ЖОРЖ БЛОН, французский писатель
      ПОСЛЕДНИЙ ФЛИБУСТЬЕР
      Отрывок из книги Ж. Блона "Флибустьерское море"
      Перевел с французского А. ГРИГОРЬЕВ
      Флибустьерство классического толка угасло на Санто-Доминго и Ямайке к концу XVII века, а Утрехтский мир (1713) между Францией, Англией и Испанией, узаконив раздел Нового Света, превратил последних флибустьеров в обыкновенных пиратов: отныне они были лишены "жалованных грамот".
      Один из самых предприимчивых "джентльменов удачи", англичанин Дженнингс, устроил на Нью-Провиденсе - острове, входящем в Багамский архипелаг, - свою базу, ставшую местом притяжения антильских пиратов.
      Снова - в который уже раз - вспыхнул огонь над пепелищем флибустьерства, которому, казалось, давным-давно полагалось угаснуть. Появилось второе поколение пиратов, не ведавшее традиций "береговых братьев" и не соблюдавшее законов корпорации. Именно эти "анархисты" от пиратства стали плавать под "веселым Роджером" - черным флагом с черепом и двумя костями.
      В начале XIX века пираты уже не нападали на прибрежное население; они довольствовались исключительно морским разбоем. Но воспоминания о тех тревожных днях еще не стерлись из памяти жителей атлантических городов Америки. В Чарлстоне, Сейлеме, Норфолке и Бостоне бабушки пугали пиратами внучат, а появление чужого паруса на горизонте вызывало у людей настороженное, если не враждебное отношение.
      На смену пиратам прошлого пришли капитаны менее жестокие и менее "знаменитые". Зато их было гораздо больше, и власти с горечью убеждались в том, что огромный объем контрабанды чувствительно сказывается на доходах казны. Кроме того, как это станут делать сто с лишним лет спустя гангстеры типа Аль Капоне, пираты подкупали чиновников и полицию.
      В начале прошлого столетия самыми популярными кафе в Новом Орлеане были "Масперо", "Сосущий теленок", "Кафе беженцев", "Колокольчик" и "Джокунделла". Там пекли булки и подавали напиток, которому эти заведения обязаны своим позднейшим наименованием - "Абсентные дома".
      Мощное испанское укрепление форт Сан-Кристобаль в административном центре Пуэрто-Рико Сан-Хуане в свое время был крепким орешком для нападавших с моря.
      В этих заведениях с десяти утра до глубокой ночи, а кое-где и всю ночь напролет "заседала" компания, отличавшаяся необыкновенной общительностью нрава и веселостью. Там были штурманы дальнего плавания, поселенцы с Санто-Доминго, известные корсары и флибустьеры, высланные из Европы "политические"... Здесь также порой можно было видеть новоорлеанцев с громкими фамилиями и представителей знати.
      - У меня собирается самое аристократическое общество Северной Америки, - с гордостью говорил владелец "Кафе беженцев".
      В подтверждение он вытаскивал книгу почетных посетителей, куда заносил имена знаменитостей, оказавших честь его заведению. В списке значились фамилии лучших семейств Луизианы, судей, банкиров, высокопоставленных чиновников, судовладельцев и негоциантов. На самом почетном месте, возглавляя колонку знаменитостей, стояли имена братьев Пьера и Жана Лафитов. Дело в том, что именно братьям "Кафе беженцев" было обязано своей популярностью: с их легкой руки заведение стало модным местом встреч.
      Жан Лафит жил в лучшей гостинице города, где устраивал роскошные приемы. Теплыми октябрьскими вечерами в патио ставили роскошно убранный стол, напоминавший празднично расцвеченный галеон, - мерцали свечи, вышколенные слуги подавали изысканнейшие блюда креольской кухни. Если к ужину приглашались дамы, играл оркестр.
      Жан Лафит свободно изъяснялся на французском, английском, испанском и итальянском языках. В то время ему было около тридцати. Красивый статный мужчина с лицом, обрамленным аккуратно подстриженной бородкой, с пронзительным взором черных глаз, он охотно рассказывал о своей жизни до прибытия в Новый Орлеан.
      Родился он будто бы в Бордо, но вскоре его родители переехали на Санто-Доминго, где занялись торговлей. После смерти отца Жан унаследовал его дело. женился и в 1803 году, продав все имущество, решил вернуться в Европу. В Мексиканском заливе на их судно напали испанские корсары, ограбили пассажиров до нитки, а его с женой высадили на пустынном островке. Жена вот-вот должна была родить. Им повезло: проходившая мимо американская шхуна подобрала несчастную пару и привезла ее в Новый Орлеан, Здесь мадам Лафит умерла при родах, оставив мужу новорожденную девочку. Рассказ вдовца неизменно трогал сердца слушательниц.
      Давно молчат пушки, когда-то отвечавшие на вызов флибустьеров.
      Официально Жан Лафит числился купцом. Мужчины, слушавшие без комментариев его автобиографию, не отказывали себе в удовольствии обменяться за его спиной едкими замечаниями о специфическом характере торговых операций Лафита, но в большинстве они были так или иначе обязаны ему, к тому же молодой француз умел вести дела незаметно, а в поведении был образцовый джентльмен.
      О Жане Лафите долго ходили самые таинственные слухи. Лишь недавно его подлинная биография стала достоянием гласности. Жан Лафит родился не в Бордо, а в Порт-о-Пренсе на острове Санто-Доминго (ныне столица Республики Гаити) в 1777 году. Жан был младшим из пяти братьев и трех сестер в семье. В семнадцатилетнем возрасте он женился на Кристине Левин, жившей в датских владениях на Антильских островах, и та родила ему дочь. Кристина действительно умерла от послеродовой горячки на борту судна, шедшего с Санто-Доминго в Новый Орлеан, но корабль благополучно добрался до места назначения, и никакие испанские корсары на него не нападали.
      Сегодня во Французском квартале в центре Нового Орлеана, на улице Бурбон, можно видеть длинное низкое строение из кирпича с деревянными балками. На нем висит табличка: "Кузня Лафитов". Да, именно здесь обосновались братья Лафит в начале 1805 года, прикрыв такой невинной вывеской свое основное занятие. Братья были пиратами-контрабандистами. Разумеется, Лафиты не махали молотами - на американском Юге белому джентльмену никак не приставало заниматься физическим трудом. Лафиты лишь наблюдали за работой нескольких кузнецов-негров, принимали заказы и вели бухгалтерские книги. Всегда любезные и услужливые, они не имели недостатка в заказчиках, особенно когда те выражали желание приобрести контрабандой десяток невольников в хорошем состоянии и по разумной цене.
      Однажды неприметным днем 1811 года Жан Лафит вышел на рассвете из своего дома в сопровождении двух молодцов, весьма смахивавших на телохранителей; возле Мясного рынка он спустился на дебаркадер и перескочил на палубу парусного баркаса, который сразу же отвалил, держа курс вниз по течению.
      Путь был недолгий. В месте, где причалил Лафит, его уже ждали три оседланные лошади. Хозяин и телохранители проскакали около двух лье до одного из рукавов Миссисипи. Жан Лафит сел в длинную лодку, и тотчас восемь гребцов мощными взмахами весел вывели ее на середину протоки.
      Рукава отходят от главного русла Миссисипи задолго до устья и самостоятельно впадают в Мексиканский залив, если только не упираются в озеро или болото, коим несть числа в заросшей влажными джунглями гигантской дельте.
      Солнце уже близится к зениту, и гребцы берут ближе к берегу, чтобы оказаться в тени нависающих ветвей. В полдень Лафит приказывает остановиться на отдых. Потом снова долгий путь, ночевка в бухточке, в бунгало, сложенном из ветвей.
      По мере спуска рукав реки расширяется все больше и больше. Впереди сверкает на солнце светлая полоса. Море?
      Нет, озеро. Широкое, дикое, окруженное лесом. Кое-где на узких песчаных пляжах виднеются островерхие индейские хижины и вытащенные на берег пироги. Это озеро Большая Баратария, крупный водоем: двадцать километров в длину и десять в ширину. С южной стороны из него вытекает еще один рукав. Лодка Жана Лафита направляется туда, спускается еще на десяток километров и попадает в озеро Малая Баратария, также заканчивающееся протокой. Наконец открывается третья акватория, шириной с Большую Баратарию. Ее можно принять за озеро, но морской запах не позволяет ошибиться - это бухта Баратария, выходящая в Мексиканский залив.
      Два плоских песчаных острова почти полностью закрывают доступ в нее со стороны моря. Острова носят названия Большая Земля (в память о Санто-Доминго) и Большой Остров. Узкий проход между ними скорее угадывается, но именно в труднодостунности и заключалась ценность бухты Баратария.
      Как и озера, она окаймлена лесом. Если смотреть со стороны открытого моря, то за островами виднелись вертикальные голые стволы: то были мачты кораблей. Целая флотилия скрывалась в Баратарии, причем это были не речные или озерные суда, а корабли, предназначенные для далеких океанских походов. В открытом норе они наводили страх, а здесь, спрятанные за песчаными островами, выглядели буднично и мирно.
      Это было классическое "пиратское логово", тайное убежище Жана Лафита и одновременно источник его богатства и влияния.
      Горстка пиратов-кустарей обосновалась в протоках и потайных рукавах миссисипской дельты еще в 80-х годах XVIII века. Верткие суда входили в бухту, пираты тут же перегружали товар на баркасы или лодки и поднимались по протокам и рукавам через два озера Баратария к Новому Орлеану. Сбыв награбленное, разбойники растекались по притонам Бассейной улицы.
      Режим свободной конкуренции продлился несколько лет и с неизбежностью породил смуту. Пираты всех мастей и национальностей стали стягиваться в Баратарию. Старожилы начали ворчать: "В бухте и так тесно!" Капитаны обвиняли друг друга в переманивании матросов, бесчестной конкуренции и даже кражах награбленного! Ссоры перерастали в стычки, лилась кровь. Постепенно примитивное сообщество разбойников пришло к заключению: "Нам нужен вождь!", и взоры всех обратились к Жану Лафиту - человеку, наиболее преуспевшему в делах.
      - Кузнец, стань нашим босом!
      Бос (с одним "с") - слово неизвестного происхождения - на жаргоне пиратов означало "хозяин", "шеф".
      С этого момента начался новый этап в карьере Жана Лафита, открывший заключительную страницу в истории Флибустьерского моря.
      Выбранный босом, Лафит вознамерился превратить пиратский промысел в крупномасштабное предприятие. Спустя несколько недель после того, как он взял в руки бразды правления, посредники в Новом Орлеане получили извещение, что пираты больше не намерены тайком доставлять им товар. Если маклеры хотят и дальше вести дела, пусть изволят сами являться на оптовый рынок.
      Спустившись по рукаву Баратария, пройдя большое и малое озера, новоорлеанские дельцы добирались до острова со странным пирамидальным холмом, носившим название Храмового:
      на вершине его выступали из растительности каменные сооружения, указывавшие на то, что здесь некогда находилось святилище индейцев. Теперь на холме было святилище богу наживы - обширные склады, куда поступала добыча с судов, возвращавшихся из пиратских рейдов. Здесь же устраивались и торги, на которых с аукциона шли партии награбленного товара.
      Жан Лафит проводил несколько дней в Баратарии, после чего возвращался в Новый Орлеан, появлялся в "Кафе беженцев", приглашая на ужин полезных людей, которым был полезен и сам. Благодаря "кузнецу" они делали хорошие деньги и, пользуясь своим влиянием, улаживали отношения с таможней и полицией в случае каких-то осложнений.
      Сказать, что Жан Лафит вел двойную жизнь, было бы неверно. У него была тройная, если не четверная жизнь. Он появлялся не только в городе и Баратарии. В сезон, когда спадала жара, в деревнях выше по течению Миссисипи устраивали танцы; частенько к вечеру там раздавался радостный возглас: "Жан Лафит приехал!" Он прибывал на маленьком паруснике в сопровождении нескольких молодцов, улыбающийся, веселый, щедрый, угощал направо и налево и проходил круг-другой в танце с местной красавицей, чье сердце чуть не выпрыгивало из груди от счастья. Такой праздник запоминался надолго. Босу льстила популярность. Пользуясь случаем, он успевал шепнуть сельским парням, что морской промысел куда веселей и прибыльней полевой работы.
      "Поощряемые безнаказанностью своих деяний, злоумышленники наносят законным властям афронт среди бела дня. Так, действуя под началом некоего Жана Лафита, они тяжело ранили помощника таможенного инспектора Уокера Гилберта.
      Настоящим распоряжением губернатор Луизианы приказывает всем гражданским и военным властям штата бдительно следить за соблюдением закона и задерживать всякого, уличенного в нарушении его. Губернатор предупреждает о серьезных последствиях, которые будет иметь оказание какой-либо помощи или содействия Жану Лафиту и прочим злоумышленникам.
      Объявляется награда в 500 (пятьсот) долларов тому, кто передаст Жана Лафита в руки шерифа Нового Орлеана или любого другого округа.
      Совершено в Новом Орлеане 24 ноября 1813 года. Вильям С. С. Клэрборн, губернатор".
      Объявление было напечатано в местных газетах. А два дня спустя по всему городу разошлась во множестве экземпляров листовка такого содержания:
      "Жан Лафит предлагает награду в 5000 (пять тысяч) долларов тому, кто доставит к нему губернатора Вильяма С. С. Клэрборна. Баратария, 26 ноября 1813 года". Ответ немало потешил горожан; как передают, даже Клэрборн оценил юмор этого документа. Престиж Лафитов поднялся необыкновенно высоко.
      Через три месяца окружной прокурор Граймз явился к губернатору с докладом, в котором содержались следующие сведения.
      За последние полгода пиратами было завезено в Баратарию товаров на миллион долларов. Они хранятся не только на складах Храмового холма, но и в самом городе. По меньшей мере десятая часть взрослого населения Нового Орлеана связана с нелегальной торговлей, извлекая из нее немалую прибыль. В иные дни на Храмовом холме собираются до пятисот новоорлеанцев, среди них немало знатных горожан и чиновников. Инспектор таможни Гилберт конфиденциально сообщал, что у братьев Лафит есть сообщники в таможенном ведомстве.
      - Следует обезглавить банду, - заявил окружной прокурор. - Мне известно, что Пьер Лафит нагло появляется в городе. Можно арестовать его.
      - И что это даст? - возразил губернатор. - Он внесет двенадцать тысяч в казначейство, заплатит какой угодно штраф, после чего мы будем вынуждены отпустить его.
      - Я найду более серьезное обвинение, от которого он не открутится!
      Граймзу пришлось дожидаться своего часа еще два месяца. И он не упустил его. В июне судно федеральной полиции задержало в территориальных водах баратарийца по прозвищу Джани Огненная Борода, который, не имея поручительства, ограбил два испанских купеческих парусника.
      - Я берусь доказать, - сказал Граймз губернатору, - что этот тип действовал по наущению главарей банды. При первой же возможности арестуйте Пьера Лафита.
      Две недели спустя Пьер был арестован среди бела дня на улице, и шериф препроводил его в Калабус - построенный испанцами величественный замок, где, кроме тюремных камер, помещались также суд и ратуша. Адвокат Лафита тотчас подал прошение о выпуске своего клиента под залог, но Граймз отказал: никакого залога. 18 июля судья Холл уведомил Пьера Лафита, что "пират и контрабандист Джани Огненная Борода признал, что действовал по его. Лафита, совету и наущению", посему ему предстоит ответить за свои преступления.
      - Вот увидите. - потирая руки, говорил Граймз Клэрборну, - недалек тот день, когда мы закуем и второго братца, после чего их останется лишь повесить!
      Губернатор ничего не отвечал. Создавалось впечатление,что эта блистательная перспектива не особенно радовала его.
      3 сентября 1814 года перед Баратарией появился бриг под флагом британского королевского флота. Корсары не успели поднять тревогу, как "англичанин" выстрелил в упор из орудия по флибустьерскому паруснику у входа в бухту. Получив пробоину в корпусе, парусник сел на мель. А "англичанин" спокойно отошел на три кабельтовых от берега, оказавшись вне пределов досягаемости батареи. Он словно бы ожидал чего-то.
      От берега отвалила шлюпка: Жан Лафит направился к необычному визитеру. Бриг спустил на воду ялик под парламентерским флагом. Обе лодки сошлись вплотную. Англичане подали голос первыми:
      - Где мистер Лафит?
      - На берегу.
      Жан Лафит отвечает решительно, не задумываясь ни на секунду.
      - У нас для него пакет.
      - Передайте мне.
      Англичанин отдает пакет с наказом вручить его адресату в собственные руки,
      - Не беспокойтесь. Впрочем, если угодно, можете убедиться сами, что пакет доставлен по назначению. Прошу следовать за мной.
      Англичане гребут к берегу. Когда до него остается метров пятьдесят, глава баратарийцев сообщает:
      - Жан Лафит - это я. Буду иметь честь принять вас в своем доме.
      Так командовавший бригом капитан 1-го ранга Локкайер и состоявший при нем в качестве переводчика пехотный капитан Маквильямс оказались на берегу.
      - Пакет, - заявил Локкайер Лафиту, - направлен вам командующим войсками его величества во Флориде генералом Николсом.
      "Ставка в Пенсаколе, 31 августа 1814 года. Сэр, я прибыл во Флориду с намерением начать военные действия против единственного врага Англии. Как вам известно, Франция и Англия вновь стали дружественными державами..."
      Для уяснения последующих событий напомним, что война между Соединенными Штатами и Англией тянулась уже почти полтора года. Англичане разработали стратегический план захвата богатой Луизианы; первым объектом нападения должен был стать город Мобил. Опытный Николс высадился во Флориде, принадлежавшей в то время испанцам. Испанский губернатор наотрез отказался сотрудничать с англичанами, но это не смутило Николса. Он решил прощупать настроение жителей Флориды и Луизианы по отношению к американцам и нанять лоцманов, хорошо знающих побережье. Его письмо Жану Лафиту преследовало именно эти цели.
      Николс предлагал Лафиту и его "храбрым сподвижникам" поступить на службу британской короне. За это главе баратарийцев был обещан чин капитана 1-го ранга. А после заключения мира всем участникам военных действий обещались земельные участки - в зависимости от их звания и заслуг.
      "Ожидаю немалую пользу от вашего сотрудничества, - писал в заключение Николс. - Прошу вас не медлить с решением".
      Жан Лафит ознакомился с текстом с большим вниманием, не проронив ни слова.
      Локкайер осведомился, что Лафит думает о предложении генерала Николса.
      - Предложение весьма лестно и почетно, - добавил англичанин. - Столь высокое воинское звание редко когда дается иностранцу. Кроме того, я уполномочен сообщить вам еще одно условие, не упомянутое в письме.
      Лафит оставался непроницаемым. Локкайер кашлянул и продолжил:
      - Лично вы получите сумму в тридцать тысяч долларов. Выплата по вашему выбору может быть произведена в Пенсаколе или Новом Орлеане.
      Глава Баратарии молчал. Гости переглянулись. Ей-богу, предложение генерала Николса настолько привлекательно, что человек в здравом уме не станет отказываться. Целое состояние плюс почетное звание капитана королевских военно-морских сил! Англичане не скупясь расхваливали сделку.
      - Мне нужно время, чтобы подумать, - промолвил наконец Жан Лафит.
      - Полноте, что тут думать! Вы ведь француз, а значит - друг Англии. К тому же американский губернатор объявил вас вне закона, подверг всяческому позору и поношению, а ваш брат коварным образом заточен в тюрьму, где его держат в цепях. Разве не так?
      - Мне нужно обсудить ваши предложения с моими капитанами, - сказал Лафит. - Попрошу ожидать меня здесь.
      Не прошло и часа после его ухода, как в помещение ворвалась группа флибустьеров, схватила обоих англичан и без всяких церемоний затолкала их в сарай, навесив на двери амбарный замок.
      Жан Лафит, узнав о недопустимом обращении с парламентерами, целую ночь терпеливо успокаивал горячие головы:
      - Я люблю англичан не больше, чем вы. Но мне нужно потянуть время, чтоб выведать их планы. Нам подворачивается случай прославить Баратарию. Может быть, совсем скоро мы станем разгуливать по улицам Нового Орлеана с поднятой головой. Доверьте это дело мне.
      Морские археологи поднимают со дна океана всё новые свидетельства былых сражений.
      Рано утром Жан Лафит освободил узников и, рассыпаясь в извинениях, проводил их до ялика. Когда капитан Локкайер уже сидел в лодке, бос передал ему запечатанное письмо - ответ Николсу.
      6 сентября некто Жан Бланк явился в канцелярию губернатора Клэрборна и попросил принять его по срочному делу государственной важности. Бланк был фигурой, широко известной в Новом Орлеане. Банкир, купец, юрист, член законодательного собрания штата Луизиана... Плюс ко всему Бланк финансировал "деликатные" операции своих сограждан и пользовался в этой связи огромным влиянием.
      Раскланявшись, посетитель сказал Клэрборну, что он только что получил от Жана Лафита письмо, заслуживающее самого тщательного внимания. Письмо начиналось следующим образом:
      "Милостивый государь! Будучи объявлен вне закона моей приемной родиной, я тем не менее продолжаю служить ей верой и правдой. Доказательством тому служат следующие обстоятельства. Вчера, 3 сентября, перед Баратарией появилось судно..." Далее Лафит подробно рассказывал о приезде англичан и сделанном ему предложении. В конце он прикладывал копию врученного ему Локкайером письма генерала Николса.
      "Вы можете убедиться, сколь выгоден был бы мне подобный союз. Возможно, я не всегда аккуратно уплачивал таможенную пошлину, но всегда оставался лоялен Америке...
      Короче, сударь, я посвящаю вас в тайну событии, от которых, возможно, будет зависеть спокойствие в стране. Можете распорядиться этими сведениями, как вам подсказывает разум... Ввиду того, что англичане прибыли ко мне под парламентерским флагом, мне пришлось действовать с крайней осторожностью. Выставив благоразумный предлог, я попросил двухнедельной отсрочки и полагаю, что этот срок будет выдержан. В ожидании ответа смею надеяться на ваши юридические советы в столь сложном и запутанном деле".
      - Я сейчас же соберу комитет обороны Луизианы, - сказал Клэрборн. Передайте от меня Лафиту, чтобы он не давал никакого ответа англичанам до решения комитета обороны. Я же не намерен взыскивать с него за прошлые прегрешения.
      Посыльным между Бланком и Лафитом состоял человек по фамилии Раушер. Поздно ночью Бланк вызвал его и передал слова губернатора.
      На рассвете Раушер покинул Новый Орлеан. И не в одиночку, поскольку на следующий день "Луизианский курьер" напечатал такое объявление: "1000 долларов награды тому, кто задержит Пьера Лафита, минувшей ночью оборвавшего цепи и бежавшего из городской тюрьмы".
      История "бегства" Пьера Лафита покрыта тайной. Можно лишь догадываться об участии в нем Жана Бланка и Раушера, безусловно действовавших с ведома губернатора.
      7 сентября Клэрборн собрал комитет обороны Луизианы. Зачитав присланные Лафитом документы, губернатор попросил членов комитета ответить на следующие вопросы: 1. Можно ли считать эти документы подлинными? 2. Если да, то должен ли губернатор вступить в контакт или переписку с Жаном Лафитом или кем-либо из его компаньонов?
      Трое членов комитета ответили на оба вопроса решительным "нет". Это были коммодор американского флота Дэниел Т. Паттерсон, командир 44-го пехотного полка полковник Т. Росс, казначей федерального таможенного ведомства Пьер Ф. Дюбур. Единственный голос "за" подал командир национальной гвардии Луизианы майор Жак Виллере:
      - Я уверен в подлинности писем англичан. И думаю, что братья Лафит со своими баратариицами могут решить ход сражения, если противник двинется на Новый Орлеан.
      - Надо немедленно напасть и уничтожить это змеиное гнездо! запальчиво воскликнул Дюбур.
      Коммодор Паттерсон добавил:
      - Я уже получил инструкции морского министра атаковать сборище баратарийцев. Мы подготовили к походу шхуну "Каролина". Операцию следует начать без промедления.
      Клэрборн сказал, что сожалеет о таком решении, поскольку сам полностью разделяет мнение майора Виллере. Но он не может отменить приказ военных властей. С этими словами он закрыл заседание.
      Поздно вечером 11 сентября из Нового Орлеана отплыла карательная экспедиция под командованием Паттерсона. По плану коммодора, шхуна "Каролина" с тремя прицепленными пехотными баржами должна была спуститься по главному руслу Миссисипи. В устье реки солдат предполагалось переместить на шесть канонерок, после чего флотилия должна была двинуться к бухте Баратария.
      Жан Лафит все еще ожидал ответа на свое послание американским властям, когда 15 сентября рано утром дозорные сообщили, что возле входа в бухту в установленном Лафитом месте ходит британская шхуна "София".
      Глава баратарийцев медленно двинулся пешком по берегу. Английская шхуна ходила короткими галсами взад и вперед. Молча постояв на берегу и поглядев на британский флаг, Жан Лафит вернулся к себе. Немного погодя ему доложили, что шхуна ушла в море. "Англичанка" явно была разочарована, что корсар не клюнул на ее чары.
      Нескончаемо тянулись часы ожидания. После полудня дозорные, сторожившие подходы с суши, заметили в протоке пирогу. Соскочив на берег, гребец, задыхаясь, потребовал боса.
      - Я только что с Храмового холма. У меня ужасные вести...
      Солдаты Паттерсона заняли склады. С минуты на минуту Баратария должна была подвергнуться нападению.
      Жан Лафит велел собрать капитанов.
      Непостижимо, но факт. Ему удается убедить флибустьеров, для которых добыча всегда была превыше всего, чтобы те позволили янки забрать корабли, имущество, все товары на складах и отдались на милость властей, которых он сам чуть ли не десятилетие обкрадывал, обманывал и выставлял на посмешище. Неужели опытный, тертый корсар действительно рассчитывал такой ценой купить себе и своим соратникам прощение?
      Наутро, едва взошло солнце, корабли карательной экспедиции появились перед горловиной бухты. Орудия береговой батареи и пушки на флибустьерских судах были изготовлены к бою; корсары зарядили мушкеты; никто не знал, какой оборот примут события.
      Жана Лафита на берегу не было. Он не стал дожидаться прихода американцев и еще ночью вместе с Пьером покинул Большую Землю. Их лодка поднялась по протоке и вскоре свернула к плантации, чей владелец был с братьями в крепкой дружбе.
      А пиратские капитаны рассматривали в подзорную трубу головную шхуну:
      - Американский флаг на грот-мачте, белый парламентерский флаг на фок-мачте.
      Последнее показалось кое-кому добрым предзнаменованием, но все же на берегу царило полное смятение умов. Приказы повисали в воздухе. Часть флибустьеров решила удирать, другие храбрились: "Пусть только сунутся!", третьи в отчаянии не знали, как быть.
      - Янки спустили белый флаг! На минуту все застыли, словно пораженные молнией. Затем на мачте американской шхуны взвился другой белый флаг. Тотчас все подзорные трубы уставились на него. На флаге черными буквами было выведено: "Прощение дезертирам". Это не был сигнал, специально предназначенный для баратарийцев, - да они и не были дезертирами. На каждом американском судне в ту пору был такой флаг, настолько дезертирство было широко распространено. Корсары решили, что им обещают прощение.
      "Каролина" в сопровождении конвоя канонерок нарочито медленно двинулась в бухту. Коммодор Паттерсон с мостика всматривался в берег. "Я видел, как пираты бросали свои суда и разбегались прочь, - писал он в отчете. - Я распорядился отрядить за ними погоню. К полудню я завладел судами в бухте. Полковник Росс с отрядом высадился на берег и захватил все находившееся там имущество".
      Внесем уточнения. Три-четыре сотни баратарийцев рассыпались мелкими группами по лабиринту проток и болот Баратарии. Американские солдаты не стали их преследовать - во-первых, потому, что это было делом безнадежным, а во-вторых, все они, включая офицеров, куда больше стремились завладеть вожделенной добычей. Около восьмидесяти флибустьеров, поверивших сигналу янки, были взяты в плен. "Прощение дезертирам" оказалось уловкой Паттерсона: флибустьеры были отправлены в Калабус и там закованы в цепи. Коварные янки громко сожалели лишь о том, что Пьер и Жан Лафиты избежали кандалов.
      Четверо суток американские солдаты и матросы перетаскивали в трюмы своих судов собранную на складах Большой Земли контрабанду. В принципе все эти товары должны были пойти с молотка, а выручка передана в казну (об ограбленных владельцах никто не вспоминал). Однако при виде такого богатства военные решили потребовать себе четверть стоимости возвращенного товара. Позже коммодор Паттерсон и полковник Росс оценили свои услуги в половину стоимости контрабанды. Такой счет они и предъявили таможне по возвращении в город. Между тем в Новом Орлеане ходили упорные слухи, что бравые военные, не дожидаясь компенсации, щедро отоварились натурой еще при погрузке.
      Пушки Большой Земли и Большого острова были сняты, а укрепления срыты. На песчаных берегах бухты не осталось ни единой живой души. Солнце, дожди и ураганы вскоре доконали хижины и домики флибустьеров. Так закончила свои дни Баратария...