Олег Блоцкий
      Бахча
      Разваренная пресная гречневая каша не лезла в горло, от баланды под кодовым названием "суп на м/б" - тошнило, ну, а на перловку Гришин вообще смотреть не мог. Такая хавка за полтора года службы осточертела, другой на оставшиеся полгода - не предвиделось.
      Рядовой Гришин заходился в злобе и тоске. В полукилометре от полка, за колючей проволокой и минными полями, раскинулась афганская бахча.
      Солдат смотрел на огромное поле с четырехугольным шалашиком в центре, и все гадал: как же ему дотянуться до бахчи? Близок локоть, да не укусишь. Гришин это прекрасно понимал. Как выйдешь, когда все вокруг охраняется? Да и страшно было. Не афганцев боялся солдат, а своих - офицеров. Заметят, поймают, накажут. Начхим точно свинцовыми кулаками грудную клетку вобьет в позвоночник. Короче говоря - сплошная безнадега.
      Гришин смотрел на бахчу, затем вздыхал и плелся на пост, где на "зушке" - двуствольной спаренной зенитной установке - дежурил его друг.
      Под маскировочной сетью сидели Гришин с земляком Ивантеевым, курили и разговаривали о наболевшем.
      - Это западло какое-то, Серега, - жаловался Гришин товарищу. - Лето в разгаре. У духов арбузы, виноград, яблоки, дыни, груши - все, что душе угодно, а мы этими консервами давимся.
      - Если бы консервами, - щурился от дыма Ивантеев. - Когда ты сгущенку видел? А в каше тушенка есть? То-то! Я сам чувствую - еще немного и листья с деревьев жрать начну. Слышь, я читал где-то, что в одной семье было малое дитя. И, значит, подходит оно к стенке и начинает лизать известку. Родители били ребенка, а он все равно языком по стенкам водит. Короче, предки стали следить за ним, всячески отгоняли от стенки, и малый умер.
      - ???
      - Не понял?
      - Избили до смерти?
      - Бестолочь ты! В организме у него этого, как его, тьфу ты черт, Ивантеев взъерошил волосы, задумался, а потом хлопнул себя ладонью по лбу. Во, вспомнил, калия не было. Организм требовал, поэтому дитя по стенам и ползало. А как родители запретили, так он и умер.
      - А у меня витаминов не хватает, - загрустил Гришин. - Я тоже, наверное, скоро подохну. Слушай, когда ты последний раз арбуз точил?
      Ивантеев бухнул с размаху, не задумываясь:
      - Неделю назад.
      Гришин выпучил глаза и посмотрел на друга так, словно ему уже завтра на дембель.
      - Врешь!!!
      Ивантеев ногтем большого пальца зацепил за передний зуб, поддел его, словно пытался выломать, а потом этим же ногтем резко чиркнул по горлу.
      - На козла, - коротко сказал он.
      - Вот это да!
      - Димка-водитель с командирского бэтээра угостил. Они только-только из города приехали. Арбуз в бэтээре жрали и мне кусок отрезали. Я Димке когда-то классную дембельскую запонку на галстук выточил. Вот он и вспомнил.
      - Везучие они. Ездят кругом. Что хотят - продают, что хотят - покупают. А тут сидишь день-деньской за колючей проволокой и никуда не выйти. Угораздило меня в химики попасть. Ни боевых, ни выездов, ни черта нет. Пайсу тоже не сделаешь. Окочурюсь я с такой житухи!
      - Скорее ты на войне окочуришься, от пули, - справедливо заметил Ивантеев. - Радуйся, что жив-здоров. Сколько полк на последней операции потерял людей? А наш призыв возьми. Жорка без ноги, Юрик Бахтин - слепой, Колька-Мерседес подорвался на фугасе. Вообще ничего от него не собрали. Дряни всякой напихали в цинковый гроб, запаяли и домой отправили. А что делать было? Я подсчитал как-то: из нас, нашего призыва, из ста шестидесяти трех человек девять убито, четырнадцать калеки, сорок два ранены были. Я уже контуженных и всех тех, кто желтухами, тифами, амебиазами и прочей гадостью переболели, не считаю. Думаешь, инвалидом жить хорошо? Кому Юрик сейчас нужен? Он письмо прислал. Фиг разберешь. Буквы перекореженные - писал через какую-то картонку. Хреново, говорит, мужики. Блуждаю по дому, на углы натыкаюсь, никуда не выйти. С отчимом несколько раз дрался. Тот пьяный приходит - и на мать с кулаками. Юрик - защищать. Особо не помахаешься, когда ничего не видишь! - Ивантеев сплюнул. - Юрик просил Баклана к нему после дембеля заехать - помочь с отчимом разобраться. Но, говорит, я его, наверное, еще раньше прибью. Издевается он над Юриком, падла. Веревки в доме исподтишка вяжет, а Юрец через них падает. А ты говоришь! Я вот тоже на сопровождение колонн рвался. Лучше, думал, ездить, чем на одном месте сидеть. Время так быстрее летит. А как под Кабулом нашу колонну сожгли и мне ногу прострелили - никуда не хочу. Из госпиталя вышел - сюда посадили. Я сижу и не рыпаюсь. И ранение вроде не тяжелое, а ведь болит, собака. Иногда как схватит, так слезы из глаз. Не хочу, а они льются и льются, - Ивантеев скривился и закончил. - Так что, братан, сиди и не дергайся. Дома нахаваешься.
      - Декабрь будет. Какие фрукты? Сдать бы что-нибудь и нажраться всего досыта, - размечтался вслух Гришин. - Ведь на третьем посту проход в минном поле есть?
      - Есть, - подтвердил Ивантеев. - Туда по ночам афганцы приходят, мужики с поста им товар сдают. Пайсу делают хорошую. А то! Сгущенку, тушенку, муку, рис - все, что тащат им со склада или столовой, то они и продают. А потом делятся с теми, кто им все это приносил.
      - Мне и сдать нечего. Что у нас сопрешь? Противогазы?
      - Кто на что учился, - ухмыльнулся Ивантеев.
      Гришин вяло пожал ему руку и побрел в казарму. Настроение было окончательно испорчено, и продолжать разговор не хотелось.
      В расположении, лежа на кровати, думал солдат об арбузах. Ну, не смешно ли? Вокруг фруктов полным-полно, продаются они по дешевке, бачи ими обжираются, а они - весь полк - только слюну глотают.
      Запрещено было русским покупать у афганцев фрукты. Везли их на машинах или перебрасывали на самолетах из Союза, но все равно ничего из этого до бойцов не доходило. А самим частям, чтобы что-то купить - ни-ни. Боялись, что подсунут отравленные фрукты. А как они подсунут? Если мужик с соседнего поля их продает, а сам живет рядом, и дом его тут же стоит, где детей орава. Разве будет он этим заниматься? Понимает прекрасно, что за такие шутки шурави-советские в порошок сотрут всю его семью, а от дома камня на камне не оставят. И потом, то ли он будет все это на базар таскать и там продавать по килограмму, то ли он сразу - оптом - все сдаст. Есть разница? Конечно, есть. А что касается денег, то их в полку полным-полно. Под ногами валяются. Какая свалка битых машин за автопарком! Переводчик Каримов рассказывал, что из кишлака афганцы приходили к командиру полка. Разговаривали о свалке. Предлагали два миллиона афошек, чтобы ее к себе перетащить. Бачи - они молодцы. Ребята говорят, что наши сожженные машины афганцы до болтика разбирают. Все у них в дело идет. А здесь такое богатство ржавеет
      Два миллиона! У Гришина перехватывало дыхание, и он судорожно начинал думать, что же на эти деньги можно купить. Выходило так много, что у солдата сдавливало грудь, и он отгонял от себя эти мысли. Еще бы! Видеомагнитофон стоит в дукане сто тысяч. Да за два миллиона всю долину, все поля, наверное, можно купить.
      Но кто купит? Гришин прекрасно понимал, что никто не отважится продать этот металлолом: ни командир, ни его заместитель, ни начальник штаба. Дорого им эта сделка обойдется, если кто-нибудь их застучит. А то, что сделает это кто-нибудь, Гришин не сомневался. Зависть да жадность - подружки подлости, все втроем ходят, под ручку. Вон у них два прапора продали машину бензина, да деньги не поделили. Рассорились и в штаб друг на друга стуканули. В итоге - разбирательство, шум и суета.
      Горы винограда и сочные, продолговатые арбузы вкупе с ароматными янтарными дынями постепенно исчезали в воображении Гришина и от этого казались ему еще желанней. Настолько, что если бы добрый волшебник на соседние кровати с одной стороны от Гришина положил девушку, а с другой сочный, аппетитный арбуз, то солдат бы надолго задумался, что бы выбрать.
      Представляете, до чего дошел Гришин? От девушки отказывается! Нет, вы не представляете - для того, чтобы это представить, надо вам было бы прослужить в Афгане ну хотя бы три месяца.
      По ночам снилась Гришину бахча.
      А за колючей проволокой наяву, а не во сне созревали огромные арбузы, уткнувшись огромными мордами в сухую землю.
      Однажды после обеда пришел Гришин к Ивантееву. Настроен он был решительно.
      - Ну его к дьяволу, Серега! Пойдем на бахчу.
      - Каким образом?
      - Да через третий пост, по проходу.
      - Прямо сейчас?
      - Конечно.
      - А ты не того? - Ивантеев покрутил пальцем у виска. - Офицеры сцапают - умрешь, бегая в полной боевой выкладке по плацу.
      - Сам ты того, - обиделся Гришин. - Что я, придурок, просто так дело предлагать? Я же все продумал. Сегодня в пять часов в клубе собрание офицеров и прапорщиков полка. Все до одного туда сползутся - это точно. Думаю, что не меньше часа будут заседать. Да мы за двадцать минут все сбацаем. Вещмешки с собой возьмем, гранаты на всякий случай - и всех делов.
      Ивантеев задумался.
      - А этот сторож-пацан?
      Гришин захохотал.
      - Да он же одноногий. Прыгает на своей деревяшке еле-еле. Что он нам сделает? А если подойдет, ругаться начнет, то дадим ему в тыкву, и все.
      - Вообще-то можно, - неопределенно сказал Ивантеев.
      - Не можно, а нужно, - напирал Гришин. - Вещмешки и гранаты я уже приготовил.
      И в конце концов Ивантеев согласился.
      В начале шестого, проинструктировав ребят на третьем посту и пообещав им парочку наиспелых арбузов, друзья подались на бахчу.
      Солнце скатывалось за горы. Его лучи уже не испепеляли землю, а лишь скользили по ней.
      Задыхаясь, солдаты подбежали к бахче и начали торопливо ворочать арбузы, выбирая самые спелые.
      Вещмешки постепенно раздувались. Из шалашика выглянул смуглолицый парнишка, всмотрелся в солдат, а потом приветливо замахал рукой. Друзья переглянулись.
      - Подойдем, что ли? - спросил Гришин.
      - Давай.
      Афганец торопливо скакал навстречу. Он радостно улыбался, показывая мелкие частые крысиные зубки. Протянул немытую руку, зацепился ею за крепкие мозолистые солдатские ладони. Приглашая, ткнул пальцем в сторону шалашика.
      - Бийо. Унджа бийо. На тарс. Душман нист.
      Слова "душман" и "нист" были друзьям знакомы. Гришин кивнул головой.
      - Нист так нист. Пойдем, мужик.
      "Мужик", как птица с перебитой лапой, запрыгал к шалашу. Солдаты посмотрели на пост, убедились, что знака тревоги нет, и зашагали за пацаном.
      В шалаше уселись они на землю треугольником.
      - Ангур бухо?
      Ивантеев с Гришиным непонимающе переглянулись.
      Парнишка потянулся к узелку, развязал его. Там оказались спелые большие грозди винограда.
      - Ин ангур аст! - сказал афганец и вложил виноград в руки солдат.
      Гришин угостил пацана "Охотой".
      Не успел парнишка сделать несколько затяжек, как друзья выбросили пустые кисти.
      - Хороший виноградик, - вздохнул Ивантеев. - Вот такого бы набрать.
      Мальчишка, казалось, понял, о чем сказал солдат. Он вытащил сигарету изо рта и быстро заговорил, высовываясь из шалаша и указывая на два одиноких дувала, которые стояли почти у самого подножия гор. Расстояние до них - с километр.
      - Дар унджа ангур бесийор зияд аст!
      Парнишка широко разводил в стороны руки, надувал щеки и качал головой.
      Друзья задумались.
      - Сходим, что ли, - предложил Гришин. - Гулять так гулять! Я уже и винограда хочу.
      Ивантеев посмотрел в сторону полка.
      - А если заметят?
      - Тоже верно, - согласился Гришин и повернулся к афганцу, - Понимаешь, бача, мы бы сходили, но нам нельзя. Командор, понимаешь, - Гришин ткнул пальцем в сторону вышек, а затем свел пальцы в кулак и ударил им несколько раз себя по челюсти, - голову оторвет. Сходи лучше ты. А мы тебя подождем здесь.
      Гришин показал на пацана и задвигал двумя пальцами, будто шагает тот в сторону дувалов. Парнишка понял, вздохнул и так же выразительно показал на деревяшку.
      - На ней много не набегаешь, - согласился Гришин.
      Он посмотрел на Ивантеева.
      - Сходим, что ли?
      Афганец потянул Гришина за рукав, выполз из шалаша, показал на арык, который проходил рядом, и быстро заговорил.
      - По арыку предлагает проскочить. Шарит, бача. Точно, он сейчас сухой.
      Гришин вскочил с земли, захлопал по штанинам ладонями, отряхивая пыль.
      - Давай сходим. Вещмешки здесь оставим. Виноград в майки собирать будем, узлом их с одной стороны свяжем.
      Солдаты бросили взгляд на пост - по-прежнему все спокойно. И они, пригибаясь, побежали к арыку.
      Гришин с Ивантеевым зашли за дувал и остолбенели: два бородатых афганца целились в них из автоматов. Пацан что-то радостно закричал за спинами солдат.
      - Бежим! - всхрипнул Гришин и опрометью бросился за угол. Тенью метнулся за ним Ивантеев.
      Одноногий, который стал калекой из-за советской противопехотной мины, пискнул и кинулся в ноги Гришину. Тот покатился по земле, судорожно вырывая из кармана гранату, затем дернул за кольцо и швырнул "эфку" за дувал. Взрыв.
      Гришин вскочил, с силой вбил носок полусапога в ребра пацану и помчался к полку. Далеко впереди маячил Ивантеев, быстро перебирая ногами.
      Услышав взрыв, на посту заволновались. Солдаты увидели, как по полю, спотыкаясь, бежали две фигурки. Они размахивали руками и не оглядывались.
      Застучали прицельные автоматные очереди. Первым споткнулся и врезался в землю Ивантеев. Петляя, как заяц, мокрый и задыхающийся, к нему подбежал Гришин. Рванул за плечо, перевернул, заглянул в угасающие глаза друга.
      - Серега, бача, как же это так? Сере...
      Договорить он не смог. Пули пробили ему грудь и горло, сорвав напоследок кусок черепа на затылке. Мозг цвета горчицы каплями усеял спину солдата. Кровь хлынула на Ивантеева, и Гришин упал рядом с земляком, с силой ударяя ногами по земле. Вскоре и он затих.
      Остервенело заработали "зушки" на постах, разбивая серые стены. Потом по дувалам била артиллерия. Танк, выползший из капонира на прямую наводку, бухал монотонно и однообразно. Стены строений вздувались пузырями пыли.
      На следующее утро на трибуне стоял командир полка. Под ней - на старых плащ-палатках - тела Ивантеева и Гришина.
      На плацу - общее построение полка.
      Сначала говорил командир, потом замполит. Они рычали, матерились и грозили всеми карами тем, кто еще хоть раз попытается выбраться за пределы полка.
      Затем они, казалось, забыли об убитых, и командир, как всегда, рявкнул в микрофон:
      - К торжественному маршу! По-рот-но! Дистанция - двадцать метров! Управление прямо, остальные на-пра-во! Шагом марш!!!
      Из динамиков грохнула бравурная, радостная музыка. Полк зашаркал ногами, зашагал по периметру. А вдоль трибуны уже рубили строевым шагом первые роты, повернув головы направо и вздернув подбородки. Командир стоял как чугунный и гавкал на тех, кто, по его мнению, недостаточно высоко поднимал ногу.