Глава 16

— Убийство в Лондоне, — угрюмо перечислял Шеф, откинувшись на спинку вертящегося кресла. — Нелегальный въезд в ряд европейских стран. Беспорядки в Кабуле.

Он уткнулся взглядом в свой стакан с виски. Я умудрился провести в своей квартире целых два дня, прежде чем один из его гонцов прислал мне от него весточку. И вот мы сидели у него, в номере одного из неприметных отелей в центральном Манхэттене, где он был зарегистрирован под nom de guerre-froide*. Он отпил виски. У меня в руках тоже был стакан, но я не пил, а только вдыхал аромат испаряющегося виски.

— Я же многого от тебя не требую, — продолжал он, — меня интересует только отчет в самых общих чертах. Что касается твоих похождений в Англии, то, полагаю, мы сумеем тебя выгородить. Коль скоро ты здесь, а они там, это не выльется в неразрешимую проблему. Высокое начальство примет решение не начинать процедуру экстрадиции, а среднее звено спустит все на тормозах и не станет поднимать шум из-за столь незначительного нарушения. Но мне бы очень хотелось от тебя услышать, что же там, черт побери, все-таки произошло на самом деле.

Я не мог на него обижаться. Шеф считал, что я работаю на него, и если бы дело обстояло именно так, вполне логично ожидать, что я дам ему полный отчет о проделанной работе. Его сотрудники, к числу которых я принадлежал — или не принадлежал (это зависит от того, как на все посмотреть), обычно работают в автономном режиме. Никаких тебе регулярных отчетов в трех экземплярах, никаких паролей и отзывов, то есть вообще ничего, кроме действий исключительно на свой страх и риск и по личной инициативе, действий, как считается, во благо человечества и родины, хотя и не обязательно именно в такой очередности. Поэтому Шеф никогда и не требовал слишком многого, но был вправе выяснить, чего я добился и зачем.

И я ему все выложил начистоту.

Впрочем, тут мне надо оговориться. Мой рассказ в том виде, в каком он изложен в этой книге (тем из вас, кто открыл ее на этой самой странице, советую ее закрыть и дальше не читать!), вряд ли создает впечатление, будто все что со мной произошло, произошло исключительно в силу моих патриотических убеждений. Вот я и рассудил: мое реноме не сильно повысится, если я признаюсь Шефу, что вся эта хренотень вышла как-то сама собой и даже по глупости.

Правда, я ему честно сказал, что уехал из Штатов по личной надобности. Но в дальнейшем мое буйное воображение стало сильно отклоняться от исторической правды, пока мой отчет и истина не оказались окончательно в разводе.

Артур Хук, заявил я не моргнув глазом, был коммунистическим агентом и ключевым звеном в международном заговоре. Поставляя в Афганистан белых девушек, где их ожидал удел рабынь, он помогал окопавшимся в стране русским агентам зарабатывать финансовые средства на диверсионные операции, одновременно подрывая устои морали у женщин свободного мира.

Бросив на Шефа взгляд украдкой и поняв, что пока мой отчет воспринимается им благосклонно, я стиснул зубы и продолжал гнуть свою линию. Узнав о неприглядной роли Артура Хука, впаривал я Шефу, я был вынужден ликвидировать его, чтобы он не сумел проинформировать своих сообщников о моем появлении в Афганистане. Затем мне удалось проникнуть в подпольную сеть советских агентов в Англии и выехать из страны вместе с ними, но в самый последний момент они меня раскололи. От них я узнал детали плана военного переворота в Афганистане. Поддавшись патриотическому порыву, я понял, что мой долг не только вырвать невинную американскую девушку из лап коммунистических работорговцев, но и предотвратить коммунистический мятеж.

(Мне очень стыдно за все, что я ему наплел. Простите меня!)

С помощью прозападных элементов в Кабуле я сумел достичь поставленной цели: мятеж был пресечен в зародыше, коварные планы русских были сорваны буквально накануне того дня, когда должен был разразиться переворот. Русское посольство, это гнездо авантюристических заговоров и подрывной деятельности, теперь лежало в руинах, то есть от него буквально не осталось камня на камне. Главарям неудавшегося путча больше не удастся возглавить никакой новый мятеж. А шайку коммунистических головорезов, включавшую не только коварных русских, но и наихудших представителей восточно-европейского люмпенства, разъяренная толпа свободолюбивых афганцев буквально растерзала на моих глазах.

— Итак, — подытожил я, — мне кажется, все сложилось для нас как нельзя удачно, Шеф. Я даже и не подозревал, что мне удастся сорвать столь изощренно спланированную операцию…

— А был ли хоть один случай, когда ты что-то подозревал?

— …иначе я бы, разумеется, предупредил вас заранее о своих намерениях!

— Ммм, — неопределенно отозвался он, залпом допил виски и потянулся к бутылке. Заметив, что мой стакан еще не допит, он взглянул на меня с упреком. Я быстренько влил в рот остатки виски, и он налил нам по второй.

— Ты всегда показывал неплохие результаты, — похвалил меня Шеф.

Я промолчал.

— И теперь нельзя сказать, что ты поработал неудачно. Согласен?

— Ну, вам виднее…

Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

— Но я должен тебе кое-что сказать, Таннер. Для твоего сведения. Кое-что… мм… необычное.

— Да?

— На этот раз ты допустил просчет.

— Сэр?

— И довольно серьезный просчет.

— Сэр?

Он развернулся в кресле к окну и стал изучать городской пейзаж. Я глотнул виски. Теперь мне почему-то страшно захотелось выпить.

Не оборачиваясь, он продолжал:

— Таннер! Я имею в виду этот государственный переворот в Афганистане… Это не они, понятно?

— Сэр?

— А мы…

— Мы?

— Мы. То есть мы, но — не мы. Ведь если бы там были замешаны мы, ты бы об этом непременно узнал. Нет, это на наше ведомство. Мы тут совсем не при чем! Ты только не пытайся оправдываться… Не нужно. Это дело рук наших вашингтонских бойскаутов!

Я чуть не проглотил язык. Но вовремя проглотил виски.

— ЦРУ! — воскликнул я.

— Именно!

Я промолчал.

— Афганское правительство придерживалось нейтралитета, ты же сам знаешь. Они получали колоссальную помощь от русских. Насколько я слышал, они им построили новое шоссе…

— Если бы вы видели их дороги, вы бы поняли, почему они согласились…

— Не сомневаюсь. Словом, какой-то большой умник в Управлении решил, что афганцы слишком заигрались с Советами. Они там вычислили, что через год к власти в стране могут прийти красные. И решили упредить события. Организовать прозападный переворот, чтобы обскакать русских.

— Значит, те люди в Кабуле…

— …были оперативниками ЦРУ!

— Но там же было полно русских! И восточноевропейцев. И…

Он энергично закивал.

— Да, вся эта шваль досталась нам по наследству после второй мировой войны. Бандеровцы, власовцы, кто там еще… Все антисоветски настроенные элементы в странах Восточной Европы, которых можно было использовать как секретную агентуру, сразу после окончания войны были завербованы в УСС, а затем, когда возникло ЦРУ, всех их передали им в штат*. Весь этот сброд — предатели и коллаборационисты. Уж можешь мне поверить! Гитлеры и Борманы местного значения — такая вот, понимаешь, публика. Но для ЦРУ многие из них оказались очень ценными кадрами.

— Та-ак… — сказал я. И вспомнил, с каким жаром доказывал тому болгарину с черной бородой, что являюсь преданным другом Советского Союза. Неудивительно, что после этого он со своими дружками с удвоенной энергией стал гоняться за мной по всему Афганистану… Тогда мне их упорное желание убить меня казалось необъяснимым. Теперь же я прозрел, хотя это прозрение радости мне не доставило.

— Но тогда все очень плохо!

— Почему? — не понял Шеф.

— Ну, потому что я, оказывается, убил многих наших… То есть агентов ЦРУ. Я-то считал, что срываю коммунистический заговор, а на самом деле, выходит, я сорвал наш… то есть антикоммунистический заговор. Мятеж. Переворот. Или как он там называется…

— Думаю, это вполне можно назвать заговором.

— Ну да, — и я с усилием подавил приступ истерического хохота. Истерика в данной ситуации была оправдана. Хохот — нет. Я допил виски. Шеф долго глядел в окно, а потом повернулся ко мне. Я стал рассматривать его пухлые ручки и кругленькое лицо.

И вдруг он заулыбался. Сначала одними уголками губ. Потом его улыбка стала шире, и он издал тихий смешок. Смешок превратился в смех.

У меня отвисла челюсть.

— Таннер! Я должен тебе кое-что сказать. По-моему это дико смешно.

— Неужели?

— Ну конечно! — Он посмеялся еще немного. — Наши бойскауты собрались сорвать русский заговор, так? Теперь русские еще лет сто не сунутся в Афганистан. У них, у бедняг, там теперь даже и посольства-то нет. Ходят слухи, что Кабул будет просить Москву забрать построенное ими шоссе. Но как можно забрать шоссе, ума не приложу!

— Не знаю, сэр.

— И я не знаю! — Он снова рассмеялся. — А русские — ну, это просто прелесть! Русские тоже не понимают, что там произошло. Они-то считают, что погибли их агенты! Понятно, что половина сотрудников посольства были оперативниками КГБ, которые и погибли вместе с теми, другими… Можешь себе представать, какая суматоха сейчас царит в Кремле?

— Могу, — признался я.

— И теперь разные советские спецслужбы начнут возлагать всю ответственность друг на дружку! Там теперь будет очередная чистка, а может быть, и серия чисток. И обязательно найдется по крайней мере какое-то одно ведомство, которое будет во всем обвинять Пекин! Мол, это китайцы пытались дискредитировать русских у них под боком! — Он фыркнул. — Ты слышал: русские уже объявили это происками всех своих врагов, за исключением разве что международного сионизма. И Соединенных Штатов.

— Значит, все сложилось для нас как нельзя удачно, — осторожно заметил я.

— Все сложилось просто прекрасно. Для всех, кроме бойскаутов, которые потеряли в Афганистане несколько ценных агентов.

— Я бы не стал их переоценивать, — возразил я.

— Склонен доверять твоей оценке.

— Я ей тоже доверяю.

— Ну так… — Он шумно вздохнул. — Полагаю, нам следует помалкивать о твоей роли во всей этой катавасии. Насколько мне известно, в Лэнгли не поступало никаких сигналов из резидентуры ЦРУ в Кабуле. Во всяком случае, о твоем присутствии там никто ничего не сообщал. И это к лучшему. Что касается самого Управления, то их люди допустили серьезный прокол и стали жертвой патриотически настроенных афганцев, которые стремились сохранить нейтралитет. Но зато Белому дому сильно повезло: ведь официальный Кабул считает, что у них там орудовали русские агенты. Все так запутано, да? В общем, в сложившейся ситуации нам всем надо держать язык за зубами. Полагаю, на тебя можно положиться?

— За меня можете не беспокоиться!

— А твоя девушка? Ты же вывез ее оттуда?

— Это мой личный информатор. Вы удивитесь, но только благодаря ей мне и удалось разоблачить агентов, работавших под прикрытием сети работорговцев. Мы можем ей всецело доверять.

— Хорошо. Это хорошо! — Он вышел из-за стола и протянул мне пухлую пятерню. Мы обменялись коротким рукопожатием. — За эту операцию никакой медали не жди. Это тот подвиг, который, как говорится, не войдет в анналы национальной истории. Но если хочешь знать мое мнение, Таннер, ты поработал с блеском. — Он снова расхохотался. — А наши бойскауты… Могу себе представить, как вытянулись их глупые рожи!

— Мистер Таннер, это вы?

— Осиблися номелом, — без тени смущения произнес я. — Это китайса прасесная «Солотой длакона»!

— Мистер Таннер, я знаю, что это вы. Только не надо рассказывать мне про закон. Мне наплевать на закон!

— Здравствуйте, миссис Гурвиц.

— Это что же это такое, мистер Таннер? Я звоню вам с просьбой найти мне мою Деборочку, а вы что же делаете что? Вы делаете из нее грешную женщину!

— Э…

— И когда же вы сделаете из нее честную женщину, а, Таннер? У меня никого нет, мистер Гурвиц умер, я совсем одна. У меня никого не осталось кроме Деборочки. И почему я должна терять единственную дочь, Таннер? Я же могу обрести еще и сына! Вы меня поняли?

— Деборы здесь нет, миссис Гурвиц.

— Таннер, я с вами разговариваю!

— Она в зоопарке, миссис Гурвиц. Я передам ей, что вы звонили.

— Таннер…

Я бросил трубку, и прежде чем миссис Гурвиц успела перезвонить, снова снял трубку. Открылась дверь спальни. Я обернулся и увидел Федру.

— Приветик! — прощебетала она. — Ты уже вернулся со своей важной встречи?

— Это не я, а моя астральная проекция. Маништана научил меня это делать.

— Хорошо научил! А что с телефоном?

— Это твоя матушка.

— Ясно…

— А где Минна?

— Во дворе. Играет с маленьким пуэрториканцем. Как его… Майки.

— Он разве сегодня не в школе?

— Сегодня ханука.

— А, ну как же! — Я взглянул на телефонную трубку, которая издавала чуть слышную морзянку, как бывает, если забываешь повесить ее после окончания разговора. Телефонисты явно не могут себе представить абонента, которому может приспичить не вешать трубку на рычаг. У телефонистов, наверное, нет дочерей, у которых мамаши зануды.

Я посмотрел на Федру. Она уже раздевалась.

Я снова взглянул на телефонную трубку. Она перестала посылать тревожные сигналы, но теперь из нее доносился тоненький крик оператора, гневно требовавшего, чтобы я немедленно освободил линию. Потом раздался громкий щелчок, и оператор снова завел свою волынку.

— Ты только послушай! — пожаловался я Федре. — Эта женщина может говорить без умолку часами.

— Иногда мне кажется, что она — заевшая пластинка.

— Все мамы одинаковые.

Чтобы больше не слышать этот тоненький голосок, я повесил трубку, обнял Федру, а она захихикала и замурчала. И тут телефон опять зазвонил.

Ничего в этом мире не меняется…

В 14:30 чудесным декабрьским деньком я с мясом выдрал провод из висящего на стене телефонного аппарата.

Notes