Глава 19

Я вышел из подъезда, когда к обочине подкатило такси и из него вылез пассажир. Я занял освободившуюся машину и назвал адрес своей гостиницы.

Дворники не работали. Водитель был белый, хотя машина, вероятно, принадлежала не ему — за щиток у ветрового стекла была засунута лицензия, где на фотографии красовался чернокожий. Внизу приписка: «Не курить — водитель аллергик». В салоне воняло марихуаной.

— Ни черта не видно! — проворчал водитель.

Я откинулся на спинку сиденья и расслабился — движение всегда доставляло мне удовольствие.

Из вестибюля позвонил Чансу, затем поднялся к себе в номер. Минут через пятнадцать он перезвонил.

— ОСЛЗ — СВД, — сказал он. — Нет, ей-богу, мне это нравится! Ну, и в какие же двери вы сегодня стучали?

— Во многие.

— И?..

— У нее был любовник. Он покупал ей подарки, и она ими хвасталась.

— Перед кем? Перед другими девушками?

— Нет. И это доказывает, что она хотела сохранить свою связь в тайне. Ее соседка рассказала мне о подарках.

— И эта же соседка забрала котенка?

— Верно.

— ОСЛЗ — СВД! Черт, смотрите-ка, сработало! Искали пропавшего котенка, а напали на след. Что за подарки?

— Меха, драгоценности.

— Меха... — протянул он. — Вы, что же, имеете в виду кроличий жакет?

— Она говорила, он из норки.

— Крашеный кролик, — сказал он. — Я купил ей этот жакет, причем выбирали мы вместе. Прошлой зимой. Соседка говорит, что это норка, надо же! Хотел бы я продать этой соседке пару таких же норок! Можно было бы неплохо заработать.

— Ким говорила, что это норка.

— Кому, соседке?

— Мне. — Я закрыл глаза и представил ее за столиком у «Армстронга». — Сказала, что приехала в город в хлопковой курточке, а теперь носит настоящую норку, но с удовольствием променяла бы ее на ту курточку, если бы можно было вернуть эти годы.

Он громко расхохотался.

— Крашеный кролик! — повторил он. — Стоит, конечно, подороже, чем та тряпка, что была на ней в автобусе. Но, поверьте, не целое состояние. И никакой любовник ей ничего не покупал, потому что жакет купил я.

— Что ж, тогда...

— Разве что я и есть тот приятель, о котором идет речь.

— Допустим.

— И еще вы сказали, драгоценности. Все это полный бред, дружище. Вы видели, что лежит у нее в шкатулке? Там нет ничего ценного.

— Знаю.

— Фальшивый жемчуг, дешевое колечко. Единственную красивую вещь подарил я. Может, вы заметили браслет?

— Из слоновой кости?

— Да, из бивня слона. Очень старая слоновая кость, инкрустированная золотом. Застежка и петля тоже золотые. Правда, золота там не так много, но золото — оно всегда золото, верно?

— Вы купили ей и этот браслет?

— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.

— Краденый?

— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял. Сказал только, что хочет за него сотню. Надо было забрать его, как и ту фотографию. Послушайте, я купил его только потому, что он мне понравился. Но не самому же мне его было носить? Я подумал, что он будет неплохо смотреться на ее руке. И отдал ей. Ну, вот. И вы до сих пор считаете, что у нее был любовник?

— Думаю, да.

— Тем не менее уже не так в этом уверены, верно? Или это просто голос звучит у вас устало. Вы устали?

— Да.

— Слишком много дверей, да?.. Так чем еще, по-вашему, занимался этот ее любовник, помимо того, что дарил ей все эти несуществующие подарки?

— Заботился о ней, полагаю.

— О, черт! — буркнул он. — Но ведь и я тем же самым занимался. Что мне еще оставалось, как не заботиться об этой девушке?

Я растянулся на постели и уснул, не раздеваясь. Я стучался в слишком многие двери, говорил со слишком многими людьми. Еще надо бы повидаться с Санни Хендрикс. Я звонил ей и сказал, что зайду, а вместо этого уснул. Мне снилась кровь и женские крики, и проснулся я весь в поту и с каким-то металлическим привкусом во рту.

Принял душ, оделся. Проверил номер телефона Санни, записанный в блокноте. Спустился в вестибюль и позвонил. Никто не снял трубку.

Я испытал нечто похожее на облегчение. Взглянул на часы и отправился к Святому Павлу.

Сегодня выступал какой-то тип с тихим голосом, редеющими светло-каштановыми волосами и мальчишеской физиономией. Я принял его за банковского служащего.

Но он оказался убийцей. Он был гомосексуалистом и как-то ночью, в пьяном беспамятстве, убил своего любовника: нанес ему тридцать или сорок ударов кухонным ножом. Он утверждал, что почти ничего не помнил, что то впадал в забытье, то выходил из него и видел, что держит в руках нож, а потом снова проваливался в тьму. Отбыл семь лет тюремного заключения в Аттике, вышел и вот уже три года, как не пьет.

Слушать его было страшно. Я никак не мог разобраться, какие чувства он у меня вызывал. И не знал, радоваться мне или сожалеть о том, что он жив и теперь на свободе.

В перерыве я разговаривал с Джимми. Может, выступление этого гомика так повлияло на меня или не оставляли мысли о смерти Ким, но неожиданно для себя я вдруг заговорил обо всем этом насилии, преступлениях, убийствах.

— Знаешь, меня уже все это просто бесит, — сказал я. — Стоит раскрыть газету, и тут же натыкаешься па разные ужасы. Доконали уже!

— Слыхал анекдот — из серии врачебных? — спросил Джимми. «Доктор, как начну вот тут ковырять — сразу так больно!» — «А вы не ковыряйте!»

— Ну и что?

— Да то, что тебе нужно прекратить это чтение газет, — ответил он. Я выразительно на него посмотрел. — Я серьезно, — сказал он. — Все эти истории меня тоже пугают. И вообще вся ситуация в мире. Если даже и есть хорошая новость, так ее ни за что не напечатают. Одни ужасы. Но знаешь, я тут подумал или мне подсказал кто, уже не помню, короче, до меня дошло: ведь нет такого закона, который бы обязывал меня читать всю эту муть.

— Просто игнорировать, да?

— Почему бы и нет?

— Ну, это какой-то страусиный подход. Раз не вижу, стало быть, меня не колышет?

— Возможно, но лично я смотрю на это несколько иначе. Мне кажется, не стоит сходить с ума от того, чего не в силах исправить.

— Но нельзя не замечать того, что творится.

— Почему бы и нет?

Я вспомнил Донну.

— Возможно, потому, что я связан со всем человечеством.

— Я тоже, — сказал он. — Вот прихожу сюда, слушаю, говорю. Бросил пить. Это и есть то, что связывает меня с человечеством.

Я налил себе еще кофе и взял печенье. Во время обсуждения нее в один голос заявили, что им очень понравилась искренность выступавшего.

«Господи, — подумал я, — а ведь сам я сроду ничего подобного не делал!» И посмотрел на стенку. На ней были развешаны плакаты с изречениями типа: «Будь проще — и к тебе потянутся!», «Тише едешь — дальше будешь». И никак не мог оторвать глаз от одного: «Все, что ни делается, все во славу Божию».

Ничего себе!.. Даже находясь в отключке, я никого не убивал, руки ни на кого не поднял. А если бы сорвался?

И когда настал мой черед, я выступать отказался.

Глава 20

Дэнни Бой поднес стакан с русской водкой к глазам и стал разглядывать ее на свет.

— Чистота. Прозрачность. Крепость, — сказал он, словно перекатывая слова во рту, произнося каждый слог с невероятной отчетливостью. — Хорошая водка — она как лезвие бритвы. Острый скальпель в руках умелого хирурга. Не оставляет рваных краев.

Он отпил унции три этой самой «чистоты и прозрачности». Мы сидели в «Пуганс». На нем было нечто вроде матроски с широким воротником, отделанным тонким красным кантом, еле различимым в полутьме бара. Я пил содовую с лимоном. Пробегая мимо нашего столика, веснушчатая официантка сообщила, что напиток этот называется «Лайм Рики». Лично я ничего против не имел, но, помнится, делая заказ, я называл что-то другое.

Дэнни Бой сказал:

— Значит так, давай подобьем бабки. Имя — Ким Даккинен. Крупная блондинка лет двадцати с хвостиком, проживала в Меррей-Хилл, убита две недели назад в «Гэлакси».

— Ну, двух недель еще не прошло.

— Верно. Была одной из девушек Чанса. И еще имелся у нее дружок. И именно он тебя интересует. Дружок.

— Правильно.

— И ты заплатишь любому, кто даст тебе о нем хоть какую-то информацию. Сколько?

Я пожал плечами.

— Чеком, наличными? Сколько именно баксов?

Я снова пожал плечами.

— Не знаю, Дэнни. Это зависит от информации, от кого она исходит и куда пойдет. Миллиона долларов у меня нет, но ты сам знаешь, последние центы еще не считаю.

— Так ты сказал, что она была одной из девиц Чанса?

— Именно.

— Смотри, как интересно получается! Не так давно мы искали этого самого Чанса. Пришлось даже пойти на бокс и показать тебе его.

— Точно.

— А несколько дней спустя блондинку убивают, и ее фотография красуется во всех газетах. Ты искал ее сутенера, и она погибла. А теперь ты ищешь ее любовника.

— Ну и что?

Он одним глотком допил водку.

— Чанс в курсе, чем ты занимаешься?

— Да, он знает.

— Ты говорил с ним об этом?

— Говорил.

— Очень интересно!.. — Он поднес пустой стакан к свету, щурясь, посмотрел сквозь стекло, видимо, проверяя на прозрачность и чистоту. А потом сказал: — Кто твой клиент?

— Этого я сказать не могу.

— Смешно... Люди хотят получить информацию и делают вид, что не знают, какой ценой она достается. Ладно, нет проблем. Поспрошаю кое-каких людишек, загляну кое-куда. Это тебя устроит?

— Да.

— А тебе вообще что-нибудь известно об этом неизвестном друге?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, к примеру, молодой он или старый, хитер или простоват, женат или холост? Ходил ли в школу, регулярно ли обедает?

— Возможно, он дарит подарки.

— О, это значительно сужает область поиска!

— Знаю.

Что ж, — заметил он. — Попробуем, что нам еще остается...

Действительно, поиски приятеля Ким — это было единственным, что могло пролить свет на всю эту историю. После собрания я вернулся в гостиницу и нашел записку. «Позвоните Санни» — было написано там и значился номер телефона, по которому я уже звонил. Я позвонил из кабинки в вестибюле, и снова никто не ответил. Неужели у нее нет автоответчика? Ведь эти аппараты сейчас почти у всех.

Я поднялся к себе в номер, но на месте как-то не сиделось. Усталости я не чувствовал, а после нескольких чашек кофе, что выпил на собрании, был возбужден и полон желания действовать. Просмотрел свои записи в блокноте, перечитал стихотворение Донны, и мне вдруг показалось, что я ищу ответ, который уже есть.

В работе полицейского такое случается довольно часто. Проще всего в подобных случаях спросить того, кто знает этот ответ. Самое сложное — вычислить человека, который этот ответ даст.

Кому могла довериться Ким? Нет, не девушкам, с которыми я уже говорил. И не соседке с Тридцать седьмой. Тогда кому же?..

Санни? Возможно. Но Санни не подходит к телефону. Я снова пытался звонить, уже из номера.

Тот же результат. Молчание. Ладно, тем лучше. Не слишком-то и хотелось тратить свое свободное время на общение с очередной проституткой.

Как, интересно, они проводили время, Ким и ее неведомый друг? Если весь день валялись в постели, за закрытыми дверями, клянясь друг другу в вечной любви, тогда дело глухо. Но, возможно, они все-таки выходили в свет? Может, он водил ее к каким-нибудь знакомым? Рассказывал кому-нибудь о ней, а тот, в свою очередь, рассказал другим. Может...

Но, сидя в гостиничном номере, об этом не узнать. Да и погода, черт возьми, не такая уж скверная! Дождь в середине дня прекратился, ветер немного поутих. Пора поднимать задницу, самое время поездить на такси и потратить немного денег. Мне почему-то не слишком хотелось относить их в банк, совать в ящик для пожертвований или же отсылать в Сьюсетт. Можно немного и пошвыряться этими самыми денежками.

Чем я и занялся. Пивная «Путане» была, наверное, десятым по счету заведением, куда я заглянул, а Дэнни Бой — пятнадцатым из тех, с кем я поговорил. Некоторые из этих мест я навестил, разыскивая Чанса, в других не бывал никогда. Я попытал счастья в салунах в Виллидже, забегаловках на Меррей-Хилл и в Тетл-Бей, нескольких барах на Первой авеню. Я провернул это, уже выйдя из «Пуганс», и тратил, и тратил небольшие суммы на такси, напитки, и говорил с разными людьми об одном и том же.

Но никто ничего не знал. Вечно живешь надеждой на какой-нибудь дурацкий счастливый случай. И ждешь, что человек, с которым ты разговариваешь, вдруг повернется, ткнет пальцем и скажет: «Да вот же он, ее приятель! Вон тот здоровенный парень в углу».

Но на практике такое везение — величайшая редкость. А случается, если повезет, вот что: сначала новость распространяется. В этом проклятом Богом городе живут восемь миллионов человек, и просто удивительно, как они умудряются общаться! И если делать все правильно, то не так уж и много пройдет времени, прежде чем изрядный процент от этих восьми миллионов будет знать, что у зарезанной шлюхи был дружок и что парень по имени Скаддер его разыскивает.

Уже два таксиста ехать в Гарлем отказались. Существует закон, запрещающий им отказывать клиенту. Если клиент называет любой адрес в пределах любого из пяти районов Нью-Йорка, водитель обязан доставить его туда. Я не стал цитировать им эту статью. Проще пройти квартал пешком и сесть на метро.

На платформе было безлюдно. Дежурная по станции сидела в будке из пуленепробиваемого стекла, запершись изнутри. Интересно, чувствует ли она себя там в безопасности? Кстати, машины нью-йоркских такси оборудованы специальной перегородкой, защищающей водителя, но те, которых я пытался нанять, все равно отказались ехать на окраину.

Не так давно дежурному в одной из таких будок стало плохо с сердцем. Прибывшая бригада «скорой помощи» не могла войти в закрытую изнутри будку, и бедняга скончался. И все равно уверен, что эти штуки спасли больше жизней, чем погубили.

Правда, они не защитили тех двух женщин на станции «Чэннел», линия "А". Какие-то негодяи решили отомстить одной из них — она сообщила в полицию, что они перепрыгнули через турникет. Подонки наполнили огнетушитель газолином, накачали газолин в будку и бросили туда зажженную спичку.

Будка взорвалась, обе женщины сгорели заживо. Еще один способ умереть...

Об этом писали в газетах примерно год назад. Хотя, разумеется, нет такого закона, который бы обязывал меня читать все эти газеты.

Я купил жетоны. Подошел нужный мне поезд. Сел и поехал в Гарлем. Там побывал в «Келвин смол» и еще в нескольких местах на Леннокс-авеню. В одной из забегаловок столкнулся с Ройялом Уолдроном и с ним побеседовал на все ту же злополучную тему. На Сто двадцать пятой выпил чашку кофе, весь остаток пути до Сент-Николас шел пешком и заскочил выпить кружку имбирного пива в бар при клубе «Камерун».

Та статуэтка в квартире Мэри Лу была из Камеруна. Древняя вещица, инкрустированная ракушками каури.

За стойкой бара не оказалось ни одного знакомого лица. Я взглянул на часы. В субботу вечером все нью-йоркские бары закрывались на час раньше, в три вместо четырех. Никогда не понимал, почему. Может, для того, чтобы все пьяницы успели протрезветь к утренней мессе?

Я подозвал бармена и спросил, знает ли он бары, работающие круглосуточно. Он окинул меня бесстрастным взглядом, и на лице сохранилось туповато-равнодушное выражение. И тут, неожиданно для самого себя, я стал выкладывать ему всю историю, объяснять, что собираю любую информацию о дружке Ким. Я знал, что не получу от него ответа, понимал, что такого типа даже о том, сколько, например, сейчас времени, спрашивать бесполезно, все равно не ответит, и, однако же, выложил ему все. Он выслушал меня, а с ними заодно — и двое моих соседей по бокам, и я был уверен, что они обязательно распространят эту информацию дальше. Чего, собственно, я и добивался.

— Боюсь, ничем не могу помочь, — сказал он. — И кого бы вы там ни искали, забрели слишком далеко от центра, вот что я вам скажу.

Вероятнее всего, тот парень вышел из бара следом за мной. Я не заметил, а надо было. Уж кому-кому, а мне — так просто обязательно.

Я брел по улице, и мысли мои уносились то к приятелю Ким, то к выступавшему сегодня парню, который прикончил своего любовника. И когда уловил рядом какое-то движение, реагировать было уже поздно. Я только начал разворачиваться, а его рука уже лежала у меня на плече, и он сильным толчком направил меня в подворотню.

Он был примерно на дюйм ниже меня, но пышная копна спиралеобразных волос в стиле афро зрительно увеличивала рост дюйма на два. Лет восемнадцати — двадцати, от силы двадцати четырех. Усы подковкой и шрам от ожога на щеке. На нем была летная куртка с карманами на молниях, плотно обтягивающие черные джинсы, в руке — маленький револьвер. И целился он прямо в меня.

Он грязно выругался:

— Сукин кот, мать твою так! А ну, гони бабки, сучара! Давай-давай выкладывай, живо! Или пристрелю, сучья вонючка!

Я подумал: «Ну почему, Господи, почему я не сходил в банк? Почему не оставил хотя бы часть денег в гостинице? Господи, теперь Микки может забыть о скобке на зубы, а собор Святого Павла — о причитающихся десяти процентах...»

А могу распрощаться и с завтрашним днем.

— Сучий выродок, поганец, грязная сволота!..

Он собирался убить меня, а потому я сунул руку в карман за бумажником, не спуская с него глаз и чуть косясь на палец, лежавший на курке. И вдруг понял: он себя заводит. Он уже вошел в раж, и сколько бы денег я ни предложил, ему все равно покажется мало. Он настроился на максимум, не меньше, чем на два куска, и, сколько бы денег при мне ни оказалось, все равно быть мне покойником.