Бегут неверные дневные тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Озарены церковные ступени,

Их камень жив – и ждет твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,

Одетый страшной святостью веков,

И, может быть, цветок весны уронишь

Здесь, в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени,

Высок и внятен колокольный зов,

Ложится мгла на старые ступени…

Я озарен – я жду твоих шагов.

Высоко с темнотой сливается стена,

Там – светлое окно и светлое молчанье.

Ни звука у дверей, и лестница темна,

И бродит по углам знакомое дрожанье.

В дверях дрожащий свет и сумерки вокруг.

И суета и шум на улице безмерней.

Молчу и жду тебя, мой бедный, поздний друг,

Последняя мечта моей души вечерней.

Там, в полусумраке собора,

В лампадном свете образа.

Живая ночь заглянет скоро

В твои бессонные глаза.

В речах о мудрости небесной

Земные чуятся струи.

Там, в сводах – сумрак неизвестный,

Здесь – холод каменной скамьи.

Глубокий жар случайной встречи

Дохнул с церковной высоты

На эти дремлющие свечи,

На образа и на цветы.

И вдохновительно молчанье,

И скрыты помыслы твои,

И смутно чуется познанье

И дрожь голубки и змеи.

Я укрыт до времени в приделе,

Но растут великие крыла.

Час придет – исчезнет мысль о теле,

Станет высь прозрачна и светла.

Так светла, как в день веселой встречи,

Так прозрачна, как твоя мечта.

Ты услышишь сладостные речи,

Новой силой расцветут уста

Мы с тобой подняться не успели, –

Загорелся мой тяжелый щит.

Пусть же ныне в роковом приделе,

Одинокий, в сердце догорит.

Новый щит я подниму для встречи,

Вознесу живое сердце вновь.

Ты услышишь сладостные речи,

Ты ответишь на мою любовь.

Час придет – в холодные метели

Даль весны заглянет, весела.

Я укрыт до времени в приделе,

Но растут всемощные крыла.

Вдали мигнул огонь вечерний –

Там расступились облака.

И вновь, как прежде, между терний

Моя дорога нелегка.

Мы разошлись, вкусивши оба

Предчувствий неги и земли.

А сердце празднует до гроба

Зарю, мигнувшую вдали.

Так мимолетно перед нами

Перепорхнула жизнь – и жаль:

Всё мнится – зорь вечерних пламя

В последний раз открыло даль.

Сны раздумий небывалых

Стерегут мой день.

Вот видений запоздалых

Пламенная тень.

Все лучи моей свободы

Заалели там.

Здесь снега и непогоды

Окружили храм.

Все виденья так мгновенны –

Буду ль верить им?

Но Владычицей вселенной,

Красотой неизреченной,

Я, случайный, бедный, тленный,

Может быть, любим.

Дни свиданий, дни раздумий

Стерегут в тиши…

Ждать ли пламенных безумий

Молодой души?

Иль, застывши в снежном храме

Не открыв лица,

Встретить брачными дарами

Вестников конца?

На весенний праздник света

Я зову родную тень.

Приходи, не жди рассвета,

Приноси с собою день!

Новый день – не тот, что бьется

С ветром в окна по весне!

Пусть без умолку смеется

Небывалый день в окне!

Мы тогда откроем двери,

И заплачем, и вздохнем,

Наши зимние потери

С легким сердцем понесем…

Или устал ты до времени,

Просишь забвенья могил,

Сын утомленного племени,

Чуждый воинственных сил?

Ищешь ты кротости, благости,

Где ж молодые огни?

Вот и задумчивой старости

К нам придвигаются дни.

Негде укрыться от времени –

Будет и нам череда…

Бедный из бедного племени!

Ты не любил никогда!

Сны безотчетны, ярки краски,

Я не жалею бледных звезд.

Смотри, как солнечные ласки

В лазури нежат строгий крест.

Так – этим ласкам близ заката

Он отдается, как и мы,

Затем, что Солнцу нет возврата

Из надвигающейся тьмы.

Оно зайдет, и, замирая,

Утихнем мы, погаснет крест, –

И вновь очнемся, отступая

В спокойный холод бледных звезд.

Мы живем в старинной келье

У разлива вод.

Здесь весной кипит веселье,

И река поет.

Но в предвестие веселий,

В день весенних бурь

К нам прольется в двери келий

Светлая лазурь.

И полны заветной дрожью

Долгожданных лет

Мы помчимся к бездорожью

В несказанный свет.

Верю в Солнце Завета,

Вижу зори вдали.

Жду вселенского света

От весенней земли.

Всё дышавшее ложью

Отшатнулось, дрожа.

Предо мной – к бездорожью

Золотая межа.

Заповеданных лилий

Прохожу я леса.

Полны ангельских крылий

Надо мной небеса.

Непостижного света

Задрожали струи.

Верю в Солнце Завета,

Вижу очи Твои.

Ты – божий день. Мои мечты –

Орлы, кричащие в лазури.

Под гневом светлой красоты

Они всечасно в вихре бури.

Стрела пронзает их сердца,

Они летят в паденьи диком…

Но и в паденьи – нет конца

Хвалам, и клёкоту, и крикам!

Целый день передо мною,

Молодая, золотая,

Ярким солнцем залитая,

Шла Ты яркою стезею.

Так, сливаясь с милой, дальней,

Проводил я день весенний

И вечерней светлой тени

Шел навстречу, беспечальный.

Дней блаженных сновиденье –

Шла Ты чистою стезею.

О, взойди же предо мною

Не в одном воображеньи!

Успокоительны, и чудны,

И странной тайной повиты

Для нашей жизни многотрудной

Его великие мечты.

Туманы призрачные сладки –

В них отражен Великий Свет.

И все суровые загадки

Находят дерзостный ответ –

В одном луче, туман разбившем,

В одной надежде золотой,

В горячем сердце – победившем

И хлад, и сумрак гробовой.

Жизнь медленная шла, как старая гадалка,

Таинственно шепча забытые слова.

Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,

Какою-то мечтой горела голова.

Остановясь на перекрестке, в поле,

Я наблюдал зубчатые леса.

Но даже здесь, под игом чуждой воли,

Казалось, тяжки были небеса.

И вспомнил я сокрытые причины

Плененья дум, плененья юных сил.

А там, вдали – зубчатые вершины

День отходящий томно золотил…

Весна, весна! Скажи, чего мне жалко?

Какой мечтой пылает голова?

Таинственно, как старая гадалка,

Мне шепчет жизнь забытые слова.

Травы спят красивые,

Полные росы.

В небе – тайно лживые

Лунные красы.

Этих трав дыхания

Нам обманный сон.

Я в твои мечтания

Страстно погружен.

Верится и чудится:

Мы – в согласном сне.

Всё, что хочешь, сбудется

Наклонись ко мне.

Обними – и встретимся,

Спрячемся в траве,

А потом засветимся

В лунной синеве.

Мой вечер близок и безволен.

Чуть вечереют небеса, –

Несутся звуки с колоколен,

Крылатых слышу голоса.

Ты – ласковым и тонким жалом

Мои пытаешь глубины,

Слежу прозрением усталым

За вестью чуждой мне весны.

Меж нас – случайное волненье.

Случайно сладостный обман –

Меня обрек на поклоненье,

Тебя призвал из белых стран.

И в бесконечном отдаленьи

Замрут печально голоса,

Когда окутанные тенью

Мои погаснут небеса.

Я жалок в глубоком бессильи,

Но Ты всё ясней и прелестней.

Там бьются лазурные крылья,

Трепещет знакомая песня.

В порыве безумном и сладком,

В пустыне горящего гнева,

Доверюсь бездонным загадкам

Очей Твоих, Светлая Дева!

Пускай не избегну неволи,

Пускай безнадежна утрата, –

Ты здесь, в неисходной юдоли,

Безгневно взглянула когда-то!

Ловлю дрожащие, хладеющие руки;

Бледнеют в сумраке знакомые черты!..

Моя ты, вся моя – до завтрашней разлуки,

Мне всё равно – со мной до утра ты.

Последние слова, изнемогая,

Ты шепчешь без конца, в неизреченном сне.

И тусклая свеча, бессильно догорая,

Нас погружает в мрак, – и ты со мной, во мне.

Прошли года, и ты – моя, я знаю,

Ловлю блаженный миг, смотрю в твои черты,

И жаркие слова невнятно повторяю…

До завтра ты – моя… со мной до утра ты…

На темном пороге тайком

Святые шепчу имена.

Я знаю: мы в храме вдвоем,

Ты думаешь: здесь ты одна…

Я слушаю вздохи твой

В каком-то несбыточном сне…

Слова о какой-то любви…

И, боже! мечты обо мне…

Но снова кругом тишина,

И плачущий голос затих…

И снова шепчу имена

Безумно забытых святых.

Всё призрак – всё горе – всё ложь!

Дрожу, и молюсь, и шепчу…

О, если крылами взмахнешь,

С тобой навсегда улечу!..

Я медленно сходил с ума

У двери той, которой жажду.

Весенний день сменяла тьма

И только разжигала жажду.

Я плакал, страстью утомясь,

И стоны заглушал угрюмо.

Уже двоилась, шевелясь,

Безумная, больная дума.

И проникала в тишину

Моей души, уже безумной,

И залила мою весну

Волною черной и бесшумной.

Весенний день сменяла тьма,

Хладело сердце над могилой.

Я медленно сходил с ума,

Я думал холодно о милой.

Весна в реке ломает льдины

И милых мертвых мне не жаль:

Преодолев мои вершины,

Забыл я зимние теснины

И вижу голубую даль.

Что сожалеть в дыму пожара,

Что сокрушаться у креста,

Когда всечасно жду удара

Или божественного дара

Из Моисеева куста!

Утомленный, я терял надежды,

Подходила темная тоска.

Забелели чистые одежды,

Задрожала тихая рука.

«Ты ли здесь? Долина потонула

В безысходном, в непробудном сне…

Ты сошла, коснулась и вздохнула, –

День свободы завтра мне?» –

«Я сошла, с тобой до утра буду,

На рассвете твой покину сон,

Без следа исчезну, всё забуду, –

Ты проснешься, вновь освобожден».

Странных и новых ищу на страницах

Старых испытанных книг,

Грежу о белых исчезнувших птицах,

Чую оторванный миг.

Жизнью шумящей нестройно взволнован,

Шопотом, криком смущен,

Белой мечтой неподвижно прикован

К берегу поздних времен.

Белая Ты, в глубинах несмутима,

В жизни – строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

Блёкнут ланиты у дев златокудрых,

Зори не вечны, как сны.

Терны венчают смиренных и мудрых

Белым огнем Купины.

Днем вершу я дела суеты,

Зажигаю огни ввечеру.

Безысходно туманная – ты

Предо мной затеваешь игру.

Я люблю эту ложь, этот блеск,

Твой манящий девичий наряд.

Вечный гомон и уличный треск,

Фонарей убегающий ряд.

Я люблю, и любуюсь, и жду

Переливчатых красок и слов.

Подойду и опять отойду

В глубины протекающих снов.

Как ты лжива и как ты бела!

Мне же по сердцу белая ложь…

Завершая дневные дела,

Знаю – вечером снова придешь.

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать,

Входить на сумрачные хоры,

В толпе поющих исчезать.

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню.

В своей молитве суеверной

Ищу защиты у Христа.

Но из-под маски лицемерной

Смеются лживые уста.

И тихо, с измененным ликом,

В мерцаньи мертвенном свечей,

Бужу я память о Двуликом

В сердцах молящихся людей.

Вот – содрогнулись, смолкли хоры,

В смятеньи бросились бежать.

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать

Я тишиною очарован

Здесь – на дорожном полотне.

К тебе я мысленно прикован

В моей певучей тишине.

Там ворон каркает высоко,

И вдруг – в лазури потонул

Из бледноватого далека

Железный возникает гул.

Вчера твое я слышал слово,

С тобой расстался лишь вчера,

Но тишина мне шепчет снова:

Не так нам встретиться пора.

Вдали от суетных селений,

Среди зеленой тишины

Обресть утраченные сны

Иных, несбыточных волнений.

Слышу колокол. В поле весна.

Ты открыла веселые окна.

День смеялся и гас. Ты следила одна

Облаков розоватых волокна.

Смех прошел по лицу, но замолк и исчез.

Что же мимо прошло и смутило?

Ухожу в розовеющий лес

Ты забудешь меня, как простила.

Там – в улице стоял какой-то дом,

И лестница крутая в тьму водила.

Там открывалась дверь, звеня стеклом,

Свет выбегал, – и снова тьма бродила.

Там в сумерках белел дверной навес

Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.

Там гул шагов терялся и исчез

На лестнице – при свете лампы жолтом.

Там наверху окно смотрело вниз,

Завешанное неподвижной шторой,

И, словно лоб наморщенный, карниз

Гримасу придавал стене – и взоры…

Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,

И было пенье, музыка и танцы.

А с улицы – ни слов, ни звуков нет, –

И только стекол выступали глянцы.

По лестнице над сумрачным двором

Мелькала тень, и лампа чуть светила.

Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,

Свет выбегал, и снова тьма бродила.

Мы встречались с тобой на закате.

Ты веслом рассекала залив.

Я любил твое белое платье,

Утонченность мечты разлюбив.

Были странны безмолвные встречи.

Впереди – на песчаной косе

Загорались вечерние свечи.

Кто-то думал о бледной красе.

Приближений, сближений, сгорании

Не приемлет лазурная тишь…

Мы встречались в вечернем тумане,

Где у берега рябь и камыш.

Ни тоски, ни любви, ни обиды,

Всё померкло, прошло, отошло…

Белый стан, голоса панихиды

И твое золотое весло.

Тебя скрывали туманы,

И самый голос был слаб.

Я помню эти обманы,

Я помню, покорный раб.

Тебя венчала корона

Еще рассветных причуд.

Я помню ступени трона

И первый твой строгий суд.

Какие бледные платья!

Какая странная тишь!

И лилий полны объятья,

И ты без мысли глядишь.

Кто знает, где это было?

Куда упала Звезда?

Какие слова говорила,

Говорила ли ты тогда?

Но разве мог не узнать я

Белый речной цветок,

И эти бледные платья,

И странный, белый намек?

Поздно. В окошко закрытое

Горькая мудрость стучит.

Всё ликованье забытое

Перелетело в зенит.

Поздно. Меня не обманешь ты.

Смейся же, светлая тень!

В небе купаться устанешь ты –

Вечером сменится день.

Сменится мертвенной скукою –

Краски поблёкнут твои…

Мудрость моя близорукая.

Темные годы мои!

Когда святого забвения

Кругом недвижная тишь, –

Ты смотришь в тихом томлении,

Речной раздвинув камыш.

Я эти травы зеленые

Люблю и в сонные дни.

Не в них ли мои потаенные,

Мои золотые огни?

Ты смотришь тихая, строгая,

В глаза прошедшей мечте.

Избрал иную дорогу я, –

Иду, – и песни не те…

Вот скоро вечер придвинется,

И ночь – навстречу судьбе:

Тогда мой путь опрокинется,

И я возвращусь к Тебе.

Ты не ушла. Но, может быть,

В своем непостижимом строе

Могла исчерпать и избыть

Всё мной любимое, земное…

И нет разлуки тяжелей:

Тебе, как роза, безответной,

Пою я, серый соловей,

В моей темнице многоцветной!

Брожу в стенах монастыря,

Безрадостный и темный инок.

Чуть брежжит бледная заря, –

Слежу мелькания снежинок.

Ах, ночь длинна, заря бледна

На нашем севере угрюмом.

У занесенного окна

Упорным предаюся думам.

Один и тот же снег – белей

Нетронутой и вечной ризы.

И вечно бледный воск свечей,

И убеленные карнизы.

Мне странен холод здешних стен

И непонятна жизни бедность.

Меня пугает сонный плен

И братии мертвенная бледность.

Заря бледна и ночь долга,

Как ряд заутрень и обеден.

Ах, сам я бледен, как снега,

В упорной думе сердцем беден…

На ржавых петлях открываю ставни,

Вдыхаю сладко первые струи.

С горы спустился весь туман недавний

И, белый, обнял пажити мои.

Там рассвело, но солнце не всходило

Я ожиданье чувствую вокруг.

Спи без тревог. Тебя не разбудила

Моя мечта, мой безмятежный друг.

Я бодрствую, задумчивый мечтатель:

У изголовья, в тайной ворожбе,

Твои черты, философ и ваятель,

Изображу и передам тебе.

Когда-нибудь в минуту восхищенья

С ним заодно и на закате дня,

Даря ему свое изображенье,

Ты скажешь вскользь: «Как он любил меня!»

Хоронил я тебя, и, тоскуя,

Я растил на могиле цветы,

Но в лазури, звеня и ликуя,

Трепетала, блаженная, ты.

И к родимой земле я клонился,

И уйти за тобою хотел,

Но, когда я рыдал и молился,

Звонкий смех твой ко мне долетел.

Похоронные слезы напрасны –

Ты трепещешь, смеешься, жива!

И растут на могиле прекрасной

Не цветы – огневые слова!

Ушли в туман мечтания,

Забылись все слова.

Вся в розовом сиянии

Воскресла синева.

Умчались тучи грозные

И пролились дожди.

Великое, бесслезное!..

Надейся, верь и жди.

Пробивалась певучим потоком,

Уходила в немую лазурь,

Исчезала в просторе глубоком

Отдаленным мечтанием бурь.

Мы, забыты в стране одичалой,

Жили бедные, чуждые слез,

Трепетали, молились на скалы,

Не видали сгорающих роз.

Вдруг примчалась на север угрю-угый,

В небывалой предстала красе,

Назвала себя смертною думой,

Солнце, месяц и звезды в косе.

Отошли облака и тревоги,

Всё житейское – в сладостной мгле,

Побежали святые дороги,

Словно небо вернулось к земле.

И на нашей земле одичалой

Мы постигли сгорания роз.

Злые думы и гордые скалы –

Всё растаяло в пламени слез.

Мы вместе ждали смерти или сна.

Томительные проходили миги.

Вдруг ветерком пахнуло от окна,

Зашевелился лист Священной Книги.

Там старец шел – уже, как лунь, седой –

Походкой бодрою, с веселыми глазами,

Смеялся нам, и всё манил рукой,

И уходил знакомыми шагами.

И вдруг мы все, кто был – и стар и млад, –

Узнали в нем того, кто перед нами,

И, обернувшись с трепетом назад,

Застали прах с закрытыми глазами…

Но было сладко душу уследить

И в отходящей увидать веселье.

Пришел наш час – запомнить и любить,

И праздновать иное новоселье.

Я, отрок, зажигаю свечи,

Огонь кадильный берегу.

Она без мысли и без речи

На том смеется берегу.

Люблю вечернее моленье

У белой церкви над рекой,

Передзакатное селенье

И сумрак мутно-голубой.

Покорный ласковому взгляду,

Любуюсь тайной красоты,

И за церковную ограду

Бросаю белые цветы.

Падет туманная завеса.

Жених сойдет из алтаря.

И от вершин зубчатых леса

Забрежжит брачная заря.

Говорили короткие речи,

К ночи ждали странных вестей.