В ответ раздаются радостные возгласы. Но даже в штабе мало кто знает о цели похода. Предполагают, что речь идет о Сицилии или Неаполе. Присутствие великой армады на рейде развязывает языки. Полиция ищет английских шпионов. Чтобы обмануть Нельсона, бороздящего Средиземное море, распускаются слухи о подготовке нападения на Англию. Ни одно судно не может покинуть Тулон в течение двух дней после отплытия эскадры – нужно помешать английским шпионам добраться до Нельсона!

Отплытие состоялось 19 мая 1798 года (30 флореаля VI года). У арсенала стоит парадная шлюпка, которая должна доставить главнокомандующего на борт «Орьяна» («Восток»). Бонапарт выходит из кареты. Еще раз окидывает взглядом рейд, на секунду его взгляд останавливается на высотах Балатье, откуда пять лет назад его пушки обстреливали порт и город. Цепь солдат сдерживает приветствующую его толпу.

Неподалеку от города, на мысе Манег, около Большой башни, вокруг гражданки Бонапарт стоит небольшая группа офицеров, чиновников и дам. Бриз развевает легкий шарф на голове Жозефины. Эскадра готова к отплытию. Поднимаются громадные паруса. Фрегаты и корветы авангарда покидают рейд. Отплытие – торжественный и волнующий момент, приятный глазу и сердцу. Тяжелые суда с войсками на борту одно за другим проходят перед фортом Эгийетт, пропуская вперед военные корабли. Жозефине кажется, что перед ней проплывают все парусники мира.

– Гражданка Бонапарт, – говорит один из офицеров, – вот «Орьян». Генерал, несомненно, стоит на мостике.

Но прекрасные глаза Жозефины видят только чьи-то силуэты. Смотрит ли в ее сторону Бонапарт? Конечно, хотя она и не узнала его. Он послал ей прощальный привет: «Орьян» приспускает флаг – трехцветная эмблема медленно спустилась и снова поднялась. Свидетели говорят, что на глаза Жозефины навернулись слезы. Не просто устроено человеческое сердце!

Весной в Средиземном море бывают временами сильные ветры. Главнокомандующий укрылся в каюте, поскольку страдал от морской болезни. От нее страдали все соратники Бонапарта – ученые и высокопоставленные военные, солдаты, размещенные на нижних палубах и в трюмах, и даже лошади.

Через несколько дней море успокоилось, и жизнь на «Орьяне» вошла в обычное русло. Лучшее развлечение в плавании – азартные игры. Офицеры штаба играли по крупной, а когда несколько счастливчиков обобрали своих друзей, все набросились на книги^ Бонапарт выходил из каюты, прогуливался по палубе, спускался в кают-компанию, интересовался, что читают его подчиненные:

– Романы? Чтиво для горничных! Читайте историю!

Иногда корветы-разведчики захватывали нейтральное судно, и капитана приводили к Бонапарту для допроса. Когда отплыли из порта, какие корабли встретили, куда направлялись, видели ли английскую эскадру? Разумеется, английские шпионы наблюдали за армадой на тулонском рейде, присутствовали при ее выходе в море. Произойдет ли столкновение с англичанами, или встречи удастся избежать?

Каждый вечер главнокомандующий приглашал к столу ученых экспедиции и военачальников. Он предлагал ту или иную тему для дебатов, заставляя каждого отвечать на вопросы. Наполеона интересовало все. Эти вечера, которые он называл своим Институтом (скромное подобие Института Франции[66]), пришлись по вкусу не всем его гостям. Так, Жюно однажды заснул и, к его великому удовольствию, был отослан в каюту. 9 июня после трехнедельного морского перехода на горизонте возник остров Мальта.

Как только Бонапарт прибыл в Тулон, Горацио Нельсона, героя битвы с испанцами у мыса Сан-Винсенти, увенчанного славой калеку (он лишился руки при высадке в Санта-Крус на Тенерифе), назначают командующим «отдельной эскадрой» в Средиземном море с заданием любой ценой перехватить французский флот. Попав в бурю, в которой его «Вангард» потерял фок-мачту и две стеньги, он подошел к Тулону слишком поздно. К тому же он разминулся с быстрыми английскими фрегатами-разведчиками. Кроме шедшего под его флагом «Вангарда» в его эскадру входили один пятидесятипушечный и тринадцать семидесятичетырехпушечных кораблей. Британский консул в Ливорно, получивший донесения своих шпионов, сообщил ему сведения о составе французской армады.

– Как вы думаете, куда она движется? – осведомился Нельсон.

– Сицилия, Мальта или Египет. Адмиралтейство не верит, что она направляется в Египет.

– А я уверен в этом.

Вперед! Мальта лежит на пути в Египет. 20 июня, когда английская эскадра подошла к острову, к ней устремились две парусные лодки с возбужденными людьми. Нельсон приказал лечь в дрейф и спустить трап.

Через минуту он знал все. Французская эскадра прибыла на Мальту 9 июня и произвела высадку 15000 солдат. Здешний гарнизон состоял из 332 рыцарей Мальтийского ордена, из которых 200 были французами. После некоторых колебаний Великий магистр Фердинанд Хомпеш отдал приказ о капитуляции.

– Буонапарте занял дворец Паризио. Он изгнал большинство рыцарей и присоединил остров к французским владениям, введя новую конституцию. На острове оставлен гарнизон из 4000 человек.

– А французский флот?

– Двинулся дальше. Вчера.

С минуту Нельсон смотрит своим единственным глазом (второй глаз он потерял при осаде Кальви, когда ему в голову угодил осколок ядра) на серый скалистый остров, лежащий на лиловой глади моря. С такого расстояния стены и форты не видны, но адмирал знает укрепления Валлетты, которые постоянно совершенствовались в течение двух последних веков и являются одним из лучших фортификационных сооружений в мире. Сейчас там разместился четырехтысячный французский гарнизон. Главная задача Нельсона – перехватить вражескую эскадру.

– В путь!

Еще неделя в море. 28 июня над низким берегом вырисовываются белые строения Александрии. В порту стоит несколько фелюк. И ни одного судна на рейде.

Нельсон в гневе топает ногой по палубе.

– Неужели я обогнал Бонапарта, не заметив его?

Он действительно обогнал французскую эскадру в ночь с 22 на 23 июня, но это выяснится позже.

– Не стоит терять время. Французский экспедиционный корпус, отплывший с Мальты, находится между Мальтой и Александрией. Разворот на 180 градусов!

Приказ выполнен. Но курс на Мальту взять нельзя из-за встречного ветра. Эскадра вынуждена лавировать. Вначале правым галсом в направлении Малой Азии. Средиземное море отступилось от Нельсона, как и в ночь с 22 на 23 июня. Французская армада получила невероятное преимущество. Ей удалось пройти к Египту. Ее упустили дважды!

Нельсон этого, разумеется, еще не знает, он прочесывает море. И делает это с завидным англосаксонским упрямством. Галс налево, галс направо. Нельсон добирается до Мальты, а затем до Сиракуз в Сицилии. Ничего!

Наступило 20 июля.

– Сегодня я знаю о положении противника не больше, чем двадцать семь дней назад.

Есть от чего прийти в бешенство. Он потерял связь с быстрыми разведывательными фрегатами («Моя эскадра словно ослепла») и наудачу идет из Сицилии в направлении Малой Азии. Его гордости нанесен ощутимый удар. Он еще больше худеет. Наконец, 28 июля в море у берегов Греции к югу от Морей (Рион) его авангард перехватывает небольшое французское суденышко и сигнализирует флагом:

– Бонапарт высадился в Александрии 2 июля.

Нельсон бросается вперед.

«Гром тысячи пушек разрывает воздух. Вокруг свистят осколки металла, борта кораблей с треском ломаются от ударов ядер, слышатся вопли искалеченных матросов и крики «ура» победителей при виде пламени, лижущего борта вражеских судов под непрерывный шорох волн». Для простого солдата все битвы – и сухопутные, и морские – одинаковы. Только главнокомандующий, особенно если он владеет инициативой, видит ход операции. «Война – искусство простое и требует лишь действий», – писал Наполеон. Задолго до того, как Бонапарт сформулировал эту мысль, Нельсон доказал ее на деле под Абукиром.

Перед походом на Каир Бонапарт посоветовал адмиралу Брюэсу не оставлять флот в открытом море перед Александрией ввиду возможного нападения англичан. Брюэс не решился войти в порт Александрии из-за узких и мелких проходов, а поставил суда на якорь на соседнем рейде, в бухте Абукир, под защитой скал, на глубоком месте, с тем чтобы вести оборону лишь со стороны открытого моря.

Удача Нельсона в сражении при Абукире (1-2 августа) – а в бою она всегда на стороне таланта, мужества, подготовки – состояла в том, что один из офицеров – капитан Фоули, командир «Голиафа», заметил ошибку в построении французского флота. Суда встали на якорь так, что между ними и берегом остался проход. Фоули направил туда свое судно, за ним последовали и другие, и французы оказались меж двух огней, чего Брюэс никак не ожидал.

Часть французских экипажей находилась в это время на берегу, и вообще французы уступали англичанам в доблести и выучке, да и пушки англичан били точнее. «Маневр англичан, – написано в отчете лейтенанта Лашдеседа из штаба Брюэса, – состоял в том, что несколько английских судов нападало на наше судно, они расправлялись с ним, а затем переходили к следующему в линии. Наши корабли, стоявшие на нескольких якорях, не могли развернуться, пока враг уничтожал соседа. Они беспомощно ждали своей очереди». Заметим, что морская тактика Нельсона точно соответствовала тактике Наполеона на суше. Несмотря на множество проявлений героизма (так, капитану «Тониана» Дюпети-Туару оторвало ядром обе ноги; он велел посадить себя в бочку с отрубями и командовал судном, пока не истек кровью), разгром оказался полным, и Бонапарт практически лишился флота.

Наполеоновская эпопея имеет и светлые, и темные стороны. Египетский поход с его грабежами, намеренным избиением пленных в Яффе не относится к числу славных дел; его омрачило и почти тайное бегство Бонапарта из Египта, где он оставил французскую армию на Клебера. Он даже не решился встретиться с Клебером и передал ему свои полномочия в письме.

На обратном пути французской эскадре пришлось просачиваться сквозь сеть крейсирующих английских судов. Флотилия, отплывшая во Францию, состояла из двух фрегатов венецианской постройки («Мюриона» и «Каррера») и двух шебек («Фортуны» и «Реванша») с запасом воды на три месяца и провизии на четыре месяца для четырехсот пассажиров.

Никто не знал, чем кончится этот переход, и следовало ждать худшего. Бонапарт со своим секретарем Бурьеном, а также с Бертье, Бертолле и Евгением Богарне отправился на «Мюрионе»; «Каррер» забрал Мюрата, Мармона, Персеваля де Гранмезона; на каждом фрегате имелся отряд охраны. Флотилия вышла в море 24 августа 1799 года.

Первая часть путешествия, от Александрии до Аяччо, длилась тридцать семь дней. Море было гладким, и морская болезнь никого не мучила. Бриз дул чаще всего навстречу. Флотилия буквально ползла вдоль африканского побережья, держась как можно ближе к берегу, чтобы избежать патрульных английских фрегатов. Месяц пути от Александрии до мыса Бон – в среднем 4,2 километра в час.

День тянется бесконечно. Чтобы хоть как-то убить время, пассажиры подолгу сидят за обеденным столом, и это раздражает Бонапарта. Долгая сиеста, чтение книг, потом генерал донимает бесконечными вопросами двух ученых – Монжу и Бертолле. Ночью плывут с погашенными огнями, любой проблеск света пугает. Однажды утром наконец показывается Тунис и развалины Карфагена. Бонапарт вспоминает о Ганнибале. Быстрые фелюки скользят по синей воде. Может быть, пираты? Но напасть на фрегаты они не осмеливаются. Африка остается позади. Курс на север! Будто по сигналу, бриз свежеет и дует в нужном направлении, флотилия словно летит по пустынному морю. Сардиния. 29 сентября – пролив Бонифача; 1 октября – Корсика, Аяччо.

Бонапарт провел там неделю, отчасти из-за того, что стих ветер, отчасти потому, что с радостью вернулся в родной дом и встретился со своей кормилицей. Но вести, которые доходят до него, тревожны: Франция в руках врата, завоеванные ею земли отобраны. Эти несколько дней на Корсике Бонапарт живет в каком-то отупении, он не в состоянии строить проекты на будущее, его преследует одна мысль: Жозефина постыдно обманула его, сделала всеобщим посмешищем, и с ней надо развестись!

7 октября. Снова благоприятный ветер наполняет паруса кораблей. Крохотная флотилия отплывает к вечеру. Сто тридцать морских миль (240 километров) отделяют Аяччо от залива Фрежюс. Бонапарту и его окружению путешествие кажется очень долгим, но не по причине жестокой качки, а из-за тревоги за свою судьбу. 8 октября, когда на закате дня корабли подходят к Йерским островам, выясняется, что английские суда блокировали французское побережье. Впереди по левому борту на западе вырисовываются паруса семи судов, затем на горизонте появляются новые паруса – еще семь судов.

– Флот адмирала Смита, – говорит Бонапарт.

– Может быть, вернемся обратно на Корсику? – предлагает капитан Гантом. – Ночь скроет нас от глаз противника.

– Ни в коем случае! Вперед! Паруса английских судов все растут.

Быстро темнеет. Среди пассажиров царит тревога и страх. Светает, но тревога не проходит. Изредка слышатся пушечные залпы.

– Англичане извещают друг друга о положение судов.

Утром море пустынно, лишь в восточной части горизонта видны удаляющиеся паруса вражеского флота. Опасность миновала. Французская береговая батарея, приняв крохотную флотилию за англичан, вдруг открывает огонь, но недоразумение быстро улаживается. Суда становятся на якорь перед Сен-Рафаэлем. Генерал Бонапарт навсегда прощается с благожелательным к нему Средиземным морем. Но императору Наполеону еще предстоит встреча с ним через пятнадцать лет.

Со слов Нельсона мы знаем, как встретила его леди Гамильтон, когда он, контр-адмирал, победитель при Абукире, вернулся 28 сентября 1798 года в Неаполь: «Она взошла по наружному трапу, почти без сознания упала мне на руки и прошептала: «О Боже, возможно ли это?» Она пришла в себя, лишь выплакавшись».

«На руки» – выражение в данном случае неточное: одноглазый Нельсон был одноруким. Сам он подшучивал над своими увечьями: «Готовлюсь показать вам остатки Горацио Нельсона», – писал он леди Гамильтон. Она с нетерпением ждала его возвращения: «Нет, мне не хочется умирать, я готовлюсь приветствовать и расцеловать победителя. С ног до головы одеваюсь а-ля Нельсон. Моя шаль вышита золотыми якорями. Серьги повторяют форму якорей Нельсона. Мы все влюблены в Нельсона». Герой, по-видимому, тоже обезумел от любви, поскольку именно в письме к своей супруге он написал, что леди Гамильтон от радости «упала ему на руки». Любая, даже не очень ревнивая и подозрительная супруга сообразила бы что к чему.

Посол Гамильтон тоже в курсе дела. Эмме еще нет и тридцати пяти лет, ему – уже около семидесяти, и он понимает, что в его возрасте подвигов не совершить. А потому пусть поклонником Эммы станет человек заслуженный. Самое главное – не нарушать правил благоприличия. И он решает не замечать происходящего.

В Англии редко говорят: «Абукир». Британцы говорили и говорят: «Нильская победа». Они и их союзники в Европе поняли, что уничтожение экспедиционного флота французов явилось первым серьезным ударом по корсиканскому чудовищу.

Поэтому-то Нельсону и оказали ошеломляющий прием в Неаполе, улицы которого были увешаны полотнищами со словами: «Да здравствует Горацио Нельсон, наш освободитель!» Ему присвоили титул барона Нильского, он отвечал на овации и тосты в свою честь на бесчисленных банкетах и празднествах. Он пьянел от любви в объятиях одной из красивейших женщин Европы. Шли дни и ночи, но праздник не прекращался. Неаполь стал «второй Капуей»[67].

– Французы наступают!

Поражение под Абукиром не помешало им пройти через всю Италию. Войска Шампьоне у ворот Неаполя. Ну и что же! Нельсон сажает на корабль королевскую чету, Гамильтонов и часть двора и переправляет эти сливки общества в Палермо, где сладкая жизнь начинается с новой силой. Она не затихает в Палермо и в то время, как король Фердинанд IV начинает в Неаполе кровавую расправу над сторонниками изгнанных оттуда французов. Связь Нельсона и Эммы Гамильтон стала как бы катализатором волны развлечений. Леди Гамильтон играет на арфе и поет на борту адмиральского судна «Фоудройант». Она выступает на вечерах со своим давним номером, слегка прикрывая наготу полупрозрачной тканью, и эти выступления вызывают взрывы энтузиазма. Нельсон счастлив и горд. «Говорят, – строго пишет ему адмирал Гаудол, – что вы превратились в Ринальдо в руках Армиды»[68].

По утрам утомленный Нельсон возвращается на борт, где его встречает осуждающий взгляд адъютанта. Нельсон получает от короля Фердинанда титул герцога Бронте, ему вручают награды и многочисленные подарки, но одновременно суда его величества везут депеши о его жизни в Гибралтар и далее в Лондон.

Лорды Адмиралтейства по очереди перечитывают письмо Джона Мура, посланного с миссией в Палермо: «Нельсон усыпан звездами, лентами и медалями. Он больше похож на опереточного принца, чем на нильского победителя. Жалко, что этот храбрый моряк, столь много сделавший для родины, выступает в роли паяца». Особое недовольство вызвал его похожий на дезертирство поступок: был случай, когда он покинул «Фоудройант», поднял свой флаг на торговом судне и, несмотря на блокаду Неаполя, отправился в Палермо к своей возлюбленной.

Но происходит событие, которое спасает Нельсона от дисциплинарного взыскания. Посол Уильям Гамильтон отозван в Лондон.

– Я еду с вами! – заявляет Нельсон.

Влюбленный адмирал просит предоставить ему отпуск по состоянию здоровья и тут же получает его, поскольку лорды Адмиралтейства желают избежать скандала.

6 ноября 1800 года. Торговое судно, отплывшее из Гамбурга, входит в порт Грейт-Ярмут (графство Норфолк) на Северном море. На его борту знаменитое трио – супруги Гамильтон и Нельсон. Путешествие из Италии продолжалось пять месяцев. Странное путешествие, странное общество.

К покидавшему Италию трио присоединилась королева Мария-Каролина: она пожелала, по ее словам, снова повидать родную Вену. Они прибыли в Вену и оставили там королеву. Трио провело в праздниках все лето, путешествуя по монархистской Европе, поскольку Нельсон по-прежнему считается «победителем Бонапарта». Однако Нельсон ощутил в комплиментах неприятный тон: высокомерное венское общество находило Эмму слишком броской и считало вызывающей их связь с согласия мужа. Нельсон с тревогой ждет встречи с родиной.

– Это не должно вас беспокоить, – говорит Эмма. – Поглядите на этих людей.

С причала, запруженного толпой, доносятся возгласы: «Да здравствует нильский герой!» Хотя о его подвиге здесь уже слегка забыли, как и в Вене, появление самого Нельсона обновляет его славу. От порта до ратуши, а на следующий день от Грейт-Ярмута до Лондона они движутся как бы в сплошном коридоре восторженных англичан. Эмма рыдает от радости. Сидя рядом со своим героем, она отвечает на приветствия. Поразительное событие для Англии: толпа приветствует и адмирала, и женщину, не связанную с ним брачными узами.

Адмиралтейство, учреждение в Англии более почитаемое, чем Божий храм, игнорирует любой факт, который выходит за рамки его прямых интересов. Пока снаружи доносятся восторженные вопли" толпы, лорд Спенсер обращается к Нельсону с приветственной речью, более похожей на холодный душ:

– Вы скорее поправите свое здоровье в Англии, а не в безделье при иностранном дворе, какие бы почести вам ни воздавались, каким бы успехом вы ни пользовались благодаря вашим заслугам.

Эммы рядом с Нельсоном нет, нет ее с ним и в тот момент, когда он выходит из экипажа перед особняком Неро на Кинг-стрит, который временно занимает Фанни, леди Нельсон, его законная супруга. Переступая порог особняка, адмирал знает, что близится минута откровенного разговора.

При беседе супругов никто не присутствовал. Современники вспоминают только об их поведении в последующие дни и недели. В их слова жадно вслушиваются – люди всегда проявляют любопытство к поступкам и жестам сильных мира сего.

«Леди Нельсон отклонила приглашение лорд-мэра принять участие в банкете, на котором адмиралу вручили почетное оружие – саблю... Леди Нельсон пригласила лорда и леди Гамильтон провести несколько дней в имении Нельсона в Раунд-Вуд. Лорд и леди Гамильтон и лорд и леди Нельсон вместе были в театре...» Истина открылась, по-видимому, в театре. Эмма падает в обморок. Фанни бросается к ней в полутемной ложе, расшнуровывает ее платье. И видит, что жена посла на шестом месяце беременности.

– Я присутствовал на последнем обеде четы Нельсон, – рассказывал адвокат Хаслвуд. – Нас было трое, они и я. В какой-то момент адмирал стал восхвалять достоинства «дорогой леди Гамильтон». Леди Нельсон возмутилась: «Я достаточно наслушалась о дорогой леди Гамильтон. Выбирайте, она или я». Адмирал ответил: «Поостерегитесь, я многим обязан леди Гамильтон». Леди Нельсон тут же встала и вышла из комнаты, а некоторое время спустя покинула дом.

Нет лучшего времени года, чем английская весна, если стоит хорошая погода. 1803 год. Мертон-Плейс в Суррее, в окрестностях Уимблдона, в то время одно из самых лучших английских имений. Оно невелико, но очень уютно. Дом со вкусом украшен и отделан Эммой Гамильтон. Мертон принадлежит Нельсону. Он приобрел его два года назад.

– Хочу окончить свои дни здесь, – повторяет Нельсон.

Адмиралу всего сорок пять лет, но груз их тяжек. С момента возвращения в Англию он уходил в море дважды. В первый раз он возглавил победную экспедицию против Копенгагена, морской базы лиги нейтральных стран, а потом выступил против французской десантной флотилии в Булони. Нельсон считает, что заслужил право на пенсию. У Эммы родилась девочка. Нельсон обожает свою дочку Горацию. Своей бывшей супруге Фанни Нельсон адмирал выплачивает достаточное содержание. И ошибочно думает, что его семейная жизнь втроем ничем не нарушает правил благопристойности, поскольку английское общество, казалось бы, согласно с таким положением. Пока еще никто не отказался от многочисленных приглашений в Мертон, которые рассылает Эмма.

В своем кабинете в стиле Чиппендейл[69] Эмма откладывает в сторону пригласительные карточки и перечитывает последние письма обожаемого героя. «Я почитаю, нет, я обожаю Вас, и если бы Вы были одиноки и бедны, тут же женился бы на Вас». «Моя любовь, Вы первая и лучшая среди всех женщин... Я плавал повсюду, но ни разу не встретил женщины, которая могла бы сравниться с Вами...» В сердце изможденного, больного адмирала ярко горело любовное пламя.

Несколько дней спустя Эмма с удивлением находит на своем письменном столе письмо от собственного супруга, лорда Гамильтона. Старый джентльмен не нашел в себе силы решиться на личную беседу и предпочел написать: «Я не люблю проводить время в одиночестве, но и здесь я сталкиваюсь с тем, что раздражало меня в Неаполе в последние годы, – за столом всегда сидит не меньше двенадцати – четырнадцати человек... Иногда хочется чувствовать себя хозяином собственного времени, удить рыбу в Темзе, ездить в Лондон, посещать музеи или свой клуб, присутствовать на продаже картин. В противном случае нам обоим следует предпочесть разлуку – спокойную и разумную». Печальная жалоба старого джентльмена – сколько стариков так и не произнесло ее вслух! Но ему осталось жаловаться недолго, он не успел выставить ультиматум. 6 апреля в десять часов утра он умирает спокойной достойной смертью – «на руках леди Гамильтон и на моих руках», пишет Нельсон.

«За исключением годовой ренты в восемьсот фунтов стерлингов моей жене, все свое имущество я завещаю племяннику, сэру Френсису Чарльзу Гревилю». Эмму могло бы удивить содержание завещания, но нет, это ее не волнует. Перед ней и Нельсоном стоит лишь одна проблема: как поддерживать отношения без мужа, присутствие которого позволяло сохранять элементарные правила благопристойности? Возлюбленные пытаются найти приемлемое решение, но вскоре их мукам наступает конец – из Адмиралтейства приходит пакет: «Вице-адмирал Нельсон назначается главнокомандующим средиземноморской эскадрой. Ему надлежит в кратчайший срок явиться к месту службы». Амьенский мирный договор разорван, война с Францией возобновилась. Главная задача английской эскадры – блокада Тулона. 21 марта 1803 года средиземноморская эскадра отплывает из Портсмута. Нельсон поднимает свой флаг на грот-мачте «Виктори». Этот корабль войдет в историю.

19 июля 1805 года. «Вот уже два года, как я не покидаю «Виктори». По-прежнему его мучают приступы морской болезни во время волнения. Нескончаемое патрулирование Тулона – курс на восток, разворот, курс на запад, разворот, и одна и та же раздражающая запись в судовом журнале: «Вражеская эскадра в море не вышла». Но однажды, когда вахтенный офицер заносит в журнал эту фразу, поступает сообщение от фрегата-разведчика: «Французского флота в Тулоне нет». Когда, как и в каком направлении ушли французы? От огорчения Нельсон даже заболевает. Его эскадра направляется в Александрию, затем в Атлантику, доходит до Антильских островов. Океан пуст. Как только на море начинается волнение, возобновляются приступы морской болезни, но это пустяки: «Я буквально валюсь с ног от усталости и почти ничего не вижу. Единственный глаз затягивает бельмо». Несколько раз Нельсон подает прошение об отставке. Отказ. Адмиралтейство считает, что нанести решающий удар может только он один, хотя это обессилевший однорукий и одноглазый человек. Лорды уверены: гений, спящий в этой истерзанной плоти, еще жив.

Но поскольку французский флот по-прежнему неуловим, а в докладах доктора Иста сообщается о резком ухудшении здоровья адмирала, Адмиралтейство предоставляет ему отдых. 20 августа больной герой прибывает в Мертон и почти без чувств падает на руки Эммы. Нельсон и слышать не хочет об эскадрах, плаваниях, битвах и даже о море.

Нельсон отдыхает в Мертоне. Через двенадцать дней, 2 сентября 1805 года, в пять часов утра в имение является капитан первого ранга Блэквуд.

– Сэр, франко-испанская эскадра обнаружена! Она стоит в Кадисе. Лорды Адмиралтейства хотят, чтобы вы уничтожили ее.

Нельсон колеблется или делает вид, что колеблется, и поворачивается к Эмме. И эта женщина без роду и племени, бывшая танцовщица, бывшая игрушка гостей Ап-Парка, получает право на место в истории, сказав всего несколько слов:

– Я знаю, вы не найдете покоя, пока не разобьете этот объединенный флот. Нельсон, без промедления отправляйтесь в Кадис, хотя мы будем оплакивать ваше отсутствие. Вы одержите славную победу!

Перед отплытием из Портсмута Нельсон пишет ей: «Отважная, отважная Эмма! Если исчезнут Эммы, то не будет и Нельсонов!»

Наиболее полное описание Трафальгарской битвы сделано (в 1907 году) полковником Дебриером. Но о гении Нельсона можно рассказать в нескольких словах. В те времена эскадры во время боя обычно проходили бортами друг к другу и вели огонь из всех пушек одного борта. Нельсон решил сосредоточить сначала удар на пятом или шестом корабле вражеского строя, уничтожить его, расчленив тем самым боевой порядок противника, и затем уже расправиться с остальными судами. 21 октября 1805 года его маневр удался, и франко-испанский строй оказался разорванным. В момент, когда «Виктори» очутилась вблизи французского корабля «Редутабль», Нельсон расхаживал по мостику. Он остановился, чтобы отдать приказ убрать в безопасное место портрет леди Гамильтон, висевший в каюте. И вдруг упал, успев сказать своему адъютанту:

– На этот раз, Харди, они убили меня!

– Надеюсь, что нет, сэр!

Он умер три часа спустя. Последние слова, которые он сказал доктору Скотту, бортовому священнику, были следующие:

– Я завещаю леди Гамильтон и мою дочь Горацию родине.

Какие исторические слова произнес бы Наполеон, если бы, как Нельсон при Трафальгаре, нашел славную смерть во время французской кампании (январь-март 1814 года)? Зачем гадать? Его судьба драматически совершенна, и ни одному писателю не удалось бы придумать ничего лучшего, а тем более тех отчаянных положений, в которых бывал Наполеон.

После горечи поражения и унижений этот человек, столь ревностно оберегавший свою славу, снова встречается со Средиземным морем. Это произошло 27 апреля 1814 года. Он пережил страшные часы. Вступление союзников в Париж, предательство толпы, русские офицеры, которые из окон Тюильри бросают прохожим серебряные монеты, чтобы те кричали: «Да здравствуют Бурбоны!» («Они с жадностью дрались за них, катаясь по земле и вызывая смех иностранных офицеров»), отречение, попытка самоубийства; трагическое утешение во время прощания в Фонтенбло и град оскорблений, павших на голову изгнанника, начиная с Монтелимара («Он убил наших сыновей, племянников и многих молодых людей! Смерть ему!»), ряд переодеваний (даже в форму австрийского офицера), чтобы скрыться от народного гнева...

Сан-Рафаэль. Наконец-то благожелательное Средиземное море. Когда он поднимается на борт английского фрегата «Андёнтид» («Бесстрашный»), который отвезет его на остров Эльба, в его новое крохотное королевство, императору салютуют пушки – двадцать один залп.

Поднявшись на борт, Наполеон снимает треуголку и приветствует офицеров. Капитан Томас Эшер сопровождает его в каюту. «Он улыбнулся, когда я сказал, что у меня нет лучшего помещения, и ответил, что все очень удобно и в высшей степени подходит для сна». В момент отплытия фрегата Наполеон стоял на палубе и смотрел на исчезающий берег; к этому берегу он приставал, вернувшись из Египта пятнадцать лет назад. Его историческая эпопея продолжалась сто восемьдесят месяцев.

В четыре часа утра Наполеон встал и выпил чашку чрезвычайно крепкого кофе. В семь часов поднялся на палубу. Во время завтрака он сидит во главе стола. Вместе с ним завтракают генералы Бертран и Друо, австрийский генерал Коллер и капитан судна. Он не страдает от качки, даже когда днем поднимается сильное волнение. Он читает, гуляет по палубе, наблюдает за работой матросов, расспрашивает их, как в былые времена.

– Вашим матросам дают какао и сахар. Так всегда было?