Харлан ЭЛЛИСОН
      ПРИСЛУШАЙТЕСЬ
      Эту историю можно было начать по-разному:
      Вначале я собирался так:
      Утром во вторник я обнаружил, что перестал существовать. Но подумав немного, я решил остановиться на следующем:
      Это мой страшный рассказ.
      Пожалуй, так оно лучше. Но поразмыслив еще какое-то время об этом (можете _м_н_е_ поверить, теперь у меня есть _ч_е_р_т_о_в_с_к_и_ много времени для размышлений), я понял, что оба эти варианта страдают излишним мелодраматизмом и, если я хочу пробудить у слушателей веру, понимание и все такое, то лучше всего начать с самого начала, рассказать о всем, что произошло со мной за последнее время вплоть до текущего момента и только затем уже объявить о моем предложении. Тогда пускай каждый из вас и решит для себя.
      Вы прислушались?
      Наверное, во всем виноваты мои гены. Или хромосомы. Так или иначе комбинация то ли тех, то ли других привела к тому, что на божий свет появился я - прототип Каспера Милкветоста. В том, что виноваты именно они, гены то есть, я не сомневаюсь. Так вот. Год назад, одним мартовским утром - кажется, это был вторник - я проснулся и понял, что во мне что-то изменилось. Мне сорок семь лет, я уже начал лысеть, зрение у меня пока еще хорошее и очки я надеваю только для чтения. У меня своя отдельная спальня, у жены Альмы тоже; сплю я всегда в длинной пижаме, в основном из-за того, что имею привычку быстро простужаться.
      У меня всего одна особенность - моя фамилия. Меня зовут Винсоки.
      Альберт Винсоки.
      Ну, знаете, как в той известной песенке...
      "Вкалывай, Винсоки. Ты сможешь победить, Винсоки, только если будешь вкалывать..." В свое время меня все время дразнили по этому поводу, но из-за своего мягкого характера я никогда не обижался, и вместо того, чтобы возненавидеть ее всем сердцем, сделал своего рода собственным гимном. Поэтому, если я что-то и насвистываю, то только ее.
      В общем так...
      В то утро я проснулся, как обычно встал и быстро оделся. Было слишком холодно, чтобы принимать душ, поэтому я просто слегка сполоснул водой лицо и руки. Когда я спускался вниз по лестнице, персидская кошка моей жены Жашу - прошмыгнула мимо меня. Жашу-кошка с характером и никогда раньше не относилась ко мне с пренебрежением. Хотя, надо сказать животное было сообразительным и умела делать вид, что оно меня не замечает. Но в то памятное утро она просто проскользнула между моих ног, даже ни мяукнув, более того - даже не фыркнув. Это было довольно необычно, но, впрочем, ничего сверхъестественного.
      Это было только начало, первая демонстрация того, что мне было уготованно.
      Я вошел в комнату и увидел, как Альма кладет на ручку софы свежую газету. Она это исправно делает уже двадцать семь лет. Я подобрал ее, проходя мимо, и направился в столовую.
      Там меня ждал традиционный стакан апельсинового сока. Рядом на кухне была слышна возня жены. По-обыкновению она что-то ворчала вполголоса. Боюсь, это одна из самых неприятных привычек моей жены. В душе она добрая, любящая женщина, но почему-то всегда ворчит, если раздражена. Никакой брани, побойтесь бога, но на грани с непристойностью, так что все эти бу-бу-бу изрядно надоедают. И она скорее всего _з_н_а_е_т_, что я это терпеть не могу, а может и нет, я не уверен. Но не думаю, что Альму особо волнует, нравится мне это или нет.
      В общем, она была не в настроении, поэтому я просто крикнул ей: Дорогая, я уже встал и сижу внизу. Доброе утро, - и спокойно продолжил читать газету, время от времени попивая сок. Все, как обычно.
      В газете по-обыкновению была одна чепуха, ну а у апельсинового сока вкус всегда один и тот же, так ведь?
      За этим делом прошло несколько минут, но Альма так и не прекратила свое нытье. Наоборот, ворчанье стало громче и раздраженнее, в нем чувствовалась досада.
      - Ну куда он запропастился? Ведь ему хорошо _и_з_в_е_с_т_н_о_, что я не люблю тянуть перед завтраком! Вот посмотрите-ка... яйца уже совсем крутые. Куда он мог деться?
      И так без конца. Я уже несколько раз звал ее: "Альма, прекрати, пожалуйста, я уже здесь. Внизу я, неужели не понятно?!" Но она и не думала останавливаться.
      Это кончилось тем, что она пронеслась мимо меня и ворвалась в гостиную. Мне было все хорошо слышно: она стоит возле самой лестницы, рука на перилах, одна нога уже стоит на первой ступеньке и крик, обращенный в пустоту - "Альберт! Ты думаешь спускаться? Ты, что, в ванной опять застрял? У тебя опять неприятности с почками? Может, тебе нужна помощь?"
      Ладно, это уже слишком. Я отложил в сторону салфетку и решительно поднялся из-за стола. Подойдя к ней сзади, я сказал как можно вежливее:
      - Альма, какая муха тебя укусила? Я уже давно здесь.
      Никакой реакции.
      Крики не прекращались еще некоторое время, затем она устремилась наверх. Я опустился на ступеньку-у меня появилась уверенность, что Альма то ли свихнулась с ума, то ли одно из двух. После 27 лет счастливой семейной жизни у моей жены поехала крыша. Ну, и как вам это нравиться?
      Я не знал, что мне делать. Я был в полном недоумении. Подумав, я решил, что лучше всего позвонить доктору Хэйршоу. Подошел к телефону, набрал его номер. После трех гудков на том конце подняли трубку.
      - Вас слушают.
      Я почему-то всегда чувствовал себя виноватым, когда звонил ему, неважно в какое время дня - тон его голоса всегда пугал меня. Но на этот я чувствовал себя особенно неловко - в его сухом голосе было слышно недовольствие. Тем более я только что разбудил его.
      - Извините, что поднял вас так рано, доктор, - скороговоркой начал я. - Это Альберт Винсо...
      Он прервал меня:
      - Алло? Алло?
      Я повторил.
      - Здравствуйте, господин доктор. Это Аль...
      - Алло! Вас не слышно. Кто говорит?
      Я не знал, что еще сказать. Наверное, у него плохая слышимость. Поэтому я закричал изо всех сил: - Доктор, это...
      - Черт! - выругался он и положил трубку.
      Какое-то время я так и стоял, судорожно сжимая в руках трубку и с ужасом ощущая, как на моем лице появляется выражение полного замешательства. Может сегодня у всех пропал слух? Я уже было собрался набрать его номер еще раз, когда на лестнице вновь появилась Альма. Она громко разговаривала сама с собой.
      - Ну и куда он мог деться? Только не говорите мне, что он оделся и ушел, так и не позавтракав. Ну и ладно, черт с ним, мне будет только меньше хлопот.
      И она спокойно прошла мимо меня, глядя точно _с_к_в_о_з_ь_ меня, и направилась на кухню. Я в сердцах швырнул трубку и последовал за ней. Ну это уже слишком! За последние несколько лет Альма не раз начинала не замечать меня, иногда даже игнорировать: я ей что-то говорю, а она не слышит, я к ней прикасаюсь, а она никак не реагирует. В последнее время это происходило все чаще и чаще. Но это уже слишком!
      На кухне я стал у нее за спиной. Она не повернулась и продолжила чистить сковородку от остатков яичницы. Тогда я изо всех сил прокричал ее имя. Она не повернулась, даже не прекратила насвистывать.
      Я выхватил у нее из рук сковородку и с силой треснул ей по плите (довольно необычный для меня поступок, но думаю вы понимаете, насколько необычна была и эта ситуация). Она даже не вздрогнула, только подошла к холодильнику и вынула из-под морозильника стопку подносов. Затем выключила, чтобы его разморозить.
      Для меня это было последней каплей. Я бросил сковородку на пол и поплелся прочь из комнаты. Я весь вспотел и был злой как черт. Что это за шутки? Ладно, пускай она не хочет готовить мне завтрак; я это переживу. Но почему нельзя просто сказать об этом? К чему устраивать подобные сцены?!
      Я набросил пальто, подхватил шляпу и вышел на улицу, со всей дури хлопнув дверью.
      Достав из кармана часы, я увидел, что мне я давно уже должен сидеть в автобусе, который должен везти меня на работу. Мой бюджет не рассчитан на непредвиденные расходы, но я решил все-таки взять такси. Сейчас мне это казалось необходимым, так что я прошел мимо автобусной остановки и стал голосовать проезжающим машинам. Как вы уже могли догадаться, такси возле меня не останавливались. Мне было видно, что они свободны, но почему водители решали не останавливаться? Может у них у всех поголовно смена кончилась? Мне это показалось наиболее вероятным, но когда и последующие восемь, не останавливаясь, пронеслись мимо, я понял, что здесь что-то не так.
      Но до меня еще не дошло. Быстро поняв, что здесь мне ничего не светит, я решил все-таки ехать на автобусе. На остановке стояла молодая девушка в облегающей юбке и смешной шляпке. Придав своему лицу довольно кроткое выражение, я спросил ее.
      - Никак не могу поймать такси. Может вы знаете, что сегодня с этими водителями?
      Она не обратила на меня ни малейшего внимания. В смысле, она даже не повернулась, не говоря уже о том, чтобы ответить или хотя бы кивнуть. Можно подумать, меня здесь вообще нет.
      В эту минуту как раз подошел автобус и у меня не осталось времени думать об этом. Девушка уже вошла внутрь. Я ступил на подножку и был уже почти внутри, когда двери со скрипом захлопнулись, прищемив при этом полу моего плаща.
      - Эй! У меня плащ застрял! - закричал я, но водитель не обратил на меня внимания. Он наблюдал за девушкой через зеркало заднего обзора, а когда та уселась на свободное место, начал насвистывать. В автобусе было полно людей, так что я не хотел выглядеть идиотом, и поэтому просто подался вперед и дернул его за штанину. Никакой реакции.
      Вот тогда у меня появилось первое серьезное беспокойство.
      Я с силой выдернул застрявший кусок плащ и меня охватила такая ярость, что в отместку решил заставить его _п_о_п_р_о_с_и_т_ь_ об оплате за проезд. Я двинулся вглубь салона, ожидая услышать в любой момент его окрик: "Эй, вы, мистер. По-моему, вы забыли заплатить за проезд." На что у меня уже был готов ответ: "Я заплачу, но о вашем поведении узнают в руководстве вашей компании!"
      Но я был лишен и этого удовольствия - он как ни в чем не бывало продолжал рулить и ни разу не посмотрел в мою сторону. Я подумал - и эта мысль только разозлила меня - если он пытается оскорбить меня, то что здесь, черт возьми, вообще твориться? О, извините меня, но именно так я подумал. Надеюсь, вы простите меня за богохульство, но я хочу, чтобы вы знали всю правду о произошедшем.
      Вы прислушались?
      Я с трудом протолкался между раздраженным мужчиной в тирольской шляпе и хохочущими старшеклассницами. Затем, выходя на своей остановке, я вовсю толкался, шевелил плечами и всюду совал свои локти - в общем делал все возможное, чтобы меня заметили. Но никто даже не взглянул, не обратил на меня внимание. Я даже - теперь мне просто стыдно думать об этом - хлопнул одну из девушек по... э... спине в надежде, что хоть это заставит ее повернуться в мою сторону. Но она даже не изменила тона и продолжила рассказывать о каком-то парне, который уехал куда-то далеко, в общем что-то в этом роде.
      Думаю, вы понимаете, что это расстроило меня больше всего.
      Я вошел в здание, где размещается наша фирма. Лифтер спал - ну, не то чтобы буквально, но сидящий в своей кабинке Вольфганг (его действительно так зовут, хотя он совсем не немец; вот досада!) всегда кажется спящим. Я тряс его, строил рожицы, а когда и это не помогло хлопнул его ладонью по уху, но он так и не переменил своей позы на маленькой табуретке: облокотился о стену, глаза закрыты. В конце концов, разъярившись, я вытащил его в вестибюль и запустил лифт самостоятельно. Только тут я понял, что меня охватила неведомая болезнь и я стал невидимым во всех отношениях.
      Это казалось невозможным - ведь даже если я превратился в невидимку, люди все-равно чувствуют, как их хлопают по заду, дают пинка или воруют у них лифты. Но, к сожалению, похоже, все обстояло именно так.
      К этому времени я был в полном замешательстве; все это было так необычно и, пожалуй, немного странновато. Открывающиеся передо мной безграничные возможности одновременно возбуждали и опьяняли меня. Видения, полные кинозвезд и несметных богатств проносились у меня перед глазами.
      И так же быстро исчезали.
      Какой смысл в красивых девушках и богатствах, если некому рассказать о них? Даже этим самым девушками. Так что мысль стать величайшим в истории грабителем банков меня не привлекла и я заставил себя отказаться - если так можно сказать - от подобного соблазна.
      Я вышел из лифта на 26-м этаже и, пройдя через холл, оказался у дверей своей конторы. На ней было написано тоже самое, что всегда было в течении последних 27 лет:
      РЭЙМЗ И КЛОС
      ПРОДАЖА БРИЛЛИАНТОВЫХ УКРАШЕНИЙ
      Я толкнул дверь и на секунду у меня все замерло внутри: мне пришло в голову - а вдруг это все просто колоссальная мистификация. Мне вдруг показалось, что Фритц Клос, огромный, пунцевощекий Фритц с маленькой родинкой возле губ, сейчас закричит на меня.
      "Винсоки! Ты болван! Сколько раз тебе говорить, если они возвращают их вскрытыми, хорошо перевязывай их веревкой! На полу валяются сотни тысяч долларов и достаточно уборщику заметить... Ты слабоумный кретин!"
      Но он не закричал на меня. О, да, он кричал; и в этом не было ничего удивительного. Клос и Джордж Рэймз никогда не разговаривали со мной... и даже не утруждали себя кричать на меня. Они знали, что я выполняю свою работу, точнее выполнял раньше все 27 лет, порядочно и добросовестно, так что для них я уже стал частью интерьера. Крик тоже был неотъемлемой частью этого кабинета.
      Клос действительно кричал, но его крик предназначался пустоте, воздуху, а не мне. В конце концов как он _м_о_г_ кричать на меня. Меня ведь здесь уже не было?
      Он опустился на колени и начал собирать маленькие, еще неотполированные изумруды, которые разлетелись по комнате, и когда собрал все, лег на живот, не побоявшись запачкать свою жилетку и заглянул под мою скамейку.
      Убедившись, что там ничего нет, он поднялся, поправил жилетку и... ушел. Он был уверен, что я на работе. Или для него меня просто не существовало. Сложно сказать, но в любом случае меня здесь не было. Вообще.
      Я развернулся и направился в холл.
      Лифт был уже занят.
      Мне не скоро удастся спуститься в вестибюль.
      Ни одна машина не остановиться по моему зову.
      Мне придется ждать, пока кому-нибудь с этого этажа не понадобиться вниз.
      Вот тогда весь ужас происходящего обрушился на меня.
      Как непривычно...
      Я оказывается провел такую незаметную жизнь. Я незаметно женился, жил незаметно и теперь даже на мою смерть никто не обратит внимания. Я оказался лишен даже этого. Меня задули как свечу. Как, почему и когда - не имеет значения. У меня украли торжественность даже этого момента, который я всегда и по праву считал своим. Он принадлежал мне и был неизбежен как налоги. Но я оказался лишен даже этого. Я стал тенью... призраком в материальном мире. И впервые в жизни все эти сдерживаемые разочарования, о которых я даже и не подозревал, вырвались наружу. Я был потрясен, все мое тело пробирала волна ужаса, но вместо того, чтобы зарыдать... я не плакал...
      Я ударил кого-то. Ударил так сильно, как только мог. Это произошло уже в лифте. Размахнувшись, я нанес удар в лицо и почувствовал, как у него в носу что-то треснуло и темная кровь потекла по лицу. Костяшки моих пальцев горели от боли, но я ударил его снова, ударил так, что рука заскользила по крови. Я пытался так отомстить им за то, что меня назвали Альберт Винсоки, за то, что меня лишили права на смерть. Вот уж сделали совсем незаметным. Я никогда никого не трогал, на меня редко обращали внимание и когда я наконец умру, никто не будет печалиться по мне, никто не заметит меня, и я понял, насколько же я одинок... Как меня ограбили!
      Я нанес третий удар и сломал ему нос.
      Он даже не заметил этого.
      Он вышел из лифта, лицо все в крови, и даже не скривился от боли.
      Вот _т_о_г_д_а_ я заплакал.
      И плакал я долго. Лифт ездил вверх-вниз, выходили и заходили люди, но никто не слышал моих всхлипываний.
      Наконец я оказался на улице и бродил по городу, пока не стемнело.
      Две недели могут пролететь незаметно.
      Если вы влюблены. Если вы богаты и ищите приключений. Если у вас нет забот и ждут одни развлечения. Если вы здоровы, а мир прекрасен, полон жизни и манит вас. Две недели могут пролететь незаметно.
      Две недели. Эти две недели были самыми долгими в моей жизни. Спросите, почему? Для меня они были подобны аду. Одиночество. Полностью, совершенно, до боли один посреди толпы. В сердце неонового города я стоял посреди улицы и кричал на прохожих. Я был полностью истощен. Я был на грани.
      Две недели я гулял, спал, где хотел: в парках на скамейке, на роскошном свадебном ложе в "Уолдорфе", на кровати у себя дома; и ел, где хотел и что хотел. Не стоит называть это воровством, когда я был не голоден, то ничего не трогал. И все это время я не мог избавиться от ощущения полного истощения.
      Несколько раз я наведывался домой, но как оказалось я Альме был теперь не нужен. Да-да, вообще. Никогда бы не подумал, что она еще способна на это, особенно при том весе, который она успела набрать за последние пару лет... но ОН действительно появился.
      Джордж Рэймз. Мой начальник. Точнее, мой бывший начальник... поправил я себя.
      Так что теперь я не чувствовал себя обязанным перед домом и женой.
      У Альмы был дом, была Жашу. Как оказалось, у нее есть и Джордж Рэймз. Вот толстый гамбургер!
      К концу второй недели я чувствовал себя полностью разбитым. Грязный, небритый - кого это теперь волнует? Кто меня может увидеть... и кого бы это волновало, если бы кого-то это вообще могло волновать!
      На смену первоначальной враждебности пришел более конкретно выраженный антагонизм по отношению ко всем окружающим. Я стал пинать ничего не подозревающим прохожим, проходящим мимо меня, хотя меня это и тревожило. Я бил женщин и шлепал детей... Мне были безразличны их стоны и крики. Что их боль по сравнению с _м_о_е_й_ болью - особенно если учитывать, что никто из них не издал ни звука. Ведь именно этого я и хотел. Я действительно страстно желал добиться крика или стона хотя бы у кого-нибудь из них, проявления боли, своеобразного доказательства того, что я по крайней мере еще существую.
      Но я так ничего и не добился. Ни звука.
      Две недели? Кошмар! Потерянный рай!
      Прошло уже чуть больше двух недель, и я более-менее обосновался в холле "Сэйнт-Морица". Лежу я там на тахте: на глаза надвинута шляпа, которую я одолжил у какого-то прохожего, как мною опять овладело животное желание бить всех подряд. Я опустил ноги на пол и отодвинул шляпу назад. Мне на глаза попался мужчина в свободном плаще, облокотившийся на сигаретный аппарат. Он читал газету и время от времени посмеивался. "Ах ты, молокосос, подумал я, какого _ч_е_р_т_а_ ты здесь смеешься?
      Меня это так разозлило, что я поднялся на ноги и ринулся на него. Увидев, как я на него лечу, он отступил в сторону. Конечно, я ожидал, что он не прервет чтение даже когда я обрушусь на него, поэтому подобное движение застало меня врасплох. Я врезался корпусом в сигаретный ящик, да так, что у меня дыхание перехватило.
      - Нехорошо, малыш, - стал укорять меня мужчина в плаще, водя у меня перед носом своим тощим пальцем, - разве можно так некультурно себя вести? Пытаться ударить человека, который тебя даже не видит?
      Он схватил меня за воротник и ремень и бросил через весь холл. Я пролетел сквозь стопку почтовых открыток и приземлился на живот. Проехав по полированному полу, я хорошенько стукнулся об вертящуюся дверь, но боли даже не почувствовал. Я расселся на полу и смотрел на него широко открытыми глазами. Он стоял, руки на поясе, и во всю смеялся. Я не мог выдавить ни единого звука.
      - Что, мух ловишь, приятель?
      Я был настолько удивлен, что и после этого мой рот остался открытым.
      - В-вы _в_и_д_и_т_е_ меня! - закричал я. - Вы можете меня в_и_д_е_т_ь_!
      Он жалостливо посмотрел на меня и фыркнул.
      - А почему бы и нет, - он уже было стал удаляться, но остановился и бросил через плечо. - Не думаешь же ты, что я один из них? - он показал пальцем в сторону людей, снующих по холлу.
      Мне это никогда даже не приходило в голову.
      Я был уверен, что я один такой.
      Но это не так, ведь передо был этот тип!
      Я ни на секунду не усомнился, что он просто может видеть меня, а так ничем не отличается от остальных. С той самой секунды, как он тут так отделал меня, было ясно, что с ним произошло тоже самое, что и со мной. Но почему-то он относился к этому гораздо спокойнее. Можно подумать, это просто какая-то вечеринка и он играет здесь роль хозяина.
      Он уже направился в какую-то другую сторону.
      Я бросился за ним в ту секунду, когда он нажал кнопку вызова лифта и успел еще удивиться, зачем он это делает. По своему опыту я знал, что если там сидит лифтер, ничего не будет.
      - Эй! Одну минутку...
      Появился лифт, там сидел какой-то старик в мешковатых штанах.
      - Я был на шестом, мистер Джим. Спустился сразу же по вашему вызову, - сказал он и улыбнулся мужчине в плаще, которого звали Джимом.
      Тот похлопал его по плечу.
      - Спасибо, Денни. Мне наверх, в мой номер.
      Я направился к ним, но Джим слегка толкнул старика локтем и кивнул в мою сторону с заметной неприязнью.
      - Вверх, Денни, - сказал он.
      Двери лифта начали закрываться. Я едва успел подбежать к ним.
      - Эй, подождите. Меня зовут Винсоки. Альберт Винсоки, как в той песенке, ну знаете: "Вкалывай, Вин..."
      Двери чуть не прищемили мне нос.
      Я был на грани безумия. Единственный человек (не единственный, понял я потом), который мог меня видеть и я потерял его... Теперь можно искать сколько угодно и никогда никого больше не встретить.
      Я был в такой ярости, что чуть не проморгал самый легкий способ найти их. Взглянул на счетчик этажей: стрелка двигалась вверх, вверх, вверх, пока не остановилась на десятом этаже. Я подождал, пока второй лифт не опуститься вниз - там, где лифтер не мог видеть меня - вышвырнул оттуда оператора... и поехал наверх.
      Мне пришлось облазить почти весь этаж, все коридоры, пока я наконец не услышал, как за очередной дверью кто-то разговаривал со стариком.
      Я хорошо все слышал.
      - Новенький какой-то, Денни. Грубиян, совершенно ничтожная форма низшей жизни.
      Тот ответил:
      - Да, мистер Джим, мне так нравиться слушать все, что вы говорите. А то сейчас все такие умники. Мне действительно было очень тоскливо, пока я вас не встретил.
      - Да, Денни, я знаю.
      Лично я никогда не слышал более снисходительного тона.
      Я понимал, что они не откроют дверь, поэтому отправился но поиски горничной. Кольцо со всеми ключами лежало у нее в кармане в переднике и она даже не заметила, как я снял необходимый мне ключ. Я вернулся к двери и остановился перед ней в раздумьи.
      У меня появилась мысль и я бросился бегом назад к лифту. Спустившись на первый этаж, я забрался в кабинку, где оформляли счета и держали все наличные. То, что мне было нужно я нашел в нижнем ящике кассы. Сунув это в карман плаща, я вернулся наверх.
      Оказавшись перед дверью, я почувствовал растущее колебание. Но мне была хорошо слышна их болтовня. Дверь я открыл отмычкой горничной.
      Когда двери распахнулись, тот, кого звали Джимом, вскочил с кровати и уставился на меня.
      - Что вам здесь надо? Убирайтесь от сюда к черту, пока я сам вас не выкинул!
      И стал выжидающе на меня глядеть.
      Я вытащил из кармана то, что взял в кассе и направил эту штуку на него.
      - Сядьте и успокойтесь, мистер Джим. Тогда и проблем у вас не будет.
      Он поднял руки - получилось очень мелодраматично - и, едва переставляя ноги, стал отходить, пока не уперся в кровать, куда и приземлился.
      - Да нет, руки можете опустить, - сказал я. - А то это напоминает плохой детектив. - Его руки самопроизвольно упали вниз.
      Денни взглянул на меня.
      - Что ему нужно, мистер Джим?
      - Не знаю, Денни, не знаю, - медленно и задумчиво произнес тот. Его взгляд был сосредоточен но стволе револьвера в моих руках. В глазах застыл страх.
      Оказалось, что я дрожу. Я старался держать пистолет ровно, но у меня ничего не получалось и он ходил из стороны в сторону и возникало ощущение, что я нахожусь в центре торнадо.
      - Нервы шалят, - сказал я частично для того, чтобы они заметили это, если еще не успели, и частично, чтобы убедить себя, что хозяин положения здесь все-таки я. - Не делайте глупостей и хуже не будет.
      Мистер Джим сидел совершенно неподвижно, руки лежали на коленях.
      - За последние две недели я не раз был близок к безумию. Никто меня не видит, не слышит, не замечает, даже моя жена. И так все две недели. Можно подумать, я уже мертв... и тут я встречаю вас. С вами двумя произошло тоже самое, что и со мной. И я хочу знать, в чем дело. Что именно произошло со мной?
      Денни посмотрел на мистера Джима, затем на меня.
      - Он, что, совсем, мистер Джим? Может врезать ему пару раз, мистер Джим?
      Старик никогда не решиться на это.
      Надо отдать должное, Джим понял это.
      - Нет, Денни. Сиди спокойно. Ему просто нужна информация. Думаю, будет справедливо поделиться с ним тем, что мы знаем, - он посмотрел на меня; его лицо было похоже на выжатую губку.
      - Меня зовут Тремпсон, мистер... э... как-вы-там-сказали-вас-зовут?
      - Я еще не представлялся, но вообще-то - Винсоки. Альберт Винсоки. Как в песне.
      - Да, мистер Винсоки, - к мистеру Джиму вернулось самообладание и та же презрительная усмешка, когда он увидел, что я в чем-то завишу от него. - О причине вашей нынешней незаметности - все-таки вас нельзя считать бестелесным, знаете ли... вы можете нажать на курок и убить меня, вас может задавить грузовик - все это довольно сложно. Боюсь, что не смогу дать вам научных объяснений и вряд ли вообще кто-нибудь сможет. Попробуем так...
      Он закинул ногу за ногу и я тут же опять поднял револьвер. Он как ни в чем не бывало продолжил.
      - В нашем мире появились силы, мистер Винсоки, которые стараются незаметно сделать нас всех совершенно одинаковыми. Силы, которые пытаются сокрушить и обезличить нас. Ведь признайтесь, вы идете по улице и не замечаете лиц, правда? Вы безлики - сидите ли вы в кинотеатре или прячетесь от всех в сумрачной комнате и смотрите телевизор дома. Когда вы оплачиваете счет, или квитанцию за парковку, или просто разговариваете с людьми, все они смотрят на то, что вы делаете, на ваши поступки, а не на вас.
      - У некоторых это зашло еще дальше. Всю жизнь мы стали настолько незаметны, я бы даже сказал покинуты, что обезличивающие нас силы поработали достаточно над нами и превратили в то, во что хотели, чем мы и являлись на самом деле. Бах! - исчезли для всех, кто окружал нас. Теперь уразумели?
      Я уставился на него.
      Конечно, я понимал, о чем он говорит, как не заметить этого в нашем великом мире машин, который мы сами для себя сотворили. Вот в чем дело. С самого рождения я ничем не отличался от остальных и с самого начала не представлял интереса, вот и исчез для всех окружающих. Это как светофильтр для фотоаппарата. Возьмите красный и все сразу станет красным. Вот так и со мной получилось. На внутренних светофильтрах всех людей оказались надеты светофильтры против меня. И против мистера Джима, и против Денни...
      - И много нас таких?
      Мистер Джим развел руками.
      - Ну, в общем - достаточно, Винсоки. - Достаточно. Скоро их будут сотни, а потом и тысячи. Если все так и будет продолжаться... люди все покупают в супермаркетах и обедают в скоростных закусочных, еще эта новая телевизионная реклама, действующая на подсознание... ну, я уверен, можно ждать пополнения.
      - Но ко мне это не относится, - добавил он.
      Я посмотрел на него, затем на Денни. У того на лице было полное безразличие. Так что я обратил все свое внимание на Тремпсона.
      - Что вы имеете в виду?
      - Мистер Винсоки, - одновременно терпеливо и снисходительно принялся объяснять он, - я был профессором в колледже. Конечно, ничего особо выдающегося и, если честно, думаю, студенты скучали на моих занятиях. Но я знал свой предмет, это было финикийское искусство. Мои студенты приходили, уходили и никогда не обращали на меня внимание. У кафедры никогда не было причин признать меня профессионально непригодным и я продолжал работать. Вот так я и начал блекнуть.
      - Я долго скитался, как и вы, наверное, но быстро почувствовал вкус к подобной жизни. Никакой ответственности, никаких растрат, борьбы за существование. Живи как хочешь, бери что хочешь. Потом я встретил Денни он был здесь раньше мальчиком на побегушках и никто не обращал на него внимания - он стал для меня другом и слугой. Мне нравиться такая жизнь, мистер Винсоки. Вот почему меня так озаботило ваше желание присоединиться к нам. Не очень-то мне хочется нарушать "статус кво" в этом щепетильном деле.
      Я понял, что слушаю сумасшедшего.
      Мистер Джим Тремпсон был простым бедным учителем, и его постигла такая же судьба, как и меня. Но если, как я теперь понял, я превратился из зануды в стиле Милкветоста в человека, достаточно отчаянного, чтобы взять в руки пистолет, и достаточно безрассудного, чтобы быть готовым пустить его в ход, то он стал страдать мономанией.
      Здесь было его королевство.
      Но ведь на этом мир не кончается.
      Я понял, что разговаривать с ним нет смысла. Силы, которые ломали и сокрушали нас до тех пор, пока мы не стали настолько малы, что мир перестал замечать нас, поработали над ним добросовестно. Его уже не спасти. Его устраивает жизнь, в которой его никто не замечает, не видит, не слышит.
      И с Денни тоже самое. Они довольны. Более того... они сверхудовлетворены. И за последующий год я встретил немало подобных типов. Совершенно одинаковых. Но я не такой. Я хочу бороться с этим. Хочу, чтобы меня снова все видели.
      Я пытаюсь добиться этого изо всех сил. И мне известен всего один способ.
      Может это и глупо звучит, но когда люди спят на ходу, когда они... э... не сосредоточены на окружающем, меня иногда и замечают.
      Я стараюсь. Я все время насвистываю и напеваю про себя. Может вы слышали мою песенку? Это "Трудяга Винсоки".
      Может вы как-то и замечали меня краем глаза, а думали, что вам показалось?
      Может, вы думали, что слышите ее по радио или телевизору, а на самом деле это был совсем другой источник.
      Пожалуйста! Прошу вас! Прислушайтесь. Я ведь здесь, прямо у вас за спиной и шепчу вам это на ухо в надежде, что вы услышите меня и сможете помочь.
      "Трудяга Винсоки" - вы должны слышать именно этот мотив. Неужели вы не слышите?
      Ну прислушайтесь.