– Как скажете, милорд. – Гигант принялся шаркать ногами. – Прошу прощения, милорд, – сказал он наконец, – но я увидел гада, когда было уже слишком поздно. Наверное, вы теперь приставите кого-то другого смотреть за миледи.

– И кого же, скажи на милость? – Вир положил руку на локоть Финни. – Я рассчитываю на тебя, Финни. А теперь иди и делай, как я тебе сказал.

– Хорошо, что ты не стал бранить его, – сказала Констанс, когда Вир опустился на сиденье рядом с ней. – Он был не виноват. Все произошло слишком быстро. Не думаю, чтобы кто-нибудь мог предотвратить такое покушение.

– Может быть, может быть, – сказал Вир, которому все это очень не нравилось. – Ты видела его, Констанс?

Констанс не стала притворяться, что не понимает, о ком речь.

– Я его не только видела, – ответила она, принимаясь снова расстегивать плащ Вира. – Я почти уверена, что я его подстрелила.

Рука Вира сжала запястье Констанс.

– Так, может, тогда, любимая, – сказал он очень мягко, – ты скажешь мне, кто, черт возьми, это был?

– Это был лорд Синклер, Вир, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Тут ошибки быть не может.

Вир выпустил ее руку и откинулся на синие бархатные подушки сиденья.

– Так, значит, он вылез наконец из своего укрытия. – Вир повернул голову к Констанс. – И ты говоришь, что попала в него.

– Я почти никогда не промахиваюсь, – невозмутимо сообщила Констанс, затем помогла ему вытащить руку из рукава сюртука и разорвала пропитанный кровью рукав рубашки от запястья до самого плеча. – К счастью, про лорда Синклера этого сказать нельзя. – От сердца у нее отлегло, только когда она своими глазами увидела глубокую кровоточащую борозду на внешней стороне левого плеча Вира. «Ну, слава Богу, – подумала она. – Такая рана поболит, конечно, но руку он не потеряет».

– Софи, – сказала она. – Сними с Вира шейный платок, он мне понадобится.

Довольно много времени спустя, когда уже ушел доктор, заново перевязавший рану, Констанс сидела и смотрела на Вира. Одетый в роскошный халат, перетянутый в поясе, широкоплечий, узкобедрый, он угрюмо смотрел на пламя, плясавшее в камине. Она догадывалась, что он винит себя в происшедшем. Ведь они чудом избежали смерти от руки убийцы. Хотя, честно говоря, виновата была она, поскольку из-за своего эгоистичного желания вырваться ненадолго из дома подвергла их всех опасности. Но ей и в голову не приходило, что Синклер зайдет настолько далеко, что попытается подкараулить и убить ее! Одно дело устраивать брак своего сына с богатой наследницей против ее воли. Но стрелять в эту богатую наследницу только потому, что она вышла за другого! А все же, по мнению Вира, именно так Синклер и намеревался поступить, пока не увидел, что может сделать ее вдовой.

И все-таки у нее было такое чувство, что есть еще что-то связанное с событиями сегодняшнего дня, во что ее не посвящают. И тут она вспомнила слова Вира, сказанные им в карете. Эти слова и тогда показались ей странными.

–Дражайший мой повелитель, – заговорила она вдруг. – Думаю, пора нам поговорить. – И, решительно подойдя к нему, она положила ладони ему на грудь. – Расскажи-ка мне про Синклера. Ты сказал, что он «вылез из своего укрытия». Что, собственно, ты имел в виду?

Вир не стал уходить от ответа. Он уселся в мягкое кресло возле камина и усадил ее себе на колени.

– Синклер, – начал он, – сейчас в отчаянном положении. Не сомневаюсь, ты давно догадалась, что он нуждался в твоем состоянии гораздо больше, чем ты думала.

– Вообще-то не скажу, что я очень удивлена. Моя мать порой роняла кое-какие замечания, из которых можно было понять, что Синклер всегда норовил откусить больше, чем мог проглотить, – ответила Констанс, недоумевая, к чему клонит Вир. – Блейдсдейл только и делал, что вносил за зятя залог.

– Похоже, с этим покончено. Блейдсдейл не станет больше развязывать ради него кошелек. – И, думая снова о непостижимой игре случая, который забросил в его жизнь Констанс, он принялся гладить шелковую гриву ее волос. – А известно ли тебе, что поместье Синклера заложено-перезаложено? Я об этом давно знаю, и рассчитывал, что это обстоятельство подтолкнет Синклера к участию в задуманной мною операции с «контрабандой». Собственно, я эту операцию потому и задумал.

– Вряд ли что-нибудь способно удивить меня, когда речь о тебе, Гидеон, – сказала Констанс, кладя голову ему на плечо.

Легкая улыбка появилась на губах Вира.

– Надо полагать, это следует считать комплиментом.

– Ну, я говорила это как комплимент, – сладко сказала Констанс. – Однако ты рассказывал мне о Синклере.

– Неужели ты не хочешь заняться чем-нибудь поинтереснее, чем разговоры об этом трусливом негодяе? – задумчиво проговорил Вир, чувствующий, как в его теле пробуждаются примитивные мужские инстинкты. – Нет, думаю, не хочешь, – ответил он сам себе со вздохом, который был лишь отчасти притворным. – Ну хорошо. Синклер не смог раздобыть денег и теперь на мели. Мне известно из надежных источников, что леди Кларисса переехала в Лэндфорд-Парк, а имение Синклера вот-вот пойдет с молотка. Что до самого Синклера, то он, как говорят, забрал потихоньку все украшения жены и просто скрылся в тот самый день, когда объявление о нашем браке появилось в «Газетт». С тех пор его никто ни разу не видел, до сегодняшнего дня. Теперь ты понимаешь, почему я так настаивал на том, чтобы ты не выходила из дома.

Но если он надеялся, что такое краткое изложение событий удовлетворит Констанс и мысли ее обратятся к более приятным занятиям, то он очень ошибался.

– Черт возьми, Вир! – так и подскочила Констанс и уставилась на мужа глазами, в которых сияло понимание. – Так вот чем ты занимался все эти две недели! – воскликнула она, думая, что и правда многое теперь стало ясно. – Ты пытался разыскать Синклера. – Она уперлась ладонями ему в грудь. – Так почему же ты не сказал мне об этом?

«Что за дьявольщина, – думал Вир, – что ей еще не так?»

– Я не видел смысла тревожить тебя такими пустяками, – сказал он, надменно вскидывая одну бровь. В общем-то это было правдой: усвоив урок, некогда преподанный ему Шилдсом, он с радостью позволил своей своевольной жене с головой уйти в обустройство дома, пока сам занимается делами. – Мы с Калебом вполне способны были справиться с этой задачей вдвоем.

– В самом деле? – Констанс соскочила с его колен и встала перед своим надменным супругом, уперев руки в бока и гневно сверля его взглядом.

Он тоже не сводил с нее взгляда прищуренных глаз.

– Надеюсь, ты извинишь меня, если я осмелюсь кое-что на это возразить, – сказала Констанс, еще не остывшая после событий сегодняшнего дня. Она вдруг почувствовала, что не может остановиться и должна высказать все, что у нее накипело. – Ты не нашел Синклера, зато оставил меня дома одну изнывать от тревоги и неизвестности почти целых две недели. И как будто одного этого было мало, мне пришлось выслушивать намеки и домыслы всех сплетников и сплетниц города каждый день за полуденным чаем! – Она принялась вышагивать по комнате. – Я вынуждена была выслушивать миссис Смайз и леди Фортескью, которые для моего же блага считали нужным мне сообщить о распутности моего мужа. Он наверняка заведет себе несколько одалисок, а может, целый гарем, дабы было с кем отдыхать от семейной жизни. Однако следует поздравить меня с тем, что я сумела женить на себе такого мужчину. Особенно учитывая, что я так долго не могла поймать себе мужа и едва не осталась в старых девах, несомненно, по причине моей невзрачной наружности и отсутствия у меня светского лоска – факт, который его светлость герцог, разумеется, расценит как недвусмысленное свидетельство того, что в душе я хладнокровная и расчетливая авантюристка. И все это время ты прочесывал улицы Лондона в поисках Синклера, а я места себе не находила, не зная, где ты и почему вдруг стал сторониться меня!

Вир, который поднялся на ноги еще в самом начале этой речи, превратившейся под конец в полновесную тираду, воспользовался паузой, чтобы встать как раз перед своей обезумевшей от гнева женой, положив конец ее беготне по комнате. Она остановилась перед ним, прямая, как палка, с побелевшим лицом и глазами, в которых было какое-то болезненное выражение. Вир без лишних слов привлек ее к себе здоровой рукой и крепко прижал к груди.

– Кажется, – заговорил он после продолжительного молчания, – мы оба совершили серьезную ошибку, решив, что хранить тайны друг от друга лучше, чем обсудить все в открытую. Я искренне сожалею об этом, Констанс, и прошу у тебя прощения за то, что по недомыслию заставил тебя одну противостоять натиску светских сплетников. Если моему поведению есть оправдание, так это то, что я хотел избавить тебя от лишних тревог. Но, как выяснилось, волнений у тебя в результате только прибавилось, извини меня, пожалуйста.

За это прямодушное – и непривычное для него – извинение он был вознагражден робким смешком жены.

– Боже, какой же глупой гусыней я себя показала. – Констанс покаянно смотрела на мужа. – Ты представить себе не можешь, какие дикие мысли приходили мне в голову. Слова этих ужасных женщин заронили мне в душу семена сомнения. Честно говоря, я даже не знаю, что это на меня нашло. Обыкновенно все сходятся на том, что я особа очень здравомыслящая.

Вир прижал ее к себе сильнее, коснулся губами ее макушки.

– Ах ты, моя невозможная девочка! Ты слишком много значения придаешь пустякам. Какая разница, что другие думают о нас. Ты маркиза де Вир, Констанс. В свете станут смотреть на тебя как на образец для подражания.

– Тебе легко говорить, – возразила Констанс, прижимаясь щекой к его мускулистой груди. – Ты ведь был рожден для такой доли. А я, еще недавно бывшая незаконнорожденной, оказалась вдруг замужем за человеком, который должен унаследовать герцогство. Согласись, к такой перемене надо еще привыкнуть.

– Ну вот, теперь ты говоришь глупости, бедная моя бестолковая Констанс, – сказал Вир, думая, что его любимой и вправду нелегко пришлось в последнее время, если ее волнуют такие мысли.

Но тут он вспомнил, какой опасности она подверглась сегодня, и лицо его помрачнело. Он нисколько не сомневался, что Синклер выслеживал его жену с намерением похитить ее и потребовать за нее выкуп. Только Уилкерс, приметивший карету, стоящую у одного из соседних домов, заподозрил неладное и послал мальчишку с сообщением Виру, как ему и велено было делать в случае непредвиденных обстоятельств. Да, Констанс чудом избежала опасности. И все произошло из-за того, что он мало обращал на нее внимания в последнее время. Пора было исправляться.

– Ты – внучка герцога с одной стороны и графа – с другой. Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, говоря, что ты не рождена для такой доли. Знаешь, мне кажется, ты просто переутомилась с хозяйственными хлопотами. Думаю, тебе следует выспаться, а утром прокатиться верхом по Гайд-парку.

– Правда? Мне бы так хотелось прокатиться верхом, Вир! – Констанс подняла голову и вознаградила его нежным взглядом, в котором, как не преминул заметить Вир, сквозило, однако, и лукавство. Он почувствовал, как тело его напрягается. – А ты позволишь мне выехать на Темной Мечте? Ведь моя собственная лошадь осталась в твоем охотничьем домике в Сомерсете.

– Ни под каким видом, – быстро ответил Вир, испугавшийся, что сейчас она втянет его в спор. – Темная Мечта терпеть не может ходить под дамским седлом. А я не могу допустить, чтобы моя безупречная маркиза появилась в Гайд-парке в штанах и сидя верхом по-мужски.

– Фи, какой ты, – протянула Констанс и скорчила не слишком великосветскую гримасу, отчего ему захотелось уложить ее прямо на персидский ковер. – Право, свинство с твоей стороны так меня ограничивать. – И, коснувшись пальчиком его губ, она повела этот пальчик вниз, через ямочку на подбородке, по крепкой шее. – Ты же знаешь, я люблю скакать сломя голову.

Ах, лукавая девчонка, подумал Вир, чувствуя, как кровь его вскипает в жилах. Да как она смеет пускать в ход против него женские уловки! Пора бы показать ей, как опасно пробуждать в нем мужской пыл.

– Кто бы сомневался, – проворчал он и пресек дальнейшие возражения поцелуем.

Нет, как же это несправедливо, думала Констанс, тая от его прикосновений. Он всегда может сделать так, чтобы мысли ее разбежались, а доводы рассыпались. С другой стороны, не так уж будет и плохо отложить этот спор на потом, подумалось ей, когда Вир, оторвавшись от ее губ, принялся целовать мочку уха, затем шею, мягкие округлости грудей в квадратном вырезе платья. Тем более что он все-таки пообещал разрешить ей прокатиться в парке завтра утром.

И, подчиняясь неизбежному, Констанс со всей энергией принялась за дело поважнее, а именно, развязывание пояса халата Вира. Под халатом на Вире были только штаны. Внезапно ей вспомнилось, какой ужас она испытала при виде его окровавленного рукава, и она принялась торопливо ощупывать мужа. Потом прижалась губами к его груди и стала расстегивать его штаны.

Вир, который был занят не меньше, расстегивая многочисленные пуговки на спине ее платья, мог только радоваться, что Синклер ранил его не в правую руку. Он желал Констанс и готов был порвать это чертово платье. Честно говоря, он, замучившись расстегивать пуговицы одной рукой, уже испытывал сильнейшее искушение овладеть ею, не снимая с нее одежды.

Видимо, Констанс посетила похожая мысль, так как она, покончив с расстегиванием его штанов, не стала утруждать себя стягиванием с него сапог, а толкнула его в кресло, из которого он недавно поднялся.

– Надеюсь, вы простите меня, мой дражайший маркиз и повелитель, – сказала она своему немало ошарашенному мужу и, подняв юбки, быстро распустила тесемку своих панталон. – Боюсь, я совершенно бесстыдная распутница, – сообщила она, скидывая туфли и давая панталонам соскользнуть, – но мною овладело нестерпимое желание прокатиться верхом, а так выйдет гораздо быстрее.

– Собственно говоря, я всегда питал слабость к бесстыдным распутницам, – доверительно сообщил Вир, восхищенный оригинальной выдумкой жены. – К тому же мы не в Гайд-парке.

– Черт, – сказала Констанс и, подобрав юбки и встав коленями на сиденье кресла по обе стороны его бедер, уселась ему на колени. Положительно во всем этом было нечто восхитительно порочное. Проблема была только в том, что она не знала, что делать дальше.

Вир, который знал, что делать, положил руку меж ее бедер. Она была великолепна, его прелестная и распутная маркиза, и уже истекала росой возбуждения.

Констанс вцепилась в спинку кресла и приподнялась. Вир быстро пристроил свою возбужденную плоть к нежным лепесткам ее тела.

– Итак, моя прекрасная Констанс, мы готовы. Теперь дело за тобой.

Констанс, всегда все схватывавшая на лету, быстро оценила возможности, которые предоставляла подобная позиция, и, отбросив мысли об осторожности, опустилась. Вир издал страдальческий стон, лишь подзадоривший ее. Она снова приподнялась и снова стала медленно-медленно опускаться.

– Ах ты, шельма, – прохрипел Вир, впиваясь в Констанс сверкающим взглядом.

На лице ее супруга и повелителя застыло какое-то деревянное выражение. На лбу выступил пот. Он был в полной ее власти.

Проведя ладонями по его груди, она почувствовала, как напряглись его соски, и поразилась: как это ей ни разу не пришло в голову, что она, точно как и он, обладает властью довести обоих до экстаза? Прежде она всегда предоставляла эту роль Виру. К тому же Констанс обнаружила, что ей свойственна и некоторая жестокость, чего она за собой никогда не замечала. Кто бы мог подумать, что ей будет так приятно безжалостно дразнить и томить своего обожаемого маркиза?

– Ведьма, – простонал Вир, изнемогавший от нетерпения. Да она его так с ума сведет.

Но тут на Констанс накатила волна нежности к Виру. Кто еще был способен на подобное великодушие? Ведь он в конце концов сам сдался ей на милость.

– Ах, Гидеон, – прошептала она. – Я так тебя люблю. Так люблю, что не смогу жить без тебя.

Глаза Вира засверкали. Но прежде чем он успел что-то на это сказать, Констанс склонилась над ним и поцеловала в губы. А потом, не в силах более сдерживать себя, отдалась безумному ритму, который привел их обоих к блаженному экстазу.

В дни, последовавшие за неудавшейся попыткой Синклера отправить Гидеона к праотцам, поведение Вира по отношению к Констанс заметно изменилось. Прежде он обыкновенно уходил сразу после завтрака и возвращался поздним вечером. Теперь он мало того, что каждое утро выезжал с ней кататься верхом, но стал порой показываться дома днем, причем в самое неожиданное время.

И конечно, она никогда не забудет первую верховую прогулку по Гайд-парку вместе с Виром.

В то утро она проснулась при первых проблесках зари от нежного поцелуя Вира. Он попросил ее одеваться поскорее, чтобы успеть прокатиться по парку до того, как туда явится весь модный свет. Почувствовав по его голосу, что он говорит неспроста, она как могла быстро облачилась в амазонку, велела Милли наскоро подколоть себе волосы и поспешила по лестнице вниз – и почувствовала себя глупой школьницей, так как ожидавший ее внизу Вир, как всегда безупречно одетый, завязал ей глаза и так повел в конюшню.

И тут выяснилось, что Вир против своего обыкновения сказал ей чистую правду накануне про посещение «Таттерсоллз» и про покупку дивного коня. Жеребец, белый, как свежевыпавший снег, с несомненными признаками арабских кровей, широко поставленными глазами и длинной мордой, был хорош необыкновенно. Маленький, с точеными ногами и корпусом прекрасных линий, по которым было ясно, что лошадь и быстра, и вынослива, он был великолепен. Жеребца звали Шейхин – Белый Сокол. И он был куплен в качестве свадебного подарка Констанс от мужа.

Как же она любила этого жеребца – и Вира за то, что подарил его! И как она наслаждалась этими прогулками, нет принужденными и восхитительно несвоевременными, по окрестностям Гайд-парка!

Но эти утренние прогулки не одни свидетельствовали о перемене, происшедшей в ее муже. Была еще памятная история в связи с его неожиданным явлением в разгар званого чаепития.

Это было как раз в характере надменного маркиза – объявиться без предуведомления!

Констанс, у которой все силы уходили на то, чтобы изображать на лице олимпийское спокойствие, невзирая на ядовитые замечания гостей, которые доносились до нее сквозь звяканье чашек и блюдец, была не первой, кто заметил его появление. Но внезапная тишина, воцарившаяся в гостиной, подсказала ей, что вот-вот произойдет нечто из ряда вон выходящее. У нее даже мурашки по спине побежали. А затем она увидела лицо леди Смайтингтон, на котором застыло особенно интересное выражение, и невольно посмотрела в направлении взгляда своей гостьи.

Вир, дьявольски красивый и немедленно привлекший к себе общее внимание, как только он один это и умел, картинно застыв в дверях, обводил собравшихся надменным взглядом из-под полуопущенных век, пока не нашел глазами Констанс. Эффект был потрясающим, как он и рассчитывал. И Констанс стоило большого труда сдержать смех, когда ее муж с неподражаемой величавостью двинулся сквозь страусовые перья и соломенные шляпки прямехонько к ней.

– Милорд, – заговорила она, и глаза ее заискрились весельем, когда он протянул к ней руки и заставил подняться с кресла. – Как мило с вашей стороны присоединиться к нам.

У нее уже вертелся на языке вопрос, не желает ли милорд чаю, но милорд сделал дальнейшие разговоры невозможными, притянув ее к себе и поцеловав в губы – на глазах у всех! Оторвавшись от ее губ, он некоторое время еще сжимал ее в объятиях и не сводил с нее взгляда своих синих сверкающих глаз – пока тетя Софи, на которую устремились взгляды всех шокированных дам, не вынуждена была кашлянуть негромко.

Только тогда Вир выпустил Констанс и приветствовал ее тетю с непритворным радушием:

– Софи, я, как всегда, счастлив видеть вас.

– Можете быть уверены, что это чувство взаимно, милорд, – ответила Софи несколько сухо. – Вы, конечно, знакомы с остальными вашими гостями?

– Я? – Взяв лорнет, висевший на черной ленте у него на шее, он медленно обвел взглядом женские лица, выжидательно обернувшиеся к нему. – Нет, – протянул он наконец, – кажется, нет. – И решительным движением опустил лорнет.

Если у Констанс в груди и таилась жажда мести, то этот ответ полностью ее утолил.

Вир заставил утихнуть и обиду, которая грызла ее как червь из-за того, что он никак не проявлял своих чувств. Кроме того, он, видимо, решив не повторять ни одной из своих прежних ошибок, перестал теперь скрывать что-либо от своей молодой жены.

Рот, которого она не видела с тех самых пор, как сошла с борта «Ласточки», стал у них частым гостем, и всякий раз он докладывал, как продвигаются поиски Синклера. Констанс в первый раз осознала всю грандиозность замысла Вира. Казалось, нет в Лондоне уголка, где он не имел бы своих глаз и ушей.

– Это плоды бесчестно прожитых лет, любимая, – пояснил он с сардонической усмешкой в ответ на расспросы Констанс. Даже в стане врага у него имелись шпионы среди прислуги. Неудивительно, что он так много знал о Блейдсдейле, Лэндфорде и Синклере.

Синклер, однако, так и оставался неуловимым.

– Боюсь, милорд, что он все же сумел ускользнуть из страны, – сказал как-то Рот. – Может, он сбежал на север, в Шотландию, может, в Ирландию. Не исключено, что ему удалось оплатить проезд в дальние страны.

– Может быть, – ответил Вир, стоявший спиной к ним и смотревший в окно.

– Но вы так не считаете, – рискнул предположить Рот, разглядывая спину своего судовладельца.

– Я считаю, – сказал Вир, оборачиваясь к капитану, – что он засел где-то и зализывает раны. Ему же прекрасно известно, что мы рыщем по всему Сити в поисках его. Он станет выжидать, пока не сочтет, что можно выйти без опаски.

– Но куда, черт возьми, он может отправиться, оставшись незамеченным? – сказал Рот, ероша свою светлую шевелюру. – В бедных кварталах он будет слишком выделяться, и его неминуемо заметят, а в богатых, к которым он привык, его узнают.

– Остаются еще приличные, но небогатые районы, верно? – заметил Вир и насмешливо поднял бровь. – Осмелюсь предположить, что Синклер без труда сумеет слиться с буржуазией. Он живет в пансионе или в гостинице.

– Нет, – подала голос Констанс, все это время тихо сидевшая у камина, прислушиваясь к разговору. – Он засел в частном доме, у женщины.

Молчание воцарилось в комнате, и двое мужчин воззрились на Констанс.

– Честно говоря, это было первое, что пришло мне в голову, – сказал Вир, задумчиво глядя на жену. – Но увы, мне пришлось отбросить этот вариант. Леди Кларисса не из тех дам, которые станут терпеть мужние походы налево. Так что если у Синклера и была любовница, то он это очень тщательно скрывал.

– Как же ему было не скрывать, – согласилась Констанс, причем вид у нее был как у кошки, слопавшей канарейку. – Но к несчастью для него, в один прекрасный день он не проявил достаточной осторожности и выехал в город в карете этой особы. Видимо, он считал, что в таком немодном районе, как окрестности Пловер-стрит, никто не узнает его. Полагаю, он понятия не имеет, что мы с тетей видели его в этой карете. И уж точно ему в голову не может прийти, что его приятельница, часто посещающая библиотеку, шапочно знакома с моей тетей Софи.

– Все это очень, очень интересно, – изрек наконец Вир. – Но хотелось бы узнать, дорогая моя, имя этой леди.

– Миссис Амелия Лоуренс, – выдала Констанс без запинки. – Кажется, она вдова. Ее покойный муж, если не ошибаюсь, встретил свой конец где-то на востоке. Она живет на скромный капитал, оставленный ей мужем, и располагает слишком малыми средствами, чтобы хоть как-то помочь Синклеру в его финансовых трудностях. По словам тети Софи, она милая и приличная женщина.

– Великолепно, – улыбнулся Вир, делая вид, что не замечает притворной скромности Констанс. – Полагаю, встреча с этой вдовой доставит мне громадное удовольствие. Ты, случайно, не можешь подсказать, где ее найти?

– Саут-Хедли-стрит, дом двадцать три, – выпалила Констанс и, сморщив нос, добавила: – Уверена, что вы с вдовой прекрасно поладите.

– Не сомневаюсь, – отозвался Вир. – Хотя вообще-то гораздо важнее, как Уилкерс поладит с ней.

Уилкерс, хотя поначалу и сдержанно отнесся к идее подвергнуть его талант к импровизации столь основательному испытанию, вообще-то был не против того, чтобы внести свою скромную лепту вдело поимки злодея, стрелявшего в его хозяина, да еще так подло, из-за угла. Тем более что место, где предполагалось устроить «случайную» встречу, библиотека, не могло ему не понравиться: Уилкерс был страстным читателем и сотнями глотал трактаты по ботанике. Так что и обстановка будет привычная, и тема, на которую можно завязать разговор с незнакомкой, найдется – так рассуждал этот достойный дворецкий.

– Я совершенно уверена, что вы прекрасно справитесь с ролью, – сказала ему Констанс, так как по лицу его, сохранявшему обычное невозмутимое выражение, все же поняла, что дворецкий немного нервничает ввиду предстоящей необходимости заговорить с незнакомой особой женского пола. – И помните, что я и его светлость маркиз будем рядом, хотя бы для моральной поддержки.

– Спасибо, миледи. Вы можете быть уверены, что я стану стараться изо всех сил, – ответил Уилкерс, отошел от кареты и с напускной бодростью зашагал по улице к библиотеке.

Констанс потребовалась вся сила воли для того, чтобы усидеть в карете. Время тянулось бесконечно. Хотя на самом деле прошло чуть более четверти часа, прежде чем Уилкерс появился вновь. Одной рукой он придерживал охапку книг. Под другую руку его держала ручка в перчатке, принадлежавшая особе, одетой в очень миленькую соломенную шляпу и зеленый бархатный казакин поверх канареечно-желтого шелкового платья. Сама же особа была привлекательной женщиной тридцати с небольшим лет.

– Миссис Амелия Лоуренс, – объявил Уилкерс, подводя свою спутницу прямо к дверце кареты. – Позвольте представить вам лорда и леди Вир. Милорд, миледи, миссис Лоуренс хотела бы очень многое вам сообщить.

И тут выяснилось, что Синклеру показалось мало похитить драгоценности жены. Он решил прихватить и скромные сбережения своей приятельницы, которые она хранила в ящике с бельем. И это после того, как она взяла его практически с улицы и перевязывала ему рану, которая была на такой деликатной, даже можно сказать – неприличной части тела. Право, он оказался совсем не джентльменом. И совсем он не так умен, как сам полагает. Как-то, прикончив вторую бутылку джина, он проболтался, что заказал себе место на «Эстербруке», судне Ост-Индской компании, которое отправляется на восток. Она нисколько не сомневается, что, если господа поспешат, они как раз успеют перехватить его. Он вышел из ее дома около получаса назад, намереваясь добраться до Биллингсгейт, а там нанять лодку, которая подвезла бы его к судну.

Человек, закутанный в плащ, вышел из наемной кареты и пугливо оглядел набережную, вдоль которой у причалов выстроились суда. Затем, сжав покрепче ручки саквояжа, человек повернул и, прихрамывая, стал пробираться через лабиринт бочек, ящиков, тюков, ожидающих погрузки или же отправки на склады и загромождающих все пространство доков. Наконец этот господин – а человек оказался именно господином – с видимым облегчением углядел пару моряков, одетых в полосатые штаны и линялые сюртуки, околачивающихся на молу возле маленькой весельной лодочки.

– Эй вы! – окликнул господин, приближаясь к морякам. – Мне надо на «Эстербрук». Знаете этот корабль?

– Знаем, сэр, как не знать, – отозвался один, симпатичный парень лет двадцати двух, с копной светлых волос цвета выбеленного солнцем песка. – За шиллинг можем отвезти вас, сэр.

Господин, явно не склонный торговаться, бросил парню монету и без дальнейших разговоров стал осторожно залезать в лодку. Господин проявил бесконечную заботливость, пристраивая свой зад на сиденье.

Не исключено, что туман, наползавший с Ла-Манша, неблагоприятно повлиял как на органы чувств господина, так и на его способность соображать. Только этим можно объяснить, что, когда некоторое время спустя господин этот подвергся унизительной процедуре подъема на борт корабля в люльке, он даже не заметил, что судно, на борт которого его поднимают, совсем не похоже на торговый корабль Ост-Индской компании, отплывающий на восток. Да и человек, который подошел к нему и помог выбраться из люльки, отнюдь не был капитаном «Эстербрука». Разумеется, оказаться лицом к лицу с человеком во всем черном, в плаще и маске, – это само по себе удивительно. Но увидеть перед собой две такие фигуры, одну повыше, другую пониже, – это кого угодно собьет с толку.

– Что все это означает? – воскликнул господин, прижимая саквояж к груди. – Кто вы, черт возьми?

– Черная Роза, милорд, – хором ответили фигуры в плащах и масках и поклонились.

– А теперь, – заговорил тот, что повыше, – вы отдадите все ценности, начиная с этого саквояжа.

Полная луна бледно светила с неба, усеянного быстро бегущими облаками. Ветер пахнул свежестью, обещая дождь, зашелестел ветками деревьев в яблоневом саду возле аббатства, которое превратилось в руины еще несколько столетий назад. Где-то совсем рядом журчал ручей, а издалека доносились приглушенный топот лошадиных копыт, скрип колес и громыхание кареты, которая приближалась по узкой извилистой дороге.

В тени стены одетый в черное всадник на вороном коне поджидал ее приближения.

Наконец дорожная карета появилась из-за поворота. Всадник пришпорил коня и выскочил на дорогу позади экипажа. Быстроногий конь легко нагнал карету, после чего всадник, вынув ноги из стремян, встал на седло, а затем с седла перепрыгнул на крышу кареты. Плащ взвился за его спиной, и он стал пробираться к переду кареты.

Добравшись до передка никем не замеченным, он встал на колени на крыше кареты за спиной двух ни о чем не подозревающих фигур на козлах и вынул из-за пояса пистолеты.

– Тихо, приятель, – сказал он, тыча дулом меж лопаток вооруженного лакея. – Советую тебе бросить пистолет. И сию же секунду, если тебе дорога жизнь!