Это была не та посеребренная шпага, которую он приобрел в Портсмуте в день, когда был произведен в чин и получил под свою команду корабль, – шпага, острие которой устремлено было на него во время вынесения приговора военно-полевого суда. Ту он сломал и выбросил за борт. А эту шпагу подарил ему Вир, «в ознаменование нового начала», как он сам выразился. Это был прекрасный клинок, идеально отбалансированный и, казалось, созданный специально ему по руке. Думая о том, что очень скоро, возможно, придется испытать крепость этого клинка, Рот поднял его над головой.

Вир, наведя подзорную трубу на шканцы противника, без труда обнаружил фигуру капитана. Толстоногий, толсторукий, могучего сложения, с грудью колесом, с подзорной трубой, прижатой к глазу, Проповедник стоял и, в свою очередь, рассматривал его.

Ах черт, подумал Вир, и губы его мрачно сжались. Похоже, он неверно оценил своего противника. Или же рассказы об атамане контрабандистов слишком его романтизировали. Проповедник, кажется, не проявлял желания избежать кровопролития, напротив, имел вид человека, который готовится ввязаться в бой. Легко можно было представить себе, какая суета сейчас царит на пушечной палубе «Сокола», где матросы поспешно откатывают назад пушки, установленные по левому борту, перетаскивают их на правый. Вот уже шероховатое рыло пушки высунулось из одного порта, из второго... Команда «Сокола» отчаянно спешила приготовиться к встрече с «Ласточкой», идущей прямо на них.

У Вира появилось сильное подозрение, что он обрек Рота и остальных на верную смерть. Но не успел он это подумать, как подзорная труба капитана пиратского судна переместилась чуть-чуть и замерла, направленная теперь на некий новый объект.

– По моему сигналу, ребята! Цельтесь повыше! – закричал Рот, когда между сходящимися судами оставалось всего два кабельтовых.

Шпага Рота дрогнула, готовясь опуститься. «Спокойно, – подумал он, не сводя глаз со стремительно надвигающегося прямо на них бушприта «Сокола». – Спокойно. Ну а вот теперь...»

– Постой! – Рука Вира вцепилась в его локоть. – Смотри! Они сигналят.

– «Отступаю! Выхожу из боя!»

– Ад и преисподняя! – проворчал Рот, засовывая свою шпагу в ножны. – А любит этот Проповедник подпустить драматизма. Дотянул до последнего момента. Еще чуть-чуть, и было бы поздно. И я мог бы поклясться, что он твердо решил потопить нас. Что, черт возьми, заставило его передумать?

– Он что-то увидел, – проговорил Вир, повернулся посмотреть, что там у него за спиной, да так и замер. – Похоже, наш Проповедник истинный джентльмен, – заметил он мрачно, не сводя глаз с тоненькой фигурки, стоявшей на планшире, где ей решительно нечего было делать. – И стрелять в женщин ему отвратительно.

– Ну, в таком случае он парень что надо, милорд, – ухмыльнулся Рот.

А леди Вир, заметившая, что две пары мужских глаз устремлены на нее, повернулась и сбежала вниз по трапу.

– Моряки – народ суеверный, – заметил Вир серьезно, когда они, много позже, сидели в своей каюте. – Когда ты появилась на палубе в этом наряде, словно призрак моей матери, убийство которой совершилось десять лет назад на глазах у Проповедника, то он, верно, решил, что гнев Господень настиг его.

– Можно сказать, что ваше появление решило все, миледи, – добавил Рот, стоявший поодаль, упираясь широким плечом в переборку. – До того он был совершенно уверен, что и переданная ему просьба о встрече, и внезапное появление «Ласточки» у побережья означают только одно: что его хотят заманить в ловушку. Он собирался расстрелять нас и потопить, потому что боялся преследований человека, который, по его убеждению, как никто, желает его смерти.

– Да, наверное, вы правы, Калеб, – проговорила Констанс, которая совсем недавно хозяйкой сидела во главе стола, принимая Яго Грина как почетного гостя. – Наверное, это тяжким бременем лежало у него на совести – то, что он был принужден присутствовать при таком страшном преступлении, будучи не в силах помешать убийцам. Во все время трапезы он глаз с меня не сводил. Впрочем, как знать, может, столь пристальный интерес нашего гостя вызвало вот это? – И она коснулась бриллиантов на своей шее. – Ведь он продолжает проказничать в духе своего прежнего хозяина, этого самого Джона Катлера, совершавшего налеты и на английское, и на французское побережье. И своих сомнительных проделок с контрабандой он не оставил.

– Да наверняка и пиратствует понемножку. – Вир, до того смотревший в окно каюты на залитое лунным светом море, почти, успокоившееся после недавнего шторма, повернулся к ним. – Проповедник отнюдь не святой. Осмелюсь, однако, предположить, что к этому колье он ни за что бы не прикоснулся, даже если б ты сама предложила ему взять его, даже если б камни в нем были настоящие, а не стекляшки. Потому что когда он в последний раз видел настоящее колье, оно украшало шею моей матери – до того, как Катлер сорвал с нее эти драгоценности.

– О Господи, – выдохнула Констанс, и лицо ее побледнело. Так значит, Вир рассчитывал, что она обнаружит эти украшения. Боже, он хотел их увидеть на дочери Блейдсдейла! Она торопливо расстегнула колье и протянула его Виру, пытливо вглядываясь в его лицо. – Так это ты положил драгоценности в мой сундук, Вир. Но зачем? Чего ты хотел этим добиться?

– Очевидно, именно того, чего и добился, – ответил Вир, принимая у нее колье и небрежно бросая его на стол. – Хотя если честно, то я не собирался просить тебя надевать их ради Проповедника. – Невеселая улыбка скользнула по его губам, когда он увидел глаза Констанс. – Но волею случая ты принарядилась как нельзя лучше для своей роли. Ведь само твое явление на палубе заставило Грина подтвердить то, что мы знали, но не наверное. Отнюдь не кораблекрушение привело к смерти моих родителей. Я навсегда в долгу перед тобой за это, моя прекрасная Констанс. Сердце в груди Констанс подпрыгнуло, и она посмотрела на Вира долгим вопросительным взглядом. «А ведь он сказал это серьезно, – подумала она. – Тут не может быть ошибки». И в одно мгновение обида ее прошла.

– Жаль, конечно, что Грин не смог нам сообщить, кто же навел Катлера на добычу, – задумчиво проговорил Рот, о котором Вир и Констанс почти забыли. – Ведь он ни разу не упомянул ни Блейдсдейла, ни Лэндфорда.

– Да, и золото! – вспомнила Констанс. – Если этот набожный пират говорил правду, то никакого золота они на борту яхты тогда не обнаружили.

– Ну как они могли его обнаружить? – отозвался Вир. – Золото по-прежнему оставалось во Франции, там, где мой дед, граф де Моро, спрятал его.

– Во Франции? Вир, но как ты можешь быть в этом уверен? – пожелала узнать Констанс, сразу выпрямившаяся в своем голубом бархатном кресле.

– Отчего ж мне не быть уверенным? – ответил Вир, присаживаясь на край стола и вытягивая ноги вперед. – Оно было там, на кладбище Мезон-Бельфлер, пока мы с Ротом не выкопали его три месяца назад.

Констанс в изумлении переводила взгляд с одного мужчины на другого.

– Так золото у тебя, и Блейдсдейл, опустившись до пиратства, не извлек из этого никакой выгоды? – спросила она наконец.

– Он не стал ни на грош богаче, – отозвался Вир с какой-то леденящей душу отрешенностью. – Совершенно очевидно, что Катлер напал на яхту прежде, чем она добралась до места своего назначения в Нормандии. Впрочем, не будет чрезмерной смелостью предположить, что для Блейдсдейла главным было не золото. Оно служило приманкой для Катлера, который должен был избавить его от маркиза де Вира, да так, чтобы все было шито-крыто. Так что Блейдсдейл как раз получил то, что хотел.

– Выходит, мы ничуть не продвинулись вперед, – заметила Констанс, думая, что так и не знает, почему же Вир женился на ней. Уж верно не из-за ее состояния! – У нас по-прежнему нет ни одного доказательства, свидетельствующего о том, что граф был причастен к убийству.

– Ее светлость права, милорд, – сказал вдруг Рот со странным блеском в глазах. – Но вот только одно. Так, случилось, что я как-то раз своими глазами видел колье леди Вир, вернее, видел подлинное колье, и при весьма странных обстоятельствах.

У Вира холодок пробежал по спине.

– Я весь внимание, мой друг. Так при каких обстоятельствах ты его видел?

Рот, которому явно не слишком хотелось рассказывать эту историю, замялся.

– Я думаю, милорд, – сказал он, значительно посмотрев в глаза Виру, – лучше будет, если мы отложим этот разговор до более благоприятного момента.

– Вы имеете в виду, когда меня не будет рядом? – воскликнула Констанс с негодованием. – Да как вы смеете, Калеб Рот! Я вам не какое-нибудь тепличное растение, которое надо нежить и лелеять! Я не позволю исключать меня из разговора только потому, что я женщина.

– Думаю, ты должен рассказать нам все сейчас, – сказал Вир сухо. – Слишком много ты успел уже сказать, чтобы теперь идти на попятный.

– Ну, если вы настаиваете, милорд... – с неохотой согласился Рот, косясь на Констанс. – Только не говорите потом, что я вас не предупреждал.

– Можете быть уверены, Калеб, что я никогда не стану вести себя настолько по-детски, – парировала Констанс, глаза которой так и сверкали. – А теперь прошу вас, выкладывайте свою историю.

– Полагаю, мне следует начать с самого начала, – заговорил Рот, устремляя взгляд в окно каюты. – Все это произошло более года назад, еще до заключения мира. «Аврора» получила приказ нести службу во флотилии, которая блокировала противника в Бискайском заливе. В мои обязанности входило – когда меня не отправляли с депешей, разумеется, – крейсировать вдоль побережья Франции с целью обнаружения французского флота, который, по слухам, собирали для вторжения в Англию. Именно в это время Лэндфорда прислали на смену адмиралу сэру Маркусу Льюэлину, который слег с лихорадкой, и «Аврора» оказалась под его командой. Похоже, «Аврора» особенно ему приглянулась. Собственно говоря, скоро выяснилось, что более всего адмиралу Лэндфорду нравилось использовать это судно в качестве прогулочной яхты для собственного развлечения.

– Калеб, неужели вы хотите сказать, что сэр Оливер принимал женщин на борту этого судна, быть может, в этой самой каюте? – воскликнула Констанс, ушам своим не веря.

– Нет, не совсем, – ответил Рот, и его загорелое лицо стало кирпично-красным. – Впрочем, именно в этой каюте я и увидел проклятое колье. Я пришел, чтобы доложить, что замечены три французских военных корабля. Сэр Оливер находился за перегородкой, в спальном отделении каюты, а колье лежало вот здесь, на столе.

– Наверняка адмирал был очень доволен, что его отвлекли от его развлечений ввиду появления французского флота на горизонте? – сухо поинтересовался Вир, устремив на Рота холодный, пристальный взгляд.

– Он приказал, чтобы его флаг немедленно был перенесен на «Нептун», трехпалубное судно, имеющее восемьдесят одну пушку, – ответил Рот с циничной усмешкой. – И когда адмирал уже готовился перейти на другое судно, он вручил мне письменный приказ не выпускать из виду противника, пока эскадра не будет собрана и не начнет преследование. – Голос Рота был полон горькой иронии. – Письменный приказ, – повторил он, словно не в силах расстаться с этой мыслью.

– Только шторм рассеял эскадру, и ни о каком преследовании речи уже не было, – подал голос маркиз, – а ты с приказом на руках остался один в виду французских кораблей.

У Рота задергалась щека.

– Мы преследовали французов, пока не потеряли их, – сказал он. Казалось, он был далеко, там, куда унесли его воспоминания о яростном шторме и о том, как маленькое курьерское судно упорно старалось не потерять из виду грозные военные корабли, одновременно оставаясь вне досягаемости для их орудий. А потом – потом французы просто исчезли под покровом темноты. – На следующее утро мы поплыли вдоль побережья и наконец нашли их в небольшой бухте с очень узкой горловиной, где они пережидали шторм.

– И ты повернул назад и отправился на поиски эскадры, по обнаружении которой незамедлительно был отправлен под арест за то, что не вступил в бой с противником.

– Я затопил бы свой корабль в этой проклятой горловине, если б в том была необходимость! – воскликнул Рот. Глаза его потемнели и были полны муки, лицо окаменело. – Но французские корабли были потеряны для нас. Лэндфорд же обвинил меня в том, что я умышленно нарушил приказ.

– Не может быть! – возмущенно воскликнула Констанс.

– Чего же еще было ждать? Он подставил Калеба намеренно, хотел, чтобы он был опозорен, уж если французы не потопили его, – заметил Вир бесстрастно. – Еще бы ему было не хотеть этого, когда Рот увидел то, чего ему видеть никак не полагалось.

– О Боже, – выдохнула Констанс, и глаза ее широко раскрылись. Наконец она начала понимать, что к чему. – Колье!

– Так вот в чем было дело, – проговорил Рот, лицо которого тоже выразило внезапное и мрачное понимание. – Но ведь я и не обратил внимания на это колье. Ну откуда мне было знать тогда, что оно означало?

– Лэндфорд не хотел рисковать, он решил погубить Калеба просто на всякий случай, – предположила Констанс.

– И заодно всех остальных, кто мог увидеть это колье и впоследствии понять всю важность этого факта, – пояснил Вир. – Осмелюсь предположить, что сэр Оливер был в немалом замешательстве, когда твой корабль вернулся. У тебя репутация человека отважного, вот он и рассчитывал, что твоя отвага тебя погубит.

– Несомненно, я бы оправдал ожидания достойного адмирала, – лицо Рота исказила гримаса, – если б не решил тогда, что информация, которую я раздобыл, гораздо важнее моей личной славы. Видите ли, следовать за французами в саму бухту нам было нельзя – никогда бы мы не смогли вывести наш корабль обратно, – а вот высадить на берег небольшой отряд и посмотреть, что там затевает противник, было очень даже можно. Я так и поступил, И мы обнаружили в этой бухте «флотиллу Наполеона» – флотилию небольших судов, которые предполагалось использовать для вторжения в Англию. Ей-богу, там этих суденышек были сотни!

– Какое счастье, что вы раздобыли такое верное средство поставить на место сэра Оливера! – воскликнула Констанс с немалым удовлетворением. – Воображаю, с какой скоростью в адмиралтействе отклонили его смехотворные обвинения!

– Все произошло не совсем так, – заметил Вир, причем в голосе его прозвучал лишь намек на иронию. – Собственно говоря, Калеба признали виновным и выгнали из флота.

– Ты это серьезно, Вир? – Констанс была просто ошарашена. – Но все же должны были быть в полном восторге, что нашлась эта самая «флотилла», которую искали бог знает сколько!

– В адмиралтействе, несомненно, обрадовались бы моему известию, если бы как раз в этот момент не был заключен Амьенский мир, миледи, – пояснил Рот, улыбнувшийся при виде горячности, с которой она его защищала. – Но даже и так мне не стали бы выносить обвинительный приговор, если бы мой собственный второй помощник не подтвердил на суде голословных утверждений Лэндфорда. Он обвинил меня в трусости, проявленной перед лицом врага.

– И тем самым наверняка спас собственную карьеру, а может, даже и жизнь, – непререкаемым тоном заявил Вир. А затем, не сводя взгляда с лица Рота, добавил мягко: – Ведь это твоего второго помощника Лэндфорд главным образом стремился уничтожить, не так ли?

Рот чуть покраснел. Затем лицо его застыло.

– Теперь это не имеет значения, – тихо сказал он. – Мой бывший второй помощник теперь вне досягаемости для Лэндфорда. Он умер шесть месяцев назад, от своей руки. Полагаю, он был не первой и не последней жертвой Лэндфорда. Господи! Ему было всего девятнадцать, когда он умер.

– Он был совсем мальчиком, – почти слово в слово повторила Констанс, но довольно много времени спустя, когда, счастливая и удовлетворенная, лежала в объятиях Вира. – Конечно, он боялся такого человека, как Лэндфорд. Лэндфорд был его адмиралом, и он приказал ему солгать. Но убить себя! Право, Вир, мне иногда кажется, что мы слишком многого требуем от молодых людей, которых посылаем сражаться. Осмелюсь предположить, что этот лейтенант проявил достаточно храбрости, когда сражался с французами. Но когда его поставили перед выбором: ослушаться вышестоящего офицера, да еще такого высокого ранга, или погрешить против истины, – очевидно, он просто не выдержал.

– Очевидно, – эхом отозвался Вир, поглаживая шелковистое бедро супруги. Менее всего ему в данный момент хотелось обсуждать проблемы бывшего второго помощника Рота, покойного к тому же. Вообще с того момента, как Рот удалился, дабы заняться своими обязанностями капитана, Вир желал только одного: изгнать из своего сознания образы, которые так и роились после ошеломительных открытий сегодняшнего дня.

Это оказалось труднее, чем он предполагал, – услышать наконец правду из уст свидетеля, присутствовавшего при убийстве его родителей. Он сделался просто болен от кровавых подробностей. С того самого момента, как Катлер вывел из строя яхту и поднялся на ее борт, ясно было, что он не оставит в живых никого. То, что обещанного золота на яхте не оказалось, только разожгло кровожадность пирата. Всех находившихся на борту ждала смерть настолько ужасная, что Вир не мог даже думать об этом. Но эти образы, эти картины, нарисовавшиеся по рассказу Грина, который он вел с леденящей душу бесстрастностью, настолько живо представлялись внутреннему взору Вира, как если бы он все видел своими глазами.

Черная тоска все сильнее наваливалась на него, и ему хотелось напиться до бесчувствия. Но тут вдруг Констанс, само олицетворение женской сострадательности, взяла его за руку и, не говоря ни слова, повела за перегородку в спальный закуток.

Она была как сладостный бальзам для его ожесточенной души, и вместе с тем их страсть была безумной и пылкой, и губы тянулись к губам, а руки лихорадочно срывали одежду, дабы приблизить блаженный миг прикосновения тел. И когда он уложил ее на подушки, она притянула его к себе, и его душевные раны омылись в потоке ласк такой сладостной раскованности, какой ему при всей его опытности еще не случалось получать от женщины. Она прорвалась сквозь его сдержанность и пробила брешь в преграде, которую он воздвиг между собой и людьми за эти годы. И когда все наконец закончилось восторгом совместного освобождения, у него появилось странное ощущение, что он омылся от ужаса.

– Вир? – позвала Констанс и, перекатившись на спину, посмотрела на него снизу вверх встревоженными глазами. – Тогда, в охотничьем домике, ты говорил искренне, что на мне не лежит никакой вины за преступления Блейдсдейла? Что даже если бы я была его настоящей дочерью, ты не считал бы меня ответственной за те ужасные вещи, которые он мог натворить?

– Да, я говорил это искренне, – ответил Вир, недоумевая, отчего ей вдруг вздумалось усомниться в его словах. – Как же иначе? И потом, ты же не дочь Блейдсдейла. Ты моя жена.

– Да, мой драгоценнейший, любимейший Вир, я твоя жена, – согласилась Констанс с какой-то туманной улыбкой. – И все же ты ведь должен будешь в свое время унаследовать герцогство. Неужели тебя нисколько не беспокоит, что ты понятия не имеешь, кто я на самом деле?

– Так как я уверен, что ты говоришь это не в философском смысле, то я отвечу тебе так: никто не может по-настоящему узнать другого человека, – сказал Вир и поцеловал ее в уголок рта. Приподняв голову, он взглянул ей прямо в глаза. – Истина заключается в том, моя дорогая девочка, что мне совершенно безразлично, кто же на самом деле твой отец. Ведь ты именно это хотела узнать, верно?

– Да, верно, – отозвалась Констанс, притягивая его к себе. Но даже когда он начал ее ласкать, так, как только он один умел ласкать, Констанс не оставляла мысль, что ей-то вовсе не безразлично, кто был на самом деле ее отцом. Это было очень важно – хотя бы для их будущих детей. Очень, очень важно.