Порой, когда кто-нибудь наносил ей визит, она просила слуг указать гостю, что ее нет дома. Не стоило ради него расставаться с зеркалами. Спустя какое-то время в этом уже не было необходимости, так как в гости почти никто не ездил. Слуги периодически менялись, некоторые из них умирали, но на их место всегда приходили новые. Неизменными оставались лишь зеркала и Лора. Она поистине весело жила в девяностые, хотя людям не дано было это понять. О, как Лора хохотала, перекатываясь на кровати и делясь своими веселыми секретами с зеркалом!

Годы летели, а Лора все смеялась. Она хихикала, не в силах удержаться от смеха, когда слуги обращались к ней, и теперь они оставляли ей еду на подносе, который она забирала в свою комнату. Что-то странное произошло со всеми слугами и с доктором Тэрвером, который продолжал навещать ее и всякий раз заводил нудный разговор о том, что собирается отправиться на покой в прекрасную обитель.

Все думали, что она стареет, но она оставалась молодой – зеркала не лгали. Она вставляла зубной протез и надевала парик, чтобы угодить посторонним, нона самом деле не нуждалась ни в том, ни в другом. Зеркала подтверждали, что она нисколько не изменилась. Они, зеркала, говорили с ней, а она молчала. Просто сидела и кивала, раскачиваясь перед ними в комнате, Пропахшей пудрой и пачулями, поглаживала шею и слушала, как зеркала говорят о ее красоте, утверждая, что она считалась бы первой красавицей, если бы появилась в свете. Но она не желала покидать дом и ни за что не хотела расставаться со своими зеркалами.

Но наступил день, когда ее решили увезти из дома и даже попытались схватить; ее, Лору Беллманн самую утонченную и прекрасную женщину! Неудивительно, что она вопила, отбивалась, царапалась, кусалась, размахивала руками и ногами так, что один из слуг отлетел в сторону, ударился и разбил своей бестолковой головой прелестное зеркало, забрызгав кровью ее совершенный образ.

Разумеется, это решение было неразумным и неправильным, ведь она ни в чем не виновата. Доктор Тэрнер так и сказал членам магистрата. Он сообщил об этом Лоре, когда навестил ее в последний раз. Ей больше не придется принимать его и не нужно будет покидать дом. Только теперь ее запрут в комнате и заберут все зеркала.

У нее забрали все зеркала!

Ее оставили в покое, взаперти, костлявую и морщинистую, утратившую свое отражение. Лишившись зеркал, она превратилась в безобразную испуганную старуху.

В ту ночь, когда это произошло, она кричала и плакала. Металась по комнате, спотыкалась и падала, ничего не видя в истерическом кружении пустоты.

Именно тогда Лора поняла, что все-таки состарилась и ничто ее не спасет. Она осознала это, когда подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. Позади нее мелькнул отблеск света, и, отпрянув от окна, она увидела свое отражение в оконном стекле.

Оно тоже было зеркалом! Она долго, любовно и пристально смотрелась в него, разглядывая свое лицо со следами слез на толстом слое румян, и видела лицо старой карги, приуготовленной к могиле безумным агентом похоронного бюро.

Все перевернулось. Это был ее дом, в котором она жила с самого рождения и знала здесь каждый уголок, дом, который стал как бы продолжением ее самой. Это была ее комната, она жила в ней долгие годы. Но безобразная и непристойная личина никак не могла быть ее лицом. Только зеркало могло показать ее подлинный облик, но у нее больше нет и никогда не будет зеркала. На мгновение она задержала взгляд на своем истинном отражении, и, будто из сострадания, оконное стекло сверкнуло как-то иначе, и она вновь увидела в нем гордую красавицу Лору Беллман. Она выпрямилась, сделала шаг назад и закружилась в танце. И с жеманной улыбкой на губах, танцуя, бросилась вперед, в окно, и острые края разбитого стекла пронзили ее тощую шею.

Так нашла она свою смерть, и такой ее обнаружили на следующее утро. Пришел доктор, которого позвали слуги, потом юрист, и они сделали все, что полагается. Дом был продан и перепродан. Его приобрело агентство недвижимости. Он сдавался в аренду, но жильцу в нем надолго не задерживались. У них возникали проблемы с зеркалами.

Один мужчина умер – по слухам, от сердечного приступа, – когда однажды вечером завязывал галстук перед зеркалом. Нелепая смерть, однако, до того он жаловался знакомым на странные явления, а его жена болтала об этом с каждым встречным.

Школьный учитель, арендовавший дом в двадцатые годы, «ушел из жизни» при обстоятельствах, о которых доктор Тэрнер не желал рассказывать. Он даже пошел в агентство недвижимости и попросил больше не сдавать дом в аренду, в чем, впрочем, не было особой необходимости, поскольку к тому времени дом Беллмана уже приобрел дурную репутацию.

Неизвестно, действительно ли Мэри Лу Дэмпстер исчезла где-то в недрах этого дома. Но в последний раз девочку видели год назад на дороге, ведущей к дому; и хотя тщательные поиски не дали никаких результатов, об этом случае много тогда говорили.

Затем объявились новые наследники, которые хотели все устроить немедленно и не желали никого слушать, грубо отвергая любые советы. Дом привели в порядок, чтобы снова сдавать в аренду…..

И теперь в нем – или с ним – жили, он и она. Вот, в сущности, и вся история.

Мистер Хэкер обнял Гвен одной рукой и помог ей подняться. Он говорил почтительным, извиняющимся тоном, стыдливо опустив глаза и избегая взглядов своих клиентов.

– Мы уедем отсюда прямо сейчас, – сказал муж, преградив Хэкеру дорогу к двери. – И плевать на аренду.

– Все можно устроить. Но я не смогу сразу подыскать вам другое жилье. К тому же завтра воскресенье…

– Мы упакуем вещи и съедем завтра, – предложила жена. – Поживем пока в гостинице, где угодно. Но в любом случае здесь мы не останемся.

– Я позвоню вам завтра утром, – сказал Хэкер. – Уверяю вас, все будет в порядке. В конце концов, вы прожили здесь неделю, и ничего. В том смысле, что никто…

Он замолчал на полуслове. Всем и так все было ясно. Хэкеры ушли, и муж с женой остались одни, вдвоем.

Вернее – втроем.

Впрочем, в данный момент они – он и она – слишком устали, чтобы думать об этом. Наступила вполне естественная апатия – результат чрезмерного напряжения и возбуждения.

Они молчали, да и говорить было не о чем. И не слышали ни звука, ибо дом и оно хранили мрачное молчание.

Жена пошла в спальню, разделась и легла, а муж решил обойти дом. Сначала он зашел на кухню и достал молоток из шкафчика возле раковины. Затем разбил единственное висевшее на кухне зеркало.

Еще один удар и звон стекла. Разбито зеркало в прихожей. Потом он поднялся наверх, вошел в ванную. Удар – и с громким звоном разлетелись осколки зеркального шкафчика. Затем он разнес зеркальное панно в своей комнате. Прошел в спальню и расколошматил вдребезги зеркало на туалетном столике.

Он не испытывал ни возбуждения, ни злости. И даже не порезался. С зеркалами было покончено. Теперь все до одного были уничтожены.

На секунду его глаза встретились с глазами жены. Затем он выключил свет и лег рядом с ней. Попытался уснуть.

Ночь миновала.

При свете дня все выглядело довольно глупо. Жена еще раз внимательно посмотрела на него, и он пошел в свою комнату за чемоданами. Пока она готовила завтрак, он успел разложить одежду на кровати. Позавтракав, она достала вещи из комода и шкафов. Ему осталось только подняться на чердак и принести сумки для одежды. О перевозке вещей можно договориться завтра, когда они решат, куда ехать.

Дом затих. Если он и догадывался об их планах, то пока ничего не предпринимал. День выдался пасмурным, но они, не сговариваясь, не зажигали свет, так как не могли выбросить из головы историю с отражением в оконном стекле. Конечно, можно было бы разбить все стекла, но это выглядело бы совсем по-идиотски. Все равно они скоро покинут этот дом.

Затем раздался звук. Словно журчание тонкой струйки. Плеск воды. Откуда-то снизу. У нее перехватило дыхание.

– Это труба в подвале, – сказал он, улыбаясь и обнимая жену за плечи.

– Надо пойти посмотреть. – Она направилась к лестнице.

– Тебе-то зачем идти? Я сам этим займусь.

Но она покачала головой и открыла дверь. Сама на себя наложила епитимью за свой испуг. Хотела доказать, что не боится. Доказать мужу и ему – чтобы оно увидело.

– Подожди минуту, – попросил муж. – Я возьму разводной ключ; Он в багажнике.

Он вышел во двор. Она какое-то время стояла в нерешительности, затем начала спускаться в подвал. Плеск становился все громче. Вода из лопнувшей трубы заливала подвал. Звук был забавным, веселым, как смех.

Подходя к машине, он тоже слышал этот звук. Со старыми домами вечно что-то не так. Этого следовало ожидать. Лопнувшие трубы…

Вот. Он нашел ключ. Вернулся в дом, прислушиваясь к журчанию воды, и вдруг услышал пронзительный крик жены.

Она кричала. Кричала там, в подвале, в темноте.

Он домчался вниз, размахивая тяжелым ключом. Протопал по ступенькам вниз, в темноту. Крики жены рвали сердце на части. Оно схватило ее, она отбивалась, но оно было гораздо сильнее. Свет сверху упал на лужу под лопнувшей трубой; и, взглянув на отражение, он увидел лицо жены и окружавшие его темные пятна других лиц.

Он занес гаечный ключ и ударил в это черное месиво, затем еще раз и еще, пока крик не затих. Только тогда он остановился и посмотрел на нее. Темные пятна исчезли и на поверхности воды осталось только отражение его жены. Она была на месте, она не двигалась, застыла – навсегда. Лишь возле ее головы красная струйка окрашивала воду.

Он хотел было сказать ей об этом, но вдруг осознал, что она мертва. Теперь они остались вдвоем. Он и оно.

Он пошел наверх. Поднялся по лестнице, сжимая в руке гаечный ключ. Надо позвонить в полицию и все объяснить.

Он сел перед телефоном, обдумывая, что скажет, как объяснит… Это будет не просто. Он расскажет, что в этом доме прежде жила сумасшедшая, которая все время смотрелась в зеркала, пока в ее отражении не стало больше жизни, чем в ее собственном теле. Поэтому, когда она покончила с собой, какая-то часть ее продолжала жить как отражение в зеркалах, в стекле, в любой зеркальной поверхности. Она убивала тех, кто потом жил в этом доме, или доводила, их до самоубийства, а их отражения присоединялись к ее отражению, и оно становилось все сильнее и сильнее, питаясь чужими жизнями для удовлетворения собственной гордыни, которая продолжала жить после смерти. Женщина, тщеславие – вот суть твоя! Вот почему, джентльмены, я убил свою жену.

Да, отличное объяснение, но удовлетворит ли оно полицейских? Это вилами по воде писано. Вода – лужа в подвале, из-за которой все и произошло. Этого не случилось бы, если бы он не думал только об отражении. Отражение. Иметь отражение – значит существовать. Он существует сейчас, потому что отражается в оконном стекле.

Он посмотрел в окно и увидел, как из тени позади него появляется оно. Увидел лицо мужчины с бородой, увидел широко открытые от ужаса, пустые глаза маленькой девочки. У него за спиной никого не было, они существовали, жили только как отражения. Он встал и сжал в руке гаечный ключ. Оно было не на стекле, но он нанес удар, атаковал его, вступил с ним в бой.

Затем обернулся, попятился назад, кольцо лиц-теней сжималось все плотнее. Вновь занес ключ для удара. И в этот момент различил среди прочих лиц ее лицо. Да, это было ее лицо с осколками стекол вместо глаз. И он не мог его сокрушить, не мог ударить ее еще раз.

Оно наступало на него. Он отступил. Его рука вышла с другой стороны. Послышался звон разбитого стекла, и он смутно вспомнил, что именно так умерла старуха. Точно так же умирал теперь и он – вываливаясь, в окно, изранив горло острыми краями стекла, которые жгучей болью пронзили его, проникнув почти до самого мозга. И тело, истекая кровью, рухнуло на остроконечные стеклянные зубцы.

Он испустил дух.

Тело безжизненно повисло, дух покинул его.

Лужа на полу увеличивалась в размере. Снаружи на нее падал свет, и в ней появилось отражение.

Из теней явилось нечто вроде пятна, оно возникло и заплясало в темноте.

В танцующем пятне можно было различить лицо старухи, лицо ребенка, лицо бородатого мужчины, его лицо и ее лицо. Они таяли и сливались воедино.

Пятно плясало и прыгало, затем замерло на месте и затаилось в пустом доме, словно кого-то поджидая. Оставалось только ждать, когда в доме снова появятся люди. А пока оно могло без конца любоваться своим отражением в растущей красной луже на полу…