Или вот самый тихий из всех слесарей дядя Ваня Козлов - теперь сам начальство: выбран председателем заводского комитета как революционер-подпольщик.
      А Гриша Чайник, первый заводила всякого беспорядка, теперь наблюдает порядок: расхаживает по Замоскворечью с красной повязкой на рукаве, с маузером на ремешке, семечки пощелкивает и кругом посматривает. Избран Гриша Чайник в народную милицию.
      Бабушка и та перевернулась: берет в лабазе у Васьки Сизова мешок семечек и на людном перекрестке стаканчиками их продает. Хочет при свободе независимо на свой капитал жить. Только капитала у нее не прибавляется все знакомые берут семечки в долг, и бабушка едва концы с концами сводит.
      А вот Филонов при свободе преуспел. Стал владельцем буфета при магазине офицерского общества на Воздвиженке. На основе свободных торгов с аукциона взял. Походил при старом режиме в лакеях. Хватит! Теперь у самого три официанта на обслуге.
      Не отстала от мужа и Филониха, откупила-таки на свое имя тот самый дом, где Стеша с матерью в подвале ютятся.
      Вот что значит свободушка! При царе мужниной рабой была, своего вида не имела, а теперь домовладелица!
      И Глаша ее теперь уже не горничная, а компаньонка. Читает вслух романы, когда баронессе фон Таксис не спится. И веселый слесарь Петя Добрынин, встречая Глашу с таксами на прогулке, теперь шутит так: "Барышня, проданные глазки".
      А Лукаша-то, Лукаша! Щеголяет в офицерской форме, с красным бантиком на груди и важно заявляет:
      "Хватит! Поиздевались над нами царские сатрапы. (Это он проезжается насчет "сапог всмятку" у генерала Мрозовского!) Теперь никаких "ваше благородие"! Я своего полковника по имени-отчеству называю, а он меня на "вы"!"
      По протекции полковника Грузинова, который теперь на месте Мрозовского, Лукаша Филонов получил должность вестового при полковнике Рябцеве. А его бывший кумир прапорщик Ушаков, мечтавший о славе, получил полную возможность прославиться. Расцеловав его при всех думцах и похвалив как первого офицера Москвы, вставшего на защиту свободы, полковник Грузинов отправил Ушакова вместе с его ротой на фронт защищать свободу от полчищ кайзера Вильгельма.
      Но вот уж кому повезло, так повезло - это Фильке. Теперь его звали по-иностранному - "Филь", он был грумом у барышень Сакс-Воротынских. При встрече его не узнаешь - красный камзол, зеленые штаны, желтый жилет, в руках хлыстик, на ногах сапоги со шнуровкой.
      При царе знаменитые богачки вольничать стеснялись, а при свободе решили по своему капризу вместо черного арапчика завести огненно-рыжего. "Под цвет революции", - как они говорили.
      Куда бы барышни Сакс-Воротынские ни отправились, Филь должен был поспевать пешком. И при первом зове являться, весело скаля белые зубы на красном от веснушек лице. Филька был при барышнях как украшение.
      Андрейке сменить свой заплатанный пиджачишко и дырявые ботинки на что-нибудь понаряднее не удалось. Но и ему без царя жить стало куда вольготней: на заводе мастера и десятники мальчишек больше зря не гоняли, не шпыняли - заводской комитет запретил. Всех ребят прикрепили на обучение к слесарям, токарям, кузнецам. Андрейку взял к себе в ученики сам Уралов Андрей Уварович. Оказалось, и он, и все его молодые друзья - Саша Киреев, Бакланов, Цуканов, Ригосик и брат Андрейки Саша - состояли в организации заводских большевиков. Оказалось, знаменитая красная комната в столовке коммерческого института была штабом революционеров-подпольщиков. Теперь все революционеры собирались открыто. А Люся больше не скрывала, кто она такая, а прямо говорила: "Я агитатор, пропагандист". Ее всюду приглашали. "Расскажите нам про то, расскажите про это", - просили. Люся знала, где и как рабочие живут, борются, как женщин и детей в капиталистических странах угнетают, что такое Интернационал первый и второй. Какие есть в России партии и чего каждая из них хочет.
      Люся и внешне изменилась, хотя сильно похудела, но очень повеселела и ко всем всегда с доброй улыбкой.
      Андрейка тоже стал политиком, как и большинство замоскворецких мальчишек. Мальчишки так в политике понаторели, что знали вождей почти всех партий. У большевиков был самый главный революционный революционер, вождь рабочих и крестьян - Ленин.
      А сколько новых слов и понятий принесла свобода! У мальчишек головы кружились! Империализм, Антанта, аннексии, контрибуции, национализм, экспроприация, эксплуатация... Но больше всех других слов мальчишкам запомнились два слова, выброшенных в широкую жизнь революцией: буржуй и пролетарий.
      Буржуй - слово жирное, пухлое, жевательное - так ко всем сытым и толстым и липнет.
      Пролетарий - слово звонкое, веселое, гордое, от него все подлое отскакивает, оно к лицу рабочему люду.
      Андрей очень гордился, что он пролетарий.
      А вот у гимназистов и кадетов это слово стало ругательным.
      - Пролетарий с красной харей! - дразнились Вячик-мячик и кадетик Котик.
      Андрей в долгу не оставался.
      - Кадет, кадет, на палочку надет! - кричал он Котику.
      - Буржуй, буржуй, ремня пожуй! - кричал Вячику.
      Все мальчишки Замоскворечья по партиям разделились.
      - Я в эсерах, - скажет Стасик.
      - Ах эсеры, вы эсеры, у вас морды очень серы! - посмеется Стеша.
      - Я в анархистах! - бухнет Дарвалдай.
      - Анархисты, анархисты, они на руки нечисты!
      - Арбуз, а ты в каких ходишь?
      - Я в большевиках!
      - А почему не в меньшевиках?
      - Потому что большевики хотят для рабочих всего побольше, а меньшевики - всего поменьше.
      Продавцов газет свобода сделала самыми желанными людьми улицы. Стоило им появиться с пачками газет, как множество рук тянулось к ним со всех сторон. Все хотели знать новости. Даже старушки, которые, сидя на скамеечках, чулки вязали.
      Вот какие чудеса принесла свобода!
      ПЕРВЫЕ ОГОРЧЕНИЯ
      Из всех знакомых Андрейки только солдат Сидор был недоволен свержением царя. Забежал Андрейка к нему подкормиться, поделился своими радостями, а солдат и говорит:
      - Без царя в голове только дураки живут. Чему радоваться, ежели остались без царя в государстве?
      У Андрейки хлебная корка в горле застряла.
      - Да ведь царь кровь народную пил! Вы что, дядя Сидор?
      - Одного царя прокормить легче, чем шайку анархистов, стрекулистов, обманистов, которые на его место рвутся.
      - Без царя, дядя Сидор, куда лучше!
      - Чем лучше? Я по-прежнему на войне, а семейство мое в беде. Ты как был, так и есть голодный!
      - Голодный, зато свободный!
      - Попробуй проживи на одной свободе, если я хлебца не дам! рассмеялся дядя Сидор.
      - И проживу! Не понуждаюсь!
      На том и расстались.
      Легко было сказать - не понуждаюсь. Иной раз от пустоты в желудке у Андрейки так в глазах мутилось, что к заборам прислонялся. Пошатывало. С едой становилось все хуже. Бабушка все чаще возвращалась с пустой кошелкой.
      Пытался Андрейка по старой памяти подкормиться в столовке коммерческого института, но и там студенты хлебные крошки в горстку сгребали да в рот ссыпали.
      На окружной тоже солдатский хлеб кончился. Поезда с новобранцами шли на фронт теперь бесхлебные. Солдаты в них были крепко заперты по вагонам. Унтера злющие - не подойти.
      Да и на заводе только и разговоров: отчего это так получается свободы много, а хлеба мало?
      И получалось: все из-за царской войны. Пахать и сеять было некому да и нечем. Мужики все в окопах, а у оставшихся в деревнях стариков да баб ни кос, ни серпов, ни плугов. Рабочие на заводах теперь только снаряды да пушки выделывают.
      И заводской комитет по предложению рабочих решил перейти на производство мирной продукции.
      - Это невозможно! - заявил по этому поводу на митинге Михельсон. - У нас есть правительственный заказ на поставку вооружения.
      Рабочие свое:
      - Не желаем выполнять военный заказ!
      - Нельзя. Уже металл получен и деньги под него взяты Заказ выгодный, - увещевал Михельсон.
      - Кому выгодный? Вам, богачам! С царем не надо делиться!
      - Войну веду не я, Михельсон, а Временное правительство.
      - А в правительстве кто? Министры-капиталисты да ваш адвокат Керенский. Долой военный заказ!
      - Я честный предприниматель, а не политик... - хитрил Михельсон, да и дохитрился.
      - Не нужен нам такой хозяин! Вон с завода! Прокатить на тачке его! забушевали рабочие, выведенные из терпения.
      Подхватили рабочие миллионщика, посадили в мусорную тачку и покатили. Свист, хохот, улюлюканье. Вывезли за ворота и опрокинули.
      У Андрейки от смеха живот заболел.
      И когда дома об этом рассказал, всех насмешил, даже неулыбчивую бабушку.
      А вечером примчался к ним на извозчике Филонов.
      - Что вы наделали?! Как поступили?! Головы у вас на плечах или что?! Да ведь Михельсон вас теперь...
      - Ничего, обойдется! - усмехнулся Андрейкин отец. - Обыкновенная заводская шутка. Я еще мальчишкой был, видел, как рабочие вот так же мастеров-подхалимов вывозили. Умней твой Михельсон будет, покладистей.
      - И как вам в головы пришло такого человека, дельца, работодателя, на тачке. Да он после такой обиды и знаться с вами не захочет!
      - И не надо! Обойдемся. Рабочий комитет будет заводом управлять.
      - Вот Михельсон передаст выгодный заказ другим дельцам, и сядете на мель. Подумайте, кум! Опомнитесь... Не то ведь могут и завод закрыть, всех вас по миру пустить...
      - Как это так? - не поверилось отцу. - Теперь свобода!
      - А очень просто! Соберемся мы, акционеры. Ах так! Вы нашего главу за забор, нас под разор? Ладно же, мы военное производство закроем, мыловаренный завод откроем. На место слесарей, токарей, кузнецов по дешевке баб-мыловарок наймем. И обогатимся, кум. Расею вошь заела. Мыло на вес золота. Скажи своим. Предупреждаю от имени держателей акций. - Филонов попрощался и важно отъехал на извозчике.
      Вначале на заводе все шло хорошо. Рабочий комитет разослал в разные города своих людей, и те отовсюду привезли заказы на косы, серпы, плуги, бороны, гвозди, подковы - из Тамбова, из Рязани и Владимира, из Саратова и Алатыря. Только давай работай. Но денег никто из заказчиков заранее не дал. А без денег ни металла, ни угля владельцы складов не отпускали.
      Пошел рабочий комитет в городской банк просить кредит для завода. А там говорят: "Кредит на ваш завод отпущен Михельсону. Все дела завода только через него можно вести. Он хозяин".
      Что делать? Идти на поклон к Михельсону? А тот и в ус не дует! Разъезжает по гостям да, посмеиваясь, рассказывает, как его рабочие на тачке прокатили.
      Пошли рабочие в Совет. Свои рабочие депутаты им посочувствовали, но помочь не смогли. Оказывается, в Совете не все заодно. Попали туда и меньшевики, и эсеры, и еще какие-то чужаки.
      Представители завода пошли в Думу: там, говорят, городской голова не прежний важный барин Челноков, которого революция сместила, а социалист Руднев. Он называет себя другом народа.
      Руднев принял заводских уважительно. Сам навстречу вышел. Руки жал. В кабинете на кресла усадил. Это не то что при старом режиме, теперь повадки иные в Думе. На шее городского головы теперь только золотая цепь - знак власти. Медаль с двуглавым орлом сдана в музей.
      Городской голова выслушал делегатов внимательно, не прерывая, а затем сказал:
      - Все это очень неприятно. Ссора даже в семье нехороша, а в обществе тем более. Да и бессмысленна. Михельсон, получая выгодный заказ, не только для себя, и для вас старался. Миритесь, господа! Иначе он может совсем обидеться и переуступить завод другому хозяину. У нас ведь свобода предпринимательства. Желает - ведет дело капиталист. Не желает - может закрыть, продать... А что, если ваш завод приобретет банкир Рябушинский? Господин он прижимистый, крутой на расправу. Всех вас за строптивость уволит. Наберет новых, посмирней, попокладистей. Как жить будете?
      После посещения городского головы Руднева собрались комитетчики и решили послать делегатов в Петербург: самому Временному правительству жаловаться. Министр труда в правительстве - социалист, из рабочих. Министр юстиции Керенский - адвокат, все законы знает, найдет выход...
      Министр юстиции Керенский рабочих не принял.
      Министр труда тоже разговаривать не пожелал, отправил к своему заместителю Гвоздеву. Рабочие-делегаты приободрились: слыхали, будто Гвоздев сам из пролетариев, недаром фамилия у него простецкая. А тот как напустился на них:
      - Бездельники! Смутьяны! Самоуправщики!.. Да кто вам разрешил военные заказы срывать?! Да мы вас, да я вас... - И окопами грозил и тюрьмой... Словом, пошли вон, такие-сякие... - Правительство с Михельсоном дело имеет, а не с вами. Пока что он хозяин завода. Большевиков наслушались!
      Пошли рабочие в ЦК большевиков. Принял михельсоновцев сам Ленин. Запросто, по-товарищески.
      Рассказали Ленину рабочие все, как было и как есть, по-свойски. Даже про то, как Михельсона в тачке на свалку вывезли.
      Рассмеялся Ленин, а потом покачал головой:
      - Наделали вы дел, товарищи... Прокатить хозяина на тачке - это, конечно, прелестно. Однако распоряжаться его заводом пока преждевременно. Выделывать вместо смертоносного оружия сельскохозяйственные орудия превосходно. Но пока у власти Временное правительство, это невозможно. Временное правительство за войну. Гвоздев может выполнить свою угрозу. И завод закроют, и вас в окопы... За его спиной военная сила. Пулеметы, пушки...
      - Так, значит, вторая революция нужна? Только это не царя свергнуть. Против него все были. А за буржуев эко сколько партий. Трудно, Владимир Ильич, эх, как трудно буржуев с шеи стрясти!
      - Трудно, но можно Трудящихся огромное большинство, а паразитирующих элементов ничтожное меньшинство. Но они хорошо организованы.
      - Так что же делать-то?
      - Организовываться, товарищи! Организовываться! - сказал Ленин. - Для борьбы за власть. Вот когда рабочие и крестьяне станут хозяевами не только на своем заводе или в своей деревне, а во всей стране, вот тогда и можно будет распорядиться как вам хочется. Прикончить войну, вернуться к мирному труду, установить справедливый порядок.
      ...О свидании рабочих с Лениным рассказал заводским подросткам Андрей Уралов, входивший в делегацию.
      - Вот так-то, ребята. Мы думали на своем заводе рабочий порядок навести, а Владимир Ильич Ленин нас на всю Россию нацелил. Вошли мы к Ленину как жалобщики, властью обиженные, а вышли от него, порасправив плечи. Поняли, что сами можем властью стать!..
      Мальчишки слушали затаив дыхание. Сердца их учащенно бились. Грудь распирало от нахлынувших чувств.
      Как поняли ребята, взять власть дело не шуточное. Для этого надо крепко организоваться. До Андрейки это сразу дошло. Буржуйские-то сынки по примеру своих папаш уже организовались. Бывало, кадетик Котик и гимназистик Вячик по Замоскворечью сиротами крались, заискивали, в друзья напрашивались, а теперь, с тех пор как вступили в организацию бойскаутов, первыми драку затевают. Одного заденешь - перекликнутся, пересвистнутся, со всех сторон ему на помощь бегут. На всех буржуйская форма - зеленый костюмчик, гетры, на голове зеленая шляпа, на рукаве нашивка. Словом, бойскауты.
      "Бой" - слово ясное: драться здорово умеют. А вот "скаут" - слово тайное, сами буржуйчики его знают, но другим не говорят. Как-то ребята допытывались у Вячика, что "скаут" значит.
      - Это слово английское. Вам-то его зачем знать? - ответил Вячик.
      - А затем, чтобы так же одеться.
      - Ишь чего захотели? С суконным рылом в калашный ряд!..
      - Дядя Уралыч, - сказал Андрейка как-то кузнецу, - как бы нам своих ребят организовать. Мы при вас будем... Во всем помогать станем.
      - Какая от вас помощь? Свистуны! - усмехнулся Уралов.
      - Не веришь? А хочешь, свистуны ни одному чужому оратору вякнуть не дадут. - И Арбуз как свистнет, заложив два пальца в рот. Уж что-что, свистеть замоскворецкие ребята умели.
      Этим дело не кончилось. Андрейка подобрал себе самых отчаянных свистунов и с ними - по митингам. Как только какой-нибудь эсер, меньшевик, кадет, анархист начинал ругать большевиков, поносить Ленина, Арбуз давал сигнал и мальчишки начинали такой свист, что оратор затыкал уши.
      Вскоре о Замоскворечье пошла слава - сюда ораторам, враждебным большевикам, лучше не соваться.
      Однажды Андрейка здорово оконфузился.
      Выступал на митинге человек в пенсне, при галстуке, не призывал, а разъяснял: что такое капитализм, империализм; кому выгодна война; почему все буржуазные правительства подписывают тайные от народа договоры.
      И вдруг какой-то матрос в распахнутом бушлате, в полосатой тельняшке крикнул:
      - Хватит! За что боролись? За что кровь проливали?
      "Если матрос против, значит, оратор чужой", - решил Андрейка и, заложив два пальца в рот, свистнул.
      Но тут же его схватили за шиворот сильные рабочие руки.
      - Ты что вздумал? Кто тебя подослал наших ораторов освистывать? За сколько куплен?
      Худо бы пришлось Андрейке, да кто-то из замоскворецких узнал его.
      - Да это же наш парень! Арбуз!
      - Это сынок кузнечного цеха! - подтвердила подошедшая Люся. - Такой активист - и вот, извольте...
      - Активист на свист!
      - Ладно! Надрать ему уши и отпустить.
      - Извинения придется просить перед товарищем. Это представитель Московского комитета большевиков.
      ВЕСЕННИЕ РАДОСТИ
      Весну в Замоскворечье приносили ласточки. Утро возвещали петухи. А теперь к петухам присоединились мальчишки - продавцы газет.
      - "Утро России"! "Русское слово"! "Московские известия"! "Правда"! будили людей звонкие мальчишечьи голоса.
      Мчались мальчишки, словно крыльями, размахивая газетами. И все просыпались, спешили на улицы. Теперь все люди новостями жили. Что там в газетах о войне и мире? Куда движется революция?
      - Большевики - пособники Вильгельма! Разлагают армию! Предают свободу! - кричала Стенька Разин.
      - Ты чего такое орешь? - остановил Андрейка Стешу.
      - Ой, Арбуз! Так в газете написано. Вот читай "Русское слово".
      - Это слово врать здорово!
      А мимо уже Зиновей-чумазей бежит и еще громче кричит:
      - Агент Вильгельма, провезенный в запломбированном вагоне в Петроград, занял дворец Кшесинской!
      - Это еще про кого? - спросил Андрейка.
      - Про Ленина. Газета "Копейка".
      - А ты так кричи: "Вот газета "Копейка", врет, как индейка! Гадит на лету! Печатает клевету!" - научил Андрейка товарища.
      - Да так и в "Биржевых ведомостях" написано! Вот смотри "Биржевку", показывает Дарвалдай.
      - Газета "Биржевка" - буржуйская плутовка. Сама Россию продает, а на Ленина врет! - опять на ходу сочиняет присказку Андрей.
      - А в какой же правда, Арбуз?
      - В "Правде" и правда!
      - Арбуз, а в этой вот есть правда?
      - Конечно, чудак! "Социал-демократ" - рабочим друг и брат. Ее московские большевики издают.
      - А откуда ты знаешь, Арбуз?
      - А я теперь все знаю! Я в Союз рабочей молодежи вступил.
      - Ух ты! Как же в этот союз попасть? Я бы тоже хотела, - попросилась Стеша.
      - Не доросла. В союз с четырнадцати лет берут.
      - А ты как попал? Тебе до четырнадцати не хватает.
      - Арбузом подкатился! - усмехнулся Андрейка.
      И рассказал Стеше:
      - По заводу объявили об организации Союза молодежи. Началась запись. Заводские ребята как в очередь за хлебом стали, не пробьешься. Ну я маленький, верткий, под ноги, под ноги и пошел, покатился и вынырнул из-под стола прямо перед Баклановым, который список составлял. "Пиши меня первого!" - сказал ему.
      "Это почему тебе такая честь?" - спрашивает.
      "Потому что для моего воспитания наш Союз организуется. Люся сказала, мой революционный энтузиазм надо помножить на политическую сознательность!"
      "У нас много таких, в которых надо политическую сознательность поднять".
      "Я и по алфавиту подхожу в первые - зовусь Арбуз!" Ну Бакланову крыть нечем. Занес меня в список и про годы забыл спросить.
      - Ловкач! - позавидовала Стеша.
      Ловкий Андрейка опустил, конечно, некоторые подробности происшествия на митинге, когда он чуть со стыда не сгорел из-за политической необразованности, освистав представителя большевиков.
      - Значит, ты теперь не сам по себе, - уважительно сказала Стеша.
      Арбуз не только в глазах Стеши вырос, но и в своих собственных тоже. Шутка ли! Ему поручили выступить от Союза на митинге молодежи на Воробьевых горах, где он должен был прочесть наизусть рассказ Чехова про письмо Ваньки на деревню дедушке.
      Бабушка готовила его к этому, как к святому празднику. Пиджачишко залатала и вычистила, штаны выгладила. А ботинки он сам высветил ваксой.
      И вот настал весенний праздник - 1 Мая. Первый раз по новому стилю, на тринадцать дней раньше старого календаря. Листва еще не распустилась, и деревья были прозрачными, как кружево. Сквозь их узоры вся Москва внизу была видна.
      На дощатой трибуне молодой парень, встряхивая золотистым чубом, читал:
      - "Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный..."
      Когда на месте этого великолепного чтеца появился маленький невзрачный мальчишка, всем подумалось, что выскочил он на трибуну просто из озорства. И как же все удивились, когда его представили:
      - Андрей Павлов прочтет рассказ Чехова.
      Удивить - победить! С мальчишеской отчаянностью Андрейка начал шпарить Чехова наизусть с закрытыми глазами. Так было спокойнее, как будто един в лесу кричишь. Иногда он делал паузу, прислушиваясь, как токующий тетерев, и, уловив подбадривание, продолжал читать дальше.
      Наконец он окончил чтение, но продолжал стоять на трибуне, не открывая глаз.
      Раздался веселый, дружный смех и крики:
      - Браво!
      - Арбуз, ура-а!
      Андрей открыл глаза и уткнулся в зеленую стенку: плотный строй скаутов в парадной форме... "Зачем они тут? Откуда взялись?"
      - Слушай, Люся, - шепнул он своей наставнице. - Гляди, скауты стоят. Чего они глазеют? Зачем на наш праздник пришли эти буржуйчики?
      - Пусть послушают нас, - улыбнулась Люся. - Люди они молодые, должны быть восприимчивы к добру... Я скажу кое-что для них.
      И вот Люся одна на трибуне. Тоненькая, в белой кофточке с высоким воротничком, в синем скромном костюме, с гладко причесанной темной головкой. Она словно синекрылая, белогрудая ласточка, которые всегда реют над золотыми куполами московских церквей.
      Доброжелательно, с улыбкой оглядела Люся собравшихся.
      - Весна пришла! С весной вас, юные товарищи! У нас все впереди. И жаркое лето, и плодотворная осень. Но пусть не будет у нас злой седой зимы. Революционеры живут и умирают молодыми! И в этом счастье!
      На том месте, где два русских юноши - Герцен и Огарев - поклялись отдать свои жизни за свободу народа и стали первыми русскими революционерами, мы клянемся продолжить и завершить их благородное дело.
      Свобода завоевана! Как хорошо дышится ее вольным воздухом. Ни стражники, ни жандармы, ни казаки не грозят нам. Мы собрались открыто, свободно, на виду всей Москвы. Мы освободились от гнетущего ига царизма! Но борьба за свободу трудового народа от гнета капитала еще впереди!
      Полная свобода для нас наступит тогда, когда мы откроем молодым рабочим двери университетов, институтов, библиотек. Пусть черпают из всех кладезей знаний. Мы раскрепостим все способности и таланты рабочего класса. Мы уничтожим эксплуататоров. И мир удивится чуду, которое произойдет с Россией... Вы увидите это. Вы юные. Мы зовем вас в наши ряды! Приходите, помогайте, не опаздывайте. Весна не ждет. И помните. Кто не с нами, тот против нас!
      Люся призвала всех присутствующих юношей и девушек дать клятву верности делу рабочего класса и, трижды повторив вместе со всеми: "Клянемся! Клянемся! Клянемся!" - спрыгнула с трибуны.
      Алеша Столяров, сопровождающий Люсю всегда и всюду, ловко подхватил ее.
      - Арбузик ты мой дорогой! Хочешь запомнить этот день навсегда? Чтобы потом своим детям говорить: "Это было в тот день, когда я увидел Ленина" Вот он. Смотри! - Люся выхватила из кармана Алешиного френча фотографию и протянула ее Андрейке.
      Тот взглянул и вздрогнул - Ленин был удивительно похож на его отца. Скуластый, широкоплечий, с небольшой бородкой. Крепкий человек! Только глаза у Ленина не отцовы. И в углах губ таилась улыбка, как от хорошего предчувствия.
      Алеша взял из рук Андрейки фотографию, спрятал в карман френча, укоризненно взглянул на Люсю и сказал:
      - Нас же просили...
      - Андрей свой! - ответила Люся. - Нас просили не размножать... Ну а показать своему можно.
      КЛЕЙ, КЛЕЙ, НА ГОЛОВУ ЛЕЙ!
      Вскоре Андрейке оказали большое доверие - поручили расклеивать предвыборные плакаты.
      Плакаты эти были драгоценны. Нелегко было на них бумагу раздобыть. Нелегко было, чтобы их печатать, типографию найти. Хорошо, что сочувствующие большевикам типографщики бесплатно в ночное время их оттиснули. Невелики плакаты, и бумага серая, но все же не от руки каракулями писаны, а четкими буквами все фамилии кандидатов набраны.
      Андрейка, захватив пачку плакатов, ведерко с клейстером и кисть, идет по улицам, выбирая места повидней, чтобы большевистский список кандидатов No 5 не затерялся среди театральных и цирковых афиш и разных объявлений.
      Вышел Андрейка к Крымскому мосту, а навстречу ему Стеша, тоже с ведерком, кистью и рулоном плакатов.
      Окунает Стеша кисть в ведерко, размашисто крестит забор и ловко накатывает плакат. С большого нарядного плаката на Андрея пронзительно смотрит упитанный, краснощекий господин, самодовольно улыбаясь. А под ним подпись: "Голосуйте за список No 1. Мы обеспечим всем работу и достаток".
      - Это плакат кадетский! Что ты делаешь, Стенька Разин?
      - Деньги зарабатываю. Нанялась - продалась.
      - Богачам продалась?! Не дам марать Замоскворечье буржуйскими мордами! - закричал Андрейка и давай сдирать плакат.
      - Не смей! - оттолкнула его Стеша. - Не я одна, все наши ребята: Дарвалдай, Стасик, Чумазей - подрядились в Замоскворечье эти плакаты клеить!
      - Все вы изменники! Бить вас надо! - взвился Андрейка.
      Откуда ни возьмись - Гриша Чайник.
      - Что за шум? Почему драка?
      - Арбуз не дает предвыборные плакаты клеить. Один уже сорвал, пожаловалась Стеша.
      Длинные руки Гриши крепко сцапали Андрейку.
      - Свободу выборов никому нарушать не позволено. Ты, девочка, клей свои плакаты где хочешь. А ты клей свои. И впредь друг дружке не мешайте!
      Не по душе было такое решение Андрейке, и он обрушил гнев свой на Гришу.
      Чайник, Чайник!
      Буржуйский печальник.
      Богатеев бережет,
      Их богатства стережет:
      Дома, сады, лавочки,
      Как жук на булавочке!
      задразнился Андрейка.
      Гриша уже слыхал эту дразнилку, сочиненную ребятами.
      - Я жалованье получаю от правительства как народный милиционер. Ни лазить по садам, ни забираться в дома, ни грабить лавки никому не позволю. И рвать плакаты тоже. Ни кадетские, ни эсеровские, ни меньшевистские, ни большевистские. Агитируйте-ка каждый за своих. Свободно. Но без охальства!
      - А разве это не охальство печатать целую картину, когда у рабочих ни денег на печать, ни хорошей бумаги?! Да наши большевистские плакаты за буржуйскими картинами никто не заметит!
      - Да-а, ваши серенькие. Как галочки перед этими павлинами, сочувственно сказала Стеша.
      - Ишь ты! На меловой бумаге, в три краски, - залюбовался Гриша плакатом, наклеенным на забор Стешей. - Вальяжный господин. Сразу видно, из сытого класса. Неужели вам, ребята, не противно такими буржуйскими мордами наши рабочие замоскворецкие улицы украшать? - спросил он, помолчав.
      - Противно...
      - Мы бы этих буржуев мордами об забор. Да ведь подрядились.
      - Деньги взяли.
      - А вы не договаривались, как их клеить? - спросил Гриша. - Так или эдак?
      - Ой, ребята, а ведь можно и так! - Стеша решительно мазнула нахального буржуя клеем по губам, по бровям, по морде и к забору его пригладила.
      - Так нехорошо, - сказал Гриша. - Кто же белыми простынями улицы украшает? Получается насмешка над выборами. Пустоту надо заполнить. - Он взял большевистский листок и притиснул поверх белой простыни. Серый листок заиграл на белом фоне сизым голубем на снежном облаке.
      - Значит, так можно, Гриша? - спросила Стеша.
      - Валяйте! - кивнул Чайник.
      Ребята принялись клеить всей артелью. Одни крестили кистями с клеем толстощеких плакатных буржуев, другие пришлепывали их к заборам и тумбам.
      Андрейка едва поспевал наклеивать поверх кадетских плакатов свой заветный список No 5. Работа шла весело, дружно.
      Когда дело подходило к концу, в Замоскворечье явился артельщик, нанявший ребят, проверить, хорошо ли они работали. Он получил с кадетской партии немалый куш за расклейку их роскошных плакатов. Ребята вовремя заметили его искаженное яростью лицо и нырнули в подворотни и проходные дворы.
      Один Андрейка остался на месте, приглаживая ласковой рукой очередной серенький плакатик на гладкую белую кадетскую бумагу.
      Артельщик наскочил на него, как ястреб на зазевавшегося воробья, цапнул за шиворот, выхватил ведерко с клеем. И, не вымолвив худого слова, нахлобучил ведерко на голову Андрейки.
      Кому не приходилось принимать клеевой душ, тот и вообразить не сможет, каково было Андрейке.
      Но и скаутам в эти дни досталось. Они явились в Замоскворечье сдирать список No 5, затмивший красочные плакаты кадетов, но союзные ребята были настороже. Нескольких изловили, в том числе и Вячика. Привели в участок и спросили, что же с этими хулиганами делать?
      - Мальчишки! Что с них возьмешь, - сказал Гриша Чайник. - Снять штаны и отпустить.
      Ребята приняли его шутку всерьез. Вячик и его приятель чесали по Замоскворечью без штанов. И если Вячик после этого дня, встречая Андрейку, насмешливо напевал:
      Привет Арбузу, клееному пузу!
      Клей, клей, на голову лей!
      Андрейке было чем ответить: