Глава 3

Фирма «Помощница» была уже третьим по счету местом, куда направили Полину из агентства по трудоустройству. Она явилась за направлением рано утром, едва только открыли для посетителей двери. Получив адрес «Помощницы» и в придачу неодобрительный взгляд секретарши, Полина недовольно передернула плечами и вышла.

Отношения с агентством не складывались с самого начала. Встретили ее там довольно приветливо, обещали подыскать место в течение недели, но как только она заполнила договор и внесла плату — о ней словно позабыли. Полина терпеливо ждала новостей первые две недели, пока ее рацион не сократился до одной пачки китайской лапши быстрого приготовления. Еще неделю она ежедневно напоминала о себе по телефону, но ей коротко отвечали, что нет ничего подходящего, чем довели до полного отчаяния.

Иначе она бы не устроила им скандала. Скандал, правда, не получился. Ее пригласила в отдельный кабинет строгая женщина и отчитала за «неуместные эмоциональные всплески».

— Как вы думаете, — спросила она, — много ли вакансий наберется в городе, даже таком большом как Санкт-Петербург, для двадцатилетней девушки, окончившей два курса педагогического вуза и ничегошеньки не умеющей делать?

Крыть было нечем, но Полина и не думала отступать, потому что отступать ей было некуда: через два дня квартирная хозяйка обещала выставить ее.

— Я способная, — возразила она. — Я могу быстро всему научиться.

— Дорогая моя, — женщина перегнулась к ней через стол, — может быть, это и так, но у работодателей нет никакого желания учить вас чему-то, когда есть готовые кадры. Вы бы закончили какие-нибудь курсы: бухгалтеров, компьютерные, секретарские, а потом приходили…

— Но неужели?..

Разговор был бессмысленным, и женщина поняла это быстрее Полины. Она молча вытащила из стола визитку и протянула девушке.

— Вот, можете попробовать. В эту фирму полностью набирают штат. У них вакансии от генерального директора до уборщицы.

Полина спрятала карточку в сумку и гордо покинула кабинет. Она чувствовала, что одержала сегодня маленькую победу над этим миром.

Однако радость ее была недолгой. В фирме, куда она явилась на следующий день тщательно причесанная и продуманно одетая, менеджер по персоналу потерял к ней всякий интерес, как только узнал, что у нее нет опыта работы. Во время горячего монолога Полины о своих способностях и умении «все ловить на лету», он рассеянно поворачивался вправо и влево на крутящемся стуле, а потом перебил ее и сказал без всякого сожаления, что их фирме она совсем не подходит и продолжать разговор он считает нецелесообразным.

Возвращаясь по длинному коридору, Полина с горечью поглядывала на молодых людей и девушек, чуть старше нее, великолепно одетых, улыбающихся, бегающих из кабинета в кабинет с бумагами. Она не знала, чем они занимаются, но их жизнь казалась ей раем, а себя она чувствовала падшим ангелом…

Затем была еще одна бесплодная попытка стать «помощником директора». Как только Полина увидела в обшарпанном кабинете мужчину с масляными глазками, в которых при ее появлении зажегся нездоровый огонек, она сбежала до того, как он успел закончить приветствие…

И вот теперь Полина ехала в фирму «Помощница», понимая, что это ее последний шанс. Если хозяйка попросит завтра освободить квартиру, это будет справедливо, потому что Полина задолжала ей за два месяца.

В вестибюле фирмы из большого рекламного плаката Полина узнала, что «Помощница» — это фирма, предлагающая услуги горничных, нянь, домработниц и садовников. Решимости у нее прибавилось. По крайней мере няней со своими двумя неполными курсами педагогического она поработать смогла бы. Сразу вспомнились конспекты по психологии и общей педагогике, но к сожалению, не пришло на ум какой-нибудь конкретной мысли или расхожей цитаты, которыми можно было бы блеснуть в разговоре. В кабинет начальника отдела кадров Полина вошла без стука, с вымученной улыбкой:

— Здравствуйте, я из агентства «Поиск».

— Присядьте, — махнул рукой пожилой мужчина, — сейчас освобожусь.

Он вертел в руках бумаги, хмурился, а стоящая у него за спиной женщина тараторила:

— Просто ума не приложу, что им нужно. Это уже шестая. А мы посылали только самых лучших наших работниц!

— Да, — вздохнул мужчина. — Знаменитость и — на тебе. А какая реклама для нас могла бы быть! Никогда бы не подумал, что такая милая женщина может оказаться столь привередливой.

— Она здесь ни при чем. У нее мамочка — монстр! Она-то и выбирает…

— Хорошо. Зайди ко мне через часик. Постараюсь что-нибудь придумать. Эти клиенты нужны нам позарез!

Оставшись наедине с Полиной, мужчина словно увидел ее в первый раз.

— Вы… — протянул он неопределенно.

— Из агентства «Поиск», — подсказала Полина.

— Ах, как неудобно получилось! Совсем забыл позвонить им. К сожалению, мы только вчера вечером взяли сотрудницу. Штат укомплектован. Так что…

Полина стояла как вкопанная и смотрела в пол. Там, переливаясь всеми цветами радуги, лежали осколочки ее надежд. Она не успела опомниться и теперь чувствовала, что если хотя бы пошевелится, то разрыдается прямо здесь.

— Вам нехорошо? — начальник отдела кадров поднялся, положив свои бумаги на край стола. — Может, воды?

Чтобы выиграть время Полина кивнула. Мужчина протянул ей стакан. Она выпила воду залпом, глубоко вздохнула, поставила стакан на стол, и тут взгляд ее упал на фотографию, которая лежала поверх стопки бумаг.

— Виктория Королева, — выдохнула она, — в жизни она еще красивее.

Начальник насторожился:

— Вы случайно с ней не знакомы?

— Немного, — улыбнулась Полина, как зачарованная глядя на фотографию.

Виктория вот уже несколько месяцев была ее святой покровительницей и заступницей. По вечерам Полина молилась на ее портрет как на икону, рассказывала о своих горестях и просила о помощи. И сейчас замерла в ожидании чуда.

Ее святая обязательно ей поможет.

— Она однажды спасла меня…

— Вот, значит как… Знаете ли, — директор внимательно разглядывал Полину, — Королева — клиент, о котором мечтает любая фирма. Ей нужна домработница. Если завтра разнесется слух, что она наняла домработницу именно у нас, за моей дверью выстроится такая очередь, что нам придется ввести запись. Но, к сожалению, она уже отвергла лучшие наши кандидатуры. Как вы думаете…

— Она возьмет меня, — уверенно сказала Полина. — Обязательно…

Правда, пока она добралась до дома Королевой, уверенности у нее поубавилось. С чего это она решила, что ее непременно возьмут? Кто она такая? Полина всегда была мнительной, а тут совсем страхи одолели. А что, если в больнице она видела не Королеву?

Перед подъездом Полина и вовсе оробела. Нажала кнопку звонка, и дверь ей открыл консьерж — по виду крепкий военный пенсионер.

— К кому? — спросил он неодобрительно, покосившись на ее старенькие туфли.

— К Королевой.

— По записи? — поинтересовался консьерж.

— Что?

— Как фамилия?

— Колыванова.

Мужчина полистал журнал и сразу сменил тон.

— Есть такая. Я-то думал очередная поклонница пытается пробиться за автографом.

— А что, — осмелев спросила Полина, — многие приходят?

— Нет пока. Но ведь Королевы здесь только полгода живут. Уже третью квартиру меняют, спасаясь от поклонниц.

— Понятно, — сказала Полина и направилась к лифту.

В дверь она позвонить не успела. На пороге ее уже поджидала женщина средних лет — высокая, поджарая и недобрая. Точь-в-точь — злая волшебница из сказки. Только она была не из тех волшебниц, которые таяли, если их окатить ведром воды. Такие, как она, были непобедимы.

— Здравствуйте, — начала Полина, — я…

Женщина жестом прервала ее и пригласила войти. Заперев за Полиной дверь, она включила свет в коридоре, который по площади немного превосходил квартиру Полины.

— Я из «Помощницы»…

Женщина не произнесла ни звука. Она разглядывала Полину как лошадь или породистого Щенка, которых хотела бы купить, да опасается, нет ли у них какого изъяна.

— Где вы живете? — спросила она.

— У метро «Проспект Ветеранов».

— Нет, — сразу же отрезала женщина, — это исключено. С «Ветеранов» сюда добираться часа полтора. Станете опаздывать.

И она шагнула к двери, давая понять, что разговор окончен.

— Я снимаю квартиру, — затараторила Полина. — И переехать мне ничего не стоит.

— Иногородняя? — брови женщины поползли вверх. — Я же просила не присылать…

— Нет, нет, не иногородняя, — испуганно вставила Полина.

— Так почему не живете с родителями? Характер показываете?

— У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.

Женщина задумалась. В этот момент входная дверь распахнулась и появилась молодая женщина.

— Ты?! — воскликнула она, увидев Полину.

Полина оторопела. Женщину она видела впервые. Ярко рыжие волосы. Хотя вот лицо… Она очень походила на Королеву, но та была блондинкой…

Тем временем молодая женщина подошла к зеркалу и сняла парик.

— А так, ты меня узнаешь?

— О Господи, — пролепетала Полина, — конечно узнаю.

— Виктория! Разве вы знакомы, — нахмурилась женщина. — Ее только что прислали из «Помощницы».

— Конечно, знакомы. Помнишь тогда, в больнице? Мы ведь вместе с тобой были… Как тебя зовут?

— Полина.

— Нам с дочерью нужно поговорить, — сказала женщина. — Подождите здесь.

В кабинете мать невольно медлила с разговором. Давно не видела дочь улыбающейся.

— Вижу, тебе понравилась эта девушка.

— По сравнению с теми, каких присылали…

Всегда лучше пригреть бездомного щенка, чем змею на груди.

— Ты права. Я думаю, она нам годится. Да и в клубе ее можно использовать…

Женщины со значением переглянулись.

— К тому же она сирота, — осторожно заметила мать. — Так что некому будет.., если что…

— Вот и хорошо! — заключила Виктория. — Пойдем, обрадуем девочку…

Глава 4

Вика родилась в семье известного советского прозаика, члена Союза писателей и даже некоторое время председателя этого Союза — Андрея Рубахина. В семидесятые годы Рубахин был в фаворе, его печатали самые известные литературные журналы, по его произведениям снимали фильмы. Он и в школьную программу попал.

Злые языки утверждали, что Рубахин делает карьеру благодаря своим связям, но в отсутствии таланта его не могли упрекнуть.

Где бы Андрей ни появлялся, всюду позади тащились две тени. Слава клубилась позади ароматным облаком, отчего дамы приходили в восторг, а мужчин неудержимо тянуло выпить. Вторая тень, второе облако жадно впитывало зависть, светящуюся в глазах друзей и коллег, переливаясь грязным перламутром. Талант Андрея был особенный: писал он непростительно легко, не ведая ни мук творчества, ни, хотя бы, кратковременной несостоятельности своего пера.

Более того, творил как бы между прочим, занимаясь в то же самое время сотней других дел, не только административных, выполняя свои обязанности в Союзе писателей, но и вполне светских, появляясь везде, куда звали и не звали.

Казалось, судьба наградила Андрея изрядно, можно было бы поставить на этом точку и оставить хоть что-то другим смертным. Но в день его рождения фортуна явно переусердствовала, потому как помимо таланта наградила его еще и королевской внешностью. Метр девяносто и косая сажень в плечах, шевелюра, напоминающая львиную гриву, безмятежные голубые глаза, орлиный нос и улыбка безгрешного младенца. Тиражирование его фотографий порой даже обгоняло тиражи книг.

Разумеется, такая счастливая судьба плодила вокруг Рубахина не только завистников, но и почитателей, среди которых женщины составляли если не самую многочисленную, то наверняка самую активную и преданную часть.

Если поклонники-мужчины мечтали с Рубахиным выпить, то женщины в своих мечтах были смелее и не по-советски раскованнее, хотя страна еще и не грезила перестроечными откровениями камасутры. Письма с пугающими признаниями и недвусмысленными предложениями приходили на адрес издательства толстыми пачками, изымались заботливой женой Диной, внимательно изучались и уничтожались в дачном камине, никогда не попадая на глаза адресату.

Дина была вне конкуренции. Рубахин долго искал женщину, равную ему по всем статьям, пока не встретил Дину. Двадцатипятилетняя красавица — дочь профессора филологии, воспитанная в лучших академических традициях, — составила с Рубахиным гармоничную пару. Обладая абсолютной грамотностью, она самоотверженно правила его рукописи до того, как они попадали в редакторский цех Лениздата, и составила мужу славу писателя безгрешного в отношении орфографии и стилистики.

Дина была умна по-мужски и совсем не обладала женским чутьем. Умея поддержать любой разговор из области философии, политики и литературы, она беспомощно опускала руки, когда муж смотрел вслед другой женщине. Она была по-мужски честна и прямолинейна, не имея даже отдаленного понятия ни о кокетстве, ни о каких других женских хитростях. Постель была для нее неприятной принудительной обязанностью, которую она заставляла себя выполнять раз в неделю, и ничто не могло убедить ее в том, что подобное занятие не является патологическим архаизмом.

Андрей же в отличие от жены любил жизнь во всех ее проявлениях, в том числе в женских ласках, особенно когда те были разнообразны и неутомимы. Его не называли бабником или донжуаном, потому что он никогда не домогался женской любви, а лишь брал то, что ему настойчиво предлагали, то есть — причитающееся по праву громкой славы.

Несмотря на сотни связей Андрея с другими женщинами, Дина была единственной, кто ни о чем не догадывался. Она была занята работой, дочерью Викой, и этого ей вполне хватало, чтобы заполнить все свое время и жизненное пространство.

Андрей же, не отказываясь от плотских соблазнов, самих искусительниц ценил невысоко, принимая их страсть как любую другую услугу обслуживающего персонала. Он ставил на одну доску шофера, который возил его по городу, швейцаров, распахивающих перед ним двери иностранных отелей, и женщин, побывавших в его постели. Все они для того и существовали, чтобы безвозмездно оказывать великому Андрею Рубахину мелкие услуги.

В начале восьмидесятых, разменяв пятый десяток, Андрей практически перестал писать и едва успевал посещать многочисленные банкеты, куда каждый мечтал залучить звезду. Большинство таких мероприятий сопровождались обильными возлияниями, после чего Андрея привозили домой в виде безжизненного тела.

Брезгливая Дина превратила свой кабинет в спальню и перенесла туда свою кровать. Переживая ранний климакс, она мучилась приливами, страдала от головных болей и частой смены настроения, окончательно поставив точку в интимных отношения с мужем.

Перестройку Рубахин встретил со значительно поредевшей шевелюрой, одутловатым, землистого цвета лицом и лишними тридцатью килограммами, осевшими как-то по-бабьи на бедрах и животе. Бурная река тиражей его книг превращалась в тоненький ручеек, пересыхавший под ярким солнцем новых экономических отношений, потому что народ как-то уж слишком быстро перестал интересоваться судьбой аграриев и сталеваров.

Материально Андрей прочно стоял на ногах, залогом чему был вполне приличный банковский счет, предусмотрительно открытый им во время поездки по дальнему зарубежью, но душевное спокойствие покинуло его раз и навсегда. По телевизору мелькали незнакомые лица, на прилавках появлялись новые книги с неизвестными фамилиями, жизнь неслась кувырком вперед, сметая советских кумиров как пыль.

Его больше не узнавали на улице, почти никуда не приглашали, об издании книг и говорить не приходилось. Слава, в лучах которой он купался долгие годы, растаяла как дым. Это было равносильно смерти.

Дина же продолжа держаться с обычным достоинством. Оно ей изменяло лишь изредка по вечерам, когда она пыталась внушить мужу, что пить в одиночестве дома да еще в присутствии дочери — это и есть то самое дно, которого он так отчаянно боится. Дина не изменилась ни на йоту, даже очереди за мылом не смогли переменить ее обычных манер. И у Андрея возникло подозрение, что жена никогда всерьез и не принимала его известности, а потому теперь так спокойно воспринимает все, что с ним происходит.

По ночам Андрей, терзаемый мучительным страхом, одиноко ворочался в постели и прикладывался время от времени к бутылке коньяку, поселившейся в секретере, на том самом месте, где он раньше хранил рукописи незавершенного романа. Днем он мотался по городу с грандиозными планами написать современнейший роман о том, что творится в стране. Но его нигде не принимали всерьез. В моду входили разоблачения, а его имя слишком тесно было связано с рухнувшим режимом.

Бессонные ночи, алкоголь и непривычная невостребованность привели к нервным срывам.

В голове Андрея царила странная путаница, временами наплывал туман, он плохо соображал в такие минуты. Пытался сидеть за столом, стучать на машинке. Но похмелье, страх и обида на весь мир плохие помощники в ремесле. В корзине прибавлялось смятых бумаг, в душе копилась желчь… И вот именно тогда появилась Ирочка.

Ирочка была дочерью друга и ровесницей Виктории. Ее принимали в семье как родную, особенно после смерти отца — крупного партийного босса. Дина корректно обходила стороной разговоры о смерти отца и того же требовала от послушной Виктории. Незаметно совала девочке деньги и талоны на колбасу.

Ирочка брала деньги, сдержанно благодарила и тихо ненавидела Дину за ее помощь. Отец Ирочки — крупный советский функционер — скончался от инфаркта, когда его пригласили в прокуратуру и предъявили объемистый том обвинений, откуда следовало, что он казнокрад и распутник. Он умер прямо на ступеньках прокуратуры, грузно рухнув лицом в бетон. Ирочка с матерью сдали казенную квартиру и переехали в грязную коммуналку. За два года перестройки они, непривычные к нищете, продали практически все мало-мальски ценные вещи и песцовую шубу матери заложили в ломбард. Так что девочке, привыкшей к определенному уровню жизни, терять было нечего, когда на очередные поминки к ним в гости заглянул Рубахин.

Старательно занимая Андрея разговорами, она дождалась, пока гости разошлись, чуть ли не насильно вытолкала мать на улицу, под дождь, и легко затащила Андрея в постель. После короткого вялого соития он тут же уснул, а Ирочка накинула халат и полночи просидела за столом, глядя в окно. Залучить Рубахина на ночь, насколько она помнила из разговоров родителей, было делом несложным. Но вот удержать… Да и не нужен ей старый любовник. Ей нужен законный муж со всеми вытекающими правами на имущество.

Утром она приготовила ему кофе с ликером, жаркое признание в любви, напирая на особенную любовь к его бессмертным творениям, и ушат брани, предназначавшийся завистникам, пытающимся лишить его заслуженной славы.

Все сказанное, помноженное на юный напор и персиковую кожу девушки, Рубахин принял как откровение. Это утро убедило его в том, что на свете существует справедливость, а также единственный носитель этой справедливости.

Ирочка, не отличаясь особым умом, случайно попала в самую точку. Их страхи были похожи: больше всего на свете Ирочка боялась безвестного прозябания в нищете и первых морщин. Рубахин же — подступающей старости и забвения.

Ничто не связывает людей прочнее, чем общие страхи. С головой у Андрея к тому времени стало совсем плохо: мысли все чаще путались, волнами накрывали приступы подозрительности. В персиковой девочке он увидел свое спасение и от старости, и от забвения. Молодая жена сделает его молодым и сохранит память о нем на долгие годы, до тех самых пор, пока неблагодарные потомки не разберутся что к чему и не восстановят справедливость.

Развод едва не убил Дину. Он собственно и был обыкновенным убийством, отличающимся от прочих лишь своей узаконенностью. Нож, входящий в сердце, прекращает жизнь человека, обрывая его связь с прошлым и будущим. Для Дины развод был таким же ножом, с той лишь разницей, что душа ее не отлетела и сознание оставалось ясным, вынуждено созерцая, как, корчась в муках, медленно умирает память и закрывается тяжелая дверь в завтрашний день. Прожитая жизнь откладывается в памяти, как колония кораллов: большой белый остров, причудливой формы. На этом острове все: любовь и быт, слезы и смех, покорность и бунт. Через двадцать лет остров уже так огромен, что напоминает материк своими размерами и прочностью. Кому из его обитателей придет в голову мысль о землетрясении?..

После первого же визита к Ирочке, Андрей все решил. Он спрыгнул с кораллового острова на проходящий мимо корабль и брезгливо оглянулся. Место, где он провел лучшие годы своей жизни, показалось ему отвратительным. Мозг, отравленный алкоголем, помноженный на воображение беллетриста, изобретал для Дины мучительную пытку. Андрею мало было покинуть остров, ему необходимо было уничтожить его.

Поэтому он, как ни в чем ни бывало, вернулся домой и вскоре стал собираться в служебную командировку в Свердловск, где якобы местное издательство собирается выпустить сборник его ранних рассказов. Ничего не заподозрившая Дина привычно упаковала чемодан мужа, аккуратно сложив белые сорочки, пару костюмов, галстуки и несколько комплектов белья. Андрей забрал почти все деньги, которые были в доме, заверив жену, что через пять дней получит командировочные и вернет сторицей. Дина как ребенок радовалась, что Андрея снова издают, а потому все странности поведения мужа в этот день приписывала его счастливому волнению. Но она была сдержанным человеком и ни словом, ни улыбкой не выдала своей радости. Уже в дверях Андрей остановился, поставил чемодан на пол, обхватил лицо жены ладонями и уставился ей в глаза мутным взглядом. Жест этот был настолько непривычным и неприятным, что Дина по инерции попыталась отстраниться, но Андрей держал ее крепко: щеки смялись, рот вытянулся трубочкой.

«Ты хотя бы немножко рада, что моя слава возвращается?» — спросил он хрипло. Дина с усилием отстранила его руки от своего лица и спокойно произнесла: «Разумеется».

Андрей подхватил чемодан и, не оглядываясь, вышел. «Сука, — пробормотал он, когда Дина закрыла за ним дверь. — Холодная, бесчувственная сука!» Он позвонил ей через неделю и сказал, что задерживается. И победоносно заметил в конце двухминутного разговора: «Скоро уже. Дня через два. Жди!»

Дина положила трубку и пожала плечами. Последний раз голос Андрея звучал так победно, когда тираж его нового романа перевалил за пять миллионов. Неужели все возвращается?

Вечером того же дня Дина получила повестку, где ей предписывалось явиться в суд. Она долго гадала, зачем могла бы понадобиться органам правосудия, и решила, что вызывают ее свидетельницей по делу кого-нибудь из знакомых.

Ведь вызвал же ее следователь по делу Ирочкиного отца. Правда, то был не суд, но кто знает, какие у них там правила. Но как бы там ни было, она не станет никого чернить, как и в случае с Ирочкиным отцом. На большую половину вопросов она тогда отвечала: «не знаю», «не имею представления», «не слышала», «не помню».

На ступеньках здания суда Дина столкнулась с Ирочкой. Девочка уже месяц не показывалась у них дома, и расцеловавшись с ней, Дина попеняла ей за то, что она совсем забросила Вику, у которой кроме нее и подруг-то нет. «Я понимаю, — поднимаясь по ступенькам и обнимая Иру за талию, говорила Дина, — Вика — совсем не интересный собеседник и подруга, конечно, скучноватая. Но пожалей ты ее, позвони как-нибудь на досуге».

Перед дверью в зал суда, Ирочка отстранилась от Дины, широко улыбнулась ей и сказала: «Вот такой вы мне нравитесь. Оставайтесь такой и дальше». Тут взгляд ее неуловимо изменился, окатив Дину чем-то незнакомым и безжалостным и Ирочка добавила: «Если сможете…»

Дина увидела Андрея как только вошла в зал, и сердце ее сжалось. «С ним что-то случилось, — в панике подумала она. — Наверно тот счет, открытый в зарубежном банке. Говорила же я…»

Она не сразу поняла, о ком идет речь, когда судья заговорил о разводе. Некоторое время она еще хранила уверенность, что попала сюда ошибкой. Но все происходило как в дурном сне:

Ирочка сидела впереди, гордо выпрямив спину, Андрей щурясь поглядывал на нее, а судья говорил о разводе и разделе имущества.

«Прекратите, — хотелось выкрикнуть Дине. — Немедленно прекратите этот спектакль! Этого не может быть!»

«Я ничего не понимаю», — сказала она судье, когда он обратился к ней с вопросом.

«Что же здесь понимать? — удивился судья. — Я говорю о доле имущества, причитающейся вам с дочерью. Насколько я понимаю, вы никогда нигде не работали, так значит…»

Напряжение ее возросло настолько, что Дина боялась потерять сознание или утратить контроль над собой и разрыдаться здесь при этих посторонних и враждебных людях. После врачи зафиксируют у нее микроинсульт, но сейчас, испытывая лишь острое недомогание и не понимая его причины. Дина, не произнося ни звука, кивала головой, подписывала бумаги, выслушивала правила оформления документов.

Когда все кончилось, Ирочка взяла Андрея под руку и оба они, не оглянувшись на Дину, покинули зал заседаний. Только теперь Дина поняла, что здесь делала подруга ее дочери. Вместе с прозрением к горлу подкатывала нестерпимая тошнота. Дина не успела встать, ее вырвало на красный ковер…

Наверно, она потеряла сознание. Потому что когда пришла в себя, над ней стояла пожилая медсестра и совала под нос нашатырь. Ей вызвали такси и помогли спуститься к машине. Она плохо соображала и с трудом передвигала ноги.

У нее не было ни одного желания, ни одной мысли. Она ехала домой только потому, что ей заказали машину и попросили назвать адрес.

Дверь ей открыла Виктория. Глаза у нее были сухими и мертвыми. По дому расхаживали незнакомые люди, составляя опись имущества. Дина прислонилась к стене и сползла на пол. Она не помнила, как Виктория дотащила ее до кровати волоком. Люди с казенными глазами и не подумали помочь ей…

Через месяц Дина выписалась из больницы высохшая и безжизненная. В черных глазах горела одна только ненависть. Вика привезла мать в квартиру ее родителей. Дина обвела глазами стены с выцветшими обоями. «Я оставила им все, — твердо сказала Виктория. — Забрала только кое-какую одежду». Мать внимательно посмотрела на дочь и подумала: «Я бы поступила так же…» Она обняла Вику, и обе они заплакали…

Минуло около года, прежде чем их судьба резко переменилась. Дина устроилась работать корректором в маленькое издательство, Виктория со своим неполным филологическим образованием помогала ей как могла. Развод, лишивший ее в одночасье мужа, здоровья, памяти, денег и надежд, сильно сказался на ее характере. Куда делось холодное благородство, с которым она шагала по жизни и которого не отняли у нее даже очереди за мылом, которое выдавали по талонам.

Теперь Дина цеплялась за жизнь с остервенением безнадежно больного. С помощью интриг в издательстве она выбивала себе работы больше остальных, сражаясь за каждую тысячу знаков, приносящую хотя бы несколько лишних рублей. Она стала подозрительной и хитрой. Мечты о мести бродили в ее душе, но сознавая собственную немощность, она загоняла их глубоко внутрь, тем самым лишь ускоряя и усиливая брожение…

Однажды Дина заболела и вернулась с работы днем. Выпила аспирин, но все никак не могла прилечь и бесцельно шаталась по квартире. И тут ей на глаза попался дневник Вики. Дочь вела дневник класса с шестого, никогда его не прятала, но Дине ни разу и в голову не приходило взять его в руки. А тут словно дьявол какой толкал в спину и шептал: «Прочти! Узнай, что она переживала во время этого отвратительного развода. Проверь, на чьей она стороне. А вдруг она тайно встречается с отцом?»