Ожерелье Иомалы

При упоминании о чудовищных богатствах, попавших в руки Боси и Геррауда, глаза викингов разгорелись и все зашевелились. Слышалось напряженное дыхание.

— Что же дальше, Саксон? — спросил в нетерпении молодой викинг Асмунд.

— А дальше вот что. Побратимы нашли в храме потаенную комнату, закрытую железной дверью, провозились целый день, но все-таки открыли эту дверь. В комнате была красавица, а у нее длинные роскошные волосы, и за волосы она была привязана к стулу, на котором сидела. Привязала ее жрица.

Геррауд стал уговаривать красавицу уехать с ним, и она согласилась. Тогда они подожгли храм и превратили его в пепел, а потом вернулись к кораблю и подняли парус…

Асмунд размышлял над рассказом кормчего.

— А мы не увидим такой храм? — спросил он.

— Как же увидим, если его сожгли? — сказал Орвар.

— Можешь быть уверен, Асмунд, что красавица тебе не достанется! На нее охотников будет немало, — включился в разговор один из викингов.

— Чужеземные красавицы меня не прельщают, — отозвался Асмунд.

— Ему каждую ночь снится невеста Грида! — заметил моряк, сидевший рядом с Саксоном. — Во сне он зовет ее, кричит во все горло.

Асмунд молчал. Если бы под шатром было светлее, все бы заметили, как краска стыда залила его щеки.

Асмунд — сын рыбака из Торгаля, сильный и рослый. Но по характеру он напоминал большого миролюбивого теленка. Невеста его Грида — светловолосая девушка с косами до колен в самом деле ждала его из похода.

Туре Хунд, молчавший до сих пор, сказал:

— Все это чепуха. Выдумка болтунов, слагающих саги.

Туре Хунду не хотелось, чтобы моряки думали о возможности поживиться в храме биармов. У него были на этот счет свои планы.

— Я вижу, мои викинги скучают, — загремел его голос. — Послушаем нашего музыканта. Где Гудмунд? Где его звонкое феле? Ставлю всем три бочонка браги. Сегодня мы веселимся во славу Ньярда!

На кораблях до поздней ночи слышались всхлипывания феле и песни подгулявших моряков.

Глава шестая. ХАЛЬМАР ТРЕВОЖИТСЯ

Хальмар ждал Вейкко. Жилище старейшины отличалось от хижин других биармов разве только величиной. В остальном все так же: принадлежности для охоты и рыбной ловли, очаг из камней, окна, затянутые рыбьим пузырем. В одной из внутренних комнат-пристроек хранились серебряные кубки арабской работы с искусной чеканкой. Они перешли Хальмару по наследству от отца, и старейшина очень дорожил ими.

Накат из грубо отесанных плах был низок, и дым от очага не успевал уходить в трубу. Он стлался по комнате и резал глаза.

Хальмар сидел молча на чурбане перед очагом. Рукава холщовой рубахи закатаны до локтей. Хозяин только что кончил вязать сеть костяной иглой. Черные с сединами волосы его были перехвачены юфтовым ремешком с кисточкой — амулетом. Амулет хранил от злых духов.

Распахнулась дверь, и вошел старый биарм Вейкко. Хальмар молча показал ему на скамью возле очага. Из боковой двери появился юный биарм с раскосыми черными глазами, в куртке из мягкой лосиной кожи, с деревянным подносом в руках. На подносе — долбленые из березы кружки с напитком.

Вейкко с поклоном принял угощение. Хальмар отпил из своей кружки и, поставив ее, собирался с мыслями. Вейкко терпеливо ждал.

— Близится пора торга с нурманнами, — начал Хальмар. — Скоро придут они к нам на своих разбойных ладьях. Светлые ночи пошли на убыль. Птицы умолкают рано. К жилью ночами крадутся волки. С чем явятся чужеземцы? Торговать придут или разбойничать?

Хальмар подумал и, глядя на огонь, сам ответил на вопрос:

— Много раз приходили они к нам. Много горя и бед привозили на своих драккарах. Помнишь, как гибли наши воины в битве в Большом овраге? У нурманнов много железа. У них кольчуги, копья и щиты, кованные на огне. В железе — их сила…

Хальмар посмотрел на Вейкко. Тот в знак согласия смежил ресницы. Старейшина продолжал:

— От утеса к утесу, от льдины к льдине, от сосны к сосне, от ручья к ручью добиралась ко мне весть на оленьих рогах, на крыльях чаек, на плавниках рыб… Я узнал, что Вик-Инг вышли из Сандвери пять ночей назад. Теперь они, наверное, выжидают попутный ветер у Холодного мыса. Идет к нам под полосатым парусом Туре Собака… Мало того, что Вик-Инг обманывают наших людей на торге. Они оскверняют память предков и чинят надругательства над святыней. О! Придет время, Иомала разгневается и потопит их корабли в открытом море. Их железо обернется для них черной смертью… Мудра и терпелива Богиня Вод. Надо, Вейкко, хранить ее, как всемогущий Ораул хранит для нас солнце в небе. Ее драгоценности разжигают зависть нурманнов. Лучше береги, Вейкко, наш храм! Пусть никто не жалеет жизни за Иомалу! Будь умен, зорок и смел!

Хальмар умолк. Вейкко стал на колени:

— Клянусь тебе, старейшина, отдать жизнь за Иомалу! — сказал он с горячностью. — Паду на пороге храма, но не пущу туда ни одного нурманна!

Хальмар хлопнул в ладони. Появился тот же юноша с подносом, на него они поставили пустые кружки.

Задержавшись у порога, Вейкко обернулся и сказал:

— Да хранит великая Иомала свою дочь, твою жену, бесценную Хальмиору!

Старейшина склонил голову в знак благодарности за пожелание.

Вейкко ушел. Хальмар бросил в очаг несколько поленьев и отправился к жене.

…Хальмиора лежала на топчане, на постели из гагачьего пуха, под одеялом из белого песца. Ее большие серые глаза настороженно посмотрели на мужа. Она высунула из-под одеяла бледную тонкую руку. Бронзовый браслет отвисал на похудевшем запястье.

— Пила ли ты настой чохор-травы? — спросил муж.

Хальмиора утвердительно кивнула.

Неведомая злая хворь терзала биармийку. Ничто не помогало: ни богатые приношения Богине Вод, ни нашептывания старой Вуколы, ни бубен колдуна, ни настой лесных трав.

Хальмар посидел у изголовья жены, потом ушел.

В темной другой комнате крепко спал терфин «Во времена викингов терфинами называли саамов» .Избол, гость старейшины. Это он принес весть о походе викингов. Хальмар прошел мимо открытой двери на цыпочках, чтобы не потревожить Избола.

Вейкко возвращался в свою хижину. За ельником спряталось солнце, пугливо пискнула птица. В кустах кто-то зашевелился. Человек или зверь? Сучья затрещали — и огромный лось-бык бросился напролом в сторону.

Глава седьмая. КУРС НА ГАН-ВИК

Пять суток ждали викинги попутный ветер на вынужденной стоянке за мысом Нордкап. Нередко меж ними, как внезапные вспышки пламени в догорающем костре, возникали ссоры. Викинги хватались за мечи и ножи. Орвар — вездесущий и хитрый страж порядка вовремя приводил спорщиков в чувство, где грозным окриком, где оплеухой. Кулак у него был налит силой. Упившиеся ячменной брагой моряки мгновенно трезвели.

Когда головы были свежими, викинги пели свои песни под заунывные звуки феле Гудмунда. Рулевой Саксон все так же рассказывал небылицы, запас которых у него был неисчерпаем.

Туре Хунд целыми днями валялся на медвежьей шкуре в своем шатре и бражничал с Орваром. Он наведывался и на корабль братьев Карле и Гунстейна и продолжал пировать у них. Не однажды вспыхивал спор и среди ярлов. Туре не ладил с Карле. Но хладнокровный и осмотрительный Гунстейн быстро мирил их.

Туре уменьшил выдачу провизии на завтрак и обед. Но никто не роптал на это. Знали, что на вынужденной стоянке экономия — дело не лишнее. Лучше сейчас слегка подтянуть животы, чем голодать потом, работая веслами. Путь далек, дни идут, когда еще парус наполнится ветром?

— Скоро придем в Бьярмаланд, и все будете сыты, — говорил викингам Орвар. — У бьярмов немало припрятано в хижинах и ямах вяленой оленины и лосины, сушеной и соленой рыбы. Все будет ваше: только умей считать чужой погреб своим — и будешь сыт!

Он подмигивал морякам и хохотал, широко раскрывая белозубый рот.

Надо же было как-нибудь подбодрить людей! Орвар рассказал, как два года назад он вместе с командой корабля, снаряженного в поход ярлом Олуфом, попав в шторм и очутившись в открытом море со сломанной мачтой и пробитым днищем, спасся лишь чудом. Драккар выбросило на незнакомый остров. Викинги проспали ночь среди скал, а утром пошли в глубь острова и наткнулись на селение саами. Кочевники, не успев собрать и сложить свои чумы, разбежались. Викинги поймали оленей, забили их и развели костер. Вдоволь наелись жареного мяса, починили драккар и поплыли домой, увозя с собой пленников — скуластых девушек в оленьих одеждах…

— Если викинг смел и дерзок — удача всегда с ним! Мы умеем выходить из моря сухими! — самодовольно говорил телохранитель Туре.

На драккаре Хунда один только Асмунд держался молчаливо, в стороне от всех. Он не находил удовольствия в опьянении, не ввязывался в споры, и товарищи над ним подсмеивались. Однажды к Асмунду привязался пьяный Уланд. Он сказал, что Грида не ждет Асмунда домой, изменила ему и вышла замуж за другого — рыбака Галле. Ей наскучил рохля и тихоня Асмунд. Из него не выйдет настоящего викинга. Потом Уланд одурел совсем и бросился на Асмунда с ножом. Асмунд выбил у него нож и молча взял обидчика за глотку, сжав ее мертвой хваткой. Уланд беспомощно замахал руками, глаза у него полезли из орбит, лицо стало багрово-синим. Моряки хохотали, потешаясь. Ноги Уланда подкосились, и он стал на колени. Асмунд опомнился и брезгливо оттолкнул своего обидчика.

После того случая Асмунда на драккаре стали уважать.

***

Корабль тихо покачивался на слабой волне. Ночами перекликались вахтенные. Боцман часто просыпался и, кутаясь в плащ, выходил из шатра. Подолгу смотрел в звездное небо, выжидая попутный ветер. Но ветер не менялся. Он все так же тянул с берега.

Раскинув тяжелые руки на товарищей, храпел Асмунд. Во сне он видел темницу, где за железной дверью сидела красавица биармийка, привязанная волосами к стулу. Волосы были так длинны и густы, что закрывали собой и красавицу, и стул, на котором она сидела печальная и бледная. Асмунд сражался с чудовищами, запускал руки в груду серебряных и золотых монет. Но тут пришел Туре Хунд и отобрал у него все деньги.

Эти сновидения сменялись другими. Асмунд вышел ночью из дома на прибрежную равнину. Светила луна. Тускло блестели обломки скал, камни, обрызганные морской водой.

Из-под камней, из расселин в скалах выбегали эльфы. Маленькие, загадочные, с остроконечными бородками, они что-то делали, копошась у ног Асмунда. Он опустился на корточки, присмотрелся. Женщины эльфы, одетые так, как одеваются норвежские хозяйки, сидели на камнях и пряли лен. А рядом эльфы-мужчины крошечными молотами ковали железо. Наковальнями им служили валуны.

И вдруг исчезли и пряхи и кузнецы, и на поляне не осталось ни души. Асмунд поднялся, все еще удивляясь. Но тут какой-то шорох привлек его внимание. Из-за валуна вышел крошечный эльф. Он поднял руку, как бы желая что-то сказать. Асмунд опять опустился на корточки, но эльф внезапно вырос, стал великаном, и теперь Асмунд в сравнении с ним казался крошечным троллем. Эльф протягивал Асмунду белый сверток, говоря: Вот сорочка, которую моя мать белила при свете луны. Она приносит счастье. Я подарю ее тебе, но ты должен убить Гриду, чтобы задобрить колдунью Грунхильду!

Асмунд в ужасе попятился, а эльф рассмеялся. От смеха земля содрогнулась, и со скал посыпались обломки.

Если ты не убьешь Гриду, — говорил эльф, — погибнешь сам! — Как же я убью? — ответил Асмунд. — Ведь я же люблю ее! Исчезни, злой эльф! Я не хочу тебя видеть!

Эльф наклонился и похлопал Асмунда по плечу: Я так и знал, что у тебя доброе сердце. Возьми сорочку, А вы с Гридой будете счастливы. Ты ждешь невесту? Гляди, она плывет сюда на лодке. Но ей мешает отлив. Отлив унесет ее вон к тем утесам. А там лодку подхватит сильный ветер, и она погибнет в открытом море! Спасай свою невесту, Асмунд!

Асмунд заметался по берегу. Он хотел броситься в воду и плыть к Гриде, но эльф удержал его: Надень сорочку, и Грида приплывет к берегу. Скорее!

Асмунд надел сорочку, и лодка стала быстро приближаться. Эльф тут исчез, и на Асмунде снова оказалась его старая рубаха с заплатами на локтях.

— Грида! — крикнул Асмунд и… проснулся.

Под шатром было нечем дышать. Моряки храпели, ворочались во сне, бормотали. Иногда кто-нибудь из них вскакивал и, поглядев ошалело вокруг, валился снова.

Асмунд увидел тусклый слюдяной фонарь, успокоился и закрыл глаза. Но уснул он не сразу.

***

Драккары Туре Хунда и Карле, укрытые в тихой бухте, потеряли свой воинственный вид. Паруса убраны, мачты уложены на днища. Грубые шатры из тюленьей кожи провисали на кольях, и только железная оковка на бортах, блестевшая днем на солнце, а ночью при лунном свете, напоминала о том, что драккары все же боевые суда, а не рыбачьи и зверобойные ладьи. Борта их окованы железом для того, чтобы в бою можно было таранить чужое судно.

Наконец утром на шестой день морской бог Ньярд сжалился и послал им долгожданный северо-западный ветер. Он крепчал с каждой минутой, и на драккарах радостно закричали:

— Ветер! Ветер! Пора в путь!

Туре Хунд поспешно выбрался из шатра и стал на носу драккара, подставив ветру заспанное лицо. Посмотрел на небо, где появились темные, рваные облака, обернулся к корме, и на корабле загремел его властный голос:

— Поднять парус! Весла — на воду!

Викинги всполошились. Мачта вонзила в низкое облачное небо свой шпиль, и на нем гордо затрепетал флаг Хунда. Взметнулся и стал наполняться ветром полосатый парус, — огромный, испытанный на прочность не в одном походе. Якоря были подняты. Повеселевшие рулевые взялись за правила. Гребцы взмахнули веслами, и судно, накренясь под ударами ветра, стало выходить из бухты.

Теперь они из бездельников снова превратились в мореплавателей, отважных и смелых, находчивых и дерзких купцов и воинов. Снова легла перед ними на волнах вековая тропа викингов. Теперь они оправдывали свое имя, означавшее принадлежность к морскому труду: вик — вертеть, инг — весло «Термин викинг остается не вполне ясным. Исследователи дают ему различные толкования. Как пишет в своей книге Походы викингов А. Я. Гуревич, в настоящее время наиболее приемлемой считается гипотеза шведского ученого Ф. Аскеберга, который производит термин викинг от глагола vikia — поворачивать, отклоняться».

Тяжелые и длинные весла, вытесанные из мелкослойной ели, буровили волны. Соленые брызги летели через борта на одежду и лица викингов. Сердца их снова загорелись отвагой и жаждой приключений. За кормой драккара Туре Хунда шел корабль братьев Карле и Гунстейна.

Туре Хунд стал рядом с кормчим и, как великую драгоценность, вынул из кожаного мешочка солнечный камень — волшебный минерал в оправе. Приложив его к глазу, он стал ловить солнце, рассматривая сгустившиеся серые облака. В одном месте облака из темных стали розовыми, явственно обозначилось багровое пятно.

Солнце там! — убедился Туре Хунд и отдал команду рулевому поправить курс. «Солнечный камень — кристалл, пропускающий только поляризованный свет. Викинги, не знавшие в те времена компаса с магнитной стрелкой, пользовались этим минералом для определения курса по солнцу (по мнению сотрудника Датского Национального музея Рамскоу)».

Ветер окреп и надул парус. Гребцы осушили весла, сложили их на днище корабля. Шум взволновавшегося моря мешался с громом ликующих голосов, затянувших хвалебную вису попутному ветру:

Мы летим на крыльях ветра,

Славим мы морского бога.

Наш корабль могуч, как дракон,

Нашей силы не исчерпать!

Парус прочен, днище крепко,

Рулевой стоит на месте.

В лад веселой песне ветра

Слушай, море, нашу песню!

Ньярд — бог мореплавания, охоты и богатства — снова поселился на их корабле, устав от многодневных скитаний по океану. Ньярд принес попутный ветер, и викинги стали слагать песнь в его честь — в честь древнего, славного бога скандинавов.

Трое суток плыли они по гремящим просторам холодного моря, достигнув крайнего северо-восточного мыса Колы и преодолев расстояние около трехсот пятидесяти миль. Здесь викинги снова стали на якоря, чтобы выждать ветер и затем повернуть на полдень, в горло моря Ган-Вик, Белого моря, к берегам Бьярмаланда — страны звероловов, лесных людей.

Глава восьмая. СЕРЕБРЯНАЯ НОЧЬ

Луна белым круглым щитом стояла в темном небе. Богиня Ночи Далага хранила покой на земле. Далага следила, чтобы запоздалый охотник не плутал в темном лесу, а недобрый человек не мог бы попасть в мирного зверолова стрелой из лука. Богиня Ночи взмахнула белой рукой, и послушно умолкли звери и птицы в своих гнездовьях. Далага гнала сонных рыб в расставленные сети.

Чутко спит лес. Мягкой болотистой тропой среди елей неслышно крадется охотник. У него легкая поступь, и ветки уступают ему путь. Это идет старый Вейкко.

Много ног ходило по этой тропе. Жители Ой-Ял шли к матери Богине Вод Иомале просить у нее счастья, милостей, исцеления от болезней и уродств. Девушки поверяли Богине свои сердечные тайны.

Давным-давно, когда растаял лед, земля согрелась и бог солнца Ораул посеял семена деревьев и трав, Иомала создала биармов из светлой воды рек, озер и ручьев. Она населила леса птицами, чтобы было кому попадать в силки, оленями и лосями, чтобы люди получали одежду и пищу, и волками, чтобы охотники были зоркими и меткими. Она развела в реках и озерах рыб, чтобы биармы учились плавать в кожаных лодках и вязать сети.

Иомала хотела, чтобы леса не были пустынными и на земле в светлых жилах горячей кровью билась жизнь, чтобы племя биармов росло и приумножалось.

И, как знак глубокой благодарности к великой Иомале, биармы надели ей на шею массивную золотую цепь-ожерелье и положили на колени чашу с дарами.

Ожерелье свешивалось на грудь статуи. Оно олицетворяло все блага, щедро отпущенные Иомалой своему народу: широким кольцом опоясавшие Ой-Ял рыбные реки и озера, дремучие боры, где водилось немало всякого зверья, высокие травы, целебные коренья и цветы, и выплавленные на небесном огне тихие ласковые зори — утренние на восходе Ораула, вечерние — на его закате.

…Вейкко тенью скользил по тропе. За поясом поблескивал топор, за спиной — тяжелый колчан с луком и стрелами. В ножнах из нерпичьей кожи — кремневый нож. Глаз охотника зорко сверлит тьму. Ухо ловит каждый шорох.

***

Лунд Ясноглазая надела теплую одежду из вышитого узорами оленьего меха и пошла в ночь, в тихую, серебряную ночь.

Она выбралась на берег Вины и притаилась за кустами ивняка в ожидании Рейе. Богиня Ночи следила за девушкой с ласковой и доброй усмешкой.

Река залита мерцающим серебряным светом.

Вскоре послышались шаги, и сердце девушки забилось от радости. Увидев юношу, она удивилась: он тащил на плече туго набитый мешок.

— Что ты тащишь, Рейе? — спросила Лунд, шагнув к нему.

Рейе сбросил мешок на траву и ответил:

— Сто куниц. Пусть Рутан не пристает к тебе и твоему отцу, как репей.

— А где ты взял шкурки?

— Я их не украл. Я заплатил за них.

— Ты такой богатый?

— Мои руки делают меня богатым. Я заплатил за шкурки кубками из моржового зуба. Зимой я на них вырезывал зверей и птиц.

— Тебе не жалко было их отдать?

— Я сделаю много красивых кубков и других украшений, лишь бы тебе не грозила беда. Смотри, какая луна! Твое лицо похоже на нее. Оно так же прекрасно и чисто! Сядь сюда, на мешок, и будем слушать ночь. Эта рухлядь для того только и годится, чтобы на ней сидеть.

— Мое сердце переполнено счастьем и твоей добротой, — ответила Лунд Ясноглазая. — Спасибо тебе. Завтра мы рассчитаемся с Рутаном. А что скажет отец? Он не любит брать чужое!

— Что принадлежит нам с тобой, то принадлежит и твоему отцу.

— Отец пошел к Иомале проверить стражу, — произнесла Лунд в задумчивости. — Сегодня он сказал мне, что скоро придут нурманны.

— Нурманны хитры, смелы и лукавы. Они не боятся крови. Их руки жадны, а сердца подобны камням.

— Наши охотники прогонят чужеземцев!

— Чужеземцы бывают разные, — говорил Рейе. — Есть и другие пришельцы на Вине. Они называют себя нувеградами. Они построили высокие хижины и живут так же, как и мы: бьют зверя, ловят рыбу, ходят на моржей. Они сеют в землю семена, вырастают высокие травы. С них они опять собирают семена и едят их. Эти люди бежали от своих богачей, которые не дают спокойно жить бедным. Своих богачей они зовут Бо-Яр. Нувеграды не делают нам зла. Старый Пукан говорил, что они помогали нашему народу драться с Вик-Инг.

Лунд слушала Рейе. А он рассказывал ей о нувеградах, о том, какие у них дома, лодки, оружие. Он сказал, что девушки у них круглолицы и красивы, глаза у девушек такие же светлые, как у детей Богини Вод. Иногда их ладьи проплывают по Вине мимо этих берегов, и нувеграды поют свои грустные песни.

Рейе ласково гладил холодные мягкие волосы Лунд, рассыпанные по плечам, черные, как ночь.

А богиня Далага мудро улыбалась им с неба.

***

Вейкко бесшумно, как лиса на охоте, приближался к храму Богини Вод. Ни одна ветка не хрустнула под его ногами, ни одна птица не выпорхнула вспугнутой из кустов. Он задумался и не подал условного знака. Из-за деревьев послышался окрик, и тотчас с тихим жужжанием пролетела стрела. Старик присел и поторопился отозваться:

— О! Иомала!

Подойдя к ограде, он сказал сторожам:

— Хорошо слушаете ночь. Я принес вам еду.

В лесу заухал филин. Сторожа затихли, прислушались. Лакки — низкорослый молодой биарм в теплой оленьей куртке с кожаным щитом в руке — и другой сторож Тыгу приняли пищу и, сев на обрубок бревна, стали есть.

Вейкко поднялся по шаткой лестнице на дозорную площадку, устроенную на сосне. Сухи ли дрова, приготовленные для сигнального костра? Хворост был сухой. Под ним ком пряжи, пропитанный тюленьим жиром, куски бересты. В берестяной коробке — трут и огниво. Тут же, на суку, висел большой бубен из туго натянутой кожи.

Вейкко обернулся к храму. За высоким частоколом из заостренных бревен высилась статуя Иомалы. Богиня Вод смотрела перед собой на верхушки сосен и елей, на белый лик луны. На губах ее навечно застыла таинственная усмешка. Руки Иомалы, опущенные на колени, держали серебряную чашу с дарами. С плеч до земли спускалось одеяние из драгоценных шкурок соболя. На шее статуи — золотая цепь. В свете луны все блестело и переливалось голубыми огоньками.

Вейкко, приложив руки к сердцу, обратился к Богине Вод. Он просил, чтобы племя биармов жило без нужды и горя, чтобы чужеземцы не причиняли зла. Чтобы леса были полны дичи, озера и реки — рыб, море — моржей и тюленей. Он просил, чтобы никто никогда не болел злой хворью и чтобы биармы жили до ста лет здоровыми и сильными.

Потом Вейкко спустился с площадки. Оставив одного сторожа у ворот, он с другим обошел вокруг ограды. Но никого возле храма не было.

Тихая ночь плыла над древней тайгой.

***

Лунд и Рейе стояли над обрывом. Перед ними на реке стлалась серебряная дорога в неведомую даль. Чуть колыхалась под берегом трава-осока.

Лунную полосу пересекла большая тень.

Это была ладья.

На ней можно было различить головы и плечи людей. Поблескивали мокрые весла.

— Кто там плывет? — вырвалось у девушки.

— Это, наверное, нувеграды, — приглядевшись, отозвался юноша. — Одна, две, три ладьи… На каждой — десять гребцов. Они плывут к морю.

С поморских ладей приметили парня и девушку на берегу.

На головной ладье кормщик сказал гребцам, на минуту осушившим весла:

— Глянь, братцы! На берегу стоят двое. Видать, биармы.

— Парень да девка! — заметил гребец.

— Им и ночь не в ночь!

Гребцы снова налегли на весла, и ладья стремительно скользнула вперед, к низовьям реки.

Рейе и Лунд провожали поморов взглядами.

Новгородские поселенцы-ватажники шли в Белое море на промысел. Они только еще вечером расстались с женами, с малыми детишками.

С ладей донеслась дружная песня. Она разлохматила тишину и заставила юных биармов прислушаться:

Как по морю, как по морю, морю синему

Плыла лебедь, плыла лебедь с лебедятами,

Со малыми, со малыми дитятами…

Ватажный староста Владимирко, кормщик последней ладьи, веером распустив по широкой груди черную, как уголь, бороду, громким басом поторапливал гребцов:

— Налягте, братцы, на весла! Поднатужьтесь! Дорога не близкая, а прошли мало!

Глава девятая. ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ

Той же серебряной ночью купчишка Рутан устроил у себя пирушку в честь того, что ему исполнилось пятьдесят лет. Гости сидели застольем перед очагом, славили хозяина и желали ему удачи в торговых делах.

Посреди земляного пола потрескивали смолистые дрова в выложенном камнями очаге. Над раскаленными угольями на вертеле жарился огромный кусок оленины. Виночерпий Сантери, низенький толстый человечек с хитрыми глазками на заплывшем от жира багровом лице, в лисьей безрукавке, надетой на голое тело, едва успевал наполнять деревянные кубки дорогим иноземным вином, много лет хранившимся в погребе купца. Гостями Ругана были родовые старейшины, охотники и воины. На почетном месте в середине застолья высилась нескладная крупная фигура Лайне — военачальника дружины. Этот храбрый сорокалетний муж с носатым грубым лицом и зеленоватыми глазами был мудр, опытен и хитер. Его лоб наискосок пересекал шрам от удара мечом в схватке с норманнами, случившейся много лет назад.

Старейшина Хальмар не пришел на пир, сославшись на болезнь жены. Он недолюбливал Рутана.

Гости уже успели попить, поесть и снова проголодаться и теперь посматривали на вертел, на оленину, жарившуюся на огне. Длинный и тощий повар в такой же безрукавке, как у Сантери, поворачивал вертел, суетливо и часто заслоняя лицо рукой от жара. С оленины капал жир. Уголья шипели и потрескивали.

Жарить мясо на вертеле повара научил Сантери, побывавший десять лет назад траллсом-пленником у норманнов. Он бежал из плена с железным ошейником. Рутан снял с него ошейник, и Сантери отковал из него кинжал и говорил всем, что этим оружием отомстит викингам, когда они явятся сюда.

Ровно в полночь Рутан ударил в ладоши, и перед гостями появились девушки в соболиных накидках. Их было десять — по числу гостей. На головах девушек бронзовые обручи-диадемы с подвесками из рыбьих зубов-талисманов, на запястьях — золоченые браслеты-змейки. Все эти украшения Рутан достал из своих сундуков.

На земляном возвышении по другую сторону очага девушки стали в ряд и, подняв руки над головами, начали мерно раскачиваться в танце. Движения их были легки и красивы. Девушки пели песнь Богине Вод:

О Иомала! Ты добра и прекрасна.

Ты вышла из вод и вывела людей

К солнцу — Ораулу.

О Иомала! Ты славна и щедра.

Ты сопутствуешь людям

В счастье!

Темп танца нарастал. Гости, забыв об оленине и кубках, стали прихлопывать в ладоши.

Повар и Сантери сняли мясо с очага и положили его на стол, на большое резное деревянное блюдо. Затем вытащили вертел. Девушки, закончив танец, как полагалось по ритуалу биармов, обогнули очаг, и каждая стала за спиной гостя. Гости подняли кубки, и каждый из них угостил танцовщицу. Потом они сели так, чтобы возле них справа оставались свободные места. На эти места сели девушки. Гости, взяв ножи, стали делить мясо, не забывая и девушек. Пир продолжался. Слуги вносили новые блюда — печеных на огне глухарей, зайчатину, соленую и вяленую рыбу, приправленную кореньями.

Рутан сидел довольный. Лицо его расплылось в хитрой улыбке. Завтра старейшины и охотники пришлют ему дары — меха и моржовый зуб. Так было принято у биармов — после пира в честь того, что соплеменник прожил половину жизни, одаривать его. Полотняная рубаха Рутана была расстегнута. Жирная грудь лоснилась от пота. Рутан взял кожаный мешочек и раздал девушкам по две серебряные монеты.

Девушки бесшумно поднялись со своих мест и скрылись за дверью.

Пир продолжался до утра. Когда все было выпито и съедено, гости стали расходиться. Рутан остался один. Он сел к очагу с озабоченной полупьяной улыбкой.

Он думал о красавице Лунд и о том, как бы ее привести в свой дом. Он придумывал для этого разные пути, но все не годились. Рутан махнул рукой и пошел спать. Сантери прикрыл его прохладным меховым одеялом.

А когда взошло солнце, к купцу явился Сантери и разбудил его.

— Чего тебе? — недовольно пробурчал купец. Глаза у него слипались, голова была тяжелой.

— Пришла дочь Вейкко Лунд. Хочет тебя видеть, — вкрадчиво сказал Сантери.

— Лунд? — радостно воскликнул Рутан. — Давай мою одежду. Неси вина и мяса. Я приму ее достойно!

Красавица Лунд стояла у порога. В приоткрытую дверь, обитую нерпичьей шкурой, ударил солнечный свет. Рутан прищурил и без того узкие глаза-щелки. Девушка смотрела на купца насмешливо.

— Рад видеть тебя. Ясноглазая! Самой желанной гостьей будешь! Я угощу тебя всем, чего захочешь. А что это там лежит у тебя под ногами?

Лунд молча подвинула мешок к ногам Рутана.

— Вот тебе долг. Что стоишь, как сухая осина? Считай шкурки. Ждать мне некогда.

— Солнце, вижу, невысоко. Дел у тебя немного, — пробормотал Рутан. — Считать шкурки не стану. Дарю их тебе. Оставайся у меня!

— Прощай! — сказала Лунд.

Рутан не успел открыть рот, как девушка выскользнула за порог. Купец бросился следом, крича:

— Погоди, Лунд!.. Проклятая девка. Ты еще пожалеешь! — воскликнул он, видя, что Лунд не слушает его и даже не оборачивается.

Купец вздохнул, постоял у порога и вернулся в хижину. Он унес мешок в чулан, где хранил богатства, открыл ставень оконца и стал перетряхивать и пересчитывать шкурки. Потом опять сложил их в мешок и бросил его в угол.

Глава десятая. О ИОМАЛА!

«В историко-краеведческой литературе по поводу божества биармов встречаются различные толкования: Юмала — бог грома, соответствующий славянскому Перуну; Иомала — богиня вод и т. п. Автор оставляет за собой право выбора.»