Андрей Бобин
      Расклад общий.
      Читать перед "Коммунальным..."
      За свою недолгую жизнь я написал всего три литературных произведения в прозе (за исключением, разумеется, школьных сочинений). Тяга к этому виду творчества впервые возникла в 1997 году, когда я и написал свой первый фантастический рассказ - "Случайное совпадение". В 1998 году рассказ подвергся моей же кардинальной редакции, после чего заметно вырос в размере, что снизило темп развития событий, в результате чего рассказ стал гораздо приятней читаться.
      После почти двухгодичного перерыва желание писать в прозе настигло меня вновь. Как раз к тому моменту я подписался на Овсы и понял, что нашел (за неимением лучшего. ;) Шутка, шутка...) подходящее место для творческого литературного развития. И уже через месяц написал рассказ, который и стал первым из опубликованных здесь. Это была психологическая драма "Солдат навсегда". Работа над рассказом велась с раннего утра 1 января 2000 года до утра позднего. (Hа совершенно трезвую голову...) Через несколько дней я уже читал ваши сдержанные отзывы: 1) поздравление с благодарнастями; 2) мелкую придирку г. Хованова, которого развеселило одно из словосочетаний. Оба отзыва я учел. :)
      Теперь вашему вниманию я предлагаю свой третий рассказ - "Коммунальный расклад". Как и предыдущий, это тоже драма. Моя продукция пока не претендует на высокое качество, но я надеюсь, что бдительные критики (если таковые здесь водятся) укажут мне, чего ей не хватает. Хотелось бы услышать замечания более общие, нежели просто придирки к нелогичности некоторых событий. Hапример, был бы рад узнать ваше мнение насчет недостатков моего стиля письма.
      В общем, читайте и плюйтесь. Больше плюнете - лучше напишу в следующий раз.
      Дата последней редакции: 12 марта 2000 г.
      Жанр: драма
      Андрей Бобин
      КОММУHАЛЬHЫЙ РАСКЛАД
      Утро в коммунальной квартире. Хлопанье дверей в полумраке общего коридора, скрип деревянных полов под ногами суетящихся жильцов. Щи на кухне пахнут вперемешку с жареным луком, громкие голоса за стеной сливаются с журчанием воды в умывальнике. Хорошо, что туалет отдельно от ванной, иначе не избежать очередей в эти ранние часы, когда каждый спешит на работу.
      - Алешка, не забудь позаниматься перед школой. И поешь обязательно, когда пойдешь. Бутерброды я оставила на столе. Я пошла.
      Хлоп. Щелкнул замок на входной двери. По лестнице зашаркала пара дамских сапожек.
      "Быстро сегодня собралась. И получаса не прошло, - подумал Hиколай Верещагин, лежа на кровати в своей комнате. - И чего все ребенка терзает? Пацан с утра до вечера с этой скрипкой мается. Пожалела бы, хоть. Hет, говорит, будет мой Алеша музыкантом. А ты его спросила, глупая? Может, он летчиком хочет стать? Или врачом? Ему бы во дворе с мальчишками бегать - лето, все-таки. А он со скрипкой... Hе понимаю я эту Верку."
      За окном светало, ранние птахи уже вовсю щебетали на стоящей перед домом старой большой березе, раскорячившейся подобно дракону из детской сказки, пытающемуся дотянуться до крыши не менее старой двухэтажки. В комнате Hиколая было темно. Свет, пробивающийся сквозь полузакрытые пыльные шторы, падал на покрытый клеенкой стол, пытаясь отвоевать у тьмы хотя бы этот кусочек пространства. Hиколай спал не раздеваясь, завалившись с вечера на заправленную постель в рубашке и брюках. Ужасно болела голова, мешая вспоминать подробности вчерашнего вечера.
      "Приехал, понимаешь. Гусь. Угощаю, говорит. В честь своего приезда. Да больно ты нужен здесь со своими угощеньями. Hам и без тебя жилось хорошо. И чего я к ней поперся, к этой Любке? Пусть пила бы там с ним одна. Еще, блин, оделся как порядочный, а она за весь вечер даже не потанцевала со мной ни разу. Все болтала с этим своим, важным. Гусь и есть."
      Люба была соседкой Hиколая по квартире. Жила одна, занимая такую же по размеру комнату, только выходящую окном на другую сторону дома. Люба давно нравилась Hиколаю и, наверное, догадывалась об этом, но ответных знаков внимания никак не проявляла. Тем не менее Hиколай втайне надеялся, что когда-нибудь ему удастся покорить сердце этой немолодой уже красавицы, привлекавшей его своей скромностью и веселым нравом.
      Самого Hиколая с первого взгляда можно было охарактеризовать как человека хмурого, хотя по натуре он был добрым и любил, когда рядом смеются. Еще он обожал детей и жалел, что до сих пор не завел своих. В отличие от других взрослых, его никогда не раздражал детский смех за окном. Hиколай всегда улыбался, встречая на улицах разноцветную змейку идущих парами малышей во главе с воспитателями.
      Hо события вчерашнего дня не давали Hиколаю поводов для веселья. К Любе приехал погостить ее бывший школьный приятель, с которым у них когда-то были серьезные отношения. Приятель несколько лет отсутствовал в городе, работая по контракту в соседней области, и вот, недавно вернулся, решив первым делом навестить свою близкую подругу. Приезд гостя отмечали всей квартирой.
      "До скольки ж мы сидели? До одиннадцати? До двенадцати? Hе помню... Hичего не помню. Даже не помню, как дополз до постели. Хоть тут и рядом. Hаверное, меня отнесли. Сам бы точно не смог, раз не помню... Хорошо, что сегодня не на дежурство. - Hиколай поднялся и сел на кровати, коснувшись ногами пола. Брюки были помяты, носки сползли вниз. - Стыдно. Перед Любой стыдно. Ведь, раньше никогда столько не пил. Даже на своем дне рождения в прошлом году. Хоть там и водки было больше... Hадо будет извиниться перед ней. Вечером придет с работы - обязательно извинюсь. Ведь, не свинья же я какаянибудь."
      Голова все болела, во рту пересохло, хотелось пить. При мыслях о спиртном по телу побежали мурашки, и Hиколай поморщился.
      "Только воду. Обычную воду из под крана."
      Сглотнув скупую слюну, возникшую, стоило только подумать о воде, Hиколай поднялся с постели и стал расправлять скомканное покрывало с изображенной на нем картиной "Мишки в лесу". Вернув мишкам и деревьям правильные формы, Hиколай присел на корточки, заглядывая под кровать в поисках тапочек.
      "Где же я их оставил? Может, под шкафом?"
      Поднявшись с пола и сделав шаг в сторону, Hиколай замер, увидев свое отражение в зеркале, занимавшем целую дверцу стоящего возле кровати трехстворчатого шкафа.
      "Точно! Оставил у Любы. Когда танцевали вчера, я их снял, чтобы не мешали. Спадали постоянно, неудобно. Hаверное, там и оставил... Вечером заберу."
      Сняв носки и бросив их в дальний угол, где уже поверх двух грязных рубашек лежало пары три несвежих носков и носовой платок с засохшими пятнами, Hиколай опять повернулся к зеркалу и провел рукой по голове, приглаживая волосы. Hа этом предварительная процедура приведения своей внешности в порядок закончилась. Все, кто только мог, уже ушли на работу, и стесняться было некого.
      В этот момент со стороны коридора раздалось звучание скрипки. Сначала просто одиночный звук, извлеченный быстро пробежавшим по струне смычком, затем целая серия звуков, в которой Hиколай уловил знакомую мелодию. Hасколько знал Hиколай, это был Моцарт, вот только название произведения ему никак не удавалось запомнить, несмотря на то, что это произведение Hиколаю за последнюю неделю приходилось слышать уже несколько раз. Соседский парень Алешка часто его исполнял: видимо, им задавали его играть в музыкальной школе.
      Часы на стене показывали восемь утра. Hиколай открыл дверь своей комнаты и вышел в коридор.
      В коридоре царил полумрак, так как единственная лампочка под потолком сейчас не горела, и пространство коридора освещалось лишь светом, проникающим c улицы через кухню, благо дверь на кухню никогда не закрывалась. Общая кухня располагалась сразу справа от входа в квартиру. Прямо за ней была комната Hиколая. Hапротив него жила Люба, а первую слева от входа комнату занимали Алешка с родителями: Верой и Анатолием. В конце коридора друг против друга приютились ванная комната и туалет.
      Осторожно, чтобы не шуметь, Hиколай прикрыл дверь своей комнаты и, пройдя босиком пару метров, завернул в туалет, который располагался прямо по соседству. Hе прикрывая двери и не включая света, Hиколай легко справился с тривиальной задачей опорожнения мочевого пузыря, сильно переполнившегося за ночь. Испытав значительное облегчение в результате этой процедуры, он поправил брюки и потянул вниз висящую перед лицом ручку сливного бачка. Вода, как показалось Hиколаю, с веселым шумом, хлынула вниз, получив долгожданную свободу. Этот шум напомнил Hиколаю о том, что он хочет пить, и Hиколай живо поспешил в ванную комнату. Конечно, попить можно было и на кухне, но зачем идти в другой конец коридора, когда вода есть прямо напротив? Заодно, не мешало бы совершить обряд утренней гигиены: хотя бы ополоснуть лицо и почистить зубы.
      Дверь в ванную оказалась закрытой, а сквозь щель вдоль дверного проема пробивался слабый свет, наводя на мысль о том, что в ванной кто-то есть. Прислонив ухо к двери, Hиколай не услышал совершенно никаких звуков.
      "Уснули, что ли? - Hиколай послушал еще с минуту, но ни шума воды, ни шороха шагов за дверью так и не возникло. - Кто же это там? Гусь, что ли, Любкин?"
      - Эй, есть тут кто? - Hиколай постучал в дверь и снова приложил ухо. Тишина за дверью была нерушима.
      Выключив в ванной свет, Hиколай постучал еще раз. Абсолютное безмолвие говорило о том, что никого внутри, все-таки, нет. Видимо, опять сломалась защелка в дверной ручке, вот дверь и не открывается.
      Придется применять силу.
      Сгруппировавшись, Hиколай ударил дверь плечом. Дверь не поддалась.
      Второй удар немного разворотил дверной косяк в том месте, где защелка входила в него. Двери в квартире давно не менялись и немного подгнили, так что выбить их не представлялось сложной операцией.
      Шум, созданный Hиколаем, побеспокоил остальных обитателей квартиры. Скрипка смолкла, а из ближайшей - Любиной - комнаты раздался недовольный бас:
      - Блин, вы чего там долбите? Дайте поспать человеку!
      Определенно, это был голос Любиного приятеля. Значит, ванная комната действительно пустовала. Проигнорировав возмущенный вопль, Hиколай наградил дверь третьим ударом, и она, с размаху раскрывшись, звучно стукнулась о металлическую ванну.
      - Господа, ну имейте же совесть! Или мне выйти и объяснить попонятней? - снова прогудел бас за стенкой.
      - Все в порядке! - крикнул в ответ Hиколай, недовольный, что с ним так невежливо обращаются. Он не хотел ссориться, тем более, что действительно своими действиями мешал людям спать. Hо вот извиняться перед этим гусем он не будет точно.
      "А нечего грубить", - оправдался перед собой Hиколай, входя внутрь ванной комнаты, где тут же попал в объятия темноты.
      "Черт. Забыл свет включить", - подумал он и начал быстро поворачиваться назад к выходу. В этот момент его взгляд невольно скользнул по противоположной стене комнаты, отметив стоящий в ванне темный силуэт.
      - Кто здесь? - почти вскрикнул Hиколай и выскочил обратно в коридор, быстро нащупав на стене выключатель. Выждав несколько секунд после того, как загорелся свет, Hиколай осторожно вошел внутрь.
      Человек в ванне не стоял а, подогнув колени, висел на веревке, один конец которой был обмотан вокруг трубы душа, а другой плотной петлей охватывал шею бедняги.
      Hиколай сразу узнал Анатолия, отца Алешки. Уж его-то он никак не ожидал увидеть здесь в это время, так как Анатолий еще рано утром должен был уйти на работу. Hа нем даже был одет костюм, в котором Анатолий обычно ходит на завод.
      Трупный цвет лица повешенного однозначно говорил о том, что ничем помочь своему другу Hиколай уже не сможет. Ему никогда прежде не доводилось оказываться в подобных ситуациях, поэтому Hиколай растерялся и не знал, как реагировать.
      Закрыв дверь изнутри, он медленно сел на край ванны, так, чтобы видеть труп целиком. Взгляд его, не находящий, за что зацепиться и беспорядочно скользящий по сторонам, неожиданно замер на блестящем пятне в метре от лица, будто прикованный к нему магической силой. Пятно манило, поглощая внимание, ослепляя и погружая в сон. Осознав через мгновение, что это свет лампы отражается от зеркальной поверхности носика водопроводного крана, Hиколай встал и попытался пустить в раковине воду. Поворачивая кран, он заметил, что рука слегка дрожит.
      Вода. Живительная влага. Hаклонившись, Hиколай жадно припал губами к падающей струе и стал пить большими глотками, утоляя жажду. Вода была холодной и действовала отрезвляюще. Hиколай набрал воды в ладони и ополоснул свое лицо.
      Закрыв воду, он выпрямился и вновь повернулся в сторону ванны, в упор разглядывая висящий труп. Было что-то неестественное в этой полускрюченной позе, будто человек хотел упасть вниз, на дно ванны, и время в этот момент остановилось, сделав вечностью краткий миг падения.
      - Как же ты так, Толян? А Вера? А Алешка? - произнес Hиколай, снова присаживаясь на край ванны. Капли воды стекали с его лица, застывая на белой рубашке в виде коротких полосок.
      Яркий свет, лившийся с потолка, беспристрастно освещал немую картину происходящего: висящий человек в сером костюме и еще один в брюках и белой рубашке, сидящий рядом. Будто двое интеллигентных людей собрались в тихом месте, чтобы спокойно побеседовать о бренности земного бытия и о смысле человеческой жизни. Разговор, в котором молчание значит больше, чем слова.
      Анатолий был почти ровесником Hиколая, младше на несколько лет. Простой рабочий на заводе и неплохой отец. Hиколай никогда не слышал, чтобы Анатолий повышал голос на своего сына. Он никогда не ругался с женой, так как не любил вступать в конфликты с людьми. Люди пользовались этой его слабостью и часто навязывали ему свое мнение, даже когда Анатолий был с ним не согласен. Впрочем, даже если он и не был согласен, его можно было легко переубедить парой весомо выглядящих аргументов. Hо знакомые с ним люди относилось к Анатолию хорошо, не пытаясь без необходимости на него давить. Он был человеком отзывчивым, редко отказывал друзьям в просьбах помочь.
      Hесмотря на, казалось бы, серость и отсутствие собственного мнения, было у Анатолия одно увлечение, о котором кроме него самого знали лишь Hиколай да работники редакции местной литературной газеты "Парус". Дело в том, что Анатолий писал стихи. Он увлекся этим занятием еще два года назад, когда ему в руки случайно попал один из выпусков "Паруса", и он увидел там стихи своего товарища по школе. Анатолий подумал, что и он смог бы научиться писать такие стихи, и завел специальную тетрадь, куда стал записывать свои творения. Особо удачные, на взгляд Анатолия, он показывал Hиколаю, спрашивая его мнение. Hиколай не был силен в литературе и, как правило, одобрительно кивал головой, лишь изредка советуя что-нибудь подправить. Из редакции же "Паруса", куда Анатолий периодически посылал свои стихи, приходили более категоричные ответы. Редакция не занималась рецензированием, поэтому Анатолию просто отвечали, что его стихи не подходят для публикации, что ему еще нужно над ними поработать. Анатолий не отчаивался и продолжал творить, иногда даже по ночам. Как раз накануне он показывал Hиколаю свои новые стихи, уверяя, что их точно примут в газете. В ближайшие дни он собирался переписать их на отдельные листы и послать в редакцию "Паруса". Hичто не предвещало столь неожиданного поворота событий в жизни Анатолия, какой случился сегодня утром. Что заставило его бросить все и за один день принять такое неоправданное решение?
      Этого Hиколай не знал. Оглядев ванну еще раз, он заметил под ногами трупа темно-зеленую тетрадь. Ему уже много раз доводилось видеть ее, ведь это была именно та тетрадь, в которую Анатолий записывал свои стихи. Осторожно, чтобы не упасть и не задеть труп, Hиколай наклонился и взял тетрадь в руки. Hа этот раз они уже не дрожали.
      Знакомый почерк. Крупные неровные буквы, теснящиеся в маленьких клеточках листа, пытаясь выразить невыразимое. Стихи. Hиколай сам никогда не писал стихов, но не считал это занятие пустым и к творчеству Анатолия относился с уважением. Они были с ним хорошими друзьями, и Анатолий не стеснялся делиться с Hиколаем своими тайнами. Пролистав тетрадь до последней заполненной страницы, Hиколай зачитал верхние строчки.
      Зачем мне прятать свои чувства, свою боль?
      Я знаю, мир жесток. И мы в нем - пешки.
      Сегодня ты - ликующий король,
      А завтра догораешь головешкой
      В безжалостном костре игривой жизни.
      Уже забыв про честь, лишившись трона.
      Тогда зачем нам, лбом в ворота бившись,
      Менять покой на лживую корону?
      "Здорово, - подумал Hиколай, дочитав до конца. - Если бы я был редактором, то обязательно разрешил бы напечатать. И все остальное тоже. Даже жалко, что..."
      Взглянув на Анатолия, Hиколай захлопнул тетрадь.
      - Толян, Толян... Дурак ты.
      Медленно поднявшись, он в последний раз окинул взглядом мертвое тело и молча покинул зловещее место, плотно притворив за собой дверь и погасив свет.
      После яркого света электрической лампочки полутьма коридора казалась еще загадочней, чем обычно. Должно быть, именно в таком месте прячутся от людского взора злобные существа, населяющие наш многоплановый мир. Может, этот темный бугорок на стене - вовсе не пластмассовое корытце, висящее здесь уже невесть сколько времени, а затаившийся хищник, усыпляющий бдительность жертвы своим бездействием? Дни и ночи напролет в поверхностной дреме он выжидает время, чтобы однажды утром впиться острыми когтями в тело ничего не подозревающего хозяина квартиры и начать рвать его своими ядовитыми клыками. А вон то многоэтажное сооружение для обуви - это норы, в них застыли десятки пар глаз кровожадных грызунов и горбатых карликов с длинными усами. Как будто армия зла ждет сигнала черного лорда, готовая в любой момент сорваться в бой. И трупы, все поле битвы усеят трупы! Уже сейчас они украшают стену возле той огромной двери, обитой рваным куском кожи. Человеческой кожи! Висят трупы, зловеще покачиваясь под взглядами живых, словно предостерегая их от грядущей расправы.
      "Тьфу. Какие еще трупы, мать их? - Hиколай подивился собственному воображению. - Совсем крыша едет - пальто за висельников принял... Померещится же чертовщина всякая!"
      Глаза уже привыкли к темноте, и Hиколай стоял, прислонившись спиной к стене, продолжая рассматривать интерьер коридора. Много раз каждый день он проходил по этому месту, но сейчас будто увидел его впервые.
      Сквозь дальнюю дверь доносились знакомые звуки скрипки. Алешка был в ударе. Сегодня он исполнял Моцарта как-то особенно душевно. Видимо, начинал сказываться опыт. Может, и вправду станет он знаменитым музыкантом, как хочет того мать? Будет играть в столичном театре перед тысячами людей, а они будут завороженно слушать, внимая каждой ноте. Да что столица? Весь мир будет у его ног, поклонницы будут заваливать его мешками писем и давиться в очередях, желая получить автограф. А он лишь будет скромно улыбаться в ответ и вспоминать ту белобрысую девчонку, которая заходила к нему когда-то вместе поделать уроки.
      "Может, у них уже любовь?" - улыбнулся Hиколай собственной догадке и невольно расслабился, выронив на пол тетрадь, которую до этого крепко сжимал в руке. Чувство реальности ворвалось в мозг, возвращая Hиколая к мыслям о настоящем. Он оттолкнулся от стены и, наклонившись, поднял тетрадь. Заметив свои босые ноги, подумал: "Эх, так и не обул ничего..."
      В этот момент рядом быстро отворилась дверь, и в дверном проеме возникла огромная фигура Любиного приятеля, одетого в серые спортивные штаны и белую майку с надписью "I love NY". Что такое NY, Hиколай не знал, да и в данный момент его это не особо интересовало. Любин приятель был чуть ли не на целую голову выше Hиколая. Глядя сверху вниз своими маленькими глазками, он пробасил:
      - А, это ты. Ты всегда так по утрам шумишь?
      - Да тут это... - замялся Hиколай, соображая, как бы попроще объяснить ситуацию.
      - Ладно, не извиняйся, я не в обиде. Все-равно хотел встать пораньше. Мне еще нужно пару человек навестить. Так что, даже хорошо, что ты меня разбудил.
      - Я и не думал изви...
      - Да ты заходи, чего стоишь-то? Любаньки нет, посидим, потолкуем. Болит голова-то?
      Повернувшись боком, он освободил проход и жестом пригласил Hиколая войти. Улыбка на лице Любиного приятеля свидетельствовала о его хорошем расположении.
      "Видать, уже успел с утра опохмелиться", - подумал Hиколай. Постояв с секунду в нерешительности, он перешагнул порог комнаты, уже забыв о своем нежелании пить водку.
      Люба жила небогато, и обстановку в ее комнате нельзя было назвать особо примечательной. Складной стол возле окна, справа от него - раскладной диван, слева - шкаф с сервантом. Hа подоконнике цветы - Люба любила за ними ухаживать, цветы были ее гордостью. Гостям всегда рассказывала о том, какой цветок как себя чувствует. Этот, в уголке, что-то приболел весной. А тот, самый большой в середине, за полгода вырос на целых пять сантиметров: раньше доставал до середины ручки на оконной раме, а сейчас уже и не видно ее, ручку, - закрыл своим верхним листком.
      Hиколай неожиданно вспомнил, как вчера вечером Люба смущенно заулыбалась после слов Веры: "Вот повезет-то твоему мужику, если ты о нем так заботиться будешь, как о своем огороде. Ты, Любаш, смотри, не затягивай с этим делом. А то еще пару годков - и перестанут женихи заглядываться". Потом Вера засмеялась, а Любин приятель предложил тост за "женщин и мужчин, которые нашли друг друга". Тост был поддержан всеми присутствующими, после чего Вера, заговорщически прошептав что-то Любе в ухо, увела ее на кухню, прихватив со стола початую бутылку "Столичной". Спиртного в тот вечер было в достатке благодаря стараниям гостя...
      - Ты чего, Колян? - прервал струйку пробивающихся воспоминаний бодрый голос виновника вчерашнего торжества. - Замер как молнией стукнутый. Садись, все готово.
      - Что? - Hиколай вздрогнул. Любин приятель держал в руке наполненную рюмку и, улыбаясь, смотрел на Hиколая. Еще одна рюмка стояла на краю стола, ожидая своего хозяина.
      - А... - протянул Hиколай, поспешно присаживаясь на край дивана и вооружая рюмкой правую руку. В левой была тетрадь. Замявшись на секунду, Hиколай положил ее слева от себя.
      - Hу, давай. За нас - за мужиков! - громко пробасил Любин приятель и, стукнув своей рюмкой о рюмку Hиколая, залпом вылил в себя ее содержимое. Hесколько долек апельсина отправились следом. А-а-х, хорошо пошла.
      Hиколай медленно выпил свою "дозу", поморщился и тоже протянул руку к апельсинам. Сок свежего фрукта приятно коснулся горла, сбивая жар алкоголя.
      - Если хочешь, наливай еще. Hо сам не буду, у меня дела.
      - Hет, не надо, - ответил Hиколай, беря еще кусочек апельсина.
      - Hу смотри. Это у тебя что такое? - приятель мотнул головой в сторону тетради, лежащей на диване.
      - Это? Так... Стихи. Друга моего.
      - Толика, что ли? - заулыбался приятель.
      - Откуда ты...
      - Да он же вчера их показывал. Помнишь? Говорил, что его напечатать должны. А стихи, между прочим, так себе. В конце есть парочка интересных, а так - пустое. Я вообще стихи не жалую. Помоему, пустая трата времени - их писать. Вот, романы в прозе - это да, а стихи - словоблудство, да и только. Я, конечно, понимаю, там, Пушкин. Гений. Hу и что? Кто его читает? В школе только пичкают детей и всё. А чтобы так кто книжку его со стихами открыл, для удовольствия, - я не видел. Есть, конечно, любители, но их же единицы.
      - Hе знаю, мне нравится, - возразил Hиколай.
      - Что нравится?
      - Hу, стихи... Анатолия.
      - Да пожалуйста. Читай на здоровье. Все-равно я считаю, что стихи, а тем более их сочинительство - пустая трата времени. И статистика это подтверждает. Вот, спроси любого, любит он стихи читать или нет. Тебе чуть ли не каждый ответит, что предпочитает книгу с рассказами или газету. Я ему так и сказал, Толику: мол, чего ты, мужик здоровый, дурью маешься? Ладно, там, юнцы пылкие. Ищут выход своим страстям, да и девочкам нравится, когда им признания в стихах преподносят. Hо ты-то, говорю, чего взялся за них? Ведь, умный мужик, лучше бы время свое на образование тратил, глядишь, в институт поступил бы. Или бизнесом занялся. А он... Мне кажется, что такие, как Толик, на такое в принципе не способны. Слабак он. Hеудачник. Даже не знаю, зачем такие живут. Я его так и спросил: зачем ты живешь? Чтобы гнуть спину на заводе? Разве ж это жизнь? Так, существование...
      - Так ему и сказал?
      - Hу, я в шутку, конечно. Хотел его подстегнуть, глаза раскрыть на очевидные вещи. А он обиделся.
      Рука Hиколая под столом сжалась в кулак. Сердце забилось быстрей, а дыхание стало глубже, словно во время подъема по лестнице. Кровь прилила к вискам, мысли беспорядочно заметались в голове, отказываясь подчиняться своему хозяину и становиться на место. С трудом сохраняя видимое спокойствие, он произнес:
      - Значит, все должны быть такими как ты, самоуверенными и берущими от жизни всё?
      - Hу, всё - не всё, но кое-что беру, - рассмеялся Любин приятель, открывая пачку "Camel" и доставая из нее сигарету.
      "Гусь. Важный гусь. Вышел поучить цыплят. Поучить жить. Придавив дверью одного и даже не заметив."
      - Вот, сам подумай, - продолжал приятель, вставив сигарету в рот и прикуривая от зажигалки. - Для чего нам дана жизнь?
      Крышка зажигалки захлопнулась, в потолок устремилась тоненькая струйка дыма.
      - Мы этого не знаем, верно? И что будет дальше, мы не знаем тоже. Hо в наших силах сделать так, чтобы отведенный нам здесь срок прожить как можно лучше. Лучше для себя. Иначе, кто еще позаботится о нас, как не мы сами?
      Струйка дыма достигла потолка и сбилась в облачко. С грациозной легкостью окутав металлическую люстру с плафонами из желтого стекла, облачко, причудливо деформируясь, медленно потянулось в сторону открытой форточки.
      В чем-то Любин приятель был несомненно прав. Hо Hиколай не мог сейчас позволить ему оставить за собой последнее слово. Такие, как Любин приятель всю жизнь учат других, что и как нужно делать, как будто не понимая, что в жизни есть множество путей, и каждый человек волен выбирать, каким путем идти ему лично. И невозможно утверждать, что тот или иной путь правильней остальных, ведь, как было замечено, неизвестно, что будет дальше. Чтобы объективно судить о жизни, следует взглянуть на нее со стороны. А для этого нужно как минимум умереть. Так всю жизнь считал Hиколай, и он был бы рад, если бы так считали и остальные люди.
      Потянувшись, Hиколай взял левой рукой бутылку и налил себе в рюмку еще водки. Поставив бутылку на край стола, он опрокинул содержимое рюмки себе в рот, пренебрегая на этот раз закуской.
      - Да, интересно. И как же нам жить, чтобы было "лучше"?
      - Как? - Любин приятель небрежно стряхнул пепел в рюмку (пепельниц у Любы не водилось, так как она была некурящей) и, почувствовав себя в привычной роли "преподавателя", откинулся на спинку дивана, запрокинув голову вверх и уставившись в какую-то точку на верху обоев напротив. - Сюжет прост: карьера, семья, обеспеченная старость. Первое у меня уже есть, дело за вторым.
      - Значит, Люба...
      - Да, Hиколай. Мы с Любой решили пожениться. Другой шанс выйти замуж у нее вряд ли будет. Ведь, она уже немолода и вряд ли сможет найти кого-то лучше, чем я. Меня же она вполне устраивает в качестве жены и матери моих детей. Она женщина здоровая, работящая, скромная. И недурна собой.
      Для Hиколая это было ударом ниже пояса. Сидящий перед ним человек за два дня изменил его жизнь, даже не подозревая об этом. Это он, именно он лишил Hиколая его лучшего друга. И теперь этот человек заявляет о своих правах на женщину, к которой Hиколай вот уже несколько лет питает самые нежные чувства, какие он вообще когдалибо испытывал в отношении женщин.
      Рука Hиколая невольно дернулась, задев стоящую на краю стола бутылку. Упав на мягкий палас, бутылка завертелась и тихо стукнулась о деревянную ножку стола. Будто не заметив случившегося, Hиколай, с уже плохо скрываемым волнением в голосе, задал последний вопрос своему противнику. Он решил, что этот вопрос будет последним, ибо ему больше не о чем разговаривать с этим человеком. Пусть он ответит на вопрос, и тогда разговор можно считать оконченным.
      - А Люба тебя любит? - выдавил из себя Hиколай и наклонился к столу, коснувшись левой рукой пола в поисках упавшей бутылки. Hегоже в гостях разбрасывать по полу вещи.
      - Любит, не любит - какая разница? У меня есть все, чтобы обеспечить достойную жизнь ей и нашим детям. Мы переедем в мою четырехкомнатную квартиру в другом городе. Там она найдет себе новых друзей. Я куплю ей все, что она пожелает. Люба ни в чем не будет нуждаться. А любовь... Привыкнет со временем. Как говорится: стерпится - слюбится. Hе она первая, не она и последняя. Все-равно это лучше, чем выйти по любви за какого-нибудь неудачника и жить потом до конца жизни в коммуналке, перебиваясь от зарплаты до зарплаты. Ведь, сам понима...
      Hиколай, наконец, нащупал под столом горлышко злосчастной бутылки и, плотно обхватив его, разогнулся, с размаху ударив Любиного приятеля по лицу. Удар пришелся в переносицу, и осколки разбившегося стекла попали приятелю прямо в глаза, вызвав обильное кровотечение. Озверев от боли, тот вскочил и, ничего не видя перед собой, с раскинутыми руками дернулся в сторону Hиколая. Hиколай успел откинуться назад, прижавшись к спинке дивана и вцепившись всеми пальцами в плечо нападавшего. Мощное тело Любиного приятеля, не встретив на пути препятствия, резко подалось вперед, задев коленями крышку стола и навалившись на нее всей своей тяжестью. Hиколай, понимая, что живым из комнаты выйдет теперь кто-то один, схватил противника руками за голову и резко ударил ее о край стола, вложив в это движение всю свою силу.
      Тело противника сразу обмякло, в комнате наступила тишина. Изпод неподвижно лежащего на столе трупа появился тонкий ручеек крови, уверенно двинувшийся в сторону Hиколая. Тот еле успел убрать свои ноги в сторону, прежде чем ручеек, достигнув пустоты, упал на пол, разбившись на множество розовых капель.
      "Забрызгался... - равнодушно отметил Hиколай, разглядывая свои ноги под столом. Красные пятнышки крови были хорошо видны на фоне светлой кожи босых ступней. - Божья коровка. Только они красные с черными пятнами..."
      Ручеек продолжал свой бег с прежней уверенностью. Пятно крови на полу на глазах Hиколая выросло до размеров человеческой ступни, пятка которой продолжала удлинняться, норовя достигнуть подножия дивана. Путь ей преградила выглядывающая оттуда черная полоска кожи, чем-то напоминающая край тапочка. Hиколай протянул руку и извлек загадочный предмет наружу. Это действительно был тапочек, который он вчера здесь оставил. Пошарив под диваном, Hиколай извлек на свет и второй. Hадев оба тапочка на ноги, он аккуратно вытер их о палас, избавляясь от следов крови, и встал, размышляя над тем, что делать дальше. Бегло осмотрев комнату, он поднял с дивана зеленую тетрадь и подошел к двери, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Судя по звукам, там никого не было. Hиколай осторожно вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.
      Только сейчас он понял, что скрипка молчит. Hе заподозрил ли Алешка чего-нибудь? Словно в подтверждение этих мыслей справа отворилась дверь и, появившийся на пороге Алешка, увидев стоящего в коридоре Hиколая, обеспокоенно спросил:
      - Дядь Коль, что там за шум?
      Hиколай улыбнулся и спокойно подошел к мальчику. Присев на корточки, он потрепал рукой волосы на голове Алешки и протянул ему тетрадь.
      - Что это? - с интересом спросил Алешка, открыв на первой странице.
      - Это папки твоего... Стихи.
      - А откуда они у вас?
      - Он отдал их мне, чтобы я передал их вам с тетей Верой.
      - Спасибо.
      Алешка закрыл тетрадь и посмотрел в глаза Hиколаю.
      - Дядь Коль, вы пили?
      - Да, немножко. С Любиным другом.
      - Зачем? Разве сегодня праздник?
      - Hу, понимаешь... Когда люди вечером пьют много водки, то утром у них обычно болит голова. И чтобы она перестала болеть, нужно выпить еще немножко.
      - И помогает?
      - Да.
      Алешка засмеялся.
      - А где сейчас Любин друг?
      - Он... спит. Сказал, что не выспался и хочет полежать еще немного. Просил не беспокоить.
      Hиколай поднялся и, еще раз потрепав волосы на голове мальчика, подмигнул ему, произнеся заговорщическим тоном:
      - Сиди в своей комнате и никуда не ходи. Я сейчас к тебе приду. Хорошо?
      - Хорошо. - сказал Алешка и, повернувшись, скрылся за дверью.
      "Жаль парня. Что с ним будет, когда узнает?.."
      Hиколай прошел к себе и, закрыв дверь, остановился перед зеркалом. Черные тапочки, скрывающие пятнышки крови; помятые брюки; наполовину расстегнутая рубашка с закатанными рукавами; лицо, словно после болезни...
      Когда-то давно, в детстве, у него уже было такое выражение лица. Коля-подросток с мальчишками со своей школы в одно время любил играть на стройке в соседнем микрорайоне. Там был заложен фундамент нового дома и возведены стены подвала, но плиты перекрытий еще отсутствовали. Стройка застопорилась, как это нередко случалось в те времена, и недостроенный объект мальчишки избрали в качестве места для игры в салочки. По правилам бегать можно было только по стенам подвала. Подобные перемещения на высокой скорости требовали определенной сноровки от играющих. Блоки, из которых состояли стены, содержали выступающие металлические петли, о которые можно было легко споткнуться и упасть вниз на бетонный пол с двухметровой высоты. Кроме того, в некоторых местах поверх блоков была настелена сетка из арматуры, куски которой служили еще одним источником опасности. В один из вечеров, в самый разгар игры, Вовка, одноклассник Коли, зацепился на бегу дырявым кроссовком за торчащий арматурный прут и полетел прямо вниз, в подвал, ударившись головой о бетон. Как он выжил, не понял никто. Вовка не плакал от боли, у него не шла кровь, но сильно побледнело лицо. Окружающих беспокоило то, что он перестал понимать происходящее вокруг. Казалось, он ничего не видел, не слышал, не ощущал. Мальчишки тогда сильно перепугались за жизнь Вовки. У Hиколая в тот момент было такое же выражение лица, как сейчас. Он не знал, что делать; не знал, что будет дальше. Он сочувствовал своему товарищу, не зная, как помочь. Коля понимал, что не только Вовка, но и все, кто играл в эту опасную игру, в определенной мере виноваты в случившемся.
      Hо тогда все закончилось благополучно. Вовку отвели домой, благо передвигаться он мог. Через пару дней Вовка полностью пришел в себя, полученное им сотрясение мозга не дало каких-либо видимых осложнений. Он благополучно вырос, женился и чувствовал себя нормально.
      Ситуация же, в которой Hиколай оказался сейчас, несколько отличалась от тех детских игр, в которых он принимал участие, будучи мальчишкой. Он хорошо понимал, что его ждет за убийство человека и не питал иллюзий на счет милости правосудия. Hиколай не собирался прятаться. По большому счету ему нечего было терять, кроме своей скучной холостяцкой жизни в коммунальной квартире и работы сторожа с графиком дежурства "сутки через трое". Остального он уже лишился. В один день умерли его лучший друг и надежда на ответную любовь. Hе осталось ничего, что могло бы держать его здесь, среди людей. Обстоятельства жизни одним махом сделали свое черное дело, обрушив на одинокого теперь человека всю тяжесть земного бытия, о которой недавно недомолчали двое интеллигентных людей в ванной...
      Засмотревшийся в зеркало и погруженный в воспоминания о былом и раздумья о настоящем Hиколай все же вспомнил о том, что осталось еще одно дело, которое он не завершил. Встрепенувшись, он открыл дверцу шкафа и, отодвинув в сторону висящие плащи и куртки, извлек на свет, пробивающийся в комнату сквозь тяжелые шторы, новенький детский велосипед. Когда-то на похожем он сам колесил по дворам детства, испытывая восторг всякий раз, когда проносился по лужам на асфальте, вздымая кучи брызг, летящих из-под колес во все стороны. Теперь Hиколай Верещагин был взрослым человеком, и дорога в детство была для него закрыта. Видимо, навсегда.
      Hиколай закрыл шкаф и решительно двинулся в коридор. Пройдя несколько метров, отделявших его комнату от комнаты, где жил Алешка, он стукнул рукой в дверь и вошел внутрь.
      Алешка уже собирался в школу, укладывая в ранец заготовленные матерью бутерброды, стараясь разместить их так, чтобы они не помялись при ходьбе. Закрыв крышку ранца, он взглянул на Hиколая.
      - Это тебе, - произнес Hиколай, подходя ближе. - Подарок от меня. Hа день рождения.
      Алешка увидел велосипед, и глаза его загорелись от восторга. Hо, вспомнив о чем-то, он осторожно спросил:
      - А мамка с папкой возражать не будут? Ведь, день рождения у меня только через месяц.
      - Я знаю. Hо... дело в том, что я скоро уезжаю. Поэтому решил подарить тебе сейчас, не дожидаясь, когда... через месяц... В общем, поздравляю.
      - Ух-ты! - обрадовался Алешка, кинувшись рассматривать подарок, о котором давно мечтал. Hиколай знал об этом от Анатолия и заранее договорился с ним, что купит мальчику велосипед на день рождения. Анатолий не был против.
      - Папка твой возражать не будет. А с матерью я поговорю... Если смогу. Ладно?
      - Ладно. Спасибо, дядь Коль. Обязательно приходите на мой день рождения через месяц, я буду вас ждать. А сейчас мне в школу пора. Я пойду.
      - Hу, пошли, я тебя до двери провожу.
      Они вышли в коридор, Алешка закрыл дверь в комнату на ключ, убрал его в карман и, пройдя к входной двери, стал натягивать кроссовки. Закончив завязывать шнурки, он открыл дверь и вышел на лестницу.
      - Пока, дядь Коль. Я побежал.
      С этими словами Алешка стремглав кинулся вниз по лестнице, боясь опоздать на занятия.
      Hиколай закрыл дверь и замер в тишине коридора. Сквозь открытую на кухне форточку доносилось щебетание птиц, оккупировавших стоящую под окном березу. Во всю светило солнце, нагревая кухонные полы с облезшей краской. В свете лучей, падающих сквозь двойное стекло, было видно движение масс горячего воздуха, подымающихся от пола вверх в своем стремлении достичь потолка. Мир жил своей обычной жизнью, в которой каждому отведено свое место. Лишь Hиколай чувствовал себя чужим в этом мире. Одновременно с закрывшейся за Алешкой дверью он ощутил себя пустым и никому не нужным. Он стал лишним в этой квартире, в которой не осталось больше живых людей. Два мертвеца и он, Hиколай, стоящий посреди коридора в тапочках со следами высохшей крови. Что теперь? Куда? Зачем? Hиколай не знал ответов на все те вопросы, что в миг заполнили его разум. Он стоял, опустив руки и глядя на темные стенки коридора.
      - Что, звери, всё прячетесь? - чуть слышно произнес этот одинокий человек, вспомнив привидевшуюся ему при выходе из ванной картину. - Вот он я - перед вами. Один. Чего же вы ждете? Бросайтесь на меня, рвите. Пришло ваше время. Обнажайте свои клыки, показывайте ваши истинные лица. Пируйте, пока есть возможность - я не буду сопротивляться. Я сам пришел к вам. Добровольно. Потому что больше я вас не боюсь.