Хроники «Беркута» - Жестокое милосердие

Андрей вышел из машины. Последнее, уже внут-ренне оцепление находилось в двухстах метрах, и останавливаться здесь было небезопасно. Но Беркут, словно испытывая нервы бойцов, стоял и смотрел на то, что творят фашисты, заставляя, таким образом, и своих попутчиков наблюдать за происходящим, молча и мстительно сжимая магазины автоматов.

– Твоя взяла, ефрейтор Арзамасцев, – жестко заметил он, возвращаясь наконец в кабину. – В этом фейерверке наших салютов не будет.

– Так ведь зря погубил бы и себя и нас, – даже в этой ситуации попытался возмутиться ефрейтор.

– Можешь считать, что я прислушался к твоим советам. Но на всякий случай запомни, что на фронте «зря» не погибают. Можно проиграть схватку, бой, целое сражение, можно погибнуть от шального снаряда, не дойдя до поля боя, но коль ты в армии – ты уже архангел войны. А значит, и родился и погиб ты не зря.

– Тогда встрянь, лейтенант, встрянь, «архангел войны»! – все равно взъерошился Арзамасцев, наклоняясь к дверце кабины с опущенным стеклом и не желая по-мирному завершать очередную стычку с командиром. – Только здесь нас еще не хватало, давай будем встревать в каждую польскую драчку.

– Замолчи, – вдруг вмешалась Анна. – Я-то думала, что ты действительно солдат. Да не будь этого лейтенанта-поручика, ты бы…

Конца фразы Андрей не услышал. Взревел мотор – и слова девушки потонули в его реве, растворились в выхлопных газах. А мимо кабины опять начали проплывать мирные, еще не закопченные, не присыпанные пеплом стволы золотистых кленов и берез, помеченные первыми вечерними сумерками островки перелесков и разукрашенные узорами, оголяющиеся под осенними ветрами кустарники.

– Как бы нам не напороться здесь на партизан, товарищ лейтенант, – взволнованно проговорил Корбач, почти всей грудью налегая на руль.

– Божественно! Наконец-то ты начал рассуждать, как истинный солдат великого фюрера.

– Так ведь по ним и стрелять придется.

– И по ним… если придется. Что тебя смущает?

– То и смущает, что в своих стрелять будем.

– И в своих, если все же придется, – невозмутимо подтвердил Беркут.

– Но ведь…

– И еще, гренадер-кавалергард… – не стал выслушивать его лейтенант. – Пока мы в этих германских мундирах щеголяем, говорить со мной старайся только на немецком. И думать тоже. Для полноты ощущений.

Засмотревшись на Беркута, водитель забыл о дороге. Это был взгляд человека, пытающегося понять, с кем же на самом деле свела его судьба. Корбача не переставали поражать сам способ мышления лейтенанта, странности восприятия Беркутом всего того, что происходило вокруг, само понимание им войны и солдата на ней, его жизни и смерти.

Обычно лейтенант старался не реагировать на взгляды своих солдат, какими бы чувствами они ни были пронизаны, однако на сей раз не удержался:

– Как-то странно ты взглянул, Корбач. Что-то хотел сказать, но не решился?

– Подумал, что войны как раз и начинаются такими людьми, как вы. Потому что чувствуете себя в ней так, словно только для боев и походов созданы.

– Не такими, Корбач, не такими. Начинают их другие – дипломаты, политики. Но, очевидно, для таких, как я, – с этим можно согласиться.

– Но ведь таких немного, – проворчал Корбач. – Людей, которые немилосердно боятся этой войны, чувствуют себя на ней растерянными и жалкими, – значительно больше.

Беркут хищно ухмыльнулся и, отвернувшись, долго смотрел в боковое стекло. Лишь когда Корбач убедился, что ответа не последует, он вдруг сказал:

– Таких, всю войну пребывающих в растерянности и страхе, значительно больше. Но, возможно, только в этом и спасение человечества.

5

В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки – словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, – медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:

– Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…

– Вот как? – удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.

– Как вам это удалось, подполковник? – тотчас же поинтересовался Штубер. И вообще, все, что происходило здесь, в ближайшем прифронтовом тылу, вызывало у него едкий сарказм. Ему трудно было что-либо воспринимать всерьез.

– Они обезоружены и взяты нами под арест, – не успел среагировать подполковник.

– И где же эта ваша мрачная Бастилия?

– Сейчас все трое находятся под надежной охраной, – медленно шевелил челюстями разведчик, который, по глубокому убеждению Штубера, вряд ли когда-нибудь не то что пересекал линию фронта, а хотя бы появлялся на передовой.

– Кажется, вы уже сообщали об этом, господин Ульрех, – попытался напомнить ему Штубер, однако и на сей раз сбить подполковника с толку не сумел.

Правда, он немного замялся, как боксер, которого слегка повело после сильного бокового в челюсть, однако до вмешательства рефери дело не дошло:

– Пока что они ведут себя смирно, – мужественно продолжил он свой доклад. – Ждут своей участи.

– Мы-то опасались, что они разгонят все ваше воинство, – продолжал комментировать доклад Ульреха гауптштурмфюрер Штубер.

Полковник Лоттер сохранял при этом философско-аристократический нейтралитет, оставаясь выше всей этой, явно недостойной офицеров, вежливой перебранки.

– На предварительных допросах диверсант, называющий себя поручиком фон Тирбахом, и диверсант, называющий себя капитаном вермахта фон Бергером, сообщают какие-то совершенно невероятные вещи.

– Что их доставили сюда на «солнечных дисках»[2]? Нет? Тогда чем они вас так поразили?

– Простите, о каких «солнечных дисках» идет речь? – обескураживающе поинтересовался подполковник, только сейчас догадавшись извлечь из небольшого сейфа бутылку коньяку и налить обоим гостям по рюмочке.

– Это я так, почти пошутил, – сдался Штубер, понимая, что он со своей ироничностью окончательно выбил Ульреха из привычного мировосприятия. – Курбатов и его спутники, что, действительно балуют вас интересными подробностями своего трансконтинентального рейда?

– Они и вас поразят, – вдруг проклюнулось в сознании Ульриха некое подобие мстительности. – Это истинные солдаты и истинные арийцы. Если только не продались коммунистам, – все же подстраховался подполковник.

– Так они что, все трое – германцы? – спросил фон Штубер, вкусив знаменитого напитка Франции. Вводить подполковника в дебри космического тайнознания он счел несвоевременным.

– Командир – чистокровный славянин. Утверждает, что родовой князь, служил ротмистром в белоказачьей армии генерала Семёнова.

– Меня умиляет ваша недоверчивость, подполковник. Один называет себя поручиком фон Тирбахом, другой считает себя капитаном вермахта… Кто же они на самом деле? Вы хоть пытались выяснить? Я, конечно, понимаю: специфика профессии. Но нельзя же, в самом деле, вот так…

Примечания

1

Действия, связанные с группой лейтенанта Беркута (бывшего коменданта «дота смертников» Могилевско-Ямпольского укрепрайона Андрея Громова), происходят в 1943 г. Сюжетная линия лейтенанта Беркута и его группы прослеживается в моих романах «Река убиенных», «Живым приказано сражаться», «До последнего солдата» и других, входящих теперь в эпопею «Война империй».

2

Так в те времена именовали НЛО, нынешние «летающие тарелки».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.