Харлан Эллисон
      СПАСАТЕЛЬНЫЙ БУНКЕР
      Терренс медленно повернул правую руку, скрытую его телом от робота, ладонью вверх. Движение отозвалось рвущей болью в сломанных ребрах. Взяв себя в руки, он медленно прикрыл веки и теперь изучал машину через узкие щелки, которые мог позволить себе оставить.
      Если я моргну или резко переведу взгляд, мне конец, подумал он. Тихий шелест работающей аппаратуры спас-бункера вновь вернул его к действительности. Глаза опять застыли на ящике с медикаментами, укрепленном на стене рядом с нишей дежурного робота.
      Так близко и так далеко... С таким же успехом этот чертов ящик мог бы находиться на базе Антарес.
      Этот кошмар продолжался уже трое суток. Надломиться сейчас, значило бы приблизить развязку. Как раз этого ему не хотелось, но он понимал, что долго не выдержит. Он разжал пальцы правой руки. Это было единственное движение, которое он мог себе позволить. Молча проклял техника, пропустившего бракованного робота через контроль. Потом чиновника, позволившего размещать ненадежных роботов в спас-бункерах и, наверное, хапнувшего хороший кусок за правительственный контракт. Потом ремонтника, не позаботившегося досконально все проверить, когда он был здесь в последний раз... Всех, всех их он проклял.
      Он умирал.
      * * *
      - О, боже! Да их тут миллион!
      Это был голос командира эскадрильи, он слышал его по внутренней связи в шлемофоне.
      - И что это за боевой порядок такой они выдумали? - воскликнул кто-то рядом. Терренс глянул на экран радара, где росли точки, обозначающие корабли Кибенов.
      - Ничего нельзя с уверенностью сказать с их дурацкими посудинами... Словно грибы-поганки! - ответил командир. - Помните только, что лицевая часть зонтика у них напичкана пушками, и бьют они метко. О'кей, ребята, задайте им жару!
      Его перехватчик снайперского класса находился на острие клина земной фаланги, направленной на вражеские корабли. В какой-то момент он ринулся в самую середину схватки, и левый борт гигантского дредноута Кибенов раскалился докрасна от нескольких его попаданий. В следующий момент Терренс вырвался из строя кораблей, которые притормозили, пропуская залп противника. После этого земляне резко ускорились, чтобы не потерять маневренность, а он продолжал лететь на прежнем уровне и скорости и оказался прямо перед носовыми орудиями крейсера-поганки. Первый выстрел сжег башни его лучевой пушки и всю внешнюю аппаратуру управления. Правда, ему удалось увернуться от второго луча. Радиодоклад его был краток: он собирается добраться до базы Антарес. Если это не удастся, корабли должны ловить его сигнал из спас-бункера там, где он смажет найти место для вынужденной посадки...
      Что он и сделал. Координаты его булыжника на карте были 1-333, 2-А, М:С, 3-804*39 . Ничего, кроме положения в трехмерной системе координат эти цифры не обозначали, и только значок в самом конце говорил, что где-то на его поверхности есть спасательный бункер.
      Он вошел в декомпрессионную камеру, нащупал и включил рычажок нагнетания кислорода и, когда камера наполнилась, снял шлем скафандра. Отстегнул и снял толстые перчатки, открыл внутреннюю дверь и вошел в жилую зону бункера.
      Слава богу, что есть эти маленькие бункеры, подумал Терренс. Огляделся вокруг, заметил, как работают информационные приемно-передающие устройства, увидел аптечку, укрепленную на стене, холодильник, который, как он знал, должен быть набит всякой всячиной, если только здесь не побывал кто-нибудь после служителя, отвечающего за провизию. Универсальный хозяйственный робот стоял без движения в своей дежурной нише. Какой-то непорядок... Да, стенной хронометр, не работающий, с разбитым стеклом. Все это его быстрый взгляд охватил за одно мгновение. Благослови бог того, кто придумал эти маленькие спасательные станции, разбросанные тут и там в космосе на аварийные случаи.
      Громкий лязг, раздавшийся за спиной Терренса, был для него полной неожиданностью. Он резко обернулся и, сокрушенный мощным ударом стальной руки, отлетел через всю комнату к противоположной стене.
      Пилот тяжело ударился о стальную обшивку, и боль расползлась по спине, отдалась в боку, а потом ушла в руки и ноги... Только после этого он осознал, что его покалечил робот. Машина перебила ему три ребра. Он лежал на полу, задохнувшись от боли, без движения. В течение нескольких секунд не мог вздохнуть, но это спасло ему жизнь. Боль парализовала его, и в этот короткий промежуток времени робот ретировался в свою нишу, приглушенно жужжа приводами.
      Терренс попытался сесть прямо, и робот, как-то странно загудев, опять начал двигаться. Он замер, и робот вернулся в нишу. Еще две попытки окончательно убедили Терренса, что положение было именно таким, как он и думал. Робот поизносился со временем, и с ним произошло неладное. Что-то стерлось или засбоило в его программных платах, и теперь он крушил все движущееся.
      Он же видел часы. И надо было догадаться, что что-то не так, когда он увидел разбитый циферблат. Ну конечно! Цифровые диски двигались, и робот разбил их. Терренс двигался, и робот ударил его. И сделает это опять, если тот снова шевельнется. И вот, если не считать чуть заметного движения век, он не шевелился уже три дня. Он пытался ползти к декомпрессионному отсеку, замирая, когда робот приближался, потом давал ему возможность убраться и двигался снова, очень медленно. Но идея отпала сама по себе: ребра болели невыносимо. Он был обречен на эту позицию, неудобную, скрюченную, и он будет в ней, пока безвыходное положение не разрешится так или иначе.
      Терренс опять внутренне напрягся. Воспоминания последних трех дней вновь вернули его к жуткой реальности. От него до панели управления было метра четыре, всего четыре метра до спасительной кнопки включения маяка, на зов которого обязательно прилетит помощь. До того, как он умрет от своих ран, от голода или робот размажет его по стенке. Четыре метра! Но для него это равносильно четырем световым годам. Ему не добраться до панели.
      Что могло случиться с роботом? Думать можно было сколько угодно. Компании, которые снабжали спасательные капсулы всем необходимым, существовали на государственных заказах. Кто-то где-то в этой цепочке применил некачественную сталь или халатно отнесся к качеству или калибру какой-нибудь детальки. Где-то произошла осечка, и кто-то не полностью провел серийные испытания машины. Так и совершаются убийства... Он снова открыл глаза. Чуть-чуть приоткрыл веки. Если открыть их немножко больше, робот уловит движение, и это будет конец.
      Он еще раз оглядел машину. Собственно говоря, это был и не робот. Огромный бугор стальных сочлений, дистанционно управляемый, незаменимый в таких делах, как уборка кроватей, механосборочные работы, приготовление пищи, разгрузка кораблей и чистка половых и стенных покрытий. Тело робота имело сходство с человеческим, но без той части, где у человека расположена голова. Это был просто механический придаток программного устройства. Его мозг - весьма сложная мешанина проводов, информационных плат и прочего - находился за стеной. Слишком опасно было размешать эти непростые детали на механизме, постоянно выполнявшем тяжелые работы. Робот вполне мог грохнуться с разгрузочной площадки, в него мог попасть метеорит или же его могло придавить какой-нибудь тяжестью. Так что в самом придатке было только два чувствительных устройства - "глаза" и "уши", и они передавали информацию в мозг, а он находился за стеной. И где-то в глубине этого мозга какие-то детальки изрядно поизносились или перегорело маленькое сопротивление. И мозг сошел с ума. Не так, конечно, как сходит с ума человек.
      Терренс никогда не был трусом, но он не был и героем. Он был из тех людей, которые участвуют в войнах потому, что кто-то все время воюет. Он был тот человек, кто позволяет оторвать себя от дома и семьи и быть брошенным в пропасть, называемую космосом, чтобы защитить то, что, как ему сказали, нуждается в защите. Но как раз в такие моменты, как сейчас, люди, подобные Терренсу, начинают мыслить.
      Почему здесь? Почему так? Что я сделал, чтобы кончить свою жизнь вот так, в изгаженном скафандре на заброшенном куске скалы, голодая и истекая кровью, наедине со взбесившимся роботом?
      Почему я? Почему я? Почему в одиночестве?
      Он знал, что ответов не будет. Да он и не ждал их.
      * * *
      Очнувшись, инстинктивно взглянул на часы. Их разбитый циферблат безлико смотрел на него, раздражая, повергая в ужас от сознания реальности после пробуждения. Робот зажужжал, где-то заискрило. Он оставил веки открытыми. Жужжание стихло. Глаза начинали гореть. Он знал, что ему не удастся продержать их открытыми долго. Жжение дошло до зрачков, а началось оно снизу и сверху. Было такое чувство, что кто-то вставляет иглы в уголки глаз. Слезы медленно потекли по щекам.
      Глаза закрылись. В ушах заревело. Робот не издал ни звука. Может, он выключился. Может износился до того, что уже не может двигаться? Может ли жертва использовать этот шанс и поэкспериментировать?
      Он шевельнулся, переведя тело в более удобную позицию. И сразу же робот двинулся вперед. Сердце сжалось в комок. Робот озадаченно остановился сантиметрах в десяти от его вытянутых ног. Машина жужжала. Звук доносился и из нее самой, и откуда-то из-за стены.
      Терренс насторожился. Если бы все было в порядке, придаток бы работал беззвучно, не говоря уже о звуках из мозгового отсека. Но он и не работал, как надо, и поэтому был слышен звук его "мыслей".
      Робот отъехал назад, не спуская "глаз" с Терренса. Чувствительные устройства машины находились в ее торсе, придавая ей вид приземистого обрубка, квадратного и страшного. Гудение становилось громче и время от времени прерывалось какими-то хлопками и искрением. Терренса охватил ужас при мысли о коротком замыкании и пожаре в бункере...
      Он внимательно вслушивался, определяя местонахождение встроенного в стену мозга. Ему показалось, что он нашел примерное место. Но там ли он? Мозг был в выступе стены рядом с холодильником или в выступе за информационным пультом. Два возможных места были рядом, но ошибка могла обойтись дорого. Искажения из-за стальной пластины, которая прикрывала мозг, и гудение самого робота, передающего и принимающего сигналы, не позволяли точно определить дислокацию мозга. Он глубоко вздохнул. Ребра разошлись на мгновение, их переломанные концы заскрежетали, зацепились друг за друга. Он застонал. Тонкий, вымученный стон быстро затих, но пульсировал в его голове взад и вперед, отражаясь и доходя до дикого вопля агонии. Язык вывалился изо рта, и небольшой бугорок в углу губ шевельнулся. Робот покатился вперед, Терренс втянул язык, сомкнул челюсти и пресек визг в своей голове на самой высокой ноте.
      Робот остановился, погудел и вернулся в свою нишу. О, боже, что за боль! Тело покрылось испариной. Он чувствовал, как капельки пота скатываются под комбинезоном и нательным бельем по его коже. Боль в ребрах вдруг отступила из-за невыносимого зуда. Он слабо шевельнулся, так, чтобы движение не передалось на внешнюю поверхность скафандра. Зуд не проходил. И чем больше он старался как-то остановить его, тем больше ему приходилось думать об этом, и тем невыносимее становился зуд. Чесалось под мышками, в локтевых сгибах, в бедрах, где их стягивал комбинезон. Кошмар! Он не мог не почесаться!
      Он вдруг вспомнил, как посмеивался над теми бедолагами, что подхватили космическую чесотку, которые пританцовывали даже тогда, когда стояли навытяжку во время инспекции. Как он им теперь завидовал!
      Покалывание во всем теле не прекращалось. Он потянулся слегка. Стало еще хуже. Он глубоко вздохнул. Ребра опять хрустнули. На этот раз ему повезло боль затмила сознание.
      * * *
      Спасло его то, что он был без сознания. Даже в своих кошмарных видениях он не терял контроль над ситуацией. Он не застонал и не шевельнулся в своем беспамятстве. Он был недвижим и безмолвен. Он знал, что это так, потому что был еще жив.
      Он судорожно вздохнул носом. Еще момент, и положил бы конец этим трем - а может, уже и больше? сколько еще проспал? - дням пытки.
      Он был голоден. О, как голоден. Боль в боку становилась все невыносимее она постоянно пульсировала, что делало даже неглубокое дыхание пыткой. А тут еще этот страшный зуд. Лучше бы уж он был мертв.
      Но ему не хотелось быть и мертвым. Уж это желание осуществить было проще простого.
      Эх, если бы удалось повредить мозг робота. Вот если бы он был сейчас в тяжелом скафандре с силиконовьхми прокладками, гасящими любой удар, и с бластером в руке. Нужно совсем разрушить мозг робота, чтобы его механическая приставка не успела добраться до Терренса и ударить его хотя бы еще раз.
      А со стальной переборкой между ним и мозгом его шансы на успех были меньше нуля.
      Он поразмышлял о том, по какой части тела робот ударит его прежде всего. Еще один удар этой лапы- инструмента и все. Ему будет достаточно. В том состоянии, в котором он сейчас находится, даже глубокий вздох может прикончить его. Может, ему попытаться резко вскочить и добежать до декомпрессионной камеры?
      Нечто неосознанное вдруг стало сгущаться в его сознании. Чем больше он думал, тем более уверенным становился, что вот-вот высветится что-то спасительное. Свет должен высветить. Свет...!
      Неужели возможно? Все так? И нашел наконец! Он изумился его простоте. Более трех дней это было с ним, ждало, когда он додумается. Так просто и так гениально. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не зашевелиться от радости открытия.
      Я ведь ничем не выдающийся, не гений, почему это пришло мне в голову, мне? На несколько минут простота решения ошеломила его. Потом он вспомнил свой сон. Это не он решил проблему, а это его подсознание. Ответ был там все время, но он был слишком близок, чтобы разглядеть его. И его разум был принужден найти путь, чтобы сказать ему об этом. К счастью, ему это удалось.
      Потом он перестал думать о том, как ему это пришло в голову. Его божество, если оно имеет к этому какое-то отношение, услышало его. Терренс никогда не был набожным человеком, но этого чуда было вполне достаточно, чтобы сделать его верующим. Кошмар еще не кончился, но выход из него уже наметился, и похоже, это был настоящий выход. Он начал себя спасать.
      Медленно, страшно медленно, он двинул свою правую руку, ту, которая была скрыта от робота, к поясному ремню. На поясе были все принадлежности, которые могли понадобиться космонавту в полете. Гаечный ключ. Пакет таблеток от бессоницы. Компас. Счетчик Гейгера. Фонарик.
      Последний и был чудом. Чудом в трубочке. Он нащупал его осторожно, с трепетом. Потом отцепил с замиранием сердца. Робот не заметил движения. Он держал его сбоку, на небольшом расстоянии от тела, направив вверх над контуром своей ноги в скафандре. Если робот и смотрел на него, то для машины он был недвижим, а все движения прикрывались его ногой.
      Где его мозг? Если за выступом информационного устройства, его это не спасет. Если за тем, что ближе к холодильнику, тогда победа. Рисковать здесь он не мог. Нужно было пошевелиться. Он приподнял одну ногу. Робот бросился к нему. Гудение и искрение было в этот раз более заметным. Опустил ногу.
      За обшивкой над холодильником! Робот остановился совсем рядом с ним. Все решали секунды. Робот гудел, искрил и вернулся в нишу.
      Теперь он знал наверняка. Он нажал на кнопку. Невидимый луч фонарика вырвался вперед, осветил выступ. Он нажимал на кнопку снова и снова, и кружок света появлялся и исчезал на безликом металле стены бункера.
      Робот заискрил и выкатился из ниши. Он глянул на Терренса. В следующее мгновение колесики изменили направление, и машина рванулась к холодильнику. Стальной кулак описал дугу и врезался в стену с оглушительным хрустом. Как раз в том месте, где вспыхивал и гас световой зайчик фонарика. Он бил снова и снова. Снова и снова до тех пор, пока смял выступ, и аккуратные пружинки, платы, диски и модули памяти за стальной переборкой не стали крошиться и превращаться в мусор. До тех пор, пока не замер с поднятой для нового удара рукой. Мертвый. И мозг, и придаток.
      И даже тогда Терренс не мог остановиться и все нажимал и нажимал на кнопку фонарика. Он давил на нее большим пальцем снова и снова, снова и снова.
      Потом он понял, что все кончилось. Он жив. Его спасут. В этом он был уверен. Теперь он мог плакать.
      Медицинская аптечка стала увеличиваться и расплываться в его глазах. Информационные устройства улыбались ему.
      Да благословит тебя господь, маленький спасательный бункер, - подумал он перед тем, как потерять сознание.