- Ну, рассказывай... Как ты, что ты? Произведен в офицеры?
      - Вы знакомьтесь, знакомьтесь. Это моя двоюродная сестра. А это мои друзья.
      Офицеры, смягчив лица улыбками, стали представляться.
      - Морозов, - отрекомендовался одноглазый.
      - Рында-Бельский, - козырнул глазастый с пшеничными усиками.
      - Фон Таксис, - с присвистом произнес офицер, похожий на Лермонтова.
      Андрейке словно снежок попал за шиворот. Как бы не узнал!
      Офицеры расселись вокруг единственного туалетного столика. Закурили. Разговор не вязался. Офицеры посматривали на Люсю, Люся на них.
      - Так вот, сестрица! Господ офицеров интересуют московские настроения.
      - Гораздо интересней, каковы настроения у господ офицеров, - сказала Люся, рассеянно вертя в руке записку.
      - Наши настроения - вот! - Одноглазый ударил кулаком по цветастому платку, прикрывавшему патронный ящик.
      - Так собирается офицерство разбить гордиев узел революции, улыбнулся Тофик. - Одним ударом.
      - Да, Лавр Георгиевич Корнилов это проделает не хуже Александра Македонского, - усмехнулся офицер с пшеничными усами.
      - С нашей помощью! - ткнул себя пальцем в Георгиевский крестик на груди одноглазый.
      - В чем же эта помощь выразится? - спросила Люся.
      - А вот в чем! - Одноглазый шутливо прицелился в нее и прищелкнул языком.
      - Так вы офицеры-расстрельщики? - улыбнулась ему Люся.
      - Это оскорбление? - воззрился на нее фан Таксис.
      - Нет, похвала! - сказал одноглазый. - Я, столбовой дворянин из рода Морозовых, горжусь тем, что расстрельщик. Мои предки разинцев вешали, пугачевцев четвертовали, а я с большевиками расправляюсь. На том и стою! И он церемонно поклонился Люсе.
      - Вы думаете, с Россией можно управляться казацкой нагайкой?
      - Подкрепив ее пулеметами! - крутанул усики Рында-Бельский.
      - И у вас рука не дрогнет стрелять в своих, русских солдат?
      - Какие же это русские солдаты? Они дезертиры, изменники, предатели, большевики, германские агенты и шпионы! - пожал плечами Рында-Бельский.
      - Вы в этом уверены? Но вы же знаете, что это не так. Введение смертной казни на фронте по требованию генерала Корнилова направлено не против трусов и дезертиров, а против прозревших рабочих и крестьян в солдатских шинелях.
      - Да вы уж не идейная ли большевичка, барышня? - покосился единственным глазом капитан Морозов.
      - А вы хотите донести?
      - Ну, знаете, - одноглазый вскочил. - Я дворянин!
      - Предпочитаете расправиться сами?
      - Кто она такая, ваша кузина? - обратился фон Таксис к Тофику. - Она рассуждает как большевичка!
      - Сестрица всегда отличалась колючим характером. В детстве мы дали ей кличку "роза с шипами"! - деланно рассмеялся Тофик.
      - Да, у этой розы одни шипы, - проворчал фон Таксис, пытаясь зубами вынуть занозу из пальца и удивляясь, почему туалетный столик этой колючей красавицы сделан из неструганых досок?
      - Ну, с меня хватит, господа! - поднялся со своего места Морозов. Когда так оскорбляют, следует одно из двух - либо вынуть саблю, либо расхохотаться... и пойти водку пить!
      - Расхохотаться! - радостно воскликнул белоусый Рында-Бельский.
      - Водку пить! - сквозь зубы процедил фон Таксис.
      - Тогда пошли. Где у вас злачные места, ты знаешь, барон. Ты москвич, Веди нас!
      Офицерская ватага поднялась и двинулась к выходу. Морозов обернулся и сказал, прищурив свой единственный глаз.
      - Ну-с, барышня, прощайте. Дом друга - священный дом. Я к вам с расправой не явлюсь... Но если мы встретимся по разные стороны баррикад, это будет наше последнее свидание на этом свете.
      Произнеся эту угрозу, Морозов выждал, когда все офицеры вывалились на лестницу, и крепко захлопнул дверь.
      - Ну что, хороши? - спросил после некоторого молчания Тофик.
      - Зачем ты их сюда привел?
      - А затем, чтобы показать, чем начинены офицеры-корниловцы. Генерал едет на Москву не один. С дивизией донцов, усиленной пулеметными батальонами, артиллерией... С задачей пустить Москве кровь... Рабочей Москве, разумеется...
      Люся молчала.
      - Поезжай-ка, сестренка, домой, на Кавказ. Пережди страшное время под родной крышей. Я тебя и на поезд провожу и в вагон посажу. Зачем и приехал!
      - А эти страшные башибузуки зачем пожаловали?
      - Для устрашения. По замыслу командования они должны организовать казни солдат, отказавшихся воевать. Их привезли из двинской тюрьмы с намерением расстрелять перед строем запасных полков, чтобы навести страх на солдат Московского гарнизона. Уезжай, Люсик, из Москвы. Я прошу тебя как брат. Ужасные дела здесь будут твориться.
      - Нет, Тофик! Что бы там ни было, я останусь. Страдания, пытки, смерть не страшат меня. Я солдат своей партии и останусь на посту.
      Сколько ни упрашивал Тофик, Люся уехать отказалась.
      - Пойми, я здесь нужнее, чем где-либо, - сказала она, прочитав наконец записку. - Мне поручено принять участие в освобождении этих самых солдат, которых привезли на казнь офицеры-корниловцы.
      - О святая наивность! - воскликнул Тофик. - Что сможет сделать безоружная девушка против вооруженных до зубов опытных вояк? Какая за тобой может быть сила?
      - Мы сильны, друг мой, поддержкой народа.
      - Ах, все это романтические слова! Знаю, ты увлечена созданием Союза молодежи, воспитанием и пробуждением сознания рабочих юнцов, - он кивнул на Андрейку. - Но чем помогут вам эти мальчики против железного военного кулака? Железом и кровью сокрушит вас военная машина контрреволюции. И ты и все твои юные товарищи лишь напрасно принесете себя в жертву. Чем гуще трава, тем легче им будет косить... пулеметами.
      - Ну, ты совсем запугал и себя и нас! - усмехнулась Люся. - А нам, извини, некогда. Нас дело ждет!
      Тофик ушел огорченный и растерянный. После его ухода Люся быстро накинула пальто и сказала Андрейке:
      - Пора, мой друг, пора! Поспешим на выручку солдат, пленников контрреволюции. Ты видел этих головорезов-корниловцев. Представляешь, что они натворят, если возьмут верх над нами? Море крови прольют, чтобы сохранить свои имения, богатства, свою власть.
      - А мы не поддадимся! - воскликнул Андрейка.
      - Ни за что! - сказала Люся, сунув в карман небольшой револьвер.
      Андрейка встрепенулся. И у него кое-что найдется для управы с буржуями.
      - Скажи Уралову, что я задание выполню. Встретим Корнилова во всеоружии!
      На улице они расстались.
      Вообразив, что дело идет о том, чтобы сразиться с корниловцами с оружием в руках, Андрейка предстал перед Ураловым, весь горя от нетерпения. Он решил, что и ему дадут одну из тех винтовочек, которые он помогал чистить, смазывать и укладывать в тайник.
      - Ну повидал я корниловцев, Уралыч, - начал он издалека. - Они к Люсе нагрянули. Думали, своя, да ошиблись адресом. Здорово она их спровадила. Злющие они, что голодные волки. Живьем нас готовы съесть!
      - Пусть попробуют! - Уралов сложил пятерню в увесистый кукиш. - После шестого июля кое-чему научились. На провокации не поддадимся. Под казацкие нагайки и офицерские пулеметы не подставимся. Ошибаются.
      - С винтовками выйдем на улицы! - вставил Андрей.
      - Никуда не выйдем! Мы на заводах и фабриках затворимся, а солдаты в казармах. Станки остановим. Ни одна заводская труба не задымит, ни один трамвай не зазвенит. Всеобщая забастовка будет.
      Пекари постановили - хлеба для них не печь. Водопроводчики решили водой не снабжать. Электрики - света не давать. Повара - еды не готовить. Официанты - не подавать. Дворники - улицы не мести. Извозчики - коней не запрягать... Пусть буржуйчики одни своего кумира встречают. Некормленые, неумытые.
      - А мы их освистывать будем! Мы, мальчишки...
      - Этого еще не хватало! Чем тише будет город, тем страшней. Кладбищем повеет на генерала. А его приспешники, как псы, сорвавшиеся с цепи, пусть своих хозяев кусают, пусть на своих набрасываются.
      - Здорово будет! - согласился Андрейка. - Только скучно нам, ребятам, без дела сидеть.
      - Почему сидеть? Вам бегать со всех ног придется.
      - Куда? Зачем?
      - Листовки раздавать. Мобилизуй всех твоих приятелей, каких только сможешь, и бегите в типографию на Трехпрудную. Там найдете Люсю. Получите у нее листовки, газеты - и по всем улицам ходу.
      - А кто же солдат выручать будет, которые в тюрьме?
      - Чтобы их выручить, надо про них всю правду народу рассказать. Вот листовки и расскажут.
      Андрейка не поверил, что листовки-бумажки, как сказочная разрыв-трава, смогут растворить двери тюрьмы. Но партийное поручение дело святое. Тут, если сказано, должно быть сделано.
      Не теряя времени, помчался он на поиски своих приятелей, продавцов газет. Ему повезло. У Малого Каменного моста наткнулся он на Стешу - и глазам не поверил: сидит Стенька Разин на тумбочке и ревет. Слезы по щекам текут, а она какие-то листки рвет и в Москву-реку бросает. Пригляделся, а по воде плывет-тонет генерал Корнилов. И на коне, и в автомобиле, и в полный рост, и по пояс, и носом вверх, и усами вниз.
      - Так ему и надо! - Андрейка в восторге присвистнул.
      - Чего радуешься, Арбуз? - поднялась навстречу Стеша, не отирая слез. - Генерал на коне, а отец мой в тюрьме. Генералу завтра от буржуев почет, а моему папке смерть лютая. Самого бы его прострельнуть насквозь, как он велит солдат расстреливать! Неужто не найдется кого, кто бы его, аспида, к богу в рай отправил?!
      - Найдется! Вот он я! - представился Андрейка. - У меня для него есть "ключ от рая"!
      Зажмурившись, он представил себе волшебную картину - генерал вместе с белым конем возносится на небо в черном облаке дыма от его выстрела. Прицелиться в него можно будет, схоронясь в толпе встречающих генерала буржуев, купцов, купчих, чиновниц и чиновников, гимназистов и семинаристов. Вот только одеться надо получше.
      У Стеши слезы на глазах высохли, когда Андрейка поделился с ней своей задумкой. Приободренная, Стеша согласилась сговорить ребят вместо буржуйских листовок раздавать на улицах те, что принесет Арбуз, большевистские. Обрадованный Андрейка помчался домой за заветным "ключом от рая".
      АРБУЗ-СУДОМОЙКА
      Крадучись, стараясь не скрипнуть половицей, пробирался со двора в чулан Андрейка. И вдруг в окне картина: Филониха за самоваром в окружении всего семейства пила чай. И как это она его заметила? Метнула взгляд и словно приворожила:
      - А ну постой-погоди! Чего прячешься, красавчик?
      Глаза Филонихи замаслились, лицо стало умильным, голос вкрадчивым.
      - Иди, иди сюда, Андрюшечка! - приманивала она его, как лиса колобок. - Да не бойся! Не съем. Послушай, какая фортуна вам выпадет. Как в сказке! Я вот тут рассказывала, что в Москве делается. Ужас! В каком царстве, в каком государстве, где это видано, где это слыхано, чтобы официанты и извозчики забастовали? Ну рабочие - известные бунтовщики. А тут всеобщее. Забастовали официанты, повара, судомойки, услужающий персонал! Не желают ни стряпать, ни мыть, ни прибирать. "Пускай, говорят, - буржуи сами себя обслуживают. Сами, - говорят, - пригласили своего кумира, сами пусть и потчуют". Это фабриканты-то, банкиры, миллионщики вместо поваров-официантов с поварешками, с салфеточками!
      Лицо Филонихи так и расплылось в улыбочке, ямочки так и заиграли на полных щеках. Она за время свободы располнела и попышнела, как на дрожжах.
      - Мой Филонушка смеется не насмеется. "Вот, - говорит, - мать, так штука. Обанкротились московские хлебосолы. Сели в лужу Тестовы, Мартьянычи и прочие рестораторы. Без официантов к приезду генерала остались. Хлебом-солью собирались встречать, а у самих и бутербродов нет. Мы с тобой, матушка, будем генерала и всех министров правительства потчевать. Я с моим буфетом от офицерского общества в Большой театр приглашен. Для снабжения офицерского конвоя и охраны. Ну уж мы и генерала Корнилова угостим, и самого Керенского. Найдем чем. Постараемся. Взойдет наша звезда. Засияем мы, Филоновы! Сам Корнилов нас заметит. Сам Керенский поблагодарит!"
      Филониха не говорила, а пела. И никто ее не перебивал. Отец только причмокивал чай с блюдечка, посасывая даровые конфеты, принесенные гостьей. И бабушка слушала, не пропуская ни слова.
      - Вот и настал наш час, милые! - упивалась собственными словами Филониха. - Самому что ни есть высшему обществу угодить. Шутка ли! Соберутся министры, генералы, адмиралы, банкиры, финансисты, заводчики, фабриканты, купцы, помещики самые богатые, ну все заглавные воротилы России. Государственное совещание будет судьбу нашу решать. Соберутся, а покушать нечего. Официантов-то нет. Тю-тю! Вот тут мы и выручим. Кто Россию от позора спас? Филоновы!
      - Да, спасители... - усмехнулся отец.
      - А ты не поучай, не противничай. Сами с усами, - осадила Павлова-старшего Филониха. - К тебе пришли тоже спасать. Тебя от нищеты, детей твоих от гибели. У нас за буфетом приглашаем отсидеться. Целы будут. Сыты будут. Уж мой Филонушка таких яств запас! В Охотном ряду из-под спуда достал. Я двое суток пирожки пеку. Видите - красная вся, распаренная? Ух... - Филониха обмахнулась пестрым платочком, обшитым кружевом. - А уж чаевые будут вашим ребяткам! Такие чаевые... Богачи мелочиться не станут. Да и офицерство форс любит. Целенькими бумажками будут на чай выкладывать. Обогатитесь, миленькие! А работка вам легонькая - денек-другой посуду помыть.
      - Большую честь тетушка нам оказывает - в судомойки сватает, сказал, усмехаясь, Саша.
      - Зачем нам честь? Нам бы досыта поесть! На том и ладно, - утвердил отец.
      - Ну, так как? Пойдешь нам помочь, Андрюша? Саша согласился, по-родственному. Он будет чего надо подносить, подтаскивать. Ты ему подавать, прибирать, ну и посудку помывать.
      - Пойдет, пойдет! - строго сказал отец. - Только не объешьтесь там, ребята, дорвавшись до дармовых харчей.
      - Соглашайся, брат! Дело пахнет жареным, - подмигнул Андрейке Саша.
      - У меня есть свой интерес... Я до харчей не жадный, - стал отговариваться Андрейка.
      - Бывает, ради общего дела надо своим поступиться. Пойдем, брат, интересно будет. В Большом театре - большая обедня.
      - Нам до чужой обедни дела нет! Нам есть дело до своего обеда... нахмурился отец на сыновей и обратился к Филонихе: - Уговор, кума, такой все наше семейство харчами снабжать, пока ребята на вас работают.
      - Ладно уж, всех накормим! Не объедите, - пообещала Филониха, поднимаясь из-за стола и крестясь на свое отражение в самоваре. Приходите пораньше. В театр вас Лукаша проведет. Его полковник отпустил папаше помочь, уважительный.
      - Мы тоже уважим, - пообещал Павлов-старший. А как только Филониха исчезла, сказал: - В буфете у Филона не зевать! Колбасу, ветчину дают, не дают, сами берите!
      - Взять-то они могут, а вот куда им взятое класть? Карманы-то у вас худые, поди-ка! - обеспокоилась бабушка.
      - Вот в карманах-то все и дело! - подхватил Саша. - Буфет будет царский, а карман у меня пролетарский. - И вывернул карман брюк. - В старые времена бояре, собираясь на царские пиры, к своим длинным кафтанам специально карманы до полу подшивали... И набивали их доверху кушаньями с царского стола. Чад и домочадцев царской пищей попотчевать.
      Бабушка смекнула и, пока ребята спали, пришила им новые карманы из "чертовой кожи" - очень крепкой материи черного цвета.
      - Чтобы мне полные принести, иначе и домой не являйтесь, напутствовала бабушка своих внуков, провожая утром на необычную работу.
      Не знала старушка, что не затем направляются ее внуки в буфет Филонова, чтобы генералов да министров обслуживать. Карманы Саши были набиты листовками. Карман Андрейки отягощал "ключ от рая".
      КАК АРБУЗ НАПИЛСЯ, А САША СМЫЛСЯ...
      Со всей России слетелось в Большой театр черное воронье, назвав свой слет Государственным совещанием. На это совещание и был вызван с фронта главнокомандующий Корнилов, которому решили поручить спасение отечества от "смуты". Шел слух, будто готовится особая делегация во главе с духовенством, которая падет перед ним на колени и будет умолять принять на себя всю полноту власти и усмирить революцию.
      Пока что у ступеней Брянского вокзала перед генералом бухнулась на жирные колени купчиха Морозова, завопив:
      - Спаситель наш! Спаси нас!
      Колокольный звон навстречу - еще туда-сюда. А вот дамская истерика это для "душки" Керенского. Генерал Корнилов передернулся от злости и влез в экипаж, не повернув к купчихе головы.
      Город как вымер. За наглухо закрытыми заводскими и фабричными воротами - рабочие патрули, по улицам редкие казачьи разъезды. Центр оцеплен юнкерами. Напряженные лица. Примкнутые штыки.
      Два враждебных лагеря в одном городе.
      Помещичьи сынки, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, под командой офицеров придирчиво и зло осматривали каждого плохо одетого прохожего.
      - Это со мной, со мной! - успокаивал их Лукаша, ведя за собой своих двоюродных братьев. Он был отпущен на эти дни полковником Рябцевым в помощь папаше. Лукаша был горд тем, что Саша и Андрейка попали к нему в подчинение.
      Когда со служебного подъезда они вошли в Большой театр, совещание было в полном разгаре. Деятели Государственной думы, министры-капиталисты, финансовые тузы и заводчики, на все лады поносили рабочих, крестьян, солдат, грозя им жестокими карами за непокорность. Высказывалось множество пожеланий, как смирить чернь, поставить на место, согнуть в бараний рог, задушить костлявой рукой голода...
      Завидев Лукашу, Филонов погрозил ему кулаком за опоздание, торопливо бросил Андрейке клеенчатый фартук и спросил:
      - А где Сашка?
      Андрейка оглянулся, брата не было. Вместе шли, вместе подошли, и вдруг исчез, словно к небу поднялся.
      - Так где же Сашка? Не явился, гордец?! Пренебрег даровой пищей и заработком! Рабочая гордость не позволила! А кому тогда ящики из-под пива таскать? Бочки селедочные катать? Ну погодите!
      Долго еще ругался обозленный Филонов, гремя посудой в буфете, но Андрейка его не слушал. Его даже не волновало, куда подевался Саша. Андрейка смотрел не отрываясь на яства филоновского буфета.
      Чего-чего здесь только не было! Икра черная, икра красная, севрюжина, белужина, лососина, белорыбица. Колбаса, ветчина, заливная поросятина, курятина, горы бутербродов. Большинство из этих яств Андрейка не только не едал, никогда и не видывал! Даже их названий не знал. И только он собрался отведать, чем приготовились попотчевать купцы-охотнорядцы генерала Корнилова, как Филонов подсунул ему здоровущий кусок жирной селедки "залом".
      Схватив натощак эту приманку, Андрейка вскоре почувствовал себя рыбой, вынутой из реки: и живот раздут, и воды все время хочется.
      Знал буфетчик, чем подшибить аппетиты обслуживающего персонала. Этим же приемом Филонов умерил аппетиты юнкеров и офицеров охраны, которых тоже следовало обслуживать. Тем из охраны, кто не попался на селедочную приманку, а требовали икорки или балычка, хитрец буфетчик, изгибаясь, объяснял:
      - Реклама-с... Для витрины-с... Товар будет к вечеру-с!
      Лакейским чутьем он узнавал вестовых, адъютантов, секретарей, помощников именитых участников совещания и давал им на пробу что-нибудь из потаенных запасов. Эти связные понемногу засновали от него к своим хозяевам, от хозяев к буфету. Затем яства на тарелочках, прикрытые салфетками, стали подаваться куда-то за кулисы.
      Разносчиком яств был Лукаша. Объевшись селедкой, Андрейка, томимый жаждой, проводил время с водой: то мыл посуду горячей, то пил холодную.
      - Я Керенского видел! А я Рябушинскому сельтерской поднес! К Корнилову с бутербродами шел, да не дошел, все его адъютанты расхватали, говорил Андрейке запыхавшийся Лукаша, млея от восторга.
      - Я бы до-ше-шел, - икал Андрейка, надувшийся водой.
      Где там дойти! Он не мог к Лукаше повернуться, заваленный грудами грязной посуды и мучимый жаждой. Только о питье и думал.
      Экая досада! Попасть в Большой театр, где собрались все главные русские буржуи, куда прикатил в сопровождении казачьего конвоя сам генерал Корнилов, иметь для него "ключ от рая", чтобы на небо взлетел... А вместо этого только мыть да пить! Пить да мыть!
      Где там генерала, прибывших с ним офицеров-корниловцев и тех Андрейка не видел, а только слышал их разговоры.
      - И чего рассуждать да обсуждать? Рухнули бы перед генералом на колени, как купчиха Морозова на вокзале, и дело с концом! Казните и милуйте, только от большевиков спасите...
      - Эх, тряхнули бы мошной богачи, как Минин перед воеводой Пожарским!
      Филонов щедро наливал вино и пиво офицерам корниловцам, прислушиваясь к их разговорам.
      - Мужика к сохе, рабочего к станку, а интеллигентов пороть! Чтобы революциями больше не баловались. От них смута!
      - На Красной площади пороть! Всенародно!
      Опять прибежал Лукаша.
      - Ну как, папаша?
      - Отлично. Молодцы корниловцы! На них будем делать ставку. Они возвысятся, и мы за ними!
      - Понимаю... Одолжите свечей, папаша. Для президиума.
      - Бери, бери, я запас. Из-за всеобщей забастовки может погаснуть электричество.
      Забрав с десяток свечей, Лукаша унесся.
      - Что там насчет забастовки? - спросил какой-то офицер у Филонова. У вас что, даже официанты забастовали?
      - Полковые комитеты отказались выслать солдатские караулы из солидарности с рабочими, - пролепетал юнкер.
      - Хороши порядки в белокаменной! Мы готовы были по колено в крови по Москве пройти, а тут и в морду дать некому!
      Андрейка и слушал, и не слушал эти разговоры, он, как лиса, попавшая в яму охотника, придумывал сто способов выскочить из нее. Толчется здесь, на кухне, с "ключом от рая" в кармане и даже не увидел того, кому он предназначен.
      И вдруг к отцу примчался перепуганный Лукаша.
      - Папаша! Сам генерал Корнилов к вам в буфет идут!
      Андрейка чуть тарелки не выронил. Стоп! Дело будет! Сейчас генерал получит свое. Сейчас он расплатится за Стешиного отца и за всех арестованных солдат. Запустив руку в карман, Андрей приоткрыл дверь кладовки и увидел корниловских офицеров у буфетной стойки. Они плотно окружили своего генерала.
      - Вот полюбуйтесь! - указал один из офицеров-корниловцев. - У тыловиков ветчина, икра, балыки, колбасы, сыры. А на фронте порядочного черного сухаря нет!
      - Нам на фронт солонину тухлую шлют! А себя вон чем ублажают, обратился к генералу другой офицер.
      - Откуда взяли? - раздался отрывистый голос Корнилова.
      - Из Охотного ряда-с... господин генерал!
      - Первое, что сделаю, перевешаю охотнорядцев.
      - Все самое свежее-с, - побледнел Филонов. - Что откушать изволите?
      - Солдатский сухарь мне!
      - Никак нет-с...
      - Рюмку водки!
      - Коньяки-с имеются... Мартель... Шустовские... - изгибался перед Корниловым, стараясь быть ниже его, Филонов.
      - Мошенник! Из той же шайки! Повешу!
      - Чего-о?! - пролепетал Филонов.
      Но генерал отвернулся от него и звяк-бряк шпорами к выходу.
      Внезапно погасло электричество, и наступившая темнота скрыла от Андрейки и Корнилова, и юнкеров, и настороженно-решительных офицеров, и все вокруг. В непроглядной тьме протенькали серебряные шпоры генерала и смолкли.
      "Каков Корнилов!", "Суворов!", "Наполеон!", "Солдатский сухарь ему, рюмку водки", "Настоящий казак!", "Виват Корнилову!".
      - Огня, огня! - закричал обескураженный Филонов. - Караул!
      Но офицерскому караулу было не до него. Офицеры метались со свечами по сцене Большого театра, а кто-то с высоты колосников сыпал на сцену и в зал большевистские листовки.
      "ЦАРСКАЯ ПЕРЕДАЧА"
      Андрейка, едва плетясь, возвращался домой после передряги в Большом театре. В его "боярском" кармане, кроме "ключа от рая", не было ни крошки. С досады он решил хоть попробовать, как стреляет этот драгоценный пистолет. Может быть, тут один обман и, кроме смеху, ничего бы не было, если б он пальнул в Корнилова?
      Перебравшись через забор на склад фабрики, он прицелился в тюк с ватой. Сила выстрела превзошла все его ожидания. Хорошо, что никого не было рядом.
      После удара курка по пистону порох внутри пистолета воспламенился, но выстрела не последовало. Из дырки, просверленной в стволе ключа, вырвалась дымная струя с таким зловещим ужасным воем, что в страхе Андрейка поднял пистолет повыше - где уж тут целиться! - уши захотелось зажать. Трах! От грохота взрыва стрелок свалился и не сразу пришел в чувство. В ушибленной ладони даже рукоятки не было, все улетело в дыму неизвестно куда.
      Порох, которого оказалось с излишком, превратил Арбуза в негра.
      "Эх, дело бы, если бы я в буфете трахнул, - говорил он себе. - Убить не убил, а уж напугал бы так, что кумир буржуйский больше бы в Москву не сунулся!"
      С этой мыслью Андрейка и явился домой, слегка оглушенный и все еще томимый жаждой.
      - Ну как, здорово на дармовщинку наелся? - спросил Андрейку Саша, оказавшийся уже дома. - Ты вроде не то опух, не то потолстел.
      - Хорошо тебе смеяться! Ты не знаешь, как ловко Филоны нашего брата обдуривают, - таким одураченным Андрейка еще никогда себя не чувствовал.
      - И что же решили буржуи на Государственном совещании? - допытывался отец. - Вы же там представительствовали от нашего семейства, от завода.
      - А шут их знает, чего-то решили...
      - И почему генерал скоро уехал, не знаешь?
      - Мне не докладывали.
      - Интересно бы спросить, что ему не понравилось в Москве? То ли, что солдаты честь не отдали, то ли, что рабочие на колени не стали?
      - Все ему в Москве не понравилось. Особенно что в театре ему на голову большевистские листовки сыпанули.
      - Ай-ай-ай! А он думал, его хмелем будут осыпать, как жениха?
      - А про то уже песенка есть. - И Саша пропел:
      Как невеста милого,
      Ждал буржуй Корнилова.
      От ворот поворот
      Дал Корнилову народ!
      Отец посмеялся и спросил:
      - Что же он дальше будет делать после такого конфуза?
      - Этого я не знаю.
      - А что мы будем делать, Саша? - спросил Андрейка.
      - Ты теперь подкормился. Давай включайся с новыми силами. Союзу поручено распространять листовки.
      И Андрейка, конечно, включился, стараясь замять свое неудачное участие в Государственном совещании...
      За это время не меньше огорчений перенесла и Стеша. Она побывала везде, где только смогла, и везде рассказывала о встрече с отцом, о двинцах-солдатах, подгоняемых прикладами в тюрьму. Везде ее встречали сочувственно, обещали помочь. И в Совете, и даже в думе. И Люся, и дедушка Кучков. Но вызволить из тюрьмы солдат, обвиненных в измене, оказалось не так просто.
      Не в силах дольше скрывать правду от матери, Стеша сказала ей тихо-тихо:
      - А папаня наш здесь... - И заплакала.
      - В тюрьме! - сразу догадалась мать.
      - В Бутырке. Уже несколько дней. Надо бы ему передачу отнести.
      - Где ж ее возьмешь, доченька?
      - У барышень Сакс-Воротынских. Они хоть и богатые, но добрые.
      И Стеша с пачкой свежих газет отправилась в знакомый особняк. Барышни заказывали все газеты, даже большевистские. Главными читателями газет в богатом особняке были старики. Весь дом был набит стариками. Барышни не держали женской прислуги, убежденные покойным родителем, что от девиц одни ссоры да сплетни. Молодых лакеев и камердинеров на войну позабирали. Вот и остались в доме одни старики, удивительно жадные до новостей.
      Старики эти были потомственные лакеи. Они гордились не только похвалами своих господ, но даже их наказаниями.
      "Я своей барышне на руку нечаянно мадеркой капнул... Они как метнут взгляд - это что? А я ручку чмок, да и слизнул капельку. Так они меня салфеткой по носу и улыбнулись", - весь светясь, рассказывал в лакейской Иван. А камердинер Поль как-то погордился пощечиной. Он подавал "своей" барышне что-то из одежды и не удержался, сказал комплимент насчет ее лебяжьей шеи. Барышня больно хлестнула его по щеке.
      "Оскорбились! - умилялся Поль. - Наша барышня настоящая аристократка".
      Вот так и жила эта многочисленная команда, обслуживая трех молодых девиц Сакс-Воротынских, блистающих здоровьем и красотой. Рослые, пышноволосые, большеглазые, белозубые, они так приветливо всем улыбались, что казались Стеше принцессами.
      Такие добрые красавицы человеку, попавшему безвинно в тюрьму, ни в чем не откажут.
      Да, наверное, и старики лакеи посылочку соберут. Они ее каждый раз по головке гладят, нежат и словами и взглядами. Ну и она им угождает - газеты первым несет.
      Стеша не ошиблась. Старики, выслушав ее просьбу, оживились, засуетились. На ходу расспрашивали:
      - Так, значит, в Бутырочке папенька? Ай-ай!
      - Большевичок он у тебя красный. Ох-хо!
      - За агитацию против войны в тюрьму попал, бедненький!
      - Уж мы его угостим... Икорку он любит? Не откажется?
      - Мы уж постараемся! Балычка, ветчинки... Не обидится? Горчички добавим.
      Завертывают старички все в пергамент. И все это с особым лакейским удовольствием.
      Стеша прямо таяла, глядя на добрых стариков.
      Кулек они ей заготовили - едва дотащить. Сам швейцар, положив кулек на пузо, расшитое золочеными позументами, из двери вынес, сказал на прощание:
      - Не растряси, доченька. Угостим твоего папаню-большевика по-царски. - И заколыхал животом, добродушно рассмеявшись.
      Стеша ног под собой не чуяла, поспешая к Бутырской тюрьме. Оглядев у проходной очередь бедно одетых женщин, она довольно улыбнулась: ни у одной не было такого большого, плотно упакованного, красиво перевязанного кулька.
      Женщин было много: молодые, пожилые, совсем старые - все они были печальные. Одна Стеша улыбалась. И вот настал час, когда вместе с другими она выложила для проверки на стол, возвышавшийся посреди тюремной приемной, свою "царскую" передачу.
      Стеша развязала кулек, и на стол посыпались гнилые яблоки, тухлые яйца, заплесневелые куски хлеба, картофельные очистки и еще что-то скверное...
      Тюремщики отшатнулись. Стеша окаменела. Какой же колдун превратил яства в помойные отбросы?!
      Она не помнила, как выбралась из тюремной приемной. Очнулась от уговоров какой-то старушки.
      - Не убивайся, не плачь, милая... Наши сыночки, солдатики несчастные, голодовку объявили. Ничего есть не будут, пока правды не добьются... А тюремщики об этом помалкивают, нас обманывают, передачки себе берут!