Именно тогда его озарило последним жизненно важным озарением. Он нырнул в кусты, где заметил в грязи шар для боулинга. Почистив его рукавом рубашки, он заторопился к машине. Он отстегнул попугайчиков и вытащил их, заменив их на сидении шаром в сумке, ожидая услышать, как захлопывается дверь, потом пробежал шесть ярдов вверх по дорожке, где осторожно поставил клетку на бетон. Вернувшись к машине, он поправил ремень на шаре, затянул его покрепче и застегнул.

Он забрался в Эскорт и завел двигатель как раз тогда, когда Лайза вышла из дома с сумкой через плечо, захлопнув за собой дверь и задвинув засов. Должно быть, она слышала последнее предупреждение, потому что почти бежала, когда миновала клетку с попугайчиками, даже не заметив ее в спешке и в страхе. Она сильно дернула дверцу, чуть не сорвав ее с петель, и когда включился внутренний свет взглянула на заднее сидение, где был надежно закреплен шар для боулинга, уютно утонув на мягком сидении. Вид шара ее, похоже, смутил, словно это была в высшей степени чужая вещь, что-то за пределами ее опыта. Выражение смущения сменилось чем-то опасно похожим на смирение, и он немедленно почувствовал сожаление от своего маленького розыгрыша.

«Просто ребячество», пробормотал он, но она уже освободила защелку ремня безопасности, вытащила шар из его сумки, которую открыла одним быстрым движением, и понесла его на улицу. Эд выбрался наружу, не совсем понимая, как реагировать, думая, что, может быть, она совершенно сошла с катушек и попросту уйдет в ночь.

Улица была пуста от машин. Они, очевидно, были последними оставшимися в покинутом квартале. Лайза проворно вышла на середину, где остановилась, занесла руку за спину и швырнула шар с восьмеркой вниз по шершавому асфальту. Эд увидел, как он попал в выбоину, которая отразила его к обочине. Шар отскочил, подпрыгнул несколько раз, потом врезался в ближайшие поваленные мусорные баки Бордов со звоном крушения поезда тихой ночью. Он увидел, как шар еще раз подпрыгнул, как центробежная сила прижала его к обочине на стремительном пути вниз.

Он вдруг понял, что наступила тишина. С холма больше не доносился шум, ни визга, ни криков, просто тишина, как в глазе тайфуна. В отдалении гудели клаксоны, орда машин двигалась вдоль Гризли-пик или вниз в Марин, направляясь к Окленду, Ричмонду, или к фривеям. Лайза медленно вернулась к машине, пройдя мимо и даже не взглянув на него. «Потрясный шар», услышал он ее слова, но в голосе не было ни возмущения, ни шутливости. Она казалась просто усталой. Он почувствовал желание подбежать к ней, пасть на колени, отречься от всего. Но она сейчас не в том настроении. Не сейчас. Если вселенная позволит ему какую-то слабость, он подумает об этом потом.

Она подхватила птичью клетку оттуда, где она стояла на дорожке и осторожно поставила в машину, потом устало забралась на переднее сидение и застегнула ремень, ожидая его. В воздухе над холмами появилось красное свечение, и он сразу подумал, что это лазерный свет пришельцев, пронзающий небо, но потом понял, что это всего лишь заря, что солнце встает для теплого и безоблачного осеннего утра. Он прошел по лужайке, покрытой разбросанным мусором их жизни – их обоих жизней, ибо у Лайзы тоже нет шансов вернуть собственное барахло в машину с того места, куда он его вывалил.

Звук громкоговорителя вновь заквакал с дороги, прервав его размышления. Если пожарка делает тот же круг, как и прежде, то доберется сюда секунд через тридцать…

Он забрался в машину рядом с ней, выехал задом на дорогу и направился вниз по холму и за угол к Гризли-Пик, где сразу увидел впереди на улице какую-то активность – машины остановились, люди в форме расхаживали среди них, наклоняясь к опущенным стеклам и что-то говоря эвакуируемым. Первая машина в очереди развернулась и поехала обратно на холм, проехав мимо них. Лицо водителя, ясно видимое в свете панели управления, было полно ярости, словно его оскорбили донельзя.

«Что еще за чертовщина!», спросил Эд, но Лайза не отозвалась. Попугайчики весело чирикали на заднем сидении. Он опустил стекло и кивнул офицеру, очевидно, пожарному, который сошел с обочины и направился к Эскорту.

«Вы, ребята, можете ехать домой», сказал он. «Развлекуха кончилась. Извините за панику.»

«Кончилась?», переспросил Эд. «Что это было, черт побери?» Все впустую, подумал он. Но потом он глянул на Лайзу и понял, что не все впустую, ему не так повезло. Наступил конец мира, так или иначе. Пришельцы победили без единого выстрела. «И что же за свистопляска была на холмах?»

«Что-то вроде представления артистов из Калифорнийского.» Человек пожал плечами. Он казался вежливым. Ясно, что он далеко не рад подняться так рано, а теперь он смотрел на эдову рубашку для боулинга, словно не вполне понимал, почему Эду захотелось надеть ее вот так, поверх свитера.

«Артистов?», переспросил Эд. Изумительно!

«Ага. Они не оформили разрешения. Куча звукового оборудования и какого-то голографического хай-тека, они завезли все на холмы по боковой дороге. Просто отмочили шутку.»

Лайза вдруг засмеялась, качая головой, словно наконец уловила смысл розыгрыша. Явно озадаченный пожарный слегка нагнулся, чтобы взглянуть на нее.

«Сегодня тридцатое октября», сказала она и снова засмеялась, качая головой, словно это объясняло все.

Эд благожелательно похлопал ее по бедру. Похоже, она сдвинулась. И это, конечно, его вина. Его ответом на предполагаемое вторжение пришельцев явилось нападение на собственную жену коварным и неожиданным способом.

«Извините?», сказал пожарный.

«30 октября 1938 – той ночью Орсон Уэллс отколол шутку с радиопередачей» Война миров «.»

Человек выглядел так, словно его стукнули обухом. «Треножники! Он сделал то радиошоу! Ну, черт побери!»

Он засмеялся и отступил от машины, жестом пустив Эда вперед. За ними уже стояли другие машины и Эскорт блокировал движение. Они легко развернулись и направились обратно на холм. Лайза продолжала посмеиваться. В открытое стекло Эд услышал, как пожарный выкрикивает известие одному из товарищей; загадка разрешилась ко всеобщему удовлетворению. Он свернул в свой квартал и меж двух домов бросил взгляд на восточное небо, уже сияющее розовым цветом. Высокие дома и деревья на обочине еще затеняли улицы и пешеходные дорожки и утро еще полнилось мраком.

Он почувствовал, что Лайза смотрит на него и глянул в ее сторону, словно проверяя свое слепое пятно со стороны пассажирского сидения, хотя здесь и не было проулка. Она действительно смотрела на него с выжидательной улыбкой на лице, словно поняла шутку и хотела бы знать его реакцию, и когда их глаза встретились, она снова залилась смехом. «Ты должен признать, что это забавно», сказала она, с изумлением качая головой. «Я имею в виду розыгрыш.» Попугайчики на заднем сидении снова начали радостно верещать, словно им в кайф признать что угодно.

Эд попытался засмеяться, но испускаемые им звуки были не настоящими, и он резко замолчал. Поездка домой длиною всего в полмили казалась сейчас вечностью, но он все-таки страшился прибытия. Но уже впереди появился их тупик, и, повернув машину к дому, он увидел в сумерках раннего утра дальше всех укатившийся мусорный бак Бордов, лежащий в канаве. Рассыпанный и раздавленный машинами мусор пятнал улицу рядом. Он снова взглянул на Лайзу. На ее лице витала красивая полуулыбка, которую невозможно было прочесть. Он чуть притормозил, проезжая мимо поваленного мусорного бака, потом указал в сторону холмов, согнулся и выглянул вверх. «Что это?», спросил он, точно зная, что это такое – вертолет программы новостей, низко летающий над лесом.

Лайза выглянула в окно, чуть отвернувшись, и он в это мгновение скосился в боковое зеркало, глядя назад в никелированный зев мусорного бака Бордов, смотревший вверх, словно желающий поймать первые лучи утреннего солнца, как пылающее металлическое гало. Внутри наполовину полного бака лежал выброшенный шар для боулинга, сияющая черная дыра на фоне белой авроры пакета с кухонным мусором.