Заглянул ко мне и Игорь Радек, ставший совсем другим человеком, в слаксах, рубашке в горошек, двубортном блейзере и зеркальных солнцезащитных очках. Он успешно прошел прослушивание и теперь играл на тромбоне в маленьком джаз-бэнде, который выступал в одном из клубов Виллидж. Его оригинальная композиция вошла в состав первого альбома оркестра. Называлась она «Русский там и здесь».

Милана Бутека поселили под вымышленным именем на Западной 23-й улице, он ходил на курсы английского языка и успешно его осваивал. Перевод продвигался быстро, один мой знакомый издатель заинтересовался книгой. На гонорар Бутек собирался купить ферму в Северной Каролине.

Польские микрофильмы попали по назначению, к лидерам польской общины в Нью-Йорке и Чикаго. Весточка от Тадеуша очень их порадовала, потому что пошли слухи, будто его ликвидировали агенты польской секретной полиции. Я заверил их, что он в полном здравии, и они ушли с микрофильмами готовить свержение режима Гомулки.

Китайские документы я таскал на себе напрасно. Мой приятель, преподаватель истории Востока в Колумбийском университете, заглянул в них и сказал, что ничего интересного в них нет: устаревшая переписка между отделами посольства. Так что все бумаги отправились в корзину для мусора.

Как-то утром посыльный доставил мне письмо из Колумбии. Меня благодарили за оказанные услуги и приглашали в гости, обещая самый теплый прием.

Оставалось только выкроить время для поездки.

То есть я разобрался со всем — китайскими документами, Миланом и его книгой, Игорем и его самолетом и тромбоном, Софией и ее гимнастками, Тадеушем и его микрофильмами, паспортом — со всем.

Ода.

Минна.

Когда прошлым вечером я вернулся со встречи армян, она сидела в кресле и читала «Алису в стране чудес». Теперь она читает на английском так же хорошо, как и говорит. А если не понимает какое-нибудь слово, лезет в словарь, которым я научил ее пользоваться.

Большинство аллегорий Льюиса Кэрролла она, конечно, упускала, как, впрочем, и все дети.

— Привет, — поздоровалась она. — Comoesta[7]?

— Buen, gracias[8], — ответил я. — Кто учит тебя испанскому?

— Поли. Поли, он же Пабло, сын дворника. И Эстела. Эстела — проститутка, которая живет на втором этаже.

— Ага. А не пора тебе спать?

— Я сварю тебе кофе, — ответила она, — а сама выпью стакан молока.

Она пошла на мою маленькую кухоньку, сварила мне кофе, принесла чашку. Себе налила большой стакан молока. Мы посидели вместе, я пил кофе, она — молоко.

— Спасибо тебе за кофе, но час уже поздний. Или ты думаешь, что тебе не пора спать?

— Я пойду спать, когда пойдешь спать ты.

— Я не сплю. И ты это знаешь.

— Иногда ты спишь, Ивен.

— Никогда.

— Когда Зента жила здесь...

— Я же не спал, — Зента провела с нами несколько дней и ночей, но в кровати мы с ней не спали, отнюдь. — Это другое.

— Я так и подумала.

— Ты, я вижу, ничего не упускаешь.

— Стараюсь.

— Но ты стараешься увести разговор в сторону. Я не пойду спать, ты это знаешь. А тебе надо спать, а не то ты заболеешь. Это ты тоже знаешь.

— Да, Ивен.

— Так что иди надевай пижаму.

— Да, Ивен.

Когда она вернулась, в пижаме, умывшись и почистив зубы, я спросил, готова ли она ложиться спать. Она ответила, что да.

— Нам придется найти тебе хороший дом, — сказал я.

— Это мой дом, Ивен.

— Настоящий дом. Тебе нужны мама и папа и...

— Зачем? Мне нравится жить здесь. С тобой.

— Дом с лужайкой, большим двором, травой, деревьями, цветами...

— Я люблю ходить в Центральный парк. Там трава, деревья, цветы.

— С детьми, кошками, собаками, с которыми ты могла бы играть.

— В этом доме полно детей, с которыми я могу играть. Поли и Рафаэль, Уилли и Сюзан и много других. А Эдуарде позволяет мне играть с Джинджером, у Сюзан есть большая собака, Барон, это немецкая овчарка, но они говорят с ним на английском. И в зоопарке много разных животных. Когда ты водил меня туда, я отлично провела время.

Я пошел на кухню, вновь наполнил чашку кофе. Чувствовал, что никак не могу найти с Минной правильного тона. В гостиной ее уже не было. Я пошел в спальню. Она сидела на кровати.

— Тебе надо ходить в школу. Иначе как ты чему-то научишься?

— Но я и так многому учусь. Английскому, испанскому, чтению, правописанию, арифметике, всему.

— И все-таки в хорошей школе...

— Поли говорит, что школа смердит. Что это значит?

— Плохо пахнет. Но...

— Я не хочу ходить туда, где плохо пахнет.

— Его слова надо понимать в переносном смысле. Просто Поли не любит школу. Но тебе там понравится.

— Почему?

— Ну...

— Мне нравится здесь. Я учусь по твоим книгам, другие люди учат меня, но в основном учишь меня ты, Ивен. Зачем мне ходить в школу, если я могу всему научиться здесь?

— Если ты не пойдешь в школу, то не сможешь поступить в колледж.

— А что такое колледж?

— Та же школа.

— Ты ходил в колледж?

— Нет, — опять у меня ничего не выходило. — Есть закон: все дети должны ходить в школу. Закон — это закон.

Она смотрела на меня.

— Законы надо выполнять.

— Нас посадят в тюрьму?

— Не думаю.

— А потом, как они узнают? Кто им скажет?

— Они могут узнать.

— Когда они придут за мной, ты мне скажешь и я спрячусь в чулане или под кроватью.

— Минна...

— Я буду вечно жить с Ивеном, — оборвала она меня. — Играть со своими друзьями, учить разные языки, ходить в зоопарк, где столько разных животных, читать книги и набираться знаний.

— Минна...

— А теперь мне пора спать, — вновь она не дала мне договорить. — Иначе я могу заболеть. И я останусь здесь навсегда, а когда стану королевой Литвы, назначу тебя моим премьер-министром.

— Ты хочешь стать королевой Литвы?

— Нет. Я хочу всегда жить здесь, на 107-й улице. Можно мне остаться, Ивен?

— Ну, на какое-то время.

— Навсегда?

— Давай поглядим, как у нас получится.

Она ничего не ответила, закрыла глазки и заснула. Я осторожно уложил ее на подушку. Когда наклонился, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи, шевельнулась.

— Я буду жить здесь всегда, — прошептала она. — Всегда, — и вновь заснула.

Я погасил свет, вышел из комнаты, закрыл дверь. «Я буду жить здесь всегда. Ивен».

Почему нет? С ней весело.

Примечания