V

Тулуза осталась далеко позади. Мы едем по сельской местности. Перво-наперво Пьеро следует переодеть брюки. Сворачиваю на проселочную и въезжаю в густой кустарник. Становится довольно жарко. Нас крепко растрясло. «Дофин» так и скрипел и шипел. Словом, останавливаемся под тенью деревьев. С дороги нас никто не видит.

Вытаскиваю тележку, потом поглядываю на Пьеро, который с восторгом рассматривает высыпанные в траву покупки. На него приятно смотреть. Чувствуешь себя Дедом Морозом. Не хватает только елки, свечей и гирлянд.

— Скидывай брюки, — советую ему. — Со жратвой можно обождать.

И вот он уже раздевается. Забрасывает подальше вещички и совершенно голый под ярким солнцем с облегчением освобождает свой мочевой пузырь. Освобождается от страха, лекарств и всякой другой дряни.

— А если у меня больше никогда не встанет? — говорит он, ощупывая свою раковину из бинтов.

— Одевайся, — отвечаю. — Скоро опять будет прекрасно работать.

Тот натягивает новые брюки, рубашку, которую до него никто не носил. Говорю ему, что он выглядит потрясно. А он жует шоколад, пока я засовываю все в багажник. И мы снова выезжаем на дорогу. Никелированную тележку мы оставляем под деревьями. Она выглядит такой заброшенной посреди виноградников.

Пьеро насвистывает модную мелодию. Мы по-прежнему не знаем, куда ехать. Но все равно едем со скоростью 80 км/час. Единственное, что нам понятно, так это то, что солнце здорово жарит. Идеальная погода для экскурсий. Из деревенских церквей, мимо которых мы проезжаем, выходит приодетый по случаю народ.

— Похоже, мы выбрались из дерьма, — говорит Пьеро.

— Да, — отвечаю. — Похоже…

Но про себя я думал: «Если только не сваляем дурака».

Останавливаемся в какой-то дыре. Ищем приличное бистро, не слишком набитое людьми, словом, приятное. Наконец находим именно то, что нам надо: средневековую табачную лавку.

Входим. Никого. Даже за цинковой стойкой. Ничто не мешает стибрить пачку сигарет. Даже пса нет рядом. Полное запустение. Такая тишина, что слышен свист мчащихся по шоссе машин, набитых по случаю уик-энда детьми, пирожными и соломенными шляпами. Зато на другом конце зала есть обвитая вьюнком, нависшая над речкой терраска. Вот и прекрасно! Устраиваемся на ней, расслабившиеся, помолодевшие, довольные. Здорово оказаться в тени, ощутить влагу и тихий плеск воды.

А вот и хозяин, выставивший живот с фартуком. Увидев наши несколько необычные фигуры, он икает. Я же кладу на скатерть билет в десять косых, и он сразу расслабляется.

Обслуживают нас по-царски. Подают сыр, свинину, масло, рыбу. Мы все пожираем. Приближается полдень, как же отказать себе в хорошей выпивке!

Извините, что описываю все подробности, может быть, это негоже, хотя о жратве можно говорить сколько угодно. Просто хочу сказать: когда нам с Пьеро не мешают жить, мы тоже способны вкушать простые радости, никому не досаждая. Плохо, когда вдруг сталкиваешься с такими придурками, как тип с «ДС» или фараон из универсама, которые принимают вас за подонков и гладят против шерсти, вызывая дурное настроение. Такие придурки, однако, встречаются на каждом углу, и нам всегда от них достается.

Так вот о чем я хочу вас попросить: всякий раз, когда я стану рассказывать вам подробности нашей жуткой истории, вспоминайте эту идиллическую картинку: двое приятелей за столиком с цветами под крышей на пустой террасе слушают шепот речной воды. Нам было здорово хорошо и хотелось, чтобы это никогда не кончалось, чтобы было как можно меньше людей вокруг нас.

Но люди все равно оказываются где-то рядом, они идут по вашим следам, находят по запаху и наседают, словно не могут без вас жить, словно вы им необходимы, будто если мы пропадем, то все пойдет прахом. Даже такие, еще не совсем взрослые мудилы, как мы, с длинными, как у девчонок, волосами могут быть… только подумайте… совершенно необходимы им!

Хотите пример?

Мы начали дремать, калории сработали, что ли? И тут перед бистро тормозят два полицейских-мотоциклиста. Мощные машины, вроде «БМВ». С характерным треском. Даже не видя седоков, я представил себе, как они слезают с огромных сидений.

И вот входят эти зловещие птички, настоящее воронье. Пьеро просыпается с опозданием. Бледнеет и вскакивает:

— Сматываемся!

Хватаю его за руку, веду к реке погулять. А он только об одном думает — побыстрее куда-нибудь слинять.

— Не торопись, — говорю, всячески сдерживая, — старайся не хромать, иди спокойно, словно мы прогуливаемся.

Никакого эффекта! Он так и норовит побежать. Ему очень страшно. Он не принимает мою игру и все сильнее впивается в руку. А страх заражает. Я чувствую, как мотоциклисты сверлят глазами наши лопатки. Ни за какие коврижки не обернулся бы! Есть вещи, которых я не желаю видеть: например, двух преследующих фараонов, которые вытаскивают наручники. Может, они принимают нас за парочку влюбленных? Представляю себе их разговор: «Кто из них девка? Справа или слева?»

На берегу реки мы не были им видны. Для этого им пришлось бы забраться на террасу.

— Надо сматываться, — повторял Пьеро.

— Без паники, — говорю. — Они зашли выпить, только и всего. Знаешь, как жарко под касками!

— Скорее! — отвечает он.

Моя трепотня на него не действует. Даже наоборот. Я и сам себе перестаю верить. Весь мой оптимизм куда-то улетучился. И тут мы видим по другую сторону моста ферму, которая протягивает нам руки, а во дворе старенькую «2СВ».

На скотном дворе находилась одна бабешка. Когда я приставил к ней свою пушку, она завыла и побросала на землю семена. Куры в радости рассыпались кто куда.

— Быстро давай ключи от машины!

Пьеро уже уселся на переднем сиденье.

— На кухне, — бормочет женщина.

Я подталкиваю ее к дому. Входим. Воняет супом. Детишек отправляю подальше. Один из сопляков начинает реветь, ударившись о кастрюлю. Срываю с гвоздя ключи, бегу к машине, и мы поспешно отъезжаем. Но на этой малолитражке быстро не поедешь. Выбираемся со двора, разбрызгивая лужи, едва не наезжаем на шавку, сеем панику среди гусей, кур и уток и чуть не сбиваем с ног поросенка. В зеркальце вижу, как бабешка орет в телефон: «Мари-Клод, соедини меня с жандармами!» Проскальзываю между телегами и выезжаю на грязную дорогу, которая швыряет нам в морду всякую дрянь, ведь дворников нет. Все время меняю направление. Кажется, на сей раз снова выпутались. Правда, пришлось бросить набитый покупками «дофин» да еще купюру на десять тысяч, засунутую под тарелку. Дороговато по сравнению с тем, что мы получили взамен. Просто ужас, куда может завести аллергия! Меня буквально вывертывало при мысли, что мотоциклисты, возможно, заглянули просто выпить по кружке пива, рассказать хозяину о происшествиях на дорогах и зайти в сортир. Потом они снова влезут на свои здоровенные машины и помчатся вперед, не думая о нас! Только не говорите, что это игра! Теперь ведь к нам снова будет привлечено внимание: «Нападение на жену крестьянина с фермы». Жизнь и так не проста, а когда дрейфишь, становится все хуже. Одна глупость тянет за собой другую, в конце концов уже не можешь остановиться. Сами увидите, насколько я прав.

— Нам надо поскорее отделаться от этой развалюхи, — говорю, имея в виду малолитражку.

— Тогда нужно найти другую, — отвечает Пьеро. — И поскорее. Не то нас враз сцапают.

И мы тотчас принимаемся искать следующую тачку.

VI

Могу дать хороший совет: не стоит красть машину средь бела дня. Это куда труднее, чем ночью. И во многом опаснее.

Допустим, некто следит за вами. Вы его не видите, но он следит, говорю вам. Тем более что у вас длинные волосы. У этого господина прекрасное зрение. А если он не видит, то слышит.

Всегда найдется бездельник, который пялит зенки куда не надо, словно только и мечтает порадовать своих друзей буржуа. Эти люди наделены мозгами полицейского-любителя. Такой тип всегда готов возникнуть, чтобы набрать номер полиции — 17-й. Смею заверить, нехватки в хороших гражданах у нас нет! Их полно на улицах. Они готовы пожертвовать вашей жизнью, лишь бы сказать правду, одну только правду, ничего, кроме вонючей правды! Они рвутся обо всем поведать, написать докладную. И мчатся, как пули, ракеты, готовые сорвать стартовые колодки, лишь бы выиграть несколько секунд.

Будьте осторожны, не спускайте с них глаз. Они способны пойти на любые издержки, только бы погубить вас. Вот сидит один такой тип, посасывая пастис, в майке с бретельками, в пуленепроницаемом жилете. Или, прячась в люцерне, обдумывает, как лучше наврать. Им может оказаться почтарь на велосипеде — над изгородью торчит только его кепка. Но глаз он с вас не спустит. Перестанет свистеть, вертеть педали. Только смотрит на вас. Это может быть и баба с сальными волосами, свесившая свои телеса с балкона, путающаяся с мужичком, играющим на скачках, в то время как супруг колесит по департаменту на грузовике с овощами. Могу голову дать на отсечение, что она скажет: «Смотри-ка, Поло. Там двое парней крадут машину».

Уж поверьте мне, красть машину средь бела дня — значит наверняка нарваться на неприятности. Конечно, можно воспользоваться двумя или тремя более надежными методами. Скажем, поискать отдыхающих в палатках. Но их еще надо найти. Они теперь все чаще объединяются в лагеря.

На стоянке возле магазина в час обеда всегда можно найти неплохие тачки в отличном состоянии, которые заводятся с пол-оборота. Но тут придется держать ухо востро. Не пропустить, когда в дверях возникнет гурман. Такая кража удается только нахалам, но даже если допустить, что пройдет успешно, полиция довольно быстро начнет поиски. И далеко при этом не уедешь. Рентабельность получается нулевая.

Остается поднять палец на пустынном месте дороги и связать первого же идиота, который остановится из сочувствия, вместо того чтобы ехать дальше. Но теперь это тоже получается все реже. Люди не останавливаются, они начитались газет, и двое волосатиков на дороге не внушат им никакого доверия.

Вызвать автомеханика для мнимого ремонта и захватить его грузовичок со стрелой — бредовая идея. Вот и приходится фантазировать, лишь бы свистнуть машину средь бела дня. Но поступать так, повторяю, просто глупо.

Поэтому мы решили пересесть на поезд. И правильно поступили.

Не следует забывать, какая надежная штука поезд. Ехать на нем очень удобно. У фараонов ведь на уме одно — украденная машина, украденная машина! Они считают, что крадут машину, чтобы уехать далеко, а не проехать сто двадцать метров. И вот устанавливают заслоны на шоссе, начинают операцию, называя ее каким-нибудь цветком. Нет, при нашей административной системе рутину не победишь, как и не покончишь с разбазариванием средств! Видя, как жандармы останавливают машины, проверяют документы, надоедают куче людей, выехавших на воскресную прогулку, мы лишь посмеивались в своем уютном купе. А те особенно старались, когда наталкивались на молодежь, на несчастных волосатиков, набившихся в свои драндулеты. Тут уж начинается обыск, как в Лондондерри, ребят заставляют поднимать руки и расставлять ноги. А тем временем образуется пробка. Люди недовольны. Похищенная же малолитражка, из-за которой весь этот бардак, чинно стоит на вокзальной площади маленькой деревни, которых в нашей прекрасной стране навалом, метрах в ста от жандармерии.

Мы радовались, что завели столько народа. Мы радовались и одновременно беспокоились. Ведь мы никого не убивали, а они искали нас, как полоумные.

Мысль пересесть на поезд возникла внезапно, когда мы увидели, как он промчался мимо.

Мы катили без цели, не представляя себе, где сможем спрятаться, по правде говоря, настроенные очень пессимистически. Никто нас не ждал. Во всяком случае, знакомые.

Но дело в том, что вас всегда окружают люди. Парни, девушки, добряки и сволочи. Среди них могут оказаться друзья, может ждать невероятная удача, встреча с девушкой твоей мечты, а еще и добыча, бабки, свалившиеся с неба без всяких усилий с твоей стороны, сокровище, обнаруженное в чьем-то кармане, сумочка, бумажник. Словом, неожиданные дивиденды. Тогда можно где-то схорониться и мирно пожить. Но все это одни мечты. Вы не знаете ни даты, ни часа, когда это случится. Так что не стоит торопиться, жать на газ, судьбу не обманешь.

— Давай положимся на удачу, — говорит Пьеро. — Или, наоборот, на неудачу.

А пока же мы старались отъехать подальше от фермы. Но на такой крестьянской малолитражке ралли не выиграешь. Едем кое-как, с трудом преодолеваем подъем, нас все обгоняют, даже грузовики. Нам повезет, думали мы, если легавые станут догонять нас на велосипедах, как во времена банды Бонно, иначе… Я не отрывал ноги от газа. Но корова у хозяев машины обладала хрупкой комплекцией, а ветеринар их был порядочным лентяем, чтобы приезжать самому, — в машине не было ни задней скамейки, ни заднего амортизатора. А назвать мотором то, что натужно пыхтело, было бы большим преувеличением. Им нужно было не отлаживать клапана, а найти не слишком привередливого сборщика металлолома. Да еще в кабине воняло. Обернувшись, мы поняли почему: пол был усеян коровьими лепешками. Знаток по этой части, Пьеро вынес заключение: «Ты прав, парень. Скотина у них больная».

Преодолев очередной вираж, мы выехали к железнодорожному переезду в тот момент, когда опустили шлагбаум. Пришлось остановиться. Было бы очень глупо, если бы нас тут и зацапали. Сами не зная отчего, мы снова стали испытывать тревогу. Хотя и рисковали не больше, чем прежде. Всему виной была возникшая преграда. Словно мы уже никуда больше не сможем ехать. Никто нас не преследовал, но мы буквально задыхались от страха. В зеркальце видно, что все вокруг тихо, не слышно никаких сирен. И все равно мы задыхались, словно воздуха было недостаточно и природа тут некрасивая. Переезд был самый обычный, среди поля. Если бы Управление мостов и шоссе не ленилось, здесь можно было бы спокойно возвести подземный или надземный переезд. Тогда нам не пришлось бы зря терять время. Но вокруг простирались поля. Я не люблю долины. А тут как раз не было ни деревца, чтобы схорониться, ни строения, ничего. Только будка стрелочника. Очаровательная, удобная избушка. С отхожим местом на другой стороне пути. Чтобы тут служить, надо иметь стальные нервы. Мы решили в другой раз привезти ему сидру.

А окаянный поезд все не показывался. За нами стали скапливаться машины. Становилось все жарче, дышать было нечем. Даже сверчки заткнулись.

— А если появится мотоциклист? — спрашивает Пьеро. — Что будем делать?

— Ничего. Отправимся в тюрьму. Так нам и надо.

— А пушка?

— Стрелять в полицейского не рекомендовано.

— Это хуже, чем в любого другого?

— Еще бы!

— Почему?

Наш разговор прервал поезд. Мы и не заметили, как он подкрался и теперь со страшным грохотом мчался мимо. Товарняк. С машинами в два этажа. Чистая провокация! Нам бы одну такую! А поезд с окаянными машинами все несся и несся и казался бесконечным.

Вот тогда-то и пришла мне в голову мысль пересесть в поезд.

Пьеро со мной согласился. На следующем вокзале мы взяли билеты.

VII

В купе находилась только кормящая мать. Премилое зрелище.

Входим. Тщательно прикрываем дверь. Садимся напротив бабенки. Всячески стараемся придать себе вид застенчивых парней, чтобы не спугнуть соседку. Хотя при виде наших морд у нее вполне могло свернуться молоко. Мадонна явно чувствует себя все более неловко. Даже отняла грудь у младенца и запрятала ее в блузку. Так можно только травмировать ребенка. Тот начинает орать, и совершенно прав.

— Ему охота пить! — кричу я возмущенно. — Вы не имеете права с ним так обращаться!

Она пялит на нас глаза. В них ясно читается желание сбежать подальше.

— Не уходите, — умоляю ее, преграждая путь протянутыми ногами. — Мы лишь хотим, чтобы Иисус утолил жажду.

Пьеро берет ее за плечи и сажает на место.

— Не бойтесь моего приятеля, — любезно говорю ей. — Он так взволнован потому, что вы похожи на его мать.

А карапуз продолжает орать. Как зарезанный.

Тогда я вынимаю из кармана купюру на десять тысяч и протягиваю девахе.

Она смотрит на наши рожи, на бабки, потом снова на нас. Я шуршу деньгами у нее перед носом. В глазах у нее появляются слезы. Это может означать только «да».

— Зачем вы предлагаете мне деньги? — спрашивает она. — Мне они не нужны…

— Чего болтаешь, — говорит Пьеро. — Не валяй дурочку!

Он встает. Берет ассигнацию и засовывает в сумку девахи, ласково погладив пальцем крикуна.

— А теперь за стол!

Эта бедная мама настоящая кретинка! Конечно, обращаться с ней так — подло. По виду не скажешь, что она купается в роскоши. Но на деньги можно получить все, что хочешь. И вот она уж вытаскивает свои телеса, и младенец с ходу набрасывается на них. Ну и сосун! Наблюдаем с наслаждением, любуясь белой грудью, вынутой из-под блузки, и беззубым ртом обжоры, ухватившим долгожданный сосок. Ведем себя как два фокусника, попавших в вагон второго класса. Деваха не смеет на нас взглянуть и вытирает глаза большим платком.

Потом мирно беседуем, сидя друг против друга. Она рассказывает, что едет повидаться с отцом ребенка, который служит в армии. Поезд еле тащится по жаре. Лежа в походной люльке, младенец спит. Как и большинство пассажиров в других вагонах. Никто не толкается в коридоре, никто не беспокоит. Опущенные шторы просто мобилизуют.

Вытаскиваю из кармана другую купюру. Опять на десять тысяч. Деваха бледнеет. Я же снова начинаю шелестеть новенькой бумажкой.

— Чего вы хотите? — неуверенно спрашивает она.

— Ничего! Разве запрещено любоваться своими деньгами?

И сворачиваю из купюры птичку. Пьеро наблюдает за мной как завороженный. Он чувствует, что должно что-то случиться, что-то необыкновенное. Девица тоже это чувствует. Но не знает, что именно. И держится настороже.

— Твой парень получил увольнение?

— Да…

— На сколько?

— Это первый раз. Часов на шесть, с тринадцати до девятнадцати.

— Значит, вы давно не виделись?

— Два месяца.

— Предвкушаешь?

Она так и розовеет. Но добродушно улыбается.

— Куда отправитесь?

— Не знаю… В гостиницу…

Наступает пауза. Птичка готова. Она мне здорово удалась.

Бумажная птичка на десять тысяч франков.

— Разве я не имею права играть со своими деньгами?

— Ну да… ну да…

Кладу птичку ей на бедро.

— Держи! Это тебе…

Она не решается к ней прикоснуться. Краска на лице сменяется бледностью. Деваха пристально смотрит на меня. Даже ресницы не шевелятся.

— С какой стати? — глухим голосом спрашивает она.

— Нам хочется, чтобы ты провела несколько часов в лучшем отеле, в самом дорогом и красивом номере, с ванной, чтобы вымыть твоего пропахшего потом парня. Нам охота, чтобы ты перепихнулась с ним на просторной кровати. Чтобы вам принесли шампанского на серебряном подносе. Чтобы вы выпили его, лежа в кроватке. Нравится?

Она бестолково что-то кудахчет, вроде «да».

— Вот и ладушки, — говорю. — Но деньги надо заработать!

Страх снова охватывает ее.

— Каким образом? — спрашивает.

— Лично я был бы не против, чтобы ты дала пососать сиську моему другу. Он очень любит молоко. Я уверен, что это доставит ему удовольствие. Верно, Пьеро?

— Ну…

— Тогда за работу, старина!

Тот не очень решительно поднимается. Деваха пятится на сиденье, словно перед ней змея. Пьеро встает у нее между коленями и начинает расстегивать блузку. Та бурно дышит. Он расстегивает пуговички одну за другой. Появляются кружева. Особого рода лифчик, который застегивается спереди. Пьеро же ищет застежку сзади. И ничего не находя, начинает нервничать. К счастью, деваха догадывается ему помочь. У обоих дрожат пальцы. И вот перед ним две полные молока груди. Пьеро тихо склоняется над шишечкой соска и с наслаждением вдыхает его запах. А затем начинает сосать, все быстрее и быстрее. Деваха все более возбуждается, шепчет «нет, нет, нет», треплет своими капризными руками его шевелюру! А Пьер тем временем уже залез ей под юбку. Та неловко помогает ему.

Но вдруг он останавливается, отступает, замирает на месте и опускает голову.

— Что с тобой? — спрашиваю.

Он поворачивает ко мне растерянное лицо и говорит:

— Жан-Клод! У меня не стоит!

— Зато у меня за двоих!

Я веселюсь, как сумасшедший.

Деваха, натурально, ничего не понимает. Сидит с открытой грудью и голыми бедрами. Она ждет продолжения. А тут, как назло, поезд начинает тормозить и подходит к перрону.

— Господи! — кричит молодая мать. — Мне здесь сходить!

Она мигом водворяет на место свои сиськи, кое-как застегивает пуговки, хватает вещички, новорожденного, который, проснувшись, начинает реветь, и со всех ног устремляется к двери. В эту минуту поезд останавливается.

Мы надрываемся от смеха. Выскочив на перрон, она бросается на шею очкарику в хаки.

— Вот счастливчик! — говорю. — Сам не знает, какое его ждет удовольствие. Мы хорошо разогрели его телку!

Пьеро зловеще молчит, все еще стоя на коленях перед пустой скамейкой.

— Не волнуйся, — говорю. — Это нервное. Все образуется.

Поезд отходит. Снимаем обувь и вытягиваемся каждый на своей скамье. Кайфуем одни в пустом купе. Стук колес убаюкивает.

— За бабки они на все готовы, — говорит Пьеро.

— Это что, открытие для тебя?

— Обожди. Я не говорю о девахе с сосунком. И так было ясно, что у нее ни гроша. Ты видел, какой потрепанный у нее свитер?

— Нет.

— Так и просвечивало. Двадцать штук, которые мы ей всучили, для нее просто находка! Она была готова на все. Хватило бы времени, уж мы бы потешились. Да и она тоже.

— Надо было ее удержать.

— А ее парень? И его увольнительная?

— Не наша забота. И вообще, откуда ты знаешь, вдруг она предпочла бы трахаться с нами, вместо того чтобы бежать к своему вояке? Одно мое слово — и она осталась бы с нами!

— С ребенком на руках!

— Но ты предположи, что эта деваха не нуждается в деньгах. Представь себе в этом купе зажиточную тетку, хорошо одетую, в бриллиантах, с сумкой из крокодиловой кожи, словом, у которой есть все, которая бежит к парикмахеру всякий раз, как подует ветер… Я понятно выражаюсь?

— Ну…

— Итак… Мы оказались в вагоне первого класса. Входим в купе и без всякого стеснения устраиваемся на диванчиках. Курим, пьем пиво, выражая максимум презрения ко всему. Бабешка смотрит на нас, на наши мерзкие рожи, на наши лохмы, надутые ширинки. Ей все не нравится — что мы сорим, пролили пиво на пол, что мы чавкаем. Ей хочется сбежать от нас, сменить купе. Ты следишь за моей мыслью?

— Ну…

— Тогда я с безразличным видом вытаскиваю из кармана куртки пачку тысячных купюр и начинаю шелестеть ими перед ее напудренным носом. Внезапно она перестает ёрзать. Наживка схвачена. Не спуская глаз с бабок, она пытается понять. Сначала думает, что я просто перекладываю деньги с места на место. Потом понимает свою ошибку. Она никак не может усечь, откуда столько денег в лапах двух подонков. Явно заинтригована. Наверное, какое-то недоразумение, считает она. Деньги наверняка краденые. И начинает думать о правосудии и тэ дэ. Но тут я протягиваю ей всю пачку. «Они, безусловно, принадлежат вам, — любезно говорю ей. — Я их подобрал на полу». Она так и замирает на месте, испуганно вращая насурмленными глазами. «О, не думаю… Вы уверены?» Эта дрянь даже лезет в сумочку из крокодила, проверяет, хотя всегда берет в дорогу не больше десяти штук. Боится воров. Догадываешься, какова эта бабенка?

— Их навалом таких…

— Все одинаковы! Но она добавляет, крутя головой: «Нет… Не может быть. Я ничего не теряла. Там крупная сумма?» — «Сто тысячных, — говорю. — Они ваши, если захотите». Она усмехается. Ей забавно. Понятно, какое кино? Короче, мы кажемся ей все более симпатичными. Не забывай только, что у нее в сумке чековая книжка с доверенностью мужа. А на счету пять миллионов.

— Так она берет деньги или нет?

— Теоретически да… А там кто знает! Под столом всегда можно передать деньги. Это еще никому не приносило неприятностей… Обожди, увидишь… Улыбаясь, настаиваю и беру ее сумку. Эта дрянь и не думает протестовать, хотя несколько обеспокоена. Может, это лишь уловка, чтобы стибрить ее десять тысяч? Открываю сумку и кладу туда пачку. Видел бы ты ее рожу, когда я закрываю сумку! Она думает только об одном: «Хоть я ничего не поняла, но денежки теперь мои». И смеется. Мы тоже. Словно над хорошей шуткой. Но тут она делает ошибку. Вместо того чтобы смирно сидеть на месте, просто сказать «спасибо», она спрашивает — почему? Почему такой подарок незнакомой женщине? Чтобы потрепаться, объясняю, что нам, мол, охота познакомиться с вашей задницей, срисовать ее, пока доедем до Бордо.