Сцена 11.
      Тот же берег. На галечном пляже у самой воды амфитеатром сидят в несколько рядов различные звери. В центре их внимания сходятся два бойца: Тигр, движущийся в какой-то ушуистской манере, и Еж, выдергнувший одну из своих иголок и придвигающийся боком вприпрыжку, как шпажист. Камера наплывает, пока в кадре не остаются только они двое. Тигр кланяется на четыре стороны - становится видно, что каждая его полоска - черный пояс, завязанный как полагается. Еж пренебрежительно кивает и делает резкое движение шпагой. Вихрь вокруг Тигра - все его полоски разом валятся на песок. Тигр в ужасе оглядывется, подбирает пояса, и, заслоняясь лапами, боком-боком отходит налево, за кадр.
      Сцена 12.
      Камера отъезжает в воздух, виден пляж, лес, подымающиеся дымки, наконец, становится виден весь остров, потом он теряется в проплывающих облаках.
      Сцена 13.
      Камера плывет налево, направо - поиск. Мелькнуло что-то. Камера возвращается, приближается - это сидящий на облаке Кондор, он заканчивает разговор с Совой в своем браслете. Летучая Мышь с довольной улыбкой кивает. Сова что-то говорит - возникает черно-белый вопрос. Мышь оживленно жестикулирует, на черно-белом поле появляются ряды мешков, на каждом написано: "Мука", "Соль", и т.д. Сова спрашивает: "100?" Мышь кивает. Сова воровато оглядывается, полувысовывается из экрана и стирает рисунок, после чего кивает и наставительно обращается к Кондору. Тот берет под козырек и падает вниз, сквозь облака, сложив крылья. Сова скоренько выключает браслет и ныряет в экран.
      Сцена 14.
      В верхней части экрана - небо, в нижней - море. Видно, как на дне морском спит Осьминог, подложив несколько лап под голову, несколькими укрывшись сверху. Видно, как сквозь облака падает Кондор, плюхается в море, поднимая волны, идет ко дну, к Осьминогу. Наплыв, ближе, видно, что Кондору не хватает всего чуть-чуть, чтобы дотянуться крылом до плеча спящего. Наконец, архимедова сила перевешивает, и Кондора выбрасывает в воздух, он вылетает из моря и уносится вверх.
      Сцена 15.
      На облаке спит Мышь. Удар. Снизу влетает растрепанный Кондор, с него капает вода, в воздухе кружатся перья. Мышь верещит, воздух полон многоточиями и восклицательными знаками. Со спины Кондора падает на облако какая-то рыба, возмущенно размахивает плавниками, наконец, крутит у виска и плюхается в окно, пробитое в облаке. Мышь любопытно заглядывает ей вслед, но оттуда вылетает сноп брызг, Мышь отшатывается, фыркает, мотает головой, отходит в уголок, взбивает облако на манер подушки, и опять засыпает. Облако начинает ощутимо дрожать от храпа. Кондор включает свой браслет, некоторое время рассматривает картинку, потом на его лице появляется ехидная улыбка, он решительно сует лапу в экран.
      Сцена 15-а.
      В дупле большого дуба перед множеством включенных экранов, на которых ползут в разном ритме строки, ходит Сова и почесывает пером за ухом. На столе за ее спиной открытая чернильница и полуисписанный плоский лист бумаги. Вдруг Сову отталкивают. Из крайнего справа экрана высовывается лапа Кондора, просовывается сквозь комнату, распахивает окно, возвращается, неся здоровенный камень, который еле-еле впихивается в растягивающийся экран. Сова обалдело смотрит вслед.
      Сцена 15-в. (На облаке)
      Кондор вытаскивает из браслета огромный камень, с себя самого размером. Тут же начинает падать вниз, сквозь облако.
      Сцена 16.
      В верхней части экрана - небо, в нижней - море. Видно, как на дне морском спит Осьминог, подложив несколько лап под голову, несколькими укрывшись сверху. Видно, как сквозь облака падает Кондор верхом на камне, плюхается в море, поднимая волны, идет ко дну, к Осьминогу.
      Сцена 17.
      Спит Осьминог. На голову ему валится темная масса, поднимается ил, пузыри, ошметки водорослей. Наконец, картина расчищается. Кондор держится за камень и отчаянно жестикулирует крыльями. В воздухе ползут ровные строчки иероглифов, сверху вниз. Кондор и Осьминог смотрят на них с отчаянием, и хором пожимают плечами: непонятно. Тогда Осьминог лезет под ближайший коралл, начинает рыться, вылетают куски раковин, бочонки, ящики, сапоги. Осьминог вынимает водолазный шлем, и одним движением напяливает его на Кондора, и тот помещается в нем весь, только торчат вцепившиеся в камень когти. Осьминог делает успокаивающий жест и пристегивает шлем цепочкой к торчащему из дна якорю. Кондор убирает когти и всплывает в шлеме над якорем. Сквозь стекла видно, как он там жестикулирует. Появляются нормальные горизонтальные строчки, сопровождаемые писком морзянки. Осьминог смотрит на них задумчиво, потом кивает. Кондор кивает также. Осьминог переворачивает шлем, Кондор показывает ему: правее, так, так... Открывай! Осьминог открывает горловину, и Кондора уносит вверх.
      Сцена 17.
      Камера показывает стремительно удаляющуюся водную поверхность, по ней бегут волны. Облака заслоняют все.
      Сцена 18.
      Мышь спит на облаке. Где-то справа от нее сквозь облако снизу влетает Кондор, раскидывает крылья - останавливается. С него льет ручьями. Скребет голову, меряет шагами расстояние до края, заглядывает в пробитую дыру, задумчиво качает головой. Потом встряхивается, набирает номер на браслете - отшатывается. Из экрана появляется разьяренная Сова, хватает Кондора за горло, полувтаскивает в экран. Кондор дергается обратно. В воздух время от времени всплывают восклицательные знаки. Наконец, Кондор отваливается и сидит на облаке, жадно вдыхая. Развязывает длинную, закрученную в узел, шею. Сова высовывается из браслета и смотрит на море сквозь дырку в облаке.
      Сцена 19.
      Осьминог в переднике с многочисленными карманами, из них торчат инструменты. Вынимает из-под камня разновеликие лебедки с тросами, рукоятками, (одну, очень маленькую, достал из кармана) монтирует их вокруг себя, постоянно поглядывая на начерченную перед ним схему конструкции: эту сюда, эту сюда, эту так... Чуть повернуть...
      Сцена 20.
      (То, что видит Сова) На море проступает координатная сетка - ровные красные параллели и меридианы, в пересечениях обставленные цифрами. Также виден кораблик, его предполагаемый курс показан красной пунктирной линией со стрелочками. Камера движется вдоль этой линии, в поле зрения вплывает остров. Линия курса проходит далеко слева от него. Сова недоуменно пожимает плечами.
      Сцена 21.
      Осьминог долго и сосредоточенно поплевывает на все свои восемь лап по очереди. Потом решительно хватается за все лебедки разом и начинает крутить их с разными скоростями (маленькая вращается быстрее всех). На лебедки наматываются красные координатные линии, пересечения. С намотанных пересечений вверх всплывают красные цифры.
      Сцена 22.
      Кондор и Сова смотрят, как координатная сетка искривляется, и намеченный курс корабля все более приближается к острову. Наконец, стрелка курса проходит совсем по краю острова. Изменения сетки прекращаются. Кондор и Сова смотрят друг на друга и делают "крабика". Потом Сова кивает Кондору на Мышь и исчезает в экране. Кондор подходит, будит Летучую Мышь. Та заспанно моргает, но по мере рассказа все более оживляется. Наконец, взмахивает крыльями и летит вниз, к кораблю. Постепенно гаснут линии сетки и курса.
      Сцена 23.
      Уже знакомый галечный пляж. Вдруг все находящиеся на нем звери поднимают-поворачивают головы вверх и к лесу. Выражение заинтересованности. На опушке громадный дуб, в нем закрытое створками дупло. Створки разом распахиваются, на ветку выходит Сова в треуголке и заложив руку за отворот мундира. Снимает треуголку и вскидывает вверх крыло: вперед!!! После чего теряет равновесие и рушится обратно в дупло. Поднимается суета. Из леса тащат огромные плоты, множество лодок, кладут на воду, несут длинные весла, на плоты ровными рядами входят звери и рассаживаются вдоль бортов.
      Сцена 24.
      Меланхолический Еж над обрывом вдруг оживает, выхватывает неизвестно откуда высокую фуражку с кокардой, надевает ее на голову и мчится к плоту. Видно, что он успевает в последний момент, прыгает на корму отходящего последним плота. Тут же этот плот ощетинивается веслами и в несколько рывков выходит во главу строя. Плоты выстраиваются в линию, лодки собираются вокруг них. Сова с ветки наблюдает, как все они уходят в море.
      Сцена 25.
      Взгляд с плота на берег - резко садится солнце. Остров тает в закате. Медленно опускается ночь.
      Сцена 26.
      Палуба, коридор. Под дверью каюты Девушки на коленях Пиратский Атаман с охапкой цветов и гитарой, что-то играет, поет, запрокидывая голову к небу, закатывая глаза, вздыхая, протягивая руки в умоляющем жесте. Наконец, распахивается дверь, оттуда вылетает мешок, выметает Атамана на палубу. Мелькает сабля. Клубы пыли. У мачты сидит отряхивающийся Атаман с убитым лицом, весь обсыпанный белым, в опущенной руке сабля. На полу распоротый при защите мешок, на мешке буквы "мука" и ниже "100 KG". Вокруг белые пылящие холмики муки, корабль качается, ветер треплет одежду, и они ползут по палубе, как маленькие дюны.
      Сцена 27.
      Каюта Девушки. Девушка смотрит в окно. Над морем спускается ночь, небо темнеет. На нем зажигаются звезды, потом некоторые из них начинают моргать. Возникает темный силуэт чего-то крылатого. Потом становится ясно, что это - Летучая Мышь. Она летит тяжело, крылья движутся из последних сил. Девушка радостно вскакивает и подается ей навстречу. Мышь влетает в каюту и обессиленно падает на пол. Девушка бережно подбирает ее, кладет на колени, подносит кусочек сахара, который Мышь съедает. Мышь открывает глаза, заламывает лапки и начинает повествование. На черно-белом "разговорном" экране мультфильма появляется мышь, самоотверженно летящая сквозь ливень, град, ветер. Снизу по ней бьют зенитки, вокруг пляшут прожектора. Над ней и вокруг периодически проносятся здоровенные ботфорты. Девушка смотрит на все это с ужасом, ахает, заламывает руки, всплескивает ими, качает головой и вообще выражает крайнюю степень заинтересованности и восхищения. Наконец, мышь скромно раскланивается и черно-белый экран пропадает. Девушка дает Мыши коробку, на которой написано "Рафинад". Мышь вежливо принимает ее под крыло, выходит из каюты, грохнув Атамана по лбу дверью. Девушка смотрит ей вслед, потом вздыхает и начинает опять смотреть на море.
      Сцена 27.
      В коридоре корабля, справа дверь на палубу, она распахнута, видны звезды и коленопреклоненная фигура тоскующего Пиратского Атамана с гитарой, также видна мачта. Слева лестница, на нее садится Летучая Мышь в уголок ступеньки, навешивает на уши плейер, защелкивает в него компакт, открывает коробку с сахаром и принимается блаженствовать. Мелькают чьи-то ноги в ботфортах - человек несет мешок вверх. Скрипят ступеньки, колышется корабль, плещут волны.
      Сцена 28.
      На плоту, в самом центре, важно восседает и раскланивается всем Медведь с АКМ на ремне. За спинами зверей видно море, закат, остров на фоне заката. К Медведю подходит Ежик, завязывает глаза. Медведь жестом фокусника показывает руки, потом кладет перед собой свой АКМ и начинает его потрошить, раскладывая детали прямо на воздухе в несколько слоев, как бы на невидимый стеллаж. Камера показывает его со спины. Показывает зрителей: заинтересованность. Наконец, АКМ разобран. Медведь опять раскланивается и принимается собирать его обратно. Камера показывает ряды деталей и уносящие их медвежьи лапы. Готово. Но АКМа нет. Медведь изумленно лупит лапой по плоту: где же? Наконец, находит маленький дамский револьвер, белый, блестящий, недоуменно ощупывает. Брови его взлетают вверх, поднимая повязку. Он смотрит туда, где были детали - ничего нет. Опускает повязку и моментально заполняет невидимый стеллаж деталями. Потом вновь - мелькают руки, уносятся компоненты оружия... На заднем плане возникает что-то большое, черное. Камера отъезжает - перед Медведем постепенно возникает громадный танк, плот ощутимо погружается, вода ползет по его палубе, зрители начинают стучать медведя по плечу. Тот снимает повязку, ужасается (квадратные глаза), и поспешно разбирает танк на несколько рядов запчастей. Потом вновь надевает повязку, скребет в затылке, радостно спохватывается, плюет на лапы и в едином вихре собирает что-то. Снимает повязку и застывает, не донеся ее до протянутой руки Ежа. Камера заглядывает из-за его плеча: перед Медведем два в точности таких же АКМа, какой был у него в начале. Зрители в восторге, Медведь ошарашен. У него треугольные глаза, остановившийся взгляд. Он пытается ощупать то место, где на воздухе лежали детали - пусто. К нему кидаются, начинают качать, несут бочонок меда. Камера поворачивается - впереди по ходу плота упряжь, в ней два кита, тянущих плот вперед. На голове самого большого кита стоит Еж-Командор в фуражке и смотрит перед собой. Ветер треплет его байроновский плащ. Из-под плаща здоровенная шпага, в опущенной лапе фотография. Камера разворачивается: посреди плота сидит Медведь с завязанными глазами, перед ним длинная очередь зверей. Прямо у его лап лежит АКМ. Он разбирает его на детали, плюет на лапы, собирает два. Очередной зверь берет один из АКМов и уходит, а Медведь разбирает оставшийся, плюет на лапы, собирает два. И т.д. Пока камера откатывается, видно, как ритмично продвигается очередь. Становится видной вся цепочка плотов, потом на море проступает их курс - белые стрелки. Навстречу красные стрелки. Камера еще откатывает - теперь она наблюдает из-за плеча Кондора, который, раскинув крылья, парит над водой. Полувысунувшись из браслета на его лапе, на море глядит Сова. Сова и Кондор переглядываются, потом Сова исчезает, экран отключается. Кондор поворачивает голову вдоль красных стрелок - их постепенно поглощает движущийся по ним кораблик.
      Сцена 29.
      Море. Выпрыгивает солнце, все окрашивается. По палубе кораблика расхаживает пиратский дзорный. Капитан и Купец все еще привязаны к мачте. На палубе следы пиратского кутежа - бутылки, кружки, кости, пьяные, лежащие кучами, вповалку друг на друге. Ходит часовой, на руле стоит сам Пиратский Атаман.
      Сцена 30.
      Над морем восходит солнце. Прямо в него идут плоты, на голове ведущего Кита стоит Еж-Командор. Вынимает из кармана что-то маленькое, прислоняет к глазу, начинает развинчивать - постепенно выкручивается большая подзорная труба. Взгляд сквозь эту трубу - круглое поле зрения, ничего не видно. Кадр - Еж покручивает трубу. Кадр - в трубе подмигивающий глаз. Еж удивленно отшатывается: труба так длина и тяжела, что изогнулась дугой и смотрит прямо в глаз Кита, который дружелюбно подмигивает и улыбается. Командор сердито встряхивает трубу и чуть уменьшает ее. Потом опять смотрит: в круглом поле появляется кораблик с надутыми парусами и треугольным вымпелом. Командор наклоняется к голове Кита и что-то говорит. Камера уходит вверх и показывает, как плоты рассыпаются полукругом, и как кораблик катится прямо в центр образующегося серпа.
      Сцена 31.
      Командор сидит на краю плота и стучит лапкой по воде. Из воды появляется морда Рыбы-Пилы. Командор что-то говорит - в воздухе цепочка цифр. Пила кивает. Командор встает, оглянувшись, стирает цифры. Пила пропадает в воде.
      Сцена 32.
      Вид сверху: полукольцо плотов медленно охватывает кораблик. Замыкается круг.
      Сцена 33.
      Из воды высовывается морда Рыбы-Пилы и она плавником трогает ближайшего на плоту Тигра: помоги, мол. Тот смотрит: чем? Рыба протягивает ему шнурок, Тигр согласно кивает, дергает - пила на носу рыбы превращается в вертящуюся цепь бензопилы. Откат камеры наверх - семь Рыб-Бензопил медленно занимают исходные, опускают на лица маски, наподобие сварочных. Плоты, которые Киты теперь не тянут, а толкают, стремительно бросаются к кораблю.
      Сцена 34.
      Схватка на палубе. Разрядка кадров - скрещивающиеся сабли, снопы искр, Еж, заслоняющийся АКМом от сабли, пират в кимоно и с катаной, разваливающий такой АКМ, Командор, протыкающий какого-то пирата шпагой, Медведь, раздающий направо и налево оплеухи, пират, валящийся в трюм. Тигр, строчащий из автомата, пират, вскидывающий к глазам винтовку, высовываясь из-за мачты. Клинок, проходящий по веревкам, приматывающим пленника к мачте, освобожденный Капитан, хватающий выпавшую из лапы срубленного Ежа саблю, Тигр в боевой стойке, проводящий бросок, и пират, запущенный им вдаль.
      Сцена 35.
      Каюта Девушки. Девушка мирно спит на татами, под клетчатым одеялом.
      Сцена 36.
      Лестница в трюм. По лестнице пятится бородатый верзила Пират, с остервенением отмахивающийся саблей от наседающих Ежей. Наступает на Летучую Мышь, которая сидит в уголке с полуприкрытыми глазами. Та моментально вскакивает, хватает Пирата за ногу. Бросок, прием, вопль "Иза!!!". Пират с грохотом рушится, из трюма лезут еще несколько, Ежи, стоя на ступеньках, выхватывают и мечут в них иглы, Мышь летает над головами и норовит зацедить по глазу. Один пират утыканный валится обратно, второй поворачивается бежать вниз - но оттуда уже торчит морда Рыбы-Пилы с бешено вращающимся носом. Пират бросает саблю и понимает руки.
      Сцена 37.
      Трюм. Два ряда мешков, бочек, ящиков, между ними идет Тигр с планшетом, на котором приколоты листочки. Он делает пометки на верхнем листке, потом вырывает его из планшета, отдает идущему рядом Ежу. Тот берет под козырек и убегает. Тигр стучит в стенку трюма. Стенка прорезается, всовывается Рыба-Пила. В борту образуется квадратное отверстие, кусок борта выпадает наружу. Тигр высовывается и машет лапой. Приближается плот.
      Сцена 38.
      На палубе у мачты Еж-Командор и Атаман Пиратов фехтуют на шпагах. К Командору подбегает еще один Еж с листочком, вытягивается в струнку, отдает честь и начинает докладывать, заглядывая в листок. Командор кивает, не прекращая схватки, Еж вычеркивает одно за другим. Но вот Командор пожимает плечами. Еж некоторое время чешет в затылке, потом говорит. Тогда Командор соглашается опять, и далее процедура идет без остановок. Еж нагибается над бортом: внизу подошел плот, к прорезанному отверстию брошены сходни. На них стоит Тигр, которому Еж протягивает листок. Тигр подпрыгивает, берет листок, читает, шевеля губами, потом взмахивает лапой. В трюм вереницей бегут звери, возвращаются с мешками и укладывают их штабелем на палубе плота.
      Сцена 39.
      Атаман Пиратов приперт к мачте. Неохотно бросает шпагу. Его связывают и уводят. Командор наклоняется к люку, что-то кричит вниз. Оттуда высовывается лапа с большим пальцем: о'кей. Тогда Командор дает красную ракету. Подходит к двери в каюту девушки, стучится. Выходит Девушка с рюкзачком, Купец с изрядно похудевшим кошельком, спускаются в трюм, переходят на плот. На других плотах видны связанные пираты, скрежещущий зубами Атаман, Медведь с синяком под глазом, звери, бинтующие раны, устало прислонившаяся к штабелю мешков Летучая Мышь с плейером на ушах.
      Сцена 40.
      Вид сверху. От кораблика отходят плоты. К нему со всех сторон кидаются Рыбы-Пилы, за которыми вьются белопенные следы. Кораблик разваливается на несколько кусков, начинает тонуть. Капитан утирает слезу, его утешительно хлопает по плечу Тигр: мы тебе лучший дадим. На черно-белом экране возникает трехмачтовый изящный фрегат. Капитан смотрит на него и вздыхает.
      Сцена 41.
      Под водой Осьминог сортирует упавшие куски корабля, что-то откладывает влево, что-то вправо. Вынимает из груды обломков штурвал, вертит его так и этак, примеряет. Наконец, решается, отходит чуть вбок и прикрепляет его к конструкции с мигающим монитором, кнопками в целлофановом пакете, шнурками и уже знакомыми лебедками, из которых тянутся красные подписанные координатные линии. Потом легонько поворачивает штурвал.
      Сцена 42.
      Кондор на облаке видит, как плоты приближаются к тому самому пляжу. Потом проступают распрямляющиеся в прежнее равномерное состояние линии координатной сетки. Он удовлетворенно кивает.
      Сцена 43.
      Плоты уходят в закат, на фоне которого приближается остров. На корме последнего плота сидит и вздыхает Еж-Командор, разглядывающий фотографию. Поскольку теперь он в полупрофиль, камера подкрадывается и заглядывает ему через плечо: на карточке Летучая Мышь со своим неизменным плейером и в наушниках.
      История четвертая.
      Страшная сказка.
      Человек вошел в лес и сразу почувствовал, что ему стало теплее. Снаружи, в поле, стоял промозглый день, снег и грязь перехватывали горло дороги, лужи душили ее, и она извивалась между холмов, словно стремясь сбросить с себя ощущение бесконечного мозжащего холода. Человек привык думать обо всем, что лежит вне леса, как о наружных вещах. То, что находилось в лесу, было своим, известным. Возвращаясь в лес, человек совершенно осознанно возвращался домой. Вот и сейчас, чуть только войдя под деревья, путник почувствовал себя лучше - хотя на самой опушке леса воздух был нисколько не горячее, чем в холмистых полях. Он остановился, присел под раскидистый дуб на небольшую сухую горку при узловатых корнях, глубоко вдохнул, расправил плечи и, наконец-то, перестал горбиться и дрожать от холода. Потом он легким движением поднялся, поплотнее запахнул на груди потертый бурый плащ из грубой кожи, и решительно зашагал в глубину леса.
      ***
      Мы все сидели за партами и ждали, когда же учитель соизволит отпустить нас домой. На этом уроке он лгал больше обычного. Мне не терпелось спросить его, почему и зачем - Учитель Кин вовсе не глуп; он наверняка заметил, что и я, и мой сосед ему не поверили. Но он также не мог не заметить, что мы промолчали, из чего наверняка сделал вывод, что мы будем спрашивать его после - или донесем на него, как один из выпускников донес на Серда Мехеддина. Мехеддин пришел с севера, никто не мог поручиться за него здесь. Поэтому доноса правитель не стал и разбирать - махнул рукой, и по этому знаку Серда бросили в пропасть, только его нездешние башмаки рубчатой подошвой сверкнули над обрывом. Наконец Кин Нагата поднялся и объявил нам, что все мы вольны идти, куда пожелаем, а с занятиями на сегодня все. - А Вы, молодой человек, - Кин хихикнул, - Ор-рел наш, дон Р-рыба! - с видимым удовольствием произнес он мое имя, - Вы будьте любезны задержаться, - он ловким движением выхватил из-за спины розгу, обещанную мне еще на первой сегодняшней паре, - Я собираюсь напомнить Вам некоторые - х-хи! - грамматические формы. А то как бы Вы не опозорили нашей школы Вашим - га-га! - левобережным произношением. Все вон!!! - вдруг заорал Кин, выпучив глаза, и класс, который был готов заржать, поспешно, гнусно хихикая и давясь этим грязным смехом, потек в узкие двери, в мрачный, затхлый, сырой коридор пещерного города, и дальше, дальше - по своим конуркам с окнами в кратер - или наружу, по сторожевым вышкам. Кин Нагата выглянул следом, удостоверился, что никого нигде поблизости нет, выдохнул, и крутанул розгу в воздухе классическим движением для сабли-шамшера: вниз, кистью, потом с выходом на замах, из-под руки резко вверх, и только затем обходным неуловимым движением - по дверному замку, с оттяжкой. Будь это закаленная медвежья сталь, замок бы развалился надвое, но в руках у моего наставника была лишь лоза. - Садись, Рыб божий, - фыркнул учитель, и я с облегчением развалился на учебной скамье. Сидеть полдня по струнке здорово утомляло. Нагата захлопнул дверь и наложил замок. - Вижу по глазам, что хочешь спросить. Ну? - Зачем лгали, Учитель Кин? - Так ты заметил? - Не я один заметил. Сосед мой... - Соседу своему завтра покажешь шрам. Тот, который тебе Синяя Плеть оставила. Красивый шрам, развесистый, как дубль хороший. Только что стойку на руках не делает и не танцует. - Хороший как что? - Как дуб! Покажешь шрам. Скажешь, что я все про него, стукачонка, знаю, и что, если пискнет, будет и ему то же. А теперь спрашивай, спрашивай... И я спросил. Про все спросил. Не противно ли ему лгать, выставляя нашего князя наместником божиим. Правда ли, что за нашими горами есть другие, и весь ли мир плоский, и кто урчал сегодня утром в глубине горы. Кин долго молчал, обдумывая, по обыкновению, свой ответ, я же разглядывал комнату. Стояли в ней наши учебные столы, лежала на столе учителя Книга Правил, Устав Гор, Письма Богов, и другие необходимые книги. По углам располагались приборы и приспособления. Некоторыми из них - компасом, астролябией - блин, язык сломаешь - мы уже пользовались. Но большинство трубок на ножках и без, таращащих свои лупоглазые стекла, кругов, треножников, знакомы мне не были, и я с трудом догадывался об их предназначениях. Еще на стене, напротив единственного треугольного окна, находился большой занавес с вышитым или вытканным на нем родословным древом нашего князя, который когда-то был близок к самому Верховному через какое-то там родство. Кого из князей сейчас собираются избрать новым Верховным, никто толком не знал, да и нас, учеников, это мало беспокоило. Наконец, Кин заговорил.
      ***
      Следующий серьезный привал человек сделал на тихой прогалинке в закрытой от ветра ложбине. Человек вынул из мешка небольшой кусок хлеба, поменьше сыра, совсем маленький - мяса, и не спеша пообедал. Запивать было нечем, и, видимо, по этому поводу, человек горестно вздохнул. Затем он принялся собираться, не глядя на то, что уже темнело. По тому, как медленно он это делал, как тянул время, без конца застегивая, подгоняя пряжки на своих высоких дорожных сапогах, как зябко кутался в поношенный, но вычищенный плащ, наконец, как преувеличенно внимательно осматривал свой нож, становилось ясно, что он или не хочет продолжать путь, или отчаянно боится этого. А еще по безукоризненной чистоте и по тому порядку, в котором содержал он одежду, наконец, потому, что даже еда в его мешке была где-то когда-то загодя заботливо нарезана и предусмотрительно уложена, так, что только вынимай да ешь, можно было предположить, что человек этот любит и умеет приготовлять свои свершения, и что для него половина праздника - это начистить, вымыть и расставить все по местам еще за два часа до первых гостей. Теперь же видно было, как за всеми эти привычными чистками, осмотрами, отряхиваниями человек прячет недовольство, опасение, горечь: чисто одет, да для кого? В порядке вещи, а чего ради? И стоило ли вообще? Но, как ни боялся, как ни стремился оттянуть продолжение, человек, видимо, хотел сделать то, за чем шел. Или его гнал долг, так что снявшись, наконец, с бивака, человек не стал жульничать с судьбой. Это стало ясно по тому, как легко, скоро он зашагал, почти побежал, дальше, глубже, в заболоченный лес, в хлюпающую сгущающуюся темноту. А еще по тому, что он не оглянулся ни разу.
      ***
      Пещерный город спал; пронзительное-холодное небо неотвратимо разъедало горы жгучим морозом. В расселинах расширялась замерзшая вода, и каменные громады, на вид такие прочные, угрожающе трещали под напором ледяных клиньев, и от этого звука часовые на сторожевых вышках ежились и вздрагивали. Население городка состояло из пары тысяч человек, которые добывали уголь, руду, драгоценные камни в недрах Горы. Потом все это частью тут же использовалось в кузницах, частью продавалось вниз, в обмен на еду. Еды в городке всегда не хватало, и те, кто не имел семьи, или наглости или силы или мощного покровительства, или хитрости, или еще чего-нибудь в этом же духе, чаще прочих ходили голодными. Зато всяких разных материалов и приборов в городке всегда было вдосталь; равно как не было недостатка и в искусных мастерах. Мастера не голодали; но пока еще станешь мастером! Школьного учителя ученики тоже кормили не особенно, но все, что у него имелось в доме, он выкладывал на стол, если приходил гость; какой гость, для Кина не имело значения. Сейчас вот сидел у него только я, и мы продолжали начатый в классе разговор. Кин начал с простого объяснения, зачем лгал нам на уроках - чтобы мы проще приспосабливались к текущему состоянию мира; говоря яснее, он нас пожалел. И с каждым его словом я видел, что доля правды в его поступке была: впрямь, жить уважаемым мастером пещерного города в сердце Горы под властью неимоверно мудрого и ослепительно великолепного правителя куда приятнее, чем знать. Знать, что мы - задворки, осколок, обломок, обрывок, ломтик, краешек пепелища громадной Империи прошлого, в которой всем хватало всего. На чем Империя держалась, Кин не знал и сам; я было усомнился в его словах, однако тотчас же перестал: мысли я читать не умел, но чувства наши пещерники улавливали четко; в забое без этого чутья никуда. И чутье подтверждало - Кин верит во все, что говорит. Значит, Империя и правда была. И где-то в горах и лесах ее крепости, клады вещей, оставшихся от прошлого. И, если есть на свете белом вот этакий Кин Нагата, значит, есть и люди, которые сказали ему то, что сейчас он говорит мне. И другого пути, чем к ним, у нас сейчас не было: слишком велико желание применить кусок-другой старого знания. Рано или поздно не удержишься, блеснешь - сперва позабытым умением, а там и подошвами над обрывом. Или по доносу, или - как еретик, или просто как непонятное явление, которое, возможно, окажется опасным для города в будущем. Возможно, и не окажется, но так спокойнее. Поэтому мы собрались уходить и ушли быстро: только завернули мешочек с остатками ужина, и оба влезли в тяжелые прочные куртки для переходов по горам сверху. Эти куртки назывались у нас наружными. Кин взял мешочек, мне нести оказалось нечего. Прощаться ни мне, ни ему было не с кем, (то-то и уходить мы легко решились) так что мы просто прошли по душной заброшенной штольне (в теплой наружной куртке это особенно неприятно) и вышли наружу выше по Горе, чем наш город. В этом месте из-под земли постоянно валил клубами пар, и вниз по Горе отсюда сползал тускло-серый сырой язык тумана.
      ***
      Туман окутывал болото на уровне пояса, и маги нащупывали дорогу посохами. Срезать для этого палку попроще не было с чего: мир вокруг состоял из гнуса и воды. Насекомые облаком колыхались вверху, а пахнущий гнилью пар подымался от невидимой воды снизу. Черно-белый слоеный пирог; Левобережье, затопленное бесконечными дождями. Деревья уже почти все сгнили и попадали; по ним-то сейчас люди и шли, потому что кочек было негусто. Один из магов был медведь, коренной здешний уроженец. Дорогу он частью помнил, частью чуял, частью нащупывал. Двое других были Следопыты и тоже могли кое-что предвидеть в плане безопасности дороги. Так что отряд продвигался. Вот только очень уж медленно.