– Да, батюшка, Марья, конечно, искусна в делах, но больно уж ревнива, – вздохнул купец. – Ни на минуту от себя не отпускает. Ей, конечно, все равно где жить, но в дороге она из любого подручного материала дом сделает, а как же походная романтика? А когда телегу самоходную смастерила, то совсем туго стало. Телега огнем пышет, а Марья знай себе дрова в топку подбрасывает. Мне эта самоходка страшнее десяти Змеев Горынычей будет, но не покажешь же супруге, что страшно?
– Интересно, а нашел ли Горыныч сродственников? – задумчиво произнес Вавила, вспомнив Змея. Он за поплавком уже и не следил, на спину улегся да облака рассматривал. Одно облако больно змея формой своей напоминало. – Хорошо, если б нашел. Так-то он мужик неплохой, хоть и в трех личностях одновременно пребывает.
– А ну как вернется он, да не один? Приволочет родни трехголовой без счету, что тогда делать будем? – спросил воевода, после царевых предположений озаботившись безопасностью государства.
– Вряд ли, – лениво ответил разомлевший на солнышке царь. – Зачем они с места обжитого сниматься будут? Скорее всего, он там и останется.
– Так я тому только рад буду, – проговорил Потап, – в интересах государственных оно лучше.
– Кстати о государстве… – Садко вдруг заметил, что поплавок задергался. Он потянул удилище, но на крючке только комок тины болтался. Купец в сердцах удочку в сторону, кинул да снова с завистью посмотрел, как Иванушка-дурачок рыбу из пруда вытащил. На этот раз дурню попалась знатная щука. – Везет тебе, Ваня, – сказал Садко, – то ли с Водяным в дружбе пребываешь?
– Ты о делах государственных говорить начал, – напомнил Потап.
– И точно. – Садко достал из кармана письмо и подал царю Вавиле. – Урюк Тельпек передал, лично в руки тебе доставить наказывал.
– И-ех, дела, дела… – Вавила нехотя поднялся, траву да сор с рубахи стряхнул. – Пойдемте в Городище. С хызрырского только Василиса Премудрая прочесть может.
Садко и Потап тоже на ноги поднялись, а Иван-дурак пожелание проигнорировал.
– Ты что это, Иван? – спросил Вавила.
– Да я, царь-батюшка, в делах государственных не помощник. Я лучше рыбки еще половлю.
Василису Премудрую долго искать не пришлось. Царевна на краю колодца сидела – Водяного английскому языку обучала.
– Герла – девица, вуман – баба, вайфа – супружница законная, – повторял вслед за ней Водяной, заучивая сложные слова.
– Понятно, почему Ивашке на рыбалке такая удача валит, – только и присвистнул Садко. – Слышь, Водяной, а механике научиться не желаешь? Марья тебя быстро к делу инженерному приспособит!
– Зачем мне это? – пожал плечами Водяной. – Я же не в институту полутехническую поступать собираюсь, а к Ундине Аглицкой свататься!
На том урок Василиса закончила да в терем царский пошла – письмо от хана Хызрырского читать. И другие царевы дочки тоже присоединились. Марье все равно было, что хан Хызрырский пишет, она рядом с мужем побыть хотела.. А Елена Прекрасная просто не могла что-то пропустить, а потом сгорать от любопытства.
– «Государь белый царь! – начала читать Василиса, предварительно прочистив горло кашлем. – Младший брат твой Урюк Тельпек привет тебе шлет! Прослышали мы от верных людей, что вдовствуешь ты давно и большой телесный ущерб от этого имеешь. Однако ж видели, что весь досуг свой и всю жизнь свою посвятил ты воспитаниям прекрасных чад своих – царевича мощного Власия»… Якши джульбарс!..»
– Батюшка! – воскликнула Елена Прекрасная, перебивая чтение. – Да что ж это он братца нашего собакой обозначил?!
– Это почему ж собакой, доченька? – полюбопытствовал царь, не уловив никакой связи с прочитанным в вопросе дочери.
– Ну как же… – Елена лобик с трудом наморщила, будто что вспомнить пыталась. – У нас же собак таким именем называют!
– Вот дура, – прыснула со смеху Василиса, – джульбарс по-ихнему, по-хызрырски, означает хорошего охотника на зверя лютого – тигру полосатую!
– Ладно, Василисушка, не отвлекайся, дальше читай, – попросил Вавила. Ему очень интересно было, чем письмо то закончится. Давно уж царь повадки степных соседей выучил и знал, что чем больше похвал да лести, тем серьезнее будут запросы. А уж это послание прямо-таки из одних похвал и состояло!
Василиса Премудрая тут же выполнила отцовскую просьбу и продолжила чтение:
– «И премудрой царевны Василисы, которая умностию своей превзошла царицу Бадшебу»… По-лукоморски Бадшеба та царицей Савской. зовется…
– Каков невежа этот Урюк Тельпек! – снова вмешалась в чтение младшая царевна. – Опять он оскорблениями разбрасывается!
– Да где ж ты оскорбления усмотрела, Еленушка? – спросила старшая сестра, удивленная Елениным негодованием.
– Ну как же, – Елена взмахнула руками, сильно жестикулируя, – всем известно, что у царицы той Бадшебы Савской ноги были кривые да волосом поросшие! Это ли не оскорбление, сестрица?!
– Клевета это, – успокоил младшую царевну царь Вавила. – Бадшебка Савская шибко государственной деятелькой была, придраться тут не к чему! Вот и придумали враги недостаток, какой проверить по причине длинных юбок возможности не было. Читай дальше, Василисушка!
– «Да преискусную царевну Мариам, которая искусством своим превзошла Адонирама, архитектора храма Соломонова»… – Тут Василиса паузу сама сделала, ожидая от младшей сестрицы возмущения. Но Елена промолчала, не знала она ни Соломона, ни Адонирама, а потому сказать ей было нечего. – «Да прекрасную царевну Елену, которая красотой и умом своими далеко позади ту Елену Грецкую оставила, по причине которой война Троянская произошла и благодаря коей поэт грецкий Гомер свои знаменитые поэмы написал».
– Совсем совести у хана того нет, даром что данник твой! – При этих словах Елена уже на визг сорвалась.
– А тут что не нравится?! – возмутилась Василиса, нахмурясь.
– Он же распутницей меня обозвал!
– В каком же месте, Еленушка? – поинтересовался Вавила, снова не усмотрев связи между письмом и дочкиным возмущением.
Елена вопрос отцовский буквально поняла, а потому так же прямолинейно и ответила:
– А ты, батюшка, сам не знаешь, в каком месте распутство заводится?
Царь только крякнул, сетуя на скудоумие младшенькой, а та от обиды остановиться не могла, выплескивала возмущение:
– Ну как же! Всем известно, что та Еленка Грецкая мужа законного бросила, из-за чего Трою под фундаменту самую срыли, со всеми мезонинами и фонтанариями! – Негодованию младшей царевны не было предела.
Тут Василиса Премудрая язык прикусила – вспомнила, как сама же сестрице о той войне рассказывала, чтобы погасить зависть к древней сопернице. А то Еленушка сильно мучилась, когда услышала, что та Елена красивее ее самой была.
– Нет, батюшка, – решительно сказала Елена Прекрасная, – ты этого невежу наказать должон! Уж пусть я лучше дурой слыть буду, чем сравнивать меня с бабой аморальной, которая законов нравственных соблюсти не может!
– Это он иносказательно выразился, – попытался успокоить Елену Потап, впрочем, возмущением супруги очень довольный.
А Василиса снова читать стала:
– «Теперь же дошли до нас сообщения, дорогой брат наш, белый царь Вавила, от младшего брата моего Цыряна Глодана, коий на свадьбах детей твоих был. Помнишь ли ты, царь Вавила, как упился он да на жеребца своего Йылдырыма вскочить пытался, но сколько раз ни вскакивал, столько раз, увы, и падал? Чем премного тебя и дружину твою развеселил. Мы же по случаю бракосочетания детей твоих шлем подарки. Царевичу Власию – скакуна ахалтекинского белой масти, по нашему обычаю именуется этот жеребец Йылдыйрьый.
– Да уж, развеселил-то тогда Цырян Глодан нас преизрядно, – с удовольствием вспомнил тот случай царь Вавила. – И не столько тем, что с коня падал, сколько тем, что кличку конскую выговорить не мог – язык шибко у Цыряна Глодана после медов хмельных заплетался. Все-таки хмель на нас по-разному действует – я вон после меду с одного разу выговорил.
– Ох и намучаемся мы с подарком таким, – высказал мнение воевода Потап.
– Это почему ж? – удивился Вавила.
– Так у степняков кони только на свое имя откликаются, – напомнил Потап. – Ведь на свадьбе почему каган Тмутараканский падал? Потому что спьяну забыл, как коня обозвать надо. Вот тот и показал характер. А этого ахалтекинского так зовут, что и не выговоришь. – Воевода нахмурился и попытался произнести конское имя: – Ир… Быр… Гыр…
– Не так, Потапушка, – рассмеялся Вавила, – надо сказать Ыр… – тут царь запнулся, – рыйб… дыйр… Н-да… Ну-ка, Садко, ты попробуй!
– И даже пробовать не буду, – замотал головой Садко, – у меня язык гибкий да пластичный от деятельности рекламной. И что ж я его грубостным словом таким ломать стану?
– А чего там ломать?! – Вопрос этот Иван-дурак задал. Он с рыбалки только возвратился да в терем царский сразу пожаловал, чтобы уловом похвалиться. И о чем спор идет, краем уха услышал. – Йылдыйрьый, – выговорил он легко и без запинки.
– Вот и хорошо, – одобрил царь Вавила, – пока Власий коня того в Ирий не заберет, ты при подарке конюхом будешь.
Настроение у Ивана сразу погасло, а сам виноват – нечего было дураку в разговор влезать! Василиса на мужа сердито взглянула да продолжила чтение:
– «Царевне Василисе обоз книг и рукописей, которые прадед мой на растопку пустить не успел, а книги те преизрядные, в хороших переплетах, да только при жизни нашей кочевой немножко поистрепались. Ну да главное не оболочка, а сущность их. Царевне Мариам шлем колесницу железную работы китайской, которую прапрадед мой в поход за Великую стену китайскую приобрел, да при перевозке через страшные пустыни Гобийские колеса немного порастерял. Колесница та для полетов по небу предназначенная была, да крушение потерпела. Погиб тогда при крушении первый китайский летчик и еще двадцать кочегаров, что огонь в топке поддерживали. Потому китайский мандарин колесницу и продал за бесценок прапрадеду моему.
– Ну колеса справить – проблемы в том нет, – впервые высказала заинтересованность Марья. – Китайской работы колесница денег больших стоит, даже совсем сломанная.
Прежде чем дальше читать, Василиса на младшую сестру лукаво глянула да улыбнулась, угадывая ее реакцию на следующий подарок хана.
– «А царевне Елене дарим стадо кобылиц дойных, чтоб могла принимать она ванны из молока конского и красота ее вовек не увядала».
– Батюшка! – взвизгнула обрадованно Елена Прекрасная. – Ты на Урюка Тельпека войной не сразу иди, погоди, пока подарки доставят! Сама Клеопатра ванны молочные пользовала, оттого и красавицей слыла!
– Ну слыть-то она слыла, а вот была ли? – поинтересовалась Марья Искусница, но Елена насмешки ироничной не поняла по причине своей дремучей необразованности. Она про ту Клеопатру-то и слышала, что в связи с косметологическими процедурами.
– Ежели тех кобылиц так же нецензурно обозначили, как жеребца подарочного, то мы не то что на ванну не надоим, но и чтоб лицо ополоснуть вряд ли, – сказал воевода Потап, мысленно все еще слово трудное – Йылдыйрьый – выговорить пытаясь.
А старшая царевна уже дальше читала:
– «К самой свадьбе подарки прислать мы не смогли, потому что людишки младшего брата моего Цыряна Глодана по дурости своей посольство наше захватили да людей моих немножко прибили. Паки на первое перейдем. Разлетелись дети твои из гнезда твоего, старший брат мой, царь Вавила, как орлята подросшие. Остался ты один, чаю, горюешь сердечно и в утешении нуждаешься. Подумали мы тут всем курултаем своим и решили предложить тебе в жены сестру мою младшую, княжну Кызыму. Красотой она преизрядная, волосы длинные черные, глаза узкие черные. С малолетства на конях скакать приучена, с одного удара врага от плеча правого да до бедра левого пополам рассекает. Но в хозяйстве она хозяйственная преизрядно и власть мужнину понимает, и мужу женой очень ласковой будет. А подробно тебе нрав ее и красоту да хозяйственность опишет ближний боярин мой Ахмедка. Он же и портрет везет ее, китайскими мастерами пленными писанный. И подарки, кои выше заявлены, тоже с ним прибудут. Засим прими уверения в совершеннейшем моем почтении, братской любви и вечной дружбе. Младший брат твой, Урюк Тельпек».
После прочтения тишина установилась. Что и говорить, предложение серьезное. Жениться – это тебе не шутки шутить, а дело ответственное. Ну царь Вавила демократию шибко уважал, а потому вопрос тот на всеобщее обсуждение решил выдвинуть. Назначил он к вечеру думу боярскую собрать, чтобы предложение всесторонне рассмотреть.
Долго бояре совещались да спорили, но пришли наконец к однозначному выводу – сначала посмотреть портрет предполагаемой невесты, а потом уж и ответ давать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
ЗАТЕРЯННАЯ ДОЛИНА
Змей Горыныч в это время далеко от Лукоморья находился. Полмира пролетел уже, к землям Бразильянским приблизился. А за землями Бразильянскими уж и горы видны были. Горы те Крокодильерами назывались. Наверное, из-за драконов назвали их таким именем. Латыняне – они перепутать могли, потому что народ они легкомысленный, кроме танцев, ни на чем сосредоточиться не могут. Немудрено, если перепутали драконов с крокодилами, которых в тех местах развелось видимо-невидимо. Оно, конечно, крокодилы драконам родственники, но не настолько же, чтобы горный массив их именем обозначивать?
Горы, казалось, упирались в самое небо, но Горыныча это не пугало. Уж если какой-то человечишка смог одолеть эту неприступную природную крепость, то уж ему и вовсе ничего не стоит перевалить через вершину хребта. Так рассуждали братья, поднимаясь все выше и выше. Далеко внизу остались облака, закрывая от взгляда летящего Змея подножие гор.
Высокогорная долина открылась внезапно. Обогнул острый пик – и в глаза полыхнуло изумрудной зеленью. Горыныч знал, что растительность в долине есть, но не ожидал увидеть такого буйства природы. Он немало полетал по свету, видел много диковинных растений, но то, что росло в котловине меж неприступных вершин, поразило его до глубины души. Горыныч невольно испытал уважение к неизвестному ему Паганельке, который здесь побывал. Он не только забрался в неведомую даль, но и не испугался опасности. А то, что в подобном местечке беда может подстерегать под любым кустом, становилось понятно с первого взгляда. Змей Горыныч приземлился на небольшой природной террасе, сделанной ветрами в скальной породе, решив еще раз осмотреться. И отдышаться. Так высоко он еще никогда не залетал.
Братья, подлетая к горам, посоветовались и решили сначала произвести разведку с воздуха, но теперь каждый из них понимал, что ничего из этой затеи не выйдет. И именно из-за странной растительности.
Лес был не дремучим, вполне проходимым, но лететь над ним возможности не представлялось. Если бы Старшой спросил у Умника, тот ему рассказал бы, что похожие на гигантские метлы деревья называются саговыми пальмами, а те почти голые хлысты с острыми верхушками – не что иное, как обыкновенный хвощ, только гигантского размера. Если лететь выше саговых пальм – задохнешься, потому что воздуха не хватит, ниже – рискованно, можно распороть брюхо о пики хвощей. Ниже хвощей раскинули необъятные лапы папоротники – собственно, именно из-за них долина казалась изумрудной. Подлесок тоже зарос папоротниками, но поскромнее – всего в два Горынычевых роста.
Старшой попытался сосчитать, сколько рек, ручьев, водопадов стекают в долину, но сбился и бросил это бесполезное занятие. Только отметил для себя, что внизу надо будет поаккуратнее передвигаться и внимательно смотреть себе под ноги. Вода, что стекает с тающих ледников, наверняка вызвала заболоченность почвы.
Озорник по поводу болот не думал, хотя свесил голову вниз с террасы и, вытаращив глаза, рассматривал именно болото. Он уставился на странные растения, с виду не просто сочные, а прямо-таки водянистые. Формой растения эти напоминали капустные кочерыжки. Озорник растерялся. Он думал о том, какие же зайцы обгрызают такую капусточку, у которой одна кочерыжка раза в три больше змея? Озорник мечтал поохотиться, но, глядя на эти огрызки, вдруг испугался – как бы самому дичью не стать.
Налетевший порыв ветра нагнал густого, непроглядного тумана, избавив Горыныча от последних сомнений. Туман, наползающий на кроны деревьев, отхлынул, потом снова наполз, подобравшись к самой террасе. Словно кто-то перетягивал пушистое серое одеяло – стало видно противоположный конец долины, и Змей Горыныч, у которого было очень острое зрение, вдруг заметил нечто, заставившее затрепетать его огромное сердце.
Там, вдалеке, на границе меж зеленым лесом и ледяными горами, он увидел совершенно лысый холм. На вершине этого холма стоял окаменевший Змей Горыныч – его три головы были вытянуты, словно три пальца на человеческой руке, задранные морды смотрели в небо. С такого расстояния родственник Горыныча казался не больше букашки, но Змей, сделав поправку на перспективу, сообразил, что представитель его вида гораздо крупнее его самого.
Туман снова отполз, надежно укрыв тот конец долины, к которому стремился Змей.
– Ну что, ребята, полетели? – спросил Старшой. – Легкие у нас сильные, доберемся.
– Не получится, – возразил Умник. – Кислородное голодание вызывает головокружение. Глаза затягивает сначала кровавой пеленой, а потом ничего, кроме черных пятен, перед собой не видишь. Учитывая, что падать в такой лесочек – самоубийство чистой воды, я категорически отказываюсь лететь.
– Ага, а пешочком идти – приятная прогулка! – воскликнул Озорник. – Ты видел, какие внизу капустные кочерыжки? Судя по их размеру, зайцам, которые на этом огороде пасутся, как минимум лет триста!
– И все-таки мы полетим, – сказал Старшой, не обращая внимания на перепалку братьев. – Беру управление полетом на себя!
– Вот уж не подозревал, что у тебя тяга к суициду, – проворчал Умник.
– Ребята, а у меня тяга к холостяцкой жизни внезапно проснулась! – завопил Озорник. – Да невеста, из-за которой столько препятствий преодолеть надо, как минимум золотой должна быть! А может, ну ее на фиг, эту семейную жизнь?
Старшой не ответил – он пристально посмотрел вперед, мечтая, чтобы его глазам снова предстал тот холм, но туман словно прилип к горам, что оберегали долину, с севера. Он вздохнул, расправил крылья и взлетел с террасы.
Первые двести метров полета прошли без приключений, но потом начались неприятности. Сначала не хватало кислорода, и все три головы Горыныча мужественно боролись с наползающей темнотой. Потом Змей влетел в полосу тумана и лишился даже тех жалких порций воздуха, что кое-как удавалось втянуть в готовые разорваться легкие. В ноздри попадал только мокрый туман, и Горынычу показалось, что он окунулся в воду. Братья попытались выплюнуть влагу, сморкались и кашляли тремя глотками, но все без толку – каждый вдох оборачивался новой порцией ледяной воды.
Борьба за жизнь привела к понижению высоты – об этом братья узнали, врезавшись в твердый ствол саговой пальмы. Умник вовремя вспомнил о хвощах, таящих смертельную опасность, и перехватил управление организмом. Он что было сил вцепился в ствол и, вонзив когти в кору дерева, стал медленно съезжать вниз. Казалось, что скольжение по стволу никогда не закончится. Силы были на исходе, и Умник с ужасом понял, что сейчас когти разожмутся и…
И вдруг почувствовал под ногами землю.
– Отдохни, – услышал он участливые голоса братьев.
Те знали, как тяжело дается младшенькому контроль за всем телом – до сих пор он ни разу не требовал права единоличного управления организмом. И не только не требовал, но и возражал, когда старший брат настаивал на обучении. Дело в том, что Умник боялся высоты – так он после самого первого полета и не оправился от испуга. Когда Горыныч летел, крыльями махал кто-то из братьев, а Умник убеждал себя, что он – пассажир. Эта мысль позволяла ему закрыть глаза и переключиться на размышления о чем-нибудь более приятном, чем полет.
Немного осмотревшись, братья определили направление и пошли, неловко переваливаясь с боку на бок. Пешеходом Горыныч был посредственным, а если точнее – то и вовсе отвратительным. Продираясь через заросли папоротника, братья не разговаривали. Каждая голова понимала, что путешествие будет долгим.
Возможно, что так оно и было бы и дальнейшие события растянулись бы на месяцы, а то и целые годы, но затерянная долина приготовила немало сюрпризов.
– Что это? – прошептал Озорник, прислушиваясь. Справа и слева раздавался странный, едва переносимый скрежет. – Умник, что это за звуки?
– Не знаю, – так же тихо ответил младший брат.
Змей Горыныч остановился, вытянул шеи и посмотрел вверх – папоротник волновался, будто сквозь него тащили что-то огромное. Звуки оглушали. Помимо скрежета в лесу стоял треск сломанных деревьев – падая, гулко стучали друг о друга стволы. Земля дрожала, но на землетрясение было непохоже. Любой природный катаклизм Горыныч почувствовал бы задолго до его начала.
Неизвестность всегда страшит. Особенно выбивает из колеи натуры энергичные, склонные к принятию быстрых решений и немедленному действию. Неизвестность тем и страшит, что лишает возможности действовать, и только воля помогает остаться на месте, не ринуться сломя голову навстречу опасности – мнимой или реальной.
Змей Горыныч был существом не просто смелым и волевым – он был трижды смелым и трижды волевым. Братья гордились этим, хотя Умник иногда подумывал, а не является ли их частичная автономность следствием проблем с психикой. Раздвоение личности, например, не столь редкий случай в природе.
Все когда-нибудь кончается, и напряженное ожидание Змея Горыныча тоже не было бесконечным. Папоротники над его головами разъехались в стороны, придерживаемые маленькими лапками с острыми когтями. Маленькими эти лапки были по сравнению с мощным торсом и огромной головой чудовища, которому они принадлежали. Горыныч оторопел – существо это явно было его родственником, даже несмотря на столь существенные различия.
– Привет! – крикнул Озорник. – Рад тебя видеть!
В ответ из зубастой пасти раздался тот самый скрежет, который так озадачил братьев. Рядом с первым существом показалась морда второго. Они смотрели на Горыныча сверху. Из открытых пастей капала слюна, маленькие глазки горели голодным огнем.
– Да они дикие! – осенило Старшого.
Он хотел пожалеть о том, что не удалось установить контакт с местным населением, но не успел – Умник второй раз подряд перехватил управление телом. И Горыныч сорвался с места в такой галоп, что, скажи ему раньше кто-нибудь, что он на такое способен, – рассмеялся бы. Дело в том, что Умник, разглядывая местных обитателей, вдруг вспомнил, что эти существа были нарисованы в книжке, которую нашла в библиотеке Василиса Прекрасная. Назывались они тираннозавры рексы и питались в силу своей хищной природы исключительно мясом, отлавливая малорослых собратьев. И чувства при этом совсем не родственные испытывали, а самые что ни на есть гастрономические.
Тираннозавры такой прыти от остолбеневшего обеда не ожидали. Они взревели и, ломая подлесок, кинулись за удирающей со всех ног добычей.
Умник несся не разбирая дороги. И он, и братья понимали, что спасти их сейчас может только чудо. И чудо не заставило себя ждать!
Внезапно перед Горынычем открылась водная гладь. Он даже не смог притормозить – преследователи дышали в спину. Старший брат, понимая, что максимум, на что сейчас способен Умник, это истерика, перехватил управление, вовремя сообразив, что можно расправить крылья. Горыныч взлетел, оставив злобно ревущих хищников далеко позади.
Переведя дыхание, Старшой осмотрелся – озеро было большим и, кажется, неглубоким. Искупаться в нем не хотелось – под водой бурлила жизнь, темные пятна проплывавших в глубине обитателей вызывали обоснованное опасение. Ближе к противоположному берегу прямо из воды росли деревья, верхушки которых терялись в опускающемся на воду тумане. Влажность была так высока, что скоро Горыныч покрылся слоем влаги. Лететь стало тяжело, и братья решили добраться хотя бы до деревьев, чтобы немного обсушить крылья.
Это им удалось. Горыныч вонзил когти в толстый ствол и… едва не оглох от громоподобного ора. Стволы деревьев зашатались, согнулись – и из тумана показались маленькие приплюснутые головки.
– Диплодоки, – выдохнул Умник и закрыл глаза.
Тот, в шею которого вцепился Горыныч, согнулся до самой воды, пытаясь стряхнуть незваного гостя, потом раскрутил шею так, что Змей невольно разжал когти. Он почувствовал, что летит – летит над верхушками саговых пальм, летит сквозь одеяло тумана, летит, не раскрывая крыльев.
Туман отполз, надо сказать, очень вовремя – Горыныч успел увидеть стремительно приближающиеся горы впереди и тот самый холм внизу, к которому стремился всей своей душой. Он расправил крылья, пару раз взмахнул ими, чтобы изменить направление, и стал резко снижаться. Снижаться на склон заветного холма.
Опустившись, братья не стали медлить. Они, разогнавшись, протаранили заросли и выскочили на лысую вершину. То, что предстало глазам, на некоторое время повергло Горыныча в шок.
В сделанном из огромных валунов гнезде, слегка присыпанное песком, лежало яйцо. Над гнездом стояли окаменевшие змеи о трех головах – один поменьше, другой крупнее.
– Родители, – благоговейно произнес Умник.
– Ну что делать будем? – поинтересовался Озорник и нервно хохотнул. – Домой повезем или прямо здесь высиживать начнем?
– А что, это мысль, – подхватил Старшой. – Поместим яйцо в инкубатор, и через положенное время на свет появится маленькая Горыня.
– А если не угадаем и мальчишка вылупится? – выдвинул предположение младший брат.
– А ты, Умник, мозгами пораскинь. Если Кощей не взял это яйцо, значит, вреда в нем для злодея не было. Папенька сказывал, что смерть Кощею может устроить только новорожденный змееныш мужского пола.
Горыныч подхватил яйцо и, бережно прижимая к груди, взлетел. Словно сама природа решила помочь ему донести в целости и сохранности драгоценную ношу. Туман рассеялся, и Горыныч быстро перелетел долину, едва не касаясь верхушек деревьев брюхом. Миновал проход меж горных вершин и, не останавливаясь на привалы, понесся домой – во дворец на вершине Стеклянной горы, в царстве Лукоморском.
Глава 2
ЗАЛОГ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ
Городище жило налаженной жизнью. Люд простой справлял свои простые дела, семейство царево, соответственно, государственные дела ладило. Ну Вавила, понятно, все с боярами заседал, желая сделать крепче да гибче государственную систему.
Дочки его в семейную жизнь погрузились, что немедленно на их занятиях сказалось.
Елена в куклы играть перестала, сидела в мезонине да из окошка на фонтанарию любовалась. Как эту фонтанарию сделать, средняя дочка Вавилы придумала, Марья Искусница. Так теперь все жители, о чуде том прослышав, на фонтанарию любоваться да дивиться бегали. И было чему удивляться! Вода будто взбесилась и, вместо того чтобы вниз течь, высоко вверх брызгала. Пока по двору воеводиному до калитки пройдешь, от брызг тех насквозь вымокнешь. Водяной на чудо это только плечами мокрыми пожал.
– И чего было так надрываться? – неодобрительно проворчал он. – Столько сил зазря потратили. Бочку вон на вышку установили, трубы прокладывали. .. Нет бы меня попросить, я бы только пальцами щелкнул – и потекла бы вода куда надобно.
Оно, конечно, можно было бы, но Елена Прекрасная не захотела так по-обыденному получить заморскую диковину. Надобно ей было, чтобы по-иноземному сделали, с механическими чудесами.
Водяной снова из колодца высунулся – язык английский с Василисой Премудрой разучивал. Добрался он уже до предложений и теперь самостоятельно складывал фразы.
– Ежели пиплам чего надобно, то я их фейсой об тейбол!
– Молодец, Водяной! – похвалила ученика Василиса. – А теперь по-нашему, по-лукоморски, переведи.
– Я сказал, что ежели кому рыбки надобно, то пусть выбирают – карася им либо окуня!
– Да все ты, Водяной, попутал! – Василиса рассмеялась и сама перевела с английского: – Ты сказал, что ежели рыбы кто захочет, то ты того мордой об столешницу стукнешь!
– Да не мог я такого сказать! Даже по-аглицки не мог! – вскричал Водяной и, расстроившись, в колодец с головой нырнул. Торопился, наверное. Оно и понятно: сегодня с оказией невеста прибыть должна – Ундина Аглицкая.
Ну Василиса догадалась, что на сегодня занятия все закончены, и по делам пошла. Она к Марье Искуснице заглянуть решила – та уже сложный механизм собирать закончила, как раз на сегодня испытания назначены. Механизм тот катапультой назывался и был предназначен для защиты города. Принцип действия у катапульты несложный: на телеге устанавливается огромный ковш и ремнями оттягивается назад – по принципу рогатки. Потом ковш загружают метательными снарядами – и отпускают. И летят снаряды на огромное расстояние, накрывая врагов, словно морская волна. Ну понятно, для испытания ядра каменные использовать не стали, насыпали в ковш разного мусора и овощей, чтобы не зашибить кого-нибудь ненароком. Отпустила Марья рычаг, ковш распрямился, и морковка с репой да редькой далеко полетели – за городские стены.
И надо ж было такому случиться, что в это время к Городищу послы хызрырские подъехали. Обсыпало их овощами и мусором, перепугало до икоты. Будь на их месте послы английские либо испанские – дело войной бы кончилось. Но степняки хитры, все на свою пользу повернуть умудряются.
– То обычай такой – гостей встречать, пищу им на головы сбрасывая! – объяснил остальным главный посол, стряхивая с халата мусор и морковную ботву.
Посольство приблизилось к городским воротам. Город загудел как растревоженный улей, да оно и неудивительно – гости не просто так появились, а с портретом невесты, возможно, будущей царицы. Самым главным послом Ахмедка у них был, муж государственный и мудрый, хоть и степняк. Он при хане Урюке Тельпеке доверенным лицом и советником состоял. Сопровождали его хызрырские воины – конный отряд. Лошадки у степняков маленькие, лохматые да злые очень, можно на цепи вместо собак держать. Но катапультированные овощи очень смягчили характер лошадей, они в степи своей, кроме травы пожухлой, ничего и не пробовали вовсе. Так отряд невольно задержался, пока транспорт их все не подъел. Но скоро морковь да свекла под копытами лошадиными кончились, и посольство торжественно въехало за городские стены.
