Но он выжил. В раннем детстве ему сделали отверстие в перемычке носа. Джубунджава перед этим положил ему на нос кусок льда и держал до тех пор, пока Гурмалулу не перестал чувствовать носа. Тогда он проткнул ему хрящ костяным шилом. Сделал большую дырку, потому что отец хотел, чтобы его сын был красивым. В дырку продели толстую палочку, чтобы заткнуть ноздри. Считается очень красивым, когда мужчина дышит через рот, а не через нос. как женщины.
Однажды Гурмалулу тяжело заболел. Это было тогда, когда они встретили группу белых, которые все чихали и вытирали свои длинные носы белыми тряпочками. Многие дни Гурмалулу чихал и кашлял. Какой-то демон поселился в его груди и душил его. Ему не хватало воздуха. Он весь дрожал. Его то бросало в огонь, словно во время лесного пожара, то он замерзал так, будто лежал на льду.
Тогда Джубунджава сказал:
— Белые демоны несут с собой смерть. После них остается смерть. Лицо смерти — это лицо белых. Белые — демоны смерти.
И, глядя на Гурмалулу долгим взглядом, добавил:
— Он не умрет. Вши все еще ползают по нему. Если они покинут его, значит, он обречен.
И Гурмалулу не умер.
Там, в лагере юношей, он научился всему, что должен знать и уметь настоящий мужчина: метать копье и бумеранг, делать наконечники, читать следы. Наконец пришло время обряда посвящения в мужчины. С того времени на груди его остались рубцы. Он доказал, что достоин стать мужчиной. Выдержал все испытания: голод, жажду и раны от каменного ножа, которые нанес ему Джубунджава.
Все напрасно! Потому что сейчас он должен умереть!
А вокруг расстилалась все та же степь, поросшая редкой травой. Кое-где высились огромные эвкалипты; некоторые уже цвели, и их кроны казались сейчас розовыми облачками, венчающими длинные белые стволы; другие должны были распуститься позднее. На востоке степь переходила в поросшую кустарником пустыню. Мёлга — колючая акация — росла в обширных непроходимых зарослях кустарника, где прячутся ящерицы, змеи и птицы. Из ее веток черные люди делают свои копья и бумеранги. А еще дальше на восток начиналась настоящая пустыня с волнистыми дюнами.
На песке росла дьявольская трава спинифекс, через которую и кенгуру боятся проходить. Далее на восток, юг и север простиралась каменистая пустыня, на которой вообще ничего не росло. На западе возвышались горы, обиталище Радужной Змеи. Но это было за пределами района, в котором охотилось племя Гурмалулу. Оттуда пошел «белый потоп». Так Джубунджава называл побеление листвы. Сначала люди радовались, потому что, оставшись без корма на западе, все животные переместились сюда. Никто не помнил прежде такой охоты. Никто прежде так не объедался. Животные бродили почти возле самого селения. Вот и сейчас, куда бы ни устремлял свой взор Гурмалулу, всюду он замечал то кенгуру, то эму, то муравьеда или ехидну, то одичавшего верблюда, козу или осла. Они не бежали от засухи. Да ведь кенгуру выдерживает без воды до трех лун. Даже когда они пасутся там, где есть ручьи, и то пьют раз в пять дней. А вслед за ними шли и дикие собаки динго, приползали змеи, ящерицы и скорпионы, прилетали жуки. Деревья почернели от птичьих стай: розовые и белые какаду, зеленые волнистые попугайчики, пестрые нимфы, совиные попугаи.
— Хорошая дичь! — говорили люди.
А Джубунджава отвечал:
— Столько много дичи — не к добру!
Хотя люди ему и верили, но все же были довольны. Не всегда бывает столько еды. А что потом будет — об этом они не задумывались. Вот и сегодня мужчины отправлялись на охоту. Растянулись цепью. Загонят кенгуру в западню, а там самый ловкий охотник племени пронзит его своим копьем. Раньше, когда у него еще не тряслись руки от чрезмерного употребления виски, Гурмалулу тоже ходил на охоту. Это он, Гурмалулу, умел свистом подманивать эму; подбрасывая горячие угли в норы опоссумов, заставлял их вылезать наружу. Это он, лучше, чем кто-либо другой, мог вытаскивать, не оборвав, из земли трехметровых дождевых червей. Женщины сейчас уже не выходили со своими колышками для рытья. Сейчас, когда было столько мяса, мужской еды, не было нужды в женской пище, в корнях, травах и зернах.
Возле его навеса сидела Руби. Она уже выглядела вдовой. Голова у нее была посыпана пеплом, к телу прикреплены зеленые веточки. Она подбрасывала в костер смолистые ветки эвкалипта и окуривала себя их дымом. Ногтями она в кровь изодрала лицо и все тело. Для нее, как и для всего племени, он был уже мертв. А Руби была хорошей женой. Она приносила ему много пищи. Гурмалулу взял ее, как полагалось по старому обычаю. Молодой воин, красивый и сильный, с нависающими над глазами черными бровями и приплюснутым носом, с большим красивым ртом с толстыми губами, с волосами, собранными на затылке, заплетенными палочками и травами и посыпанными красной пылью, с телом, разрисованным черной и белой глиной, Гурмалулу стоял тогда в одном ряду вместе с шестью другими юношами племени. Они ждали перед хижинами соседнего селения, откуда навстречу им вышли девушки, предназначавшиеся им в жены, и теперь каждая стояла перед своим избранником, наряженная и желанная. Напротив него стояла она. Руби. Глядя на него, она то улыбалась, то бледнела. Брачный обряд весьма суров. Не каждая невеста выживает после него. По знаку старейшины каждый молодожен обрушивает на голову своей избранницы древко копья и относит ее, потерявшую сознание, в свадебную хижину. И Гурмалулу ударил Руби. Но до сих пор ни разу не пожалел об этом.
А сейчас он должен был умереть! Точнее, он уже был мертв. И его Руби — вдова. Теперь уже не он, а его братья, другие отцы будут рисовать на песке следы зверей, обучая его сыновей, которые сейчас испуганно выглядывали из-за хижины. Они смотрели на него, но приблизиться не смели. Потому что Джубунджава, торжественно восседавший перед своей хижиной, с длинной белой бородой, грубой как корневище спинифекса. следил за тем, чтобы никто не преступал закона.
— Белые несут зло! — так говорил Джубунджава. — Поэтому черные должны избегать белых. Им нельзя селиться в резервациях, им нужно вернуться в пустыню, подальше от белых!
А Гурмалулу продал свою душу белым. Не послушал старого Джубунджаву. И поэтому сейчас должен был умереть.
Всегда чего-то не хватало Гурмалулу. Вечный скиталец, как все черные люди, он решил посмотреть, как живут белые. Поэтому и пришел к белому колдуну, у которого было сто женщин. Звали его Мис-Си-Онер. Он купил у их племени сто девушек, но не жил с ними и не требовал, чтобы они носили ему пищу, а сам их кормил и только учил их писать какие-то знаки на бумаге и петь. Пришел к нему Гурмалулу, а тот показал ему крест, который всегда носил на шее, и сказал: «Это Иисус-тотем. Самый сильный тотем!» Затем он заставил Гурмалулу одеться в одежды из плотной хлопчатобумажной ткани и креститься. За это он давал Гурмалулу пищу и не требовал от него ничего другого. Хотя ему было и хорошо там, Гурмалулу не долго прожил у миссионера. Дух бродяжничества не давал ему задерживаться на одном месте. Он ушел и стал пастухом на одной ферме. Потом сбежал и оттуда. Нанялся рубить тростник. Не долго пробыл и на этой плантации. И снова вернулся к колдуну с сотней жен. Тот даже не рассердился на него. Он разрешил ему делать бумеранги и деревянных кенгуру, которые продавал иностранцам, а на эти деньги покупал еду для всех. Однажды приехал к ним «художник».
Так белые называют людей, которые рисуют не священные чуринги не дереве, а картинки на бумаге. И изображают не духов и демонов, не тотемы, а поля и деревья, горы и пустыни. Было очень смешно. Однажды и он сам попробовал рисовать. «Художник» дал ему лист бумаги и краски. И ничего у Гурмалулу не получилось. Он только все размазал. Но Гурмалулу не отчаялся. Когда они вернулись в миссию, он потребовал от Мис-Си-Онера новых листов и красок. Старик купил ему все это и оставил его заниматься рисованием. Гурмалулу мазал и рвал листы, мазал и рвал. Иногда, по воскресеньям, потому что только тогда это разрешалось, он ходил в кино. Он очень любил фильмы про ковбоев, которые только и делали, что стреляли и убивали друг друга сотнями.
И вот однажды (эх, лучше бы никогда не приходил этот день!) в миссию пришел мистер Том. Постоял у него за спиной, посмотрел на его мазню и спросил:
— Есть у тебя другие рисунки?
— Нет! — ответил Гурмалулу. — Я их рву.
Тогда мистер Том сказал:
— Больше не будешь их рвать! Будешь отдавать их мне. Уедешь из миссии. Станешь великим. Как Наматжира.
Гурмалулу слышал кое-что о всемирно известном черном живописце, ставшем академиком. Он был единственным туземцем, для кого власти сделали исключение, разрешив ему жить в Алис-Спрингс. Но он не согласился. Поставил условие, чтобы пустили все его племя, которое он кормил и поил. И так как ему отказали в этом, купил легковую машину и грузовик с прицепом, чтобы возить свое племя. Превратил их в моторизованных кочевников. Гурмалулу слышал также, что Наматжира покупал всем своим близким спиртное, хотя белые этого и не разрешают. Не знал Гурмалулу только, что значит «великий».
— У тебя будет много денег, — пояснил мистер Том.
— А зачем они мне? Мис-Си-Онер хорошо меня кормит.
Однако мистер Том так просто не сдавался. Он отвел Гурмалулу в свою машину и угостил его виски. Никогда раньше Гурмалулу не пробовал такого питья. Голова его затуманилась. И все вокруг стало красивее. Даже белый мистер Том уже не казался таким противным со своим длинным носом и ртом-щелью. Он уже не ощущал дурного запаха, который исходит от всех белых людей. И он ушел из миссии. Вернулся в свое племя. Начал рисовать. Мистер Том приходил каждую неделю, приносил ему бумагу и краски и уносил с собой то, что приготовил для него Гурмалулу. За каждый рисунок он оставлял по бутылке виски. Гурмалулу пил и угощал подряд всех мужчин, женщин и детей. И они пили и веселились. Только Джубунджава недовольно ворчал:
— Вот что приносят белые! Смерть и виски! И охотники уже не могут держать копье, не могут метать бумеранг.
Но спирт был сильнее его гнева. Поэтому никто его не слушал.
Однажды в селение пришел Джонни Кенгуру. Его звали так белые, хотя он и не был из тотемной группы Гурмалу-лу. Он пришел с пустыми руками.
— Мистер Том не хочет больше твоих рисунков. Их не покупают.
— Почему ты не принес виски?
— Нет рисунков — нет виски!
— А что будет делать Гурмалулу без виски?
Джонни Кенгуру наклонился к нему и прошептал на ухо:
— Знаешь, что хочет мистер Том, — чтобы ты рисовал ему чуринги!
— Нет! — прохрипел Гурмалулу, задрожав от ужаса.
— Тогда не будет и виски!
Джонни Кенгуру ушел. Как сказал, так и сделал. Не оставил ни одной бутылки.
Гурмалулу едва выдержал два дня. Он уже никого не хотел слушать, ни на кого не хотел смотреть. Раньше он никогда не поднимал руки на Руби и детей, а сейчас бил их, если они попадались ему на глаза. И не выдержал. Тронулся в путь через пустыню. Нашел мистера Тома и сказал ему:
— Дай виски! Буду рисовать тебе все, что захочешь. Буду делать все, что захочешь. И чуринги. Только не знаю, как они рисуются.
Мистер Том разозлился.
— Пойдешь туда, где вы их прячете, возьмешь две-три штуки. Будешь на них смотреть и сделаешь другие такие же.
— Закон не разрешает ходить в Священное хранилище. Закон не разрешает брать чуринги. Племя наказывает за это.
— Некому будет тебя наказывать. Потому что ты покинешь племя. Поселишься тут, рядом. В хижине, полной бутылок виски. Будешь пить, сколько захочешь. Только делать будешь то, что я тебе прикажу.
Гурмалулу протянул дрожащую руку.
— Дай выпить! Не могу больше!
— Нет! — отвел руку с бутылкой мистер Том. — Сначала обещай!
— Согласен! Дай! — прохрипел Гурмалулу, задыхаясь от невыносимой жажды.
И вот поэтому Гурмалулу должен умереть! Потому что послушался белого человека, потому что не убил его, а продался ему ради виски.
Он двинулся в обратный путь. И пошел к Священному хранилищу. Все знали, где оно находится, но никто не осмеливался ходить туда один. Туда приходят только, когда собираются все мужчины племени, чтобы заклинать духов о ниспослании богатой добычи и плодовитости их женщинам. Они складывают перед Хранилищем магические знаки из священных палочек нуртунджи и начинают распевать тайные сказания племени, которые не должны слышать ни женщины, ни дети. Так они поют и танцуют танец тотема кенгуру.
Гурмалулу пролез сквозь узкий проход между каменными плитами, ожидая, что земля вот-вот обрушится и похоронит его. Но ничего не произошло. Он взял три-четыре дощечки, испещренные магическими рисунками. И они не обожгли ему руки. Гурмалулу хорошо знал эти дощечки. Сделать их совсем просто. Каждый ребенок может так нарисовать. Черточки изображали руки фигурок, кружки — их головы. Здесь нарисовано было все — и то, что видно, и то, что не видно: и проглоченное питоном кенгуру, и спрятавшийся за деревом охотник, и червь в земле, и рыбы в воде.
Гурмалулу сказал мистеру Тому, что не знает, как рисуются чуринги, только для того, чтобы отговориться. А он знал. Знал и как подготавливать эвкалиптовую кору, как ее нагревать, а потом придавливать камнями, чтобы распрямить. Знал он и как наносятся краски. Он мог сделать себе и камень с ямками для красок, была у него и раковина улитки для воды. Красками служили комок охры, уголь и белая глина, а кистями — измочаленная эвкалиптовая кора.
Неожиданно он заметил, как из-за скалы напротив высунулась чья-то голова, которая сразу же скрылась. До сих пор он все надеялся, что никто не заметит его кражи. Сейчас эта надежда пропала. Человек за скалой был врагом. Он расскажет все Джубунджаве. Не раздумывая долго, Гурмалулу метнул свой бумеранг. Бумеранг не боевое оружие. Он служит только для охоты на птиц и мелких животных, которые обитают на деревьях. Вращаясь, словно самолетный пропеллер, бумеранг с жужжанием понесся вперед, взвился вверх в воздух и потом свернул влево и вниз и скрылся за скалистой громадой. В этом-то и преимущество бумеранга — поражать закрытые цели.
Гурмалулу бросился к скале. Нгалбара лежал лицом вверх. Бумеранг поразил его в затылок. Обезумев от страха, убийца замел свои следы метелкой из травы и бросился бежать подальше от племени, прижимая к груди драгоценные чуринги. Когда он добрался до пустыни, то поджег степь, чтобы огонь стер следы его преступления. Потом он заснул.
А когда проснулся, увидел себя в окружении всего своего племени. Сам бывший следопыт, он не удивился, что его нашли. В руках Джубунджавы была магическая кость.
Несчастный знал, что можно спастись от ножа, от копья и от пули, даже от укуса бабура — но только не от магической кости. Когда видишь, что она направлена на тебя или на твою подстилку — ложись! Не надейся ни на что!
И сейчас он должен умереть! Потому что послушался белого человека, вместо того чтобы убить его.
А бессмертный мальчик Табала все не подавал голоса, оттягивая его конец...
Рано утром
сгорела хижина Билла Скитальца, а под дымящимся пепелищем нашли ее хозяина с ножом в спине. Загорелась ли она во время драки или от какой-нибудь выпавшей из очага головни, или же ее специально поджег убийца, чтобы замести следы, неизвестно. За день до этого Билл нашел огромный опал. Плотник Фред шлифовал его два часа. И когда он закончил работу, все подходили посмотреть и цыкали языками. Такой драгоценности никто раньше не видел. Казалось, это был не опал, особый вид кварца, а само солнце, маленькое черное солнце, засиявшее бесчисленными радугами сквозь мглу смоляного водопада. Билл Скиталец зарекся, что он не будет больше работать ни одного дня. Все, на следующее утро он сматывается отсюда. И тогда — конец нищете! А впереди только роскошь и легкая жизнь!
Вечером, когда он снова достал опал из коробочки, все опять заахали, восхищенные чудесным камнем, который и в темноте продолжал светиться неописуемым черным сиянием.
— Ночной опал! — тоном знатока отрезал Фред. — Если положить его перед фотопленкой, на ней останется след. Вот это и есть самые дорогие опалы в мире! Считай, что у тебя «Роллс-Ройс»!
Все знали, что есть «дневные» и «ночные» опалы. Знали они также, что «ночные» опалы ценятся дороже. Имея такой камень, Билл Скиталец мог навсегда покончить с бродяжничеством. Одни откровенно завидовали ему, другие просто считали счастливчиком. А когда он отправился спать, все они бросились в свои плахты и копались там до зари. Богатая находка распалила их жадность.
Том Риджер протолкался через толпу и прутом стал разгребать тлеющие угли. Остальные взялись ему помогать. Напрасно. Кроме одной испекшейся змеи, они «ничего не нашли. Наверное, под каждой хижиной под кучей сухой травы грелось по нескольку змей. А драгоценный камень исчез, словно сгорел в огне. Ясно, что его прибрал к рукам убийца.
И тут произошло нечто удивительное. Те, кто совсем недавно считались товарищами, соратниками в одном общем деле, чуть ли не братьями, вдруг оказались врагами, разделенными невидимой стеной подозрительности и страха. Убийца был среди них — может быть, им был тот, кто сидел рядом с тобой, а может быть, и тот, кто делил с тобой кров. Он здесь и выжидает, когда и тебе посчастливится или не посчастливится, как Биллу, найти камешек стоимостью в человеческую жизнь. Тогда и тебя найдут с ножом в спине под сгоревшей хижиной.
Том Риджер все еще представлял здесь власть. Но и без официальных своих прав он смог установить контроль над этой разношерстной толпой. Инспекторского значка здесь было мало. Сила и авторитет были абсолютно необходимы для того, чтобы держать в руках этих искателей опалов, которым сам черт не брат, во главе с открывателем месторождения Джонни Кенгуру. Хотя честь открытия и не давала Джонни никаких выгод, все, тем не менее, считали его вроде как собственником залежей. Так, негласно признаваемая всеми, эта группа стала чем-то вроде своеобразной внутренней милиции. Эти здоровяки организовали ночную охрану поселения, они первыми обследовали все глухие места, прежде чем туда отправлялись искатели. На них были обращены взоры всех. И совершенно естественно, просто благодаря тому, что он раньше был помощником инспектора, в этой группе оказался и Крум Димов.
Он даже не стал брать отпуск, а просто телеграфировал о своей отставке и, не дожидаясь ответа, приехал сюда вместе с Марией. Не зря ведь говорят, что птичка счастья два раза на одно плечо не садится. Либо он разом поправит здесь все свои дела, либо пропадет совсем. А Мария была сама не своя с тех пор, как узнала о существовании бесхлорофилловых растений. Может быть, она его даже не слышала, когда он сообщил ей о своей отставке. Вместе с ними приехал сюда и следопыт Бурамара, который не пожелал расставаться со своим недавним шефом. Какая-то молчаливая, скрытая привязанность возникла за последний год между добродушным полицейским и мрачным, замкнутым метисом. Никто не знал, откуда он. Ему разрешили жить в городе, потому что не было сомнений в том, что он метис. И цвет кожи, и маленький, с тонкими губами рот, и лицо — все говорило о примеси белой крови. При этом никто не слышал ничего дурного об этом сорокалетнем молчуне, который двадцать лет назад сам предложил полиции свои услуги следопыта. Тогда вся Австралия была потрясена страшным убийством дочери одного фермера. Полицейским собакам не удалось напасть на след преступника. Бурамара пришел сам и сказал инспектору: «Я найду убийцу!» И через две недели он действительно привел его в наручниках. Он шел по пятам убийцы в пустыне, выследил его и, наконец, когда тот валился с ног от усталости, настиг и, пока тот спал, связал его.
Время от времени черная кровь его прадедов пробуждалась и в нем. Тогда он исчезал на месяц-два, а потом снова возвращался, чтобы с еще большей страстностью взяться за работу.
Сейчас Бурамара и Мария бродили по окрестностям и собирали образцы растений, пораженных этой странной болезнью. Лишь они двое из всего лагеря не интересовались опалами, в то время как Крум Димов словно обезумел. Он рылся в земле с раннего утра до позднего вечера. Возвращался, валясь с ног от усталости, наскоро ужинал и засыпал, когда Мария еще рассказывала ему о своих находках. И все впустую: ни одного опала. Только глина и гравий. И Крум был среди тех, кто еще вчера завидовал Биллу Скитальцу. Один такой камешек мог бы решить дело с тем проклятым чеком.
Том Риджер спросил:
— Ну, что вы думаете?
— Ничего не думаем! — огрызнулся Скорпиончик. — Ты начальник, ты и думай!
— Сейчас я вас послушаю. А потом решу.
— Нечего решать! Раз ты милиция, будешь нас охранять, а не справишься, выберем другого.
— Споры здесь не помогут! — вмешался Крум. — А ну-ка, говорите, кто что видел, что слышал?
Присутствующие переглянулись. Пожали плечами. Тут выступил вперед один сморщенный старичок. Все звали его Пастором, так как он утверждал, что когда-то изучал богословие.
— Опалы меняют свой цвет, — почти прошептал он. — Здоров их владелец — один цвет. Болен — другой.
— Что это имеет общего с убийством! — отмахнулся от него Том.
— Как что? — оскорбился Пастор. — Вчера вечером, когда я посмотрел на опал, говорю покойному, да простит его бог: «Билл, вроде в камине краснеет что-то. На кровь вроде похоже». И вот...
— Глупости! — грубо оборвал его Том.
Но тут несколько человек шумно запротестовали:
— Никакие не глупости!
— Всем известно, что драгоценные камни могут предсказывать будущее.
— И лечат!
— У них магические свойства. Изумруд, например, лечит от ипохондрии.
— А ты-то знаешь, что такое «ипохондрия»? — с издевкой спросил его другой.
— Не важно! Важно, что лечит. Аметист предохраняет от пьянства. Бирюза приносит счастье в любви.
— А агат предохраняет от сплетен и землетрясений...
— Это что, одно и то же — сплетни и землетрясения?
— Рубин вызывает страсть, топаз — ревность, аквамарин — нежность.
— Драгоценные камни получаются из радуги.
— Нефрит защищает от удара молнии...
Тому едва удалось остановить этот бессмысленный поток высказываний.
— А какой камень предохраняет от ножа?
Люди вдруг смолкли, вспомнили, зачем они собрались. Джонни Кенгуру сказал:
— На этом месте аборигены продырявили мое одеяло копьями.
— Они не убивают ножами, — подтвердил Крум.
— Каждый убивает тем, что ему под руку подвернется.
— Не всегда. Исследованиями установлено, что англичане и бельгийцы предпочитают яд. Индусы и те, кто жили в Индии, — удушение, американцы и белые австралийцы — пистолет, американские негры и итальянцы — нож-Невольно он перехватил взгляд Джонни Кенгуру, который злобно смотрел на него. Внезапное подозрение мелькнуло у него в мозгу: Джованни же итальянец. Но прежде чем он успел как следует обдумать свое предположение, прежде чем успел сказать что-нибудь, он услышал издалека сигнал, который высвистывала Мария, да так пронзительно, как этого не мог ни один из ковбоев, которых он знал. Пять первых нот песни «Милая родина»1 давно уже стали «позывными» для болгарской молодежи, проживавшей в Аделаиде и Вирджинии. Сейчас в этом свисте не чувствовалась беззаботность благополучного возвращения, а было в нем что-то другое — явная тревога.
Крум поспешил ей навстречу.
Задыхаясь от волнения и усталости, Мария начала рассказывать:
— Мозаика! Как на фруктовых деревьях. Ее вирус поражает хлоропласты, носителей хлорофилла. Но эта мозаика не кончается несколькими пятнами, а распространяется здесь на весь лист.
— Ты видела еще где-нибудь такую? — спросил ее Крум.
— Нет.
— Почему ты тогда так уверена?
—Может быть, интуиция. Но я убеждена, что это вирус. Неизвестная, зловещая болезнь, которая распространяется с невероятной быстротой. Большинство вирусных болезней поражает только определенные растения. А другие виды остаются нетронутыми. Эта же поражает все подряд: с акации переходит на сорго, с сорго на кенгуровую траву, а оттуда на эвкалипты. А уже с них на спинифекс. Вчерашняя зеленая поляна сегодня выглядит так, словно покрыта инеем.
Мужчины, собравшиеся вокруг них, молчали с недовольным видом. Им было неудобно сказать ей, что это их нисколько не волнует. Только ее брат проговорил:
— И из-за этого вся паника?
— Не из-за этого! — заговорил Бурамара. — А из-за нападения.
— Что?
Мария объяснила вместо него:
— На нас скатился огромный камень. Хорошо, что Бурамара был рядом. Он толкнул меня в какую-то щель, и скала пронеслась над нами, а не то раздавила бы нас.
По-видимому, эта часть их путешествия ее не так волновала, и она вернулась к своему первому рассказу.
— Представляете, что может произойти, если болезнь не будет изолирована, если она с такой же скоростью будет продолжать заливать страну?
— Что в этом страшного?
Она перевела дыхание и почти выкрикнула:
— Гибель!
Крум похлопал ее по плечу.
— Увлекаешься, сестричка!
— Не увлекаюсь! Без хлорофилла нет растений, без растений нет жизни!
Бурамару также не волновала судьба земной флоры. Его больше тревожило нападение.
— Камень столкнули люди. Нарочно. Чтобы нас убить.
При этом известии Крум всполошился.
— Какие люди?
Бурамара опустил голову.
— Чернокожие!
— Ты видел их?
— Только издалека. Мне не знакомы их следы. Когда чернокожие смотрят на следы, все равно что белые смотрят на лица.
Мария рассказала, что после того, как над ними пронеслась каменная громада, они увидели, как по скале, словно серны, пробежали несколько голых аборигенов. Бурамара оставил ее в расщелине между камнями, а сам вскарабкался на скалу. Там, откуда была сброшена глыба, лежали два деревянных шеста. А вокруг были видны следы шести человек. Бурамара не стал их преследовать. Потому что боялся Радужной Змеи. Да и не было смысла гнаться на ними одному, без оружия. Он спустился со скалы, и они вместе побежали к лагерю.
Том Риджер задумчиво покачал головой.
— Значит, снова дикари! Это все та же секта «Курунгура». Они хотят всех аборигенов собрать в пустыне, чтобы в последний раз помериться силами с белыми. Похоже, что их пророки, «джинигарбы», решили, что пришло время борьбы. Ничего, мы должны им дать хороший урок! Видимо, не такими уж жестокими были наши отцы, которые охотились на дикарей, убивали их, как собак, за то, что они отравляли источники воды.
Толпа зашумела. Послышались ругань, угрозы. Некоторые, самые нетерпеливые, громко заговорили:
— Скорее, в погоню за ними!
— Истребим всех до последнего!
Том Риджер попытался успокоить их:
— Спокойно, друзья! Мы должны хорошо подготовиться. Надо не просто припугнуть их, а очистить от них землю, как от кроликов!
Никто больше не заговаривал о смерти Билла Скитальца. После известия о нападении на Марию все, естественно, решили, что и убийство — дело рук тех же самых аборигенов. И люди разошлись по своим шахтам, чтобы наверстать упущенное время. Только на этот раз каждый сначала забегал в свою хижину и потом появлялся кто с револьвером на боку, кто с карабином в руке. Том усилил посты. Но каждый хотел иметь под рукой и собственное оружие. Было похоже, что объяснение смерти Билла Скитальца они приняли против своей воли. Но возникшее подозрение и недоверие пустили в их душах свои корни.
Шахты стали глубже. Но, в сущности, какие это были шахты? Каждый огородил свой участок веревкой. В середине участка был вырыт колодец, над которым стояли грубые деревянные козлы с лебедкой для ведра, в котором поднималась наверх руда. Возле каждой дыры возвышался холм вырытой земли, больших или меньших размеров, в зависимости от трудолюбия и силы копальщика.
Вдруг Гарри Плешивый завопил не своим голосом. Он грубо выругался и начал лихорадочно закапывать, словно потеряв рассудок, свою шахту, которую так долго и упорно рыл. Все бросились к нему. Его начали расспрашивать, в чем дело, но он, не останавливаясь, продолжал швырять в шахту одну лопату земли за другой.
И тут из ямы послышался жалобный крик:
— Помогите! Он меня закопает!
Насилу удалось оттащить разъяренного собственника в сторону, откуда он все еще продолжал выкрикивать проклятия и угрозы:
— Крыса этакая! В чужую яму полез опалы красть! Чего не сидишь в своей дыре, проклятый! Пустите меня! Я ему покажу!
Наконец вытащили из ямы Скорпиончика, перепачканного грязью, покрытого синяками, дрожащего от страха.
— Что мне делать? — сквозь слезы проговорил он. — Я слабый! Таким меня бог создал. Разве я в этом виноват? И никто не хочет быть моим напарником. Вон моя шахта! Совсем ничего не вырыто! А опалы в глубине. У Гарри яма глубокая. Тем более, что он уже нашел несколько опалов. Вот я и...
Никто ему не ответил. Только Том Риджер пригрозил:
— Сейчас мы тебя спасли. В следующий раз этого не будет. Запомни!
Ему не надо было напоминать им. Все знали неписаный закон искателей. Тот, кто поймает в своей шахте «крысу», зарывает ее живьем. По всему миру гниют в земле такие «крысиные» кости.
Пристыженный, избитый, Скорпиончик шаткой походкой направился к своей хижине, забился внутрь и бросился лицом вниз на подстилку из травы, которая служила ему постелью.
Крум, Мария и Бурамара двинулись к селению. Его называли здесь в шутку «Сити». В сущности, оно представляло собой несколько десятков хижин, кое-как построенных из тряпок и травы, более жалких, чем первобытные жилища аборигенов. Крум повел свою сестру дальше, но она вдруг заметила сгоревшую хижину.
— А это что?
Скрывать не имело смысла. Ей ничего не стоило вырвать у него любое признание. Она «работала» лучше самого дотошного следователя.
— Убили Билла Скитальца.
— Кто?
— Может быть, те же самые чернокожие, которые напали на вас.
— Как же им удалось пробраться в самый центр «Сити» мимо часовых, мимо верблюдов?
— Они ползают, как ящерицы.
Бурамара приблизился, обошел вокруг остывшего уже пепелища, внимательно осматривая все вокруг, присел на корточки, потрогал землю ладонью, поднял и переместил какие-то камешки. Потом вернулся к ним, лицо у него было задумчивым.
— Следов много, — сказал он. — Не могу определить, какие принадлежат убийце. Одно знаю — это не «дикарь». Ни один «дикарь» не входил в «Сити».