- Ясное дело, подберут, - усмехнулся Молдинг. - Провоет Валентин, я принимаю ваше любезное приглашение. Я всегда питал надежду познакомиться с прославленным адмиралом Кабулом Анаком.
      - Я тоже, - сказал Брим. - Кто знает, вдруг нам когда-нибудь выпадет честь быть представленными самому Негролу Трианскому?
      - Император не вечно будет в изгнании, граждане Империи, - сощурился Валентин. - Можете в этом не сомневаться. И тогда... - Он кивнул какой-то своей тайной мысли и продолжил:
      - Я уже предвкушаю удовольствие увидеть вас снова завтра вечером. - Тема Нефола Трианского была решительно отброшена. Валентин вытянулся, щелкнул каблуками и зашагал обратно к ангару. Шестеро часовых, пропустив его, заняли пост по обе стороны от входа, и над дверью вспыхнула надпись:
      ВХОД ВОСПРЕЩЕН Как видно, Лига сохраняла мирное обличье только в светлое время суток. Брим и Молдинг отправились в отель, погрузившись каждый в свои мысли.
      ***
      "
      Официальный прием устраивался в честь гоночных экипажей, но по опубликованному списку приглашенных было ясно, что это мероприятие скорее рассчитано на влиятельных особ, рассматривающих гонки больше как светское событие, чем спортивное.
      Брим почти все утро штудировал протокол, предоставленный ему загадочным Драммондом; тот также вызвался раздобыть приличествующую случаю вечернюю пару - нелегкая задача, если учесть, что почти все штатские, имеющие такие костюмы, тоже располагали быть на приеме.
      Однако Драммонд все же доставил Бриму черный смокинг, брюки, рубашку с рюшами, а заодно и двух портних. Чтобы подогнать на Брима костюм, сшитый для гораздо более крупного мужчины, по-хорошему требовалось около недели, но мастерицы управились с этим в рекордно короткий срок. Брим и Молдинг явились на прием в посольском лимузине, опоздав всего на несколько циклов.
      Ночью мрачное Канцлерство казалось еще более грозным, чем при свете дня, эффект достигался с помощью прожекторов, подсвечивающих черные стеклянные стены. Когда Драммонд вел посольскую машину в потоке других, улицы были забиты толпами любопытных - они напирали на светящиеся шнуры ограждения, которые охранялись легионерами в серой форме и с черными пиками в руках.
      Над бездонными портиками полоскались и хлопали на ветру флаги, особенно яркие на фоне голых черных стен. Знамена украшали - или скрывали? - всякую плоскость, на которую их можно было повесить, а на обширном газоне рядами стояли легионеры в полном боевом вооружении. Их лощеные командиры застыли, сжимая в руках штандарты Лиги - длинные шесты, на верхушках которых золоченные летучие мыши держали в когтях скрещенные кинжалы.
      - Не знаю, почему они называют себя Лигой, - пробормотал Молдинг, которому на выходе из машины пришлось ответить на приветствие доброй сотни Контролеров. - При таком воинстве те бедолаги на улице должны чувствовать себя, как в тюрьме.
      Необъятный холл Канцлерства произвел на Брима должное воздействие. Правда, это помещение напомнило ему торговую палату некой мелкой планетки, которая задалась целью во что бы то ни стало произвести впечатление на соседей. Архитекторы Лиги не поскупились на полированный белый гранит, который был повсюду - на потолке, на стенах и даже на полу, почти полностью покрытом пушистым ковром цвета черного дерева. Фантастической формы светильники сияли и мерцали в потайных нишах, как маленькие галактики. В парящем над полом прозрачном шаре играл большой оркестр, и волны музыки, сплетаясь с гулом голосов, создавали особую атмосферу, уже пропитанную тошнотворно-сладким ароматом тайм-травы.
      Брим и Молдинг назвали свои имена высокому, светловолосому и голубоглазому офицеру-распорядителю в голубой форме, после чего присоединились к длинной очереди ожидающих приема. В зале между гостями сновали сотни служителей в униформе - они разносили напитки, закуски и улыбались так благостно, что хоть сейчас принимай их в орден градгроут-норшелитов. Но вдоль стен выстроилась целая армия других, абсолютно неподвижных - только глаза шмыгали по сторонам, а руки в любой момент могли выхватить бластеры, почти незаметные под униформой.
      - Как по-твоему, - прошептал Молдинг, - эти бластеры у них заряжены или нет?
      - Как ты мог даже подумать такое? Всем известно, что в кобурах у них спиртное.
      - А оно не взрывается, когда его пьешь? Примерно метацикл спустя они оказались в голове очереди, и Брим впервые разглядел как следует великого адмирала Кабула Анака - человека, который правил государством в отсутствие Императора. Он был куда меньше, чем ожидал Брим: имперская пропаганда во время войны изображала адмирала злобным гигантом. В жизни он оказался совсем не страшным, почти неприметным. На улице Брим прошел бы мимо него, не обратив внимания. Длинные седые волосы, закрывавшие уши, гармонировали с маленькой бородкой и густыми бакенбардами. Блестящий адмиральский мундир со всеми регалиями и боевыми наградами не мог скрыть отросшего брюшка, и Анак заметно горбился - не иначе как вследствие тяжелых ранений, полученных в битвах за Аталанту. Говорили, что ему заменили чуть ли не две трети организма в медицинском автомате после того, как Эрат Плутон раздолбал его корабль "Ренгаз" в единоборстве на своей старой "Королеве Элидиан". Но адмирал, хотя и явно утомленный, продолжал сердечно пожимать руки своим гостям. Каждому он говорил несколько слов и провожал его улыбкой, а после кивал адъютанту, давая знак представить следующего. Это выглядело так, будто адмирал действительно хотел нравиться, но Брим выработал в себе слишком циничное мнение о политиках, чтобы поверить в такое.
      И еще: Анак превосходно разбирался в том, какие приветствия приняты в разных секторах галактики. Он пожимал руки, локти, запястья, целовал пальцы и даже соприкасался щеками. Наиболее обстоятельно он здоровался с привлекательными дамами, особенно если ритуал предусматривал объятие или поцелуй в щечку. Брим улыбался, наблюдая за ним. У старого лиса, конечно, есть и скучные обязанности, зато приятными он пользуется вовсю!
      Переговорив с красивой азурнийской парой, шедшей перед имперскими пилотами, адмирал кивнул своему адъютанту в белоснежном с золотыми аксельбантами мундире.
      - Пилот Имперского Звездного Общества коммандер Тобиас Молдинг, прокатилось по залу.
      Адмирал пожал руку Молдингу, со скучающим видом оглядывая зал. Они обменялись несколькими словами, которых Брим не слышал, и Анак снова кивнул адъютанту.
      - Первый пилот Имперского Звездного Общества гражданин Вилф Анзор Брим!
      Брим протянул руку адмиралу Лиги. Он почему-то не чувствовал никакой нервозности в присутствии этого архизлодея, врага всего, что Бриму было дорого.
      - Ваше превосходительство, - произнес пилот, как предписывалось в прочитанном им протоколе, - однако сказал он это на безупречном фертрюхте, языке Лиги.
      - Так вы говорите по-нашему, Брим? - Анак с улыбкой посмотрел ему в глаза. - А я и позабыл. - Его рукопожатие было сухим и холодным, но твердым. Вблизи его облик обрел все то легендарное величие, которое приписывал ему Брим в воображении. Кабул Анак был адмиралом до мозга костей.
      - Я выучился этому в юности, - сказал Брим, - на карескрийских рудовозах.
      - Я знаю, - ответил Анак и помолчал немного, ввинчиваясь своими голубыми глазами в самую душу карескрийца. - Как же вы должны меня ненавидеть, - с искренней болью наконец произнес он.
      - А-адмирал? - недоуменно пробормотал Брим, не веря своим ушам.
      - Мне известно, что во время моего первого налета на Карескрию погибла ваша младшая сестра. Если я правильно помню, она умерла у вас на руках.
      Брим сознавал всем своим существом, что задерживает очередь, состоящую из высокопоставленных лиц, но ни за что не согласился бы прервать этот жуткий разговор.
      - Вы правильно помните, адмирал, - услышал он как бы со стороны собственный голос.
      - Тогда, быть может, вам будет приятно узнать, что мы некоторым образом в расчете - мой единственный сын погиб в атаке на имперский конвой перед самой битвой за Аталанту. - Адмирал перевел дыхание, словно перебарывая какие-то сильные эмоции. - Его "Горн-Хофф 380А-8" был уничтожен, когда атаковал с кормы легкий имперский крейсер "Непокорный".
      Слова Анака поразили Брима как попадание метеора.
      - Не знаю, что и сказать, адмирал, - промолвил он.
      - Нет таких слов, мистер Брим, - сказал адмирал, кивая адъютанту. - Нам доступно понять одно: в каждой войне есть две стороны.
      Ошеломленный Брим перешел к следующему сановному лицу, но не запомнил ни имени этой дамы, ни всех прочих имен, которые называли ему в этот вечер. Из знакомых здесь был только Валентин, да и тот не сумел уделить ему времени. Появление Марго в потрясающем белом платье было одним из немногих событий, которые отложились у Брима в памяти. Сам Ла-Карн, будучи в общительном настроении, приветствовал карескрийца, как вновь обретенного друга. Брим пожал ему руку и склонился поцеловать прелестные пальцы Марго. Заглянув ей в глаза, он понял, сколько боли и смущения доставляет ей эта встреча. Послушав, как барон хвастается своим маленьким сыном, Брим неуклюже извинился и присоединился к Молдингу, который беседовал с группой молодых великосветских людей, представителей Империи, - они вступили в Звездную Команду лишь для того, чтобы поприсутствовать на гонках.
      Последующее явление Анны Романовой могло бы по-настоящему скрасить Бриму вечер. Она походила на картинку из модного журнала - в красновато-коричневом трикотажном жакете до колен, такой же юбке и черном тонком свитере. Однако ее сопровождал представительный коммандер в форме Ломбардийского Флота. Брим то и дело сталкивался с ним в толпе, но коммандер с первой же встречи дал понять, что "штатские" его не интересуют, хотя Романова как будто держалась иного мнения.
      Ни Брим, ни Молдинг не стали задерживаться допоздна. Первые гоночные рейсы были запланированы на утро, и оба хотели явиться на старт отдохнувшими. Но Анак даже их опередил на тридцать циклов. По дороге домой Молдинг спросил Брима, о чем это они с адмиралом так долго толковали.
      - Скажем так, Тоби: от адмирала я узнал нечто очень важное о войне.
      - Это что же?
      Брим, помолчав, посмотрел другу в глаза.
      - Я узнал, что другая сторона тоже несет потери. Раньше мне это почему-то не приходило в голову.
      Глава 5
      СОДЕСКА И ЛАЙС
      Наутро Брим с Молдингом явились в имперскую ложу зрительного павильона, как только небосклон из сиреневого сделался розовым, а потом золотым. На том берегу озера Тегелер высились два боевых звездолета Лиги; их массивные разлагатели нарушали мирную картину утра. Один из них, недавно восстановленный "Лиас Мондор", сильно пострадал в битве за Аталанту, другой, "Бурок", был новым и принадлежал к усовершенствованному классу "супер-Ренгаз". Анак вовсю строил военные корабли, грубо нарушая Гаракский договор. Бюрократы Лиги занижали массу новых судов вдвое, и никто, облеченный властью, не сомневался в их словах.
      На поле, у трибун и ангаров развевались черные с багровым флаги Лиги. Из павильона зрители могли наблюдать только взлет и посадку - и, разумеется, линию старта и финиша. Сама гоночная трасса пролегала в глубоком космосе и имела форму треугольника со сторонами в 494.8, 228 и 277.2 стандартных световых лет. Каждый угол отмечала яркая звезда типа 19. Гонки состояли из десяти кругов, каждый из которых включал в себя два острых угла и один плавный поворот. Гонщики проделывали маршрут против часовой стрелки, и тот, кто показывал наивысшую скорость, выигрывал приз - на один стандартный год. Тот, кто завоевывал кубок три раза подряд, получал его в вечное пользование.
      Уаднапы были на пути к зениту, когда Ла-Карн проводил Марго в королевскую ложу Торонда, впервые предоставив Бриму - сидевшему всего в нескольких иралах от них - возможность как следует разглядеть Редьярда. Мальчика в миниатюрной гренценской форме с остроконечным шлемом, бриджами и высокими сапожками несла на руках крепкая мускулистая особа, смахивавшая скорее на телохранителя, чем на няню. Как ни готовился Брим к возможной встрече с ребенком Марго, странное меланхолическое чувство потери на деле оказалось куда сильнее, чем он себе представлял. Когда-то - миллион лет назад - он сам тайно надеялся стать отцом ребенка прекрасной Марго Эффервик. Теперь эта мечта стала мертвой и холодной как космос.
      Дитя по известной только ему причине повернуло голову и уставилось стальными голубыми глазами на Брима - проницательность этого взгляда почти граничила с узнаванием. В этот краткий миг настроение карескрийца, и без того мрачное, приобрело еще более черный оттенок - он испытал отчетливое недоброе предчувствие.
      Брим узнал это ощущение - ничего таинственного в нем не было. Он часто испытывал подобное чувство в бою, замечая вдали корабль Лиги и зная, что непременно столкнется с ним в будущем - но не сейчас.
      Настанет время, когда ему придется иметь дело с юным Ла-Карном. Брим чуял это нутром. Но теперь другие дела поглощали его внимание, и он стал следить за гонками.
      Ровно в два часа утренней вахты загремели воинственные аккорды "Победителя", национального гимна Лиги, и эсминец "Ренкерс", пролетев над павильоном, круто набрал высоту и ушел в космос, вращаясь вокруг собственной оси. Как только он растворился в небе, громкоговорители возвестили о прибытии Кабула Анака, представляющего особу изгнанного Негрола Трианского. Брим проследил за ним со смешанными чувствами и решил, что о вчерашнем вечере нужно забыть. Ровно через десять циклов после прибытия Анака традиционные фанфары объявили о начале состязаний, и распорядитель гонок, седой ветеран Контролер, произнес со своей платформы перед павильоном краткую речь об отваге и спортивном духе. Говорил он на фертрюхте. "Интересно, многие ли из участников его понимают?" - подумал Брим.
      Рейсы производились в порядке, обратном результатам предыдущих гонок. Поэтому прежде всего отворились двери рипернийското ангара: этот мелкий сектор в прошлый раз оказался первым с конца. Пока духовой оркестр наяривал национальный гимн сектора "Нет звезды такой, как Риперн", мощный тягач вывел клинообразный гоночный звездолет на гравиподушку. Человек тридцать механиков в сиреневых комбинезонах шли по обе стороны аппарата, сопровождая его в гравибассейн.
      Карабкаясь по лестницам, они произвели финальный осмотр корабля, экипаж в ярких скафандрах поднялся на борт под нестройные приветствия зрителей, и гравигенераторы заработали с грохотом и вспышками света. Пилоты помахали из своей тесной кабины, армия легионеров расступилась, освобождая дорогу от гравибассейна к озеру, и кораблик двинулся к воде, ревя двумя своими генераторами. Недалеко от берега, на безопасном расстоянии от павильона он остановился в кругу гидрантов Н-излучения, и специальная команда активировала его гипердвигатель. После этого аппарат устремился на взлетную полосу.
      Каждые стартовые ворота, образованные двумя колоннами, стоящими в воде, были снабжены светофором: красный свет означал "путь закрыт", янтарный "ждите сигнала", зеленый - "на старт". Заняв позицию между колоннами, пилот оповещал о своей готовности тем, что включал тормоза и пускал генераторы на полную мощность. Облако брызг, поднятое кораблем, взвилось в воздух на несколько сотен иралов. Распорядитель включил желтый свет, снял со стойки флажок, картинно поднял его над головой и дал отмашку между двумя фотоэлементами, которые тут же включили на старте зеленый свет. Отсчет времени начался, когда корабль прошел между колоннами, чтобы прекратиться, когда корабль на финише вернется через те же ворота.
      Рипернийский корабль пронесся около двух кленетов по озеру, держась над самой водой, потом поднялся почти вертикально и исчез в безоблачно-голубом небе - но грохот его генераторов был слышен еще около цикла.
      Через несколько мгновений в гравибассейн вывели второй рипернийский аппарат.
      Весь остаток дня и долгого весеннего вечера каждая команда поочередно стартовала у колонн. Зрители следили за состязаниями по миниатюрным табло у сидений, где показывалось время, за которое гонщик преодолевал очередной поворот. Большую часть гонок похоже было, что первое место достанется торондскому "Дампьеру ДА-39", а маленький азурнийский "Раутор" твердо держался на второй позиции. Но с приближением последних рейсов Брим испытал отчетливое чувство, что очки считать рано, пока не выступила Лига.
      В свете прожекторов команда Лиги в белоснежных комбинезонах вывела зловещий "Гантгейзер ГА 209В-1" Валентина в гравибассейн, а через тридцать циклов старый враг Брима показал результат, опережающий на целые клики самых быстрых гонщиков. Когда он приземлился, всем стало ясно, что следующие гонки снова будут проводиться в Тарроте.
      Когда Валентин вылез из "Гантгейзера" в лучах прожекторов, в громе аплодисментов, Лиге осталось выиграть всего одни гонки, чтобы получить Кубок Митчелла навечно. Брим сидел тихо, скрипя зубами. Если у него и были какие-то сомнения относительно участия в гонках, теперь они прошли бесследно. Голос Валериана звучал в его ушах, перекрывая радостные крики толпы: "Нам надо выиграть приз". Брим решил сделать все, что в его силах, лишь бы добиться этого.
      Но это был еще не конец его унижению - меньше чем метацикл спустя стартовал второй "Гантгейзер" и уверенно занял второе место. Его вела та самая статная длинноногая женщина в звании префекта, которая приезжала с Валентином в ангар Лиги.
      Брим с Молдингом тихо покинули Таррот на следующее утро, но сразу же по возвращении в Аталанту Брим один отправился на Содеску. Он решил узнать как можно больше о новом гипердвигателе "Красны-Пейча" и о корабле, для которого тот предназначался. Одно ему было ясно: он не собирается смотреть, как Кирш Валентин победит в третий раз.
      ***
      Не прошло и месяца, как Лига снова предъявила угрожающую ноту - на этот раз соседнему сектору Бета Ягоу. Во время войны этот мелкий союзник Империи захватил тридцать планет, на которые претендовала Лига, и теперь премьер-министр Зогард Гроберманн заявил, что бывшие граждане Лиги на пяти обитаемых планетах подвергаются репрессиям. На сей раз он открыто угрожал послать "силы" для урегулирования этой ситуации. Он не уточнял, какие именно силы, но всем и так было ясно, что Флот Лиги способен осуществить эту угрозу.
      ***
      Громадный содескийский лайнер с его плавными обводами и всевозможными удобствами прямо-таки очаровал Брима. Настоящее чудо техники от носа до кормы, "Ра'дио Крузнецки Кондрашин" был не только быстрым и экономичным - он блистал роскошью, наводившей на Брима оторопь. Если судить о "Красны-Пейче" по этому новому кораблю, визит Брима на Содеску обещал оказаться весьма интересным.
      Не успел Брим войти в великолепный посадочный салон, как обнаружил, что будет лететь в первом классе. Опасаясь, что его заставят оплатить разницу и он окажется несостоятельным, Брим навел справки, и судовой казначей сообщил ему, что изменить ничего нельзя. Очевидно, разница между первоначальным туристским и первым классом была оплачена в Громкове по распоряжению имперских властей.
      Оказавшись в качестве гостя на мостике большого звездолета, Брим расслабился в глубоком запасном кресле и стал наблюдать, как экипаж готовится к посадке на снежную Содеску. Закругленная линия большой планеты давно уже превратилась на передних гиперэкранах в прямой, хотя и облачный, горизонт, и пилот, Иванович Капустан Бок, производил окончательную наводку на громковский космопорт имени Томошенко. Бок вел корабль легко и без усилий, поглядывая то на приборную панель, то в гиперэкраны - над спинкой кресла виднелась только его мохнатая голова в синевато-серой акроханской капитанской шапке. "Мы, классные пилоты, должны держаться вместе, - сказал медведь при первом же визите Брима на мостик, улыбаясь и пожимая гостю руку, - ведь нас не так-то много".
      После этого Брим почти все время проводил с медвежьим экипажем, убеждаясь, что имеет дело с одними из лучших звездоплавателей во Вселенной. К сожалению, медведи уступали остротой зрения другим космическим расам и потому вкладывали свой огромный интеллектуальный потенциал в то, чтобы строить корабли для других.
      Громковская диспетчерская сообщила о низком инфракрасном излучении с плотными облаками. Впереди была сплошная серая пелена - "Кондрашин" с отметки пятнадцать тысяч иралов шел в облаках, снижаясь по безукоризненно вычисленной дуге. Чувствовались легкие толчки, но Бок явно был знатоком своего дела. Он вел корабль весом в сорок пять тысяч мильстоунов, как легкий тренировочный катер.
      Как только Громкова дала разрешение на посадку, Бок направил корабль вниз и поймал луч наведения с легкостью тарротского водителя, ведущего машину по кабелю. На серединной отметке они увидели рубиновый посадочный огонь - высота при этом была минимальной, но при устойчивом положении корабля и работающих генераторах им и не нужно было менять высоту вплоть до последнего светового сигнала. Никакой тряски или форсирования двигателей - бримовский стиль пилотажа. Последующая посадка была столь же безупречной. Бок пролетел через падающий снег с чувством техники, отличающим истинного профессионала. Он поставил "Кондрашина" на гравитационные ноги легко, как перышко", - даже у самых лучших пилотов такое случается не чаще одного раза из двадцати.
      Когда они причалили в одном из обширных гравибассейнов Томошенко, Брим поблагодарил пилота и его помощника за превосходный рейс - но они составляли рапорт и им было не до разговоров. Он направился в каюту, чтобы собрать те немногие пожитки, которые не сдал в багаж, и пройти к главному люку на встречу Урсису и Бородову, но его опередили.
      Одетые в еще более тяжелые пальто, чем тогда в Аталанте, и нагруженные большими коробками, медведи встретили его у двери в каюту. Их одежда заставила Брима задуматься, не замерзнет ли он насмерть в своем подогреваемом плаще на этом лютом морозе. Как-никак, у медведей под пальто еще и своя шуба есть.
      - А-а, Вилф Анзор! - вскричал Бородов, расплывшись в улыбке от уха до уха. - Давно пора посетить ФСШ. Сколько уж лет я жду, когда ты соберешься! - С этими словами он сложил свою ношу на ближайший диван и обнял Брима так, что тот стал опасаться за свою жизнь.
      Другой медведь засмеялся и потряс руку Брима на имперский манер.
      - Анастас Алексий не единственный, кто с нетерпением ждал твоего визита. У нас найдется что показать тебе.
      - И Священную Громкову, и наш новый гипердвигатель, - подтвердил Бородов, отпуская Брима, чтобы дать ему вдохнуть воздуха. - И то и другое великолепно, - добавил он, - но Громкова одна во Вселенной.
      - И в ней достаточно холодно в это время года, чтобы превратить тебя в безволосую ледышку, - заявил Урсис, щупая поношенный плащ Брима. Он почесал затылок, проверяя обогрев. - Это все, что ты привез с собой?
      - Это все, что у меня вообще есть.
      - Что ж, вещь хорошая, - молвил Урсис профессорским тоном, - но в ФСШ жить - то же, что и содескийцы, носить, как учит старая пословица. Верно я говорю, доктор Бородов?
      - Верно. Для такого случая мы это все и захватили, - кивнул он на диван. Нам предстоит долгая экскурсия по морозу, и будет лучше, если ты оденешься потеплее.
      Брим, нахмурившись, занялся коробками, где нашел пальто грифельного цвета с серыми пуговицами и высокие, мягкие, как у Урсиса, сапоги, шапку-папаху, как у Бородова, теплые перчатки и длинный ярко-бордовый шарф.
      - Как, Вселенной ради, я смогу за все это расплатиться? - осведомился он. - А заодно и за проезд в первом классе?
      - Тебе ни за что платить не надо, - сказал Бородов небрежно, как будто это само собой разумелось.
      - Но ведь кто-то должен был за это заплатить. Я проходил в школе законы термодинамики, а кроме того, знаю, что во Вселенной ничего даром не дают.
      - Верно, - согласился Урсис. - Но законы термодинамики не запрещают друзьям дарить друг другу подарки.
      - Но...
      - Никаких "но", - рассердился вдруг Урсис. - Мы, кажется, уже обсуждали это в Аталанте. Твоя треклятая гордость, Вилф Брим, когда-нибудь еще выведет меня из терпения.
      Брим повернулся к Бородову, но старый медведь согласно кивнул:
      - Дарить можно и без любви, Вилф Анзор, но нельзя любить, не делая подарков. У нас с Николаем Януарьевичем просто выбора не было, - улыбнулся он.
      Брим, вздохнув, крепко пожал их шестипалые лапы.
      - Я, может, и безнадежен, друзья мои, но от всей души вам благодарен. Вы снарядили меня на славу.
      - Кроме того, - сказал Урсис с обычной добродушной ухмылкой, - тебе будет еще и тепло, и твой безволосый организм оценит это выше всякой дружбы.
      ***
      Громкова - Священная Громкова - существовала в том или ином виде с самых истоков содескийской истории. Город, как дерево, наращивал концентрические круги вокруг древнего стержня - Зимнего Дворца, где теперь жил Николае Август, нынешний князь ФСШ и самый значительный вельможа в империи Грейффина IV. Рост этот, конечно, происходил не столь гладко. Пожары, войны и революции оставляли свои следы, так что каждый круг города представлял собой смесь старинного, современного и промежуточного. Чудо заключалось в том, что все это соединялось в эстетическое целое.
      Космопорт имени Томошенко располагался на огромном подогреваемом озере за городской чертой. Озеро питала широкая река Громкова, которая выше по течению пересекала южную часть старого центра и протекала по территории Зимнего Дворца.
      Громадное ярко освещенное здание космопорта было богато отделано мрамором и мозаикой - подобная роскошь не часто встречалась в галактике. Брим, разинув рот, шел через эти великолепные чертоги, но их величие почему-то не подавляло его в отличие от тарротского. Посмеиваясь над узостью своих взглядов, он сел вместе с медведями в огромный лимузин с эмблемой Большой Имперской Печати. Двое массивных улыбающихся водителей ждали, чтобы отвезти их в исследовательский центр на другом конце города.
      Дорога до Громковы преподнесла Бриму целый ряд приятных неожиданностей. Сначала лимузин скользил по холмистой сельской местности, через снежные поля и голые леса, мимо уютных бревенчатых домиков, украшенных затейливой резьбой, и вдруг дорогу обступили стройные многоэтажные дома, вокруг которых играли в снегу медвежата. Этот внезапный переход застал его врасплох.
      Через несколько кварталов машина свернула в узкие улицы, запруженные пешеходами и всякого рода транспортом. Дома в этом квартале были современные, из сверкающего стекла и металла, с угловатыми башнями и колоннами, соединенные сетью висячих прозрачных переходов. Между домами простирались парки, где стояли статуи - как медведей, так и людей всех рас, населяющих галактику. Здесь же помещались и посольства. Прохожие то и дело расступались, чтобы дать дорогу молодым медведям обоего пола, которые шли по улице колонной, с флагами и громким пением. Пестрые трамваи скользили по заснеженным площадям, звонками распугивая перебегающих рельсы пешеходов. Встречались даже архаичные колесные экипажи, запряженные содескийскими дрошкатами - бескрылыми грифонами особой породы. Они грохотали по булыжнику, запросто совмещаясь с прочими средствами передвижения.
      Когда лимузин добрался до внутреннего кольца, толпа на улицах превратилась в сплошное море платков, шапок и мохнатых башен вроде тех, что носили Урсис с Бородовым. Все здесь говорило о продолжительном золотом веке содескийского искусства, музыки и литературы. Здесь располагались картинные галереи, прославленные медвежьи театры, знаменитая на всю галактику консерватория и бесчисленные памятники титанам медвежьей литературы. Там, где улицы сужались, что было нередким в этой самой древней части города, пешеходы валили прямо по мостовой. Очарованный Брим различал в толпе деревенских жителей в подпоясанных тулупах и элегантных чиновников с кейсами в руках. В просветах мелькали витрины, наполненные товарами со всей галактики. На каждом столбе висели яркие плакаты с портретами медвежьих маршалов в парадных шинелях. На Содеске не было КМГС - ФСШ были одной из немногих областей Империи, где не признавали Гаракского договора, несмотря на все приказы Имперского Адмиралтейства. Содескийское командование просто заменило эмблемы на головных уборах, переименовало все военные части в "милицию" и продолжало укреплять свою оборону как ни в чем не бывало. Это было еще одним примером весьма непрочных уз между князем Никола-сом и так называемым верховным правителем в Авалоне впрочем, поговаривали, будто Грейффин IV тайно одобряет независимую политику медведей.
      Только в старом городе Брим понял, почему чувствует себя как дома в этой толчее, в то время как строгий порядок Таррота вселял в него беспокойство. Все потому, что Громкова, при всей своей безалаберности, была городом живых существ, а Таррот в конечном счете был приспособлен для машин, и люди в нем являлись скорее винтиками большого механизма, чем хозяевами.
      Между тем ландшафт, как и при въезде в город, вновь переменился. Людные улицы уступили место жилым кварталам, потом началась зона легкой промышленности, а после снова потянулись малонаселенные поля и перелески. Еще несколько веков назад задыхающаяся от смога Громкова приняла решение вынести все предприятия тяжелой индустрии в города-спутники, чтобы хоть немного уменьшить загрязнение воздуха, неизбежное при интенсивной индустриализации.
      По-прежнему густо падал снег, но на шоссе, размеченном светящимися подвесными шарами, транспорт двигался без проблем, словно летом. Внезапно за снегопадом замаячили заводские здания, и шофер свернул на широкую аллею между рядами вечнозеленых деревьев. Они остановились на широкой площадке перед тремя массивными воротами, которые, очевидно, служили главным въездом на завод. Над первыми воротами содескийскими буквами значилось:
      КРАСНЫ-ПЕЙЧ
      Ворота охранялись целой бригадой солдат с лучевыми пиками "Халодны Н-37" через плечо. Два лейтенанта в высоких черных сапогах, оливковых шинелях с голубыми погонами и военных шапках с голубым околышем тут же направились к лимузину, солдаты же стояли наготове, держа шестипалые лапы поближе к оружию. Урсис, открыв окно, поговорил по-содескийски с одним из офицеров и протянул ему конверт с большой княжеской печатью. Лейтенант, почтительно отдав честь, вскрыл конверт и достал оттуда шесть голозначков, два из которых передал водителям.