Упав на траву, Марк поднял руки.
      – Сдаюсь, дорогая!
      Опустившись на колени, Марджи принялась щекотать ему живот. У Марка чувствительность к щекотке доходила до абсурда. Издав истерический крик, он принялся кататься по траве и просить пощады, однако девушка была неумолима.
      Громкие возгласы и смех вскоре привлекли внимание старших Макдугалов и их гостей, которые пили послеполуденный чай в каменном патио с видом на лужайку.
      Почетный гость семьи Джонатан Таппенден, приплывший в Австралию на собственной яхте «Виктория», только усмехнулся, а его любовница, звезда английского мюзик-холла Мэй Соррелл, понимающе захихикала.
      – Что они там делают? – покраснев, спросила Вильгельмина.
      Жена Джейсона была уже в возрасте. Ее родители, богатые голландские евреи, приехали в Австралию в 1850 году. Причины, заставившие их покинуть родину, были неизвестны. Некоторые считали, что всему виной религиозные преследования, которым они будто бы подвергались, другие говорили, что отец Вильгельмины – Сол покинул Голландию, чтобы помешать роману дочери с немцем-католиком. Но какова бы ни была истинная причина, вскоре по приезде Вилли отчаянно влюбилась в Джейсона Макдугала, и ее родители благословили этот союз, несмотря на то что Джейсон был христианином.
      В молодости Вильгельмина была высокой и худой, с угловатой фигурой и птичьим личиком. Годы, однако, смягчили черты ее лица, а тело приобрело некоторую округлость.
      Джейсон, напротив, состарился очень мало. В весе он практически не прибавил, седина была едва заметна в светлых, выгоревших на солнце волосах, голубые глаза нисколько не поблекли.
      – Я спрашиваю, что там происходит? – повторила Вильгельмина, в то время как все вытянули шеи, стараясь рассмотреть, что делается на лужайке.
      – Кажется, одна из девушек насилует кого-то из парней, – заявил ее муж.
      – Что ты такое говоришь, Джейсон! – ужаснулась Вильгельмина, бросив встревоженный взгляд на почетных гостей. Невзирая на свою искреннюю любовь к Джейсону и вообще всем Макдугалам и Трентам, Вилли в глубине души считала, что коренные австралийцы по степени цивилизованности сильно уступают европейцам. Их неотесанность и приземленность вызывали у нее ощущение неловкости. Причем, что удивительно, они нисколько не стыдились своей простоты, даже гордились тем, что называли «грубым индивидуализмом». Например, Джуно и ее дочь Адди открыто говорили о вещах, которые Вилли никогда не посмела бы обсуждать со своей матерью, – о человеческом теле и его функциях, о менструации, менопаузе, сексе. О сексе!
      Да она даже со своим мужем об этом не разговаривала! Конечно, это не означало, что такое времяпрепровождение ей не нравилось – просто есть вещи, о которых не следует болтать.
      Невольно демонстрируя Джонатану Таппендену и Мэй Соррелл «грубый индивидуализм» собственной семьи, Вилли испытывала сильную неловкость, хотя на самом деле ей было не о чем беспокоиться: Таппенден и его любовница – энергичная темноволосая женщина лет двадцати восьми с круглым ангельским лицом – явно относились к представителям богемы, не отличавшимся строгой моралью.
      Поднявшись, Таппенден подошел к железным перилам и посмотрел вниз: Питер, Пол и Адди уже присоединились к всеобщей свалке.
      – Ах, молодость, молодость, – покачав головой, задумчиво сказал Таппенден. – Почему она проходит?
      В свои сорок Джонатан Таппенден выглядел на десять лет моложе. Светловолосый и худощавый, с лицом сказочного эльфа, не подвластного времени, он прекрасно чувствовал себя в обществе Макдугалов. В семейном предприятии Таппенденов, пароходном обществе «Бритиш Норт Стар Лайн», Крейг Макдугал был единственным совладельцем, не входившим в состав семьи.
      С момента прибытия Таппендена в Перт Вилли, выступая в своей излюбленной роли свахи, всячески старалась свести судовладельца с Адди. Об отношениях, связывающих почетного гостя семьи с артисткой мюзик-холла, она старалась не думать.
      Со своей стороны, Адди, хотя и находила Джона очаровательным, считала его «слишком слабым и разочарованным в жизни», а следовательно, неподходящим для себя мужчиной.
 
      – Возьмите еще лепешку, Джон, – предложила Вилли. Повернувшись, тот прислонился спиной к перилам.
      – Если я это сделаю, то просто лопну. – Он посмотрел на Трента. – Ну, завтра у тебя большой день, Терри. Стригали будут решать, вступать или не вступать в ваш профсоюз.
      – Как говорят американцы, дело в шляпе, – ответил Трент. – Так что через год, ну, может быть, два, Объединенные стригали смогут начать забастовку, которая охватит весь континент.
      – Ты изменил своему классу, Терренс, – насмешливо сказал Джейсон, который, как и его отец, был горячим поборником прав трудящихся.
      – Своему классу? – подхватил игру Трент. – И впрямь! Какой кошмар – сын каменщика женился на богатой бездельнице.
      – Ха! – воскликнул Джейсон. – Все, что ты делаешь, – это весь день мелешь языком, отвлекая людей от дела. Или пьянствуешь с их работодателями – когда ведешь переговоры, выдвигая непомерные требования.
      Таппенден, однако, воспринял их пикировку всерьез. Когда англичанин обратился к Тренту, в его голосе звучало сдержанное волнение:
      – Терри, я ничего не имею против нормальной зарплаты. «Норт стар» всегда хорошо платила своим работникам. Но неужели ты веришь, что можно без конца выдвигать все новые и новые требования? Есть же какой-то предел.
      Иначе настанет время, когда будет просто невыгодно заниматься бизнесом.
      – Я готов согласиться, что в каждом случае у зарплаты есть какой-то потолок. Но дело ведь не только в этом, Джон. Рабочему человеку нужна не только зарплата – ему необходим свой кусок экономического пирога.
      – Довольно изящный эвфемизм, которым заменяют понятие «социализм», – сдавленным голосом произнес Таппенден.
      – Ничего подобного! Беда в том, что все шесть австралийских колоний буквально находятся в собственности крупных землевладельцев и промышленников. Трудящимся не остается ничего. Следующим нашим шагом будет создание своей собственной лейбористской партии.
      – Что может вылиться в попытку свергнуть демократическую форму правления и заменить ее социальной диктатурой, – мрачно сказал Таппенден.
      – Пожалуй, мы сегодня уже достаточно говорили о политике, – прервала их Джуно. – Скажите, Джон, куда вы направитесь из Перта?
      – На Суматру, на Яву… Папа хочет, чтобы я заглянул в нашу контору в Батавии.
      – И еще мы собираемся осмотреть Кракатау! Разве это не восхитительно! – всплеснув руками, воскликнула Мэй.
      – Что это еще за Кракатау? – спросила раскрасневшаяся после бега Адди. Вбежав на террасу, она упала в шезлонг, на секунду опередив Питера и Марка, финишировавших вторыми.
      – Остров с потухшим вулканом в Зондском проливе, – проинформировал ее отец.
      – Уже не с потухшим, – поправил его Таппенден. – С середины мая вулкан опять проснулся. Последнее извержение было двести лет назад, оно сорвало с горы вершину. Ее высота уменьшилась с трехсот шестидесяти метров почти до нуля.
      – Там кто-нибудь живет? – заинтересовался Марк, вступивший с Марджи Гейл в схватку за право обладания последним свободным стулом.
      – Отпусти ее или я оторву тебе голову! – вполне серьезно предупредил его Питер. Не только он замечал, что временами его братец ведет себя чересчур фамильярно с роскошной мисс Гейл, причем она как будто ничуть не возражает.
      Пожав плечами, Марк уступил и сел по-турецки на пол рядом с братьями.
      – Нет, остров необитаем, – ответил на его вопрос Таппенден. – Хотя довольно много посетителей. Туземцы с Явы и Суматры за девяносто миль приплывают туда на лодках, чтобы собирать плоды в джунглях.
      – Даже сейчас, когда вулкан проснулся? – задыхаясь, спросила Марджи.
      – Сейчас в особенности! – засмеялся Таппенден. – Лодки везут и везут людей на Кракатау.
      – Я бы умерла со страху! – Марджи Гейл прижала руки к пышной груди, словно призывая всех обратить внимание на смелое декольте.
      – Я думаю, вы вполне могли бы к нам присоединиться, мисс Гейл, – небрежно сказал английский спортсмен, не отрывая взгляда от выреза ее платья. – Как ты думаешь, дорогая? – обернулся он к своей спутнице.
      – Я думаю, мисс Гейл без ее жениха долгий океанский вояж смертельно наскучит, – сквозь зубы отозвалась Мэй Соррелл.
      – Ей лучше с вами согласиться, мисс Соррелл, – сказал Питер, по-хозяйски положив руку на плечо Марджи.
      – А вот я бы хотела увидеть Кракатау! – заявила Адди. – Можно мне занять ее место, мистер Таппенден?
      – Ну конечно, дорогая, – с улыбкой ответил тот, – будем рады видеть вас на борту «Виктории». Не так ли, Мэй?
      По выражению лица актрисы можно было понять, что присутствию на яхте Аделаиды Трент она обрадуется не больше, чем обществу Марджи Гейл. Тем не менее Мэй выдавила улыбку.
      – Адди будет желанной гостьей, – сказала она.
      – Я не уверена, что тебе стоит ехать, дорогая, – озабоченно заявила Джуно. – Я слышала, в этих водах орудуют пираты. Ты ведь уже попадала в руки ужасной банды Келли. Если подобное случится снова, все может кончиться не так благополучно.
      – Пираты? – рассмеялся Таппенден. – Что вы, миссис Трент! Эти воды патрулируются германскими военными кораблями, поэтому пираты обходят Суматру и Яву стороной.
      – Германские военные корабли… – нахмурилась Вильгельмина, – Мой отец говорит, что немцы заполонили всю Новую Гвинею и собираются основать там колонию под тем предлогом, что имеют там торговые фактории.
      – О, не думаю, что это правда, миссис Макдугал, – доверительным тоном сказал Таппенден. – Канцлер Бисмарк неоднократно заверял Министерство иностранных дел, что Германия не собирается столь далеко расширять свою империю за пределы фатерланда.
      – Боюсь, что это звучит не слишком убедительно для жителей Квинсленда, которые могут оказаться под дулами германских пушек, если кайзер решит построить в восточной части Новой Гвинеи форты или военно-морские базы, – заметил Трент. – В Тонге немцы уже это сделали. Я думаю, что премьер Гладстон – просто дурачок, если доверяет этому ублюдку Бисмарку!
      Вильгельмина, смущенная тем, что в обществе дам прозвучали столь крепкие выражения, нервно заерзала на стуле, но от участия в разговоре не уклонилась.
      – Отец говорит, что премьер Макилрейт должен предложить министерству колоний взять на себя издержки по аннексии Квинсленда. В конце концов, Дизраэли это уже предлагал.
      – Вот именно – Дизраэли! – сказал Трент. – А сейчас правительство возглавляет Гладстон, либерал, который бесчисленное множество раз официально заявлял о том, что против дальнейшего расширения империи. Конечно, Макилрейт все равно должен это предложить, но я не думаю, что министр колоний утвердит аннексию Квинсленда.
      – Вы совершенно правы, сэр, – с видом человека, который информирован лучше остальных, заговорил Таппенден. – Фактически по этому вопросу уже несколько месяцев ведутся тайные переговоры между Макилрейтом и лордом Дерби. Дерби категорически против аннексии.
      – Боже, что случилось с Англией? – воскликнула Джуно. – Неужели в Уайтхолле могут быть столь слепы?
      – Англия в одиннадцати тысячах миль отсюда, моя дорогая, – с грустью сказал ее муж. – Наши австралийские проблемы кажутся там слишком мелкими по сравнению с тем, что происходит в Европе, под самым носом у Уайтхолла.
      – Я устала от разговоров о политике, – поднявшись с шезлонга, заявила Адди. – По-моему, мне нужно принять ванну и переодеться к обеду. Идем, Марджи!
      – Так как насчет поездки на Кракатау? – окликнул ее Таппенден. – Вы к нам присоединитесь?
      – Ни в коем случае не упущу такой возможности, – засмеялась она. – Когда отплываем?
      – В следующее воскресенье будет не слишком рано?
      – По мне и завтра – не слишком рано.
      – Тогда решено. – Он выжидательно посмотрел на родителей Адди. – Конечно, с согласия мистера и миссис Трент.
      – Моя дочь привыкла поступать по-своему, Джон! – фыркнул Терренс Трент. – Если она собралась на Кракатау, ничто не изменит ее решения.
      Молодые женщины поднялись по лестнице на второй этаж. Теоретически дом строился в готическом стиле, однако нагромождение разных башен и башенок сильно искажало первоначальный замысел.
      Адди никогда не разделяла вкус тети Вилли.
      – Здесь всего чересчур много, – заметила она, с отвращением глядя на выступавшую из стены горгулью.
      – В архитектуре я предпочитаю американский колониальный стиль, – заметила Марджи. – Простенько и со вкусом.
      – Мне кажется, твоя будущая свекровь постарается навязать тебе и Питеру собственные пристрастия.
      Лицо Марджи потемнело.
      – Не переходи мост, пока не дошел до него, – мудро ответила она.
      – Только не позволяй Вилли собой помыкать. Она очень мила, но привыкла, чтобы все делалось, как она хочет. Вы с Питером решили, когда будет свадьба?
      – Мы думаем пожениться в декабре, под Рождество.
      – Это замечательно, Марджи. Получится двойной праздник. И не помешает моему путешествию.
      – Вам стоит вернуться вовремя, юная леди, иначе я не стану с вами разговаривать. Я хочу, чтобы ты была у меня подружкой.
      Улыбнувшись, Адди взяла ее за руку.
      – Ни в коем случае не упущу такую возможность. Вы с Питером – такая замечательная пара! Кстати, – доброжелательно добавила она, – не думаю, что твоя возня с Марком очень понравилась Питеру.
      В лицо Марджи бросилась краска.
      – Аделаида Трент! Что за ужасные вещи ты говоришь! Марк ничего для меня не значит, совершенно ничего. Он для меня как брат.
      – Я бы сказала – очень любящий брат! – захохотала Адди. – Который просто не может держать руки от тебя подальше.
      – Это просто бесстыдство! – Обиженная Марджи поспешно устремилась вперед.
      – Что ты сегодня вечером наденешь? – крикнула ей вслед Адди. – Мне кажется, Питеру понравится твое зеленое платье. Если хочешь, я могу одолжить тебе золотистые чулки – они прекрасно к нему подойдут.
      – Нет, спасибо!
      – Можешь взять и мои французские панталоны! Марджи замерла.
      – Ты действительно носишь такое… такое неприличное Белье? Мама говорит, что в нем ходят дамы парижского полусвета.
      – Ты хочешь сказать – шлюхи? Подозреваю, что она права. Вот почему их так приятно носить. – Адди провела руками по бедрам. – Такие легкие и тонкие – словно ангел дышит на твою плоть.
      – Аделаида! А что, если тебя кто-нибудь услышит?
      – Ну и пусть! Черт с ними, с этими ханжами! Французские панталоны мне нравятся. И тебе понравятся, – с игривой улыбкой добавила она. – И твоему милому Питеру.
      – О Боже! Есть ли предел твоему бесстыдству, Адди?
      – Нет. Я считаю себя законченной распутницей. Откинув назад голову, она расхохоталась. Теперь, когда было решено, что она отправится вместе с Джоном и Мэй в океанский вояж, Адди чувствовала себя чрезвычайно легко и непринужденно. По правде говоря, за те две недели, что она провела с дядей и тетей, ей все здесь смертельно наскучило. Чересчур много крокета. И шарад. И экскурсий. И изнурительных приемов, когда женщины в тяжелых парчовых, бархатных и атласных платьях, словно павлины, выставляют себя напоказ. И скучных молодых людей, в своих черных костюмах и белых накрахмаленных рубашках похожих на пингвинов!
      И наконец, там будет Джон Таппенден! Конечно, он не в ее вкусе, как Адди и заявила тете Вилли. Но в то же время, когда он смотрит на женщин, его глаза загораются каким-то странным огнем. Стоит ему взглянуть на Адди, как у нее по телу пробегают мурашки. Животный магнетизм притягивает. Конечно, это не то мощное влечение, которое было у них с Дэном Бойлом. Тем не менее Адди – живая женщина, и голос плоти звучал в ней все сильнее. Она слишком долго хранила целомудрие, и теперь ей отчаянно хочется голой лежать с мужчиной, каждой клеточкой прижимаясь к его обнаженному телу, хочется почувствовать его внутри себя.
      «Стоп, детка! – сказала себе Адди. – Или тебе снова придется вспомнить те грязные игры, в которые ты играла ребенком!»

Глава 2