Глава 1

Выздоровление Питера Пайка протекало очень медленно и трудно. Потребовалось пять лет, чтобы сделать десять сложнейших операций. Были приглашены ведущие специалисты мира по пластической хирургии, и все же физические раны куда меньше беспокоили Тару и Дона, чем душевные страдания Питера.

Об аварии он не помнил. Нечто вроде воспоминания приходило к Питеру по ночам в его снах – без конца повторяющихся, мучительных видениях, от которых он просыпался весь в поту, находясь на грани истерики. Его мать и отчим потратили целое состояние на непрерывную череду психиатров, ни один из которых не смог найти дорогу в сложном лабиринте больного рассудка. Питер Пайк изолировал себя от реального мира.

Доктор Энтони Блюхер, выдающийся ученик знаменитого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, добился наибольшего прогресса.

– Ваш сын страдает психическим заболеванием в форме истерического раздвоения личности. Ужас, пережитый им во время войны, физическая боль, кровопролитие, узаконенное убийство, тяжелая, почти фатальная авария, чуть не стоившая ему жизни, – все это невыносимо для такого восприимчивого и гуманного человека, чтобы противостоять этому второй раз. Позвольте мне привести пример. У меня был пациент, у которого во время катания на лодке погибли жена и двое маленьких детей. Его реакцией было неприятие всего, что могло ему напоминать о его тяжелой утрате. Он стремился избавиться от фотографий, одежды, игрушек, он отказывался обсуждать этот несчастный случай или говорить о своей погибшей семье.

Ваш сын таким же образом реагирует на свою травму. Он заблокировал доступ в прошлое, по крайней мере в те его периоды, которые вызывают у него слишком сильную боль. И только во сне, когда его сопротивление ослабевает, воспоминания проскальзывают через порог его подсознания и мучают его в виде кошмаров. Эти сны очень разнятся.

Он окружен кольцом пламени, которое становится все меньше и меньше и сжимается вокруг, пока его тело не воспламеняется, будто сухая лучина. Затем внезапно огонь исчезает, и он, как пробка, качается на волнах посреди огромного океана. Волны с шумом накрывают его, ударами загоняют его все глубже и глубже. И как раз в то мгновение, когда Питер чувствует, что легкие разрываются, он слышит голос женщины и поднимается на поверхность. Как будто по волшебству появляется земля, и он изо всех сил плывет к берегу. Затем ваш сын видит девушку, красивую девушку с длинными черными волосами до талии. Она кивает ему, но как бы быстро Питер ни плыл, земля и девушка не приближаются. Наоборот, начинают удаляться: отлив тянет его назад, в жестокое море.

Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?

Тара печально покачала головой:

– Нет, Питер никогда не упоминал о девушке в своих письмах.

– Он вообще о многом не говорил, – уточнил Девайн. – Его письма были короткими, о том, что он здоров и в безопасности.

– А как насчет военного департамента? У них должно быть досье на вашего сына.

– Это был один из первых шагов, которые мы предприняли, доктор, – сказал Девайн, – но я уверен, что вы знакомы с бюрократическими штабными работниками, особенно в военное время. Были какие-то неопределенные ссылки на двух женщин, которые навещали Питера в Париже, но это всего лишь заметки на полях, сделанные хирургом.

– А как насчет его товарищей по эскадрилье? Вы с кем-нибудь из них разговаривали после войны? – спросил доктор.

– Да. Несколько человек навещали его здесь, в госпитале, сразу после прекращения военных действий – вежливые, застенчивые молодые люди, не очень общительные. Питер их не узнал, и, казалось, это их смутило, они почувствовали себя неловко. – Тень пробежала по лицу Девайна. – Однажды, когда я ждал в коридоре, двое приятелей Питера вышли из палаты с подавленным видом, и я нечаянно услышал» как один сказал: «Принимая все во внимание, лучше не будить спящую собаку». По непонятной причине эти слова вызвали у меня беспокойство, хотя, безусловно, они могли быть о чем-то, что не имело никакого отношения к Питеру...

– Наверняка, – быстро согласился доктор Блюхер, однако тоже нашел это замечание странно тревожным.

Первые семь лет после аварии Питер Пайк следил за тем, что творилось в стране и в мире, по газетным заголовкам, которые видел мельком, полулежа в кровати или сидя в инвалидном кресле в бесчисленных госпиталях и санаториях. Он с таким же успехом мог читать художественную литературу, потому что имена и события ни о чем ему не говорили.

Но все изменилось однажды утром, в последнюю неделю мая 1927 года, когда Питер Пайк одержал поразительную победу, от которой потеряли дар речи его психиатры и терапевты.

Он завтракал со своей матерью и отчимом во внутреннем дворике роскошного особняка Де Бирсов недалеко от Силвер-Сити.

Дональд пил кофе, читал денверскую «Трибюн».

– Вы следите за подвигами капитана Чарлза Линдберга? – спросил он.

– Первый человек, который в одиночку пролетел над Атлантическим океаном. – Тара сказала это для Питера, но он никак не отреагировал.

– Вот, взгляни на эти фотографии, сделанные в аэропорту Ле Бурже, сразу после того как он приземлился.

Тара посмотрела и передала газету Питеру.

– Дорогой, взгляни на фотографию внизу страницы. У капитана Линдберга поразительное сходство с тобой.

– Неужели, мама? – безразлично спросил Питер, мельком взглянув на фото, сделанное на приеме, который состоялся через день после знаменательного перелета.

Питер уже собирался было вернуть газету Девайну, но вдруг в его сознании всплыл образ. Он мелькнул как вспышка молнии. Рядом с Линдбергом, улыбаясь прямо в камеру, стояла потрясающая брюнетка в облегающем платье с глубоким декольте.

«Она улыбается мне! Лицо, волосы, нос, чувственные губы, глаза... Главное – эти глаза...»

– Я знаю эту женщину, – громко сказал Питер. Тара испуганно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

– Какую женщину, дорогой? – Она наклонилась к сыну.

– Вот здесь. – Питер протянул газету и постучал пальцем по фото.

Девайн встал и подошел, чтобы внимательно рассмотреть фотографию.

– Очень красивая девушка, – сказал он.

– В самом деле. – Тара взволнованно посмотрела на Девайна, а затем обратилась к Питеру: – Откуда ты ее знаешь, дорогой?

На лбу Питера пролегли глубокие складки.

– Проклятие, я не знаю! Но я абсолютно уверен, что мы с ней знакомы.

– Во Франции, во время войны? Именно там ты с ней познакомился? – взволнованно спросила Тара, поймав взгляд Дона: «Может, это?»

Девайн подошел к Питеру и положил руку ему на плечо.

– Именно так, не правда ли, мой мальчик? Это та девушка, которую ты постоянно видишь в своих снах?

Питер ответил не сразу; его взгляд был прикован к фотографии.

– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Может быть. Тогда опять...

Тара почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце. Она подалась вперед и схватила сына за руки.

– Думай, Питер! Ты должен напрячь свой мозг. Думай! Думай! Нам говорили, что сразу после аварии тебя навестили в госпитале в Париже две женщины. Не может эта брюнетка быть одной из них?

Питер так внезапно встал, что опрокинул свой стул. У него был вид человека, который только что увидел привидение.

– Дорогой, ты так бледен! Ты в порядке?

– Да... да, я в порядке, мама. – Питер положил руки ей на плечи и пристально посмотрел матери в глаза. – Это Джильберта.

– Джильберта? Кто это?

– Джильберта Буайе, дочь мэра Туле, по крайней мере, он им был, когда я там находился.

– И ты хорошо ее знал?

– Мы любили друг друга... Мы должны были пожениться в сентябре.

– О Боже! Бедный мой мальчик! Бедная девочка! – Тара прижалась лицом к его груди, чтобы скрыть свои слезы. – Но почему она не связалась с нами после того, как тебя отправили домой?

Девайн коротко усмехнулся.

– Весьма возможно, что она пыталась его найти, дорогая. Но имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление о том, сколько французских девушек осаждали просьбами военное командование дать им сведения об их американских дружках и даже мужьях, которые оставили их и вернулись в Штаты? Армейские власти делали все возможное, чтобы отговорить их наводить такие справки, руководствуясь тем, что если американские солдаты действительно любят этих женщин, то сами приложат все усилия, чтобы после увольнения из армии возобновить с ними отношения.

Воспоминания вдруг нахлынули на Питера, мелькая, будто быстро движущиеся кадры кинофильма.

Джильберта, на ее лице исступленный восторг от их близости, то первое чудесное мгновение, когда они были вместе и телом, и душой и о котором он всегда будет думать как об их первой брачной ночи. Ее лицо и тело виделись ему так же четко и реально, как и на тех документальных фотографиях любимых, которые пилоты обычно носили в своих бумажниках...

Четкие кресты на хвостовом оперении «альбатроса».

Нажатие на гашетку...

Его собственное тело, скорчившееся от нестерпимой боли в адском пламени горящей кабины...

Бесконечное падение вниз, вниз... Шок от ледяной воды...

Забвение...

Питер потряс головой, пытаясь ухватить главное. И внезапно пришла мысль, от которой его глаза утратили присущую им последние годы безжизненность.

– А если еще не слишком поздно? – осторожно спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Тара.

– Джильберта... Может быть, она меня ждала...

– Мой мальчик, прошло десять лет. – Дональд посмотрел на него с болью и состраданием. – И у надежды, как и у самопожертвования, есть предел. Нельзя исключать, что такая красивая и обаятельная женщина, как Джильберта, смирилась с тем, что ты уже никогда не вернешься к ней, и вышла замуж.

– Нет, нет, она бы этого не сделала! Только не моя Джильберта! – горячо воскликнул Питер.

Тара ласково дотронулась до его руки.

– Питер, дорогой, выслушай меня. Я любила твоего отца так глубоко, как только женщина может любить мужчину. Но судьба забрала его от нас, и со временем я стала понимать, что мы, живые, должны оставить прошлое позади и продолжать жить полной, плодотворной жизнью. Я встретила Дона, и я очень его люблю. Мы нашли огромное счастье друг в друге. Если Джильберта – рассудительная, умная женщина, она должна была прийти к такому же заключению, так долго не имея от тебя никаких известий. Ты знаешь, Дон прав. Логично допустить, что Джильберта нашла счастье с другим мужчиной.

У Питера поникли плечи, и он вздохнул.

– Да, возможно, вы правы, и если она действительно нашла любовь и устроила свою семейную жизнь с другим мужчиной, я не могу ее в этом винить. Но дело в том, что я должен сам это выяснить.

– Как ты сможешь это сделать? – спросила Тара.

– Есть только один способ – поехать во Францию, – ответил Питер.

Дон нахмурился и, осторожно подбирая слова, спросил:

– После всего того, что ты пережил, ты считаешь, что готов к такому суровому испытанию?

Питер улыбнулся. Впервые за десять лет настоящая улыбка озарила его лицо. Тепло этой искренней улыбки вызвало слезы у его матери.

– Я чувствую себя способным на все. – Питер потер руки. – Эй, а где же горничная? Я просто умираю с голоду.

Тара закрыла глаза и сложила руки в молитве:

– Благодарю Тебя, Господи, за благодать, которую Ты ниспослал на мою семью в этот достопамятный день.

Начальник железнодорожной станции в Туле без особого интереса смотрел на высокого, стройного молодого человека, который сошел с поезда, прибывшего из Парижа. «Судя по его одежде – твидовая куртка и бриджи в тон, высокие, до колен носки, туристические ботинки и кепка из шотландки, лихо надетая набок так, что козырек прикрывал левый висок, – наверняка американец», – подумал он.

Когда незнакомец приблизился, начальник станции выпрямился, оторвавшись от мешков с почтой, сортировкой которых занимался, и снова взглянул на него.

– Извините меня, сэр, вы, – случайно, не знаете джентльмена по имени Антуан Буайе? Он был мэром, когда я находился здесь во время войны.

Красное, мясистое лицо расплылось в улыбке.

– Антуан Буайе? – переспросил он. – Конечно, знаю. Он ушел в отставку несколько лет назад.

– А где я могу найти сейчас эту семью? – спросил Питер, не упомянув о Джильберте, боясь преждевременно что-то услышать.

– Они живут на небольшой ферме в предместье города.

– А я смогу нанять какой-нибудь транспорт, чтобы туда доехать?

Начальник станции указал на единственную машину, припаркованную у обочины. Питер обрадовался, узнав, что водитель знает адрес семьи Буайе.

– Поездка займет около получаса, месье, – сказал он. Питер устроился на заднем сиденье и почувствовал, как в ожидании встречи сильно забилось сердце.

Они доехали за сорок пять минут. Машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, пролегавшую через небольшую рощицу. Проехав с четверть мили, они остановились перед небольшим простым фермерским домом.

– Мне подождать вас, месье?

– Я был бы вам очень благодарен, – ответил Питер.

Он вышел из машины и по вымощенной булыжником тропинке направился к дому. От волнения у него на лбу выступили капельки пота, в горле пересохло, а губы запеклись.

«Спокойно, дружище, спокойно».

Питер был уже на полпути к парадному крыльцу, когда открылась дверь и из дома вышел мужчина. Он стал еще более тучным, чем когда был мэром, однако Питер тотчас же узнал его.

Антуан Буайе спустился по ступенькам и, прищурив близорукие глаза, посмотрел на гостя.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, месье? – спросил он, обращаясь к Питеру.

– Надеюсь, что да. – Питер, скрестив руки на груди, спросил: – Неужели вы не узнали меня, мэр Буайе?

Полный мужчина вертел головой, осматривая его со всех сторон.

– Что-то... есть, – пробормотал он, запинаясь, – но я... Да, мне кажется, мы встречались раньше, хотя я не могу...

И внезапно француз узнал. Он был в шоке.

– Нет! Не может быть! – вскричал Антуан Буайе, перекрестившись, как будто увидел привидение. – Вы... вы... Это невероятно!

Несмотря на крайнее напряжение, Питер улыбнулся.

– Однако это так. Мэр Буайе, я тот самый лейтенант Питер Пайк. Вам, наверное, лучше присесть. Пойдемте. Давайте сядем здесь, и я все вам объясню, – предложил Питер.

– Да, пожалуйста. Так много надо объяснить. – Он продолжал недоверчиво разглядывать Питера и качать головой.

– Я расскажу все по порядку, начиная с аварии... Питер говорил почти целый час, подробно описывая все, что произошло с ним за последние десять лет. Когда же он умолк, Буайе зарыдал, закрыв лицо руками.

– Какая трагедия! У меня разрывается сердце из-за тебя, Питер... и из-за моей дорогой Джильберты.

– Как она поживает? – деревянным голосом спросил Питер.

– Она здорова и живет в Париже.

«С кем?» – хотел было спросить Питер, но не смог, интуитивно чувствуя, что получит ответ, который его убьет.

– Я был уверен, что она здорова. Недавно я увидел ее на фотографии рядом с капитаном Чарлзом Линдбергом в одной американской газете. Именно шок, который я испытал, узнав Джильберту, освободил меня из чистилища, в котором я томился столько лет. Потерянных лет, – с горечью в голосе добавил Питер.

Теперь, когда бывший летчик закончил свой рассказ, он должен мужественно посмотреть правде в лицо.

– Что она делает в Париже? – спросил Питер. И ее отец, печально вздохнув, ответил:

– Питер... Джильберта замужем.

Он ожидал услышать эти слова, однако все равно был ошеломлен.

– У нее есть ребенок... девятилетняя дочь Линда.

Питер засмеялся. Смех прозвучал неестественно.

– Девятилетняя дочь, вот это да!

Она явно не тратила зря время, убиваясь по мне.

Буайе вытер глаза и крепко сжал руку Питера.

– Ты не прав! – воскликнул он. – Джильберта убивалась по тебе почти пять лет, пока не вышла замуж за Пьера Ландро.

– Мне трудно этому поверить. Пять лет, не может быть! – Внезапная догадка, как удар молнии, поразила Питера. – Ребенок... Уж не хотите ли вы сказать...

– Да, маленькая Линда – твоя дочь. Джильберта была беременна, когда ты попал в аварию.

Питеру показалось, будто на него обрушилась вся мировая скорбь и боль. И он, прошедший через такое тяжкое испытание, был не в состоянии справиться со слезами.

Отец Джильберты обнял его за плечи.

– Полно! Не плачь, и ты и моя дочь – жертвы безжалостной судьбы. Что произошло, то произошло, и ничто не может это изменить.

– Я должен немедленно увидеться с ней, – заявил Питер.

– Ты только разбередишь старые раны, ее и свои... Видишь ли, Питер, ее муж – прекрасный человек. Он женился на Джильберте, прекрасно зная, что ее ребенок незаконнорожденный, но так любит Линду, будто она – его родная дочь. Позволь мне сказать тебе, что Джильберта пережила очень тяжелые времена. Когда она узнала, что беременна, ей пришлось переехать в Лион к своей незамужней тетушке. Если бы она осталась здесь, ее все осудили бы, а ребенок носил бы клеймо позора. В Лионе Джильберта всем говорила, что она вдова, потерявшая мужа на войне. Одному Богу известно, сколько было таких вдов! Шесть дней в неделю она работала в магазине одежды, чтобы иметь возможность надлежащим образом воспитать Линду. Затем познакомилась с Пьером, вышла за него замуж и...

– Постойте! Дочь знает обо мне? – перебил его Питер.

– Нет, она знает то же, что и жители Лиона: ее отец погиб на войне, – ответил старик Буайе.

– Проклятие! – воскликнул Питер, ударив кулаком по колену.

– Питер, ты не можешь перевернуть вверх дном мир девочки и сказать ей, что ты – ее отец. В таком нежном возрасте она не сможет понять правду. В душе она всегда считала бы, что ты бросил ее и ее мать.

– Я все понимаю, но подумайте и о моих чувствах, сэр. Я по-прежнему люблю Джильберту, и я также люблю свою дочь, хотя и не видел ее никогда. После того, что я пережил, неужели вы считаете справедливым отказать мне в том, чего я был лишен последние десять лет?

– Нет, и в этом-то все и дело. Жизнь несправедлива и никогда не была справедливой. Я не могу заставить тебя отказаться от Джильберты и ребенка, если ты полон решимости вторгнуться в их жизнь. Я только умоляю тебя все очень тщательно обдумать, прежде чем решиться, чтобы это не был опрометчивый шаг... Джильберта счастлива; она искренне и глубоко полюбила своего мужа. Линда тоже его любит. Ты уверен, что сможешь сделать их счастливее? Ты хороший человек, справедливый человек, Питер, так будь же честным с самим собой. Поистине любящий человек ради счастья своих любимых лишил бы себя всего. Он не пожалел бы собственной жизни.

Понурившись, Питер надолго устремил свой взгляд в землю, прежде чем ответить.

– Вы, конечно, правы. Я думал только о своих эгоистических потребностях. На первом месте прежде всего должно быть счастье Джильберты и нашего ребенка, их душевный покой.

Буайе с благодарностью сжал его руку.

– Только необыкновенный человек способен на такую жертву, Питер. Но с другой стороны, я, так же как и Джильберта, понял, что ты необыкновенный человек еще тогда, когда впервые познакомился с тобой.

Молодой американец и пожилой француз встали и обнялись.

– Как вы полагаете, – отважился спросить Питер, – можно ли мне поглядеть на мою дочь? Конечно, издали.

На какое-то мгновение Буайе задумался, затем, широко улыбнувшись, сказал Питеру:

– Девочка посещает занятия в Духовной академии в Париже. Каждый день в три часа Джильберта ждет ее около школы. Прямо через дорогу находится небольшой парк. Ты мог бы подождать там на одной из скамеек.

– Да благословит вас Господь, мэр! – воскликнул Питер, в последний раз крепко обнимая Буайе. – Благослови вас Господь! – повторил он. И направился к ожидавшему его у дороги такси.

Питер ни разу не оглянулся.

Прошло два дня. Без четверти три Питер уже сидел в небольшом парке, на скамейке, скрытой от дороги кустом сирени. Мысль о том, что он увидит Джильберту и дочь, кружила ему голову больше, чем какой-либо спиртной напиток.

Без пяти минут три перед широкими каменными ступеньками академии остановилась машина. Питер вынул из кармана пальто театральный бинокль и сквозь просветы между ветвями навел его на женщину, сидящую в машине. Это была Джильберта, даже еще более красивая, чем он запомнил ее. Пятнадцатилетняя девушка превратилась в женщину. Совершенный профиль с изящно убранными наверх черными блестящими волосами. Боже праведный, как ему было больно от сознания того, что он находится так близко от нее и вынужден скрывать свое присутствие!

У Питера перехватило дыхание, когда он увидел, что открылись парадные двери школы и толпа ребятишек высыпала из здания. Они побежали по ступенькам на тротуар, тараторя при этом как сороки.

Питер передвигал бинокль взад и вперед, стараясь узнать ее в толпе девочек. И легко нашел: она была копией своей матери, редкой красавицей, только она унаследовала его светлые волосы.

– Моя дочь, – прошептал Питер.

Она прыгнула в ожидавшую ее машину и поцеловала в щеку свою мать. Через мгновение машина умчала их, и они исчезли из жизни Питера...

В течение последующих пяти лет по семейной традиции внимание Питера было приковано к делам «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». Нилс скончался от туберкулеза легких, и его сын Карл был теперь исполнительным вице-президентом. По своим полномочиям он был вторым человеком после своей тетушки Тары, которая являлась председателем правления, а Дональд Девайн занимал пост президента компании. Должность Питера называлась руководитель управления по развитию новых видов продукции.

Промышленное производство резко сократилось из-за Великой депрессии; однако, подобно другим промышленным гигантам, «Де Бирс» располагала достаточными финансовыми средствами, чтобы выстоять под ударами жестокого кризиса. Помимо внушительной победы Рузвельта на президентских выборах, 1932 год стал для Питера Пайка памятным тем, что в его личной жизни произошло два важных события.

В июне этого года он женился на Констанс Дил, наследнице медной империи «Тейт» в Аризоне. Таким образом, если не юридически, то кровными узами объединились две самые богатые и могущественные компании в мире.

Второе событие пришлось на следующее утро после избрания президента, когда Питер спустился к завтраку и рядом со своей тарелкой обнаружил письмо. У него пересохло в горле и сильно защемило сердце при виде французской почтовой марки и траурной каймы по краю конверта. Дрожащими, похолодевшими пальцами Питер открыл письмо и стал читать:

«Дорогой Питер!

Я не сомневаюсь, что тебе будет так же трудно читать это письмо, как мне писать его. Как ты, должно быть, догадался, увидев траурную кайму на конверте, я должен сообщить тебе горестную весть. Две недели назад моя любимая Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии недалеко от Парижа.

В настоящее время твоя дочь живет здесь, в Туле, вместе со мной. Я не помню, упомянул ли я тебе, когда мы говорили в последний раз, что моя жена тяжело больна, она прикована к постели. И хотя у меня довольно хорошее здоровье, но мне скоро исполнится семьдесят лет. Уверен, что живая четырнадцатилетняя девочка не должна жить в столь мрачной атмосфере.

Я полагаю, Питер, что пришло время заявить тебе права на ребенка, которого вы с Джильбертой зачали в глубокой любви. Я позволил себе рассказать Линде правду. Она не по годам развитой ребенок, и, хотя сначала услышанное потрясло ее, девочка не по возрасту зрело ценила сложившуюся ситуацию.

Это мое желание, и я уверен, Джильберта согласись бы со мной – Линда должна занять принадлежащее ей по праву место рядом со своим настоящим отцом в Соединенных Штатах. И Линда, и я с волнением ожидаем твоего решения.

Преданный тебе, Антуан Буайе».

Питер был настолько поглощен письмом, что даже не заметил, как его жена вошла в комнату и встала рядом с ним.

Констанс Пайк была высокой стройной женщиной с лицом фарфоровой куклы и светлыми волосами, которые в лучах солнца блестели, как лист чеканного золота. Обычно ее темно-голубые глаза сияли, но сейчас они были полны тревоги.

– Дурные новости, дорогой? Я могу это определить по выражению твоего лица, – сказала Констанс.

– Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии.

Питер не делал секрета из своего военного романа с Джильбертой Буайе, а также из того факта, что у него есть дочь.

– Какой ужас! – Констанс вздрогнула и прижала руку к щеке. – А что с ребенком?

– С Линдой все в порядке. Она живет со своими дедушкой и бабушкой... Пожалуйста, сядь, Конни. То, что я должен сказать, возможно, будет для тебя потрясением. – Питер взял ее руку. – Конни... дедушка и бабушка Линды пожилые и больные люди. Они хотят, чтобы моя дочь приехала в Соединенные Штаты и жила с нами.

Констанс с удивлением смотрела на Питера.

– Конечно, окончательное решение за тобой, дорогая, – вздохнул Питер. – Что ты думаешь об этом?

Констанс наклонилась и прижалась щекой к его щеке.

– Что я думаю? Стать женой и матерью четырнадцатилетней девочки, и все это в течение пяти месяцев... О дорогой, это просто изумительно!

Питер поднял голову, и они нежно поцеловались.

– Я ни минуты не сомневался, что ты одобришь... Ну, в таком случае я должен составить план путешествия. Что бы ты сказала о втором медовом месяце... во Франции?

Сказала бы, что я самая счастливая женщина на свете, – улыбнулась Констанс. Питер встал и обнял ее.