акорной молодая мать вскочила, явно собравшись спасаться бегством. Акорна тоже поднялась, хотя бы ради того, чтобы не отпускать от себя хрупкую молодую женщину. Если колонисты запаникуют, многие будут затоптаны… Но кто прибыл на этом корабле? Ответ мог быть только один — линьяри… ее народ.

«Мой народ — чужие, чужие, чужие — нет, мои родные».

Сердце девушки заколотилось неровно, и молодая женщина с отчаянной силой вырвала руку из ее пальцев. Акорна поняла вдруг, что ужас толпы питается ее собственным страхом. Возможно, если она сама успокоится, подаст пример…

— Бояться нечего, — крикнула она, с трудом контролируя голос. — Вы не знаете, кто прилетел на этом корабле, но я — знаю. Это мои сородичи. Вы же не боитесь меня? Вот видите! Они прилетели помочь, а не губить вас.

По мере того, как ее рассудительные слова просачивались сквозь толпу, угроза панического бегства сходила на нет. Поселенцы еще нервничали — Акорна читала это в их напряженных движениях, в их позах. Они стояли, готовые не то вступать в бой, не то спасаться бегством, но были уже готовы прислушаться к голосу разума.

Если то был голос разума… Она ведь не может быть уверена, что на этом корабле и вправду прибыли ее сородичи? И все же девушка была убеждена в этом еще прежде, чем распахнулся люк, слишком высоко помещенный на корпусе, и опустился трап, слишком крутой для людских ног, прежде, чем накатило жуткое ощущение, будто девушка смотрится в далекое зеркало — когда по трапу неторопливо спустились чередой рослые, стройные, среброгривые существа. Руки их были широко раскинуты в знак мира, и золотые рога сверкали под ясным солнцем Рушимы.