ДВОРЕЦ ИЗВРАЩЕНИЙ
      Стейки, Нетрадиционные морепродукты!
      Прогрессивные коктейли! Часовня для медитаций! Экзотический зверинец!
      Сувениры!
      ДЕВУШКИ! ДЕВУШКИ! ДЕВУШКИ! Откровенные зрелища и Оскорбительные звуки
      Миллионы больших жуков бились о светящиеся стеклянные трубки.
      То, что он слышал об этом заведении, подготовило его к размерам здания – оно и правда оказалось огромным, в отдельных местах достигавшим шести или семи этажей, – но не к его безумной архитектуре. Все казалось изогнутым или торчало острыми выступами; Ривас не обнаружил ни одной ровной плоскости, ни одного прямого угла, а щедро наляпанная штукатурка неровностью своей напоминала шкуру животного. Множество неправильной формы окон и дверей располагались настолько хаотически, что казалось, будто их проделали, паля по стенам изнутри из пушки. Правда, каждое окно закрывалось решеткой с изысканным узором. Обилие проемов придавало зданию некоторое сходство со скелетом, усиливавшееся сотнями флагов, огромных вертушек и флюгеров. Из большинства окон струился свет самых разных оттенков, а большая парадная дверь была распахнута настежь, и из нее слышалось громкое пение, весьма напоминавшее гипнотизирующее гудение Соек.
      Дрожащей рукой Ривас пригладил волосы и достал из кармана приглашение. Что ж, вот я и пришел, подумал он и двинулся вперед. Он шел медленно, потому что каждый шаг требовал от него нелегкого выбора между необходимостью идти дальше и желанием бежать.
      В верхней точке моста он задержался и огляделся по сторонам. Дворец Извращений, как он увидел отсюда, стоял на пересечении нескольких каналов, втекавших в него сквозь высокие арки. Он спустился с моста и подошел к крыльцу.
      Из какого-то неприметного проема вышла и заступила ему дорогу полная фигура в капюшоне. На груди балахона светилась надпись: Я ПРИТАЩИЛ СВОЙ ПРАХ ВО ДВОРЕЦ ИЗВРАЩЕНИЙ.
      – Прошу прощения, сэр, сегодня только по приглашениям, – пропел лишенный половых признаков голос.
      Ривас протянул ему открытку.
      Фигура под капюшоном повернулась к яркому электрическому свету и поднесла приглашение к глазам.
      – О, простите! Вы почетный гость! Ступайте прямо: вас ждут.
      Вся ситуация и без того уже напоминала сцену из страшного сна, но эта гротескная церемонность окончательно сбила Риваса с толку.
      – Спасибо, – сказал он и, поднимаясь по ступенькам, поймал себя на мысли, что переживает за свой небритый вид.
      Откуда-то сверху до него донеслось завывающее как ветер пение, и, задрав голову, он увидел деревянные химеры-горгульи, описание которых слышал как-то раз. Они извивались, размахивали суставчатыми деревянными руками и вертели головами. Ривасу говорили, что эти штуки кричат человеческими голосами, но сегодня он слышал только приглушенный рев, напоминавший голоса хлам-людей в Ирвайне.
      Сквозь распахнутые двери он увидел устеленный ковром вестибюль. Он пожал плечами и шагнул внутрь.
 
      В изгибе канала, в нескольких сотнях футов от Дворца, по поверхности воды разбежались круги от всплывшего обескровленного трупа.
      Вот так-то лучше, подумало существо под водой. Теперь я хоть думать могу немного яснее. Значит, он считает, он сможет отделаться от меня, зайдя в это место, да? Простачок Грегорио.
      Оно подплыло ближе, невольно корчась от жжения и зуда, несмотря на защищавший его слой воды. Он знает,как я ненавижу такие места, подумало оно. Вот потому он все время и ходит в них. Ничего, как только я доберусь до него, мы будем ходить туда, куда хочу я.
      Оно оглянулось назад и вверх на покачивающийся в воде труп. Жаль, что в этом старом алкаше было так мало жизненных сил. Вот чего мне нужно сейчас, подумало оно. Если бы мне удалось высосать кого-нибудь сильного, я сделался бы сильным сам, сильным и твердым, – вот тогда я запросто заставил бы Риваса покориться.
      Мысль эта была так приятна, что существо пробрала дрожь.
      Ладно, сказало оно себе, пора двигаться. Нельзя же позволить Ривасу умереть прежде, чем ты до него доберешься. Оно взбрыкнуло лягушачьими лапами и поплыло к одной из арок в стене Дворца Извращений.
 
      Еще одна фигура под капюшоном приблизилась к Ривасу, как только он вошел в низкий зал.
      – Вот мы и встретились снова, мистер Ривас, – послышался из-под капюшона женский голос. – Господь будет доволен, что вы сочли возможным так быстро откликнуться на его приглашение. – Капюшон откинулся, и сестра Сью одарила его безумной улыбкой. – Можете считать себя польщенным, – сообщила она. – Он почти никогда не утруждает себя, приглашая кого-либо. По большей части он просто предоставляет им самим уплыватьна запад.
      Ривасу все-таки удалось справиться с инстинктивным желанием удариться в бегство и даже, как он надеялся, скрыть это желание. В настоящий момент, строго напомнил он себе, имеется много всякого, бояться чего стоит куда больше, чем эту девицу.
      – Что ж, привет, сестра Сью, – произнес он, решив, что он вполне может проникнуться духом этого вечера. – Какое... нежданное удовольствие.
      Изобразив на лице (не слишком, правда, убедительно) оживление, сестра Сью взяла его за руку и повела его по вестибюлю.
      – По опыту нашего недолгого знакомства, – сказала она, – я заключила, что вы питаете пристрастие к музыке и выпивке. Первое, как вы наверняка заметили, здесь уже имеется. – Она явно имела в виду двутонное мычание. – Можем ли мы побаловать вас вторым?
      Вся эта угрожающая обходительность, начиная с каллиграфического почерка на приглашении и кончая весьма правдоподобной имитацией светской болтовни, изрядно действовала Ривасу на нервы.
      – Да, спасибо, – устало буркнул он. – Текила вполне сойдет. – По крайней мере предложение выпить являлось свидетельством того, что они не намерены оглушить его причастием. Запах моря в доме был еще сильнее, чем на улице.
      Она провела его через все помещение к лестничному пролету. Они спустились по ступенькам к красиво облицованной разноцветными плитками, хоть и несколько кривобокой арке, и в руку Ривасу сунули стакан.
      Он шагнул в проем и едва не выронил стакан из рук. Он стоял на некоем подобии причала в углу огромного собора... или зала, и на мгновение ему даже показалось, что он снова на улице, ибо промозглая сырость и легкий туман мешали разглядеть потолок. Свешивавшиеся на длинных цепях разноцветные фонари подсвечивали туман и отражались в просторном и, судя по всему, глубоком бассейне, занимавшем большую часть помещения. От стен выступали в воду широкие пирсы со стоявшими на них столиками; в нескольких местах через воду перекинулись мостики. Проем, через который попал сюда Ривас, был самым маленьким из дюжины окружавших зал по периметру, и Ривас испытал короткий, но острый приступ паники, сообразив, что зал и все в нем – пирсы, мосты, сходящиеся высоко над головой каменные своды – выглядит до жути хлипким. Колонн бы им раза в два побольше, подумал Ривас.
      Большие многоугольные плоты свободно плавали по глади бассейна, и когда глаза Риваса свыклись немного с ошеломительными размерами помещения и обрели способность видеть относительно небольшие предметы, он разглядел, что на каждом плоту стоят столы, стулья и свечи, а в большинстве случаев и компании посетителей. Между плотами сновали в маленьких гондолах официанты; время от времени волны, поднятые ими, раскачивали плоты, вызывая ругань обедавших.
      Один плот в самом центре искусственной лагуны оставался неподвижным – возможно, его удерживали на месте якоря. Вместо стола в нем виднелось несколько отверстий, пустых за исключением среднего и самого большого, в котором бултыхалось что-то, что Ривас принял за кожаное кресло. Пахло здесь так же, как в Ирвайне, – смесью рыбы и помоев.
      Сестра Сью позвонила в подвешенный у входа колокол, и, хотя звук был не такой уж и громкий, разговоры за всеми столиками разом стихли. Монотонное пение тоже прекратилось, а предмет, который Ривас принял за кожаное кресло, выпрямился и оказался выступающей из воды верхней частью человеческого туловища с лысой головой, темной кожей – настолько растолстевшего, что Ривас с трудом поверил своим глазам.
      – Мистер Ривас, – послышался липкий шепот, отдавшийся эхом в многочисленных каменных арках. – Как мило с вашей стороны посетить нас. – Тут до Риваса дошло, что это, должно быть, и есть сам хозяин, Нортон Сойер, Властелин Ирвайна и Венеции.
      Ривас вспомнил о зажатом в руке стакане и сделал большой глоток. Это оказалась самая настоящая текила, и ее горьковатый вкус стал утешительным свидетельством того, что нормальный мир все-таки еще существует где-то за пределами этого зала.
      – Мистер Сойер, насколько я понимаю? – громко ответил он, но, услышав, как оглушительно возвращает эхо его собственный голос, понял, что может говорить, практически не повышая его: кто бы ни строил это помещение, про акустику он явно не забывал. – Или уместнее обращаться к вам, как к мистеру Севативидаму? Удачное время для знакомства. – Клево, похвалил он себя. Очень даже клево.
      Одна из гондол стукнулась о причал рядом с ними; лодочник удерживал ее на месте шестом. Ривас с улыбкой взял сестру Сью под руку, словно помогая ей шагнуть в лодку, но она улыбнулась в ответ, и улыбка ее была полна мстительного наслаждения.
      – Ты первый, братец, – произнесла она. Гондольер придержал лодку, пока Ривас устраивался в ней со стаканом в руке; сестра Сью легко спрыгнула на борт следом за ним. Она ткнула ему в спину чем-то твердым.
      – Господь хочет тебя живым, так что я не застрелю тебя насмерть, – ободряюще сказала она. – Но если попробуешь дурить, я с радостью оставлю тебя без локтя.
      – Не сомневаюсь, это возбудит вас всех, – согласился Ривас.
      Гондольер оттолкнулся шестом от борта бассейна, и маленькая лодка легко скользнула прочь от берега. Они миновали плот с посетителями, и Ривас с любопытством покосился в их сторону. Странная это была компания: некоторые – обычные, грязные любители Крови, которых какой-то шутник нарядил в шапочки из фольги и красные обезьяньи жилеты; у других холеные лица, элегантная одежда и аристократические манеры. Однако по какой-то неизвестной Ривасу причине лица тех, кто еще не сошел с ума, носили несколько встревоженное выражение.
      Продолжая изображать улыбку – как он надеялся, не беспокойную, но уверенную, – он прикидывал возможные способы выбраться отсюда. Пришедшую ему первой на ум мысль выхватить нож и использовать Сойера в качестве заложника он отмел сразу же как нереальную: этот тип был слишком толст, чтобы легко стронуть его с места, да и вообще, коснувшись его, вполне можно было схлопотать нежелательную дозу причастия. Сью, а возможно, и другие, держали наготове пистолеты, так что попытка доплыть до входа тоже исключалась. Однако высокие арки, похоже, соединяли эту лагуну с каналами на улице. Возможно, он смог бы выплыть по одному из них.
 
      А в это время сквозь одну из арок с восточной стороны в зал вплывало, держась в нескольких футах под водой, существо, вглядывавшееся большими глазами в колыхающиеся пятна света наверху. Оно остановилось и завертело головой на длинной, тонкой шее, словно изучая плававшие наверху плоты.
 
      Гондола приблизилась к плоту Сойера, и Ривас неохотно встретился взглядом с хозяином. Глаза у того почти спрятались в складках жира, но Ривас все же увидел в них ухмылку, словно происходящее до предела забавляло их обладателя. Ни дать ни взять папаша, наблюдающий за школьным спектаклем, подумал Ривас.
      – Вы кое-что знаете, – пророкотал Сойер. – Но советую вам быть осторожнее. Знание – яд. Скажем, то, что вы произнесли вслух мое истинное имя, означает, что некоторому количеству этих, – он широко улыбнулся и повертел своей огромной головой-тыквой, глядя на окружавшие его плоты, – людей придется сегодня умереть. – Риваса даже удивило немного то, что обедавшие на соседних плотах отреагировали на эту радостную новость максимум унылыми выражениями лиц.
      Гондола стукнулась о край плота.
      – Вылезай, братец, – сказала сестра Сью.
      Ривас допил текилу, поставил стакан на деревянный настил плота и выбрался следом, ухитрившись не свалиться при этом в воду. Впрочем, он держался пригнувшись, не столько из боязни потерять равновесие, сколько из нежелания показать другим, как неуютно ощущает себя, находясь так близко от существа, называющего себя Сойером.
      Как он увидел теперь, в воде под каждым прорезанным в плоту отверстием находилось сиденье.
      – Прошу вас, садитесь, – радушно произнес хозяин.
      – Э... да, конечно. Спасибо. – Ривас погрузился в одно из них, и к страху добавилось ощущение неловкости за свой дурацкий вид. Вода оказалась холодной.
      Сестра Сью ловко, без видимых усилий выбралась из гондолы и скользнула в отверстие с противоположной от Риваса стороны плота. Улыбка ее оставалась такой же безмятежной, и автоматический пистолет она держала с непринужденной уверенностью профессионала.
      Сойер, покачиваясь надувным мячом в большом центральном отверстии, ласково улыбнулся Ривасу.
      – Что ж, – весело возгласил Мессия, – как вы сказали, это действительно удачное время для знакомства. Если честно, я полагаю, сэр, что вы знаете меня лучше, чем кто бы то ни было другой. Многие люди пробовали и Кровь, и причастие, но вы, наверное, первый, кто разработал методы защиты от того и другого! Даже, – он хитро подмигнул Ривасу, – в других местахникто не смог заглянуть в мою природу, что удалось вам.
      Ривас хмуро улыбнулся, поскольку только сейчас понял главную причину, по которой он принял приглашение: показать этому скользкому межзвездному угрю, что он и правда знает его тайну. Если бы он просто оставил приглашение без внимание и вернулся в Эллей, это не только обрекло бы Ури, но и позволило бы Севативидаму считать, что Ривас недостаточно умен, чтобы понять, от кого оно пришло.
      – Видите вон тех людей с винтовками на плотах по периметру бассейна? – продолжал Сойер. – Подобно тому сойеру, с которым вы познакомились на стадионе Серритос, они глухи. По другой причине, но глухи – на случай, если сегодня здесь откроются самые сокровенные тайны. Это потребует смерти всех, кто их услышит, кроме меня и, не исключено, вас, – а мне не хотелось бы оставаться без присмотра. – Он перехватил обращенный на сестру Сью взгляд Риваса. – Да, мой мальчик, – вздохнул Сойер, – даже нашей дорогой сестре Сью придется умереть, если некоторые вещи будут произнесены вслух.
      Улыбка сестры Сью не померкла ни на мгновение.
      Ривас обнаружил, что не испытывает никакого соблазна крикнуть, скажем: «Это психический вампир из далекого космоса!..»– и ему показалось, он заметил в ее взгляде некоторое подобие удивления.
      – И, – продолжал Сойер, – поскольку вы узнали обо мне так беспрецедентно много, я сделаю вам беспрецедентное предложение. – Он улыбался – все за этим столом улыбались, – и Ривас не мог прочитать на его лице, действительно ли тот хочет предложить ему что-то, или просто забавляется. Блин, ну и толст же этот чувак! – Я хочу, чтобы вы присоединились ко мне, – сказал Сойер.
      – Слился с Господом? – сухо спросил Ривас.
      – Нет, не слились – связались. Не сомневаюсь, вам не раз приходилось видеть людей с присоединенными к их телам недоразвитыми близнецами. Я предлагаю вам возможность сделаться таким отростком – в психическом, конечно, смысле, а не в физическом. – Он хихикнул. – Вот и еще пятеро-шестеро наших гостей, считай, мертвы.
      Кое-кто из сидевших на соседних плотах кликнул официанта и потребовал выпить, и Ривас тоже поднял руку.
      – Но почему бы нам просто не отпустить остальных? – спросил он, жалея, что не додумался до этого раньше.
      – Может, кто-то из вас хотел бы уйти? – поинтересовался Сойер. Никто не подал голос, ни одной руки не поднялось. Он выждал, пока Ривасу принесут новую порцию текилы. – Ну, как вам мое предложение? – спросил он наконец.
      Ривас сделал большой, задумчивый глоток.
      – Дайте подумать, – сказал он. – На слух оно неискренне, невероятно и уж решительно, абсолютно непривлекательно.
      На соседних плотах заахали, и даже сестра Сью выглядела несколько потрясенной.
      Впрочем, сам Сойер только добродушно рассмеялся в ответ, и его сочное «хо-хо-хо» отдалось эхом в каменных сводах зала и в самых отдаленных его закоулках, откуда на них смотрели остальные, находившиеся в менее рискованном положении гости.
      – Ах, – вздохнул Сойер. – Хорошо, позвольте объяснить вам это подробнее – кстати, это поможет нам увеличить число жертв среди наших гостей, – за ужином, а?
      Должно быть, это послужило условным знаком, поскольку к плоту тут же подплыл на гондоле официант и ловко положил перед сестрой Сью, Ривасом, Сойером и двумя незанятыми отверстиями ламинированные прозрачным пластиком меню. Ривас покосился на Сойера и вопросительно приподнял бровь.
      – Ах, друг мой, – улыбнулся Сойер. – Вы с сестрой Сью так хорошо знакомы, что я начинаю ощущать себя третьим лишним! Что ж, раз так, я тоже не откажусь от женского общества – и поскольку меня так много, хе-хе, я приглашу сразу двоих.
      Мгновенно вспыхнувшее у Риваса подозрение подтвердилось, стоило ему бросить взгляд за ухмылявшегося Мессию. К обеденному плоту Сойера скользила гондола побольше, и в ней сидели две пассажирки: сестра Уиндчайм и – хотя для полной уверенности ему пришлось сощуриться и подождать, пока они подплывут поближе, – Урания Бёрроуз. Ури явно только что плакала; сестра Уиндчайм казалась бледнее и изможденнее, чем запомнилась Ривасу по тем дням, когда они вдвоем возвращались в Шатер Переформирования, но рот ее оставался сжат в жесткую, решительную линию.
      – Ага, я вижу, с этими юными леди вы тоже знакомы! Право же, сэр, я завидую кругу ваших знакомств! – Сойер зашелся хохотом, от которого его жирное тело затряслось, как огромная порция желе.
      – Зачем они здесь? – спросил Ривас по возможности ровным голосом.
      – Исключительно для оживления нашей беседы, – с видом оскорбленной невинности развел руками Сойер. – А также в качестве иллюстрации к одной-двум историям, что я могу рассказать.
      Гондола застыла рядом с плотом. Гондольер шепнул что-то сидевшим в ней женщинам, сестра Уиндчайм забралась на плот и опустилась в одно из двух свободных отверстий, но Ури мотнула головой, и по щекам ее снова покатились слезы.
      – Пожалуйста, – всхлипнула она. – Разрешите мне просто вернуться в...
      Гондольер коснулся ее шеи, она охнула, как от боли, послушно полезла на плот и со всплеском, забрызгавшим четверых ее соседей, заняла свое место.
      Левая рука Риваса скользнула было к правому рукаву, и только тут он вспомнил, что переложил нож в воротник; тем временем лодочник уже оттолкнул гондолу от плота, и Ривасу ничего не оставалось, как крепко-накрепко стиснуть зубы.
      – Что ж, вот мы все и собрались, – весело объявил Сойер. Он схватил свое меню и, приподняв брови, оглянулся на остальных, так что они, даже Ури, последовали его примеру.
      Ривас как-то не очень удивился, заглянув в меню, тому, что Дворец Извращений специализировался на самых экстравагантных разновидностях венецианской кухни.
      – Полагаю, – повернулся Сойер к официанту, ожидавшему наготове за его спиной в маленькой гондоле, – я закажу печень окуня-мутанта в соусе из контрастного фиксажа. Впрочем, – добавил он, назидательно подняв палец, – вам, остальным, я не советовал бы этого на горячее. – Он повернулся к сестре Сью.
      –  Unplato de kegumbres, –сказала она, возвращая меню официанту.
      Сестра Уиндчайм изучала меню, и до Риваса дошло, что она умеет читать: как и езда верхом, это было редкостью, да и не только среди женщин.
      –  Ypara mi lagallena en mole, роr favor,– сказала она. Ури с несчастным видом озиралась по сторонам. Она совершенно очевидно не узнавала Риваса.
      – Ну, не знаю, – пискнула она. – Может, пару tacos?С мягкой корочкой, и сыру побольше, но без сальсы. – Ривас сообразил, что так и не знает, умеет Ури читать или нет.
      Официант повернулся к нему. Что ж, можно и побаловать себя, подумал он, тем более что это, возможно, мой последний ужин.
      – Дайте подумать, – произнес он, театрально заламывая бровь. Безумие всей этой ситуации – мужчина, не исключено, что голый, сидевший перед ним, подводные сиденья, красиво оформленные меню, парадные костюмы и шапочки из фольги за соседними столами, перспектива попробовать отравленную еду под самыми изысканными соусами и приправами – вызывало у него острое желание истерически хихикнуть. – С вашего позволения я бы выбрал camarones el diablo.
       – Ах, сэр, – с виноватой улыбкой сообщил официант, – это блюдо подается только с креветками-мутантами. – Он развел руками, показывая размер креветок-мутантов.
      – Отлично, – равнодушно махнул рукой Ривас. – И к этому, пожалуйста, пару бутылок «Дос Экуис».
      – И бутылку рислинга «Санта Барбара» для дам, – добавил Сойер. – А мне с этим джентльменом бутылку текилы и графин «Сангриты».
      Официант кивнул, собрал оставшиеся меню и уплыл.
      – Хотя в тот момент я не понял, что это такое, – сообщил Сойер Ривасу, – я ощущал ваше проникновение в мои воспоминания, когда вы использовали боль для борьбы с Кровью. – Он сложил пальцы пистолетом и ткнул ими в ближних гостей. – Бах, бах! – Он повернулся обратно к Ривасу. – Поэтому мне кажется, вы поймете то, что я намерен вам сказать. Я обнаружил в этих местах знания – технические знания, – которые, пусть в настоящее время ими и пренебрегают, заставляют меня поверить в то, что без жертвования туземным телом и расточительного расходования личной энергии при покидании этого... места можно и обойтись. Понимаете? Я убежден, что тело можно сохранить, соорудив машину, в которое оно помещается и которое переносит его в следующее... место.
      Ривас едва удержался от восклицания: «Космический перелет!»Вместо этого он просто кивнул.
      – Вы понимаете, что я имею в виду, – заметил Сойер, одобрительно качая головой. – И если вам случилось посмотреть на юго-восток во время вашей прогулки по задворкам Священного Города, вы, возможно, видели мой мыс Канаверал. Бах! Бах! Бах! И мне известно, что вы имели возможность беседовать с одним из побочных производных, известных как... ну, вы понимаете, что я имею в виду. И вам известно, какими возможностями к самовосстановлению и само исцелению оно обладает моими стараниями. Поэтому вы понимаете: я предлагаю вам, мой мальчик, бессмертие и невообразимые путешествия, а также больше знаний, чем имел когда-либо любой из живших... не считая, разумеется, меня.
      Ривас сделал еще глоток и покачал головой – скорее удивленно, чем в знак отрицания.
      – Возможно, я, – медленно произнес он, – возьму назад эпитет «невозможное». Давайте рассмотрим «неискреннее». Почему я? Вам-то это зачем?
      – Пожалуйста! Касательно того, что с этого имею я, признаюсь, в настоящее время несколько... как бы это сказать... распылился, рассредоточился... Словно фермер, взрастивший обширные поля богатого урожая, но у которого нет ни батраков, ни лошадей, а всего две-три корзинки. К тому же десять лет назад я по глупости позволил себе... гм... экстравагантную шалость,вымостившую Священный Город стеклом. Бах! Бах!
      Ривас кивнул, припомнив внезапную ослепительно белую вспышку в воспоминаниях Сойера.
      – Поэтому, – продолжал Мессия, – я пришел к выводу, что полноправный партнер куда полезнее обилия ничего не знающих работников, которые могут плавать туда-сюда между этим местом и Ирвайном – бах! – но не могут проследить за тем, чтобы все действовало как надо, и, возможно, помогать мне полезными советами; в конце концов, мне весьма нужна точка зрения умного и информированного туземца. Мы можем представить вас как этакого современного святого Павла – некогда беспощадного гонителя истинной веры, но ныне просвещенного и прощенного, одного из ее крепчайших столпов! Как вам? Мне нравится. Грег, Грег, что ты гонишь меня?
      Он довольно хихикнул.
      – Что же до того, – продолжал он, – почему именно вы...Дружище, да вы себя недооцениваете! Я ведь тоже узнал о вас кое-что за время наших недолгих психических контактов. Ба, да ведь до сих пор за все мои путешествия, клянусь, я не встречал настолько родственной мне души! Признайтесь же: другие существа интересуют вас лишь в той мере, в какой они являются для вас забавой или, напротив, помехой. Подобно мне, вы с жадной бесцеремонностью потребляете все, что можете получить от них, и совершенно безразличны к тому, что станет с ними после; собственно, сам вид их после вам противен, словно вас заставляют доедать остывшие, заветрившиеся остатки трапезы! И, подобно мне, средоточием всех ваших интересов, если убрать притворство и позу, единственным, достойным вечного восхищения, являетесь вы сами.Мы с вами великолепно понимаем друг друга, мой мальчик. Мы можем, не притворяясь во взаимной страсти, неплохо помогать друг другу. Мы ни с кем не сливаемся, мой мальчик. Мы потребляем. Вы и я всегда сами по себе. Так сказать, держащиеся особняком частицы целого. – Сойер хрипло рассмеялся, – Мы с вами два сапога пара. Ривас смотрел в жирное, ухмыляющееся лицо и понимал, что никто не проникал в его душу так глубоко.
      – Так как, – сказал Сойер, – является ли мое предложение... как вы его охарактеризовали... «решительно, абсолютно непривлекательным»?
      – Нет, – признался Ривас.
      Никто из сидевших за столом-плотом женщин, казалось, не уделял их разговору особого внимания – Ури смотрела Сойеру в рот вне зависимости от того, говорил он или нет, а сестра Уиндчайм упорно смотрела на свои руки с болезненно-напряженным видом человека, проглотившего слишком большой кусок, – однако сейчас сестра Уиндчайм подняла голову и встретилась взглядом с Ривасом. Боль и обида в ее глазах удвоились.
      Господи, детка, подумал Ривас, да я ведь соглашаюсьс твоим чертовым Мессией, с твоим драгоценным богом.
      Гондола вернулась, нагруженная дымящимися подносами, и официант ловко расставил нужные подносы перед нужными людьми, а потом подал напитки.
      – Но, боюсь, – добавил Ривас, дотрагиваясь для уверенности до выпуклости в воротнике, – боюсь, что я отвечу отказом.
      Сойер застыл с поднесенной к своему огромному рту вилкой какой-то светящейся гадости и снисходительно улыбнулся.
      – Вы уверены, мой мальчик? Скажите папочке почему?
      Ривас допил текилу и налил себе новый стакан.
      – Ну... – почти довольным голосом произнес он, совершенно уверенный в том, что ему не покинуть Дворца Извращений живым, а следовательно, бояться ему уже нечего, что бы он ни сказал. – Благодаря... благодаря лысому мальчишке, который умер в куче отбросов. И груде старых запчастей, умершей на стеклянной равнине. И убийце-своднику, умершему из верности. И шлюхе, обладающей чувством справедливости. Я вас еще не утомил? И благодаря сестре Уиндчайм, сохранившей сострадание, как вы ни пытались выбить его из нее. И благодаря самой эгоистичной части Грега Риваса, которая плавает где-то в канале.
      – Я все понял, мой мальчик, – мягко произнес Сойер, откладывая вилку. – Что ж, раз так, вам не помешает небольшое представление, не так ли?
      – Нет, – неуверенно произнес Ривас.
      – Я знаю, что вы хотели сказать вовсе не это. – Сойер улыбнулся и хлопнул в пухлые ладоши. – Мне нужно несколько добровольцев из присутствующих! – крикнул он. Словно кто-то разом дернул за несколько невидимых нитей, с полдюжины людей повскакивали со своих мест в разных частях зала.
       – Один из официантов сейчас подгонит лодку, – крикнул им Сойер. – Я буду вам весьма признателен, если вы все погрузитесь в нее, чтобы он подвел ее вот сюда, напротив моего плота.
      На глазах у Риваса шесть человек, в том числе три женщины, по очереди сели в лодку, которую один из официантов тащил на буксире за своей гондолой. В конце концов полностью загруженная лодка остановилась, покачиваясь, прямо перед плотом Сойера.
      – Привет, – улыбнулся Сойер ее пассажирам.
      – Привет, – отозвались те.
      – Как настроение? Вам здесь нравится?
      – Конечно, – ответил нестройный хор. – Не то слово! Высший класс!
      – Рад слышать, – заверил их Сойер. – А теперь я хочу, чтобы вы все слушали меня внимательно, идет? Будьте добры, встаньте – осторожнее, ведь вы не хотите же упасть в воду, нет? Так, теперь смотрите прямо на меня и вытяните руки перед собой ладонями вверх, словно несете блюдо.
      С веселыми улыбками все шестеро выполнили его командуй, потолкавшись немного локтями, встали лицом к плоту Сойера, выставив перед собой чуть согнутые руки.
      – Знаете, что вы держите в руках? – спросил Сойер. Они замотали головами, переглянулись и мотнули еще раз. Ривас заподозрил, что они загипнотизированы.
      – Так вот, каждый из вас держит в руках собственное лицо, – настойчиво произнес Сойер. – Вы все стоите здесь, держа в руках свои лица, а головы у вас гладкие, как яйца! Вы все абсолютно одинаковы! Боже праведный, только не уронитесвои лица и не спутайте их с чьими-то другими!
      Никто из шестерых не шевелился, разве что переступал, сохраняя равновесие в покачивающейся лодке, или облизывал пересохшие губы. Впрочем, теперь они и вовсе застыли. Руки свело от напряжения.
      – Вы даже говорить не можете! – продолжал Сойер. – Вы просто яйца. – Он взял со стола солонку и бросил ее в воду. Выражение лица его не изменилось, но в голосе зазвучала паника. – Боже, вы их уронили! Вы все уронили свои лица в воду!
      Все шестеро разом бросились в воду, едва не перевернув свою лодку и забрызгав плот Сойера.
      – А вы, сэр, – спросил Сойер, поворачиваясь к Ривасу, – вы крепко держитесь за свое лицо?
      – Да. – Ривас вглядывался в взбаламученную воду.
      – Ах! И никогда не испытываете сомнений, глядя в зеркало? Вот вам вопросец: если ни одного зеркала поблизости нет, на месте ли еще ваше лицо? Вы совершенно уверены? – Он проследил направление его взгляда. – Ох, ох, нет, мой мальчик, обратно они не выплывут. Так как?
      Ривас снова невольно дотронулся до выпуклости у воротника.
      – Я... я не знаю.
      – Личность может распадаться, – сказал Сойер. – Я предлагаю вам шанс укрепить свою и сохранить ее навсегда – но онимогут распадаться. – Он выставил пухлый палец и наклонился в сторону сестры Уиндчайм. – Слейся с...