Глава восемнадцатая

Камера в подвале штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне не шла ни в какое сравнение с грязной клеткой, в которой меня держали в Стамбуле. Хорошо освещенная, чистая, с кроватью, маленьким столиком, полкой с книгами. Среди книг преобладали шпионские романы. Поначалу я даже находил их забавными, но через день-другой они мне заметно разонравились. А потом я поймал себя на том, что читаю какой-то роман второй раз. Причем обнаружилось это в тот момент, когда мне осталось прочесть аккурат двадцать страниц.

Кормили хорошо. Ни одно блюдо, разумеется, не могло сравниться со стамбульским пловом, зато меню каждый день менялось. Опять же, мне предлагалась более калорийная диета в сравнении с куском хлеба и пловом. Что меня не устраивало — так это бесконечные вопросы. Две недели подряд они изливались на меня потоком, и, похоже, доблестные сотрудники ЦРУ не собирались останавливаться на достигнутом. В Стамбуле обо мне полностью забыли, здесь же допрашивали утром, днем и вечером, в надежде, что уж на следующем допросе я сломаюсь.

— На кого работаешь, Таннер?

— Этого я сказать не могу.

— Почему?

— Таков приказ.

— Ради нас приказом можно и пренебречь.

— Нет.

— Мы же работаем на правительство Соединенных Штатов.

— Я тоже работаю на правительство.

— Неужели? Как интересно, Таннер. Ты — сотрудник ЦРУ?

— Нет.

— В каком же учреждении ты служишь?

— Сказать не могу.

— Это учреждение подчиняется правительству США?

— Да.

— Я думаю, ты сумасшедший, Таннер.

— Это ваше право.

— Я думаю, ты набит дерьмом, Таннер.

— Это ваше право.

— Ты утверждаешь, что работаешь на правительство США?

— Да.

— Какой департамент?

— Сказать не могу.

— Почему? Потому что не знаешь?

— Сказать не могу.

— Кто твой босс?

— Сказать не могу.

— Расскажи мне хоть что-нибудь о своей конторе, Таннер. Она похожа на ЦРУ?

— В определенном смысле.

— Ты не можешь назвать ее?

— Нет.

— Допустим, мы дадим тебе телефон. Ты кому-то позвонишь и дашь о себе знать, хорошо? Они придут и освободят тебя, и мы все будем счастливы. Тебе нравится мое предложение, Таннер?

— Нет.

— Нет? Почему нет?

— Мне приказано никому не звонить.

— А что же ты собираешься делать? Сидеть тут до скончания веков?

— Рано или поздно со мной свяжутся.

— Как? Телепатически?

— Нет.

— Тогда как, Таннер? Никто не знает, что ты здесь. И никто не узнает, пока ты сам кому-то об этом не скажешь. В Бейруте утечки быть не могло. В Вашингтон тебя доставили спецрейсом, и только ЦРУ знает, где ты. Так скажи на милость, кто может с тобой связаться?

— Они свяжутся.

— Как?

— Сказать не могу.

— Сказать не могу, сказать не могу, сказать не могу. Словно заезженная пластинка. Таннер, хватит корчить из себя героя. Кто дал тебе эти бумаги?

— Сказать...

— Молчать! Почему ты передал их нам?

— Следовал полученным инструкциям.

— Правда? А я-то думал, что тебе приказано не иметь с нами никаких дел, Таннер.

— Мне приказали передать бумаги ЦРУ, если я не смогу найти альтернативных вариантов. Разумеется, я хотел передать их своему начальству, но в страну я мог попасть лишь через американское посольство, а сие означало, что бумаги я должен отдать вам. На это я мог пойти в самом крайнем случае, когда выбора у меня не оставалось. Вот я их вам и передал.

— С них снимали копии?

— Пока они находились у меня — нет.

— Где ты их взял?

— Сказать не могу.

— Какими еще делами ты занимался в Европе? Или совершал круиз с секретными документами в кармане?

— Сказать не могу.

— Сукин ты сын, Таннер. Я не верю ни одному твоему слову. Мы продержим тебя здесь, пока ад не замерзнет. Отведите его в камеру. Господи, как же он меня достал...

А что еще мне оставалось делать? Я знал, что они мне не поверят. Если в поверили, их компетентность вызвала бы у меня большие сомнения. Действительно, абсурдная история.

Но мог ли я предложить другую? Очень хотелось вернуться в Штаты. Во-первых, это мой дом, во-вторых, надоело мне все время от кого-то убегать. Не мог же я до конца своих дней оставаться дичью. Вот я и решил, что должен вернуться домой и на месте все уладить.

«Легенда» предлагалась следующая. Я работаю на государственную разведывательную организацию, секретную, важную, о которой не знает даже ЦРУ. Я не могу связываться с моим начальством, не могу выдавать информацию, не могу ничего, кроме как сидеть на койке и читать шпионские романы или сидеть на стуле и отвечать «сказать не могу», пока им не надоест меня слушать. Я понятия не имел, что из всего этого выйдет. Да в общем-то и не хотел об этом задумываться. Отпустят ли они меня? Маловероятно. Но уж наверняка не выдадут другой стране и не отдадут под суд.

А что еще они могли со мной сделать? Держать в камере до конца моих дней? Это вряд ли. Рано или поздно они устанут от бесполезных допросов. Что потом? Они меня отпустят?

Между прочим, могли. Конечно, не через неделю-две, даже не через несколько месяцев, но в конце концов они поймут, что напрасно кормят и поят меня, потому что я не скажу им больше того, что уже сказал. Попытки заманить меня в ловушку оканчивались неудачей. Если вопрос казался мне подозрительным, я заявлял, что не имею права говорить им об этом. Этот зонтик спасал от любого дождя. Они не могли загнать меня в ловушку. Они не могли выудить из меня интересующие их сведения. Они ничего не могли со мной поделать.

Лишь однажды я допустил ошибку. Спросил одного из них, когда они меня отпустят.

Он ухмыльнулся.

— Таннер, сказать не могу.

Я рассмеялся. Почему нет, я сам на это напросился.

— Таннер, знаешь, что я тебе скажу? Мы тебе почти поверили. Почти. Почему ты не хочешь нам помочь?

— В чем?

— Дай нам одну фамилию. Больше ничего, одну фамилию. Назови человека, которому мы можем позвонить и выяснить, что ты — это ты. Одна фамилия, Таннер, и ты, возможно, выйдешь отсюда.

— Не могу.

— Тогда продиктуй телефонный номер.

— Нет.

— Таннер, я тебя хорошо понимаю. Верность конторе ценится и у нас. В этом все дело, не так ли?

— Можно сказать, что да.

— Я вот о чем, Таннер. Мы все готовы умереть за родину. Мы даже готовы пройти через ад ради благополучия ЦРУ. Но есть определенные ситуации, Таннер, которые не прописаны в своде заповедей агента. Ты же хочешь гнить в вонючей камере, когда твои боссы ни в чем себе не отказывают, находясь лишь в нескольких кварталах отсюда. Знаешь, что я тебе скажу? Наверняка они сами хотят связаться с тобой. Они уже волнуются из-за тебя. Давай я им позвоню?

— Нет.

— Назови мне инициалы босса, Таннер. Только инициалы.

— Нет.

— Ты все выдумал, не так ли? Ты коммунист, Таннер? Или просто псих?

— Нет.

— Я не верю ни одному твоему слову, Таннер. Ни единому слову.

— Это ваше право.

— Как ты надеешься выйти отсюда?

— Начальство позаботится о моем освобождении.

— Как они тебя найдут?

— Найдут.

И они нашли.

Они нашли меня после завтрака. Шла уже четвертая неделя моего пребывания в камере, и я уже перестал задаваться вопросом, а не сломаюсь ли я на одном из допросов? Я уже понял, что им от меня ничего не добиться. Да и интенсивность допросов пошла на убыль. Иной раз меня не трогали два-три дня подряд, а сами допросы становились все менее продолжительными.

В то утро охранник повернул ключ в замке, распахнул дверь, пропустил в камеру одного из сотрудников ЦРУ.

— Они пришли за тобой, Таннер. Собирай вещички.

Какие вещички? Кроме одежды, у меня ничего не было.

— И следуй за мной. Они-таки выяснили, где ты. Ума не приложу, как. Наверное, у них есть осведомитель, о котором мы ничего не знаем. Пойдем со мной. Вот что я тебе скажу, Таннер. Я не верил, что они за тобой придут. Я не верил, что вообще есть кому приходить. Я думал, что ты так и помрешь в этой камере.

— Я тоже.

— Ты уж не держи на нас зла. Поставь себя на наше место. Ты, небось, делал бы то же самое. Я прав?

— Абсолютно.

— Так ты не держишь на нас зла?

— Нет.

— Если мы и сказали что-то лишнее...

— Допрос есть допрос. Забудем об этом.

В холле меня ждали двое мужчин в темных костюмах.

— Фил Мартин, — представился один, протягивая руку.

Я ее пожал.

— Клаузнер. Джо Клаузнер, — я пожал руку и второму.

— Шеф только что узнал, где вы, — продолжал Мартин. — Розыски заняли немало времени. Вы провели тут три недели?

— Чуть больше.

— Святой Боже.

— Меня особо не мучили.

— Надеюсь, — Мартин увлек меня к двери. — Машина подана. Шеф ждет вас. Если хотите выпить, у нас есть бутылка. Такое ощущение, что вам самое время промочить горло.

В бардачке нашлась бутылка виски. Я жадно глотнул, закрутил пробку, положил бутылку на место. Мы втроем сидели на переднем сиденье. Я — посередине, Фил — за рулем. Джо обернулся, как только мы отвалили от тротуара. Долго смотрел в заднее окно.

— Да, они следуют за нами. Две машины. Коричневый «Понтиак» и светло-серый «Форд». Видишь их?

— А как же.

— Чертово ЦРУ. Откровенно говоря, я рад, что они на хвосте. Раз они следят за нами, значит, не знают, где наша штаб-квартира. Не узнают и теперь. Оторвись от них, Фил.

Фил оторвался. Нарушив, наверное, все правила уличного движения. Но через десять минут преследователи исчезли из виду.

— Черт знает что, — он покачал головой. — От друзей хлопот больше, чем от врагов. Шеф очень хочет вас видеть, Таннер. Он не знал, что вы один из наших. Такие мысли у него возникли, когда до нас дошли слухи о заварушке в Македонии. У Доллманна были контакты в Македонии. Доллманн мертв, знаете ли?

— Знаю.

— Понятно, — кивнул Фил.

Остаток пути мы молчали. Фил остановился перед обувной мастерской в негритянском районе. Я и Джо вошли в подъезд справа от мастерской, по скрипучей лестнице поднялись на четвертый этаж. Он постучал. Густой бас пригласил нас войти. Джо открыл дверь, мы вошли.

— Это Таннер, Шеф, — представил меня Джо.

— Хорошо. С ЦРУ все улажено?

— Да. Они пытались следить за нами, но Фил их перехитрил. Он в этом мастак.

— Да, — кивнул Шеф. — Он свое дело знает.

— Хотите, чтобы я остался?

— Нет, на сегодня все, Джо.

— До свидания.

Джо вышел, закрыв за собой дверь. И я остался наедине с круглолицым лысеющим Шефом, пухлые ручки которого лежали на девственно чистом, без единой бумажки, столе. Пустовали и ящики с надписями «Для входящих документов» и «Для исходящих документов». Слева от Шефа на столе красовался глобус. Стену за его спиной занимала большая карта мира.

— Ивен Майкл Таннер, — Шеф сверлил меня взглядом. — Рад познакомиться.

Мы обменялись крепким рукопожатием. Он указал на стул, я сел.

— Доллманн мертв. Полагаю, вам это известно?

— Да.

— Его застрелили в Дублине. Должно быть, сразу после того, как он передал вам документы.

Я кивнул.

— Я заподозрил, что вы человек Доллманна, как только стали поступать первые сообщения о вашей деятельности. Мы не похожи на этих парней из Центрального разведывательного управления, знаете ли. Я не верю в командные действия. И никогда не верил. В иных операциях это и полезно, но это не наши операции. Вы улавливаете ход моих мыслей, Таннер?

— Конечно.

— Я рекомендую моим людям создавать свою агентурную сеть. Никому о ней не рассказывать, даже мне. Когда кто-то из моих сотрудников идет на задание, он должен полагаться только на себя. Если он попадает в сложное положение, ему не к кому обращаться за помощью. Если его ловят, я его знать не знаю. Поэтому я и не знал, что вы из группы Доллманна. Я это подозревал, но полной уверенности у меня не было. Пожалуй, она появилась после того, как мы получили подробный отчет о событиях в Македонии, — впервые он улыбнулся. — Превосходная работа, Таннер. Одна из самых удачных операций за несколько последних лет.

— Благодарю вас, сэр.

— Со времен войны это самый мощный удар по так называемому югославскому единству. Восстание стало для властей сюрпризом. Полным сюрпризом. Если они и ожидали волнений, то только не в Македонии. Я знал, что Доллманн там что-то готовит. Он и послал вас в Стамбул в первый раз?

— Совершенно верно.

— Тогда все сходится. Как удачно вы перехватили Доллманна в Дублине. А потом решили-таки провести македонскую операцию. Многие на вашем месте посчитали бы свою задачу выполненной и вернулись в Штаты с английскими документами. Доллманн гордился бы вами, Таннер.

Я промолчал. Доллманн, высокий мужчина, должно быть, зачислил меня в агенты после моего стамбульского фиаско.

Шеф долго разглядывал свои руки.

— Странная эта Ирландия. Они выкрали документы у англичан. Лондон даже не знал, кто это сделал. Но мы знали и не могли оставить документы у ирландцев. Их система безопасности оставляла желать лучшего. Мы не хотели, чтобы эти документы попали в чужие руки. Доллманн добыл их за несколько дней. Едва ли русским потребовалось бы больше времени, знай они, где хранятся эти бумаги. Мы же убивали двух зайцев. Во-первых, забирали документы у ирландцев, во-вторых, показывали снобам с Даунинг-стрит, что с государственными секретами у них полный бардак. А то они совсем забыли о бдительности, — он помолчал. — ЦРУ крепко прижало вас, Таннер?

— Не так, чтобы очень.

— Вы не можете спать, не так ли? Узнал об этом из вашего досье. Полезная особенность, знаете ли.

— Знаю.

— Гм-м. Я так и думал. Извините, что подверг вас трехнедельному допросу в ЦРУ. Не смог вытащить раньше. Как я понимаю, вы ничего им не сказали.

— Мне пришлось отдать им документы.

— Ничего страшного. Другого выхода у вас не было, — он хохотнул. — Вы, должно быть, заставили их выпрыгивать из штанов. Вы же знаете их методику допроса? Никакого воображения. Только человек заснул, его будят и допрашивают. Потом дают задремать, снова будят и опять допрашивают. Бьют по самому уязвимому месту. Но с вами они попали впросак, не так ли?

— Вы правы.

— Очень интересно. Бессонница как способ выживания. Кто бы мог подумать, — он поднялся. — У вас широкие контакты с многочисленными тайными группами и организациями по всему миру, не так ли? Это профессиональное увлечение? Или хобби?

— Хобби, сэр.

— Хобби, приносящее плоды. Вы много работали на Доллманна?

— Нет. Раньше выполнял мелкие поручения. Ничего важного.

— Я об этом догадывался. Однако работаете вы как настоящий профессионал. Очень интересно.

Последовала долгая пауза. Потом он обошел стол. Я тут же вскочил, и мы вновь пожали друг другу руки.

— Какие у вас планы, Таннер?

— Хочу вернуться в Нью-Йорк.

— Займетесь обычными делами, так?

— Да, сэр.

— Хорошо. Очень хорошо, — он задумался. — Иной раз мы можем подбросить вам что-нибудь интересное.

— Не откажусь.

— Вы отлично поработали. Не знаю точно, какие у вас были договоренности с Доллманном. Да это и неважно, не правда ли? Но мы очень жесткие начальники. Даем поручение, и все. От нас вы не получите ни явок, ни связных. Мы никак не облегчаем вам жизнь. Зато не требуем отчета в трех экземплярах. Мы не хотим знать, что и как вы делаете. Если вас ловят, мы не знаем вас, а вы — нас. Мы не шевельнем и пальцем, даже если вас оштрафует полиция за неправильную парковку. Если вас убьют, мы помянем вас, и ничего больше. Никаких похорон на Арлингтонском кладбище. Это понятно?

— Да, сэр.

— Возможно, мы с вами свяжемся. Если возникнет такая необходимость. Вас это устраивает?

— Да, сэр.

— Мне нравится ваш стиль, Таннер. В Македонии вы разыграли целый спектакль, — сверкнула улыбка, Шеф вернулся за стол. — Дорогу вы найдете. Пройдите пешком несколько кварталов, а уж потом ловите такси. Пожалуй, вам следует сразу вернуться в Нью-Йорк. Меня не ищите. Полагаю, вы это и так знаете, но обязан напомнить.

— Хорошо.

— Как у вас с деньгами?

— Наличных нет. А за билет на самолет надо платить.

— А вообще?

— Нормально, — я помялся. — Мне удалось... немного подзаработать.

Он расхохотался.

— И Доллманн такой же. Никогда не просил оплатить расходы. Потому что в каждой операции не забывал о себе. Я такое отношение к делу поощряю. Человек должен сам стоять на ногах. Мы с вами сработаемся, Таннер.

Он дал мне двести долларов на билет и текущие расходы. Мы обменялись рукопожатием в третий и последний раз, и я отбыл.

1

Такого слова в английском языке нет. Таннер откровенно издевается над турком, пользуясь тем, что тот не силен в английском.

2

Гнчак («Колокол»), по российским источникам, образована в 1887 г. Выступала за объединение армянских земель в самостоятельное государство.