Вернувшись в управление, Хольмберг позвонил отцу Стефана Стрёма и спросил насчет сына. Сын? Последний раз отец видел его на рождество.
      Пришлось объяснить встревоженному старику, зачем полиции понадобился его сын.
      - Когда вы последний раз имели от него весточку?
      - Две недели назад. Я получил письмо.
      - Он не писал, что думает уехать или что-нибудь в этом роде?
      - Уехать? Не-ет…

      - Там он не был,- сказал Хольмберг, входя в кабинет Улофссона.
      - Да? - Улофссон с легким удивлением повысил голос и вскинул брови. Он еще больше удивился, узнав, что сын вообще не собирался в Несшё.-Странно. Где же он тогда?
      - Пожалуй, стоит попытать счастья у его жены.
      - Может, сперва перекусим?
      - Ладно. И впрямь не мешало бы.
      - Поедешь домой?
      - Нет, поем где-нибудь в городе. Черт, у меня такое ощущение, что все без толку. Я вообще начал сомневаться, что убийство и покушение на Бенгта связаны с вакансией у Фрома.
      - Да, и, правда, впору усомниться… Может, опять ложный след. Не исключено, что мы здорово ошибаемся.
 

      Встречаясь с соискателями, они каждому задавали вопрос о его политических взглядах.
      Эрик Сёдерстрём оказался центристом.
      Роланд Эрн предъявил членский билет консервативного студенческого союза.
      Бенгт Свенссон объяснил, что политикой совершенно не интересуется, но голосует обычно за УКГТШ.
      А Стефан Стрём?
      «Я ничего точно не знаю,- сказал Берт Шёгрен.- Мы об этом довольно редко говорили, хотя для меня самого политика небезынтересна. Стефан время от времени поругивал наше хреновое общество - и неудивительно, в его-то положении… В последнее время он стал очень скрытный и почти не говорил о себе. Хотя поначалу у него явно была потребность облегчить душу. Конечно, Биргитта, материальные неурядицы… Но теперь… За последние полгода… нет. Мы редко обсуждали политику».
      «А разве нормально, что два человека, так хорошо знающие друг друга, как вы, не спорят о политике?» - вставил Хольмберг.
      «Ну… о политических проблемах мы, разумеется, говорили, но не о партийной принадлежности и прочем в таком роде… Что касается его взглядов, гадать не буду, я не знаю. Может быть, соци… может, еще левее, а может, радикальный либерал».
      - Думаешь, удастся найти что-нибудь на Стрёма? - спросил Улофссон.
      - Посмотрим… Надеюсь, досье скоро принесут. Вот тогда и поглядим, есть там что-нибудь или нет. Если досье вообще существует…
      Прежде чем выехать на квартиру Стрёма, Хольмберг попросил проверить по картотеке, нет ли у них материала на Стрёма, а кроме того, обратился с той же просьбой к агенту полиции безопасности в отделе общественного порядка.
      - Нет,- ответил тот.- Это имя мне как будто незнакомо, но я посмотрю.
      Сотрудница картотеки обещала сообщить результаты поисков.
      Полиция безопасности никакими данными не располагала.
      - Мы тоже не всеведущи.- развел руками агент. По дороге в буфет они встретили Вестерберга.
      - Уже вернулся? Что-нибудь нашел в конторе? Вестерберг отрицательно покачал головой.
      - Дьявольщина! - выругался Хольмберг.

      После ленча - было уже два часа - они все вместе выехали к Биргитте Стрём.
      Ее дома не оказалось.
      Соседей тоже.
      Назад в управление. Имеет смысл поискать ее на работе.
      Только вот где она работает?
      Ассистентка у врача.
      - В больнице,- предположил Хольмберг.
      Он сам позвонил туда и спросил, не числится ли среди персонала некая Биргитта Стрём. В отделе кадров обещали навести справки и как можно скорее дать ответ.
      Пока они ждали звонка из больницы, сотрудница картотеки принесла пухлую папку.
      - Материалов хоть отбавляй,- сказала она.
      - Да, хватает,- согласился Хольмберг и принялся листать протоколы и акты.
      Стефан Стрём имел не один привод. Раз его задержали за сопротивление полицейскому, который находился при исполнении служебных обязанностей, это когда студенты заняли несколько домов. В 1968 году он был задержан в связи с беспорядками во время смотра призывников: попытался стащить с лошади конного полицейского. Кроме того, была жалоба от частного лица: Стрём якобы ударил его по голове плакатом, когда левые студенты в шестьдесят девятом году сорвали согласительное совещание представителей университетов и экономических кругов (Стрём, однако, отрицал, что ударил истца, который, кстати, и сам был, не вполне уверен, что удар ему нанес именно Стрём). Дальше шел протокол насчет того, что во время демонстрации против теннисного матча в Бостаде он укусил в руку одного из полицейских. Стрём участвовал в сидячей забастовке у главных ворот, а полицейский пытался угостить его по голове дубинкой. Потом в Мальме он бросал яйца в американского посла, а однажды ночью его застали возле полицейского автомобиля, на который он мочился. «Стрём заявил, что ему было необходимо оправиться, или, как он сам выразился, опорожнить пузырь» - стояло в рапорте. Почти все протоколы допросов были подписаны Туреном, только два из них подписал инспектор отдела общественного порядка. Но не агент полиции безопасности.

      Они еще раз потолковали с агентом полиции безопасности, и разговор этот привел их в замешательство.
      - Я же сказал: нет,- повторил агент.- Нет у меня на него материалов.
      - Но как, черт побери, парень с таким «послужным списком» сумел избежать твоей картотеки?
      - Дай-ка я взгляну, что у тебя там за бумаги.- Он читал и, чем дальше, тем гуще краснел.- Господи боже, это-то я помню…
      - Ну? - сказал Хольмберг.
      - Только…- Он перебрал свои документы.- Только у меня тут нет никакого Стефана Стрёма…- Он вытащил какой-то листок и воскликнул: - Смотрите! Сикстен Сверд! Черт, я же неправильно зарегистрировал.
      - То-то и оно…
      - Господи, а вдруг вся картотека ни к черту… надо проверить… столько труда…- Он искренне расстроился, но потом взял себя в руки: - Говорите, он искал работу?
      - Да.
      - А какой предприниматель возьмет на работу парня с этаким «хвостом»? Ведь в любую минуту учинит в фирме революцию!
      - Вот-вот,- коротко заметил Улофссон.
      - Но…- начал Хольмберг.
      - Да?
      - Предположим, он угомонился…
      - И что же?
      - Бенгт тебя не расспрашивал о Стрёме?
      - Меня? Нет,- отозвался агент, которого вообще-то звали Густавом Адольфссоном.- Он и так прекрасно его знал.
      - И он ни единого раза не вспоминал при тебе это имя?
      - Нет,- сказал Адольфссон.
      Это был маленький толстяк, длинноволосый, с одутловатым лицом и кустистыми бровями. Обут он был в сандалии и носил светло-серый костюм. В свои пятьдесят с лишним лет он слыл человеком интересным, необычайно сметливым и славился умением обуздывать трудных клиентов.
      - Господи боже,- вздохнул он.- Подумать только, вся картотека - кошке под хвост.
      Хольмберг хмыкнул.
      - Как будто становится горячо, а? - сказал он, выходя из комнаты.

      Полчаса спустя пришло сообщение из больницы. Биргитта Стрём в самом деле работает у них. Только там ли она сейчас?
      В кадрах этого не знали, но переключили разговор в соответствующее отделение.
      - Биргитта Стрём действительно работает у нас,- сказал женский голос.
      - Можно с ней поговорить?
      - Нет.
      - Почему?
      - Она в отпуске.
      - Вот как! И давно?
      - Ас кем я, собственно, говорю?
      - Ассистент уголовной полиции Хольмберг.
      - Вон оно что… Она натворила глупостей?
      - Нет-нет, все в порядке. Нам просто нужно с ней поговорить. Где она?
      - В отпуск она ушла дней десять назад, а больше я ничего не знаю.
      - То есть вам неизвестно, где она находится?
      - Она говорила, что вроде собирается уехать. Только вот куда? Когда мы об этом беседовали, она, по-моему, и сама еще ничего толком не решила.
      - Гм…
      Хольмберг почесал в затылке.
      - Куда же она могла уехать? Может, в Вестервик?
      - В Вестервик? А почему именно туда?
      - Там живут ее родители.
      - А-а, что ж, вполне возможно.
      - Вы не знаете ее девичьей фамилии?
      - Муберг, если не ошибаюсь.

      По словам Улофссона, Мубергов в Вестервике было полным-полно. Человек пятнадцать. Поэтому он сел за телефон.
      Вестерберг и Осборн Бекман поехали в общежитие, чтобы обыскать комнату Стрёма.
      Хольмберг составил описание внешности Стрёма и приказал объявить розыск.
      Для того чтобы получить мало-мальски подробное описание, ему пришлось несколько раз звонить по телефону.
      Наконец словесный портрет был готов и разослан по инстанциям.
      Стефан Стрём, родился 23 сентября 1942 года.
      Рост около 180 см, телосложение худощавое.
      Лицо овальное, профиль резкий. Нос прямой. Глаза немного навыкате.
      Волосы пепельные, довольно длинные.
      В последний раз его видели в зеленом пиджаке покроя «паркас», синих джинсах и деревянных сабо.
      Особые приметы отсутствуют.
      Стрёма надлежит взять под стражу и незамедлительно препроводить в Лунд или в ближайший полицейский участок с целью временного ареста и передачи в руки соответствующих органов.
      Не исключено, что он окажет сопротивление.
      Возможно, разыскиваемый ездит в легковом автомобиле марки «вольво-седан 144», регистрационный номер и год выпуска неизвестны. Цвет автомобиля темный, возможно синий.
      Стрём подозревается в убийстве и в покушении на убийство сотрудника полиции.
 

      Когда розыскное письмо было готово к рассылке, время подошло к семи.
      Они собрались в кабинете Турена.
      - Я в конце концов разыскал этих Мубергов,- доложил Улофссон.- И Биргитту Стрём. Только она понятия не имеет, где обретается Стефан. Во всяком
      случае, она очень встревожилась и сегодня вечером выезжает в Лунд. Еще она сказала, что он взял на время ее машину.
      - Легковушку?- спросил Хольмберг.
      - Да. «Вольво-седан сто сорок четыре», выпуска шестидесятого года, цвет темно-синий.
      - Ты и номер узнал?
      - А как же.
      Хольмберг внес дополнения в свою бумагу.
      - Он позвонил ей двадцать шестого апреля и спросил, нельзя ли ему взять на время машину,- продолжал Улофссон.- По ее словам, это был их первый разговор за много месяцев. Поначалу она заколебалась, но он объяснил, что ему позарез нужна машина и что она - единственный человек, который может ему помочь. Тогда она согласилась, и он зашел за ключами. Биргитта говорит, что оставила их у двери. В квартиру он не входил. Она решила сделать для него то немногое, что в ее силах… Стефан обещал вернуть и ключи и машину, когда она приедет из Вестервика. На этом наш разговор практически закончился. Разумеется, она спросила, в чем дело, и я постарался ответить как можно неопределеннее. Напирал на то, что мы его ищем для проверки и что это, мол, очень важно. Завтра утром она приедет в город и зайдет сюда.
      - Так. Ну и как твое впечатление о ней?
      - Комок нервов. Судя по голосу, она страшно расстроилась, что мы интересуемся Стрёмом. Сказала что-то вроде: мол, кажется, ничего никогда не уладится. Никогда не изменится к лучшему… в таком вот духе.
      Бекман доложил о результатах обыска в комнате Стрёма.
      - Помещение на вид прямо-таки нежилое. Но мы нашли одну штучку, которая имеет огромное значение… Решающее…
      - Что именно? Пластмассовые пули?
      - Совершенно верно,- сказал Бекман.- Я не успел сравнить их с той, которую извлекли из тела Фрома. Но сегодня вечером все будет известно абсолютно точно. Тут у меня небольшой списочек важнейших находок. - Он развернул лист бумаги. - Так вот, - медленно начал он, - я не буду все зачитывать, но… сберкнижка на шестьдесят пять семнадцать, два банкнота по десять крон в ящике письменного стола, зачетка, альбом с чертовой уймой объявлений о приеме на работу и масса писем, где ему сообщали об отказе… своего рода личная летопись, - задумчиво проговорил Бекман и продолжал, обдумав сказанное: - Комната довольно-таки пустая. Фотография женщины, видимо жены, и снимок новорожденного младенца. Одежды немного, зато весьма много книг на полках плюс материалы какого-то исследования, разбросанные по всей комнате. Анкеты, таблицы, блокноты с записями, какие-то бумаги и прочий хлам в том же роде. Наверно, это как раз те исследования, о которых вы говорили.
      - Где ты нашел пули? - спросил Хольмберг.
      - На письменном столе. Прямо посередине. Пять штук в обойме.
      - Когда случилась та кража со взломом в оружейном складе? - поинтересовался Улофссон.- Ну, насчет которой справлялся Удин?
      - Сейчас посмотрю,- сказал Хольмберг.- Кажется, справка у меня где-то здесь, куда-то я ее сунул несколько дней назад.- Он начал ворошить бумажки и наконец воскликнул: - Вот! Двадцать шестого апреля.

      Вечером Хольмберг никак не мог заснуть.
      На улице было тепло, дело шло к полнолунию.
      Он чувствовал какое-то напряженное беспокойство.
      Точно накануне важной операции.
      Тут сомнений быть не могло.
      Но где же он?
      Предстоит долгая и изнурительная погоня за тенью?
      Он перевернулся на живот и взбил подушку.
      - Не спится? - тихо, сонным голосом спросила Черстин.
      - Я тебя разбудил?
      - Мммм… немножко…
      - Ты спала?
      - Кажется…
      - Чертовски жарко,- сказал он.
      - Скорее, это ты чересчур уж горяч.
      - Может быть. Но теперь все так близко. - Расплата?
      - Что?
      - Расплата за Бенгта… это она близка?
      - А! - фыркнул он.- Брось ты! Тоже мне… моралистка нашлась!
      - Тс-с! Не так громко. Ингер разбудишь.
      - Дело не в расплате, не в мщении,- задумчиво проговорил он. - Дело в том, чтобы схватить безумца, который убил одного человека и едва не убил второго. Но это не месть. Мы просто обязаны выполнить свой долг, несмотря на все частные эмоции. Впрочем, когда все останется позади, будет, конечно, здорово…
      Несколько минут оба молчали.
      - А если уж говорить о мести,- сказал он,- то это была бы месть всем преступникам… месть общества… а мы только ее орудия. Нет, как будет хорошо, когда все останется позади.
      - Бенгт до тех пор вряд ли доживет.
      - Как знать… только при чем тут это?
 

      Понедельник уступил место вторнику. Часы пробили двенадцать, и началась гонка нового дня.
 

      С Биргиттой Стрём беседовал Хольмберг.
      Когда он утром пришел в управление, она уже сидела там и ждала. Они поднялись в его кабинет.
      В комнате пахло затхлостью. Хольмберг подошел к окну, откинул штору и распахнул рамы.
      На улице было уже тепло, на небе ни облачка.
      Два воробья сновали в сквере возле управления.
      Хольмберг устал.
      Поспать ему удалось всего несколько часов.
      Что же такое случилось с ночами?
      Либо он мучился бессонницей, либо что-нибудь поднимало его с постели. И тогда он опять-таки не спал.
      Обернувшись, он увидел, что Биргитта Стрём остановилась в дверях.
      - Садитесь, садитесь,- пригласил Хольмберг.
      - Спасибо.
      Она опустилась на краешек стула.
      Хольмберг посмотрел на нее. Первая мысль была: внешность самая заурядная, ничегошеньки не говорящая. Маленькая и худая, почти хрупкая. Лицо бледное, каштановые волосы до плеч чуть взлохмачены. Взгляд усталый, упорно смотрит в пол.
      Одета она была в короткую юбку и белую блузку с черным жакетом. На руке часы. Никаких украшений: ни колец, ни браслетов, ни серег, ни броши.
      Только губы бросались в глаза - ярко-красные, они резко выделялись на бледном лице.
      Не такими ли красными губами наше воображение наделяет проституток? - подумал Хольмберг и тотчас устыдился, поймав себя на этой мысли.
      - Как самочувствие? - спросил он.
      - Я… устала…
       - Гм…
      - Чго он, собственно, натворил, Стефан?..
      - Почему ты спрашиваешь… Можно на «ты»?
      - Конечно.
      - Так почему ты спрашиваешь?
      - Ну…- Она подняла глаза и слегка пожала плечами. - Иначе зачем полиции его искать, если он ничего не сделал? Ведь наверняка что-то сделал. С ним самим-то ничего не случилось? - Она вдруг застыла и посмотрела ему прямо в глаза.
      - Случилось? Нет, не думаю. Мы подозреваем, что он замешан кое в чем, случившемся на прошлой неделе.
      - В чем же? Расскажи, в чем дело, не надо держать меня на взводе.
      - У нас есть основания полагать,- Хольмберг точно прыгнул очертя голову в омут,- что Стефан Стрём причастен к убийству директора Фрома и к покушению на
      убийство комиссара Турена, имевшим место на прошлой неделе.
      - О-о… нет…- Она закрыла лицо руками. Но не плакала.- О нет… только не это… только не это… ведь и так…
      - Ведь и так?
      - Я имею в виду… его вечно преследовали неудачи… заботы…
      - Гм…
      - Значит, это он… стрелял? Я читала об этом в газетах и видела по телевизору. Он? Стефан? Он стрелял?
      Черт, подумал Хольмберг, слегка вздохнул и сел за стол. Сложил руки на столе и посмотрел ей в глаза.
      - Не знаю, но кое-что говорит за это,- медленно сказал он.- Но я не знаю. Хотя думаю, что так оно и есть. Нам необходимо поговорить с ним. Вдруг это не он. Но пока нам неизвестно, где он, пока мы его не найдем, пока мы будем подозревать, что у него есть основания скрываться,- до тех пор мы будем думать, что совесть у него нечиста.
      - Боже мой…
      - Мне очень жаль,- тихо сказал Хольмберг.- Но так уж вышло.
      - Да…- Она едва заметно кивнула и перевела дух.- Да, я понимаю.
      - Так, может, расскажешь немного о нем? Я имею в виду, вдруг это натолкнет нас на мысль, где он прячется. Во всяком случае, мы получим более четкое представление о том, что произошло и почему.
      - Где он, я не знаю… Но могу рассказать о нем.
      - Э-э-э… сигарету? - Хольмберг протянул ей пачку.
      - Нет, благодарю… а впрочем… Он поднес ей спичку.
      - Я встретила Стефана в шестьдесят шестом. Через два года мы поженились, и в это же время он закончил университет. Не бог весть как: он никогда полностью не сосредоточивался на учебе, всегда у него была масса других дел - землячество, политработа и все такое. Материальное положение у нас было не блестящее. Я, конечно, зарабатывала, четыре года трубила ассистенткой у врача, а других источников дохода у нас под конец не осталось. Сбережения мои ушли на жилье, мы поселились в двухкомнатной квартире, которая стоила нам четыреста крон в месяц… ну и кое-что пришлось купить. Мебель, циновки, кровати, стол, стулья, кресла, диван и прочее… тоже немалые деньги. До того как мы поженились, я снимала меблирашку с полным пансионом. Поэтому вещей у меня почти не было. Стефан жил в общежитии. Сбережений у меня гроши, откладывать было особенно не из чего, да я и не стремилась к этому… относилась к будущему несколько беззаботно. На квартиру в общежитии мы претендовать не могли, где уж нам. Да… после окончания курса он начал искать работу. Отвечал на объявления и как только не пробовал - а в ответ вежливые отказы. Он надеялся на хвалебные отзывы о работе в землячестве, дескать, лишний козырь, во всяком случае, так говорили другие… но, видимо, на деле все обстояло иначе. Странно как-то, ведь он раз даже был председателем землячества. Иногда он куда-нибудь устраивался, но все это продолжалось недолго, работа-то непостоянная. Был санитаром, школьным сторожем, надзирателем тюрьмы в Мальме, продавцом в книжном магазине. Но платили там негусто, а главное - работа была временная. Три месяца он торговал электропроводами в кооперативном магазине ЭПА, две недели вкалывал грузчиком на складе. Только и делал, что таскал болты и складывал их в ящики. Сортировал документы в архиве, полтора месяца, два года назад. И все время искал постоянное место. В Лунде и в других городах… даже на севере, в Будене. Потом родился Мате. Осенью шестьдесят девятого.
      - Мате - это ваш сын?
      - Да. Сейчас ему три года. После его рождения мы стали получать пособие на ребенка, но как раз в это время повысили квартплату, а Матсу нужны и пеленки, и еда, и одежда… и цены на еду тоже выросли. И самим надо одеться. А жалованье у меня не больно-то увеличилось. Два года назад, в семидесятом, все кончилось. Он больше не мог найти работы. Не знаю, может, тут сыграли свою роль и политические симпатии Стефана, но ведь в его документах это не указано… Думаю, работы попросту не было.
      - А каковы его политические взгляды?
      - Как вам сказать… В общем, он не социалист, скорее либерал, но весьма радикально настроенный… да, очень радикальный либерал… Хотя, может, это почти то же самое, что социалист? Я не знаю… Наверно, когда ищешь работу, радикализм только вредит. Он обычно говорил, что если у тебя есть убеждения и если ты их отстаиваешь, то ни черта не получишь. Видно, так оно и есть. Он любит спорить, дискутировать… Конечно, он никакой не террорист, но вечно рассуждает о всяких там недостатках в обществе и в мире и о том, что это надо изменить.
      - В демонстрациях он участвовал?
      - Разумеется. И несколько раз попадал в полицию… Он очень не любит полицию… Он сопротивлялся, и тогда…
      - Сам напрашивался?
      - Как это?
      - Ну… он враждебен по отношению к полиции?
      - Враждебен? Он борется за то, во что верит и что считает справедливым.
      - Гм…
      - Так уж получается. С семидесятого года он ни разу не сумел найти работу, хотя я не знаю, как было в последнее время. Но целый год мы жили на мое жалованье и остатки сбережений. У него накопилось тридцать восемь тысяч долга, пора было начать выплачивать. Ночами мы лежали без сна и обсуждали, как свести концы с концами… Питание, Мате, тряпки, квартплата… И вот однажды, когда я пришла с работы, он лежал на диване, и я подумала, что он спит. Стала будить его, а он… не просыпался. Я вызвала «скорую»… Стефан наглотался снотворного. Врачи сказали, еще немного - и было бы поздно. Вернувшись из больницы, я поняла, что совсем никуда не гожусь, что мое крохотное «я» куда-то исчезло, развеялось как дым… видимо, у меня началось нервное расстройство, потому что очнулась я в больнице. Соседка потом рассказывала, что услыхала за стеной грохот и стук. Это я расшвыривала вещи. Бросала стулья в стену, перевернула стол, шваркнула об пол настольную лампу и сама свалилась в истерике… Соседка утихомирила меня и отправила в больницу. А Мате, по ее словам, апатично сидел в углу… Можно еще сигарету?
      - Конечно, бери. Я положу пачку здесь, так что бери, когда захочешь.
      Она рассказывала монотонно, ломким, по-детски звонким голосом. Интересно, сколько ей лет? Двадцать пять?
      - Сколько тебе лет?
      - Двадцать шесть. А что?
      - Да так, спросил, и все. Что же случилось потом? Когда вы оба выписались из больницы?
      -  Явыписалась первая, но на работу вернулась не сразу. Однажды я пришла к нему в палату, навестить. Мы решили, что так продолжаться не может, что нам больше этого не вынести, и друг друга тоже. Последний год дня не проходило, чтоб мы не поссорились, часто из-за пустяков, а иной раз и вовсе без причины. Материальная безысходность оборачивалась ссорами. А Мате… он все это видел. В последние месяцы мы даже не спали вместе, так нам все опостылело. «Я уйду »,- сказал Стефан. Я запротестовала, но он меня уговорил… «Так лучше. И для нас, и для Матса. Твоего жалованья и пособия на ребенка на двоих хватит». «А ты как же?» - спросила я.«Как- нибудь выкручусь»,- ответил он. Это было в прошлом году. Мы расстались друзьями и без слез. Он говорил, что если найдет работу, то мы опять начнем сначала. Когда он заслужит право на существование и перестанет паразитировать на тех, кого любит… так он сказал… потому что мы… до сих пор любим друг друга… Во всяком случае, я его люблю, но ведь одной любовью жив не будешь, верно? Не прокормишься…
      Она попыталась улыбнуться, но улыбки не вышло, только рот жалко скривился.
      - Да, не прокормишься,- сказал Хольмберг.- Чтоб жить, необходимо кое-что еще.
      - Да… Однажды вечером он зашел за своими вещами. Я дала ему две сотни. Сперва он не хотел брать, но я настояла. А потом он исчез. Сказал, что даст знать, когда все уладится. Но так и не появился.
      Хольмберг подпер ладонью подбородок и смотрел на нее.
      - А ты сама его не разыскивала?
      - Нет. Я не знала, где он. И просто опешила, когда он попросил на время машину. Слышу, звонок у двери, открываю… а на пороге стоит он. Не знаю, что со мной случилось, но, когда я его увидела, мне почудилось, будто вокруг стало светло-светло… ах, все это смахивает на пошленький роман…
      - Нет-нет, что ты.
      - Он только спросил, не дам ли я ему машину на несколько дней.
      - Каким он тебе показался?
      - Как никогда твердым. Решительным, точно ему предстояло какое-то важное дело.
      - И что же? Он взял ключи от машины и ушел?
      - Да. Мы только быстро поцеловались в дверях.- Она поднесла руку к губам, словно оживляя в памяти поцелуй.- Я, видимо, была… я испугалась, когда он пришел в тот вечер.
      - Испугалась?
      - Да…
      - Чего?
      - Стефана?
      - Да, он выглядел как-то странно.
      - Ты полагаешь, он задумал что-то дурное?