Глава седьмая

Я сидел в ванне, в которой смог уместиться, только согнув колени. Ванна стояла на когтистых лапах, и было такое впечатление, что если я смогу произнести нужное заклинание, она тут же превратится в свирепого зверя. Я тщательно мыл тело овальным куском мыла с сандаловым ароматом. Пользоваться таким мылом, конечно, больше пристало женщине, но в моем случае любой аромат был куда предпочтительнее пропитавшей мое тело вони.

Из-за дубовой двери раздался голосок Арлетты.

— Горячей воды достаточно, Ивен?

— Да.

— Мне пришлось выбросить твою одежду на помойку. Я не могу держать ее у себя в квартире. Ты не сердишься?

— Нет. А… башмаки?

— Башмаки я не выбросила.

— Хорошо.

— Когда вымоешься, можешь подобрать новую одежду в кладовке. Я схожу купить тебе газет. Тебе нужны все городские газеты?

— Если можно.

— Ивен?

— А?

— Англоязычные тоже?

— Да, пожалуйста.

— Мне будет неприятно покупать англоязычные. Может быть, ты обойдешься только франкоязычными?

— Боюсь, что не обойдусь. Мне нужно собрать как можно больше информации, Арлетта.

— Но наши франкоязычные газеты очень хорошие!

— Я это знаю.

— В них можно найти любую информацию, которую печатают остальные...

— И тем не менее…

Ее печальный вздох едва проник сквозь дубовую дверь ванной комнаты.

— Ну ладно. Сделаю, как ты просишь Au revoir14.

— Au revoir.

Я старательно намылился, погрузился в воду и стал отмокать. Я мог бы пролежать в этой ванне целую вечность, но мне хотелось к приходу Арлетты успеть одеться. Поэтому я вылез, спустил воду и завернулся в большую синюю простыню.

Квартира Арлетты, располагавшаяся в нескольких кварталах от конспиративного подвала Эмиля, состояла из большой комнаты со стеклянным потолком, кухоньки и санузла, которым я только что воспользовался. Мебель, вероятно, принадлежала Арлетте или ее домохозяину, но ее предыдущим владельцем, скорее всего, была Армия спасения15. Единственным намеком на элегантную роскошь, резко контрастирующим со спартанской обстановкой, была наброшенная на широкую кровать тигровая шкура. Это был не капроновый плед, раскрашенный «под тигра», и даже не синтетический мех, а самая настоящая шкура тигра, идеально гармонирующая с беретом Арлетты. Мне сразу захотелось завернуться в эту тигровую шкуру и, подойдя к зеркалу, поглядеть, как я в ней выгляжу. Но я не стал этого делать.

В воздухе висел терпкий аромат сигарет «Голуаз». Я обнаружил на кровати приготовленные для меня чистые трусы и носки. А в кладовке — целый склад мужской одежды, в основном моего размера. Я выбрал темно-бордовую рубашку и темно-серые габардиновые брюки. Облачившись во все это, я уже завязывал шнурки, когда вернулась Арлетта, сгибаясь под тяжестью вороха газет.

— Вот тут все! — торжествующе объявила она. — Даже англоязычные.

— Спасибо!

— Я недавно вела себя недостойно. Но ты пойми, власти используют данные о тиражах англоязычной печати в своих корыстных политических интересах. Многие наши бизнесмены вынуждены покупать англоязычные газеты, чтобы быть в курсе деловых новостей, поэтому спекулируя данными статистики газетной индустрии, власти облыжно заявляют, будто англоговорящее меньшинство Монреаля якобы более образовано, чем франкоговорящие. Но мы не желаем лить воду на их мельницу, вот почему мы и стараемся не покупать англоязычных газет.

— Я понимаю.

— Ну купила я несколько ихних газеток, так ведь от этого большого вреда не будет, правда? Обычно я себе так говорю, когда иногда их покупаю … А ты неплохо выглядишь в чистой одежде, Ивен! Как же неприятно ты выглядел в тех вонючих лохмотьях! — Она приблизилась ко мне и принюхалась. — А сейчас ты изумительно пахнешь! Ты попользовался моими духами?

— Это мыло.

— А ну конечно! — Она закурила. — Сделаю кофе. Располагайся вон в том кресле, оно удобное. Нет, там света маловато. Слушай, а может быть, тебе будет удобнее на кровати?

И я растянулся на тигровой шкуре, обложившись кипой газет. Я просмотрел их все подряд и понял, что Арлетте и впрямь не было нужды покупать англоязычные выпуски, да и франкоязычные тоже. При всем обилии разнообразной городской информации монреальские репортеры, похоже, не успели пронюхать о невинных уличных шалостях Принца Гарри, поэтому все посвященные мне заметки описывали лишь мою безуспешную попытку попасть в Канаду через пограничный контроль в аэропорту Дюваль и мой нелегальный въезд в страну через Форт-Эри. В ряде газет, правда, содержались некоторые подробности. Большинство репортеров сходились во мнении, что я вломился в дом Ежи Пжижешевского, простого развозчика хлеба из Буффало (при этом все репортеры перевирали фамилию этого ублюдка кому как вздумается). Под дулом моего пистолет бедняга был вынужден перевезти нас через пограничный мост Мира, а потом в Форт-Эри я сбежал, предварительно ударив его по голове рукояткой пистолета и проколов шину, чтобы не дать ему броситься за мной вдогонку.

Надо думать, дело было так: Ежи-Джерри менял колесо, а тут к нему подвалил легавый, этот боров наложил в штаны и с перепугу сочинил для отмазки фантастическую байку. Чем явно не облегчил мою участь.

В газетах не было ни намека на самое главное — нынешнее местонахождение Минны. Мне уже приходила в голову мысль, что, возможно, еще на выставке девочку сцапал ретивый легавый в надежде, что ее исчезновение вынудит меня раскрыть себя. И если все произошло именно так, как я предположил, то теперь, когда Минна находится у них в руках, а я — нет, они наверняка используют ее как наживку…

— Кофе готов, Ивен!

Она сварила крепкий кофе, добавив цикорий для пикантности вкуса и влив изрядно коньяку для поднятия моего духа. Я сидел на тигровой шкуре и потягивал коньячно-цикориевый кофе, а Арлетта приползла и легла рядом, поджав ноги. Он пила кофе и курила очередную «голуазину». Мне нравился аромат дыма, хотя я и не понимал, как можно курить такую гадость.

Арлетта спросила, пригодились ли мне газеты. Я, покривив душой, сказал, что пригодились и что мы сумеем получить больше информации из утренних газет и из радионовостей. На тумбочке у кровати стоял приемник с радиобудильником. Она его включила, и мы застали конец битловской песни. Кажется, это была «Пенни-лейн». Арлетта сказала, что теперь новостей не будет целый час. Будильник показывал четверть одиннадцатого.

— Надеюсь, убивать королеву не придется, — со вздохом заметила она.

Я уж и думать про это забыл!

— Разве она плохая женщина, Ивен?

— Да нет, — ответил я, — Вообще-то она хорошая королева. При том, конечно, что она узурпаторша.

— Правда?

Я кивнул.

— Хоть они и называют себя династией Виндзоров, от этого ничего не меняется. Была гановерская династия, когда в тысяча семьсот четырнадцатом году Георг Первый взошел на трон. И кем бы себя ни именовала Бетти Сакс-Кобург, это вовсе не отменяет легитимность притязаний Стюартов на британский трон.

— А эти Стюарты еще существуют?

— Да. Французы многие годы поддерживали претендентов из династии Стюартов. И сегодня есть живой потомок Стюартов, претендующий на трон, кстати, баварский кронпринц, — я тяжело вздохнул. — Но, боюсь, он мало работает над этой проблемой.

— А французы поддерживают его притязания?

— Нет. Только якобинская лига.

— А ты член якобинской лиги?

— Естественно.

— Так, — она нахмурила бровки. — Так может быть обновленная Франция когда-нибудь поддержит принца… Как его зовут?

— Руперт.

— …принца Руперта. А?

— Может быть, — согласился я. — Но пока что Бетти Сакс-Кобург — лучшая королева, которую англичане могут себе позволить. Поэтому если с ней что-то случится, будет плохо.

— Но ведь ее только похитят, Ивен!

— Ммм…

— Это нужно для целей нашей борьбы. Ты, конечно же, поддерживаешь наш план?

— Кто-то что-то сказал про убийство.

— А, это Клод… Он…

— Динамит. Я слышал, как он произнес это слово. И еще — пластит.

— Клод — экстремист! — А кто из нас не экстремист, подумал я. — Нам не понадобится делать ничего подобного, Ивен. Лично я выступаю только за похищение. Оно привлечет к нам повышенное внимание общественности всей страны. Как ты думаешь?

— Вне всякого сомнения. Но…

— Более того, внимание общественности всех мировых держав будет приковано к НДК!

— Как и внимание правоохранительных органов всех мировых держав! — Я выпрямился, глядя в ее сияющие карие глаза. — Арлетта, вы не можете требовать от Англии предоставить Квебеку независимость. Англия никакого отношения к Квебеку не имеет. Если народ Канады желает распустить Канадскую Конфедерацию, то этот вопрос надо решать народу Канады. Но я не думаю, что это произойдет, поскольку финансово-промышленные круги канадских провинций тесно переплетены общими интересами, хотя такая возможность существует в некоем отдаленном будущем, и я готов сражаться ради этой отдаленной цели. Но откровенно говоря, я не пойму, каким образом похищение британской королевы сможет приблизить эту цель.

— Это привлечет к нам общественно внимание.

— Если вы добиваетесь именно этого, то можно переплыть Ниагару в бочке.

— Пардон?

— Да ничего. Послушай, а если ваше требование о выкупе не будет выполнено, тогда что?

Она кокетливо передернула плечиками.

— Тогда мы сожжем мосты…

— Точнее — взорвем…

— Ах, Ивен… — Ее головка склонилась на мое плечо. — Но сейчас-то нам не стоит этим забивать голову, да? Самое главное, что ты здесь, что ты к нам примкнул. И ты поможешь Эмилю преодолеть влияние Клода. Члены движения обязательно прислушаются к твоему мнению…

— Только не Клод. Он меня терпеть не может.

— Ну да, ты ж укусил его!

— В том-то и дело.

— И он очень импульсивен. И жесток. Клод уверяет, что он, как и все мы, террорист и патриот, но иногда мне кажется, что террор для него куда важнее патриотизма. Пойду-ка сварю нам еще кофе.

Я растянулся на тигровой шкуре в ожидании Арлетты. Я смотрел, как она уходила: полушария попки туго перекатывались под черными джинсами в обтяжку, — и как пришла: ее груди провокационно подпрыгивали под велюровым свитерком в обтяжку. И тут я вспомнил, как все не сговариваясь вдруг решили, что я должен скрываться именно у Арлетты. Как будто для них это была стандартная, давно отработанная процедура, как будто любого нелегала, случайно забредшего в подвал к Эмилю в поисках тайного убежища, автоматически передавали на материнское попечение добрейшей Арлетты.

Но поначалу я совсем не удивился, оказавшись здесь. Я просто предположил, что квартира Арлетты максимально соответствует требованиям жесткой конспирации и достаточного жизненного пространства. Но только теперь я сообразил, что какой бы надежной ни была конспирация, по части жизненного пространства тут наблюдался явный дефицит. В этой квартире имелась только одна жилая комната, в которой стояла только одна кровать, и хотя я никогда не сплю и спальное место мне вообще не так уж и нужно, об этом ведь никто из моих канадских друзей не знал, и они приняли как само собой разумеющийся факт, что я буду делить ложе с Арлеттой и…

— Твой кофе, Ивен!

Я взял свою чашку, потом чашку Арлетты и дождался, пока она уляжется. Девушка умостилась на тигровой шкуре, и наши тела встретились.

— Тигр… — пробормотал я.

— Благородное животное, правда?

— О да!

Ее ручка стала гладить тигровую шкуру так нежно, что я невольно позавидовал благородному животному.

— Отважный, бесстрашный зверь, — продолжала она. — О чем ты думаешь, глядя на эту тигровую шкуру?

— О бензоколонках, — честно ответил я16.

Он бросила на меня удивленный взгляд. Есть у меня дурацкая черта — иногда ляпну что-нибудь этакое, от чего впору сквозь землю провалиться… Я постарался выкарабкаться из ямы, в которую сам себя уронил.

— А еще о засахаренных кукурузных хлопьях, и…ммм... о мужском тонике для волос. Сила тигра в этой коробке! Тигр у вас под капотом… Ну и так далее. Помнишь? Ррррррррр…

— Да, бензин, сухой завтрак и тоник для волос.

— И еще о тебе, Арлетта!

В комнате повеяло освежающей вечерней прохладой, особенно приятной после изнуряющей дневной жары. Вот что мне понравилось в Монреале — вечера там прохладные. Итак, было прохладно и приятно, я подумал об украинской девушке Соне и о том, как непростительно мало времени мы уделяли друг другу после того, как гигнулся мой кондиционер. И понял, что прошло уже очень-очень много времени с тех пор, как сдох мой кондиционер и как следом за ним умерло то нечто, что было между мной и Соней.

Очень-очень много времени прошло. Ну и отлично!

И я взглянул на Арлетту. Так, мы вдвоем, подумал я. Мы вдвоем, в ее квартире и — подумать только! — в ее кровати, и члены НДК почему-то заранее знали, что я окажусь именно здесь, именно в объятьях Арлетты и….

— Квебекская Жанна д'Арк, — вырвалось у меня.

— О нет, Ивен!

— Но так тебя назвал Эмиль.

— Эмиль пошутил. А может быть, он имел в виду, что я похожа на святую Жанну, потому что я тоже страстная патриотка. — Она жарко притянула меня к себе. — А знаешь, ведь это так и есть! Сердце в моей груди бьется с патриотическим накалом.

— Могу поверить

— Вот здесь, — она прижала палец к надлежащему месту.

— Угу.

— Почувствуй сам, как оно бьется, Ивен!

Я приложил ладонь к ее грудине.

— Чувствую, — подтвердил я, — чувствую!

— Да не тут, глупышка! Сердце слева, под грудью.

— Ах, ну да… Ну вот… Теперь чувствую.

— Ивен!

— Да…

— После ванны ты так приятно пахнешь! Мне нравится этот аромат…

— Это твое сандаловое мыло.

— Да. А я так же пахну?

От нее исходил аромат крепкого табака и сладких духов, ну и еще, да, верно, сандалового мыла. А во вкусе ее губ и языка смешались кофе, цикорий и коньяк. Она шевельнула рукой и прошептала:

— Как приятно!

— Арлетта! — прохрипел я.

И тут мы как с цепи сорвались. Арлетта с треском стянула с бедер тугие черные джинсы, а я сбросил брюки и рубаху, которые некий благодарный квартирант оставил после своего ухода, и она повторяла задыхаясь:

— О! О! О!

А я повторял уж не помню что, если вообще что-то произносил. Это было потрясающе, хотя земля и не задвигалась под нами, но такое случается — если случается — разве что только в испанских спальных мешках17.

— Я не Жанна д'Арк, — прошептала она.

— Елена Троянская. Клеопатра. Ева.

Она игриво замурчала.

— Но не Жанна и не Орлеанская дева. Потому что, ты же сам видишь, я не девственница.

— Это уж точно.

— Но иногда я тоже слышу голоса свыше…

— Да ну? И что же они говорят?

Арлетта обеими руками обхватила, так сказать, меня и легонько сжала:

— Они говорят: «Давай еще разик! Давай еще разик!»

Ну, если голоса свыше требуют, приходится подчиняться.

Глава восьмая

Когда на следующее утро Арлетта проснулась, я уже сварганил завтрак: поджарил яичницу-болтушку с острыми сосисками, сделал тосты с маслом, сварил кофе. Все мои кулинарные усилия, кроме последнего, оказались напрасными в том, что касалось Орлеанской псевдо-девы. Выйдя на кухню, она пробурчала что-то невнятное, налила себе кофе в чашку, пригубила, поморщилась, щедро разбавила кофе коньяком и, держа чашку в руке, забилась в уголок.

По утрам редко кто может похвастаться отличным настроением. Если честно, мне уже трудновато припомнить, каков я бываю сразу после пробуждения, но я точно помню, что в течение первых восемнадцати лет своей жизни я вставал каждое утро с постели и вряд ли этот процесс доставлял мне большое удовольствие. Самый акт внезапного выныривания из океана фантазий, именуемых сновидениями, и запрыгивания в океан других фантазий, именуемых реальностью, есть не что иное как травма рождения, повторяемая с суточным интервалом в течение всей жизни индивида.

Если бы мне нужно было выбрать только один разумный довод, среди всех прочих, в пользу моей перманентной бессонницы, то я бы сказал: отсутствие мучительной необходимости утреннего пробуждения.

У Арлетты такая необходимость была — и для нее весьма мучительная. Я постарался не обращать на нее внимания полчаса, в течение которых она постепенно приходила в себя. Тут дело вовсе не просто в элементарной вежливости, а в сугубо личной корысти. Смотреть на нее без содрогания было нельзя. Ее всклокоченная стрижка, такая миленькая всего-то несколько часов назад, теперь больше смахивала на причесон Медузы-Горгоны: растрепанные прядки торчали во все стороны точно засохшие земляные червяки. Цвет ее лица вызывал опасение, что она подхватила желтуху. Глаза опухли. И вообще весь ее облик заставлял вспомнить фильмы ужасов про ходячих мертвецов.

Процесс возрождения у нее занял где-то полчаса. Это напоминало сцену смерти красавицы — как, скажем, финальный кадр «Дамы с камелиями»18, снятую на замедленной скорости, а затем воспроизведенную в режиме медленной перемотки. Мешки вокруг глаз разгладились, злобная гримаса на губах растаяла, тело распрямилось — и окончательно ожившая девушка вернулась из царства мертвых. Теперь она окончательно взяла себя в руки, что позволило ей удалиться в ванную и вернуться оттуда в облике той милой Арлетты, которую я узнал и полюбил (и любил, и любил!) накануне.

— Ивен, солнце мое, какое прекрасное утро! — проворковала она.

Утро и впрямь было прекрасное — ясное и теплое.

— Арлетта, ты тоже прекрасна!

— По утрам я сама себе отвратительна. Ты приготовил такой чудный завтрак, а я даже не притронулась!

— Я съел твою порцию.

— Ну и молодец! Удивительно, как это у тебя не пропал аппетит рядом с таким пугалом?

— В моих глазах ты всегда красавица, Арлетта!

— Ну ты и врун! Ты выспался, Ивен?

— Давненько мне не спалось так сладко.

— Ну да, мы ведь так вчера утомились… — Он хихикнула и сразу посерьезнела. — У тебя же пропала дочка! Нам надо действовать, ты же сам об этом говорил!

Вчера вечером, где-то между вторым и третьим актом нашей пьесы, я рассказал Арлетте про Минну, так она прямо-таки задохнулась от негодования и стала шумно выражать беспокойство за судьбу девочки. Она захотела срочно что-то предпринять для спасения Минны, но я уговорил ее потерпеть до утра, мотивируя это тем, что мы бессильны сделать что-либо для блага Минны, и к тому же у нас есть чем заняться, не выходя из квартиры. А потом мы и думать забыли о Минне, посвятив себя более неотложному делу…

— Я имел в виду покупку утренних газет.

— Тебе на стоит появляться на улице. Я сама схожу куплю.

— Хорошо.

Арлетта снова скупила все монреальские газеты, и англоязычные и франкоязычные, и я снова их все изучил. Одну совершенно изумительную статейку обо мне Арлетта потребовала вырезать и сохранить на память. Оказывается, меня объявили в общенациональный розыск, причем по размаху этой поисковой операции ничего подобного не было за всю современную историю Монреаля со времен «мясника Франсуа», в 1911 году искромсавшего опасной бритвой семерых мальчиков. У меня, правда, камень с души свалился, когда я прочитал, что Ивен Таннер все-таки никого не искромсал. Вместе с тем в автомобильной катастрофе, причиной которой стал Принц Гарри, более десяти человек получили ранения, но из них, правда, двое сразу же были отпущены домой, и их состояние не вызывало у врачей опасений.

Так же медики не опасались и за здоровье сержанта канадской королевской конной полиции Уильяма Роуленда, хотя вновь оседлать своего коня ему придется еще нескоро. Роуленд действительно сильно ударился головой при падении с лошади, но, как можно предположить, широкополая шляпа сослужила сержанту добрую службу, потому-то он и остался жив. Он заработал трещину черепа, но чтобы выбить канадского конного полицейского из седла, требуется рана посерьезнее…

О Принце Гарри городская пресса умалчивала. Я счел это тоже хорошей новостью. Оставалось надеяться, что тот мальчуган должным образом будет ухаживать за моим спасителем-жеребцом.

Что же касается моей персоны, то каждая газета сочла своим долгом пустить в меня ядовитую стрелу. Складывалось впечатление, что простой экстрадицией в Штаты я не отделаюсь. Канадские власти заимели на меня зуб, и не осталось ни одного ведомства, у которого бы ко мне не нашлось своих претензий. Мне грозили обвинения во всех мыслимых преступлениях, от подрывной деятельности и антиобщественного поведения до сопротивления сотруднику полиции, отягченного нападением с применением опасного для жизни орудия (имелся в виду Принц Гарри, что ли?), бегством с места преступления, ездой на красный свет и иных нарушений правил дорожного движения. Так что к тому моменту, когда придет время отсидки по первоначальному обвинению в похищении человека, я уже проведу за решеткой в общей сложности лет сто пятьдесят.

В общем, все указывало на то, что лучше мне им в лапы не попадаться. Было также ясно, что полиции не удалось найти Минну и ее местонахождение им неизвестно. Да они, похоже, и не шибко стремились это узнать. Почти во всех газетах упоминалась девочка, именуемая то моей дочкой, то «несовершеннолетней подругой» — полагаю, они планировали добавить к списку моих преступлений еще и растление малолетних. Общее же мнение журналистского сообщества Монреаля сводилось к тому, что Минна нашла приют у террористов, с которыми я был связан, а одна бульварная газетенка — между прочим, франкоязычная — намекала на то, что я, вероятно, убил малышку и выбросил труп в океан.

Я отложил эту газетенку и взглянул на Арлетту. Она терпеливо сидела рядом и ждала, когда я закончу чтение.

— Ну что?

— У них ее нет.

— А у кого она?

Я встал, прошелся по комнате как тигр в клетке и снова вернулся к Арлетте.

— Я вот все думаю об этих чертовых кубинцах, только ума не приложу, какой у них мог быть мотив…

— Я тоже не понимаю. Все-таки Минна не английская королева!

Минна была будущая литовская королева, но я не стал посвящать Арлетту в эту тайну. А еще Минна моя добрая подружка и названная дочка, но и об этом я умолчал. Мне не хватило духу признаться Арлетте также и в том, что я американский секретный агент, точно так же как мне не хватило духу признаться Шефу, что я им не являюсь. Впрочем, один факт уж точно не подлежал сомнению: Минна — не английская королева.

— Давай оставим в стороне мотивы… — пробурчал я. — У меня такое интуитивное ощущение, что в павильоне Кубы творится что-то неладное… Если бы Минна просто там заблудилась, ее бы уж давно нашли. Но даже если с ней случилось что-то… ммм… нехорошее (о чем я даже подумать не решался!), то ведь и это уже давно бы всплыло наружу! Думаю, ее все-таки похитили, и единственное место, где похищение могло состояться, — это кубинский дурдом... — Я опять прошелся по комнате как пленный тигр. — Что-то там происходит… Вчера я обошел весь павильон два раза, но так и не мог понять, что… Но что-то там нечисто — это точно! Если бы еще разок туда попасть…

— Это невозможно, Ивен! Тебя узнают!

— А я переоденусь.

— Твои фотографии на каждом углу! Даже если ты натянешь на голову бумажный пакет, тебя узнают. Вот что… Я сама туда пойду.

— Ты?

— Ну конечно. Меня разыскивает полиция? Я могу у кого-то вызвать подозрения? Я уже была в том павильоне? Нет, нет и еще раз нет. Так почему же я не могу туда пойти?

— Ты не знаешь, что искать.

— А ты бы там что искал?

— Ну… ммм…

— Вот видишь! — Она победно выбросила вверх ручки. — Ты и сам толком не знаешь, что там искать. Так что я пойду. Решено.

— Тебе надо быть предельно осторожной.

— В чем?

— Ну, не предпринимай ничего... необычного.

Она заговорщики улыбнулась.

— Иногда, глупышка, я люблю делать очень необычные вещи…

— Знаю!

— Или, может быть, для тебя нет ничего необычного в том, если девушка…

— Да знаю, знаю!

Арлетта подошла ко мне вплотную. Ее рука впилась мне в предплечье. Трудно было поверить, что совсем недавно эта девушка, встав с кровати, всем своим видом напоминала живой труп. Впрочем, большинство представителей рода человеческого, особенно женского пола, выглядят куда лучше, ложась в кровать, нежели вставая с кровати.

— Через час приедет Эмиль, — сообщила она.

— Какая досада!

— А ты разве забыл? Он хотел встретиться с тобой, чтобы обсудить план мероприятий по встрече королевы. — Ее глаза заблестели. — Уверена, Ивен, ты сумеешь предложить план получше. Для нас это очень важно!

— Понимаю.

— Как только он приедет, я сразу уйду. Или лучше я отправлюсь еще до его прихода… На выставку, в кубинский павильон. Эй, ты по-моему не догоняешь…

— Я? Я готов за тобой хоть на край света!

— Чего-чего? Ладно, проехали, ненаглядный мой. Если Эмиль сюда придет, так он тут просидит не меньше часа. Если бы я и впрямь была Жанной д'Арк, я бы провела этот час в молитвах, умоляя Создателя направить меня верной стезей. Знал бы ты, как я боготворила Деву Марию, когда сама была девицей. Я молилась ей, мечтала стать ее образом и подобием. — Арлетта печально покачала головой. — Но когда мне исполнилось пятнадцать, один мальчишка потрогал меня вот здесь… Можешь себе представить! — Еще как мог! — Это на меня так странно подействовало. С тех пор мне кажется, что я такая жуткая женщина! Просто исчадие ада какое-то, ты не согласен?

— Просто сатанинское отродье.

— Нет правда! — Она снова покачала головой. — После того случая я недостойна даже свечку поставить перед образом Святой Жанны. Ну как я могла? Мне так стыдно. Это просто… Ивен, не надо так меня трогать!

— Почему?

— Потому что это на меня опять как-нибудь странно подействует.

— И отлично. На меня это тоже странно действует…

— Еще бы! После этого ты в состоянии слопать две порции яичницы!

— А по-твоему, пусть бы лучше вторая порция пропала зря?

— Нет, и пусть не пропадает зря то, что мы сейчас испытываем… Давай разденемся, а?

Незадолго перед приходом Эмиля (вскоре после того, как мы закончили начатое) Арлетта заявила:

— Вот что я тебе скажу про Орлеанскую деву, Ивен…

— Что?

— В каком-то смысле я даже святее Жанны. Ты скажешь, это кощунство?

— Да ничего я не говорю…

— Но ведь это правда. При том, что я вот такая… ненасытная, я сохраняю страстную преданность своей родине, своему народу. А если бы Жанне было дано познать эту усладу, она бы начхала на Францию, уж поверь мне!

Эмиль привез с собой товарищей по оружию — братьев Бертонов, Жана и Жака. Оба были с меня ростом, черноволосые, длинноносые, с четко очерченными скулами. Я поначалу затруднился определить по их акценту, откуда они родом, но потом узнал, что из Алжира. Хотя было им лет по двадцать пять, они уже успели славно повоевать на стороне ОАС, предприняв с французскими ветеранами второй мировой войны отчаянную попытку удержать Алжир под пятой Франции. Прежде чем де Голлю удалось добиться мирного развода двух стран, казалось, что остается только один способ решить алжирский вопрос — ликвидировать в одночасье либо восемь миллионов арабов, либо миллион французских колонов. Жан и Жак попытались воплотить в жизнь первый вариант.