Она сжимала и разжимала руку под его ладонью. Как ни странно, движения совпадали с биением его сердца.
      Неожиданно она хихикнула. Нат уже пятьдесят лет, если не больше, не слышал девичьего хихиканья.
      – У меня с собой ничего нет. Даже спать не в чем. Придется лечь в постель голой.
      Он почувствовал, как вспыхнуло жаром лицо, как застучала в висках кровь. Во рту пересохло, язык, словно разбух.
      – Наверху полно одежды, ночные рубашки тоже есть. Это одежда моей жены. Она была такая же худенькая, как и ты. И очень гордилась своей внешностью. Там есть все, что тебе понадобится.
      Она смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.
      – Но это же ее вещи! Вы считаете, что это нормально? Вы не возражаете?
      – Не возражаю.
      Он крепче сжал ее руку.
      – Но что сказала бы она?
      – Ее больше нет. Она умерла.
      Нат сжал ее руку с такой силой, что Келли поморщилась.
      – Мне больно!
      Он выпустил ее руку. Поднял свою к глазам, долго смотрел на нее.
      – Прости… Просто… прикосновение женщины… Так давно этого не было… Прости старика…
      – Нет! – прошептала она. – Вы совсем не старик.
      – Мне за семьдесят! И я давно не чувствовал ничего подобного.
      – Возраст ничего не значит. Все зависит от того, насколько крепко сделана вещь. Мраморная плита на кладбище… ваш дом… эти стены, полы, стол. – Она положила руки на дубовый стол.
      Он все смотрел и смотрел на свою заскорузлую ладонь со ссадинами, мозолями, вздувшимися венами, с черной сланцевой грязью под ногтями.
      – Я старый человек.
      Она наклонилась вперед, взяла его руку в свои, приложила к груди.
      – Вы говорили о женском прикосновении. Прикоснитесь же ко мне.
      Она расстегнула перламутровые пуговицы на платье и спустила его с плеч. Спустила бретельки. Притянула его руку к груди, наклонившись еще больше вперед, чтобы он мог почувствовать ее тяжесть.
      Глаза Ната затуманились. Дрожащими пальцами он осторожно сжал ее кожу.
      – Старый человек не должен даже думать о таком, – хрипло проговорил он.
      – Вы старый, Натаниэль?!
      Она улыбалась нежной улыбкой, приободряла, звала его. Хрупкая рука скользнула к ширинке на его брюках, расстегнула пуговицы. Как зачарованный, он наблюдал за движениями ее ладони, потом за тем чудом, которое она совершила.
      – Видишь, Натаниэль! Ты не старик, ты мужчина.
      Не отнимая руки – так же как и он не отнимал ладонь от ее груди, – она подошла к нему, подняла юбку до талии, раздвинула ему бедра своими ногами, прижалась губами к его уху.
      – Я тоже кое-что знаю из твоей Хорошей книги… Я твоя жизнь, твое воскрешение.
 
      Хэм вернулся в дом уже после десяти. Поднялся вверх по крутой лестнице с черного хода. Холл тускло освещала керосиновая лампа, стоявшая на столе у стены. С минуту Хэм помедлил, прислушиваясь, глядя на закрытую дверь комнаты отца. Потом с болью взглянул на приоткрытую дверь напротив – бывшую спальню матери. Снизу из щели виднелась полоска света, слышался женский голос, тихо напевавший что-то. Хэма охватила тоска. Сколько раз вечерами он входил в эту комнату, ища у матери утешения и находя его в одном ее присутствии.
      «Мама!» – едва слышно прошептал он. В полутьме, ослепший от отчаяния, он наугад прошел к себе в комнату, закрыл дверь и прислонился к стене. По лицу его текли слезы.
      Он зажег лампу на столике у кровати, налил воды из фарфорового кувшина в эмалированный тазик, стоявший возле умывальника в углу комнаты. Три года назад Нат построил на первом этаже ванную комнату, с ванной, водопроводом и туалетом. Она находилась рядом с кухней, у лестницы черного хода. И, тем не менее ежевечерний ритуал умывания в спальнях никогда не нарушался. Под каждой кроватью имелся также и ночной горшок с крышкой, однако ими практически не пользовались, разве что в очень холодные зимние ночи, чтобы не спускаться в ночной рубашке по длинной, продуваемой сквозняками лестнице.
      Хэм по своей всегдашней привычке разделся догола. Прежде чем лечь в постель, остановился перед зеркалом, отстраненно глядя на свое отражение. Длинные мускулистые руки, мощная грудь, широкие плечи, плоский живот, узкие бедра…
      В дверь кто-то тихонько постучал. Хэм вздрогнул от неожиданности.
      – Кто там?
      – Это я, Келли. Можно войти? – Голос ее звучал как нежная, горячая ласка.
      – Нельзя! – крикнул Хэм. – Я уже в постели.
      – Я услышала какие-то звуки… Мне показалось, что вам плохо. С вами все в порядке?
      – Да-да! Я… – Он не мог придумать, что ей ответить.
      – Я вхожу, – решительно произнесла она.
      Хэм задул лампу, прыгнул в кровать, натянул тонкую простыню до подбородка.
      Дверь распахнулась. Девушка стояла на пороге. В руке она держала лампу, горевшую ярким светом. Глядя на нее, Хэм ощутил странное чувство, от которого волосы у него на шее встали дыбом, как шерсть у испуганного котенка. На какую-то секунду ему показалось, что он видит в дверном проеме свою мать, с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам, в тонкой шелковой ночной рубашке до полу с наглухо застегнутым воротом.
      Она словно плыла по комнате. Ступни ног были скрыты под пышными складками. Медленно подошла к его кровати.
      – Ты плакал, Хэм. Я слышала. Может, ты заболел?
      Хэм лежал, весь напрягшись, крепко сжимая простыню у шеи обеими руками.
      – Я… я… Нет, ничего. Мне просто приснился плохой сон. Со мной это часто бывает.
      Она наклонилась, заглянула в его глаза и улыбнулась. Пламя от лампы, с его причудливой игрой света и тени, меняло черты ее лица. Теперь оно казалось недобрым, распутным, каким-то нереальным.
      – Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Хэм?
      Она положила свою маленькую белую руку на его напрягшееся бедро. Хэм ощутил прикосновение сквозь простыню, будто Келли коснулась его обнаженной кожи. Пламя отражалось в ее глазах, как два огненных язычка.
      – Нет! – Весь дрожа, он рывком поднял колени. – Я просто устал. Оставь меня в покое.
      Он отвернулся на бок и закрыл глаза. Больше он не услышал ни единого слова, ни единого движения, однако, открыв глаза через некоторое время, увидел, что комната пуста.
 
      На следующий день Нат повел Келли к каменоломне. Они шли по туннелю, проложенному в лесу и круто поднимавшемуся к горной вершине. Остановились на последнем, самом высоком, уступе, глядя на гигантский кратер. Человеку понадобилась сотня лет, чтобы пробить его киркой и резцом в твердой горной породе. В трещине, у нижнего края карьера, из поды подземных источников образовалось озеро. Его кристально-чистая водная поверхность сияла в лучах солнца, как отполированное серебро.
      Нат обнял девушку за талию, по-хозяйски сжал ее локоть.
      – Вчера ты говорила о корнях, о том клочке земли, которым так дорожишь. Взгляни-ка на это! – Он провел свободной рукой по воздуху с запада на восток. – Все, что ты можешь охватить глазами, – это все мое. И внизу, до самой реки, тоже моя земля. Ну как, впечатляет?
      Она подняла на него глаза. На лице ее появилась хитроватая усмешка.
      – А вон там, за рекой, я вижу землю, которая тебе не принадлежит. И река тоже.
      Он рассмеялся.
      – Ни один человек не может владеть рекой, девочка.
      – Не важно, как это называется – владеть или держать под контролем. Есть люди, которые держат реки под контролем.
      – Что это значит?
      – Можно контролировать то, что связано твоими землями. Если бы долина за рекой принадлежала тебе, значит, ты владел бы и рекой, протекающей по твоей земле.
      Нат запустил пальцы в бороду.
      – Ну и что я буду делать с рекой?
      – Например, ты можешь построить мост.
      – Мост?! – Его раскатистый хохот эхом разнесся по лесу от стен каменоломни. – Для чего мне строить мост? – Он указал рукой на дом, больше его собственного, стоявший на склоне дальнего холма за рекой. – Для того чтобы Мейджорсам удобнее было пересекать реку, когда они ездят в Кейп-Код на своем шикарном автомобиле?
      – Вот именно, – очень серьезно ответила Келли. – В этом-то все дело. Мотоциклы, автомобили, грузовики, в каком бы направлении они ни ехали, должны пересекать реку.
      Нату, по-видимому, надоело играть в глупые игры с молоденькой девчонкой.
      – Ну и пусть пересекают ее в Клинтоне или по мосту, что в сорока милях вниз по течению. Кого это волнует?
      Но девушка не сдавалась:
      – Мост в Клинтоне предназначен для повозок с лошадьми. И, кроме того, улицы, прилегающие к нему, узкие, как бутылочное горло. Даже летом перед мостом скапливаются пробки длиной на два квартала.
      – Ну и пусть их. У нас в Найтсвилле нет ни одной машины. Пойдем, тебе надо успеть на двенадцатичасовой поезд.
      Держась за его руку, она осторожно спускалась по крутому склону. Из-за раскиданной повсюду сланцевой глины спуск представлял немалую опасность.
      – За переезд по мосту они в Клинтоне берут с каждой машины серебряный четвертак.
      Нат хмыкнул.
      – Для того чтобы построить хотя бы маленький мостик, понадобятся горы серебра, Келли.
      – А что, Мейджорсы богаче тебя? У них больше земли?
      – Громы небесные! – взорвался Нат. – Да мой отец уже был богатым человеком, когда отец Карла Мейджорса сошел на берег с палкой и красным носовым платком, в котором содержалось все его имущество.
      Девушка искоса наблюдала за ним.
      – Он тоже добывал сланец?
      – Нет. Он делал пироги из грязи. Кирпичи из речной глины. Им принадлежат печи для обжига кирпичей внизу по реке. Я не выношу кирпичные дома и асбестовые крыши.
      – А также автомобили и мосты. – Последнее слово все-таки осталось за ней.
      У подножия горы он обнял ее за талию, легко поднял и посадил на сиденье телеги. Потом уселся рядом и взял вожжи.
      – Ты такой сильный, Натаниэль, – улыбнулась она. – С тобой я чувствую себя в полной безопасности.
      Он положил руку на ее колено.
      – Быстро сделай все, что тебе нужно в Клинтоне, и поскорее возвращайся домой. Ты меня поняла, Келли?
      – Домой… Как чудесно это звучит.
 
      В том же году, десятого декабря, в день своего девятнадцатилетия, Келли Хилл стала женой Натаниэля Найта. Худощавый пятидесятипятилетний пастор Сол Уильямс совершил скромный обряд венчания в пресвитерианской церкви. Натаниэль надел по такому случаю праздничный синий костюм, белую рубашку с высоким крахмальным воротником и синий галстук.
      – Я чувствую себя во всем этом словно бык под седлом, – пожаловался он Хэму перед свадьбой.
      Он и в самом деле выглядел оседланным быком.
      Невеста была в простом черном костюме с накрахмаленной белой манишкой. На левый лацкан она приколола букетик из омелы и ягод, собранный и сделанный собственными руками. Свои длинные волосы Келли заколола в тугой пучок. На фоне строгого черного костюма они казались еще светлее. Шляпу она не надела – лишь изящную белую вуаль в испанском стиле. Последняя деталь вызвала тихое неодобрение местных женщин, Келли выглядела намного старше своего возраста.
      Свидетелей в церкви собралось совсем немного, всего пять человек, не считая Хэма. Кроме специально приглашенных, не появился ни один человек, даже на улице перед церковью. Именно так, как и хотел Натаниэль. Он получил еще одно доказательство того, что это действительно его город.
      После окончания церемонии бракосочетания гостей пригласили в большой дом на холме на свадебный ужин, роскошь которого всех поразила. Жареный гусь, ветчина, сладкий батат, кабачки, хлеб домашней выпечки; три вида пирогов – и все это было приготовлено заблаговременно самой новобрачной.
      Нат пытался протестовать:
      – День свадьбы – особенный день для женщины. Она не должна в этот день хлопотать на кухне. Пусть Рена Ламберт займется ужином, она уже предложила свои услуги.
      – Только не сегодня. Ты же знаешь, они все думают, что ты женился на ребенке. Вот я и хочу, чтобы они поняли раз и навсегда, что Келли Хилл Найт – взрослая женщина и хозяйка дома. Во всех отношениях.
      Нат, восседавший во главе стола, разрезал мясо и подавал его гостям. Келли сидела напротив, на другом конце, Хэм – по правую руку от отца, за ним Алва Ламберт – пожилой племянник Ната, владелец магазина и почты, худой, сутулый, близорукий, с хрипловатым, словно шуршащим, голосом. Он то и дело обращался к Нату, неизменно называя его «дядя Нат», словно напоминая присутствующим о существующих между ними кровных узах. Его жена, вялая, худосочная Рена, говорила мало, глядя на новобрачную с завистью и едва скрываемой враждебностью.
      По левую руку от Ната сидел Уолтер Кэмпбелл, работавший главным мастером в каменоломне, тучный жизнерадостный пятидесятилетний мужчина с угольно-черными волосами и красным носом – сказывалось влияние многолетнего и обильного употребления домашнего яблочного сидра. Его жена Сыозан, сидевшая рядом, выглядела еще более тучной и вела себя еще более шумно и жизнерадостно, чем муж. Старый Сайрус Найт любил Уолта Кэмпбелла как сына. Что касается Ната, то Уолт, пожалуй, единственный из всех, пользовался его полным доверием. Шестнадцатилетняя дочь Кэмпбеллов Люси на празднике не присутствовала.
      Последним за столом сидел Карл Мейджорс, богатый вдовец, хозяин большого серого дома за рекой. Его присутствие на свадебном ужине явилось уступкой Ната молодой жене. Он пошел на это очень неохотно и лишь потому, что это был ее день.
      – Ты с ума сошла! – воскликнул Нат, когда она впервые заговорила о том, чтобы пригласить Мейджорса. – Мы с ними не друзья и никогда не ходим друг к другу в гости.
      Келли по-кошачьи прищурила глаза.
      – Значит, пришло время это изменить. Двое самых богатых людей в округе должны лучше узнать друг друга.
      – Не понимаю, для чего.
      Она положила свою маленькую руку на его массивную ляжку и стала медленно поглаживать. Так опытный дрессировщик усмиряет дикого зверя.
      – А я не понимаю, почему бы этого не сделать. На прошлой неделе я прочла статью в «Клинтон геральд» о том, что Карл Мейджорс подписал большой контракт с правительством штата в Олбани на свой кирпич. Я считаю, что на крышах всех домов, построенных из его кирпича, должен использоваться сланец Найтов.
      Нат вскочил на ноги.
      – Громы небесные! Сланец Найтов на чудовищных коробках из красного кирпича?! Да мой отец перевернется в гробу!
      Келли не стала продолжать эту тему.
      – Ну, если ты боишься, что Мейджорс не примет приглашение, тогда, пожалуй, не стоит звать его.
      Нат расхаживал по комнате, как старый разъяренный лев в клетке. Седые волосы и борода, казалось, встали дыбом.
      – Не примет приглашения?! Ха! Мейджорсы пятьдесят лет ждут такого случая. Во всем штате лишь немногие могут похвастаться тем, что сидели за столом у Найтов. Не примет! Ха-ха! Прибежит, можешь не сомневаться!
      Келли закусила губу.
      – Ну что ж, если ты считаешь, что это удобно…
      Приглашение Карлу Мейджорсу послали, и он его принял.
      Для Келли его появление явилось самым ярким событием дня.
      Мейджорс прибыл на своем большом прогулочном «мерсере» с открытым верхом. Начищенные по такому случаю фары и черные лакированные дверцы сверкали, красные спицы колес мелькали, как праздничные карусели на День независимости. Хотя уже выпал первый снег, а сплошная облачность грозила новым снегопадом, Мейджорс приехал с непокрытой головой. На заднем сиденье стоял ящик с французским шампанским. Келли по достоинству оценила подарок, да и у остальных женщин он вызвал приятное возбуждение. Сьюзан Кэмпбелл пила шампанское так, будто это слабый яблочный сидр. После третьего бокала она начала кокетливо хихикать, отчего заколыхалось все ее грузное тело. Карл Мейджорс, сидевший слева, стойко и даже с юмором сносил ее толчки локтем и нескончаемые рассказы об ухаживании ее мужа, их медовом месяце и брачной жизни.
      Рена Ламберт, с опаской, маленькими глотками выпившая первый бокал пенистого напитка, тут же согласилась на второй. На ее бледных щеках появились яркие пятна румянца. Хэм отпил лишь половину из своего бокала, в то время как его отец, Уолтер Кэмпбелл и Алва Ламберт мгновенно осушили бокалы. Им не терпелось покончить с этим и открыть бутыль с крепким сидром, охлаждавшуюся в кладовке.
      Из всех присутствовавших лишь Карл Мейджорс и новобрачная пили шампанское с истинным наслаждением и знанием дела, оживленно болтая, как двое вновь обретенных друзей.
      Карл Мейджорс, среднего роста и крепкого сложения, с мощными руками и плечами, в юности работал на отцовских печах для обжига кирпича. Сейчас, в сорок восемь лет, в его темно-русых волосах виднелась лишь небольшая седая прядь. Его тусклые водянисто-голубые глаза создавали впечатление слабости духа. Обманчивое впечатление, ибо он был настоящим мужчиной, который в пятнадцать лет ни с кем не боялся помериться силами, работал в глиняных карьерах наравне со взрослыми и лучше их, в двадцать пять лет унаследовал от отца и дяди руководящее положение в семье и фирме, возглавил пехотный полк в Первой мировой войне и получил в награду серебряную звезду. Любимец женщин, он с достоинством носил смешную щеточку усов на верхней губе, кричащие клетчатые костюмы и булавку с бриллиантом в четыре карата в галстуке. Мейджорс с одинаковым юмором относился к собственным чудачествам и к слабостям других. Он взял со стола бутылку шампанского, наполнил бокал Келли до краев, потом налил себе. – Мне, наверное, уже хватит.
      И сама Келли, и Карл Мейджорс понимали, что эти слова ничего не значат.
      – Совсем не хватит. Вы обязательно должны выпить еще. Как загипнотизированная, она следила за пузырьками пены, поднимавшимися в бокале.
      – Я еще никогда в жизни не пила шампанское.
      – Оно создано специально для вас, дорогая.
      Келли, казалось, не слышала его.
      – «Дайте мне вина. Налейте дополна. Я пью…
      – …за радость всех сидящих за столом», – подхватил Мейджорс.
      Она взглянула на него с изумлением и восхищением.
      – Вы читали «Макбета»!
      – И не один раз. Вас это удивляет?
      – Не больше, чем вас удивляет то, что я его читала.
      Он рассмеялся, отчего стали видны крупные желтые зубы.
      – Миссис Найт, почему вы меня пригласили?
      Не глядя на него, Келли сделала глоток шампанского.
      – Так захотел Натаниэль.
      – Не сомневаюсь.
      Она коснулась вина в бокале кончиком языка, как ребенок, пробующий что-то новое.
      – А почему вы приехали, мистер Мейджорс?
      Он откинулся на спинку стула.
      – Захотелось взглянуть на женщину, заставившую семидесятилетнего человека отказаться от благословенной холостяцкой жизни. Захотелось узнать, что это за женщина.
      Она улыбнулась, все так же не глядя на него.
      – Ну и как, узнали?
      – Да.
      Толстушка миссис Кэмпбелл схватила его за руку, теряя равновесие от выпитого вина.
      – Я много слышала о ваших похождениях, Карл Мейджорс. Стыдитесь, стыдитесь и еще раз стыдитесь! Соблазнять девушку, которая всего лишь несколько часов назад стала новобрачной! – Она подмигнула Келли. Глаза ее совсем скрылись в складках жира на мясистом лице. – Дело в том, милочка, что я хочу приберечь его для себя.
      Келли весело улыбалась.
      – Как не стыдно, мэм! У вас уже есть свой собственный мужчина, и такой хороший.
      Миссис Кэмпбелл истерически захохотала и, обернувшись к мужу, хлопнула его по плечу с такой силой, что тот чуть не свалился со стула.
      – Ни один мужчина не бывает достаточно хорош, и одного мужчины никогда не может быть достаточно, дитя мое. Со временем вы это узнаете. – Она взглянула через стол на Рену Ламберт. – Что скажешь, Рена? Алва для тебя достаточно хорош как мужчина?
      Щеки Рены Ламберт вспыхнули еще ярче. Она окинула миссис Кэмпбелл высокомерным взглядом.
      – Кажется, кое-кто выпил слишком много вина.
      Миссис Кэмпбелл зашлась от смеха, отчего все ее три подбородка затряслись.
      – Ладно-ладно, мисс Пуританка!
      – Рена права! – выкрикнул Нат с дальнего конца стола.
      Он уже давно чувствовал беспокойство и раздражение, слушая скучные разговоры своего племянника с главным мастером об акциях, векселях и бесконечных взлетах и падениях на рынке ценных бумаг, – при том, что ни один из споривших не владел ни одной акцией.
      – Может, хватит пить и болтать? Как там насчет наших пирогов и кофе, миссис Найт? У нас остался всего час до поезда.
      Келли улыбнулась.
      – Слушаю, мистер Найт.
      Рена поспешно поднялась с места.
      – Позвольте мне. Новобрачная сегодня и так много хлопотала на кухне.
      Келли тоже встала.
      – Я с удовольствием воспользуюсь вашей помощью, Рена.
      – Но в этом нет никакой необходимости. Я прекрасно справлюсь и одна.
      Келли, не обращая внимания на ее слова, одарила присутствующих улыбкой.
      – Прошу меня извинить. Это не займет много времени.
      Карл Мейджорс обернулся к Нату.
      – Натаниэль, я могу довезти вас до вокзала в своей машине.
      Ната предложение нисколько не обрадовало.
      – Не стоит беспокоиться, сэр. Хэм уже запряг лошадей.
      – Никакого беспокойства. Я все равно проезжаю мимо. А у Хэма будет достаточно дел с уборкой. Да и невесте наверняка доставит удовольствие прокатиться в машине.
      Нат кинул на него яростный взгляд из-под кустистых бровей, откашлялся с каким-то звериным рыком.
      – Конечно, мне это доставит удовольствие. – Келли появилась в дверях, держа в каждой руке по тарелке с пирогом. – Прекрасное начало для медового месяца.
      Алва Ламберт громко обратился к Мейджорсу через стол:
      – Сдается, мистер Мейджорс, что вам куда проще было бы переправиться через реку на лодке, чем делать такой крюк на машине.
      – Вероятно, вы правы, Алва, – доброжелательно взглянул на него Мейджорс. – Но я бы не получил того удовольствия.
      Келли поставила на стол тарелки с пирогами, от которых поднимался пар.
      – Сколько от вас до Найсвилла на машине, мистер Мейджорс? – намеренно громко спросила она.
      – Сейчас скажу… Четыре мили по разбитой дороге до шоссе, еще пять миль по шоссе до Клинтона, потом по мосту, потом еще четыре мили обратно, уже по этой стороне, потом еще пять миль к югу до вашей дороги. Дорога Найтов… – Он с усмешкой обернулся к Найту. – И как только у вас, ребята, язык поворачивается называть эту разбитую коровью тропу дорогой! Ну вот, еще три мили по выбоинам и ухабам до Найтсвилла. Всего, значит, примерно двадцать одна миля.
      – Я же говорю, – вставил Алва Ламберт. – А по реке это заняло бы не больше пяти минут.
      – А по мосту, если бы он здесь был, не больше одной минуты на машине, – со значением произнесла Келли.
      Нат громко хмыкнул:
      – Эта девчонка помешана на мостах. Знаешь, что она мне тут предложила, Карл? Купить часть твоей земли за рекой и все, что лежит до шоссе, и построить мост!
      – Платный, – добавила Келли.
      Мейджорс внимательно оглядел ее.
      – Мысль интересная.
      – Ты так считаешь? – расхохотался Нат. – Тогда знаешь что, Карл Мейджорс? Давай лучше я продам тебе часть моих земель по эту сторону реки и еще коровью тропу до шоссе, а ты построишь мост.
      Алва Ламберт и чета Кэмпбелл дружно присоединились к его хохоту.
      – Здорово! – едва выговорил сквозь смех Алва. – Ты попадешь во все газеты, Карл. Ну как же, человек построил свой собственный мост, для того чтобы удобнее было ездить через реку на машине!
      Когда они отсмеялись, снова заговорила Келли:
      – Найдется немало других, которые захотят пользоваться мостом.
      Мейджорс снова обернулся к Нату:
      – Она права. Нам отсюда не видно, но сейчас вся страна движется в будущее на резиновых шинах. Все ездят на машинах, Нат. Лошади отжили свой век. А это означает новые дороги. Сотни, тысячи миль асфальтированных дорог. У нас здесь удачное местоположение. Мы на перекрестке путей. Мост через реку мог бы связать проезжие пути с запада на восток, которые разделяют восемь миль.
      – Мосты, дороги и тому подобное – дело правительства. Захотят купить мою землю и построить здесь мост – пожалуйста. Если, конечно, дадут подходящую цену. – Нат хлопнул руками по белой скатерти, на которой уже появились пятна от вина и соусов. – Ну, где мой пирог, жена? Хочу пирога с мясом.
 
      В Найтсвилле имелось всего одно двухэтажное здание. На первом этаже располагался магазин, в котором продавались всевозможные продукты, от консервов до мяса и молока, и почта, отделенная от магазина перегородкой. Руководил всем этим Алва Ламберт. Бездетные Ламберты жили на втором этаже. С одной стороны магазин выходил к реке. Перед ним, по всей длине здания, тянулась деревянная скамья, где жаркими летними днями собирались старики поболтать и выкурить трубочку в ожидании почтового поезда.
      Пути Нью-Йоркской железнодорожной компании проходили чуть в стороне, на расстоянии двадцати ярдов. А через Дорогу Найтов, к востоку от нее, находился железнодорожный вокзал Найтсвилла, приземистое мрачное здание, почерневшее от сажи и копоти. Стены его пестрели рекламными листками, призывавшими пассажиров курить сигареты «Кэмел» и жевать резинку «Ригли спирминт».
      В шесть часов четыре минуты Карл Мейджорс посадил своих гостеприимных соседей на нью-йоркский поезд. Начальник станции Гектор Джонс совершил пышную церемонию отправления. Мейджорс, надевший кепку на время поездки в автомобиле, теперь снял ее с церемонным поклоном в сторону Келли.
      – Даже Нью-Йоркская железнодорожная компания воздает почести вашей красоте, прекрасная леди. Не уверен, что это сказал великий бард.
      Келли улыбнулась.
      – Нет, он сказал другое. Это грубая лесть, сэр.
      Раздался свисток паровоза. Нат помахал Мейджорсу с подножки, глядя на него с едва заметной враждебностью.
      – Мы будем в Нью-Йорке раньше, чем ты доедешь до дома в своем шикарном автомобиле.
      Карл Мейджорс стоял на платформе с непокрытой головой, глядя вслед поезду, пока тот не скрылся в зимних сумерках.
 
      Уолт Кэмпбелл и Алва Ламберт сидели перед камином, сжимая в руках кружки с крепким сидром. Их жены убирали со стола и мыли посуду. Хэм, сидя на полу со скрещенными ногами, смотрел на огонь.
      – Ну, Хэм, как тебе мачеха? – спросил Алва.
      Подчеркнутая ирония, прозвучавшая в вопросе, не укрылась ни от Хэма, ни от Кэмпбелла.
      – Она хорошо ведет хозяйство, – ровным голосом ответил Хэм.
      – И отлично готовит, – подхватил Кэмпбелл, перекатывая в зубах остывшую трубку. – Этот гусь! – Он облизнул губы при одном воспоминании.
      У Алвы, обычно робкого и неразговорчивого, сейчас – видно, под влиянием выпитого – развязался язык. Он заговорил с неожиданной горячностью, испугавшей Хэма и Кзмпбелла. Они не сводили с него глаз.
      – Дядя Нат – старый дурак.
      Никто не произнес ни слова в ответ.
      Алва одним глотком осушил кружку и едва не захлебнулся.
      – Ну-ну, – с мягким упреком произнес Кэмпбелл, – нехорошо так говорить о дяде, Алва.
      – Но если это правда! – фальцетом выкрикнул Алва, подавшись вперед от возбуждения. – Что нужно человеку его возраста от девятнадцатилетней девушки? А что нужно ей от такого старика, как Нат? Конечно, его деньги.
      – Хватит, Алва! У тебя нет никаких оснований так утверждать.
      – Как это нет? – Алва указал костлявой рукой на Хэма. – Я думаю вот об этом парне. Он мой родственник. Я не могу стоять в стороне и смотреть, как хитрая девка уводит у него из-под носа наследство. Старый Найт одной ногой в могиле, а с ней он очень скоро обеими ногами будет там.
      – Попридержи язык, Алва! Я не желаю этого слышать.
      Хэм, внимательно наблюдавший за кузеном, наконец вмешался, выказав проницательность, неожиданную для его возраста:
      – Не бойся, Алва. Отец не изменил завещание. Она ему не позволила. После его смерти магазин останется за тобой.
      Алва заморгал выпученными глазами.
      – Хэм… я… я не о себе думал… Но… он, правда, не изменил завещание в ее пользу?
      – Нет. – Хэм с усталым видом отвернулся к огню. – Он собирался это сделать, но она его высмеяла. Сказала, что он самый крепкий человек, какого она знает, и что он еще всех нас переживет.
      От неожиданности Алва фыркнул.
      – Ну, она и шутница, эта девчонка! Вообще-то ты прав, Уолт. Жареного гуся она готовить умеет. А яблочный пирог ты пробовал? Готов признать, в ней есть кое-что такое, чего не увидишь с первого взгляда. – Он наклонился вперед, коснулся руки Кэмпбелла. – Не стоит винить меня за то, что я немного беспокоюсь. Хэм – мой младший братишка, и я хочу защитить его интересы.
      Не желая притворяться, Кэмпбелл стряхнул его руку и заговорил о другом:
      – Хэм, ты тут будешь один целых семь дней. Приходи к нам ужинать.
      – Спасибо, дядя Уолт, я как-нибудь сам справлюсь.
      – Но ты нас нисколько не затруднишь. И тетя Сью тебе скажет то же самое.
      – У Хэма есть родственники, которые могут о нем позаботиться, – заметил Алва. – Милости просим к нам с Реной, Хэм.
      – Спасибо вам обоим, – поспешно произнес Хэм. – Но у меня тут работы по горло, боюсь, не будет времени. И вообще не беспокойтесь за меня. Э… э… Келли… – казалось, он с трудом произносит это имя, – Келли перед отъездом наготовила для меня полно всякой еды и оставила в кладовке.
      Уолт-Кэмпбелл не мог скрыть разочарование.
      – А мы-то надеялись, что ты будешь к нам приходить, Хэм. В дверях появилась тучная фигура Сьюзан Кэмпбелл с блюдом и полотенцем в руках.
      – И наша Люси очень расстроится, – присоединилась она к мужу. – Последний раз она видела тебя весной, еще в школе. Я сказала ей, что ты просто изображаешь из себя неприступного, как все мужчины. – Она разразилась громким хохотом.
      – Я обязательно зайду как-нибудь вечером, тетя Сью.
      Хэму хотелось поскорее закончить эти никому не нужные разговоры. Он встал с пола, потянулся.
      – Прошу прощения, мне нужно в амбар.
      Он вышел из комнаты. Кэмпбелл обернулся к Алве.
      – Хороший парень. Отец должен быть им доволен.
      – Да, сэр. И мачеха, я думаю, тоже, – хитро прищурив глаза, проронил Алва.
 
      Хэм сидел на трехногом табурете для дойки, наклонившись к коровьему животу. Взял в руки теплое, полное вымя, почувствовал между пальцами твердые соски, и… поймал себя на мыслях о Келли, жене отца.