Говард попытался сообразить, о чем речь, стараясь вспомнить в доме на утесах дверь, которая открывалась бы сама собой. Может, дядя говорит о двери гаража?

– Извините… – начал он, а потом сообразил, что тот говорит о двери своего дома, открывшейся всего пять минут назад. – Сдаюсь. Как вы это проделали?

Открыв холодильник, дядюшка Рой нагнулся, чтобы что-то оттуда достать – банку с замаринованными отрезанными пальцами, к примеру.

– Механика. И не будем больше про это. Тебя что, ничему в колледже не научили?

– Истории в основном. Немного литературе.

– Ни от той, ни от другой проку никакого. На хлеб ими не заработаешь. Ничего ведь не знаешь о магнетизме, а? «Страна, которая контролирует магнетизм, контролирует весь мир». Кто это сказал?

Говард снова покачал головой.

– Не знаю.

– Дайет Смит. Я думал, ты читал литературу. Сандвич?

– Нет, пожалуй. Но все равно спасибо. Я только что позавтракал.

– Надеюсь, не в закусочной Джерси?

– Нет, в гавани. В какой-то «Чаше».

– А, значит, в «Чаше и Англии». Владелец – мой друг. Недурно для завтрака. Но бросай эти закусочные. Там жарят на прошлогодней смазке. Мне там однажды дали тухлое яйцо вкрутую, я от него едва не помер. И место тоже неудачное. Не пройдет и года, как они разорятся, в точности как последние девять болванов, кто открывал там дело. Это же любому видно. Правильный выбор места превыше всего. – Дядюшка Рой плюхнул майонезу на два куска белого хлеба, наложил сверху шесть или восемь слоев нарезанной колбасы из упаковки. – Остренького? – спросил он, отворачивая крышку с банки соленого укропа.

Но в памяти Говарда почему-то были еще слишком свежи глазные яблоки.

– Нет, спасибо. Значит, вы все же выбираетесь в город?

– Для ленча еще слишком рано, хотя я живу без каких-то там распорядков, если ты понимаешь, о чем я. Но до четырех никакого спиртного. Нельзя, чтобы слабости тебя измотали. Их нужно держать в узде, под контролем. «Любое излишество несет в себе зародыш собственного разрушения». Зигмунд Фрейд это сказал – в минуту трезвости. Остальное, что он говорил, сплошь винные пары. Ты по психологии что-нибудь читал?

– Боюсь, немного.

– Вот и молодец. – Дядюшка вернулся в гостиную и с глубоким вздохом рухнул в кресло, словно с рассвета трудился и только сейчас решил передохнуть. Поношенный твидовый пиджак, бывший ему, возможно, когда-то впору, теперь сидел в обтяжку: пиджак сбился под мышками, а пуговицы – так просто оказались на противоположных полушариях живота. Еще на нем были хлопчатые брюки и потертые грошовые туфли, в которых под кожаные шнурки были заткнуты монетки по пени. Над бутербродом он трудился молча.

– Эй! – воскликнул, вспомнив вдруг, Говард. – Я наткнулся еще на одного вашего друга. В Альбионе. Подождите секундочку. – Он выскочил за дверь и поспешил к грузовичку. Разговор дядюшки Роя о трезвости напомнил ему про пиво, которое он охладил в прачечной самообслуживания. Достав из переносного холодильника упаковку, он закрыл дверь трейлера и вернулся в дом. – Подарок от Кола из бакалейной лавки в Альбионе. Он просил передать, чтобы вы как-нибудь к нему заглянули.

– Ах он старый конокрад, – покачиваясь от смеха, прокаркал дядюшка Рой. – Рассказывал преглупейшие шутки. – И подумав минуту, добавил: – Что получится, если скрестить обезьяну с норкой?

Говард покачал головой.

– Отличная шуба, только рукава слишком длинные. – Дядюшка Рой дважды хохотнул, с силой ударяя себя по коленям. Потом вдруг замолк, едва не подавившись бутербродом. – Пива? – предложил он, выхватывая из упаковки банку «Курс». Дернув за кольцо, он ее открыл и сделал предолгий глоток.

– Нет, спасибо, – отказался Говард. – У меня еще оладьи с кофе в горле стоят.

– Как я и говорил, обычно я до четырех не пью. Но ведь и дареному коню в зубы не смотрят. Неудачи приносит.

Говард согласился, что приносит. Дядя прикончил первую банку, согнул ее пополам, растоптал в лепешку на ковре и открыл вторую.

– Да, немало времени прошло, – сказал он наконец, приглаживая волосы, хотя они и так уже лежали прямо и ровно, зачесанные на макушку, где начинали редеть. Полнота придала ему веселый и добродушный вид человека не от мира сего, который прекрасно ему подходил.

Говард кивнул.

– Почти пятнадцать лет.

– Так много? Нет! Правда? Я всегда недоумевал насчет вас с Сильвией. Может, тогда что-то случилось? Может, поэтому ты и держался подальше?

– Нет, ничего особенного. – Он невольно покраснел. В конце концов, он же разговаривает с отцом Сильвии и собственным дядей в придачу. Не важно, что он думает о Сильвии, правда всегда выходит наружу. – Сами знаете, как это, – сказал он. – Четыре-пять тысяч миль все равно что миллион. Пишешь-пишешь, потом перестаешь. Честно говоря, оправданий нет, да и причины тоже. – Он неловко махнул рукой.

Дядюшка Рой и тетя Эдита поселились в Лос-Анджелесе после смерти отца Говарда. Говард и Сильвия тогда едва начали ходить и следующие восемнадцать лет жили на одной улице. Потом тетя с дядей переехали на север в Форт-Брэгг, где жизнь была дешевле и где, как любил говорить дядя, человек может «выдолбить себе нишу». Дядюшка Рой так и поступил, хотя, надо признать, ниша вышла довольно странной формы.

– Ну а вы как? – спросил Говард. – Как тетя Эдита?

– В добром здравии. – Дядюшка Рой ткнул большим пальцев в сторону двери. – Она сейчас в городе. Провиант закупает. Чертова корка, – сказал он, махнув над тарелкой недоеденным сандвичем. Он оторвал обе корки, спас прилипший к майонезу кусочек колбасы, потом подошел к входной двери, открыл ее и швырнул остатки на газон. – Белкам, – пояснил он. – Они корки любят.

Почти сразу же дверь снова открылась, и на пороге возникла тетя Эдита, неуверенно глядя поверх картонной коробки с продуктами.

– Это ты сейчас выбросил что-то на газон? – спросила она. Дядюшка Рой подмигнул Говарду.

– Наш мальчик, – сказал он, заталкивая смятую пивную банку под подушку кресла, кивая на банку, наполовину выпитую, потом снова подмигнул Говарду. Говард все понял и забрал ее как раз тогда, когда тетя Эдита повернулась закрыть дверь. Дядюшка Рой тайком подтолкнул упаковку ногой, так что она оказалась возле кресла Говарда, одновременно забирая картонку из рук жены, чтобы она могла обнять племянника.

– Только посмотрите на него! – воскликнула она, отступая на шаг.

Говард поставил пиво.

– Надо же, какой ты вымахал! Сколько в тебе росту?

– Шесть футов три, – сказал Говард.

– А я тебя помню вот таким. – Она подняла руку к поясу, потом покачала головой. – Но мяса ты не наел. Всегда был худышкой.

– Поели бы вы моей стряпни, тоже бы похудели, – улыбнулся Говард.

Дядюшка Рой удалился на кухню, где поставил картонку с продуктами на пластиковый стол. Потом прилежно взялся раскладывать по местам покупки.

– Остальное в машине, – сказала тетя Эдита и еще раз крепко обняла Говарда. – Пусть у нас Говард поготовит, Рой. Может, он сумеет нас кормить так, что мы оба похудеем.

– Давайте я принесу, что осталось в машине, – сказал Говард, желая помочь. Он снова вышел в садик, прошел мимо валяющихся в сорняках корок и увидел на подъездной дорожке семейный пикап. На заднем сиденье лежали еще две коробки, и он неловко поставил одну на другую.

Вдоль бока картонки, мимо батона скользнуло вниз несколько книжиц с талонами на льготную покупку товаров. Так вот до чего дошло, печально подумал он. И преисполнился решимости что-то сделать, добиться, чтобы дядюшка Рой помог ему вырвать у мистера Джиммерса рисунок. Прямо сегодня об этом и заговорит. Подхватив коробки и прижав их к боку одной рукой, он захлопнул дверцу и вернулся в дом. Тетя Эдита как раз поспешно выходила через заднюю дверь с сандвичем на тарелке. Говард был уверен, что дверь она закрыла слишком быстро, словно что-то скрывая.

Дядюшка Рой убрал в холодильник колбасу и нарезку, вытер стол посудным полотенцем, которое повесил на крючок у буфета.

– Мне нравится помогать на кухне, – сказал он. – Есть мужчины, которые работы по дому терпеть не могут, а по мне ничего. Любая работа хороша, вот какая у нас тут поговорка. Когда у меня дела наладятся, наймем прислугу. – Он начал разбирать остальные покупки, вытащил было хлеб, потом снова уронил его в картонку. – А это еще что? – спросил он вдруг, выглядывая в окно.

Говард тоже выглянул, решив, что, возможно, с тетей Эдитой что-то случилось. Но ее там не было – наверное, скрылась из виду, обойдя дом. За окном вообще ничего не было, кроме пихтового леса, заросшего понизу ежевикой, лимонником и ядовитым сумахом. Острые листья ирисов кучками жались к стволам деревьев вдоль уводящей в чащу тропки. На мгновение Говарду даже показалось, что он видит, как вдалеке среди деревьев мелькает красная кофта тети. Но ему могло и померещиться.

Когда он повернулся снова, дядюшка Рой убирал хлеб. Книжица с талонами из картонки исчезла. Зато один высовывался из кармана дядиного пиджака, куда его поспешно запихнули. Говард отвел взгляд, включая воду в раковине, словно собирался помыть руки, и краем глаза увидел, как дядюшка Рой заталкивает талон в карман поглубже, а остальные торопливо убирает в ящик буфета, который потом так же поспешно закрыл.

– Просто вытри руки посудным полотенцем, – сказал он. Кивнув, Говард потянул с крючка полотенце. Они еще немного поболтали: Говард рассказывал о своем путешествии на север, старательно обходя события последних суток. Какой смысл изображать из себя сбрендившего параноика? Дядюшка Рой слушал, кивая. Он взял тряпку и начал протирать буфет, подтирать с полу капли. Потом вдруг стрельнул глазами на окно гостиной, словно увидел там нечто страшное или удивительное. Говард невольно проследил его взгляд, хотя и заподозрил, что его опять дурачат. Дядюшка Рой направился в гостиную, жестом предложив Говарду пройти с ним до двери. Однако, когда он ее открыл, за ней никого не было. Даже не постучал никто, Говард был в этом уверен.

– Ветер, наверное, – сказал дядюшка Рой, и тут же, будто доказывая его правоту, где-то хлопнула дверь – та самая, которую Говард услышал, только-только приехав. – Это в сарае.

Дядюшка Рой вышел на веранду и, спустившись по ступенькам, обогнул заброшенные леса и удалился за дом. Говард пошел следом. К задней стене гаража притулился сарайчик с фанерной дверью, качавшейся на ветру, который дул с океана. Дверь повисела на месте, словно бы в нерешительности, и с грохотом захлопнулась.

– Чертова задвижка, – сказал дядюшка Рой, задвигая засов и заткнув в петли для верности щепку. – Это мой нынешний проект. – Он махнул на гигантскую кучу старых, серых от времени досок, утыканных гвоздями, будто сорванных со стен обветшалых домов. – Обшивочные доски со старых амбаров. На этом можно состояние сделать, если сметки хватит. У нас тут практическая сметка первостепенна, понимаешь? Совсем как на Диком Западе.

– И что вы с ними делаете? – спросил Говард.

– Очищаю. Продаю. Яппи скупают их за две цены против обычных, лишь бы их новые дома смотрелись старыми. Сплошь подделка, разумеется. Обманывают самих себя и себе подобных. Тем не менее дерево хорошее. Тут исследование проводили, пришли к выводу, что столетние доски из мамонтового дерева, снятые с крыши дома, потеряли не более двух процентов предела прочности.

– Вот как? – Нагнувшись, Говард потянул за конец доски. Из-под нее выскочил жутковатый с виду паук, который поспешно исчез в сорняках, когда доска упала на место. – Все же лучше, чем сгребать их бульдозером, а?

– Вот-вот, – откликнулся дядюшка Рой. – Все дело в консервации. Переработке. Выдернуть гвозди, подровнять края, сложить штабелями и ждать, когда приедут грузовики. Я только-только с этим начал. Правда, у меня спина пошаливает, поэтому главное не переусердствовать.

Говард поглядел на вьющийся меж сваленных досок бурый свинорой. Несколько месяцев, а то и лет к доскам явно никто не притрагивался.

– Может, я вам с этим помогу? Вытащить гвозди и подровнять концы труда не составит. Мне бы хотелось это сделать.

Дядюшка Рой помедлил, обдумывая предложение, будто сказал слишком многое и зашел чересчур далеко.

– Купим еще упаковку пива и обмозгуем планы, – сказал он, подмигнув. – Сегодня. После четырех.

Зазвонил телефон.

– Рой! – закричали из кухни.

– Это Эдита. Пошли.

Он поспешил мимо гаража, на заднее крыльцо, оттуда на верандочку. Здесь стояли старая стиральная машина и сушилка выпуска эдак двадцатилетней давности и висели сворачивающиеся на шпунтах бельевые веревки, на которых сейчас сушилось нижнее белье. Дверь отсюда вела на кухню, где тетя Эдита как раз опускала на рычаг телефонную трубку.

– В чем дело? – спросил дядюшка Рой. – Кто это был?

– Сил.

– Тогда чего ты кричала? Она хотела со мной поговорить?

– Нет. Но могла. Я хотела, чтобы ты был под рукой.

– Чего ей было нужно? У нее все в порядке?

– Господи, да все с ней в порядке. Что, скажи на милость, могло с ней случиться?

– Тогда зачем, скажи на милость, она звонила? Мы обсуждали проблему амбарных досок. Говарду пришло в голову попытаться продать их на юг. Там, где на такое есть спрос. Мы как раз за них взялись.

– В такой одежде? Говард же только что приехал. Не заставляй его работать, дай сперва хоть чуть-чуть посидеть спокойно. Эти доски тут уже бог знает сколько валяются. Так пусть полежат еще хотя бы пару часов. Дай мальчику передохнуть. К ленчу приедет Сильвия. Кажется, она чем-то расстроена.

Тетушка Эдита еще несколько минут говорила о Сильвии, о ее магазинчике, о том, как она сама изготавливает вещи на продажу. Как местные зависят от приезжающих в Мендосино туристов. Магазинчику так легко потерпеть крах и разориться. Чтобы выжить, нужно расширяться в другие области. Туристы любят безделушки и свято верят, что северное побережье – просто кладезь ремесел и творчества. Им не нужна рубашка, которую можно купить в универмаге на юге. Им подавай китовый ус и шерсть, плавник и натуральные здоровые продукты.

– А вот и она, – сказал дядюшка Рой, когда послышался шум машины, сворачивающей к дому с улицы.

Эдита кивнула.

– Она звонила из автомата у супермаркета. Привезет лосося к обеду в честь приезда Говарда. Я ей сказала…

– Хорошо, хорошо, – прервал ее дядюшка Рой. – Пора нам пообедать чем-нибудь благородным. Я сам приготовлю. Немного укропа, немного белого вина. У нас есть вино?

– Нет, – ответила Эдита.

– Ну, это мы поправим. Всегда готовь на вине, которое собираешься пить, – серьезно посоветовал он Говарду.

Входная дверь открылась, вошла Сильвия. Она как будто недавно плакала. Говард внезапно пришел в ярость, он готов был убить кого-нибудь – Горноласку, эту грязную свинью. Он выдавил улыбку, подумав, что если сейчас взорвется, пусть даже ради защиты Сильвии, это обернется истинной катастрофой.

– Что, черт побери, стряслось? – спросил дядюшка Рой, увидев в ее лице то же, что и Говард.

– Кажется, мне не собираются возобновлять аренду. Придется искать другое помещение, скорее всего вообще уйти с Главной.

– Сукины дети! – Дядюшка Рой ударил по кухонному столу кулаком.

– Рой! – воскликнула тетя Эдита, глянув на Говарда и явно его стесняясь.

– Поговаривают о том, чтобы перестроить Главную, – сказала Сильвия.

– «Перестроить»? Это еще что за черт? – скривился от отвращения дядюшка Рой. – Из всех треклятых…

– Это когда сносят все, что есть интересного, а потом строят что-нибудь новое поплоше, – вставил Говард. – У нас в городке то и дело нечто подобное вытворяют.

– Это правда? – Дядюшка Рой прищурился на дочь. Выражение его лица говорило о том, что в самой этой мысли он видит целый заговор. – Кто это тебе сказал? Старуха?

– Нет, Горноласка. Сегодня утром. Я видела, как ты проехал, – сказала она Говарду. – Впрочем, пожалуй, к лучшему, что ты не остановился. Мне было не до разговоров.

Выходит, Горноласка каким-то образом стал… кем? Ее домовладельцем? Агентом домовладельца? Говард испытал такое облегчение, что даже почувствовал себя виноватым. И одновременно счастливым. Это объясняло разговор на тротуаре. Горноласка был захолустным Саймоном Легри[2], покручивающим свой блондинистый ус.

Дядюшка Рой принялся с мрачным видом расхаживать взад-вперед.

– Они наносят удар, – сказал он.

– Ах, Рой. – Тетя Эдита начала готовить сандвичи. Говард про себя удивился, о чем это говорил его дядя. Кто наносит удар? И какой, собственно, удар он – или они – наносит?

Рой остановился. Уставившись на Говарда в упор, он вдруг ни к селу ни к городу – в загадочной манере мистера Джим-мерса – спросил:

– Ты тот, кто любит рыбачить?