Несколько раз я продумывал все возможные варианты, и каждый раз неумолимая логика приводила меня к одному и тому же вопросу: где был Гиви двенадцать минут? Менялись оттенки, но суть оставалась прежней.
      Я взял с полки книгу, попытался читать. Но слова и строчки скользили мимо моего сознания. Виктор... Гиви... Удар ногой...
      Наступил вечер, а с ним и время ужина. Я поплелся в столовую, сел на свое место и, ни на кого не глядя, ковырял что-то в тарелке. Впрочем, кажется, все вели себя примерно так же.
      После ужина столовая быстро опустела. Только Кронид Августович и Петя сели за шахматы. Я попробовал последить немного за игрой, но так и не понял, что происходит на доске, и отправился к севе.
      Дверь в комнату Гиви была закрыта неплотно, и до меня донесся приглушенный шепот Марины:
      - Гиви, родной мой! Я люблю тебя. Я верю тебе.
      Я понимал, что подслушиваю чужой, сугубо личный разговор, чувствовал, что краска заливает мне лицо, но уйти не мог. Какая-то сила не давала уйти.
      А Марина продолжала:
      - Ну, Гиви, почему же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Поругай меня как следует! Да, я дура, я кокетничала, флиртовала, но он мне не был нужен. Ты ходил мрачный, злой, ревновал, а я говорила себе: "Гиви меня любит". Только ты, только ты один существуешь для меня. Ну, почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. Я люблю тебя. Мы будем всю жизнь вместе.
      - Эх, Маринэ, Маринэ, что ты наделала. - В тихих словах Гиви прозвучали и горечь, и тоска, и безнадежность.
      Чьи-то шаги послышались в конце коридора. Я опомнился и быстро ушел в свою комнату.
      Долго я лежал в темноте, не зная, что теперь делать. Снова заняться, холодными логическими выкладками: "Гиви был тут, Виктор шел там?.. Где был Гиви двенадцать минут?"
      - Ты что в темноте? - сказал Олег, входя в комнату и пытаясь ощупью найти выключатель.
      Олег сел, закурил.
      - Как тебе удалось разобраться с ботинками Листопада? спросил он.
      Я рассказал о беседах с тетей Лизой и Петей.
      - Не было триконей, этим все решается, - закончил я.
      - Да, если это действительно так. Но у меня сомнения. Прежде всего поскользнуться можно и в ботинках с триконями, если ступить на чистый твердый лед. Маловероятно, но можно. Поэтому свидетельство Пети не вполне убедительно.
      - Но ведь тетя Лиза утверждает то же, что и Петя.
      - Это я понял, - продолжал Олег. - Но и тетя Лиза едва ли твердо помнит, в какой обуви был Листопад. Сейчас поясню. Когда речь шла о Петровиче, она рассказала, что при звуке сирены он вскочил и опрокинул стакан с чаем. Это мелочь, но мелочь, которая оставляет след в памяти. В случае с Листопадом такой яркой, запоминающейся детали не было, поэтому тетя Лиза могла ошибиться.
      - Хватит. Ты уже решил, что Листопад виновен, и слышать ничего не хочешь. Факты - ты их не видишь. Но Листопад был без шипов, понимаешь - без шипов. Откуда синяки?
      - Не кипятись, Игорь. С фактами, конечно, не спорят. Но, повторяю, поскользнуться можно и в ботинках с триконями. А тетя Лиза... Постой, разве не мог Листопад принести на кухню дрова, и лишь потом переобуться?
      Видимо, Олег находился под сильным впечатлением истории с защитой диссертации. Возможно, он примирился с мыслью о виновности Листопада и недоверчиво воспринимал все то, что ей противоречит. Я же не хотел расстаться с сегодняшним успехом. Разговор с тетей Лизой я в особенности с Петей убедил меня в невиновности Листопада. Мне казалось, что остается сделать один шаг - снять возможные подозрения с Гиви и этим исчерпать дело. Сомнения, высказанные Олегом, отбрасывали меня назад.
      Стук в дверь прервал наш спор. Вошла Марина.
      У нее были покрасневшие, заплаканные глаза. Густые, длинные волосы цвета спелой ржи причесаны наспех. На лице следы пудры.
      Марина молчала, не зная, с чего начать разговор. Ее пальцы нервно теребили край кофточки. Потом она закурила, тут же с непривычки закашлялась и с отвращением потушила папиросу.
      Наконец Марина заговорила:
      - Мальчики, происходит что-то ужасное. Гиви в отчаянии. У всех алиби, вы его подозреваете, но...
      - Почему, - перебил Марину Олег, - почему его, а не Листопада?
      Марина посмотрела на Олега, потом на меня. У нее был измученный взгляд.
      - Но Андрей Филиппович в тот день был в ботинках без триконей, - сказала она.
      - Откуда ты знаешь? - спросили мы почти в один голос.
      - Гиви мне сказал. Он это хорошо помнит.
      Мы с Олегом переглянулись. Кажется, одна и та же мысль мелькнула у нас. "Уж Гиви в этом вопросе верить можно. Листопад - вне подозрений. Но тогда..."
      - Мальчики, послушайте, - продолжала Марина. - Гиви не мог это сделать. Вы его совсем не знаете. Он не мог... Мы знакомы почтя три года. Он смелый, честный, благородный. Он не мог ударить ногой, подкрасться и ударить сзади, в спину... Понимаете, не мог!..
      Марина зарыдала.
      Мы пытались ее успокоить, говорили, что тоже не верим в виновность Гиви, дали ей воды. Марина сделала несколько глотков, ее зубы стучали о край стакана...
      - Но если это так, - продолжала Марина, несколько успокоившись, - то сделайте что-нибудь. Докажите, что он невиновен. Подумайте, вы же умные, вы можете. Я прошу вас.
      Кажется, она считала, что алиби - это любое доказательство невиновности.
      Марина посидела еще несколько минут и ушла.
      - Я действительно не могу поверить в виновность Гиви, нарушил молчание Олег. - Он мог встретиться с Виктором, вспылить, подраться, наконец, если хочешь, вызвать его на дуэль, как ни смешно это звучит в наше время. Но он не мог его ударить в спину... Удар сзади? Нет, это не Гиви!
      - Но как это доказать? Как доказать?! - воскликнул я. - Марина влюблена в Гиви, ее слова никого не убедят, а твои рассуждения о характере Гиви, о дуэли - подавно...
      Было уже поздно, Олег поднялся, чтобы идти к себе.
      Неожиданно появился Петрович.
      - Не спите, ребята? Так я и думая. Хочу с вами посоветоваться, - сказал он, тяжело опускаясь на стул.
      - Плохо идут дела у нас в лаборатории. Погиб человек, наш товарищ. Это кого хочешь выбьет из колеи. А тут еще выясняется, что погиб он не случайно. Вот и получилось работа стоит, коллектив распался. Кто-то с недоверием смотрит на Брегвадзе, кто-то на Листопада".
      - С Листопадом все прояснилось, - перебил я и рассказал то, что удалось узнать в течение дня.
      - Только непонятно, почему Гиви, зная, что Листопад в тот день не надевал ботинок с триконями, ничего об этом не сказал.
      Петрович задумался.
      - Видишь ли, Игорь, - сказал он немного спустя. Слишком прямо ты судишь о людях. Если знаешь, то скажи... А люди посложнее будут. Ты сопоставляешь факты, время, устанавливаешь, кто где был, кто кого видел. Короче - ты ведешь дознание. Может быть, надо было громко сказать, что тебе это поручено, но этого мы вовремя не сделали. Брегвадзе считает, что ты сам прыть проявляешь. Для пего помочь тебе - значит признать твою правоту. Вот он и молчит.
      - Так мне кажется, - добавил он после небольшого раздумья. - Но вернемся к главному. Я лично уверен, что если Бойченко кто н столкнул, так только какой- нибудь чужак. Никто из наших этого сделать не мог. Думаю, и вы со мной согласны.
      - Но что же вы предлагаете? - спросил Олег.
      - Положение сложное. Конечно, хорошо бы доказать, что и Брегвадзе совершенно чист, но как это сделать - подсказать не берусь. А в остальном - с дознанием пора кончать. Что могли - сделали. Теперь же надо в лаборатории порядок налаживать. Спрашиваете как? О гибели Бойченко постараться не вспоминать. Со всеми, включая Брегвадзе, восстановить нормальные отношения. Учтите, он не виноват, никто не доказал его вину. Хватит с этим. Надо делом заниматься. Вспомните, как было раньше. Работа кипела. Новые идеи предлагались. Спорили до хрипоты. А сейчас... Нет, с этим пора кончать. И вы, ребята, должны показать пример.
      Петрович попрощался и вышел. Его неровные шаги постепенно затихли в конце коридора.
      - А как же Гиви? - почти одновременно сказали Олег и я.
      Действительно, все будут спать спокойно, а он - с тревогой ждать весны, милиции, следствия. Если сейчас, по горячим следам, ничего не выяснить, то что можно будет сделать через полгода?
      ГЛАВА Х
      Рано утром налетел ураган. Дом содрогался и скрипел под ударами бешеных порывов ветра. Временами доносился грохот снежных лавин. Я проснулся. Опять те же мысли. Виктор! Какая ужасная, бессмысленная смерть! Гиви? Как доказать его невиновность? Как это сделать, прекратив разговоры о гибели Виктора в не получая новой информации?
      Когда я вышел к завтраку, почти все уже были на своих местах. Мне показалось, что климат лаборатории чуть-чуть потеплел. Возможно, это было следствием усилии Б. В. и Петровича. Быть может, разбушевавшаяся природа сблизила небольшую группу людей, затерянных в диких, пустынных горах. За столом шел не очень оживленный, но все же общий разговор об ураганах на Памире, о снежных лавинах - словом, безобидный разговор о погоде. И это уже было достижением по сравнению с предшествующими днями. Листопад, вероятно, знал, что вопрос о триконях на его ботинках теперь для всех ясен. Обычно молчаливый, в это утро он был оживлен и даже пытался шутить. Гиви же по-прежнему был угрюм и мрачен.
      Тетя Лиза подошла к нему, придвинула перец. Потом принесла из кухни кусок пирога, оставшийся со вчерашнего ужина, и положила на тарелку Гиви.
      - С вареньем. Попробуй, какой вкусный.
      Кажется, тетя Лиза подавала пример, как нужно себя вести.
      После завтрака я подошел к Гиви и спросил об усилителе, который он должен был отремонтировать.
      Трудно было рассчитывать на вполне дружелюбный разговор, но того, что произошло, я не ожидал.
      Гиви покраснел, его глаза стали совсем круглыми, усы топорщились.
      - Тебе зачем усилитель? Ты разве про усилители думаешь? - воскликнул он, все более повышая голос и энергично жестикулируя. - Если хочешь спрашивать, где я бил, что дэлал, сразу говори. Зачем притворяешься? Ты угадал - это я, я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его! Теперь ты доволен, да?
      Гиви оттолкнул Олега, который во избежание худшего хотел встать между нами, и выскочил из столовой.
      Начало вашего разговора осталось незамеченным. Но возбужденный голос Гиви в жестикуляция привлекли к вам общее внимание. Последние слова "я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его" слышали все.
      - Выходит, товарищ признался, - нарушил молчание Харламов.
      Эти слова, неожиданно прозвучавшие среди полной тишины, поразили всех, как удар грома. Вера и Б. В. недоуменно переглядывались. Петя смотрел на меня в ждал, что я скажу. Марина закрыла лицо руками.
      - Ничего он не признался, - громко сказал Петрович, понимать надо человека. Да если б и признался, то надо еще доказать, что он и впрямь виноват.
      В этот день из-за урагана Б. В. запретил выходить из лаборатории. Работы на Альфе и Бете были отменены, и я поплелся в свою комнату.
      Мои невеселые мысли были прерваны появлением Пети. Он был возбужден, глаза блестели, на щеках розовел румянец.
      - Игорь! Я придумал. Надо проверить след.
      - Какой след? Сколько дней прошло. Давно все следы снегом замело.
      - Ты не повял. След на спине, синяки. Ведь ты фотографировал. Надо посмотреть, подходит ботинок Гиви или нет.
      Я представил себе все трудности. Пленка заперта в сейфе. Как ее получить? Потом надо увеличить изображение до натуральных размеров, раздобыть ботинки Гиви, сравнить... И тем не менее это была идея. Идея, которая имела хоть какую-то перспективу.
      Через несколько минут я был у Б. В.
      - Борис Владимирович, я, кажется, недостаточно тщательно обработал пленку с фотографиями. Понимаете, волновался, торопился. Боюсь, что к весне она станет некачественной, покроется пятнами. Хорошо бы сейчас сделать увеличенные изображения. Тогда к нам не будет претензий.
      Я говорил нарочито спокойным, деловым тоном, стараясь не выдать своих истинных планов.
      Б. В. с сомнением посмотрел на меня, потом, после недолгого колебания, все же пленку достал.
      - Только будьте предельно внимательны и аккуратны. Пленку вернете лично мне.
      Вскоре мы с Петей заперлись в фотокомнате, установили на столе увеличитель и заложили в него пленку.
      - Включаем? - спросил я.
      - Чего тянешь, включай.
      Раздался щелчок тумблера, и перед нами появилось негативное изображение: на темном фоне группа светлых пятен. Я отрегулировал фокусировку, начал менять увеличение. Изображение росло и сжималось, пятна расходились и сходились. Как получить изображение в натуральную величину? Если б я звал, что эти пятна так важны, то, фотографируя, положил бы рядом с ними линейку или хотя бы спичечную коробку.
      - Ничего не выйдет, - сказал я упавшим голосом, - нет масштаба.
      - Почему не выйдет? Постарайся.
      - Пойми, пятна расплывчатые. Меняя увеличение, я могу подогнать изображение почти под любой ботинок. Могу под ботинок Гиви, могу под твой или свой.
      Вновь я был один в своей комнате в снова думал.
      Все неприятное, связанное с Гиви, концентрировалось вокруг двух отметок времени: в одиннадцать двадцать он вышел из лаборатории; в одиннадцать тридцать пять кто-то столкнул Виктора. Где находился Гиви в течение этого промежутка?
      - Ну, что ж, - продолжал я думать. - Как поступают физики в таких случаях? Если экспериментальные данные приводят к сомнительным выводам, то эти данные снова и снова проверяют. Значит, и мне надо перепроверить время.
      Одиннадцать двадцать - это было указано по часам Марины. Олег, как он потом мне сказал, в тот момент также посмотрел на часы. Значит, это время не вызывает сомнений.
      Необходимо, следовательно, проверить цифру - одиннадцать тридцать пять. Это время показывали часы Виктора, остановившиеся, как мы решили, от удара при падении. А что если часы, испортившись при ударе, продолжали идти, например, минут десять и лишь потом остановились?
      В часовых механизмах среди нас разбирался только Петрович. Меня он понял с полуслова.
      - Сам думал об этом. Нет, у Бойченко часы были высшего класса, с противоударным механизмом. Если такие часы портятся от удара, то, значит, поломка серьезная, скажем, кончик оси сломался, тогда они чуть покачаются и станут. Десять минут они ходить не будут. Если сразу не стали, значит, будут продолжать нормально ходить.
      Какая-то смутная мысль родилась в моей голове. Она постепенно росла, крепла, расталкивала другие соображения, выходила на первый план...
      - И долго они будут идти? - спросил я, хотя ответ мне был уже известен.
      - Долго ли? Пока завод не кончится, - ответил Петрович, пожав плечами.
      - Но послушайте, Сергей Петрович! Завод мог кончиться ночью. Часы показывали одиннадцать тридцать пять ночи! Мы нашли Виктора после полуночи. Часы могли остановиться за час до нашего прихода. Как я раньше не сообразил?! Эти одиннадцать тридцать пять никакого отношения к моменту гибели Виктора не имеют! Надо сейчас же посмотреть, сломаны часы или нет, надо их вскрыть...
      Я говорил быстро, волнуясь, чувствуя, что появился какой-то проблеск, выход из тупика.
      - Погоди, не горячись. Говоришь, ночью остановились? Кончался завод, и остановились?
      Петрович растерянно улыбнулся. Видимо, ему было неловко, что он сам упустил такую возможность.
      - Но вскрывать часы не хотелось бы, - продолжал он, - да и Борис Владимирович не разрешит. Скажет, что трогать нельзя, вещественное доказательство, весной, мол, приедут специалисты, тогда и разберутся.
      - Но, Петрович, простите, Сергей Петрович, ведь нельзя оставлять до весны лабораторию в таком состоянии. Если часы Виктора спокойно шли почти до полуночи, то с Гиви снимается самое тяжелое.
      - Кажется, есть выход, - сказал Петрович минуту спустя. Можно, конечно, попробовать завести часы и посмотреть пойдут ли? Но это не лучший способ. Во- первых, могут сказать: "Зачем крутили завод? Почему не оставили часы, как они были?". Во-вторых, пусть пойдут часы. Что это докажет? Когда они остановились, ночью или днем? Не ясно. Может, Виктор забыл их с вечера завести. А выход вот такой: помнишь, часы Виктора с календарем, через маленькое окошечко число показывают. Часовая стрелка за сутки два раза проходит циферблат, а число меняется только один раз - около двенадцати ночи. Что если, не вскрывая часов, чуть двинуть стрелки? Сдвинется число, значит, наверняка часы ночью остановились. Останется на месте - значит, днем. Потом стрелки можно вернуть в старое положение.
      Я готов был расцеловать Петровича. Через несколько минут мы уже были у Б. В., и я, волнуясь и немного путаясь, изложил ему суть дела.
      Б. В. выслушал меня, нахмурив брови, с явно недовольным видом пытался возражать, но в конце концов сдался. Он открыл сейф, достал часы. Мы подошли к окну. Б. В. выдвинул головку часов и начал медленно ее поворачивать. Минутная стрелка сдвинулась, а немного спустя дрогнуло - и сменилось число в окошечке. Часы остановились ночью! Никакого отношения к смерти Виктора их показания не имели.
      - Не понимаю, как можно было забыть, что часы дважды в сутки показывают одно и то же время, - сказал Б. В. Такая элементарщина. Откуда вообще взялась идея определить момент гибели Бойченко по его часам?
      С совершенно невинным видом я заметил:
      - Но это же ваша идея, Борис Владимирович.
      Б. В. растерянно посмотрел на меня, потом на Петровича. Воспользовавшись замешательством, я выскользнул из комнаты.
      После "опыта" с часами момент гибели Бойченко вновь стал неопределенным. Предположим, что преступление произошло примерно в одиннадцать двадцать пять. Тогда никто не сможет утверждать, что Гиви ждал Виктора на дороге. В это время он попросту спускался по тропинке. Но если допустить, что Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять или, скажем, сорок, то вновь возникает старый вопрос: где был Брегвадзе, что он делал в течение десяти - пятнадцати минут? Когда же погиб Виктор?.. Крик слышали несколько человек. Неужели никто не взглянул на часы? Да, конечно, никто! Чепуха! Зачем смотреть на часы, когда слышишь крик человека?
      Вечером я заглянул в радиорубку. Петя был за Своим любимым делом. Он часами просиживал у приемника, почти непрерывно меняя настройку, переходя от одного диапазона к другому. Поймать какую-нибудь дальнюю экзотическую станцию - вот что его прельщало!
      - Игорь, а я только что Бразилию поймал. Сначала музыка, а потом диктор сказал, вроде "иси радио Бразивиль".
      - Наверное, Браззавиль. Это не Бразилия, это Конго, Африка.
      - Конго? Ты уверен?
      Петя взял со стола тетрадку и что-то в ней исправил.
      - Смотри, - сказал он, протягивая тетрадь, - вчера вот Эквадор поймал. Тут уж без ошибок. Так и сказал диктор: "Радио Эквадор". Вот, смотри, записано: Эквадор, частота 7,24 мегагерц, время - 22 часа 48 минут. Тут уж я не ошибся. Южная Америка, вот здорово!
      Я с любопытством листал тетрадь. Каждая страница была аккуратно разграфлена вертикальными линиями. Без труда можно было установить, какого числа, в какое время, на какой частоте Петя слушал ту или иную станцию.
      - Зачем ты такую бухгалтерию завел?
      - У нас, у радистов, закон: как установил с кем связь, так немедленно все запиши: когда начал, когда кончил, частоту, словом - все подробности.
      - А когда с Москвой или Хорогом связываешься, тоже все записываешь? - спросил я с интересом.
      - Конечно. Тут уж я обязан. Специальный журнал есть.
      - Покажи. Любопытно взглянуть.
      Петя протянул мне журнал. Я быстро перелистал страницы. В день гибели Виктора сеанс связи с Москвой начался в одиннадцать часов и кончился в одиннадцать тридцать три.
      Я смотрел на эту запись, не веря своим глазам. Петя слышал крик Виктора минуты через две после окончания сеанса. Значит все-таки Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять?! Неужели круг замкнулся и все возвратилось к исходному положению? Снова проблема Гиви. Снова вопрос: где он был двенадцать минут? Я чувствовал себя как человек, который попал в глубокую яму, пытался выкарабкаться, почти достиг края и снова свалился на дно.
      - По каким часам ты определил время окончания сеанса? Часы были верные? Может быть, они спешили или отставали?
      Петя указал на большие часы, которые стояли на шкафу и весело тикали, как бы посмеиваясь надо мной.
      - Часы правильные, я их каждый день по московскому радио проверяю.
      Делать было нечего. Я вышел из радиорубки, не зная, что предпринять дальше. Какое удивительное совпадение! Часы Бойченко остановились ночью. Между их показанием и моментом его гибели никакой связи нет. И тем не менее часы показывают одиннадцать тридцать пять. Неужели они остановились ровно через двенадцать часов после падения, с точностью до минуты?! Нет, что-то здесь не так. Я вернулся в радиорубку.
      - Петя, послушай, ты действительно определил время окончания сеанса по своим часам?
      - А почему ты сомневаешься? Ведь вы же сами установили, что Бойченко погиб в одиннадцать тридцать пять, а сеанс я закончил минуты за две до того, как услышал крик. Вот и в журнале записано одиннадцать тридцать три.
      Что-то неестественное послышалось в голосе Пети. Я внимательно посмотрел на него.
      - Но тогда непонятно, почему ты никому не сказал о своей записи? Хотя бы тогда, когда мы еще не выяснили, что ты столкнулся с Петровичем. Покажи ты тогда журнал, и сразу было бы очевидно, что за две минуты до гибели Бойченко ты находился в своей радиорубке?
      - Мне бы не поверили. Могли сказать, что я подогнал время, сделал запись потом, вечером, на следующий день...
      - Что за чепуха! Ведь ты всегда можешь связаться с Москвой и попросить подтвердить твою запись. Раз есть правило вести журнал, то московский радист также записал, когда кончил с тобой говорить. Не так ли?
      Петя молчал, растерянно поглаживая хохолок на затылке.
      - Молчишь? - продолжал я. - Тогда слушай. Время гибели Виктора - одиннадцать тридцать пять - было определено неверно, произошла ошибка. Виктор погиб раньше. Выходит, что ты кончил сеанс связи после того, как услышал крик и побежал на дорогу. Как ты это объяснишь?
      "Виктор погиб раньше". Почему я так сказал? Не было никаких объективных данных. Но я не сомневался в невиновности Гиви, верил ему. А если так, то крик Виктора раздался через минуту-другую после ухода Гиви с Альфы. Не позже.
      - Ошибка? - Петя был явно смущен. - Ладно, Игорь, скажу по честному, все как было. Я забыл тогда записать время окончания сеанса, понимаешь? Принял последнее сообщение и попросил московского радиста позвонить моим, домой. А потом и задумался - вспомнил мать, сестренку... Услышал крик, выбежал... Дальше все знаешь. Остался у меня пропуск в журнале. Нельзя так: это - нарушение. Когда вы установили, что крик Бойченко раздался в одиннадцать тридцать пять, я отсчитал две минуты и написал в журнале одиннадцать тридцать три. Виноват я, сам понимаю.
      Петя стоял красный и пристыженный, как школьник, которого педагог уличил в неблаговидном поступке. А я не мог сдержать радость. Разгадка была близка. Я встал, подошел к смущенному парню, хлопнул его по плечу.
      - Ладно, подними нос. Свяжись побыстрее с Москвой и запроси; когда окончился тот сеанс.
      - Можно только завтра, в одиннадцать.
      - Ну, завтра, так завтра. И как узнаешь, сразу мне сообщи.
      На следующее утро время тянулось невероятно медленно. Я сидел за своей установкой на Альфе, делая вид, что готовлю опыт, а в действительности чуть ли не каждую минуту поглядывал на часы. Наконец появился Петя. Он с таинственным видом подошел ко мне и зашептал на ухо:
      - Одиннадцать двадцать. Москвич ручается. Точная запись в журнале.
      Я почти предугадывал этот ответ и все же почувствовал огромное облегчение, будто гора с плеч свалилась. Собрался с мыслями, потом подозвал Олега и Марину и все им рассказал. Собственно, рассказывать было не так уж много: Виктор погиб в одиннадцать часов двадцать две, двадцать три минуты. Гиви в это время, уйдя с Альфы и нигде не задерживаясь, спокойно спускался по тропинке.
      Марина сначала смотрела на меня, ничего не понимая. После переживаний последних дней до нее с трудом доходило, что все кончилось, что неприятности уже позади. Потом она расплакалась, неожиданно поцеловала меня, Петю, потянулась было к Олегу. Затем бросилась к Гиви, обняла его и, одновременно плача и смеясь, стала что-то сбивчиво объяснять.
      Наконец и до Гиви дошла суть дела. Он подошел ко мне, обнял и взволнованно сказал:
      - Спасибо, друг. Прости, я неправильно тебя понимал.
      Через несколько минут, когда возбуждение немного улеглось, Марина захлопала в ладоши:
      - Мальчики, идея. Предлагаю устроить сюрприз. Скоро обед. Вначале никому ни слова. После обеда Гиви подойдет к Игорю, обнимет его. Они сядут рядышком на диване и будут мирно беседовать. Представляете эффект!
      К началу обеда мы с невозмутимыми лицами сидели на своих местах. Однако деланное безразличие нам не удалось. Б. В. посмотрел на меня, затем на Гиви с Мариной, улыбнулся и сказал:
      - Ну, Игорь, видимо, кое-кому вы уже сообщили про "опыт" с часами. Вероятно, это всем интересно...
      Я встал и рассказал об ошибке с часами Виктора.
      - Вот н хорошо, - прервал меня Б. В. - Теперь все обстоятельства полностью прояснились. Никто из нас не может быть в чем-либо заподозрен.
      Но успех сегодняшнего дня, видимо, подстегнул сидевшего во мне чертика.
      - Я не вполне согласен. Если часы Бойченко не указывают, когда он погиб, то вопрос этот не снимается, отпадает лишь первый, ошибочный ответ. А вопрос ведь крайне важен, сказал я спокойным голосом.
      Б. В. хотел было меня перебить, но в ярости не находил слов.
      - Вы что, снова... - только и сумел он произнести.
      - Борис Владимирович, мне кажется, что Игорь не кончил, пусть договаривает до конца, - вмешался Петрович.
      Вот тут дошла очередь до записи в радиожурнале и до запроса в Москву.
      - Теперь все действительно ясно. Гиви вышел из Альфы чуть позже одиннадцати двадцати. Спустя примерно минуту, когда раздался крик, он спускался по тропинке. Никаких вопросов к нему быть не может. Что касается остальных, то новое время гибели Виктора для них ничего не меняет. Они по-прежнему вне подозрений, - кончил я.
      Кажется, все вздохнули с облегчением, когда я кончил свои рассказ. Б. В. успокоился, вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. Потом он вернулся на свое место, постоял с минуту, собираясь с мыслями, и попросил внимательно его выслушать.
      Он говорил о трагической гибели Виктора, о трудных днях лаборатории, о необходимости полностью включиться в работу и наверстать упущенное.
      - Нет сомнения, что Виктора столкнул в пропасть какой-то неизвестный, который пробирался в горах, боясь быть замеченным. Завтра я свяжусь с Хорогом и сообщу обо всем милиции. Пусть принимают меры. Вас, Игорь, прошу возможно быстрее подготовить подробное и последовательное изложение всех фактов, всей аргументации.
      ГЛАВА XI
      Вечером я сел писать. Надо было дать сжатое, последовательное и беспристрастное изложение фактов и доказательств. Вместо этого на бумаге появлялись обрывки рассуждений, сомнений, переживаний. Я начинал писать, зачеркивал, рвал написанное, снова писал и снова зачеркивал.
      Из столовой впервые за последние недели слышались оживленные голоса. Я направился туда и в коридоре столкнулся с Гиви.
      - Игорь, зайди ко мне. Маринэ хочет тебе кое-что рассказать.
      Мы зашли.
      - Маринэ, расскажи Игорю, что ты хотела...
      - Может быть, не стоит, - сказала нерешительно Марина, ведь все уже уладилось.
      - Нет, нет, расскажи, не надо скрывать.
      Я с недоумением смотрел то на Гиви, то на Марину. Что может она скрывать? О чем речь?
      - Понимаешь, Игорь, Виктора я знаю, то есть знала, давно. Еще когда я училась, он встречался с моей подругой. Ирка чудесная девчонка, добрая, отзывчивая. Мы жили с ней в одной комнате и...
      - Маринэ, ты разве про Иру хочешь рассказать?
      - Да, то есть нет, не про Ирку. Но я хотела сказать, что мы с Виктором дружили и, когда он совсем неожиданно приехал, я очень обрадовалась. Ведь здесь очень тоскливо, в особенности когда начинается зимовка. Чувствуешь себя оторванной от всего мира. А Виктор такой веселый, остроумный.
      Марина виновато посмотрела на Гиви и продолжала:
      - За два дня до его гибели мы гуляли. Виктор рассказывал о Москве, об общих друзьях. Потом я его спросила, как ему нравится у нас - природа, работа, товарищи, А он как-то странно ответил, что нравится, но не все люди хорошие.
      - Это все? - спросил я. - А что, собственно, скрывать? Кто-то Виктору больше нравился, а кое-кто меньше. Это естественно. Вероятно, он Гиви невзлюбил. Ну и что?
      - Нет, - покачал головой Гиви. - Виктор не про меня говорил. Пусть Марииэ подробно расскажет.
      - Ну, слушайте. Я спросила, как ему у нас нравится. Помню, что сказала: "Правда, какие хорошие люди здесь собрались?" А Виктор стал серьезным, помрачнел в так задумчиво ответил: "Хорошие, да не все..."
      Я тоже сначала подумала, что он Гиви имеет в виду, в разозлилась: "Тебе что, Гиви не по душе?" А он в ответ: "При чем тут твой Гиви? Не о нем речь, о другом... Только я не вполне уверен". Потом помолчал и добавил: "Давай не будем больше об этом. Не было этого разговора".
      Марина умолкла. Молчали и мы. Потом я спросил Гиви:
      - Почему ты попросил Марину рассказать об этой беседе? Ты связываешь слова Виктора с его гибелью? И почему сейчас, а не раньше?
      - Ничего я не связываю. Не мое дело связывать. Но такие вещи скрывать не надо. Зачем только мы про этот разговор должны знать? А почему раньше просил не рассказывать? Не понимаешь? Вы могли подумать, что Маринэ хочет меня чистым сделать, на другого тень бросить.
      В словах Гиви была известная логика, но от этого легче не становилось.
      - Мне кажется, что придавать особое значение словам Виктора не надо, - сказал я, подумав. - Кто-то ему не понравился. Ну и что? Может быть, он имел в виду Листопада? Во всяком случае, к его гибели они отношения не имеют.