Навстречу прапорщику мчался дуканщик Юсуф, крестом разбросав руки в стороны.
      - Привет, командор! Что сдаешь? Товар есть? Какой? Говори! Брать буду!
      - Да нет ничего, - отмахнулся Зинченко.
      Юсуф фыркнул и побежал дальше.
      Тут старшина вспомнил о Шурике, охнул и окликнул дуканщика.
      - Юсуф, давай ко мне!
      Афганец вернулся. Приветливая, радушная улыбка не сходила с его исцарапанного разбитого лица.
      - Где рыло покарябал? - поинтересовался Зинченко.
      - Э-э-э, - дуканщик засмеялся, черные глаза весело блеснули. - Водку вчера пил на одиннадцатой заставе. У Вовки-артиллериста день рождения был. Домой шел - упал.
      - А! Я думал, дрался с кем-то. Слышь, есть товар. Кондер.
      - Давай, беру, - заплясал Юсуф, потирая руки, - деньги есть.
      Он задрал полы длинной рубахи и достал из кармана штанов толстенную пачку денег.
      - Шестьдесят тысяч.
      - Новый, старый?
      - Нормальный.
      - Давай, беру.
      - Сейчас колонна тронется, отъедем за ДКП, там и скину тебе.
      - Нет! - испугался Юсуф, схватил русского за руку и зашептал, озираясь по сторонам. - За ДКП нельзя. ХАД сейчас здесь. ХАД всех ловит. За ДКП никак нельзя.
      - А где можно? - спросил прапорщик, зная, что афганцы просто трепещут перед своей службой госбезопасности.
      - Давай в кишлак. Место хороший, тихий. Заехал на пять минут и выехал. А здесь нельзя - ХАД. Кондер обязательно беру. Очень надо кондер. Брат двоюродный просил.
      Шестьдесят тысяч были очень хорошие деньги. Нигде по всей дороге Зинченко за такую цену его не продал бы. И прапорщик решительно махнул рукой.
      - Ладно, черт с тобой! Заскочу в кишлак. Только деньги приготовь, чтобы все точно было.
      - Конечно, командор, конечно. Юсуф не западло. Сейчас еду кишлак. Буду ждать там.
      Дуканщик метнулся к дороге, замахал рукой. Проезжающий афганский грузовик, разукрашенный, как новогодняя елка, притормозил. Юсуф вскочил на подножку и радостно замахал Зинченко.
      Прапорщик подошел к "КамАЗу", стоящему чуть ли не в голове колонны.
      - Слышь, Толик, - сказал он молодому прапорщику, который, раскинувшись на сиденье, кольцами пускал дым, - за одиннадцатой заставой, прямо напротив Калаханы, остановись. Изобрази, что у тебя поломка. Я к тебе пристроюсь для охраны, а потом в кишлак заскочу. Вещь надо одну сдать.
      - Не опасно? - спросил лениво Толик, выпустив очередное кольцо дыма.
      - Нет. Кишлачок мирный, душками там и не пахнет. Я заезжал туда.
      - Лады, - сказал Толик, - но с тебя три банки пива.
      - Идет!
      Старший колонны выскочил из-за ограды, поверх которой была натянута маскировочная сеть, и сделал отмашку рукой.
      Машины начали выползать на дорогу.
      "Урал" проехал одиннадцатую заставу. Показалась Калахана. На обочине "КамАЗ". Водитель держал автомат в руках и озабоченно пинал скаты, глядя по сторонам.
      Зинченко остановился, выпрыгнул из машины и показал большой палец Толику.
      - Сейчас, Толян. Одна нога здесь, другая там.
      Прапорщик свистнул, и из кузова, откуда торчали стволы зенитной установки, показались два солдата.
      - Давайте, спрыгивайте, - приказал Зинченко. - Помогите людям.
      Лишних свидетелей Зинченко не любил, а Зеленов был парнем проверенным, ходил с прапорщиком в связке постоянно, как альпинист.
      Машина въехала в кишлак. К ней торопился Юсуф. Он запрыгал под колесами, и "Урал" остановился.
      Зинченко открыл дверь, спрыгнул на землю.
      - Ну как? Деньги гото...
      Закончить предложение старшина не успел.
      У Юсуфа исказилось лицо, и он бросился на прапорщика. Дуканщик прижал руки Зинченко к туловищу и пытался повалить его на землю. Неизвестно откуда с разных сторон на старшину навалились бородатые мужики.
      - Ванька, гони! - Зинченко обреченно сопротивлялся изо всех сил. Беги, Иван! Я - все!!!
      Старшину повалили на землю. В клубах поднявшейся пыли, в мешанине тел ему пытались завернуть руки за спину. А Зеленова уже вырывали из кабины с другой стороны бородачи с автоматами в руках.
      Грохнул оглушительный взрыв. Что-то с треском раскололось, посыпалось, зашуршало. Резкие крики и протяжный вой наполнили улицу.
      Руки, цепко держащие Зеленова, на мгновение разжались. Солдат схватился за шнурок.
      - Товарищ старшина! - жалобно всхлипнул Иван, зажмурил глаза и, боясь, что ему не успеть, резко дернул рукой.
      Один за другим в кишлаке хлопнули два разрыва. Тугая волна выплеснула на дорогу стоны и вопли искалеченных людей.
      Толик мотнул головой, разрывая кольцо дыма, швырнул окурок на дорогу и замолотил солдат кулаками.
      - Прыгайте в кузов, быстро. Рвать надо когти, пока не поздно.
      "Вот тебе и спокойный кишлак, - думал побелевший Толик, - мог бы и я влипнуть".
      "КамАЗ" помчался к Чарикару.
      "Полтинник" подняли по тревоге. В городке шум, беготня и грохот БМП, выползающих из парка.
      Из кабинета заместителя командира дивизии выскочил здоровяк подполковник, командир полка, и помчался по коридору.
      Беспроволочный солдатский телефон сработал моментально - каждый в полку знал, что где-то за баграмским перекрестком душки замесили "соляру".
      Подполковник вскарабкался на БМП, приладил поудобнее шлемофон на голове, и колонна заскрежетала, пошла вперед, растягиваясь, как меха у гармони.
      Обогнув аэродром, боевые машины пехоты выскакивали на шоссе, сворачивая налево.
      Механики-водители с лицами, белыми от пыли, утонув по шею в машинах, гнали на полном ходу. Пестрые афганские грузовики и автобусы сворачивали в сторону, вываливаясь на обочину. Афганцы хорошо знали - шурави дорогу не уступают.
      Звенели гусеницы и оставляли белые рубцы на асфальте.
      Через час с небольшим броня подошла к Калахане. БМП застыли напротив кишлака и дружно повернули башни в сторону построек.
      Кишлак казался пустым. Вдоль дороги ни единого человека. В полуденном мареве колыхались, переламываясь в струях жаркого воздуха, серые стены оград и домов. Над ними - широкие купола деревьев.
      Из колонны выкатилась почти квадратная темно-зеленая машина и подошла к головной командирской.
      На башне у нее - четырехугольный большой ящик, укрытый брезентом. Солдаты расчехлили странный ящик. Он оказался громкоговорителем. Лейтенант-переводчик отошел от машины, разматывая черный гибкий шнур и приближая коричневый микрофон к губам.
      Громкоговоритель-колокол потрескивал и шипел. Затем он грохнул и разметал твердые слова по зеленке:
      - Товаджо! Товаджо! Товаджо! Старейшины и жители кишлака Калахана! Советское командование желает начать с вами переговоры. Предлагаем старейшинам кишлака выйти для встречи с советскими офицерами. В противном случае мы открываем огонь. Пострадают невинные дети, женщины и старики. Не подвергайте опасности себя и свои жилища! Выходите на переговоры! Время на размышление - двадцать минут. Повторяю...
      Последние слова растеклись, исчезая, по кишлаку. Вновь - настороженная тишина.
      Афганские машины, которые постоянно шли по трассе, теперь останавливались с двух сторон задолго до кишлака, тромбами закупоривая дорогу. Никто из водителей не хотел подставлять голову под шальную пулю.
      - Как думаешь, выйдут? - спросил подполковник у переводчика.
      Лейтенант пожал плечами.
      - Вряд ли. Воевать не будут - это точно, но и выйти не выйдут. Все мирные давно ушли из кишлака, а душки в норы забились - пережидают.
      Подполковник поглядывал на часы, покуривая сигаретку. Через полчаса он кинул окурок на обочину и сполз вниз.
      Тишина хрустнула, как выдавленное из окна стекло, падающее на бетонный пол, и разлетелась на мириады мельчайших кусочков.
      От стен брызнули и полетели ошметки. Деревья часто задрожали и затряслись, точно их бил озноб.
      Стрельба длилась долго, и грохот казался уже монотонным. Снаряды безжалостно крошили кишлак. Затем наступила тишина.
      - А ну еще раз! - выглянул подполковник из люка. - Скажи, что не уйдем, пока наших не отдадут. Если по-хорошему не понимают - авиацию вызовем.
      Металлический голос затопил всю округу, эхом взлетая в белесое небо.
      Подполковник бросил взгляд на часы. Тишина. Ни малейшего движения. Лишь покачиваются искалеченные ветви на распотрошенных деревьях.
      Командир полка вздохнул и взялся за ларингофон.
      Дорога загудела и затряслась. Облако дыма на ней ширилось и пухло. Разрезая его, к командирскому БМП подошел бронетранспортер.
      Стрельба оборвалась. Тишина давила и закладывала уши.
      - Слышь, лейтенант, - закричал подполковник оглохшему лейтенанту. Давай, прыгай на бэтээр и дуй на заставу. Духи пацана прислали. Говорит, что сейчас наших принесут. Допроси душков, разузнай все подробности и возвращайся обратно.
      Ждать пришлось недолго. Откуда-то сбоку, из-за кустов, вынырнули на дорогу два маленьких афганца. Упираясь в поперечную деревянную ручку, они медленно катили перед собой плоскую тележку на двух колесах. На таких обычно развозят фрукты и даже торгуют с них, установив рядом с горкой плодов примитивные весы. Сейчас на тележке лежало два больших тюка.
      Ребятишки подкатили тележку к посту и остановились, испуганно глядя на офицеров, в страхе притоптывая босыми ногами. Это были младшие сыновья погибшего дуканщика Юсуфа.
      "Вот сволочи - детей прислали. Сами боятся вылезть", - зло подумал лейтенант, подходя к тележке. За ним - его солдат и офицеры поста.
      - Сколько их было?
      - Двое, двое! - одновременно ответили мальчишки, пугливо тараща большущие глаза на русских. - Только двое! Их никто не хотел убивать. Они сами. Гранатами. Командор и сорбоз.
      - Покажите! - приказал переводчик.
      Ребята схватились за края грубой мешковины и потянули на себя.
      Недовольно загудев, взлетел огромный рой больших темно-зеленых мух. Сделав небольшой круг, он спикировал на останки человеческой плоти.
      У трупов почти одинаково - напрочь - были вырваны животы. А потом разрушительные силы гранат поиздевались над телами по-разному. У старшего оторвана голова вместе с плечами и прилажена сейчас на прежнее место кое-как. У солдата - вырваны обе ноги, располосовано на части лицо. Лоскутами - темно-бурая форма, ошметки мяса и кусочки костей. По всему этому жадно ползали мухи, гудя от удовольствия.
      Лейтенант отвел глаза в сторону, сплюнул и посмотрел на мальчишек.
      - Накройте и пошли прочь.
      Взлетело черное, жужжащее облачко, мальчишки бросились к кустам, постоянно оглядываясь, - наверное, боялись, что им начнут стрелять в спины.
      Лейтенант достал пачку сигарет и пустил ее по кругу. Офицеры молча закурили.
      Вдруг у них за спиной кто-то закашлялся. Молоденький солдат, подчиненный лейтенанта, стоял на обочине, сломавшись в поясе. Его выворачивало наизнанку. Солдат развел руки в стороны, дрожал и дергал головой.
      Офицеры еще сильнее начали сосать сигареты. Лейтенант сошел с дороги и заглянул солдату в лицо. Оно было белым, мокрым и безжизненным.
      - Ничего, пройдет. На пост сходишь - умоешься, - сказал громко лейтенант. - Я же говорил тебе перед выездом - не ешь консервы с хлебом, в дороге укачает. Видишь, как оно вышло. Не переживай, с кем не бывает, ободряюще закончил лейтенант и отошел.
      Но и сам он чувствовал, как что-то мутное и тяжелое перекатывается у него в животе, подступая к горлу.