– Прошу прощения, сэр, – начал он, стараясь говорить как можно почтительнее. – Я пытаюсь найти молодую даму, которая жила здесь... гм... восемь лет назад.
      – Я здесь всего третий год, – заявил мужчина, так и продолжая хмуриться. – А как ее зовут?
      Ривас почувствовал, что краснеет.
      – Я... я не помню... Симпатичная такая, худощавая, волосы темные...
      Мужчина презрительно выругался и захлопнул дверь.
      Ощущая себя предельно униженным, Ривас спустился с крыльца и свернул за угол. Наверное, стоило бы заглянуть в старое «Бомбежище», подумал он – если оно, конечно, никуда не делось, – вот только когда Стив Спинк нанял меня играть у него в Эллее, я ведь просто слинял, даже не предупредив старину Хэнкера о своем уходе.
      Впрочем, мысль о «Бомбежище» напомнила ему о том, что эта женщина – как бы ее ни звали – любила посиживать в заведении... как там его?.. «El Famoso Volcan»,на берегу канала Божьей Коровки. Обеденное время в те ранние годы правления Седьмого Туза, как правило, заставало ее за одним из столиков в тенистом, выходящем на берег канала дворике. Он посмотрел на солнце, прикидывая время, и решил, что попытаться стоит.
      Однако, добравшись туда, он обнаружил, что старую вывеску сняли и заменили на совсем уже древнюю – БАЛАНСЫ И УЧЕТ – явно выбранную не за содержание (и слов-то таких сейчас мало кто помнил), но за размер и красоту букв. Впрочем, внутри, как и прежде, размещался ресторан, так что он решил заглянуть – снова начисто забыв, на что похож со стороны.
      Он толкнул ногой дверь и успел еще сделать пару шагов в прохладу интерьера, когда на плечо его опустилась чья-то тяжелая рука.
      – Мусорные баки на заднем дворе, Чако, – произнес скучающий, не слишком чтобы дружелюбный голос.
      – Извините, – сказал Ривас. – Я знаю, что одет не самым подходящим образом, но мне просто нужно узнать...
      – Вот и узнавай в другом месте, Чако. А теперь проваливай.
      – Я Грегорио Ривас, – возмутился он, – и я звезда-исполнитель у Спинка в Эллее – даже вы вряд ли могли не слышать об этом. Так вот все, что мне нужно, – это...
      Его с неожиданной силой развернули и толкнули к двери. Импульс оказался так велик, что он всем телом распахнул дверь, слетел с крыльца и несколько раз кувыркнулся по пыльной мостовой. Пока он оглушено пытался встать, что-то стукнуло о мостовую рядом с ним.
      – Ничего личного, Чако, – бросил мужчина, прежде чем закрыть дверь.
      Наполовину оглушенный, но все-таки сумевший хотя бы сесть Ривас тупо оглядывался по сторонам, пока не увидел, что бросил тот ему вслед. Это оказалась недопитая бутылка самого дешевого местного виски. В жидкости плавало несколько хлебных крошек. Ривас дотянулся до нее, зубами (поредевшими за время последней экспедиции) выдернул пробку и припал к горлышку, проливая виски на грязную бороду. По впавшим щекам, оставляя борозды на покрывшем их слое пыли, катились слезы.
      – Хорошо выглядишь, Грег, – послышался откуда-то из-за спины хрипловатый женский голос.
      Он застыл, потом медленно опустил бутылку. Голос воскресил в памяти и имя.
      – Привет, Лиза, – сказал он.
      Она обошла его, чтобы он мог ее видеть. Что ж, она выглядит вовсе не плохо, подумал он. В волосах ее мелькала, конечно, седина, а у глаз и губ прибавилось морщин... но по крайней мере она не растолстела.
      – Я слышала, ты неплохо устроился в Эллее, – заметила она. По голосу ее он не понял, издевается она над ним или правда жалеет.
      – Разве этого не видно? – спросил он. – По одежде, по прическе, по старому, доброму виски, что я пью?
      – Ну да, и по тому, как хлопочут вокруг тебя рестораторы, – согласилась она.
      – Чтобы скормить меня уличным псам. Слушай, Лиза, – сказал он, сильно жалея, что поторопился хлебнуть спиртного, которое крепко ударило по его усталым мозгам, – не осталось ли чего от того долга?
      Она смерила его взглядом.
      – Немного. Боюсь, меньше, чем тебе может казаться.
      – Все, что мне нужно, это ночлег – угол на кухне и одеяло более чем сойдут – на сегодня и, возможно, на завтра, не дольше, и чуток еды, и еще несколько мерзавчиков, купить питья и одежды.
      – Я бы посоветовала еще ванну, – заметила она.
      – Разве я этого не сказал? Значит, держал в уме. Похоже, она немного успокоилась.
      – Ладно, Грег. Но это все, ясно? На сдачу не рассчитывай.
      – Разумеется. – Он, шатаясь, встал. – Спасибо.
      – Зачем ты вернулся? Да еще в таком помойном виде? Нам туда, полмили вдоль канала. Идти можешь?
      – Ну, полмили дотащусь как-нибудь. Я... – Он оказал бы ей плохую услугу, посвятив в связь между Ирвайном и Венецией. – Я ищу одного человека.
      – Такое впечатление, будто ищешь по сточным канавам. Что ты сделал со своей рукой?
      – Раздавил. Я был уже сегодня у доктора. Он наложил на два пальца гипс, а еще два пришлось ампутировать.
      Она застыла как вкопанная.
      – Господи, Грег! Ты играть-то сможешь на своем... что там у тебя? На пеликане?
      – Верно замечено. Не знаю. Ну, смычок держать я и так смогу, а насчет перебора струн... Теми двумя пальцами я не слишком и пользовался. Я думаю, все зависит от того, как заживут два оставшихся.
      – Ох. То, как ты ее раздавил, связано с твоими поисками?
      – Да.
      – Тебя могут искать? С недобрыми намерениями?
      – Нет. Это, – он качнул забинтованной рукой, – несчастный случай. Никто специальноэтого со мной не делал.
      – Ладно. – Некоторое время они шли молча. – Знаешь, – произнесла она наконец, – для меня было потрясением через столько лет услышать твое имя. Я была там, в «Лансе», с одним парнем, и услышала шум удверей, вроде как бомж какой-то пытался войти, а потом услышала, как бомж сказал, что он – это ты. Ну, тогда я быстренько отделалась от своего парня и вышла, а ты сидишь в пыли и поливаешь бороду дешевым виски! Тебе повезло, что я тебя все-таки узнала.
      – Я тебя все равно узнал, – буркнул Ривас, не особенно желая развивать эту тему.
      – Скажи, ты... маскируешься так или правда тебе несладко приходится?
      – Да маскируюсь, черт возьми. Хватит, ладно?
      – Вот обидчивый ты как прежде, это уж точно.
      – Я просто остался без двух пальцев, ты забыла? Я редко бываю обаятельным после ампутаций.
      – Ни капли сдачи, Ривас. Даже на кружку пива, – говорила она не самым чтобы приятельским тоном, но явно искренне.
 
      Она жила в небольшом одноэтажном доме, выходившем на канал, со своим собственным причалом и стаей уток, плававших рядом на случай, если кто-нибудь выбросит в воду объедки. Похоже, дела у нее шли неплохо, ибо на крыше он увидел аккуратный бак с водой и ветряк на длинном шесте. Она завела его в дом, показала, где находится ванная, а когда он минут через двадцать вышел оттуда, его уже ждала мужская одежда вполне подходящего на него размера. Пока он отмокал в ванне, она пожарила ему яичницу с креветками, луком и чесноком, и он расплылся в блаженной ухмылке, унюхав ее аромат.
      Он уселся за стол, схватил здоровой рукой вилку и следующие пятнадцать минут не говорил ни слова.
      – Боже, – вздохнул он наконец, проглотив последний кусок. – Спасибо. Я боялся, умру с голодухи.
      – Всегда рада помочь. Выпить хочешь?
      – Ох, нет. Не стоит, пожалуй... хотя... может, это помогло бы мне уснуть.
      – Смотри на это как на лекарство, – сухо кивнула она. – Так чего – пива, виски, текилы? Валюты у меня нет.
      – К черту валюту. Гм... текилы.
      – Сейчас принесу.
      Она принесла ему добрую порцию с пивом, солью и четвертью лимонной дольки, надетой на край стакана. Не обращая внимания на лимон и соль, он опрокинул текилу в горло и запил ее пивом.
      Он посидел немного и беспомощно покосился на нее.
      – Чего-то сон не идет.
      Ее улыбка сделалась чуть натянутой, но она все же снова наполнила стаканы.
      После третьей порции ему пришлось признать: при том, что ему полагалось бы спать как полену, спиртное, напротив, сообщило ему совершенно нежелательные энергию и неугомонность.
      – Может, сходить прогуляться? – предположил он, и хотя речь давалась ему с некоторым трудом, он ощущал себя абсолютно трезвым. – Надеюсь, это успокоит меня немного.
      – Хорошо, Грег. Обратную дорогу найдешь?
      – Конечно. Ничего, если я одолжу у тебя пару мерзавчиков? Карманную мелочь, не больше?
      – Разумеется. Меня может не быть, когда ты вернешься, но если ты подергаешь за мох у косяка – он пластиковый... я имею в виду мох – это отодвинет задвижку. Запомнил?
      – Подергать за мох? Ясно.
      – И я оставлю тебе чего-нибудь на случай, если ты захочешь. Полтину чего-нибудь и закуски, идет?
      – Замечательно. Текила была бы в самый раз.
      Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на него.
      – Мне точно не надо за тебя беспокоиться, Грег?
      Даже потрясения последних суток, усталость и спиртное не помешали ему понять, что она беспокоится вовсе не за сохранность своего имущества.
      – Да нет, Лиза, – пробормотал он, тронутый. – Я в порядке. Просто пойду загляну в старое «Бомбежище».
      – Поосторожнее там. Вот тебе полпинты – этого хватит, даже, пожалуй, с лихвой. И если потребуется, завтра получишь еще.
      – Спасибо, Лиза. Я верну сразу, как...
      –  Нет,– остановила его она. – Нет. Верни ты мне эти деньги, и это снова собьет весы. Сделай все по-моему, и мы будем с тобой в расчете; мы сможем даже не узнавать друг друга при встрече. – Улыбка ее не померкла.
      Он даже не стал пытаться понять ее, поэтому и не притворился ни обиженным, ни рассерженным.
      – Идет. – Он встал, сунул в карман талон на полпинты и почти уверенным шагом подошел к двери и отворил ее. Небо на востоке за высокими пальмами начинало уже темнеть, и длинные тени окрасились в багровый цвет. Он обернулся к ней. – И все-таки спасибо.
      Она махнула в ответ.
      –  Pornada.
      Воздух на улице уже остыл, и хотя днем здесь пахло только пылью и раскаленной мостовой, сейчас к этому добавились слабые ароматы жасмина, гардений и близкого моря. Он задумчиво брел по дорожке вдоль канала, время от времени сталкивая ногой в воду подвернувшийся камешек. Его изрядно занимал тот факт, что он стал совсем другим человеком с тех пор, как пять или шесть лет назад покинул Венецию... Э нет, Грег, подумал он, не лукавь: с тех пор, как пять дней назад покинул Эллей. Интересно, в положительную ли сторону ты изменился? Не факт, не факт.
      Запахи стали другие, когда он свернул к морю: теперь пахло дымом из сотен расположенных в подвалах мексиканских и китайских кухонь, и хотя он понимал, что это ему скорее всего мерещится, ему показалось, что он различает ароматы табака, марихуаны и духов, а также далекую музыку. Ему вспомнились сегодняшние мысли о призраке молодого Риваса, который, быть может, все еще шатается по здешним барам, каналам и мостам. Что ж, подумал он, посмотрим, не удастся ли мне увидеть его краешком глаза.
 
      Свернув за последний угол, он почти горько улыбнулся, увидев в так и не застроенном мощеном дворике дюжину вставленных в древний бетон кусков разноцветного плексигласа. Они напомнили ему о самых первых днях работы здесь, когда он мыл чашки и рюмки в желтом свете, сочившемся сквозь плексигласовый потолок. Торчавший из земли, напоминавший куст павильон, в котором располагался вход на лестницу, заметно обветшал, а буквы на вывеске над входом по меньшей мере один раз подмалевывали, не особо заботясь об аккуратности, зато появилось множество новых шестов, вкопанных в землю или прибитых к павильону, и на протянутых между ними бечевках трепыхались разноцветные тряпки, куски пластика и фольги. Ривасу показалось, что сквозь подошвы башмаков до него доходит басовая вибрация игравшей глубоко под землей музыки. Он смахнул растрепавшиеся волосы со лба, оправил взятый напрокат пиджак и зашагал через двор ко входу.
      Музыканты играли шумно и не слишком профессионально, но в этом заведении имелось столько туннелей и ниш, что Ривас без особого труда нашел себе столик, за которым музыка слышалась далеким треском. Свечи за цветным стеклом отбрасывали причудливые тени, напомнившие ему один из миров, который он видел в воспоминаниях Сойера, – тот, где от паукообразных существ падало две тени, красная и синяя.
      Подошла официантка. Он никогда не видел ее прежде, а ее явно не интересовало, кто он. Он заказал текилу и воду, и она ушла выполнять заказ.
      Вдруг до него дошло, что именно напомнило ему падение сегодняшним утром, когда торговцы Кровью вывалили его и продвинутого мальчишку в мусор: на мгновение он испытал те же ощущения, что во время бесконечных перелетов в невесомости от планеты к планете. Черт, но это ведь не из его памяти, а Сойера. Его как-то мало грела мысль, что теперь и он обладает воспоминаниями Мессии.
      Он приканчивал третью порцию текилы и собирался уже возвращаться на канал Божьей Коровки, когда к нему не очень уверенно подошел улыбающийся долговязый тип средних лет. Лица его Ривас не помнил.
      – Грег? – спросил мужчина. – Ведь Грег же? Ривас!
      Наверное, ему не стоило бы сознаваться, но вышибала в БАЛАНСАХ И УЧЕТЕ обозвал его Чако, не узнав, да и текила ослабила его бдительность, поэтому он улыбнулся и кивнул в ответ.
      – Я так и знал! Ты ведь меня тоже помнишь, правда? – Мужчина переставил стул от соседнего столика и подсел к нему.
      Обыкновенно Ривас возражал бы против непрошеного общества, но сегодня ему недоставало ободрения... восхищения – пусть даже от этого дурацкого типа.
      – Напомните-ка.
      – Джек Картошка Фри. Я здесь сто лет уже работаю. Помнишь? Я помогал тебе обрабатывать кой-какие из твоих ранних песен. Подправлял их, так сказать.
      Черта с два подправлял, подумал Ривас, однако вслух буркнул только: «Конечно, помню. И как дела в старом заведении?»
      – Лучше некуда, Грег. Старина Хэнкер помер два года назад – он здорово на тебя злился, но я всегда говорил ему: «Эй, Грег ведь гений, а гении в голову не берут такой мелочи, как предупредить об уходе». Ведь правда? Ха! Ну, меня, конечно, хотели сделать здесь главным, когда он помер, да только я сказал, что лучше останусь метрдотом,чтоб с людьми общаться. Ну, люблю я общаться с людьми, да ты и сам, верно, знаешь. Такой уж я человек.
      – Конечно, Джек. – Чувак начинал раздражать Риваса, но прежде, чем Ривас допил свою текилу и собрался идти, тот заказал ему еще.
      – Знаешь, кто этот парень, Дорис? – спросил Картошка Фри у официантки. – Это Грег Ривас, он играет у Спинка в Эллее. Мы с ним старые друзья. Забегает навестить меня при каждом удобном случае, верно, Грег?
      – Конечно, – кивнул Ривас и тут же пожалел об этом, так закружилась голова.
      – Вы на него не похожи, – буркнула официантка. – И потом, кому сейчас нужен старый Ривас?
      – Не знаю, – признался Ривас, тряхнув головой.
      – Ты просто принеси ему выпить, ладно, Дорис? – Что-то в интонации, с какой это было произнесено, подсказало Ривасу, что особой властью над этой девицей тот не обладает. – Будь здесь новый босс, Грег, он настоял бы на том, чтобы это было за счет заведения. Ты уж извини. Ты ведь и сам знаешь, каково это – иметь дело с этими чертовыми клерками и кассирами...
      У Риваса похолодело в груди, и он порылся в кармане посмотреть, хватит ли ему заплатить за эту незапланированную порцию. Оказалось, хватало, но в обрез – так что это наверняка оскорбило бы официантку до глубины души. Да, вот этимя точно произведу на нее впечатление, подумал Ривас.
      – Ага, я тоже, типа, работаю здесь неполный день, – пояснил Картошка Фри. – Типа, консультантом. Ну, в общем, я тоже уволился отсюда. Этот их новый босс взял манеру кричать на меня то из-за одной ерунды, то из-за другой, вот я и сделал ему ручкой. Кому они, понимаешь, нужны, а? – Он с заговорщическим видом подался к Ри-васу и больно толкнул его в грудь. – А знаешь что?
      Перед носом у Риваса звякнул о стол поставленный стакан, и он толкнул все оставшиеся талоны по столу к девице, не глядя на нее. Она взяла их и отошла – по крайней мере без комментариев.
      – А знаешь что? – повторил Картошка-фри.
      – Что? – тупо переспросил Ривас.
      – Ты и я, Грег, – мы с тобой одного поля ягоды.
      – Господи. – Ривас оттолкнул стул и встал. Зачем он приперся сюда?
      – Эй, Грег, куда же ты? – Картошка Фри тоже начал подниматься. – А, знаю, ты хочешь найти место получше, верно? С девочками, если я тебя хорошо помню? Слушай, есть тут одно место неподалеку, так у них там такие девочки, они...
      –  Тыостаешься здесь, – произнес Ривас, боясь, что сорвется и ударит этого типа, а может, снова расплачется. – Яухожу.
      – Ну ладно, ладно, Грег, я же не хотел, это... того... прямо сейчас, – пробормотал Картошка Фри, до которого, похоже, начало доходить, что что-то не так. – Я... это... просто не мог разменять бумажку в сто полтин, что они мне заплатили, вот я и думал...
      – Так вот тебе, – сказал Ривас, ткнув пальцем в нетронутый стакан. – Это все деньги, что у меня оставались. – Дыхание почему-то давалось ему с трудом. – Но слышишь, угощайся, чувак. Mi tequila essu tequila.
      Ощущая на себе взгляды остальных посетителей, он побрел к выходу. Официантка явно рассказала им, за кого он себя выдает. Некоторые, похоже, верили ему, а некоторые – нет, но ни те, ни другие не выказывали особого интереса.
      Выйдя в ночь, он зашагал как мог быстро, словно пытаясь убежать от воспоминаний. «Ты и я, Грег – мыс тобой одного поля ягоды».Боже мой, подумал он. И ведь все там считают, что так оно и есть! И кому какое дело? Нет, мне есть дело: ведь ты таков, каким тебя считают люди, потому-то и важно, чтобы они считали тебя... Считали кем-то, с кем стоит... считаться. Тьфу.
      Когда он дошел до канала, ночной ветер, похоже, выветрил из него худшую часть текилы и воспоминаний, и он постоял на берегу, глядя на отражение луны в черной воде, и как светлая дорожка вдруг раздвоилась, будто прямо к нему кто-то плыл. Крыса? Нет, слишком много ряби. Собака, наверное.
      Вода успокоилась, когда пловец застыл в темноте совсем недалеко от Риваса, чуть левее.
      – Грег, – послышался шепот из темноты.
      – Кто?.. – начал было Ривас и тут же сообразил, что может и не спрашивать. Он попытался сказать этой твари, чтобы она убиралась, но у него не хватило сил.
      – Я могу восстановить тебя, – продолжал шепот. Послышался легкий плеск, словно тварь поерзала в темной воде.
      – Что ты хочешь сказать? – злобно спросил Ривас, стараясь, однако, не повышать голоса. – Ты ведь и камешка не поднимешь.
      – Верно. Но я часть тебя. Может, самая важная часть – та, что делает... делала тебя тобой. Знаешь, когда я... когда я родился?
      – Нет.
       – Тогда, на стадионе Серритос, когда ты порезал палец, чтобы не сливаться с Сойером. Конечно, это действует – сильная боль блокирует причастие, но она же и отщепляет часть тебя, что-то вроде духа. Это я. И ведь ты заметил, что каких-то твоих качеств недостает, верно? Слабость там, где всегда была сила, колебания и неуверенность в том, в чем ты всегда полагался на решимость?
      – Да... – прошептал Ривас.
      – Слейся со мной и позволь мне восстановить тебя, снова сделать единым целым. И слияние со мной не должно пугать тебя – я ведь не кто иной, как ты.
      – Но... разве я не стану...
      – Помнишь, когда в нашу первую встречу ты швырялся в меня камнями? Помнишь, они рвали меня, но я снова срастался? Посмотри, видишь ли ты на мне хоть один шрам? – Тварь хихикнула. – Слейся со мной, и я заново отращу для тебя твои два пальца.
      Ривас охнул как от удара и, не успев даже подумать, сделал пару шагов вперед, так что стоял теперь на покрытом грязью откосе канала. Вода снова плеснула о берег, и тварь выплыла из тени в лунный свет, и Ривас увидел, что она куда материальнее, чем была в их прошлую встречу.
      – Как ты попал сюда? – спросил он, вспомнив, сколько миль плотно заселенной земли окружает их.
      – Следовал за твоей лодкой, – отвечала тварь, чуть захлебываясь от нетерпеливого возбуждения. – Я поймал новорожденного духа, возникшего, когда ты снова сделал себе больно, борясь с действием Крови, так что ты можешь не беспокоиться о том, куда делась эта часть тебя. Я ее поглотил. Она во мне. А потом я весь день плавал по каналам в поисках тебя. Почти догнал тебя, но не успел из-за этой чертовой шлюхи. Она ведь тебе не нужна, правда?
      – Нужна мне? Ну, не знаю, я...
      – Тебе... то есть нам...не нужен никто. Вспомни, что ты делал такого, что раскололо нас надвое, а? И уж тебя это едва не убило.
      Тварь подплыла ближе, и Ривасу хватало шепота, чтобы она слышала его:
      – Я не уверен, что...
      – Сегодня утром я здорово разозлился, – продолжала тварь, подбираясь все ближе, – когда я понял, что ты в лодке, полной женщин. Я надеялся только, что тебе хватит ума не... путаться с кем-нибудь из этих vacasв твоем тогдашнем состоянии.
      Ривас начал наклоняться, потом вздрогнул, отступил на шаг и выпрямился.
      – А почему бы и нет?
      – Это бы тебя уменьшило. Так происходит каждый раз, но в твоем нынешнем, ущербном состоянии ты мог бы из-за этого забыть...
      По мере того как Ривас пятился от воды, тварь по-рыбьи подплывала все ближе, и теперь он мог уже разглядеть ее пальцы, которыми та цеплялась за камни. В лунном свете пальцы блестели диковинными морскими тварями.
      – Что забыть?
      – Кто ты такой, чувак. Если мы забудем, что мы – Ривас, что от нас останется?
      Ривас отступил еще на пару шагов.
      – Только я. Вот, что осталось.
      Тварь дрожала так сильно, что по воде от нее пошли круги. От воды в канале пахло резаной листвой.
      – Иди ко мне, – прохрипела тварь в воде.
      Ривас вдруг с уверенностью понял, что шагнуть вперед означало бы отказ от всего того, что так дорого ему обошлось. От горечи в глазах разломанного на куски хлам-человека там, в Ирвайне. Он дикой боли в руке, которой он выталкивал умирающего мальчишку в тот угол корзины из-под Крови, где оставался еще воздух. От стыда за свое поведение базарного торговца во время сделки за спасение жизни Ури. От ворчливого уважения Фрейка МакЭна...
      Он пятился до тех пор, пока не вернулся на тротуар.
      – Нет, спасибо, – вежливо сказал он.
      – Твои пальцы! Я могу восстановить твои...
      – Убирайся прочь от меня, – хрипло произнес Ривас, вдруг ощутивший, как ему страшно. – Ступай и лови рыбу, если тебе не хватает крови насосаться.
      – Я тебе нужен больше, чем ты мне, Ривас. Я могу...
      – Раз так, обойдешься без меня.
      Он повернулся на каблуках и зашагал в сторону Лизиного дома, который сразу показался ему ужасно далеким. Почти сразу же он сорвался на бег, потому что услышал за спиной плеск и шлепанье мокрых ног по утоптанной земле. Впрочем, еще через пару секунд шаги стихли, и Ривас позволил себе сбавить ход, решив, что хемогоблин отказался от преследования, – он и не догадывался, что тот просто взлетел и несется за ним по воздуху, до тех пор, пока эта тварь не врезалась ему промеж лопаток с такой силой, что он покатился вниз по откосу и упал в воду.
      А потом она уже навалилась на него сверху, как уличный пес в потасовке за кость. Они катались по отмели в холодной соленой воде, и Ривас колотил по ней левым кулаком, ощущая, как медузообразная плоть рвется и выплескивается наружу, но тут же стягивается обратно, а уже совершенно отвердевшие зубы жадно впиваются то в его руки, то в грудь. Оба всхлипывали от злости и страха, и каждый раз, когда одному удавалось встать на ноги, второй снова сшибал его в воду.
      Наконец Ривасу удалось стиснуть хемогоблину грудь коленями, а обеими руками крепко схватиться за нижнюю челюсть, и он, стараясь не бередить больные пальцы правой руки, начал отворачивать его лицо от себя.
      Изо рта у того вырвался фонтан воды пополам с кровью, и большие мутно-молочные глаза все смотрели на Риваса, когда он прошептал: «Пожалуйста, Грег...»
      Сжав его ногами изо всех сил, Ривас принялся откручивать ему голову.
      Тварь негромко, придавлено завизжала, но звук этот резко оборвался, когда Ривас повернул голову на полный оборот. Руки ее царапали его грудь и руки, а иногда и лицо, но когтей она, похоже, отрастить еще не успела, и пальцы скользили по его телу липкими слизняками, что было еще хуже, чем если бы они царапали его кожу.
      Каждый раз, когда Ривасу удавалось глотнуть свежего воздуха, он погружал голову в воду, и это движение позволяло ему перехватить скользкую башку твари. Однако после третьего полного оборота голова хемогоблина начала отделяться от тела, и в воду потекла из шеи какая-то жидкость, так что Ривасу пришлось держать лицо подальше от воды. Хемогоблин бился под ним с такой силой, что он боялся свалиться, и ему не верилось, чтобы поднятый ими плеск никто не услышал. Каждый новый оборот требовал все больших усилий – так ключ, взводящий часовую пружину, сопротивляется все сильнее, – и когда после восьмого или девятого оборота голова наконец оторвалась, он не удержал равновесия и упал-таки в омерзительно пахнущую воду.
      Тело хемогоблина обмякло и, выпустив цепочку зловонных пузырей, ушло на дно. Шатаясь, Ривас встал и отшвырнул все еще хлопавшую глазами голову как мог дальше в сторону, противоположную Лизиному дому. Спустя две-три секунды до него донесся из темноты всплеск. Тогда, бросив тело лежать как лежало, он отплыл подальше от берега, подальше от останков этой твари, чтобы прополоскать рот и волосы в относительно чистой – по крайней мере по сравнению с той, в которой только что барахтался, – воде.
      Через некоторое время ему начало мерещиться, будто в воде за ним что-то негромко плещется, так что он выбрался на берег и прошел остаток пути до Лизиного дома пешком. Дома ее не оказалось, так что он принял еще ванну, исчерпав ее запас чистой воды, и плюхнулся в приготовленную для него кровать.
      А в темной воде канала тем временем суетились частицы органической материи – частицы из маленького округлого предмета спешили на запад, а из большого, с четырьмя конечностями, – на восток. Где-то на полпути они встретились, слились, сгустились – и принялись медленно подтягивать две части друг к другу.
 
      На следующее утро Ривас проснулся около семи. Голова трещала с похмелья, мышцы свело, и все же он ощущал себя здоровее, чем когда-либо за несколько последних дней. Лизы не было видно, поэтому он смешал несколько яиц с tacosиз холодильного ящика, вылил эту смесь в сковородку, поставил ее на плиту, раздул почти угасшие угли, потом разложил почти готовый омлет по корочкам от tacos,от души полил сальсой и сел завтракать. Запив все это прохладным пивом, он почувствовал себя по крайней мере относительно готовым к тому, что запланировал на это утро.
      Помыв за собой посуду, он вышел, запер за собой дверь и зашагал на север. Чуть не доходя Сентури, он свернул налево, в сторону глубоких каналов и морской набережной. Котомка с лежавшей в ней бутылкой хлопала его по боку. По узким, залитым солнцем улицам крались кошки, крыши кишели обезьянами, а небо – попугаями, хотя людская часть населения была представлена только несколькими оборванцами, да еще ароматами кофе и жареного бекона из маленьких, расположенных у самой земли окон.
      Почти все товары, выставлявшиеся на продажу в магазинах Венеции или подававшиеся в тамошних ресторанах, были или местного происхождения, или привозились сушей с севера, из Санта-Моники, или с востока, из Эл-лея. Поэтому тянувшиеся на милю полусгнившие пирсы и причалы морского порта служили только самому темному бизнесу, и горожане, селившиеся у моря, делали так единственно потому, что торговали Кровью или оцыпля-ченными девицами, или паразитировали на тех, кто это делал, или просто потому, что предпочитали плавание по водным путям хождению на своих двух.
      Прибрежные кварталы были выстроены больше века назад, в правление Первого Туза, когда все строилось на славу, в расчете на долгую службу, и когда архитекторы не скупились на детали, задуманные единственно с целью украшения: причудливые башенки, ажурные мостики, слишком выгнутые и хлипкие для настоящего уличного движения, даже развлекательный водный парк для детей. Однако в годы правления Второго Туза строительство прекратилось, а при Третьем Тузе и построенные уже объекты забросили, так что теперь они потрескались, а кое-где и обвалились, подмытые морем, словно забытые игрушки давным-давно девшегося куда-то ребенка.
      Зато здесь в изобилии произрастали теперь пальмы, лианы и гибискус, и злые языки говорили, что куда проще перебираться с места на место по веткам, нежели пытаться сориентироваться в невообразимом лабиринте переулков, каналов и мостов, и что змеи, ядовитые насекомые и обезьяны в древесных кронах и вполовину не так опасны, как местные жители под ними.
      Будь у Риваса обе руки здоровыми, он всерьез задумался бы над возможностью пробраться к морю по деревьям. В это утро он решил подобраться поближе к Дворцу Извращений, чтобы проверить свою жуткую догадку насчет того, что баржи с девушками-Сойками, сгрузив корзины с Кровью, прибывают именно сюда. Не исключалось, конечно, что баржа, на которой он бежал из Ирвайна, была последняя на эту неделю; в таком случае ему пришлось бы пытаться проникнуть во Дворец Извращений, не имея подтверждения своей теории. Однако ничего из того, что он слышал в Священном Городе или от вещавшего за Севативидама мальчишки, не намекало на то, что поставки девиц из Ирвайна могут в ближайшем будущем прекратиться.
      По мере того как солнце медленно поднималось над зданиями за его спиной, улицы становились все уже, поскольку ряды маленьких домишек и лавок строились прямо посередине старых, широких улиц, а в некоторых местах получившиеся в результате этого узкие переулки делились в длину рядами палаток, поставленных торговцами, прорицателями и стриптизерами, так что не пропускали теперь не то что фургон, а и толстого пешехода. Некоторые из торгующих снедью и спиртным палаток уже работали, но большая часть Венеции отправилась на боковую всего пару часов назад.
      Ближе к морю дорога стала вдобавок извилистой: переулки то вихляли, делая безумные зигзаги, огибая рухнувшие здания, то взмывали вверх и снова опускались в местах, где построенные на скорую руку мостики перекидывались через провалы в мостовой.