– Ну еще бы, – протянула Констанс с заговорщической улыбкой. – И ты убедил брокера Блейдсдейла...

– Некого мистера Франклина Тиздейла, – с серьезным видом сообщил Вир и стал ждать, что скажет сейчас его супруга по поводу биржевых операций.

– Мистера Тиздейла, – повторила Констанс и даже головой кивнула. – Так ты его уговорил сделать что, Вир? Что такого есть в этом Индауре интересного для прочего мира?

– Мак, моя дивная красавица. Целые поля мака.

– Опиум, – догадалась Констанс, отметившая, однако, и комплимент Вира, отчего горячая волна крови пробежала по ее телу с ног до головы. – Вир, ты убедил мистера Тиздейла посоветовать Блейдсдейлу вложить деньги в торговлю опиумом.

– Это было сравнительно нетрудно, – заметил Вир, думая в который раз, что, доживи он хоть до ста лет, все же никогда Констанс, его жена, ему не наскучит. – Достаточно оказалось связаться через посредника с мистером Тиздейлом и приказать ему приобрести для анонимного покупателя изрядный пакет акций предприятий именно такого профиля.

– И, разумеется, мистер Тиздейл не замедлил сообщить об этом самому значительному из своих клиентов.

– Более того, мистер Тиздейл постарался выяснить, кто же этот анонимный покупатель. Как оказалось, набоб из Ост-Индии, сколотивший себе состояние на биржевых спекуляциях.

Констанс нахмурилась, но скоро лоб ее разгладился.

– Набоба придумал ты, – объявила она и даже подпрыгнула на постели от восторга. – Какой же ты умный, Вир. Но кто же сыграл роль этого набоба? Не Калеб, за набоба он не сойдет, слишком молод.

– Если я скажу тебе, ты ни за что не поверишь, – ответил Вир, который совершенно потерял интерес и к Тиздейлу, и к торговле опиумом, однако понимал, что бесполезно отвлекать Констанс от этой темы, пока она во всем не разберется.

– Это должен быть кто-то не первой молодости, лет сорока – пятидесяти, – принялась рассуждать Констанс и в задумчивости приложила указательный пальчик к губам, жест, показавшийся Виру в высшей степени эротичным. – Джентльмен или, по крайней мере, некто, способный убедительно изобразить манеры и речь культурного человека. – Она умолкла, и глаза ее расширились. – О Господи! – воскликнула она. – Неужели ты использовал Коллинза! Но нет, не может быть. В Коллинзе всякий с первого взгляда признает дворецкого! Не мог он сойти за джентльмена. Или мог?

– Вообще-то у Коллинза много скрытых талантов, – заметил Вир, понимая, что, увы, недолго сможет удовлетворять ее любопытство. Он стремительно приближался к личному кризису. – Но набоба действительно изображал не Коллинз. Я уговорил Гришема, моего камердинера, сыграть эту роль.

– Так это был Гришем, – протянула Констанс разочарованно. С другой стороны, нельзя было не признать, что Гришем даже лучше подходил на эту роль. Он выглядел на свои сорок пять лет, и у него была очень внушительная седина и манера держаться всегда прямо, не говоря уже о склонности к авантюрам. Именно это последнее качество и помогало ему, вероятно, терпеть неожиданные выходки хозяина и даже не ронять при этом своего достоинства. Кроме того, Гришем, приставленный к Виру еще тогда, когда юноше впервые понадобились услуги камердинера, был безмерно предан хозяину и, возможно, питал к нему даже нежные чувства. – Полагаю, Гришем справился с ролью блестяще, – признала Констанс и снова улеглась Виру на грудь. – А все же воображать Коллинза в роли набоба интереснее.

– Мне, право, было очень жаль разочаровывать тебя, любимая. Впрочем, если мне понадобится исполнить спектакль с набобом повторно, я обязательно сначала приглашу на главную роль Коллинза.

– Ну вот еще! – воскликнула Констанс и наморщила носик. – Ничего подобного ты не посмеешь сделать. Ты сам отлично знаешь, что Коллинз ни за что бы не согласился. Да все это не важно. Главное, что Тиздейл, уверившийся, что Гришем действительно индийский набоб, пошел к Блейдедейлу с этими сведениями. А Блейдсдейл, основываясь на них, вложил кругленькую сумму в мак.

– В опиум, любимая, в опиум, – поправил Вир и принялся поглаживать ее по спине. – В сущности, он намеревался быстренько провернуть спекулятивную сделку и исходил из того, что цена вот-вот резко возрастет. Играя так, он при иных обстоятельствах действительно вполне мог удвоить, а то и утроить свои вложения, так как спекулянту, играющему на бирже, выплачивают разницу между фиксированной ценой и ценой, которую он заплатил, когда заключалась сделка.

– Но нам известно, что восстание в Индауре привело к резкому падению цен, – вставила Констанс, следившая за ходом мысли Вира.

– Именно, – похвалил ее Вир, изумившийся быстроте, с которой она пришла к этому выводу. – Блейдсдейл был вынужден заплатить разницу, которая оказалась не маленькой. Полагаю, это надолго отбило у него охоту рисковать деньгами.

– Ты имеешь в виду, что теперь он вовсе перестанет помогать деньгами Синклеру и Лэндфорду. – И сразу же Констанс нахмурилась. – Но ведь выходит, что и ты потерял деньги! То есть если ты вложил средства в то же дело, значит, ты потерпел такой же убыток?

– Не тревожься, моя милая Констанс, мое состояние не пострадало. Я заплатил запрашиваемую цену полностью и не собираюсь продавать, пока рынок не восстановится. Полагаю, холкарский мятеж будет подавлен в самом скором времени, и тогда мои акции удвоятся в цене. Надеюсь, то, что я рассчитываю заработать на этом неплохую сумму, тебя не слишком огорчает?

– Я пущу эти деньги на то, чтобы по-новому обставить Вир-Хаус, мой дражайший повелитель, – ответила Констанс, лукаво улыбаясь. Впрочем, она тут же опомнилась: – Мне бы очень хотелось, чтобы дом этот снова наполнился смехом и весельем – ради Пинки и твоей матери, Вир! Но использовать для этого деньги, полученные от торговли опиумом... Все-таки это нехорошо.

– Люди, страдающие от болей, которые только опиум и может облегчить, вряд ли согласятся с тобой, – заметил Вир без обычной насмешливости. Ей-богу, он исправляется просто на глазах! – Но если это так тебя беспокоит, дитя, можно пустить выручку на другие цели. На благотворительность, например.

– На благотворительность, – повторила Констанс, глядя на него глазами, которые мерцали в свете свечей. – Думаю, это прекрасная идея. А дом может и подождать.

Вир при виде ее ослепительной улыбки еще раз возблагодарил судьбу за то, что она послала ему эту рыжеволосую женщину. Она и не подозревала, как хороша была сейчас. Дух захватывало! И она пробудила его сердце, а он ведь уже перестал верить, что такое возможно. С Констанс так легко было представить, что вот придет конец темному и горькому отмщению, и он возродится к жизни, какую вел прежде, без одиночества и тяжелых мыслей, без тайной работы ради цели, которая все время маячит впереди.

С милой и великодушной Констанс так легко было представить такое будущее, которое он когда-то в юности считал принадлежащим ему по праву, а потом – навеки отнятым у него.

Как бы повеселился герцог, знай он, какие мысли мелькают сейчас в голове у его внука. Впрочем, Албемарл вообще имел свойство проникать в суть вещей. А сам Вир просто становится сентиментальным, надо думать, под влиянием новоиспеченной маркизы.

И тут он без дальнейших размышлений схватил жену в объятия, перекатился на бок и, опершись локтем о подушку, склонился над ней.

Констанс, почувствовавшая всю силу его тела, замерла и посмотрела ему в глаза.

– Ты можешь обставлять Вир-Хаус заново или не обставлять и вообще делать что угодно, дитя, – прошептал он, целуя ее в шею. – Чтобы дом снова ожил, нужно только одно – ты сама.

Констанс, лишившаяся дара речи при этом неожиданном заявлении Вира, вдруг почувствовала сладостную боль в груди. Ведь он признал, что она необходима ему? И потом, как жарко горят у него глаза. И как его руки ласкают ее, вновь пробуждая в ней опьяняющую страстность. Уж в одном можно было не сомневаться – он желал ее, яростно, сильно.

Она потянулась навстречу ему. И уже после того, как он овладел ею и довел их обоих до экстаза и они, довольные, устроились в объятиях друг друга, ей пришло в голову, что никогда еще ни одно человеческое существо не было ей так близко, как Вир сейчас.

Дни, последовавшие за этой первой ночью в доме Вира, оказались для Констанс заполненными хлопотами: надо было приготовить и себя, и дом к началу сезона. Если она не сидела с декораторами, малярами и обойщиками, то была занята с модистками – ведь она должна была завести новый гардероб, соответствующий ее новому положению. Также необходимо было нанять прислугу: все предыдущие годы, когда с деньгами у Вира было худо, дом обслуживало всего несколько человек.

Третий этаж целиком, так же как и помещения для прислуги, требовал серьезного ремонта. Новые обои, ковры, занавеси, даже новое постельное белье необходимо было приобрести для комнат, которые пустовали после смерти родителей Вира. К счастью, кухни были переоборудованы как раз перед тем злосчастным рейсом «Ласточки». Анри Батист, французский повар, недавно нанятый Виром, был вполне доволен своими новыми владениями, а когда он получил в подчинение двух горничных, помощника и двух судомоек, обрадовался еще больше.

Появление мистера Джона Уилкерса, занявшего должность дворецкого, стало поворотным пунктом в жизни дома, который пребывал в состоянии хаоса почти две недели. Волшебным образом порядок был восстановлен. Рабочие теперь шли за указаниями к Уилкерсу. Наем прислуги и распределение обязанностей новый дворецкий также взял в свои опытные руки. У Констанс внезапно оказалось очень много свободного времени, и сразу же возник вопрос: где пропадает Вир целыми днями, а иногда и до глубокой ночи?

Ей даже пришло в голову: гораздо лучше, когда задумываться особенно некогда. Только с появлением Уилкерса, умевшего творить чудеса, она заметила, что у Вира снова появились тайны. Черт!

А она-то думала, что после той первой их ночи в доме со всем этим покончено. Кроме того, перемена, происшедшая в их отношениях, была столь трудноопределима, что Констанс даже не могла найти, в чем, собственно, упрекнуть Вира. Когда он был с ней, он был внимателен, как прежде, и, казалось, с искренним интересом выслушивал ее болтовню о доме, о слугах и о мелких хозяйственных кризисах. Сначала она только радовалась, что он готов слушать ее и даже смеется ее рассказам о домашних перипетиях. Но теперь начала подозревать, что он просто радовался тому, что у нее есть занятие, которое не оставляет ей времени толком расспросить о его делах.

Да и как было расспросить? Он стал таким уклончивым и уходил от ответов на вопросы о том, как он провел день, или кого видел, или куда ходил, с ловкостью опытного фехтовальщика – ведь он и был опытным фехтовальщиком! Нехорошо было с его стороны так поступать с ней.

Не улучшало ситуацию и то, что после публикации объявления об их браке визитеры стали заходить едва ли не каждый день. Хотя тетя Софи и говорила ей, что в ее положении вполне допустимо просто снять дверной молоток, а Уилкерсу приказать, чтоб он говорил посетителям, что хозяйки нет дома и не будет, пока дом не будет приведен в пристойный вид, Констанс, которая трепетно относилась к своему новому положению, решила, что поступить по совету тетки будет не слишком красиво. И она теперь принимала визитеров, а, следовательно, вынуждена была выслушивать неискренние поздравления и бесконечные сплетни.

Очень скоро Констанс поняла, что, в то время как некоторые считают ее хитрой девицей, окрутившей герцогского наследника, большинство полагают, что она оказалась глупой жертвой своей страсти. Вир, женившийся на ней, чтобы насолить Блейдсдейлу, ясное дело, скоро соскучится в брачной постели и станет искать утешения в других местах. Черного кобеля не отмоешь добела – вот что думали в свете.

Право, следовало ей прислушаться к совету тети Софи. Раз открыв двери своего дома насмешникам с моноклями и сплетницам в чепцах, она уже не могла теперь закрыть их. Поступить так значило бы признать, что она верит этим дурацким слухам. Кроме того, ни за что она не проявит малодушия перед лицом кучки болтливых дур! Это не в ее характере.

Однако, хотя она упорно делала вид, что насмешки не задевают ее, мысль, что в домыслах светских кумушек есть доля правды, не давала ей покоя. Мысль эта точила ее как червь, и она наконец начала всерьез задаваться вопросом, не завел ли Вир себе любовницу. Да, их брак заключен был как фиктивный, и Вир имел полное право развлекаться где хочет, да и сама она говорила, что если ему вздумается и дальше иметь содержанок, то она воспримет это совершенно спокойно, – но от таких рассуждений становилось только хуже. Увы, дело было в том, что она позволила себе поверить, что он способен полюбить ее – когда-нибудь. Хуже того, она почти убедила себя, что он действительно относится к ней куда нежнее, чем она смела надеяться.

Но с другой стороны, было же бесконечное чудо его объятий!

Каждую ночь, не пропустив ни одной, он приходил к ней, иногда – чтобы любить ее с почти жадной настойчивостью, иногда – с медлительной нежностью, от которой у нее все внутри начинало дрожать. Как же она любила его! А иногда он приходил просто для того, чтобы обнимать ее.

Именно в такие моменты, как это ни странно, она чувствовала, что по-настоящему близка ему. Они лежали вдвоем в темноте, которую рассеивал только красноватый свет углей в камине, и, само собой, разговаривали. Именно так она впервые услышала историю рыжеволосой авантюристки Женевьевы Хейден, которая похитила обручальное кольцо Албемарлов, а вместе с ним сердце Эдмунда Рошеля, герцога Албемарла. Не менее увлекательным, впрочем, оказался и рассказ о видении, которое посетило Эльфриду Рошель, когда она вглядывалась в магический кристалл, в результате чего она и пустилась завоевывать расположение астрологически предопределенного ей супруга, ни о чем не подозревавшего графа Шилдса.

Да, семью, в которую вошла Констанс, трудно было назвать обыкновенной. Но это была семья Вира, и, хотя он описывал своих родственников с неизменной иронией, все же Констанс поняла, как много они значат для ее мужа. Особенно герцог. Герцог сыграл важную роль в жизни всех членов семьи, но в особенности Вира.

Констанс вообще начала подозревать, что именно Албемарл, хотя и сам скорбел по погибшему сыну, удержал юного Вира от незамедлительного отмщения людям, которых юноша считал врагами своего отца, а следовательно, и собственными врагами. И, несомненно, именно Албемарл воспитал во внуке чувство гордости за свою семью и внушил ему представления о том, что такое быть мужчиной и джентльменом, связанным законами чести. Интересно, подумалось ей, как-то герцог отреагирует на сообщение о женитьбе Вира? И на ком? На падчерице Блейдсдейла!

В животе у нее от этой мысли сразу похолодело. Вряд ли можно было рассчитывать, что старый герцог такой брак одобрит. Более того, старик вполне может решить, что с ее стороны это был расчетливый ход, и что она просто хотела подцепить герцогского наследника. Ведь в свете все так о ней и говорили. И что касается расчета – это не так уж далеко от правды. Последняя мысль ее особенно тревожила. А хуже всего, что Албемарл может подумать, что она устроила этот брак ради Блейдсдейла, его заклятого врага. Право, в какую ловушку она загнала сама себя!

Менее всего ей хотелось стать причиной раздора между Виром и его дедом. Она ведь хорошо помнила, как такое произошло с ее матерью. Регина очень переживала отчуждение своей семьи, и Вир будет переживать, если дойдет до этого. И кончится все тем, что он возненавидит ее, Констанс. Он, конечно, ни слова ей не скажет, но будет все время испытывать эту ненависть. Может, он уже сейчас жалеет, что поспешил жениться на ней. Ведь он так до сих пор и не уведомил деда о своем браке. И он скрывает что-то от нее, в этом она была уверена.

Впрочем, она ведь тоже кое-что скрывала от него, напомнила себе Констанс и разгладила голубой шелк платья на животе. Эту тайну она хранила вот уже две недели, пока хранила, потому что боялась ошибиться – ведь вся судьба ее зависела от этого. И все же она была уверена, что внутри ее растет новый наследник Албемарлов.

Вот в этом-то и была суть проблемы, подумала она, отворачиваясь от зеркала в золоченой раме и набрасывая на плечи ротонду. Потому что если она беременна, то тогда получается, что она действительно подцепила Вира и женила его на себе. Какая же она была дурочка, когда думала, что если отношения их сложатся не так, как она надеялась, то у нее хватит самообладания дать ему свободу. Просто смешно, что такие сложности возникают между людьми, вступившими в брак по расчету, заключила Констанс и, взяв свой ридикюль, вышла из спальни и направилась вниз.

У крыльца ждала карета. Софи еще вчера пригласила ее отправиться вместе на Бонд-стрит и пройтись по модным лавкам, а ей так надоело сидеть в четырех стенах наедине со своими мыслями, и к тому же она была в некотором смятении, потому и приняла приглашение. И не важно, что Вир отнюдь не одобрил бы эту прогулку, – она просто не стала ему говорить, и все. Она ведь возьмет с собой мистера Финни, в конце концов. Мистера Финни, в прошлом боксера, нанял для нее сам Вир, дабы он сопровождал ее повсюду, и вряд ли кто-нибудь посмеет приблизиться к Констанс, когда мистер Финни рядом. И на козлах будет Уилл Траск, не говоря уж о том, что в кармане ее платья лежит маленький пистолет полковника Ингрэма.

Увидев Уилкерса, поджидавшего ее в дверях, она невольно выпрямила плечи и сказала даже с некоторым вызовом:

– Уилкерс, я еду в город, пройтись вместе с миссис Ингрэм по магазинам на Бонд-стрит, а потом, вероятно, мы где-нибудь с тетей пообедаем. Если его светлость станет спрашивать, где я, скажите ему, что я вернусь не позже одиннадцати.

– Хорошо, миледи, – ответил дворецкий, открывая перед ней двери и замирая радом в почтительной позе. – Э-э, прошу прощения, миледи, – добавил он, подбирая слова. – Драпировщикам сказать, чтобы явились завтра?

Констанс, которой в столь деликатной форме напомнили, что сегодня днем она должна была выбирать ткань для штор в парадной столовой, а не ездить на прогулку, подавила желание топнуть ногой и дать волю своему раздражению. Вместо этого она сокрушенно улыбнулась.

– Господи! Вы правы, Уилкерс, – признала она с обезоруживающей откровенностью. – Я совершенно забыла про драпировщиков. Пожалуйста, скажите мистеру Ходжесу, что я решила выбрать ткань с цветочным орнаментом. А то что же ему ездить в такую даль еще раз.

– Как прикажете, миледи, – ответил Уилкерс, ничем не выказав, как поразило его это приказание владетельной хозяйки. Не так-то часто аристократы снисходят до того, чтобы беспокоиться о неудобствах, которые они доставляют простым торговцам. Но ее светлость маркиза, видно, была из другого теста. Впрочем, Уилкерс и раньше об этом догадывался. Ее светлость маркиза была леди в высшем смысле этого слова.

Констанс, и не подозревавшая, что покорила сердце собственного дворецкого, опустила свою ручку на огромную лапу мистера Финни, громадного неуклюжего детины со сломанным носом и оттопыренными ушами. Гадая про себя, где ее муж мог познакомиться с бывшим боксером, она позволила гиганту подсадить себя в карету, поблагодарила его и принялась устраиваться на подушках сиденья. Несмотря на его малорасполагающую внешность, Финни, как подозревала Констанс, был на самом деле добрая душа и в кулачные бойцы попал случайно, просто из-за своих размеров.

Занятая размышлениями о том, какова же была прошлая жизнь мистера Финни и какую роль сыграл в ней Вир, она не обратила внимания на запряженную парой двуколку, которая стояла перед одним из соседних домов и тронулась с места вслед за их каретой. Не заметила она и худенькой фигурки, выскользнувшей из ее собственного дома через конюшни. Фигурка сразу остановила наемную карету и уехала в противоположном направлении.

– Констанс, ты устраиваешь бурю в стакане воды, – заявила ее тетка некоторое время спустя, когда карета уже свернула на Бонд-стрит и остановилась перед шляпным магазином мадам Лаверн. – Полагаю, у всех молодоженов бывают подобные недоразумения. Я сама была настолько глупа, что в какой-то момент решила, что наш брак наскучил полковнику. И все потому, что он все время выдумывал несусветные предлоги, чтобы выйти из дома, и в самые неожиданные часы! Можешь представить себе мое состояние, когда я наконец прямо спросила его об этих отлучках и он объяснил, что просто боится курить сигары в моем доме. В моем доме, Констанс! Как будто это не наш дом и он не имеет права делать в нем все, что ему заблагорассудится! Теперь у него отдельный кабинет, в котором он может с удобствами курить свои гнусные сигары.

– Боюсь, что с Виром дело совсем не в сигарах, Софи, – заметила Констанс, все же улыбаясь теткиной истории. – Если б в сигарах!

– А откуда тебе знать, если ты его не спрашивала? – не отступала Софи, уверенная в своей правоте как замужняя женщина с большим опытом. – Ты должна просто поговорить с Виром, дорогая. Расскажи ему про все те гадости, которые рассказывают о тебе сплетники. Потом спроси, не скрывает ли он что-то от тебя. Покажи ему, что ты обеспокоена. Ты скоро обнаружишь, что это лучший способ утрясти такого рода проблемы. Мы с полковником всегда все обсуждаем.

– Да, но ты не соблазнила полковника и не вынудила его жениться на тебе, Софи, – возразила Констанс, рассеянно теребя шнурок своего ридикюля.

– И ты никого не вынуждала жениться на тебе! – воскликнула Софи, начинавшая уже терять терпение. – Яснее ясного, что твой Вир любит тебя, Констанс. И не надо говорить мне, что он женился на тебе и теперь печется о твоей безопасности лишь из-за какого-то дурацкого кодекса чести. Перестань делать из него святого. Он маркиз де Вир, человек из крови и плоти, даже излишне земной, насколько можно судить по слухам.

Констанс, которой нечего было возразить на последнее утверждение – слишком хорошо она знала, что это правда, – все же никак не могла убедить себя, что поступки ее мужа мотивировались любовью к ней. Софи не знала его так хорошо, как она сама. А Констанс не сомневалась, что Вир вполне был способен совершить все, что совершил, из соображений чести. Это-то и делало его таким необычным человеком.

– Не сомневаюсь, что ты права, дражайшая моя тетя, – сказала она тем не менее. – Прости меня. Я не должна была вываливать на тебя все эти мои дурацкие опасения. Прошу тебя, забудь все, о чем мы с тобой говорили.

– Вот теперь ты и в самом деле говоришь глупости, – рассердилась Софи. Мистер Финни помог ей выбраться из кареты, и она поджидала Констанс, стоя на тротуаре. – Я бы страшно огорчилась, если б ты не сочла нужным довериться мне. В конце концов, в какой-то степени ты заменяешь мне собственного ребенка.

Софи сказала это просто для того, чтобы утешить Констанс. Но к ее удивлению, на глаза молодой женщины навернулись слезы.

– Ты не представляешь, как много ты для меня значишь, дорогая моя тетя, – сказала Констанс, поспешно отворачиваясь. – Я всю жизнь буду тебе благодарна за то, что ты взяла меня после смерти мамы...

– Констанс, Бога ради! – воскликнула Софи и потянула племянницу в шляпный магазин, подальше от любопытных глаз. – Ну что с тобой такое? Сколько лет я знаю тебя, и ни разу еще не видела в таком состоянии.

– Глупо, да? – Констанс шмыгнула носом и неуверенно засмеялась. – Сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, это простуда начинается. Не беспокойся, все будет хорошо. Полагаю, шляпка и пара туфель окажутся для меня сейчас самым лучшим лекарством.

А так как прямо перед дамами была выставлена прелестнейшая соломенная шляпка, отделанная зелеными лентами и украшенная страусовым пером, выкрашенным в цвет отделки, то лекарство было опробовано незамедлительно. Собственно говоря, когда дамы вышли наконец из магазина чрезвычайно довольной мадам Лаверн, они уносили с собой две шляпы, три пары туфель и синий, шитый бисером ридикюль под цвет одной пары туфель. И это был еще не конец! Им предстояло зайти в магазин мистера Закери Седжуика, чтобы посмотреть ленты и, главное, совершенно замечательные гребни для волос.

Вопрос, что предпочтительнее – гребни, украшенные перегородчатой эмалью «клуазонэ», или же с жемчугом, – настолько поглотил обеих дам, что они даже не заметили, когда дверь открылась, и в магазин вошел человек, облаченный в теплый плащ с несколькими пелеринами и касторовую шляпу с загнутыми полями, из-под которых недобро сверкнули пронзительные глаза.

– Я, право, не могу выбрать, – объявила Софи. – Жемчужный гребень дивно подойдет к моему платью слоновой кости с вышивкой жемчугом и перламутровыми пуговицами. С другой стороны, эмалевый гребень – это как раз то, что нужно для моего нового испанского платья с валансьенскими кружевами.

– Ну, так значит, нужно купить и тот и другой, – рассудила Констанс. – Из слоновой кости ты купишь себе сама, а второй подарю тебе я. Тогда мне не слишком совестно будет иногда просить у тебе один из гребней поносить.

– Нет, я не позволю тебе ничего мне дарить, – сказала Софи, со вздохом откладывая эмалевый гребень. – Я прекрасно знаю, что ты никогда их поносить не попросишь и совестно будет мне.

– Вот и пусть тебе будет совестно, а не мне, – засмеялась Констанс и стала открывать свой ридикюль. Она обернулась, намереваясь узнать цену у хозяина лавки, и тут оказалось, что за ней стоит нечто довольно крупное, облаченное в отличное черное сукно.

– Прошу прощения, – воскликнула Констанс, поднимая глаза. – Я просто... – Она смолкла, и в животе у нее похолодело от ужаса.

– ...покупаю гребень для тетеньки, – договорил за нее мужской голос, от звука которого Констанс бросило в дрожь. – Великолепный выбор, кстати сказать. Только позволь, я заплачу. Я ведь даже не поблагодарил вас, Софи, за то, что вы развлекаете мою жену.

– Но вы же знаете, что мне это только приятно, – ответила Софи. – Я всегда рада видеть Констанс.

– Вир! – воскликнула Констанс, которая несколько пришла в себя и снова обрела дар речи. – Откуда ты взялся?

– Если смотреть на это в широком смысле, то из южной части Девоншира, – ответил его светлость, забирая гребень из безвольной руки Констанс и принимаясь отсчитывать монеты хозяину за обе безделушки. – А если конкретнее, то с аукциона лошадей «Таттерсоллз», где как раз находился в процессе приобретения прекрасного коня, процессе, который был грубейшим образом прерван появлением посыльного от Уилкерса с сообщением, что ее светлость маркиза ослушалась моих приказаний.

– Какая наглая ложь! – недовольно сказала Констанс. – Никогда бы Уилкерс не опустился до того, чтобы писать обо мне такое.

– Верно, – признал Вир, следуя за дамами к выходу из лавки. – Но он действительно послал ко мне человека с сообщением. Наверное, юный Томпкинс немного переврал его слова, но, согласись, суть он передал верно. Ведь, в конце концов, ты здесь.

– А почему бы мне не быть здесь? – сердито отозвалась Констанс и сверкнула глазами. – Я не могу всю жизнь сидеть в четырех стенах, Вир. И ты сам это прекрасно понимаешь. Не беспокойся, я приняла все меры предосторожности, даже взяла с собой мистера Финни. И еще на всякий случай у меня с собой пистолет, – сообщила она, вытаскивая пистолет из кармана и показывая его мужу. – Тебе прекрасно известно, что пистолетом я пользоваться умею.

– Констанс! – ахнула тетя Софи в ужасе от того, что ее племянница расхаживает по городу с заряженным пистолетом в кармане юбки. – Умоляю тебя, осторожнее! Ты так можешь кого-нибудь застрелить!

И едва эти слова сорвались с уст тетушки Констанс, как оглушительно грохнул выстрел.

Софи взвизгнула. Вир схватился за руку, покачнулся. Констанс же, обернувшись, подняла пистолет и выстрелила.