Глава 1

Настало время поведать эту историю. Не уверен, захочу ли я когда-нибудь опубликовать ее. И не потому, что огласка причинит боль множеству людей – большинство действующих лиц этой драмы уже мертвы, – просто мое повествование слишком похоже на исповедь, а я не люблю произведений этого жанра.

Когда я вспоминаю то удивительное лето 1939 года в Западной Ирландии почти тридцать лет тому назад, у меня перед глазами всегда встает одна и та же картина. Я лежу на постели, весь покрытый потом. Она стоит у открытого окна, наслаждаясь прохладой лунной ночи. Я снова вижу ее фигуру, подобную песочным часам, эти покатые плечи, коротковатые ноги и тревожащую впадинку позвоночника, наполовину скрытую рыжими волосами, которые становятся черными в лунном свете. Фуксии под окном похожи на сгустки темной крови. Река внизу что-то бормочет во сне. Женщина обнажена.

Возможно, потому, что она все еще тревожит мой покой, потому, что при жизни она довольствовалась немногим, потому, что она заслуживает такого «надгробия» (а кто еще о ней вспомнит?), хотя бы из благодарности, я должен рассказать эту историю. Историю, начавшуюся для меня идиллией, продолжавшуюся пошлой комедией и закончившуюся трагедией.

Мои читатели скажут, что эта повесть совсем не в духе Эйра. Чересчур романтическая. Возможно, они будут правы.

Но это мое прошлое. И мне бы очень хотелось считать его вымыслом. Господи, как я желал бы, чтобы ничего подобного со мной не случалось.

Это произошло в год моего тридцатилетия. Две мои первые книги были приняты неплохо, и от издателей поступило предложение выплачивать по триста фунтов в течение следующих трех лет, чтобы я мог посвятить себе написанию новых произведений. Эти деньги вместе с небольшим наследством, полученным от моей бабушки, позволили мне оставить преподавательскую работу. Я стремился удрать куда-нибудь подальше не только от нее, но и от литературных ученых мужей и прочих всезнаек, встреч с которыми невозможно избежать в Лондоне.

Мой отец начинал свою карьеру в качестве священника ирландской церкви в Тьюамском соборе. Наша семья переехала в Англию во времена моего детства, и с тех пор я не бывал в Ирландии. Смерть отца в 1937 году вызвала у меня благоговейную дрожь, и я дал слово при первой же возможности посетить Голуэй, Мейо и Слайго.

Слово «благоговение» может удивить моих читателей. В те дни моим кумиром был Кристофер Ишервуд, и благоговение перед чем-либо не значилось среди достоинств его ранних романов. Тогда я мнил себя представителем школы наблюдателей – отстраненным, искушенным, ироничным. Однако в Западной Ирландии вышел из роли безразличного наблюдателя и превратился в объект пристального наблюдения сам. Рано или поздно каждый человек чувствует потребность возвратиться к своим корням, просто со мной это произошло скорее, нежели с остальными.

К тому же надвигалась война, и даже политики наконец осознали, что скоро беда и нас коснется. Я не собирался от нее бежать. Нет, это неправда – я не мог убежать от нее, как кролик не может спастись от гипнотизирующего взгляда удава. Мне хотелось получить передышку от страха.

Я мог бы невинно провести отпуск со своей невестой Филлис, но она еще в начале года отправилась в кругосветный круиз со своей мамашей и папашей-финансистом. Известие о заработанных мной на последней книге деньгах, возможно, и произвело бы впечатление на все семейство, но мое письмо еще гонялось за ними вокруг земного шара. Да и Филлис я писал нечасто. Умеренно влюбленная девушка, чье лицо, отделенное несколькими сотнями морских миль, начало тускнеть в моей памяти.

Окружающие полагали, что рано или поздно Филлис и ее миллионы окажутся у меня в руках. Но (интересно, чувствовали ли это другие) неизбежность войны посеяла в душе какую-то безответственность, непозволительную опрометчивость, далекую от моей обычной осмотрительности. Где-то внутри, ни в чем пока не проявляясь, рос лев, который вскоре станет искать жертву – или соперника. Добыча вопреки предположениям поджидала меня в мерзком захолустном городишке далеко на западе.

Проведя пару ночей в Дублине, где удалось купить подержанную машину, я начал колесить по Ирландии. Посетил Тьюам, затем направился к Уэстпорту, а потом свернул на дорогу, ведущую назад к заливу Голуэй, – бесцельное, неугомонное странствие. Я взял в дублинском агентстве недвижимости несколько адресов, но дома, предлагаемые им, оказывались либо слишком большими, либо жуткими развалюхами. Крыша одного из них – коттеджа неподалеку от Баллинроба – окончательно провалилась сразу же после внесения дома в альбомы агентов. Я не спешил. Впереди было все лето и Атлантический океан, а в Ирландии часов не наблюдают. Помню, что по пути на юг от Голуэя меня не оставляло ощущение предопределенности: мне казалось, что я с первого взгляда узнаю место, где поселюсь. Мне обязательно будет подан знак.

В тот вечер я собирался переночевать в отеле городка Эннис. Но, поедая сандвичи во время ленча, я заметил на карте название, которое почему-то ускользало от моего внимания раньше. Вероятно, я видел его на указателе, но тогда в моем мозгу не зазвенел колокольчик: Шарлоттестаун.

За несколько месяцев до поездки я прочел внушительный роман Соммервилля и Росса, называвшейся «Истинная Шарлотта». И вот я оказываюсь менее чем в десяти милях от Шарлоттестауна. Чем не знак судьбы? Хотя действие романа происходило в другой части страны, я вдруг почувствовал странную привязанность к этому месту – не ностальгическую грусть, приведшую меня в Тьюам, на родину, а неудержимое беспричинное любопытство. Возможно, во мне взыграла кровь ирландских предков, пробудившая семена суеверия, которое я обычно презирал.

По дороге в Шарлоттестаун я выбросил все это из головы как полнейшую чепуху. Местечко явно не представляло для меня интереса. Типичный западноирландский городишко с единственной широкой улицей, ведущей к перекрестку, а затем сбегающей вниз к «ослиному» мостику через реку. Приземистые невзрачные домишки по обе стороны, каждый второй из которых щеголял пыльной витриной магазинчика, забитой непривлекательными товарами. Полагаю, местечко выглядит достаточно живописно для туриста, но я уже успел повидать достаточно грязных маленьких поселков подобного рода.

Я уже хотел было миновать его, но услышал какой-то назойливый стук в двигателе. Древний старик, опирающийся на насос у бензоколонки, открыл капот моего автомобиля, долго что-то рассматривал и щупал внутри, а потом вернулся в сомнамбулическое состояние.

– Ну и что случилось? – не выдержал я.

Он приоткрыл один глаз.

– А черт его знает!

– Тогда вам лучше послать именно за ним, – резко заявил я.

Рот старика приоткрылся в беззубой ухмылке, которую он поспешно перекрестил.

– Не выйдет. Вам нужен мой кузен. Я тут вместо него управляюсь с насосом. Говорят, бензин этот неплохой. Вам заполнить бак?

– А ваш кузен в гараже? – осведомился я.

– Нет. Он продает лошадь в Клифдене, – соизволил сообщить мой дряхлый собеседник.

– И когда вернется?

– В десять или в одиннадцать. Как бог даст. Он вас починит. Шейн разбирается в машинах. У вас славный автомобиль, он проделал немалый путь из большого города. Вы, должно быть, отличный водитель.

Последние слова сопровождались звоном монет в моем кармане.

– Отель «Колони», – продолжил он, махнув рукой в сторону единственной улицы. – Прекрасный отель. Управляющий – дядя мужа моей внучки. В этом году он обновил там бар. Я понесу ваши чемоданы?

– Но…

– Успокойтесь. Шейн все починит завтра утром. Даю вам слово. Ехать, когда внутри у машины что-то стучит, будто барабаны погромщиков-оранжистов, опасная вещь!

Итак, волей-неволей мне пришлось провести ночь в занюханном городишке. Старикан дотащил мои пожитки до отеля и принялся колотить в запертую дверь. Ничего не случилось, если не считать появления дюжины веснушчатых детишек позади нас. Мой провожатый снова ударил кулаком в дверь и повысил голос до визгливого вопля. Юная девушка, открывшая дверь, бросила на нас перепуганный взгляд и произнесла:

– Пресвятая Богородица, неужели он хочет комнату?

– А что еще может быть нужно этому джентльмену, Мейв? Давай поворачивайся! Лучшую комнату. Ту, что с ванной. Господин страдает от пыли, которой он дышал на дорогах, путешествуя с края света к могилам своих предков. И может быть, от жажды, – добавил старик, слегка мне подмигнув.

Положив в карман мой шиллинг, он рысцой поспешил куда-то. Скорее всего, в обновленный бар.

Комната вопреки ожиданиям оказалась чистой и уютной. Я так много встречал сельских гостиниц по пути сюда, что успел привыкнуть к омерзительному вкусу ирландцев в обставлении интерьеров. Правда, в те дни мой вкус тоже был не слишком утонченным. Милые занавески и постельное покрывало с узором из ярко-красных роз забавно контрастировали с ядовито-зеленым ковром. Над кроватью висел образ Девы Марии.

Я распаковал один из чемоданов, оставив другой, с черновиками моего нового романа, запертым, и отправился прогуляться по городу. Дети спустились вниз по улице и залезли на мой автомобиль. Они смело смотрели на меня в упор и слезли, лишь когда я подошел поближе. В отличие от сонной английской деревни в полдень Шарлоттестаун, казалось, был переполнен жителями: мимо катили телеги, мужчины подпирали стены домов, женщины сновали туда-сюда, входя и выходя из лавочек, или болтали друг с другом прямо через улицу.

Один из магазинчиков, расположенный как раз у перекрестка, был роскошнее других – комбинация бакалейной лавки, аптеки и винного магазина – с надписью на витрине золотыми буквами: «Магазин Лисона». Когда я проходил мимо, из него торопливо вышел темноволосый моложавый мужчина. Высокомерно кивнув мне, он с озабоченным видом отворил дверь добротного дома из серого камня, расположенного неподалеку. Следуя за этим господином по дорожке, сворачивающей вправо от главной улицы, я обнаружил, что через сто ярдов она превращается в мощенную камнем тропинку, в конце которой друг на друга уныло глядят фермерский дом и невысокая ирландская церковь. Въезжая в город, я заметил католический храм в восточной его части. Я повернул на восток, к перекрестку, где обнаружил почту и отправил матушке цветастую открытку с изображением Коннемарского коттеджа. И, пройдя триста ярдов, снова вернулся на окраину, где Шарлоттестаун обрывался мостом, пастбищем и болотом. Я подумал, что вдоль и поперек исследовал городок, представляющий собой скорее деревню с претенциозным названием. Ну, если Шейн действительно разбирается в механизмах, как утверждает его кузен, то завтра я уберусь из этого захолустья. Я вернулся назад в гостиницу под пристальными взглядами всего населения Шарлоттестауна, чувствуя себя раджой, разъезжающим на слоне по Пикадилли.

Не потребность в выпивке, а скорее ощущение собственной чуждости этому миру и привлекательности моей персоны для зевак подвигло меня посетить бар отеля через час. Немногочисленные посетители некоторое время пялились на меня, а потом продолжили беседу приглушенными голосами. Я заказал двойной джемисон. В этот момент какой-то краснолицый здоровяк взволнованно обратился ко мне:

– Мистер Эйр? Простите, я отлучился перед вашим приездом. Я – Дезмонд Хаггерти. Надеюсь, Мейв вас хорошо разместила.

Он энергично пожал мне руку. Очевидно, это и был управляющий, дядя мужа внучки ископаемого с бензоколонки.

– Нечасто у нас гости в самом начале сезона. Ужасно, что ваша машина сломалась! Ну ничего, ваши проблемы – наша удача. А Шейн отремонтирует ее, будьте уверены, мистер Эйр! Он здорово разбирается в механизмах. Что это вы пьете?

– Ну, я…

– Ни слова больше. Выпейте со мной. Патрик, еще порцию для мистера Эйра. На этот раз белое виски, запомни. Вы когда-нибудь пробовали белый джемисон? Нет? Ну вот. Пейте до дна. Такое стоит попробовать. Ваше здоровье!

– За удачу, мистер Хаггерти!

– Наверняка путешествие из Дублина чертовски утомительное. Возможно, вы захотите отдохнуть у нас пару дней.

Я объяснил, что уже целую неделю странствую по западу.

– Неужели? А вы в наших местах впервые?

– Да. Но я родом из Тьюама.

Здоровяк вытаращил глаза.

– Не может быть! У меня там кузен священником. Отец Райан. Мы должны выпить за такое совпадение! Патрик, наполни-ка!

Затем он снова провозгласил тост за мое здоровье. Остальные посетители тоже подняли стаканы и добродушно закивали в мою сторону. Почему это, черт побери, я счел местных жителей недружелюбными и подозрительными?! Они застенчивы, словно животные: к незнакомцам нужно сперва принюхаться. Согретый виски, я испытывал болезненное удовольствие от возможности быть принятым в их компанию. Приход в Англии, государственная школа, Кембридж, интеллектуальные метания – все это побудило меня перестать отгораживаться от общества, примириться с жизнью обывателей, даже разделить ее. «Внутри каждого оторванного от реальности интеллектуала, – размышлял я, – прячется Обыкновенный Человек, отчаянно стремящийся к общению с себе подобным».

– Вы теперь живете в Англии? – расспрашивал Хаггерти.

– Да. В Лондоне, – подтвердил я.

– Я был там один раз. Ужасно шумный город! – воскликнул мой собеседник.

– И станет еще шумнее, когда нас начнут бомбить, – мрачно заявил я.

– Вы думаете, будет война? – вежливо поинтересовался управляющий.

– Я совершенно в этом уверен.

– Дай бог, чтобы ее не было! – заметил Хаггерти довольно небрежным тоном. – А зачем вы сюда приехали, мистер Эйр? Может быть, бизнес? Или поручения английского правительства?

– Нечто вроде. Можно сказать, частный бизнес.

Мне не хотелось разглашать свою профессию. Лучше оставаться просто приезжим.

– Магазин, не так ли?

– Один очень закрытый магазинчик, – беспечно подтвердил я.

Хаггерти пронзительно взглянул на меня, будто о чем-то вдруг догадался, и поспешно опустил глаза, словно пытаясь скрыть свое озарение. Если бы я тогда смог понять этот взгляд, то, возможно, избавил бы себя от серьезных неприятностей в будущем.

Но в тот момент в бар вошла женщина, отвлекшая мое внимание.

Я постараюсь как можно точнее восстановить мое первое впечатление о ней. На голове у посетительницы было нечто среднее между ярко-вишневой жокейской фуражкой и студенческой кепкой, модной теперь у молодежи обоих полов. Мой взгляд зацепился за копну темных с рыжиной волос под кепкой, подстриженную под «пажа» (подобные прически были распространены в Англии несколько лет назад). Незнакомка передвигалась странной, перекатывающейся походкой, видимо немного косолапя, и размахивала руками. Ее светло-зеленая шерстяная водолазка контрастировала с коротенькой юбочкой шафранового цвета, похожей на килт. Посетительница была первой женщиной, встреченной мной в ирландском баре, что, возможно, и спровоцировало ту отстраненность, с которой обращались к ней остальные завсегдатаи этого заведения.

– Как дела, Дезмонд? – обратилась она к Хаггерти.

Обычное ирландское приветствие, но в ее голосе не было и намека на ирландский акцент. Тембр голоса был обволакивающим, смутно походившим на говор западноанглийской глубинки.

– Превосходно. А сам с тобой?

– Был. Зашел в туалет, наверное, – спокойно ответила незнакомка.

И снова я почувствовал легкое замешательство среди посетителей бара. В этот момент в помещение нетвердой походкой вошел крупный, неряшливо одетый мертвенно-бледный седеющий человек в вельветовых брюках и неописуемо поношенной куртке для верховой езды. Все приветствовали гостя по имени. Сначала я воспринял обращение «Фларри» как прозвище, но потом припомнил, что имя Флоренс и сокращенное от него Фларри вполне обычны для мужчин ирландцев. Вошедший обменялся несколькими негромкими словами с Хаггерти, стоявшим теперь за стойкой бара. Женщина уселась на высокий табурет рядом с ним. Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и взяла виски, мгновенно налитое расторопным барменом.

Я заметил, что великан украдкой вручил Хаггерти чек, получив взамен несколько банкнотов. Покосившись на меня через плечо, он о чем-то спросил управляющего. Мне показалось, что в ответ Хаггерти произнес: «Из Западной Англии» – в Ирландии такое происхождение не считалось особым достоинством.

Хотя я никогда не страдал приступами паранойи, но целый год травли в школе развил у меня обостренное чутье на реальное или мнимое недружелюбие. Но в этот момент я ощутил не столько враждебность, сколько чувство изоляции – словно посторонний, невольно попавший в компанию заговорщиков. В воздухе будто бы на самом деле запахло заговором: двое мужчин о чем-то тихо совещались у бара, женщина нарочито сосредоточилась на своем виски, демонстративно игнорируя окружающих, парни на скамьях, покрытых красной кожей и поставленных у стены, не менее нарочито старались не смотреть друг другу в глаза.

Это мгновение промелькнуло очень быстро. Хаггерти и великан поспешно подошли ко мне.

– Мистер Эйр, простите, что оставил вас в одиночестве. У меня тут было кое-какое дело с мистером Лисоном. Он хочет с вами познакомиться.

Великан ответил удивительно вялым рукопожатием.

– Дезмонд говорит, что вы остановились в этом грязном караван-сарае, да поможет вам бог! – Шутка мистера Лисона была такой же тяжеловесной, как и его фигура.

– Ну что ты, Фларри! – визгливо запротестовал управляющий.

– Вы должны познакомиться с моей женой. Гарри! Сюда!

Женщина соскользнула со своего табурета восхитительно плавным и грациозным движением. Ладонь, поданная мне, была узкой, с изысканно утонченным запястьем, но пожатие было сильным. Хаггерти куда-то испарился.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала она с абсурдно искусственной интонацией.

Ее тонкие губы были густо и не очень искусно накрашены, но, заглянув в большие зеленовато-карие глаза, я изумленно осознал, что передо мной настоящая красавица. Помню, что на меня произвел неприятное впечатление презрительный изгиб большого рта и выражение внутренней силы, таящееся на дне слишком близко посаженных глаз; силы либо подавленной, либо растраченной.

Нелепая парочка уселась за мой столик. Фларри и Гарри. Наверное, Гарриет.

– Ну а теперь расскажите нам о себе.

Это была фраза Фларри, скорее шумного, чем действительно заинтересованного.

– Прямо не знаю, с чего начать. Я родился в Тьюаме в богобоязненной семье. В возрасте трех лет…

Гарри рассмеялась. Зубки у нее были мелкие, острые и очень белые. К тому же от нее остро пахло какими-то дешевыми духами.

– Не донимай его, Фларри! Он что, должен пересказывать нам историю всей своей жизни?

– Отстань! В этой богом забытой дыре не так много приезжих, чтобы мы могли оставить их в покое. Верно ведь, Гарри? А вы надолго сюда?

Я в красках описал происшествие с машиной.

– И как вам у нас нравится? – тут же поинтересовался мой настырный собеседник.

– Это замечательная страна. Я и не знал, что Шарлоттестаун – такое милое местечко. Должно быть, это мимо вашего магазина я проходил…

– Нет, мне так не повезло! Он принадлежит моему братишке Кевину. Моему младшему братишке. Мы называем его мэром. Он владеет половиной города. Честолюбивый парень наш Кевин! А вы чем занимаетесь?

– Я пишу книги.

Признание вырвалось у меня раньше, чем я успел подумать о последствиях. Мне следовало бы проглотить свой язык, ведь я понимал, что пытаюсь произвести впечатление на Гарри. Я украдкой оглянулся. Казалось, никто из посетителей меня не услышал.

Глаза у Фларри расширились.

– Писа-а-атель? – ошеломленно произнес он, растягивая «а». – Чтоб мне сдохнуть, Гарри! Майра с ума сойдет от такого знакомства!

– Я буду звать его писакой, – нахально заявила эта особа.

– Не смейте! Нет, серьезно, я не хочу, чтобы люди знали, что я…

– Вы стыдитесь книг? – прямолинейно спросила женщина.

– Конечно же нет! – запротестовал я. – Но…

– Значит, вы здесь изучаете местное население? – предположил Фларри.

– Нет-нет! – пустился я в пространные объяснения. – Я просто хотел найти тихое местечко, чтобы спокойно писать свой следующий роман. Действие в нем будет происходить вовсе не в Ирландии.

Фларри хлопнул меня по плечу.

– Тогда оставайтесь у нас! – горячо воскликнул он. – Сколько пожелаете. У нас масса комнат. Гарри! Проснись! Разве это не прекрасная идея?

Идея показалась мне ужасно неподходящей. Я был наслышан об ирландском гостеприимстве, но такого оборота не предполагал. Я объяснил, что собираюсь снять небольшой домик, где мог бы остаться наедине со своим творением.

– Если вы стеснены в средствах, то можете снять комнату в нашем доме. Какую цену вы в состоянии заплатить?

«Так вот чего добивается этот добродушный олух!» – сообразил я.

Настырный собеседник, должно быть, догадался о чем-то по выражению моего лица.

– Вы могли бы составить компанию Гарри, – поспешно пробормотал он. – Два англичанина в обиталище диких ирландцев. Ну ничего. Не хотите – не надо.

Последовала неловкая пауза, заполненная новым заказом выпивки.

– А как насчет коттеджа «Джойс»? – неожиданно спросила Гарри, некоторое время молча глядевшая в свой стакан.

Муж хлопнул ее по колену своей огромной ручищей.

– Видит бог, у тебя в голове кое-что есть!

И он с энтузиазмом пустился в пространные рассуждения, набивая цену коттеджу, расположенному в полумиле от его дома. Его последняя владелица, вдова Джойс, недавно преставилась, и дом купил Кевин Лисон, приспособив для нужд отдыхающих. Насколько Фларри известно, братишка еще не нашел постояльца на лето. Фларри хитро посмотрел на меня и добавил:

– А я нагрею братца Кевина на комиссионные, и мы все будем довольны!

Дьявольская ирландская интуиция, обернувшаяся против меня и проникшая в мои тайные мысли!

– Мы должны это обмыть, – объявил Фларри, словно сделка уже состоялась.

Он сгреб наши стаканы и пошел к стойке.

Я почувствовал на себе пристальный изучающий взгляд моей новой знакомой. Сняв свою абсурдную кепку, она тряхнула головой. Как четко я помню это мгновение: запах торфа от потухшего камина, аляповато обставленное помещение «обновленного» бара, приглушенный гул голосов и ощущение незаметно образовавшейся между нами магической связи. Женщина слегка кивнула, словно найдя ответ на какой-то невысказанный вопрос. Мы заговорили одновременно.

– Вы ездите верхом? – спросила она.

– Почему «Гарри»? – в свою очередь заинтересовался я.

– Просто так меня всегда называет Фларри, – равнодушно пояснила моя собеседница.

– Кому-кому, а вам совсем не подходит мужское имя.

Гарри не подала вида, что оценила мой комплимент.

– Имя Гарриет – такое пуританское и старомодное, – улыбнулась миссис Лисон. – А вас как зовут?

– Доминик.

– Боже мой! Это еще хуже, – дерзко заявила она. – Имечко для школьника-паиньки.

– В школьные года я немного ездил верхом, – заметил я нейтральным тоном.

– Но теперь вы знаменитый писатель и выше подобных мелочей?

– Конечно нет, – раздраженно возразил я. – И я не знаменитый писатель!

Едва заметная самодовольная улыбка коснулась ее губ. По молодости я не разбирался в уловках слабого пола и не понимал, что женщина, заинтересовавшаяся мужчиной, сначала испытывает на нем свои чары, доводя до белого каления. И никогда не станет дразнить того, кто ей безразличен.

– Принесите нашу выпивку, писака! – приказала эта нахалка. – Фларри совсем о нас забыл.

– Не пойду, если будете меня так называть!

– Ах, вы обидчивы. Ну, тогда Доминик.

У стойки бара Лисон увлеченно беседовал с каким-то рыжеволосым типом. Я сам заказал виски и вернулся к столику.

– Ваше здоровье, – подняла стакан Гарриет. – С кем это там болтает Фларри? О, да это Шеймус!

– А кто такой этот Шеймус? – Я порадовался возможности сменить тему разговора.

– Он у нас вроде управляющего имением. Шеймус О'Донован. Не знаю, что бы Фларри делал без него!

– Приятный человек.

– Наверное, – пожала плечами моя знакомая. – Меня он злит. Всегда повторяет, что мы разорены, что необходимо продать пастбище, а еще заново перекрыть крышу коровника… И все в том же духе.

– Но ведь в этом и состоит работа управляющего, не так ли?

Гарри зевнула, обнажив свои острые зубки, и потянулась всем телом под тонкой шерстяной водолазкой.

– Черт, у меня закончились сигареты! Фларри! – заорала она. – Принеси табачку!

Я протянул ей сигарету. Гарриет прикуривала одну сигарету от другой. Вскоре ее муж вернулся с полной пачкой.

– Я послал Шеймуса позвать Кевина к нам завтра днем. Вы можете встретиться с ним и договориться насчет коттеджа. Я вам позвоню сюда утречком, мистер Эйр.

– Его зовут Доминик, – вмешалась молодая женщина.

– Кого зовут? – удивленно переспросил Флоренс. – А, его! Шустрая у меня жена, правда, Доминик? Поосторожнее, а то она скрутит вас в бараний рог! Пошли, Гарри, я хочу обедать.

Фларри слегка пошатнулся и оперся о стол, восстанавливая равновесие. Я заметил, что на его руке не хватает двух пальцев.

– А не пообедать ли нам вместе? – осенила Лисона новая идея.

Я пробормотал какие-то невнятные извинения.

– Ну да ладно, я вас не принуждаю! Стряпня Гарри пользуется дурной славой по всей Ирландии.

– Заткнись, старый дурак! – грубо оборвала его Гарриет.

Фларри рывком поставил жену на ноги и обратился ко мне:

– Спокойной ночи! Увидимся утром! Вы уверены, что не хотите пойти с нами?

– Нет, спасибо, – еще раз вежливо отказался я.

– Тогда спокойной ночи!

– Спокойной ночи, писака! – съязвила на прощанье Гарри.

Через некоторое на улице послышались какие-то подозрительные хлопки и грохот. В окно я увидел Фларри с женой на заднем сиденье, укрощающего мотоцикл.

– Этот мужик обязательно когда-нибудь кого-нибудь угробит! – высказался один из завсегдатаев бара.

– Ему не впервой, – подтвердил другой.

– Точно!

Глава 2

Флоренс Лисон позвонил мне на следующее утро. Меня приглашали в усадьбу Лисонов на чай.

– Не заметить ее невозможно. Поезжайте по дороге южнее отеля. Потом поверните направо. Проедете с милю, пока не упретесь в кусты. Наши ворота прямо за ним, справа. И не забудьте их за собой закрыть, а то скотина разбежится, – инструктировал он меня между приступами кашля. – Вы рыбак?

– Ну… – протянул я.

– Я одолжу вам удочку.

Не успел я объяснить, что не рыбачил с детства, как Фларри бросил трубку.

Когда я заглянул в полдень в гараж, Шейн продемонстрировал свои познания в механизмах. Двигатель снова работал как часы.

– Жаль, что меня не было, когда вы прибыли, мистер Эйр! От Пэдара никакого толку!

– Это тот старик…

– Тот самый! – подтвердил механик. – Один из моих кузенов. Его выставили с работы лет десять назад. Он с удовольствием сторожит заправку в мое отсутствие. Дело придает смысл его жизни.

Шейн, светлоглазый и темноволосый молодой ирландец, привычным жестом вытер свои перепачканные смазкой пальцы о свитер.

– Слышал, вы собираетесь здесь поселиться, мистер Эйр.

– Вероятно, на некоторое время, – подтвердил я.

– Лучше всего вам выбрать домик матушки Джойс, упокой господь ее душу!

Я подумал, что любой чужак здесь у всех на виду, как золотая рыбка в аквариуме. Однако в таком преувеличенном интересе к незнакомым людям чувствовалось нечто симпатичное.

– Если вы желаете отдохнуть, то здесь самое место, – рассудительно продолжал механик. – Представьте себе, вся здешняя молодежь с ума сходит по столице, а то и по Америке. Для них тут слишком скучно. Но ведь хорошо там, где нас нет, верно?

– Ах, чтоб тебя! – внезапно заорал Шейн на веснушчатого мальчишку, попытавшегося залезть на капот. – На заднее сиденье я положил немного мяса. Брайан просил завести в усадьбу Лисонов для хозяйки. У него снова сломался фургон.

Если в этих местах на надежность автомобилей нельзя было положиться, то «беспроволочный телеграф» работал исправно.

Все утро небо было затянуто тучами. Словно следуя укоренившемуся представлению о переменчивости ирландской погоды, после ленча выглянуло солнышко, и через час небо приобрело глубокий синий оттенок, далекие горы стали фиолетовыми, а ближе к городу землю пятнали коричневые и изумрудные заплатки, такие яркие, что рябило в глазах.

Я свернул направо и выехал на усеянную рытвинами узкую колею, бегущую меж полей, с островками весенних цветов по краям. Простиравшиеся вокруг пашни были пустынны, но у каждого из немногочисленных домиков, попавшихся на моем пути, из засады выскакивала колли, рыча и пытаясь прокусить шины на моих колесах.

Дорога, становясь с каждой минутой все хуже, змеилась по кочковатым лугам. Мне уже казалось, что автомобиль преодолевает не пастбища, а штормовые просторы не отмеченного на карте зеленого моря, но тут появилась веха, о которой говорил мне Фларри, – колея нырнула в туннель из высоких кустов, за которыми показались ворота.

Извилистая аллея ясеневых деревьев за воротами через четверть мили привела меня к дому. Не знаю, что я ожидал увидеть, но определенно не двухэтажное элегантное белое здание с высокими окнами по обе стороны двери и балконом, обращенным к реке, струящейся по скалам в нескольких ярдах от дома.

Я некоторое время рассматривал жилище Лисонов, почти жалея о своем отказе от радушного предложения хозяина погостить у него. Выйдя из машины, преодолел по каменной лесенке низкую стену, отделяющую поместье от небольшого сада. Разглядев строение поближе, я понял, что первое впечатление оказалось чересчур радужным. Кирпичная дорожка одного дома была полуразрушена, дверь вот уже лет десять нуждалась в покраске, а стекло в очаровательном веерообразном окошке над входом треснуло. На месте звонка зияла проржавевшая дыра. Позеленевшая дверная колотушка выглядела так, словно несколько веков провела на морском дне.

Я постучал. Потом еще раз. Вокруг царила тишина, лишь подчеркиваемая неумолчным бормотанием реки. Толкнув послушно распахнувшуюся дверь – в Ирландии никто не запирается на замок, – я позвал: «Есть здесь кто-нибудь?» – чувствуя себя странником из хрестоматийной баллады. Откуда-то из недр дома послышались шаги.

– Это вы! Здравствуйте! Добро пожаловать во владения Лисонов! – раздался голос хозяина. – Дама прихорашивается в ожидании гостей. Нас сегодня почтит визитом мэр со своим семейным капелланом. Он прибудет чуть позже, чем полагал, поэтому попросил показать вам коттедж.

При свете дня цвет лица Фларри Лисона казался еще более землистым, чем вчера.

– У меня жуткое похмелье, – признался он. – А теперь пошли! Тут совсем близко!

Мы вышли из сада и направились вдоль реки. Миновав рощицу, мы подошли к щедро поросшей травой длинной косе, которая выдавалась в воду.

– Видите этот омут? В прошлом месяце я тут поймал рыбину в пять фунтов. Но сейчас вода стоит низко, нам нужен дождь. Я думал, пойдет сегодня утром. А вы не привезли с собой удочку?

– Ну, на самом деле я не такой уж и рыбак… – начал оправдываться я.

– Ничего! Мы вас обеспечим. У меня удочек полно!

«Как все зануды, – подумал я, – Фларри Лисон не обращает внимания на слова собеседника».

– Ваша усадьба была названа по имени реки, не так ли? А потом «Лиссаун» превратилось в «Лисон»?

– Я так не думаю. – Он подмигнул. – Никому не говорите, но я ни слова не знаю по-ирландски. Ирландский для меня чертовски трудный, можно язык вывихнуть. Мой прадед переехал сюда из Уэксфорда и выстроил этот дом. У него не было никакого образования, зато он слыл прекрасным коннозаводчиком. Говорят, все ирландцы рано или поздно становятся ненормальными, Лисоны же – чокнутые от рождения.

Фларри хлопнул себя по ляжке и разразился визгливым хохотом, видимо в подтверждение своих слов. Мы спустились по горной тропе, огибающей речку, и скоро приблизились к коттеджу с тыла.

– Теперь ждите, пока я раздобуду ключ.

Вскоре хозяин поместья появился вновь, и мы продолжили путь, пройдя еще ярдов десять.

– Кевин держит дом запертым, пока он пустует, – извиняющимся тоном пояснил Флоренс. – Мой братец из нечокнутых Лисонов. Он на следующих выборах намеревается баллотироваться в дойл, и не потому, что тамошние депутаты тупы, как пробки. Подождите лет десять, и вся Ирландия будет скандировать: «Да здравствует Кевин Лисон!» Ну и что вы об этом думаете? Райское местечко! Верно?

Мы стояли на тропе, ведущей в поместье Лисонов. Зеленая изгородь из фуксии закрывала коттедж от любопытных взглядов, над ней возвышалась лишь на удивление прочная, крытая тростником и соломой крыша. Коттедж был недавно побелен изнутри и снаружи. Дверь вела сразу в обширную комнату, занимающую весь первый этаж дома, с крошечными окошками с двух сторон. Комната была отвратительно обставлена разностильной мебелью, но в одном углу нашлась новая газовая плита, раковина, глиняная посуда и явно новые кухонные принадлежности, в другом обнаружился стол, два стула с твердой спинкой и старинное кресло. Наверху, куда вела крутая деревянная лестница, располагались две комнатки: спальня с пуховой периной на удобной кровати и душевая с сидячей ванной.

– Не хотел бы я карабкаться по такой лестнице спьяну! – крикнул мне снизу Фларри. – Кевин неплохо все устроил?

Кажется, все было неплохо. Я спустился, и Фларри показал мне приличный запас торфа, водяной насос и удобства в саду, оставшаяся часть которого была отдана сорнякам и неописуемой мусорной свалке.

Несмотря ни на что, местечко мне понравилось.

– Дом вполне подходящий. И сколько ваш брат хочет за него?

– Этого я не знаю. Но обязательно торгуйтесь. По части сделок братишка – человек отчаянный. При случае готов продать останки своей родной бабушки. Вам лучше всего иметь дело с Майрой – Кевин у нее по струнке ходит. Привезите сюда свою жену, вдвоем вам здесь будет очень уютно.

– Я не женат.

– Неужели? Как же это получилось? – Мой собеседник развел руками. – Думаю, барышни в очереди стоят за таким парнем.

– До сих пор я не замечал за ними такой привычки.

– Ну, мы это быстро исправим!

Полный энтузиазма, Фларри определенно намеревался силком женить меня на какой-нибудь дальней родственнице с тем же успехом, с каким всучил мне коттедж своего братца. Он не догадывался, что в этом жилище меня привлекла его уединенность, ничем не нарушаемая тишина и возможность делить свое одиночество лишь с героями новой книги.

Мы покинули дом и повернули назад по узкой дороге, пробираясь сквозь заросли кустов вверх по извилистой тропе, к поместью Лисонов.

Подойдя с тыльной стороны дома, мы ступили на заросший сорняками двор, миновав хозяйственные постройки по обеим сторонам.

Мой спутник позвал:

– Шеймус! Ты здесь?

Из конюшни вышел коренастый рыжеволосый мужчина.

– Это Шеймус О'Донован. Он ведет наше хозяйство. Не знаю, что бы я без него делал!

Шеймус вытер руку о штанину и пожал мою ладонь, застенчиво взглянув на меня. Я почувствовал в нем какую-то настороженность. Он широко расставлял ноги при ходьбе, как это делают искусные наездники, а вот руки у него были мягкими.

– Китти должна ожеребиться сегодня ночью, Фларри, – произнес он.

Они с минуту тихо переговаривались. Обычным отношением хозяина к работнику тут и не пахло. Я почувствовал, что их объединяет что-то большее, чем совместный бизнес.

– За всем необходимым обращайтесь к Шеймусу, – предупредил меня Лисон. И тут же пояснил управляющему: – Мистер Эйр собирается снять коттедж «Джойс». Мой братец еще не пожаловал?

– Нет еще. Клэнси возьмет жеребенка.

– Пусть берет! А почем?

И они снова погрузились в разговор. Шеймус время от времени искоса посматривал на меня своими очень светлыми голубыми глазами. Рядом с крупным неуклюжим Фларри, который был выше его дюймов на восемь, рыжеволосый управляющий напоминал проворного адъютанта перед своим командиром. А вот командир выглядел несколько помятым, отчего казалось странным выражение лица Шеймуса, смотревшего на хозяина дома не с уважением, а с чувством, которое я бы назвал благоговением перед героем, если бы Фларри не был столь мало похож на героя. Или это было простое желание угодить своему большому пустоголовому хозяину?

– Миссис Лисон просила на завтра Фергуса, – продолжал О'Донован.

– А ты ей не доверяешь? – уточнил Флоренс.

– Я бы лучше потренировал его сам. Он в это время года слишком норовист.

– Она с ним не справится? – встревоженно спросил Лисон.

– Она может оседлать хоть самого дьявола! – воскликнул ирландец. – Руки у нее на месте. Но Фергус – конь не для женщины.

– Гарри шкуру с меня спустит, если я ей откажу!

– Да нет же! – хитро ухмыльнулся Шеймус. – Мы же не хотим, чтобы Фергус попортил, прыгая, каменную ограду, а если миссис Лисон увидит даже Великую Китайскую стену, ей наверняка захочется взять это препятствие.

– Тогда ладно, Шеймус! – неуверенно кивнул хозяин.

Я услышал отдаленный шум приближающегося автомобиля.

– Это они! Вперед, Эйр, судьбе навстречу!

Я последовал за Фларри в дальнюю часть дома. Мы вошли в комнату с балконом, обращенным к реке, довольно запущенную и неубранную, с пятнами плесени на стенах, едва тлеющим торфяным камином и немногочисленными изящными безделушками, привлекающими внимание среди нагромождения безвкусной мебели. Гарриет Лисон уже находилась там, облаченная в клетчатую юбку и терракотовую обтягивающую безрукавку, подчеркивающую ее полноватые, как у кухарки, плечи, забавно сочетающиеся с точеными запястьями. Она поманила меня пальчиком, не отрывая взгляда от дешевого женского журнала.

– Что скажет святоша о твоей краске на лице? – с тяжеловесной иронией поинтересовался муж.

– Он знает, что за меня молиться бессмысленно, Фларри, – безразлично ответила она.

– Пойди и умойся, Гарри! Ты всего лишь дразнишь Майру.

– К черту Майру! – резко бросила Гарриет.

В холле послышались голоса, а вскоре показались и их обладатели. Майра Лисон оказалась хорошенькой женщиной с каштановыми волосами, высокими скулами, лицом без следа косметики и большими, слегка навыкате глазами. За ней следовал отец Бреснихан. Я заметил, что тыльную сторону его ладоней покрывали волосы, густые брови нависали над горящими темными глазами, выдававшими умную и, возможно, фанатичную натуру. Его лицо было бледным, худым и каким-то изможденным. Кевин Лисон оказался тем самым человеком, который вчера в полдень выходил из «Магазина Лисона». Кевин представлял собой улучшенную версию старшего брата – решительный, аккуратно одетый, важный, с хищной акульей улыбкой.

Нас представили друг другу. Потом на мгновение установилось смущенное молчание.

– Мистеру Эйру понравилось, Кевин! – прервал затянувшуюся паузу старший брат. – Местечко ему подходит!

– Я рад. Опасался, что вы сочтете его слишком уединенным, все-таки далековато от цивилизации.

– Ничего себе «далековато»! – возмутился Фларри. – Дом же всего в миле от процветающего города Шарлоттестауна!

Кевин нахмурился. Очевидно, ему здорово доставалось от неуклюжих издевок старшего братца.

– Вы ведь родом из Ирландии, мистер Эйр, не так ли? – осведомился он.

– Я родился в Тьюаме, – пояснил я. – Но почти всю свою жизнь провел в Англии.

– И вы подумываете остаться здесь на все лето? – уточнил младший Лисон.

– Да. Если найду…

– Больше ни слова! – вмешался Фларри. – Вы уже нашли!

Все заинтересованно воззрились на меня. Я почувствовал себя экспонатом музея, выставленным на всеобщее обозрение. Мне очень ясно представилось, как Майра Лисон указывает на меня пальцем.

– Я слышала, вы пишете книги, – произнесла она. – Не думаю, что прочла хоть одну из ваших.

– Думаю, он есть в справочнике, – заметил Фларри.

– Ошибаешься. – Голос священника оказался чрезвычайно приятным баритоном. – Я смотрел. Надеюсь, мы будем с вами часто встречаться, мистер Эйр.

– Откройте секрет, мистер Эйр, какие именно книги вы пишете? Романы? Я просто обожаю книги! – воскликнула Майра Лисон.

– Да, я написал два романа, – коротко объяснил я.

Сидя в кресле у камина, Гарри неожиданно ухмыльнулась в мою сторону, и ее красные губы вытянулись в безмолвное: «Писа-а-ака!» Я отвел взгляд.

Майра Лисон засыпала меня обычными вопросами: пишу ли я пером или использую машинку? Сижу ли я за работой каждый день? Приехал ли я в Ирландию в поисках местного колорита? Я отвечал сдержанно. Мне очень хотелось хотя бы в Ирландии отдохнуть от литературных диспутов. Она наконец отстала, слегка обиженная, и, с некоторым ехидством глядя на голые плечи Гарри, осведомилась, где та купила себе обновку.

Трое мужчин беседовали о каких-то действиях местного правительства, не пытаясь вовлечь женщин в общий разговор. Я окончательно понял, что Ирландия была, по местному выражению отца, страной мужчин. Кроме того, братья Лисоны уважительно прислушивались к мнению отца Бреснихана по поводу мирских дел, что очень отличалось от взаимоотношений английских священников со своими прихожанами. Святой отец здорово меня заинтересовал. Он великодушно изрекал истины в последней инстанции, словно великодушный глава – основатель фирмы, наставляющий своих подчиненных. Но мне показалось, что под напускным спокойствием кроется сдерживаемое до поры кипение страстей или какие-то тайные душевные муки; бледное, аскетичное лицо церковника время от времени нервно подергивалось.

Фларри втащил поднос тусклого георгианского серебра и раздал всем виски в высоких стаканах от «Вулвортс». Отец Бреснихан пододвинул свой стул к креслу Гарриет, Майра Лисон подняла свой стакан, улыбнувшись Фларри, а Кевин Лисон повернулся ко мне.

– Ваше здоровье! А теперь просветите нас, что думают в Лондоне о международном положении? – спросил он, надувшись от важности.

– Полагаю, большинство людей стыдятся переговоров Гитлера и Чемберлена, но в глубине души они почувствовали облегчение.

– И все-таки вы считаете войну неизбежной? – самоуверенно поинтересовался Кевин.

– Да, безусловно, – подтвердил я.

– И наверняка англичане заявляют, что мы наносим им удар в спину, держа нейтралитет? – продолжал разглагольствовать хозяин магазина.

– Несомненно, некоторые именно так и говорят. Вы вряд ли помогаете Британии, подкладывая бомбы.

Кевин Лисон заморгал, и в его глазах появилось настороженное выражение. В прошлом январе Англию потрясли взрывы и беспорядки, спровоцированные ИРА, и можно было ожидать еще худшего.

– Зачем все это? – продолжал я, охваченный безрассудным желанием сбить с Кевина спесь, и добавил: – Для Лондона подобные действия – всего лишь булавочные уколы, но они несут смерть ни в чем не повинным людям.

– Ирландцы – дикий народ! Так они протестуют против разделения. Думаю, эти люди пытаются создать ситуацию, которая бы вынудила реализовать стремления народа, родившиеся еще в 1916 году. Не все из них мне близки, но…

– Несчастья Англии – шанс для Ирландии? – прервал я его излияния.

– Очень удачное выражение. Вы не согласны с такой позицией? – самодовольно улыбнулся мэр.

– Согласен, – ответил я, к его крайнему изумлению. – Но умение воспользоваться ситуацией – это одно дело, а убийство мирных граждан – совсем другое.

Лицо Кевина потемнело.

– А сколько несчастных мирных ирландцев, в том числе женщин и детей, вы убили в войне черно-пегих? Вы можете ответить?

– Я достаточно знаю о черно-пегих и добровольцах, – резко заявил я. – Но цель не оправдывает средства!

Комната погрузилась в молчание. Отец Бреснихан смотрел на меня насмешливо. Гарри вернулась к своему журналу.

– Я не помню наизусть сводок об экстремистах ИРА, – уже спокойнее произнес Кевин, – но их целями в Англии были электростанции и тому подобное.

– В таком случае они действовали безрассудно и неэффективно. Им удалось взорвать только почтовые ящики да случайных прохожих.

– Согласен, мистер Эйр, – вмешался святой отец. – Но подобные ошибки доказывают, что никакого сговора с германцами не было. Уж нацисты бы добились большей… эффективности.

– Вы правы, – обратился я к священнику. – Но…

– Вы гуманист, мистер Эйр? – вопросил священник.

– Я так не думаю, святой отец. Во всяком случае, не с богословской точки зрения.

– Но вы обвиняете ирландцев в том, что они слишком дешево ценят человеческую жизнь? – продолжал церковник. – Может быть, и так. Но это вопрос убеждений. Если веришь в бессмертие души и понимаешь, что гибель человека не является концом его существования, отношение к смерти меняется.

– Вы уели его, святой отец! – воскликнула Майра Лисон.

– Но любые убеждения не оправдывают убийство, – возразил я, раздосадованный ее угодливостью. – Коммунисты уничтожают людей сотнями тысяч, жертвуя их светлому будущему и человеколюбивым идеалам. Но от этого преступление не перестает быть преступлением.

– Я согласен, мистер Эйр. Убийство не прощается никогда, – торжественно заявил отец Бреснихан. – Оно лишь может быть забыто.

Кевин Лисон озадаченно изучал меня. Его брат резко встал.

– Собираюсь посмотреть, не поднялась ли вода. Опять небо пасмурное. Если вы что-нибудь понимаете в рыбалке, Доминик, предлагаю пойти полюбоваться на рыбака из рыбаков за работой.

Я проследовал за ним в противоположный конец коридора. Комнаты находились в неописуемом беспорядке. Пара весов для рыбы на краю стола, металлические коробочки с грузилами и искусственными мушками, наваленные горой рядом, высокие узкие шкафы с удилищами и баграми, бюро, захламленное старыми счетами, пять пил, свисающих с гвоздей на стене, фотографии пойманных рыб и резвящихся коней, рыболовные сети, брошенные в углу, барометр и температурный график на стене, концы веревок, высовывающиеся из ящика комода, и старинный радиоприемник создавали потрясающую композицию.

Я обнаружил медаль, полускрытую хламом, на каминной полке. Это оказалась награда участника Войны за независимость.

– Вы участвовали в беспорядках? – изумился я.

Фларри смущенно моргнул.

– Просто купил по случаю на распродаже. Вы соблаговолите взять удочку?

– Спасибо, но сегодня вечером я лучше посмотрю, – поспешил я отказаться от столь высокой чести.

Фларри неуклюже заковылял к выходу, непроизвольно учащая шаг, словно алкоголик, завидевший заветную бутылку. Мы приблизились к поросшей травой песчаной косе, находящейся ярдах в ста от дома. Остальные последовали за нами.

Старший Лисон определенно знал свое дело. Наживка опускалась на воду так же легко, как пальцы виртуозного пианиста прикасаются к клавишам. Остальные едва успели подойти к нам, когда Фларри сделал резкое движение левой рукой. Вода заволновалась, катушка стала разматываться.

– Поймал! – взволнованно воскликнула Майра.

Все лицо Фларри напряглось, словно леска. Он словно скинул с плеч лет десять, в глазах появился воинственный огонек. Рыба рванулась на глубину, потом выскочила на поверхность и начала метаться, изгибаться и бить хвостом по воде. В ее движениях было что-то возбуждающее, эротическое. Когда Фларри постепенно вывел добычу на отмель, мелькнуло ее серебряное брюхо.

– Веди ее, Фларри! Веди! – завопил Кевин. Его высокомерная манера держаться исчезла. – Подтащи ее сюда! У меня есть багор!

Мэр ударил по рыбине. Последние конвульсии. Фларри улыбнулся отцу Бреснихану:

– Она здорово сопротивлялась, верно?

Я мрачно смотрел на них, стоя в нескольких ярдах.

– Сопротивлялась! – буркнул я себе под нос. – Как будто у нее был хоть один шанс вырваться!

На мгновение чьи-то пальцы сжали мое запястье. Гарриет Лисон прошипела мне в ухо:

– Верно. Я тоже все это ненавижу! Просто с души воротит. Какое лицемерие!

– Вы обязательно должны зайти к нам как-нибудь вечером с удочкой, отец Бреснихан. – Фларри все еще не мог отдышаться. – Вы уже сто лет не рыбачили в этом озере. Не можете же вы целыми днями гоняться за грешниками!

Через несколько минут мы зашагали назад к дому. Кевин Лисон, уже не похожий на взволнованного маленького мальчика, догнал меня.

– Так, значит, вам понравилось ваше жилище, мистер Эйр?

– У него есть определенные достоинства, – нейтрально ответил я. – Сколько вы за него хотите?

– Пять фунтов вас устроит?

Лицо мое вытянулось. «Пять фунтов в неделю?» – ужаснулся я, а вслух произнес:

– Не думаю, что смогу себе это позволить.

– Пять фунтов в месяц, конечно же, – успокоил меня младший Лисон, видимо догадавшийся о моих мыслях по выражению лица.

Фларри, шедший впереди, резко повернулся, словно был поражен услышанным, и недоверчиво уставился на брата.

– На длительный срок, – добавил Кевин. – Вы ведь пробудете в Ирландии месяцев шесть, не так ли?

– Да, – подтвердил я и неожиданно для себя добавил: – Договорились. Пять фунтов в месяц.

Оправившись от кошмарного предположения о пяти фунтах в неделю, я решил, что Кевин не такой уж отчаянный скупердяй, каким описал его старший брат.

По возвращении в дом Фларри снова налил нам выпить.

– Нет, я должен идти, – вежливо отказался священник. – Рад буду вашему соседству, мистер Эйр. Мы обязательно должны как-нибудь поужинать вместе. Нам в Шарлоттестауне нужна свежая кровь, ведь молодежь от нас уезжает. Нет, спасибо, Майра, я пройдусь пешком. Мне нужно еще заглянуть по дороге к Кессиди.

Когда отец Бреснихан откланялся, Фларри обратил свой меланхоличный взор на нас.

– Молодежь уезжает! – иронически воскликнул он. – Подумать только! И кого в этом винить, кроме себя самого?

Майра Лисон бросилась в атаку:

– Фларри! Ты говоришь ужасные вещи! И о ком? О нашем приходском священнике! Мне стыдно за тебя!

– Тогда выясни у молодого Имонна, почему он сбежал в Лондон, – равнодушно произнес он. – И если уж на то пошло, спроси у Клэр!

– Это гнусная ложь! Верно, Кевин? – обратилась Майра к мужу, ища поддержки.

– Согласен, – важно подтвердил владелец магазина. – Некоторое преувеличение.

– Что? – переспросила Гарри.

– Тебе следует удерживать мужа от распространения гнусных сплетен! – напустилась на нее рассерженная красотка.

– Моя дорогая Майра, я не смею приказывать своему мужу, – промурлыкала Гарри с невинным видом.

Красивое лицо Майры вспыхнуло.

– Если ты полагаешь…

– Эй, перестаньте кусать друг дружку, вы, двое! – вмешался хозяин дома и обратился ко мне: – Святоша застукал Имонна и Клэр на сеновале. Он приволок девчонку домой, стегая по заднице крапивой. А Имонн потерял работу и вынужден был уехать. Прямо не святой отец, а святой террорист! Рвет и мечет, чтобы спасти непорочность всех ирландских девушек!

– А почему бы и нет?! – со злостью закричала Майра. – Разве он не священник вашего прихода? Его долг перед Господом – хранить свою паству от разложения.

– Его долг – держать себя в руках к тому же, а не махать кулаками, тем более если дело касается молоденьких девушек. Разве не так, Кевин?

– Ну право, я не…

– Святой отец имеет право пресекать грех! – завизжала жена Кевина. – Как только видит его!

В горячности Майры было нечто заставившее всех прекратить разговор. Младший Лисон в конце концов прервал неловкое молчание, обратившись ко мне и спросив, какие запасы мне понадобятся. Он пришлет их из своего магазина, если я предоставлю список. Договорились, что я перееду послезавтра.

Я поспешил распрощаться со всеми. Захлопнув парадную дверь, я, поддавшись порыву, свернул налево, а не направился прямо к своей машине. Мне хотелось взглянуть на реку и сад, примыкавший к задней части дома. Как только я приблизился к приоткрытой балконной двери, внутри послышались голоса.

– Пять фунтов в месяц! – Это был возглас старшего из Лисонов. – Что это на тебя нашло, Кевин?

– Просто хочу за ним присмотреть. Только и всего, Фларри, – успокаивающим тоном произнес младший брат.

Они оба отошли от окна. Я больше ничего не расслышал, поэтому, расстроенный и обеспокоенный непонятным замечанием Кевина, вернулся к автомобилю. Я подумывал расторгнуть договоренность и покинуть Шарлоттестаун следующем же утром, но, пока заводил машину, из дома выбежала Гарриет.

– Вы забыли свой портсигар! – закричала мне миссис Лисон.

– Нет, – покачал головой я, ощупывая карман пиджака.

– Это был просто предлог, – прямо заявила она, подходя поближе.

Гарри просунула голову в окошко автомобиля.

– Вы действительно намерены снять коттедж?

– А вы этого хотите? – Не знаю, что побудило меня задать этот вопрос.

– Да, Доминик! – просто ответила женщина.

– Почему?

– Так, значит, снимаете? – настаивала она.

В машине повеяло резким запахом ее дешевых духов.

– Наверное. – Я пожал плечами.

– Молодчина! Не верьте всяким дурацким сплетням!

И с этим загадочным утверждением Гарри, помахав мне рукой, исчезла в доме.

Глава 3

Неделю спустя я сидел за письменным столом в своем коттедже. Живая изгородь из фуксии заслоняла далекие горы. Работа у меня спорилась, и я наслаждался безыскусной жизнью отшельника, готовя пищу собственноручно. Кевин нанял соседку мне в помощь, но одной попытки Бриджит поджарить яичницу с меня хватило, и после я доверял ей лишь уборку постели и мытье полов. Мне доставляло удовольствие жить без телефона, совершать одинокие прогулки по сельской местности и время от времени выпивать в баре отеля «Колони».

Вопреки опасениям Фларри и Гарри не пытались нарушить мое уединение. Я обедал с ними однажды – Гарри очень забавно поглощала пищу, так осторожно пережевывая ее, словно у нее был полон рот плохо подогнанных зубных протезов. В бросаемых на меня взглядах не было двусмысленности, а реплики отличались не столько язвительностью, сколько мальчишеской прямотой. Фларри придерживался своей обычной тяжеловесно-шутливой манеры разговора. Вечер прошел довольно скучно. В памяти сохранилось только два эпизода. Я узнал, что Гарри была дочерью владельца магазинчика где-то на границе Глостершира и Уорикшира, что подтверждалось ее провинциальным акцентом.

– Папаша Гарри разорился. Я подобрал ее в сточной канаве, – заявил Фларри, одарив жену любящим взглядом.

– Ты так говоришь, словно подобрал меня на улице! – запротестовала она.

– Тогда в навозной куче, – хихикнул муж. – Гарри работала конюхом на бегах до нашей встречи.

И гораздо позже, перед уходом, когда у меня язык развязался от выпитого виски, я спросил у Лисона:

– Почему, черт возьми, Кевин так стремится присматривать за мной?!

Фларри озадаченно посмотрел на меня.

– Присматривать? Странное заявление. С какой стати это взбрело вам в голову?

Я молча выдержал его испытующий взгляд.

– Никогда не знаешь, что у Кевина на уме, – уклончиво пробормотал Фларри. – Он у Майры под каблуком, а она преклоняется перед отцом Бресниханом. Думаю, они хотят удостовериться, что вы не станете совращать местных девственниц.

Его жена хмыкнула.

– Писака и ежа-то не догонит, не то что девчонку! – вставила она идиотское замечание.

– Не будь такой уверенной! – оборвал ее муж.

Настаивать было бесполезно. Разговор начистоту явно не входил в намерения хозяина дома. Или, возможно, я неверно понял случайно подслушанное замечание Кевина. Я откланялся, размышляя о недотепе Фларри и его вздорной женушке.

В тот же вечер меня посетил Шеймус О'Донован. Я приводил в порядок бумаги и раздумывал, поужинать ли мне в отеле «Колони» или приготовить дома яичницу с ветчиной, как вдруг заметил входящего в ворота управляющего Лисонов. Он мне здорово помог с переездом и, казалось, неплохо ко мне относился, оставаясь для меня личностью загадочной, самоуглубленной и застенчивой.

– Теплый вечерок, – смущенно произнес он.

– Входите и выпейте со мной, – предложил я.

Шеймус прошел за мной в гостиную и тут же уселся на стул у окна.

– Миссис Лисон спрашивает, не отвезете ли вы ее завтра на побережье. Денек будет хороший. Хозяйка думает, вы захотите устроить пикник. Если, конечно, поездка не помешает писать книгу.

Шеймус с любопытством воззрился на мой стол.

– Замечательно! – искренне обрадовался я.

– Она будет ждать вас около половины двенадцатого. Ваше здоровье, мистер Эйр! Вы ведь еще не были у моря.

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Говорят, за Талливарной прекрасные пляжи, – продолжал О'Донован.

– А вы сами там разве не были? – удивился я.

– Нет. Пески там слишком зыбучие для поездок верхом. Результат приливов, – пояснил управляющий.

– Неужели? – спросил я, заинтересовавшись этим явлением.

– Похоже на ночной кошмар – хочешь убежать, а ноги никак не вытащить из песка.

Что-то в его тоне заставило меня поднять глаза, но разглядеть в полумраке выражение лица я не мог – ирландец сидел между мной и окном. Я взглянул поверх головы Шеймуса на зеленую изгородь из фуксии и на небо, сияющее над ней.

– Красивая страна, – беспечно заметил я.

– Да. Но и ожесточенная, мистер Эйр, – хмуро добавил мой собеседник.

– Ожесточенная? – Такое определение не приходило мне в голову.

– Мы никогда не оправимся от Гражданской войны, – тихо проговорил О'Донован. – Она выжгла наше милосердие и не оставила нам ничего, кроме ожесточенности. Половина населения до сих пор воюет – на словах.

Голос Шеймуса был невыразимо печальным. Я разлил новую порцию виски.

– Вы были солдатом регулярной армии или волонтером?

– Я соблюдал нейтралитет, – спокойно ответил он. – Мне и Фларри хватило войны с черно-пегими.

– Неужели вы участвовали в ней? – не поверил я своим ушам.

– Участвовал. С шестнадцати лет. Был в бригаде вместе с Фларри Лисоном.

– С Фларри? Я видел медаль у него на каминной полке. Он сказал, что купил ее на аукционе.

Шеймус хрипло рассмеялся:

– С него станется!

– Не могу представить себе Фларри солдатом. Он такой… – Я подыскивал не слишком обидное слово. – Такой беспечный.

Шеймус поднялся на ноги и поворошил торф в камине. Посыпались искры, и к потолку поднялось облачко пахучего дыма. Синие глаза ирландца сверкнули в полумраке.

– Фларри командовал бригадой в Голуэе. Я был одним из Фианна Эйре, которых вы называете у себя бойскаутами. Мы передавали донесения. Однажды люди Фларри напали из засады на отряд черно-пегих за деревней. Кто-то из этих мерзавцев остался в живых, и через пару часов они вернулись с подкреплением. Враги ворвались в деревню, расстреливая все живое. Потом подожгли дома. Двое парней, участвуя в засаде, были тяжело ранены. Их нельзя было перенести в безопасное место. Несчастные сгорели заживо в одном из домов. Фларри оставался рядом с ними, но ничем не смог помочь. Женщина, в доме которой они прятались, выскочила, не выдержав жара. Несколько черно-пегих загнали ее обратно, в пламя.

– И вы тоже там были?

– Был. Меня послали к Фларри с донесением, а чернопегие нагрянули раньше, чем я успел удрать. Получил пулю в ногу. Фларри взвалил меня на спину, когда пламя охватило уже весь дом, и выполз через черный ход, отстреливаясь. Вот тогда он и лишился двух пальцев. Не знаю, каким чудом ему удалось спастись и вытащить меня, тогда я надолго отключился. В те времена мистер Лисон был на удивление сильным мужчиной и знал себе цену.

Бесстрастный голос Шеймуса смолк.

– У этой истории есть продолжение? – подтолкнул его я.

– Фларри не мог забыть гибель своих людей и кричащую в огне женщину. Он разыскивал троих ублюдков, которые это сделали. Командир выслеживал их больше месяца. Ходил за ними по пятам. В один прекрасный день его бригада разгромила их барак. Люди Фларри привели в лагерь троих пленников.

– И что дальше? – Несмотря ни на что, мне хотелось услышать конец этой жуткой повести.

– Они подпалили им ноги, а потом бросили в болото охладиться.

Невинные синие глаза заглянули мне в душу.

– Вы шокированы, мистер Эйр?

– Трудно представить те дни, – в замешательстве произнес я. – Сейчас эта земля кажется такой мирной!

– В те дни с Фларри лучше было не связываться, точно. Люди говорят, что он перегорел… – Как странно, что я услышал подобные слова впервые в 1939 году! – …но я ради него готов на все. На все, что угодно, мистер Эйр! Я присоединился к его бригаде, оправившись от ранения. И командир не раз спасал мне жизнь. В конце войны ему осточертела кровь. Вы не знаете, что может вытворять солдат, совершая набеги! Некоторые из нас ожесточились, некоторые зашли слишком далеко. Когда я слышу речи бравых парней, никогда не спавших на голом камне и не смотревших в дуло вражеского ружья, слышу весь этот вздор о Священной Ирландии и о границе, предательстве Большого Брата и о том, что Дэв еле ноги волочит…

О'Донован замолк на полуслове. Рука, держащая стакан, дрожала. Внезапная горячность этого обычно невозмутимого человека меня почти напугала.

«Ирландцы, – подумал я, – никогда не кажутся такими театральными, как в тот момент, когда они искренни и серьезны».

– А Кевин Лисон тоже принимал участие в беспорядках? – небрежно осведомился я.

Шеймус настороженно взглянул на меня.

– Мистер Лисон – мастак в политике! Он обязательно станет депутатом, да поможет ему бог!

– Я имел в виду войну.

– Может, и участвовал. Возможно, – пожал плечами управляющий. – Меня тогда не было в этих краях. Своего шанса он не упустит. Ловкий парень, вы так не считаете?

Явная уклончивость Шеймуса раздражала меня.

– И с ним тоже опасно связываться? – прямо спросил я.

– А вам-то зачем с ним связываться? – простодушно заявил в ответ Шеймус.

Последние фразы этого странного разговора все еще крутились в моей голове во время утренней поездки к дому Лисонов. Теперь я знал причину глубокой привязанности Шеймуса к Фларри Лисону. И самого Фларри я теперь воспринимал по-другому. Но почему управляющий замялся, когда разговор коснулся Кевина?

Младший брат Фларри с его аккуратным костюмом и вкрадчивыми манерами казался исключительно практичным, деловым человеком. Но и Большой Брат, Майкл Коллинз, наверняка выглядел не хуже, разъезжая по Дублину на велосипеде и уничтожая британскую шпионскую сеть, когда за его голову была назначена награда.

Однако Коллинз – шумный, вспыльчивый, несдержанный на язык, преданный друг, рыцарь с донкихотской жилкой – характером совсем не напоминал Кевина. Но разве молодой Фларри был не таким же? А теперь он – развалина, а не человек!

День стоял просто замечательный, как и предсказывал О'Донован. Земля стряхнула утренний туман и простиралась передо мной, переливаясь всеми своими красками. Гарри поджидала у перелаза с ранцем через плечо, и я с облегчением заметил отсутствие на ее голове нелепой жокейской кепки.

Она осведомилась о моей жизни в новом доме. Ни тогда, ни потом Гарри ни разу не поинтересовалась моей книгой. Эта женщина никогда не притворялась, будто интересуется тем, что было ей безразлично.

Мы проехали с опущенным верхом через Шарлоттестаун и свернули на запад. Дорога извивалась между вершинами пологих холмов, прямо под нами один за другим открывались пляжи, казавшиеся белыми в ярком солнечном свете. Сорока пролетела перед нами дорогу. За ней последовала еще одна.

– Ничего, – пробормотала Гарри.

– Вы суеверны?

– Две – это к радости! – убежденно произнесла моя собеседница.

Я был уверен, что она тайком изучает меня.

Время от времени мы проезжали мимо заброшенных коттеджей, с крышами и без. Какой-то крестьянин, ведущий осла, груженного мешками с торфом, помахал нам.

– Что за забытая богом местность! – заметила Гарри.

– Зато красивая! – не согласился я.

– Мне она надоела до чертиков, – фыркнула женщина. – Можете забирать ее себе!

– Шеймус говорил, что вы хотели поехать в сторону залива. К отмели севернее его.

– Куда угодно, лишь бы вырваться из дома! – воскликнула миссис Лисон.

– Во всяком случае, управляющего мы там не встретим, – миролюбиво проговорил я. – Он поведал мне, что никогда не бывает в тех местах.

– Уже кое-что! – раздраженно заявила Гарриет.

– Почему вы недолюбливаете О'Донована? – осторожно поинтересовался я.

– Сторожевого пса Лисона? Да нет, он ничего!

– По крайней мере, он – преданный сторожевой пес, – продолжал я. – Рассказывал, как Фларри спас ему жизнь во время мятежа. Ваш муж – довольно внушительная личность.

Я резко вывернул руль, чтобы не задавить колли, бросившуюся на нас, оглашая окрестности яростным лаем.

– Нет! – закричала Гарри. – Не нужно уступать им дорогу. Они никогда не попадают под колеса.

– Сгусток лающей ярости и никаких мозгов, – мрачно высказал я свое впечатление.

– Вы боитесь собак?

– Просто не люблю никого убивать, – улыбнулся я натянуто.

– И вы говорите, что вы ирландец! – язвительно рассмеялась спутница. – Ну конечно же нет! Вы – англичанин. И не хмурьтесь так, котик! Это вас портит. Я тоже англичанка.

Миль через десять дорога превратилась в узкую, мощенную камнем колею, сбегающую с холма и изобилующую невероятными поворотами и внезапными крутыми подъемами.

И вдруг перед нами открылся великолепный вид на чудесный песчаный пляж, огражденный низкими холмами, темнеющими вдалеке скалами и переливчатым морем.

Я затормозил, сверяясь с картой. Оказалось, что U-образный залив не имеет названия. Мы оставили автомобиль в поле возле тропы, перешли по камешкам мелкий ручей и направились к кромке прибоя. Начинался отлив. На песке виднелись следы копыт, ведущие к поросшему травкой склону. Далеко позади возвышалась Слив Карви.

Поэтическое описание Шеймусом здешних песков оказалось точным. Обманчиво твердые в первый момент, они становились все более вязкими, так что каждый шаг стоил больших усилий. Гарри сняла туфли, чулок же она не носила. Ее маленькие изящные ступни гармонировали со стройными щиколотками. Мы вскарабкались на скалы, а потом взобрались на поросший травой склон холма, отделяющий залив от устья ручья. Ручей, который мы преодолели, впадал в море, огибая берег залива, видневшийся под нами. Легкий западный ветерок ерошил наши волосы. Перевернутая лодка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей, лежала поблизости, подпертая камнями.

Гарри открыла ранец: сдобный домашний хлеб, густо намазанный маслом, куски ветчины, пирог, два засохших апельсина и полбутылки виски составляли все наши припасы. Окружающее спокойствие благотворно подействовало на мою спутницу, сейчас она казалась менее своевольной и язвительной, чем обычно.

– Расскажите мне о своей подружке, – попросила она некоторое время спустя, опускаясь спиной на дерн. – Она хорошенькая? Как ее зовут?

– Филлис. Довольно привлекательная девушка, – отозвался я.

– Сказано без особого энтузиазма, – заметила Гарриет.

Возможно, так оно и было. Но Гарри я бы в этом не признался. Она некоторое время расспрашивала о Филлис, несмотря на мое явное нежелание отвечать. Любопытство хозяйки поместья было неутомимым. Немного погодя я почувствовал себя раскованно и начал разглагольствовать, получая какое-то извращенное удовольствие от бессовестного приукрашивания моей невесты и одновременно ощущая себя предателем.

– Так-то лучше! – заметила она наконец. – Оказывается, ничто человеческое и вам не чуждо! А я-то считала вас черствым высоколобым интеллигентом! Значит, вы вскоре женитесь и заживете счастливо.

Интонация женщины заставила меня сесть и посмотреть ей в лицо. У Гарри глаза были на мокром месте, маленькие бриллианты слез блестели на ресницах.

– А вы разве не счастливы? – мягко спросил я.

– Нет, – ответила она очень тихо.

После этого Гарриет начала плакать, беззвучно, но слезы покатились ручьем. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на женские слезы – либо я таю, либо превращаюсь в глыбу льда. В те дни я совсем не умел защищаться от внезапно возникающего в таких случаях чувства близости. Филлис была сильной личностью.

– Гарриет! Что такое? Что случилось? – бессвязно воскликнул я.

– Фларри… – прошептала она сквозь слезы.

– Но он… нет, не может быть, чтобы он плохо обходился с вами! На первый взгляд вы с ним неплохо ладите, – пытался я успокоить Гарри.

– Он старается изо всех сил! Но эта заварушка, в которой он побывал… она его доконала, – сбивчиво произнесла собеседница. – Он больше ни на что не способен. Кроме рыбалки. И мы так бедны. Если бы он не пил так сильно! Я ничего не могу с ним поделать!

Ее бессвязные слова умолкли.

– Но вы такая красивая женщина, – вырвалось у меня помимо воли, – привлекательная и…

– Все меня ненавидят в этой забытой богом дыре! – яростно бросила жена Фларри.

– Ну что вы, Гарри!

– Они терпят меня только из-за Фларри. Великого героя, – добавила она с горечью. – Им наплевать, что он собой представляет! Ирландцам женщины нужны разве что для рождения потомства. Если у тебя нет детей, значит, ты – шлюха.

Ее пальцы вырывали с корнями невысокую траву.

– А вы не хотите иметь детей? – сочувственно предположил я.

– Как бы не так! Он… мы не можем, – застенчиво пояснила Гарри. – Священник наверняка думает, что я принимаю противозачаточные.

Что я мог ответить? Горе молодой женщины было вызвано детской жалостью к самой себе, но почему-то, общаясь с Гарри, я очень остро чувствовал собственную зрелость и инстинктивно стремился опекать ее.

– У него такой ужасный характер! – продолжала миссис Лисон. – Вы даже представить себе не можете!

– У отца Бреснихана? – не понял я.

– Да нет же! У Фларри.

Гарри перестала плакать. Она испытующе смотрела мне в лицо зеленовато-карими глазами, похожими на кусочки торфа (пришло мне на ум другое сравнение).

– Когда он напивается, то бьет меня.

Наверное, выражение лица у меня было скептическим. Мне вдруг пришло в голову, что эта женщина может оказаться расчетливой соблазнительницей или патологической лгуньей. И в то же мгновение она, придвинувшись поближе, встала на колени и приподняла свой джемпер. Никакого белья под ним не было. Ее ослепительно белую кожу покрывало множество кровоподтеков.

– Теперь вы мне верите? – грустно спросила она.

– Гарриет! Бедняжка! – воскликнул я потрясенно.

Я непроизвольно потянулся к ней и нежно прикоснулся к ее телу. В этот момент я глядел ей прямо в глаза и уловил их торжествующий блеск. В следующее мгновение жена Фларри прижалась ко мне, тяжело дыша.

Почему я не овладел ею тогда? Я часто потом размышлял над этим вопросом. Я не был ни девственником, ни извращенцем, а Гарриет невероятно меня возбуждала. Может, из тщеславного мужского стремления оттягивать миг удовольствия? Или столь недвусмысленное предложение оказалось для меня слишком неожиданным? Возможно, мне хотелось взять инициативу в свои руки, а не подчиняться чужим капризам? Или меня удержали жалкие остатки верности Филлис? Вероятно, сегодняшним молодым людям трудно меня понять, но тогда мы вели себя не так раскованно или секс для нас еще не превратился в животный инстинкт вроде голода или жажды. Подчиняясь влечению тела, мужчина все же чувствовал раскаяние, особенно если вырос в богобоязненном семействе.

Мы кувыркались и боролись на молодой травке. Наша возня незаметно перешла в невинное состязание, кто кого пересилит. Руки у Гарри были крепкими, но в конце концов я взял над ней верх, натянул джемпер, прикрывая ее гибкое тело, и уселся рядом. Она смеялась вместе со мной, нисколько не огорчившись. Мы словно стали детьми, беспечно барахтающимися среди зелени, – я даже не поцеловал ее. Но я понимал, что эта прогулка станет началом наших отношений. Не сомневаюсь, что жена Фларри Лисона думала точно так же.

– А ты сильный, Доминик! Для писателя, конечно, – ехидно заметила она.

– Мне не нравится, когда меня насилуют, – ответил я, улыбаясь. – А у тебя красивые волосы.

– Красивее, чем у Филлис? – Гарриет эффектно встряхнула головой.

– Гораздо красивее.

Я сказал это без всякой задней мысли. И я даже на мгновение не почувствовал вины перед Фларри, пока мы с его женой продолжали болтовню, обмениваясь намеками и двусмысленностями. Вот что странно. Вероятно, синяки Гарриет глубоко тронули меня.

Помню, я спросил мою спутницу о семействе Кевина Лисона.

– Майра выводит меня из себя, – резко произнесла миссис Лисон. – Она такая зануда, буквально по любому поводу спрашивает совета у святого отца, когда способна оторваться от детей, конечно. Их у нее уже шестеро! Это просто неприлично!

Я рассмеялся. В моменты веселья Гарриет была очаровательна. Даже ее злоба была невинной, не похожей на ядовитую критику моих лондонских литературных знакомых.

– А сам Кевин? – поинтересовался я.

– А вот Кевин – темная лошадка. – Гарри загадочно взглянула на меня, словно испытывая, а потом добавила: – Похоже, он подбивает ко мне клинья.

– Неудивительно, – заметил я. – И насколько удачно?

– Ты действительно хочешь знать? – насмешливо проговорила она.

– Я бы сказал, что тебе тут скучать не дают. Ты – роковая женщина этих мест.

– Майра не спускает с него глаз, – пояснила моя собеседница.

– А он не спускает глаз с других, – съязвил я.

– Я бы сказала, – безразлично заметила Гарри, – он воображает себя маленьким Наполеоном Шарлоттестауна. В каждой бочке затычка.

– Но почему ты считаешь его темной лошадкой, не только из-за привычки приставать к тебе?

– Я не упоминала о привычке, – возразила миссис Лисон. – Я знаю о его загадочных поездках, о которых он никому не упоминает, даже Фларри. А в прошлом месяце я подслушала его разговор с каким-то мужиком в кабинете за магазином. И знаешь? Этот человек говорил с немецким акцентом!

– Ну, это пока еще не преступление, – заявил я. – И о чем же они говорили?

– Если бы знать! Я не сумела расслышать. А потом этот старый Пэдар начал лезть ко мне со своими придирками.

Я поднял голову. Начинался прилив: волны уже бились под утесом, на котором мы сидели, и ручей стал заметно глубже.

– Нам лучше идти, как ты думаешь? – спросил я у Гарри.

– Если хочешь, – отозвалась женщина. – О, мы позабыли выпить виски!

– Мне не хочется.

Я помог Гарриет подняться. Мы какое-то мгновение стояли совсем рядом, глядя в глаза друг другу. Внезапно она улыбнулась каким-то своим мыслям и упала в мои объятия.

Ее губы были неправдоподобно мягкими, с привкусом морской соли, а дыхание сладким. Язык, словно маленькая рыбка, скользил и трепетал у меня во рту. Я прежде не испытывал такого наслаждения. Мы, должно быть, целовались довольного долго. Я пришел в себя, когда женщина, покосившись через плечо, легонько оттолкнула меня.

– Если мы собираемся переходить через потоки, то надо спешить.

Мы неловко спустились на песок. Речка стала еще глубже.

– Ты не мог бы перенести меня на спине, дорогой? – улыбнулась моя спутница.

Вода доходила мне до бедер, а на середине дно напоминало зыбучие пески. Мы благополучно перебрались, и я опустил Гарри на землю.

– У тебя брюки промокли, – заметила она.

– Наплевать! Боже правый, что это еще такое?

По холму справа от нас двигалась процессия. Посреди тихой и уединенной пустой бухты это шествие казалось чем-то неестественным.

Когда процессия вышла к побережью, я насчитал около двадцати мужчин, одетых в черное. Предмет, движущийся перед ними, который я ошибочно принял за обтянутую кожей лодку, был гробом. Во главе процессии, перестроившейся у кромки моря, встал отец Бреснихан. Гарриет, задрожав, больно вцепилась в мое запястье. Я разглядел прямо над нами домик, наполовину скрытый холмами, а вдалеке, кроме моей машины, виднелось еще одно транспортное средство – катафалк.

– Почему они несут покойника этой дорогой? – произнес я изумленно.

– Я думаю, другой дороги нет, – пояснила Гарриет.

Мы разговаривали шепотом.

– Но река! – Во мне нарастало беспокойство. Неужели они решили ее переплыть?

Должно быть, неподалеку был брод, потому что цепочка людей прошлепала по берегу и направилась к потоку, медленно шагая по песку. Не было произнесено ни слова. Я не мог даже расслышать поступь мужчин. Шествие выглядело нереально и причудливо, безмолвные фигуры напоминали группу призраков.

– Ирландцы обожают похороны, – пробормотала Гарри, все еще цеплявшаяся за мою руку.

Процессия обогнула мелкое блюдцеобразное углубление среди песка в сотне ярдов от нас. Удаляясь от нас все тем же размеренным шагом, молчаливая группа прохлюпала через речку в том самом месте, где мы переходили ее по камням, и остановилась у катафалка, в который поднимали гроб, опустив головы. Позади нас шум прибоя усилился, заглушая говор руки.

– Как ты думаешь, отец Бреснихан нас видел? – спросил я, заботясь о репутации Гарри, ведь мы стояли рука об руку.

– Не хнычь! – оборвала меня женщина.

Катафалк загрохотал по каменной тропе. Траурная процессия неспешно выстроилась следом и двинулась вверх по склону холма. Мои глаза следили за одетыми в черное фигурами до тех пор, пока шествие не скрылось за последним поворотом. Послеполуденное солнце клонилось к закату и золотило зазубренные каменные стены на зеленых холмах.

– Ты боишься святого отца? – Внезапный вопрос хозяйки поместья сбил меня с толку.

– Нет, но…

– Он такой же человек, как и все! – с непонятной горячностью воскликнула жена Фларри. – Такой же мужчина!

– А ты разве не католичка, Гарри? – удивился я.

– Нет. Наши дети были бы католиками, если бы…

– Нам лучше пойти, не так ли? – поспешил я сменить тему.

– Если ты хочешь тащиться за ними следом, – фыркнула моя спутница и пояснила: – Они растянулись как раз по всей ширине дороги. В Ирландии не принято перегонять похоронные процессии. Это проявление неуважения к покойнику.

Мы медленно перебрались через речку. Ранец болтался на руке Гарриет, а поднявшийся ветер скрывал ее лицо темными прядями, чуть-чуть рыжеватыми в ярком солнечном свете. Ее правая рука все еще сжимала мою ладонь.

Мы обогнули углубление в песке и оказались на твердой поверхности дюн, покрытой разрозненными клоками похожей на проволоку травы, пятнающей песок вместе с полузасыпанными костями испустившей дух овцы. Где-то у кромки моря плескалась стайка крачек, кружившихся на одном месте, словно компания спятивших автоматов. В небе слышались тоскливые крики чаек.

Гарри обвила мою шею руками и соскользнула на землю одним плавным движением, словно морская нимфа, увлекая меня за собой. Как хорошо я помню эти ее тягучие, податливые, неповторимые движения! Они так резко отличались от ее обычно неуклюжей, лишенной изящества походки. Вслед за ней я опустился на землю так мягко, будто на облако.

Шафрановая юбка задралась, обнажая бедра. Под ней ничего не было надето.

– Я люблю тебя, – промурлыкала женщина, закрыв глаза.

– Не здесь.

– Почему нет? – Она грациозно потянулась.

Я почувствовал мгновенное отвращение, теперь окончательно убежденный, что она затеяла эту поездку лишь для того, чтобы соблазнить меня.

– Пляж – прекрасное тайное место, но здесь вряд ли кто обнимается вместе… – пробормотал я ей на ушко.

– О господи! Стихи! – воскликнула эта насмешница.

Ее тело задвигалось подо мной.

– Ты меня не хочешь?

– Конечно хочу! – Я не собирался отрицать очевидное.

– Ну, значит… ты… холоден, как рыба! – надулась она.

– Я хочу, чтобы ты была обнажена.

– Тогда сними с меня одежду! – Моя нимфа вновь потянулась ко мне.

– Нас могут увидеть. – Теперь я действительно этого опасался.

– Кто? Ты же сам сказал, что тут славное уединенное местечко.

На ресницах ее полуприкрытых глаз снова засверкали слезы. Я осушил их поцелуями, но вскоре появились новые.

– Ты меня не любишь!

– Люблю, – мои губы с трудом произнесли заветное слово.

– Тогда повтори!

– Дорогая Гарриет, я тебя безумно люблю!

Мой голос дрожал, и я едва совладал с ним. Я чувствовал, что вот-вот и сам заплачу.

Это невозможная женщина открыла глаза и улыбнулась, заглянув мне в лицо. Уголки ее накрашенных красной помадой губ язвительно изогнулись. Я скатился на траву и положил голову ей на колени. И почувствовал, что она вся горит, как в лихорадке. Я уловил запах пота, показавшийся мне восхитительным. Все в Гарри казалось мне восхитительным. Ее пальцы, растрепавшие мне волосы, с силой вцепились в них.

– А ты любитель подразнить, писака.

– Нет, – горячо возразил я. – Просто…

– Мне следовало бы разозлиться, ведь ты отверг меня. Ты первый мужчина, который… – Она замолчала.

– Который не набросился на тебя сразу? – предположил я. – И сколько у тебя их было?

– Да он еще и ревнивец! – ликующим тоном заявила эта нахалка. – Так знай: у меня их были тысячи и тысячи!

– Это в Ирландии-то? – рассмеялся я.

– Ну разве не зануда?! Теперь я тебя дразню.

О, эта смехотворная любовная чепуха! Тогда она мне казалась ангельским пением. Гарриет села, ее волосы каскадом заструились на мое лицо.

– Прочти мне еще стихи. Вспомни до конца тот, что про пляж.

– На самом деле они звучат по-другому: «Могила – прекрасное тайное место»…

– Что за отвратительная мысль! – гневно произнесла жена Фларри. – Это ты сочинил?

– Нет. Один поэт по имени Марвелл.

– Мне противен этот мистер Марвелл, – заявила Гарри. – Так вот почему ты не захотел заняться со мной любовью? Из-за этих дурацких похорон?

– Нет, не думаю, – пожал я плечами. – Хотя шествие произвело на меня изрядное впечатление.

– Мы живем лишь раз. Поэтому жизнь должна быть короткой и веселой, – поделилась собеседница своей незатейливой мудростью. – Вот что я тебе скажу!

– Короткой? – не понял я.

– Я не хочу быть вонючей старушонкой на костылях.

– Дорогая Гарриет! – восторженно провозгласил я. – Ты – просто прелесть!

Она ехидно уставилась на меня.

– А что на это сказала бы Филлис?

– Не смею даже подумать, – усмехнулся я. – На сегодня Филлис с меня достаточно.

Гарриет вскочила на ноги.

– Пошли. Пора ехать!

Но, не доезжая трех миль до Шарлоттестауна, мы все-таки нагнали похоронную процессию, двигающуюся все той же мерной поступью, за цепочкой людей почтительно следовало уже три автомобиля.

Когда мы наконец добрались до усадьбы Лисонов, хозяйка поместья наклонилась ко мне, поцеловала на прощанье и стерла следы помады носовым платком. Потом заново накрасила губы и вышла из машины.

– Я скоро тебя увижу? – осведомился я.

– Если будешь хорошо себя вести.

Она, не оглянувшись, пошла по подъездной дорожке. Я развернул авто и поехал обратно к себе в коттедж. Двигатель я заглушил на маленькой, поросшей травой лужайке, которая служила мне стоянкой. Входя в мое новое обиталище, я был настолько поглощен размышлениями о Гарриет, что мне не сразу бросился в глаза беспорядок среди личных вещей. Кто-то систематически перерыл бумаги, книги и ящики наверху и внизу, не делая особых попыток скрыть этот факт. Значит, здесь копалась не Бриджит. Какой-то бродячий воришка? Но из дома ничего не украли. Это происшествие выглядело загадочным, разве что любопытство местных жителей перешло все границы дозволенного. Я автоматически потянулся к телефону, решил вызвать полицию, но вспомнил о его отсутствии в коттедже. Что бы все это могло означать? Я уселся и уставился в камин, мечтая о новой встрече с женой Фларри.

Глава 4

Я начал вести дневник за два дня до этого нелепого случая. К счастью, неизвестный, обыскавший мое жилище, не мог обнаружить там компрометирующих меня и Гарри записей, и я позаботился, чтобы этого не произошло и впредь. Будучи вынужденным опускать все интимные упоминания о наших отношениях, я не смогу припомнить, где и когда мы впервые занимались любовью.

Как странно, что я не в состоянии восстановить события, ставшие началом моего порабощения! Ну, на самом деле началось-то оно в день нашего пикника. Но какая ночь или какой день чудесного ирландского лета, что вспоминается так отдаленно и пронзительно, был первым, увидевшим нас обнаженными? Все подернулось туманом, сквозь который ярко проступают лишь воспоминания о тайне, опасностях и опрометчивости.

На следующее утро я проходил мимо дома Лисонов. Фларри стоял, опершись о полураскрытую створку двери конюшни, и разговаривал с Шеймусом, находившимся внутри. Я поведал им о том, что мой коттедж обыскивали.

– Ты слышишь, Шеймус? – удивленно воскликнул хозяин дома.

– Слышу! – донеслось из конюшни.

– А это не мог быть обычный бродяга? – поинтересовался Фларри неизвестно у кого.

– Вчера тут на двадцать миль вокруг не было ни одного бродяги, – вновь послышался голос управляющего.

– Кроме того, ничего не украдено, – пояснил я.

– Так что же вас тогда беспокоит? – не понял Лисон. – Просто здешние жители чересчур любопытны.

– Я это заметил, – как можно равнодушнее заявил я. – И я не обеспокоен. Мне просто интересно.

Шеймус подошел к двери со щеткой и скребницей в руках.

– Бриджит исключается, это точно, – весело произнес он, пристально глядя на меня.

– У меня и мысли такой не было! – искренне заверил я собеседников. – Сегодня утром я спросил, не возвращалась ли она в дом после уборки. Она не возвращалась. И я ей верю.

– Ей верить можно. Она – честная девушка, – вставил Фларри.

О'Донован рассеянно пожевал соломинку, которая торчала у него в зубах.

– А кто-нибудь еще знал, что вы отправились на пикник с миссис Лисон? – задал управляющий сакраментальный вопрос.

– Нет. Только любой зевака, видевший наш отъезд из Шарлоттестауна, мог догадаться, что меня не будет дома какое-то время.

– Вы хотите, чтобы я позвонил в полицию? – вежливо спросил муж Гарри.

– Нет, Фларри, конечно же нет! – возразил я.

– А что, если полиция сама проводила обыск? – предположил Шеймус.

– Да зачем это им? – пожал я плечами. – Во всяком случае, они не стали бы делать этого так по-дилетантски.

– Правда, не стали бы, – согласился хозяин и гордо добавил: – Клэнси – штатный полицейский.

И Фларри пустился в пространный рассказ о том, как гарда Клэнси мастерски провел обыск и нашел тайник с оружием ИРА.

– Ну, – заметил я кисло, – в моем коттедже нет никаких тайников с оружием.

– Конечно же я знаю, что нет, Доминик, – похлопал меня по плечу Фларри. – Но кто-нибудь мог от скуки донести на тебя в полицию. Какой-нибудь стукач с навязчивой идеей. В наших местах полным-полно любителей глупых розыгрышей.

– Лучше бы они держали свои дурацкие розыгрыши при себе, – раздраженно заявил я. – Могу сказать вам, кого я подозреваю, если, конечно, в доме рылись не из любопытства.

Фларри и Шеймус смотрели на меня во все глаза.

– Тот, кому наплевать, обнаружу ли я следы обыска или нет. В противном случае он потрудился бы получше убрать за собой. Кто-то слишком самоуверенный, чтобы быть осторожным. И он хотел узнать обо мне побольше. Ведь не стал бы этот некто искать оружие в моих бумагах! Есть кандидаты? – обратился я к собеседникам.

Я уловил, как Фларри и Шеймус смущенно переглянулись.

– Вы, должно быть, великий детектив? – заметил первый с неуклюжим дружелюбием.

– Я должен доделать свою работу, – сухо произнес О'Донован.

Только и всего.

Фларри взял меня под руку и повел в дом. Гарри на кухне попивала чай и читала один из своих низкопробных журнальчиков. Она кивнула головой в мою сторону, даже не взглянув на меня. Была ли вообще вчерашняя поездка на пляж или мне все привиделось? Муж сообщил ей во всех подробностях, значительно приукрасив свое повествование, что «в коттедж Доминика ворвалась шайка разбойников, пока вы с ним развлекались на побережье».

На мгновение у меня кровь застыла в жилах от его намека, потом я облегченно сообразил, что это была просто одна из неуклюжих шуточек Фларри. Думаю, в первый момент тайное опасение – страх любовника быть раскрытым – соединился с моим предвзятым отношением к Флоренсу Лисону.

Гарри особого интереса не проявила.

– Вам лучше запирать дверь на замок, – вот все, что она сказала.

– О, но у меня нечего брать! – возразил я.

В ответ хозяйка дома наградила меня пристальным взглядом и кривой ухмылкой. Бесстыдный взгляд. Наверняка даже Фларри его заметил. Но он продолжал бесцельно слоняться по кухне, тупо пялясь на стоявшие на полке жестянки.

– Тебе что, заняться нечем, старый дурак? – обласкала его женушка.

– Ты слышишь, как она со мной разговаривает? – В тоне Фларри слышалась любовь. – А сама сидит тут, зада не поднимет, словно Королева Шеба.

Я был смущен этой сценой. Зазвонил телефон, и Фларри потащился к нему. Гарриет тут же вскочила со стула и обвила руками мою шею. Мне никак не удавалось ее оттолкнуть.

– Не здесь, бога ради! – бормотал я в отчаянии.

Она надула губки.

– Черта лысого! Чума на оба ваши дома! Ты когда-нибудь скажешь что-нибудь другое, кроме «не здесь!»?

Эта нахалка отпустила мою шею и тут же ущипнула за зад с силой, заставившей меня вскрикнуть от боли. Я схватил Гарри за запястье и завел ее руку за спину, заставив опуститься на колени. Буколические жеребячьи игры. Если бы только мои высоколобые лондонские друзья видели меня сейчас!

По коридору разнесся топот шагов возвращающегося Фларри. Когда он вошел, мы с Гарри примерно сидели на своих местах.

– Это был наш святой отец. Спрашивал, не поужинаете ли вы с ним завтра, Доминик. Я заверил, что обязательно поужинаете. Вы ведь больше никуда не собираетесь, а?

Экономка священника проводила меня в кабинет.

– Чувствуйте себя как дома, мистер Эйр. Отец Бреснихан присоединится к вам через минуту.

Скамейка, на которую становятся коленями во время молитвы, распятие. Две стены были заняты стеллажами с книгами, третья – картотечным шкафом. Обстановку комнаты завершали потрепанный диван и два кресла, обращенные к камину, и стоящий посередине стол, на котором были аккуратно разложены стопки бумаг. Помещение больше походило на контору, чем на кабинет. Несмотря на горящий камин, я чувствовал холод. У меня была лишь минута, чтобы ознакомиться с книгами – пасторская теология, философия, несколько томов по истории Ирландии, романы XIX века, – когда святой отец внес поднос с графином шерри и двумя бокалами. Налив мне вина, он подложил торфа в камин, закурил сигарету (он прикуривал их одну от другой весь вечер) и осведомился о моей жизни на новом месте.

– Надеюсь, Кэтлин припасла для нас что-нибудь вкусное. Я было подумал, не повести ли вас в «Колони», – мягко заметил священник. – Говорят, в Дублине судят об уровне отеля по числу священников, обедающих в нем.

Его суровое лицо аскета озарилось улыбкой.

– Я редко обедаю в «Колони».

– У вас замечательное шерри, – вежливо произнес я.

– Мне его поставляет Кевин Лисон, – пояснил священник. – Сто лет назад один профессор из Мейнута предложил мне его попробовать.

– Похоже, Кевин – универсальный продавец, – улыбнулся я. – Он и мне помог с коттеджем.

– Рад это слышать! Вы полагаете, что сможете успешно работать в одиночестве? – вежливо поинтересовался хозяин дома.

– Конечно, – с энтузиазмом заверил я собеседника.

– Завидую! У вас есть возможность сконцентрироваться на чем-то одном. – Он махнул рукой в сторону картотечного шкафа. – Приходской священник должен быть педагогом, предпринимателем, организатором благотворительных мероприятий и бог знает кем еще, помимо духовника. Сейчас я собираю деньги на новую школу. Жители здесь очень бедные.

– Но ведь правительство наверняка… – начал я с жаром.

– Министр образования – примерный католик, – прервал мою речь священник. – Но ирландцы не считают обучение исключительно светским делом. Вы полагаете, что это реакционная точка зрения, не так ли?

– Безусловно! В некотором смысле.

Избежать взгляда умных глаз отца Бреснихана, как и заподозрить его в неискренности, было невозможно. Он все еще обосновывал необходимость участия церкви в образовательном процессе, когда нас позвали ужинать. Седло барашка удалось на славу, картофель приготовлен замечательно, зато зелень была отталкивающего цвета, среднего между коричневым и лиловым.

– Не прикасайтесь к овощам, мистер Эйр! Кэтлин никогда не может их как следует приготовить, – посоветовал мне хозяин, когда женщина вышла из комнаты. – Я ем их в качестве епитимьи.

Кларет определенно епитимьей не был. Молодой кот черепахового окраса прыгнул священнику на колени и свернулся там, сладострастно мурлыча. Разговор коснулся цензуры. Отец Бреснихан подтвердил, что большое число произведений европейских и американских писателей запрещены в Ирландии. Он не признавал положительного влияния на ирландскую культуру «плосколицых свиноводов», оправдывая существование цензуры необходимостью сохранить неприкосновенным подлинный дух Ирландии – нации, чьи традиции неотделимы от религии.

– Ведь вы не позволите ребенку играть со спичками, – вдохновенно излагал свои мысли священник. – Ирландские крестьяне – примитивные и впечатлительные люди. Они намного сильнее подвержены тлетворному влиянию литературы, чем скептически настроенная молодежь других стран.

– Вы полагаете, книга может испортить человека? – поинтересовался я.

– Она может вымостить дорогу к моральной распущенности, мистер Эйр. И чем лучше она написана, тем она опаснее! – с чувством воскликнул отец Бреснихан.

При всем моем несогласии с его доводами я ощутил притягательность безмятежно-властной манеры разговора святого отца: его уверенность в собственной непогрешимости заставляла слушателя поверить в то, что правда на стороне священника.

После того как мы снова переместились в кабинет, я поднял тему синерубашечников генерала О'Даффи и эксцентричной приверженности к ним Йитса.

– Уилли Йитс всегда преклонялся перед силой, из него плохой демократ. Но он скоро раскусит этих позеров, – высказал я свое мнение.

– Несомненно, это фашистское движение, – согласился святой отец. – Уверен, здесь оно не будет пользоваться успехом. Ирландцы – самая неуправляемая нация в мире.

Отец Бреснихан принялся рассуждать о зарождении движения синерубашечников в Обществе друзей армии, а также о непримиримой враждебности его к Ирландской республиканской армии.

– Наверняка вам в Англии все это кажется пустяками, не стоящими внимания, – проницательно заметил хозяин дома.

– Мы так мало знаем о нынешней ирландской политике, святой отец! – произнес я. – Вы полагаете, Гитлер пытается воспользоваться движением генерала О'Даффи?

– Этот безбожник?! – воскликнул мой собеседник. – Он может, да, может. Но Де Валера намерен соблюдать нейтралитет.

– В то время как синерубашечники и крайние республиканцы предпочли бы устроить беспорядки, – заключил я.

– Я тоже так считаю. Но я не особенно разбираюсь в политике, – ответил отец Бреснихан, улыбаясь.

– Тогда вы – единственный ирландец, не разбирающийся в этом, – улыбнулся я в ответ.

– О нет, неправда! Просто многие здесь до сих пор не оправились от горя, но большинству наших людей опротивело насилие, и они хотят только мира и спокойствия, – печально произнес священник.

– Евангелие от изоляционизма? – Боюсь, мои слова прозвучали слишком резко.

– Евангелие творцов христианского общества на руинах последних двадцати лет.

– Но разве это не христианский долг – бороться против нацистского мировоззрения? – заявил я.

– Думаю, британская армия пополнится немалым числом ирландских добровольцев, когда придет время.

– Но Дэв не собирается возвращать Англии порты по Договору, – возразил я.

– Не собирается, – подтвердил святой отец. – Это все равно что напрашиваться на вторжение немцев.

Отец Бреснихан налил мне еще чашку восхитительного кофе Кэтлин и открыл новую пачку сигарет.

– А в вашем приходе есть сторонники синерубашечников? – поинтересовался я.

– Слава богу, нет, – ответил церковник. – Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Епископ жестко настроен против этого движения. Однако при всем желании вряд ли можно выяснить, не примкнул ли к ним какой-нибудь честолюбивый юноша в надежде возвыситься.

– Например, Кевин Лисон, – беспечно предположил я.

Святой отец был шокирован:

– Кевин? О нет! Он амбициозен, но не настолько, чтобы играть в темные игры. Кевин черпает силы в соперничестве со старшим братом. Фларри – герой в отставке, но в глазах людей он до сих пор окружен романтическим ореолом. Кевин не участвовал в беспорядках и не сражался в Гражданской войне. Для этого он слишком осторожен.

– Шеймус называет его выскочкой, – заметил я небрежно.

– Неужели? Это уж слишком, – произнес хозяин дома. – О'Донован – один из последних романтиков уходящей эпохи, преклоняющийся перед ее героями. Он никогда не признает, что Кевин помогает возрождению страны.

«И набивает собственный карман», – чуть было не вырвалось у меня. Вместо этого я поведал, что Фларри и миссис Лисон пригласили меня в гости. Отец Бреснихан бросил на меня очень странный взгляд – я на мгновение почувствовал себя голым.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я дам вам один совет, – веско произнес церковник. – Вам следует опасаться миссис Лисон.

– Опасаться? – в притворном изумлении воскликнул я. Во мне бурлило тайное ликование, но я старался сохранить ошеломленное выражение лица. – Опасаться? Но почему?

В первый раз я наблюдал замешательство отца Бреснихан.

– Она не делает попыток войти в наше общество, – неубедительно проговорил священник.

– Но возможно, в этом виновато общество, святой отец? – простодушно спросил я. – Англичанка. Иностранка. Сельские люди всегда подозрительны к чужакам.

– Я уверен в обратном, – резко возразил он.

Казалось, церковник с трудом держал себя в руках.

– Я должен оберегать моих прихожан от скандалов, – нервно продолжал он. – Миссис Лисон провоцирует ссоры.

– Но почему? – с преувеличенной наивностью поинтересовался я.

– Потому что…

Но я так и не узнал, какую причину собирался назвать отец Бреснихан. Его взволнованную речь прервал кот. Животное, мирно дремлющее у него на коленях, рванулось с хриплым мяуканьем из-под руки хозяина и бросилось под стол. Бледное лицо святого отца покраснело, когда он, наклонившись, попытался извлечь кота из убежища.

– Бедный котик! Я сделал тебе больно? Ну, иди же сюда, глупый! – смущенно бормотал хозяин дома.

Глаза кота горели недобрым огнем.

– Ну, не хочешь – не надо! Это кара за то, что я заговорил о скандалах и сплетнях, мистер Эйр. Видит Бог, я не хотел этого делать! – Он сжал дрожащие руки на коленях. – Впрочем, я ожидаю от вас согласия с моими взглядами на смертный грех.

Я изобразил недоумение. Будто не понятно, куда он клонит! Неужели святоша наблюдал наши дурачества на побережье? Но кто он такой, чтобы воспитывать меня, черт побери?!

Я осторожно заметил, что мы с миссис Лисон, выбравшись на пикник, встречали похоронную процессию, бредущую по пескам. По ответным словам святого отца стало ясно, что он нас не заметил.

– Вы должны быть очень осторожны. Говорят, посередине бухты есть зыбучие пески.

– Я видел, как шествие направилось окольным путем.

Мы дружелюбно поболтали об ирландских похоронных обычаях. Я заявил, что традиция выражать солидарность со скорбящими трогательна, но невозможность обогнать процессию доставляет массу неудобств.

Святой отец рассмеялся:

– Это еще не самое худшее! Здесь, на западе, одно время бытовал обычай, когда сидящему у гроба священнику все родственники и друзья покойника давали деньги. Считалось, чем больше человек отдал денег, тем сильнее его скорбь. Деньги как символ теплых чувств, представляете! Хорошо, хоть нам удалось избавиться от подобной практики.

Несмотря на тот единственный неприятный эпизод, вечер мне понравился. Отец Бреснихан проводил меня до двери. Его кот, снова вернувшийся к хозяину, дремал у него на плече. После нашей беседы я проникся к святому отцу каким-то уважением и даже восхищением. Благородный человек, очень умный. Он имел право давать мне советы, и в его присутствии я почти желал им последовать.

– Заходите еще. Да благословит вас Бог, – дружелюбно сказал он, и в его густом голосе не слышалось ни формальности, ни елейности.

Дневник подсказывает мне, что через два дня последовало приглашение в дом Кевина Лисона на тот самый отвратительный обед – точнее, плотный ужин с чаем. Сад позади их основательного каменного дома служил пристанищем многочисленным детишкам. Которые из них были отпрысками Майры и Кевина, мне так и не удалось выяснить. Хозяйка заставила их показать мне все, на что они способны, вплоть до джиги. Она сама аккомпанировала на стареньком пианино у открытого окна: ребятишки танцевали с торжественными лицами, негнущимися руками, телами и ногами, мелькавшими, словно опадающие листья в грозу.

– Кевин хочет, чтобы вы сфотографировались с детьми. Вы не против?

Майра Лисон, выстроив группу детишек вокруг меня, – несколько раз щелкнула кнопкой фотоаппарата.

– Любой из них будет счастлив иметь фотографию, на которой они стоят рядом со знаменитым писателем. Не так ли, дети?

– Да-а-а, – не слишком восторженно подтвердило несколько голосков.

– А теперь я сфотографирую вас одного для моего альбома, – настырно щебетала Майра. – Отойдите, дети! Чай ждет вас в детской!

Я подчинился, надеюсь, любезно. Не важно, сколь умело писатель изображает презрение к подобным вещам, на самом деле ни один человек не остается равнодушным к тому, что с ним носятся как со знаменитостью. Хотя воспоминания о восторженных поклонниках вызывают лишь отвращение, словно книга, складно написанная, но лишенная всякого смысла. Я даже переменил свое мнение о Майре: на свежем воздухе в компании детишек она казалась более раскрепощенной и даже позволила пряди золотисто-каштановых волос упасть на ее раскрасневшийся лоб. Типичная ирландка из среднего сословия, в эти минуты она чувствовала себя на своем месте. Материнство было ее стихией.

Гостиная, куда мы вошли, выглядела уныло. Она была загромождена новым, с иголочки, мебельным гарнитуром, выглядевшим так, словно его только что выписали по почтовому каталогу. Комната не походила на жилое помещение. Я даже представил, как дети Лисонов, дрожа, садятся за пианино на уроках музыки.

Вошел Кевин. Голова высоко поднята, на лице застыла акулья улыбка. Чем-то озабоченный, но любезный. Здесь, в собственном доме, он сильнее обычного производил впечатление подкаблучника. Стол ломился от разнообразных блюд – ячменные лепешки, сдоба, сардины, свекла, вареные яйца, сладкий крем, покрытые сахарной глазурью пирожные, соленья, ветчина и язык, – которыми хозяйка дома усердно потчевала меня.

– Вам надо хорошенько подкрепиться, мистер Эйр, после всей этой сухомятки у себя в коттедже, – ворковала она беспрерывно. – Вы ужасно худой. Правда, Кевин?

– Не докучай человеку, Майра! – сердито ворчал муж. – Он сам знает, что ему нужно. Оставь его в покое!

Я поведал им об ужине с отцом Бресниханом два дня назад.

– Да. Он мне рассказывал, что вы с ним замечательно побеседовали, – болтала Майра. – Вы, наверное, обсуждали очень умные вещи. Книги и тому подобное.

– В основном политику, миссис Лисон, – вежливо ответил я. – Он очень интересовался…

– В этой стране люди свихнулись на политике, – вставил Кевин. – Духовенство прилагает усилия для исправления этой прискорбной ситуации.

– Чтобы оставить политику политикам? Как вы, например? – нарочито небрежно поинтересовался я.

– У меня и без того хлопот полон рот… – уклончиво заявил Лисон-младший.

– Но я слышал, что вы собираетесь выдвинуть свою кандидатуру в дойл, – простодушно заметил я.

– Возможно, – пожал плечами мэр. – Им там нужен здравомыслящий человек от сохи. Половина этих парней до сих пор несет вздор о прошлом, которое лучше всего забыть. Мы лишаем себя пищи, мистер Эйр, пережевывая старые истории. А ими сыт не будешь.

Я выслушал мнение Лисона о синерубашечниках, которых он сравнивал с движением мослеитов в Британии. Он разглагольствовал о генерале О'Даффи и его сторонниках в начале тридцатых годов.

– Ходили слухи, будто они планируют установить диктатуру в случае провала на выборах, но ничего у них не вышло.

Кевин не выказывал заинтересованности, но я почувствовал его внутреннюю напряженность, словно мы ненароком коснулись опасной темы.

– Конечно, через некоторое время эти парни все равно стали бы бесполезными. Но страна нуждается в твердой руке, – произнес хозяин дома, и его акулий рот защелкнулся на последнем слове.

– Кевин, дорогой, мистер Эйр не желает обсуждать политические проблемы, – упрекнула мужа миссис Лисон.

Меня всегда забавляли женщины, уверенные, что только они понимают, чего хотят мужчины.

– Что вы, миссис Лисон! Похоже, я завяз в них по уши, хочу я этого или нет, – усмехнулся я. – На днях кто-то копался в моих бумагах.

– Быть не может! – воскликнула Майра с крайне заинтересованным видом.

– Копался в ваших бумагах?! – вторил ей Кевин. – Что за необычайное событие! Вы хотите сказать, что какой-то вор проник в коттедж, взломав замок?

– Едва ли. Дом не был заперт, – коротко ответил я.

– Но это же серьезное происшествие! Вы позвонили в полицию? – настаивал хозяин дома.

– Нет. Ведь ничего не пропало.

– Ну разве это не загадочно? – вставила Майра.

Мне пришло в голову, что еще загадочнее было поведение четы Лисонов: жить в самом центре сплетен Шарлоттестауна и ничего не слышать о таком неординарном событии. Но как только Кевин стал выяснять, когда именно это случилось, я понял, что он в тот момент был в Дублине.

– Кевин постоянно разъезжает по стране, – заметила Майра.

– Может быть, шпион… – начал я небрежным тоном. Лицо Кевина стало непроницаемым. – …шпион ирландской цензуры, решивший выяснить, не пишу ли я порнографический роман, – закончил я легкомысленно.

– Да что вы, мистер Эйр! Да разве вы на это способны! Такой милый молодой человек!

Майра Лисон была совершенно шокирована.

Через минуту она пустилась в красноречивые рассуждения о чистоте ирландской культуры, традициях древней литературы Ирландии, возрождении национального языка и прочем в том же духе. Назывались имена бардов – О'Бруадер, О'Ратейл, Раферти, О'Каролан, Мерримен. По ее манере разговора я понял, что прежде она наверняка была школьной учительницей, и неплохой. Мне пришлось признать, что мое мнение о ней как об обычной, не слишком образованной и склонной к снобизму даме было ошибочным. Кевин слушал жену, надувшись от гордости. Было бы жестоко объяснять, что ирландский язык в наши дни – тупик для литературы. Тут не место вспоминать некоего политического деятеля, ораторствовавшего на предвыборном митинге: «Ирландская культура ничем не обязана Византии. Ирландская культура ничем не обязана Греции или Риму. Ирландская культура ничем не обязана Великобритании (шквал аплодисментов). Ирландская культура словно непорочная лилия, одиноко цветущая в грязи». (Голос из зала: «Из которой вы вылезли, мистер!») Я удовольствовался лекцией об англо-ирландской литературе от Свифта до Йитса, являющейся величайшей гордостью страны. Мы немного подискутировали о Томе Муре, которого Майра считала извратителем народных мотивов. Я принял это заявление близко к сердцу, ведь я вырос на ирландских песнях. И тут хозяйка выудила внушительный нотный альбом и уселась за пианино аккомпанировать мне. В те дни я много пел. Звуковое сопровождение Майры было не очень гибкими, а обработки Мура выглядели до абсурдности витиевато.

– У вас красивый голос, – произнесла Майра после первой песни.

– Прошу вас, продолжайте, – попросил Кевин. – У вас прекрасно получается!

Но самое сильное впечатление этим вечером на меня произвела картина, которую я увидел, случайно глянув в окно, когда напевал «Она далеко от родной земли»: кучка ребятишек в ночных рубашках, молча и восхищенно смотревших на меня. Последние лучи заходящего солнца превратили волосы малышей в сияющие нимбы…

Моя память запечатлела все детали с такой четкостью из-за событий, последовавших за этим ужином. Мне не удается восстановить, сколько дней спустя это случилось, и я не уверен, было ли это впервые. Поросшая травой намывная коса надолго стала нашим с Гарриет местом любовных свиданий.

В полночь, когда полумесяц ласкают раскачивающиеся ветви деревьев, я жду ее там, дрожа от возбуждения и страха. Я вижу стройную фигуру моей возлюбленной, словно привидение движущуюся ко мне через рощицу. На ней лишь длинная белая ночная рубашка. Мы бросаемся в объятия друг друга. Я невнятно что-то бормочу о Фларри. Гарри отвечает, что муж напился и спит, как бревно. В лунном свете черты ее лица смягчались, она казалась сверхъестественно красивой. Я снимаю с нее ночную рубашку, потом свою одежду. Мы опускаемся на колени, наши тела соприкасаются – два белых призрака у могилы, мы смотрим друг другу в глаза. Я хочу, чтобы этот миг длился вечно. Но красавица нетерпелива: она притягивает меня к себе, и я опускаюсь поверх нее, расслабленно лежащей на траве.

Скалы Лиссауна жадно пьют струящуюся воду. От нее поднимается легкий туман, а во мне вскипает любовь. Или это пряди тумана мерцают у меня перед глазами? Или все это существует только в моих воспоминаниях? Горячая волна желания опрокидывается слишком скоро. На ее ресницах хрустально переливаются слезы, и она тихонько всхлипывает.

Тогда я вхожу в нее снова. Женщина словно бы пассивна, но ее тягучие движения сливаются с моим ритмом. Будто плывешь в нектаре. Груди поднимаются и опадают, словно волны. Вот теперь ее руки оплетают меня все сильнее, цепко, словно гирлянды белых вьюнов. Наконец я слышу напряженный стон – она никогда не вскрикивала громко, занимаясь любовью, – и чувствую, как ее тело тает, расслабляясь.

Мы лежим молча и неподвижно, бок о бок. Два зверя, ненадолго забывшие о беспощадном времени и страхе перед охотниками. Потом Гарриет наклоняется надо мной, и я совсем близко вижу ее соски, подобные закрывшимся на ночь бутонам. Она лениво целует меня, бормочет «доброй ночи», накидывает ночную рубашку и убегает.

Глава 5

Перечитывая написанное, я чуть было не вычеркнул последний абзац. Грубая простота плотского соития со временем стерлась, оставив лишь терпкость двух месяцев близости, проступающую сквозь вуаль лунной пыли. Но тогда я не знал, что так случится. Я писал эти строки, превратившись в того самого юного романтика, о котором повествую. Нечестно судить его глазами человека, лишившегося иллюзий. В конце концов, я не пишу учебника о сексуальных отношениях в Западной Ирландии. Возможно, я нарушил первое правило писателя – не влюбляться в своих героев. Но ведь я был влюблен в Гарриет! А в самого себя? Да! Любовь соединяла нас в одно целое.

А что она думала обо мне? Бог знает. Эта удивительная женщина сочетала в себе грубость и изящество. Изящные запястья, уши, щиколотки, грубые плечи и ягодицы, на ощупь твердые, как отполированный мрамор. До абсурдности утонченное поглощение пищи и грязные выражения, слетавшее с ее языка; неуклюжие подразнивания и трогательное простодушие.

– Я так долго была чиста, пока ты не появился, – однажды произнесла моя возлюбленная.

– Чиста? – удивился я.

– Ты понимаешь, о чем я говорю. – Она слегка покраснела.

Я понимал. Но Гарриет воспользовалась таким необычным словом! Я не знал, можно ли верить ее признанию, ведь она неоднократно намекала на ухаживания не только Кевина, но и других мужчин. Возможно, эти намеки должны были лишь возбудить во мне ревность.

Не сомневаюсь, сегодня подобную женщину назвали бы нимфоманкой. Она была ненасытна. Однако в моменты близости жена Фларри никогда не пользовалась обычными уловками опытной женщины, чтобы возбудить меня. Никакой бесстыдной эротической болтовни. Ее желание было непритворным и простым, как у животного.

Гарриет вела себя вызывающе только на публике. Расхаживая со мной по Шарлоттестауну, она то осыпала меня насмешками, то вешалась мне на шею на глазах у мужа. Меня это всегда смущало. Но я научился игнорировать ту часть моей личности, что симпатизировала Фларри, и быстро привык считать его услужливым рогоносцем и занудой.

Был ли наш роман заранее спланирован Гарриет? Я просто-напросто не знаю. После нашей бурной близости она дней десять выжидала, прежде чем договориться о новом свидании. Если же мы с ней в эти моменты охлаждения случайно встречались, она вела себя со мной безразлично. Делалось ли это нарочно, чтобы поддерживать во мне кипение желания? Я подозреваю, что нет. И все-таки эта бесстыдница получала удовольствие от своих выходок, и чем они были возмутительнее, тем лучше. Но потом, когда период охлаждения заканчивался, она становилась навязчивой и капризной. И я снова удивлялся, неужели Гарриет все это проделывает нарочно, поддерживая в моей метущейся душе ощущение неопределенности?

Я воображал ее то образцом женственности, то шлюхой.

В те дни, когда миссис Лисон не хотела меня видеть, я не чувствовал себя несчастным. У меня была моя книга. И я проводил монотонные часы, прогуливаясь по побережью с биноклем и наблюдая морских птиц.

Опрометчивость Гарриет внушала любовь и привязывала меня к ней все больше и больше. К примеру, она никогда не пользовалась противозачаточными средствами и не позволяла этого мне. Она верила в «безопасный» период и заявляла, что раз не забеременела от Фларри, то не забеременеет и ни от кого другого. Мне эти идеи не казались бесспорными. Но я заразился беспечностью моей подруги, я блаженно сходил с ума и ничуть не одумался, обнаружив однажды майским вечером записку, вставленную в мою пишущую машинку:

Я такой же трус, как и большинство обычных людей, и не стану притворятся, будто угроза не вызвала у меня приступа паники. Пару дней я чувствовал параноидальные симптомы. Но, сообщив о записке Гарриет, я столкнулся с ее небрежным безразличием, обычным для очередного периода охлаждения. Фларри я ничего не сообщил. Определенно из чувства вины, а также потому, что я не считал его способным на угрозы. Я размышлял, уж не дело ли это рук незнакомца, обыскивавшего коттедж, но тогда что же я должен прекратить, черт возьми?!

В конце концов я проникся беспечностью Гарриет. Как многие молодые люди, я жаждал восхищения своей девушки и хотел выглядеть храбрецом в ее глазах.

И вот таинственное преследование, если оно существовало, позабыто. Мы с Гарриет снова вместе. Ночные свидания на поросшей травой косе возобновились. Иногда возлюбленная приходила в мой одинокий домик, и мы занимались любовью прямо на полу, слишком нетерпеливые, чтобы подняться по лестнице в спальню. Где бы мы ни оказывались наедине – под деревьями в усадьбе Лисонов, на горном склоне или у ручья, она тут же обвивала меня изящными, но сильными руками, и мы опускались на землю. Я был ею околдован. Это было чудесное сумасшествие. Солнце светило весь день, пробиваясь сквозь грозовые тучи и низкие облака. Англия, мои друзья, надвигающаяся война – все казалось обрывком какой-то другой жизни.

Иногда мы с Гарриет устраивали верховые прогулки. Она изумительно держалась в седле, и я скакал следом за ней по отмелям и преодолевал каменные стены, решив ни за что не показывать ей своего страха. На лошади она выглядела так величественно, что казалась мифической героиней.

Все случилось после нашего возвращения с одной из таких прогулок теплым июньским вечером. Я в одиночестве направлялся к своему жилищу, когда кто-то выстрелил в меня наугад из густых кустов, обрамляющих аллею.

Мне показалось, что выстрел прогремел прямо над ухом: звук был таким громким, что походил на взрыв. Я никогда не оказывался прежде под ружейным огнем, поэтому на несколько мгновений остолбенел. Моя высокая твидовая шляпа с большими полями валялась в пыли. Ошеломленный случившимся, я наклонился, чтобы поднять ее, и услышал удаляющиеся шаги. На тулье шляпы обнаружилось два пулевых отверстия. Заросли рядом со мной были очень густыми, и я не смог бы продраться сквозь них, преследуя нападавшего, даже если бы у меня достало храбрости. Моей злости хватило только на немедленное возвращение в дом Лисонов.

Фларри сидел наедине с рыбацкими принадлежностями и стаканом виски. Постучав в окошко, я ворвался внутрь.

– Какой дьявол гонится за тобой, Доминик? Ты весь белый, как простыня, – пробормотал он невнятно и слегка раздраженно.

– В меня только что стреляли! – воскликнул я нервно. – Из кустов. Посмотрите на шляпу!

Фларри с трудом сфокусировал взгляд на дырах от пуль.

– Боже мой! Вы правы, – заплетающим языком произнес он. – А вы заметили стрелка?

– Нет, – коротко информировал я.

Лисон налил мне полстакана чистого виски.

– Выпейте. Это поможет. Бога ради, кому это понадобилось вас подстрелить?

– Откуда мне знать! – гневно ответил я.

– Может, он стрелял в кролика? – неуверенно предположил хозяин дома.

– Тогда этот кролик летает!

– Да, в этом что-то есть, – нехотя согласился Лисон-старший. – Но негодник с ружьем должен был болтаться поблизости. Спросим у Шеймуса, не видал ли он кого-нибудь.

Управляющий чистил упряжь в своей комнатушке под конюшней. Нет, он никого не видел в усадьбе, но последние полчаса он ухаживал за лошадьми. Этот исполнительный адъютант задал мне кучу вопросов, прежде чем глубокомысленно сообщить:

– Знаете, что я думаю, мистер Эйр?

– И что же? – заинтересовался я.

– Если этот парень действительно засел так близко, то у него была прекрасная возможность снести вам голову.

– Но он был близко! Я чуть не оглох от выстрела! – возмущенно возразил я.

– Значит, он намеренно целился выше. Весь заряд прошел у вас над головой, кроме двух пуль. – Казалось, О'Донован не слишком взволнован случившимся.

– Но зачем кому-то понадобилось стрелять поверх его головы? – заинтересованно осведомился Фларри.

Я почувствовал себя предметом академического обсуждения и не замедлил высказаться:

– Зачем кому-то вообще понадобилось стрелять в меня?

Шеймус взирал на меня вежливо и равнодушно.

– Об этом можете знать только вы, мистер Эйр.

– Уверен, Доминик – смирный парень. Настоящих врагов он тут не нажил, – с готовностью поддержал меня Фларри.

Я едва его слышал. Неужели управляющий на что-то намекает? Невольно я обозрел комнату. Ружья нигде не было видно, и вряд ли мне удастся обыскать пристройки и усадьбу, если Шеймус спрятал его.

– Вы не боитесь, мистер Эйр? – произнес О'Донован. – Я мог бы проводить вас домой.

– У меня от страха душа ушла в пятки. Завтра отправлюсь в полицию и потребую охрану, – саркастически ответил я.

Мне показалось, что во взгляде Шеймуса промелькнуло уважение.

– Вот это парень! – закричал Фларри в пьяном восхищении. – Да пусть они все идут к черту! Пошли перекусим немного. Гарри, должно быть, уже вылезла из ванны. Не понимаю, почему это женщины в наши дни так любят мыться?

Я вежливо отклонил его приглашение.

На следующее утро я направился в полицию Шарлоттестауна, где долго беседовал с недоверчивым сержантом.

– Ну, не прострелил же я лично две дыры в своей шляпе! – воскликнул я через некоторое время, раздраженный безрезультатностью разговора.

– Конечно нет! – успокоил меня сержант. – Мы обязательно этим займемся.

– Заметьте, дырка у меня в шляпе, а не в голове! – язвительно продолжал я.

Полицейский счел мое замечание отличной шуткой.

– Тонко подмечено! Я должен рассказать об этом происшествии инспектору. Вы здесь надолго? Вам наши места нравятся?

– Очень. Но только если меня не принимают за фазана. – Боюсь, я был не слишком любезен.

– В самую точку, мистер Эйр! – добродушно произнес сержант. – Ребята в наших местах часто браконьерствуют. Парень наверняка целился в птицу.

– Будем надеяться, – скептически заметил я. – Но поблизости не было никаких птиц!

– Неужели не было? Откуда вы знаете? – в притворном изумлении воскликнул полицейский.

– У меня есть глаза! – резко бросил я.

– А к ним, как я слышал, прилагается неплохой полевой бинокль, – невинно продолжил собеседник.

– Да. Мне нравится наблюдать за птицами.

Итак, за мной следит недремлющее око полиции.

– Вы орнитолог, мистер Эйр? – осведомился этот Фома неверующий.

– Нет. Просто любитель.

На лице сержанта возникло недоуменное выражение, но он быстро с собой справился. Я раздумывал, сказать ли ему об обыске в моем доме. Я принял решение, возможно не слишком разумное, – не усиливать его недоумения, подозрения или черт его знает чего еще. Мы расстались с выражениями взаимного почтения.

Когда я усаживался в машину, оставленную у дороги, меня окликнул отец Бреснихан. Священник соскочил со своего велосипеда неподалеку от автомобиля, его мохнатые брови и горящие глаза оказались в опасной близости от меня.

– Итак, вы не послушались моего предупреждения, мистер Эйр, – заявил он без всякого вступления.

– Вашего предупреждения?

Я с испугом подумал об анонимной записке.

– Но ведь…

– Моего совета, – пояснил он возмущенно.

«Ах да! Во время нашего обеда. Об опасности общения с Гарриет Лисон». Я решил изобразить простодушное недоумение. Святой отец мгновенно раскусил мое притворство:

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю!

– Но, отец… – начал я.

– Я не ваш отец! – гневно возразил он. – За вас я не несу ответственности. Но я должен искоренять неблаговидные поступки моей паствы.

Злоба и презрение в его взгляде вызвали мою ярость.

– Значит, ваш долг – выслушивать грязные сплетни?

– Не испытывайте моего терпения, молодой человек! – вскипел церковник.

– О чем это вы, черт возьми?! – не уступал я.

– Вы прекрасно знаете о чем!

Брызги его слюны попали мне в лицо. Священник сдавленно произнес:

– Ваша связь с миссис Лисон вызовет скандал.

– Прискорбно слышать, – язвительно ответил я. – И как вы полагаете, я уже погряз в разврате или пока еще только замышляю это гнусное преступление?

Отец Бреснихан с трудом овладел собой. Его волосатые пальцы дрожали, когда он тяжело оперся о дверцу моего автомобиля.

– Не стоит со мной препираться, молодой человек! Вы слишком дерзки.

Его лицо постепенно расслабилось. Красивый голос приобрел просительную интонацию:

– Доминик! Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени? Поклянитесь мне, что вы не… – его бледное лицо вспыхнуло, – …вы ведь не познали плотски… вы ведь не намереваетесь…

– Святой отец, если вы считаете, что я хочу соблазнить миссис Лисон, вам следует предупредить об этом ее мужа, не так ли? – нахально заявил я.

Священник на мгновение смолк. Я внезапно возненавидел себя за эти ничтожные хитрости и осознал, насколько вульгарно себя веду. Гарриет вытащила на свет божий тварь, о существовании которой в моей душе я не подозревал. Однако подобные мысли были предательством нашей любви. Мне стало стыдно вдвойне.

– Это не так просто, – пробормотал отец Бреснихан. – Вы гуляете повсюду втроем и даже заходите в местный бар. Вы понимаете, что, если бы не Фларри, вас давным-давно бы выдворили из города? Люди считают вас находящимся под защитой Фларри.

Эта идея была неожиданной и здорово смутила меня.

– Но вы-то наверняка не боитесь Фларри? – уже спокойнее поинтересовался я. – Почему бы вам не поговорить с ним?

– Может быть, и побеседую. Но я все больше боюсь за него. За его душу. И за вас, Доминик, – печально ответил священник.

Мне так нравился этот заслуживающий уважения человек! Я почувствовал неожиданную потребность успокоить его. Но я мог выдавить из себя лишь следующее:

– Я вот думаю, подобный разговор на улице английской деревни был бы просто невероятным.

Святой отец слабо улыбнулся. В этот момент из своего магазина поспешно выбежал Кевин Лисон.

– Вас тут срочно спрашивают, отец Бреснихан! Подойдите к моему телефону.

Когда я отъезжал, у меня в голове вертелись две строчки:

Если полиция и предприняла какое-то расследование, то ничего не выяснила. С неделю все шло своим чередом. По вечерам я частенько заглядывал в бар «Колони» с Гарриет и Фларри. Не знаю, сознательно ли отец Бреснихан преувеличивал остроту ситуации, но я не чувствовал никакой враждебности со стороны обитателей Шарлоттестауна. Воспринимать человека, которому наставлял рога, как своего защитника было неприятно, но в те дни все мои моральные устои и угрызения совести были сметены страстью к Гарриет. Я начинал понимать, что для местных жителей Фларри служил своего рода талисманом – напоминанием о великих днях Ирландии, о славе и подвигах. Я же видел человека, превратившегося в развалину, подтачиваемого изнутри безумием и вызывающего ощущение безнадежности. Я не мог питать к нему отвращение из-за его дерзкого и добросердечного ирландского обаяния, но воспринимать его серьезно было выше моих сил. Помню, однажды, когда мы с Гарриет поддразнивали друг друга в гостиной Лисонов, Фларри предложил мне положить ее на колено и хорошенько выпороть. Меня вдруг пронзила мысль, что мы похожи на двух мышат, безнаказанно играющих перед дряхлым и парализованным серым котом.

Я не ожидал от себя подобной похвальбы перед читателем. Я лишь пытался рассказать правду об этих странных отношениях, отделенный от моих героев непреодолимой пропастью времени. Теперь мне ясно, что этот громоздкий человек с пепельного цвета лицом либо был импотентом, либо просто устал от темперамента своей жены. И эта его слабость вызывала у меня глубокое презрение – презрение молодого самца к старому, потерявшему свою былую силу. Я никогда не пытался узнать его поближе. И что было узнавать об этой пустой оболочке? А подобная самоуверенность оказалась большой ошибкой.

Мы с Гарриет вели себя все опрометчивее. Помню, я верил (и это наимерзейшее признание в моей исповеди), что в безрассудстве залог нашей безопасности. Фларри, вероятно, не мог подозревать нас, так открыто симпатизирующих друг другу и так невинно дурачащихся у него на глазах.

Гарри тоже мучилась угрызениями совести. Хотя муж время от времени отсутствовал, моя подруга лишь один раз позволила заняться с ней любовью в доме Лисонов. В ту ночь Фларри был в Дублине, а Гарри слегка перебрала спиртного. Шел легкий дождь, и мы не захотели мокнуть на нашем обычном месте. Гарриет повела меня в свою спальню, которую я тогда увидел впервые. Именно эта ночь так отчетливо отпечаталась в памяти. Я помню мою возлюбленную обнаженной у окна – фигура в форме песочных часов, блестящая в лунном свете кожа, волнующая впадина позвоночника, темные с рыжим отливом волосы и река, сонно ворчащая внизу.

О, это была замечательная ночь! Я и сейчас не могу вспомнить, сколько раз мы наслаждались друг другом.

– Сделай мне больно! – жарко шептала женщина.

Я щипал ее спину, стягивая за волосы с постели. Она злобно кусалась, словно лисица. Эти забавы приводили ее в восторг. Когда мы затихли, утомленные, жена Фларри довольно промурлыкала:

– Я чувствую себя кошкой, съевшей миску сливок.

А потом:

– Завтра я вся буду сине-черная. У меня так легко появляются синяки!

Я вспомнил эти слова, возвращаясь в свое обиталище на рассвете, в тумане, чувствуя себя разбитым, словно из моих костей вынули весь костный мозг.

Кровоподтеки, которые эта бесстыдница показывала на нашем первом пикнике. Она заявила тогда, что Фларри ее побил. Но скорее всего, эти синяки появились после любовной ночи. С Фларри? Или с каким-то другим мужчиной. Значит, Гарри – лгунья? Верно, Гарри – лгунья. Но мне-то какое дело?..

Однажды вечером в конце июня, собравшись сделать кое-какие покупки в Шарлоттестауне, я заглянул к Кевину домой, решив вручить ему чек за аренду дома. Меня приняла Майра Лисон, сообщив, что ее муж скоро вернется. Хозяйка многословно извинилась за свой растрепанный вид – она только что закончила печь пироги, провела меня в прохладную гостиную и настойчиво предложила выпить чаю или стакан шерри. Я выбрал последнее. Майра торопливо вышла и вернулась с графином, наполненным тем же самым шерри, что я пробовал у отца Бреснихана. Жена Кевина осведомилась о моей работе над книгой. В последнее время сюжет романа зашел в тупик. В неразберихе моей связи с Гарриет образы героев становились все более плоскими и вымученными.

Я ответил хозяйке, что работа продвигается не так успешно, как хотелось бы. Майра задала мне множество разумных вопросов, и я с удивлением отметил растущую симпатию к ней и удовольствие от нашей беседы. Я стал понимать, как мне не хватало такого интеллектуального общения в последние месяцы. Гарриет и Фларри никогда не говорили о литературе и не проявляли ни малейшего интереса к моему творчеству. А мать семейства оказалась не такой уж и пуританкой, как можно было предполагать. Мы, к примеру, коснулись «Госпожи Бовари», и она заговорила о достоинствах и недостатках произведения с точки зрения литературы, а не морали. Потом сравнила существование Эммы Бовари в провинциальной Франции того времени с положением женщины в современной Ирландии. Неужели Майра скучала? И пыталась мной манипулировать?

После нескольких стаканов шерри я почувствовал приступ несварения желудка, которым страдал в то время. Я спросил у хозяйки дома, как пройти в туалет. Я чуть было не поднял руку, спрашивая разрешения, так она напоминала мне учительницу. Майра вспыхнула и проводила меня мимо кабинета Кевина к двери. Предупредила, что поднимется наверх уложить младших детей в кровать. Найду ли я дорогу в гостиную? Кевин вот-вот вернется.

Только я расположился в туалете, как услышал, что дверь кабинета скрипнула, открываясь. Вошли двое. Я различал голоса Кевина и еще одного незнакомого мужчины. Мысль о появлении из туалета в самый разгар деловой беседы смутила меня. Сквозь тонкую еловую дверь я уловил, что Кевин и тот, другой разговаривали по-ирландски, время от времени сбиваясь на английский.

– Насилие никому не принесет пользы, – говорил незнакомец. – Вы лишь напрасно потратите время. Вам следует обратиться к… – И назвал имя, которое я не расслышал.

Я шумно дернул слив унитаза. Войдя в кабинет, я застал Кевина в одиночестве. Я извинился за невольное вторжение.

– Я вовсе не хотел подслушивать…

Кевин смерил меня подозрительным взглядом с головы до ног.

– Подслушивать?

Он вдруг приобрел довольно внушительный вид.

– …ваш деловой разговор, – невинно продолжил я. – Впрочем, вреда от этого не будет. Я не понимаю ирландский.

– Неужели? – не особенно удивленно переспросил он. – Ну конечно. Да и зачем вам его знать?!

Когда я нервничаю, то начинаю нести чушь:

– Но я полностью согласен с утверждением о насилии. Не люблю жестокости.

– Неужели?

Странно непроницаемое выражение лица Кевина изменилось.

– Вы правы, вреда от вашего невольного любопытства не будет. Пойдите и выпейте еще. Жена составит вам компанию, пока я не вернусь. Я должен удалиться на пару минут, чтобы повидаться с одним человеком. Вы поужинаете с нами, и никаких возражений.

Кевин проводил меня назад в гостиную. Майра, уложив детей спать, писала письмо.

– Налей мистеру Эйру, дорогая. Я вернусь через несколько минут. Потом мы поужинаем и, может быть, немного помузицируем.

Несмотря на мою оплошность, вечер оказался очень славным. У Кевина был приятный баритон, а потом я исполнил несколько песен соло, закончив любимой «Часто в тихую ночь…». И основательно испортил эту мелодию – виски, влитое в меня Кевином, не позволило мне чисто воспроизвести ее предательски простое, протяжное звучание.

Направляясь домой в легком подпитии, я размышлял, что в ирландском гостеприимстве есть что-то симпатичное. Непринужденное «принимайте нас такими, какие мы есть» сочеталось здесь с приятной церемонностью – вас везде принимали как друга.

Я оставил машину неподалеку от моего жилища. Распахнул дверь и вошел. Позади возникло какое-то колебание воздуха. В следующее мгновение я почувствовал ужасный удар, словно моя голова раскололась надвое, а содержимое вот-вот вывалится наружу.

Глава 6

В висках пульсировала острая боль, словно какой-то зверек внутри моего черепа пытался прогрызть себе путь на свободу. Я попытался поднять руки, чтобы задержать его внутри или выпустить наружу, но руки мне не повиновались. Где-то рядом слышался непонятный ритмичный звук, частота которого не совпадала с пульсацией в моей голове.

Попытка повернуть голову вызвала новый приступ непереносимой боли, словно мозг пронзила молния, поэтому некоторое время я оставался в неподвижности. Должно быть, меня терзает чудовищное похмелье. Но потом я собрал обрывки воспоминаний и восстановил последние события: ужин с Кевином Лисоном, возвращение в коттедж, удар по голове.

Не знаю, сколько времени я приходил в себя. Но в конце концов я открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд на ближайшем предмете. Это оказалась кожаная спинка кресла, а сам я был засунут на заднее сиденье автомобиля, позже оказавшегося моим собственным. Волна тошно ты подкатила к горлу, но меня не вырвало. Я понял, что рот мой заткнут чем-то вроде кляпа. Вспомнив случаи, когда люди задыхались от блевотины, я снова затих, пытаясь сладить с упрямым желудком.

Через некоторое время мне полегчало. Мой взгляд заскользил по рулю, панели управления, ветровому стеклу, а потом я стал всматриваться в пейзаж, открывавшийся передо мной. Как младенцу, мне приходилось собирать из мозаики своих ощущений связную картину.

Песок, скалы, волны, небо, окрашенное в розовые тона. Пейзаж показался мне знакомым. Так оно и было. Старательно сопоставив все детали, я обнаружил, что нахожусь на сиденье собственной машины, стоящей на песчаной отмели, где мы с Гарриет впервые были на пикнике. Зарождался новый день. Ритмичным звуком, который я слышал в забытьи, оказался шум морских волн, набегающих на отмель. Мои руки были связаны за спиной.

Некоторое время я блаженствовал, радуясь, что остался жив. Кто-то нанес мне сокрушительный удар предыдущей ночью, запихнул в автомобиль и привез сюда. Почему? Зачем тратить столько времени и сил? Если меня собирались убить, можно было придумать более эффективный способ, чем тащить меня на эту косу, где, несмотря на безлюдье, рано или поздно кто-нибудь появится и заинтересуется машиной. Нападавший не мог подумать, что его удар лишил меня жизни, иначе не стал бы вставлять мне кляп и связывать руки.

Значит, это предупреждение? Третье предупреждение что-то «прекратить»? Я снова почувствовал неприятный холодок в груди, осознав, что служу мишенью для анонимного врага.

В этом неопределенном положении мне потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить, что для замирания сердца есть более веская причина. Автомобиль время от времени покачивался, незаметно увязая в песке все глубже и глубже. С каждым толчком взаимное расположение ветрового стекла и линии бурунов вдалеке изменялось. Теперь я понял, что машина находилась в той самой блюдцеобразной впадине, о которой меня предупреждали. «Если это и в самом деле зыбучие пески, – глупо хихикнул я, – то зыбь у них очень медленная».

Но вскоре я заметил, что линия прибоя приближается. Начался прилив. Вероятно, через полчаса море заполнит впадину. Насколько я знаю, вода усилит вязкость зыбучих песков. Или море зальет машину (точно, окно рядом со мной наполовину открыто) и утопит меня раньше, чем я дождусь помощи в этих предательских песках.

«О, злое, коварное, алчное море».

Я загипнотизированно следил за подступающей линией бурунов.

Что происходит в душе человека, наблюдающего неотвратимое приближение собственной смерти? Я не помню ничего, кроме удушающей паники. В романах потенциальная жертва всегда находит острый предмет, которым можно перерезать веревку. Я метался на заднем сиденье, обезумев от ужаса, но внутри машины не было ничего острого. Я старался ослабить узел веревки на запястьях, но он не поддавался. Мне удалось перебраться на кресло водителя (машина была двухдверная) и уцепиться пальцами за ручки, но обе дверцы оказались заперты. Я попытался изжевать пластырь, затыкающий рот. Безнадежно. Я снова вернулся на заднее сиденье. Мне оставалось только безмолвно кричать.

Машина снова накренилась и опустилась. Море приближалось, чтобы ускорить мой конец. Теперь оно находилось всего лишь ярдах в пятидесяти от меня. От набегающих волн меня отделял невысокий, поросший травой каменный гребень, где мы с Гарриет в первый раз поцеловались. Губы мои болели, слезы катились по щекам.

Я отчаянно боролся со своим страхом, желая встретить неизбежную гибель как человек, а не как попавшее в капкан животное. Умереть если не с достоинством, не возможным в такой ситуации, то хотя бы с подобающей храбростью. Мне нужно было примириться с собой и с Богом. Но храбрости у меня уже не оставалось, а сохранять фальшивое спокойствие было выше моих сил. Все, чего я добился, – своеобразный фатализм, приглушивший мой страх, пока я наблюдал подбирающиеся волны.

Я следил за подползающим морем с таким вниманием, что сначала даже не услышал голос, окликавший меня:

– Есть тут кто-нибудь?

Я глянул налево. Черная фигура неуклюже бежала по отмели. Когда она оказалась совсем близко, я узнал отца Бреснихана. Я попытался просунуть голову в полуоткрытое окошко, отчаянно кивая ему. Священник приблизился к краю впадины, узнал меня, сделал ободряющий жест, а потом начал пробираться ко мне по обманчиво твердой поверхности песков. Я видел, как с каждым шагом его ноги увязают все глубже, но святой отец все-таки сумел добраться до машины. Ее бампер теперь находился на уровне песка. Встав на него, священник дернул дверцу, потом наклонился и опустил боковое стекло до предела.

– Все хорошо, Доминик! – мягко произнес он. – Я вызволю вас через минуту.

Каким-то чудом ему удалось подхватить меня под мышки, приподнять и с невероятным усилием выдернуть через отверстие. Святой отец был удивительно сильным. Я рухнул лицом вниз у его ног.

– Вставайте! – нетерпеливо прикрикнул он. – Вы можете идти?

Оказалось, что могу. Ноги не были связаны. Поддерживаемый моим спасителем, я с трудом дотащился до твердой почвы. Там, вынув из кармана внушительный перочинный нож, святой отец перерезал веревку, стягивающую мои руки.

– Запястья немного поболят, – произнес он, с усилием растирая мне кисти рук, чтобы восстановить кровообращение.

Потом одним решительным движением он сорвал пластырь с моего рта. Я наконец смог озвучить свою благодарность.

– Ни слова больше! – прервал мои излияния священник. – Слава богу, я увидел вас вовремя! Пойдемте, отмель скоро покроется водой. Моя машина ждет у дороги. Вы сможете пройти такое расстояние?

– Вчера ночью кто-то ударил меня по голове и… – бормотал я.

– Это может подождать. А теперь пошли!

Отец Бреснихан положил в карман перочинный нож и, прихватив свернутую веревку, помог мне добраться до ближайшего к берегу края песчаной косы. Там мы перешли речку вброд и уселись в его автомобиль. Святой отец рванул машину с места и развил неплохую скорость. По пути в Шарлоттестаун он поведал мне, что всю ночь провел в доме на холме, утешая вдову хозяина, чьи похороны мне пришлось наблюдать. Женщина пребывала в крайне подавленном состоянии.

Я снова попытался выразить свою благодарность. Пережив смертельную опасность, человек становится болтливым. Отец Бреснихан резко прервал меня:

– Как вы сказали, вас спасло Провидение. – Он искоса посмотрел на меня. – Надеюсь, вам это происшествие пойдет на пользу. Провидение может и не дать вам еще одного шанса, Доминик.

Сегодня святой отец имел полное право читать мне мораль.

– Я остановлюсь у гаража Шейна узнать, не сможет ли он вызволить ваш автомобиль. Упряжка лошадей могла бы вытянуть его, когда начнется отлив. В той впадине пески не особенно вязкие, иначе вы бы сейчас не сидели со мной рядом.

Я подумал, что святой отец мог бы с пользой провести время, распространяясь об опасностях духовной трясины, но он воздержался от проповеди.

Священник уложил меня в постель у себя дома. После того как доктор осмотрел мою несчастную голову и сообщил, что я буду жить, меня сморил глубокий сон. Я, должно быть, пробыл в забытьи целые сутки. Помню только, что Кэтлин, домоправительница, разбудила меня, войдя с завтраком на подносе.

– Приятный денек, мистер Эйр! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Отец Бреснихан просил вас встать к полудню, если, конечно, вы сможете это сделать. С вами желает переговорить представитель полиции…

Денек действительно был приятным, но лишь из-за мягкой погоды. Выйдя в маленький садик за домом проверить свои ноги, оказавшиеся вполне здоровыми, я почувствовал на лице мягкий ирландский дождичек, который, как мне всегда казалось, капал сквозь маленькие отверстия небесной лейки. Нити дождя, едва видимые, ласкали кожу прикосновением паутинки.

Я вскоре вернулся домой. В кабинете меня поджидал кофейник. Не успел я выпить чашку кофе, как вошел отец Бреснихан с незнакомым мужчиной в твидовом костюме цвета зеленого терновника. Нас представили друг другу. Это была моя первая встреча со старшим офицером Конканноном. Его квадратной формы лицо было бледным и довольно аскетичным. Я подумал, что полицейский вполне мог бы сойти за интеллектуала, священника или профессора.

После обмена любезностями он сообщил мне, что еще вчера удалось вытащить из песков мою машину. Она была тщательно осмотрена, и Шейн сейчас колдовал над ней, пытаясь привести в божеский вид.

– Никаких отпечатков пальцев вы не обнаружили? – настороженно поинтересовался я.

– Есть несколько. На тех деталях, которые остались над водой. Вам очень повезло, что вы спаслись, мистер Эйр.

Я заметил привычку Конканнона повышать голос в конце фразы, что придавало утверждению оттенок завуалированного вопроса.

– Святой отец поведал мне, что у вас и раньше были неприятности, – продолжал офицер, не дождавшись ответной реплики. – Вы сообщали об этом в полицию?

– Да. Последний эпизод я в деталях описал здешнему сержанту, – сухо ответил я. – Однако, похоже, безрезультатно.

– Кейси? Вот иезуит! – наигранно воскликнул Конканнон, улыбаясь нам с отцом Бресниханом.

Меня поразила подобная открытость и неформальность ведения следствия, очень отличающаяся от методов английской полиции. Ни один британский детектив не позволил бы местному священнику присутствовать на допросе.

– Ну а теперь я должен выслушать ваш полный отчет обо всех происшествиях. Вы уверены, что достаточно отдохнули, чтобы ответить на несколько вопросов, мистер Эйр? – вежливо произнес офицер полиции. – Хорошо. Я только кликну Кэтала, он должен все записать. Если вы позволите, святой отец.

Вошедший полицейский в форме уселся на стул и вытащил записную книжку. Меня расспрашивали о прошлых неприятностях: обыске в доме и выстреле из кустов. Конканнон помогал мне, задавая время от времени наводящие вопросы:

– Ничего не было украдено?.. А в ваших бумагах не было никакой информации, за которой могли бы охотиться?.. Сколько минут прошло между выстрелом и вашим возвращением в особняк Лисонов?

Когда мое повествование добралось до эпизода двухдневной давности, Конканнон заставил меня воссоздать до мельчайших подробностей предшествующие события. Я описал свой визит к Лисону-младшему, неумышленное подслушивание в туалете и последующий приятный вечер.

– Как долго отсутствовал мистер Лисон после того, как проводил вас в гостиную? – поинтересовался офицер, когда я исчерпал тему.

– Около пяти минут. Может, чуть дольше, – коротко ответил я.

– И в котором часу вы ушли? – продолжал полицейский.

– Без четверти двенадцать.

– Вы в этом уверены?

– Да. Я посмотрел на часы и удивился, что уже так поздно, – объяснил я.

– И тогда вы поехали прямо к себе домой, – резюмировал мой собеседник. – Вы не останавливались по дороге?

– Нет. Прямо домой.

– А мимо вас никто не проезжал? – настаивал он.

– Нет, – отмел я его догадку. – Я и сам об этом думал. Но Кевин физически не мог попасть в коттедж раньше меня.

Конканнон с любопытством посмотрел на меня.

– А зачем ему причинять вам вред?

– А зачем это делать кому-то еще? – пожал я плечами.

– Но мистер Лисон мог договориться с кем-нибудь за те пять минут, что он отсутствовал, верно? Вы ведь это имели в виду? – заинтересованно произнес офицер.

– Несомненно, мог. Но какого дьявола ему за мной охотится?!

– С оружием? – въедливо уточнил полицейский.

– Нет, это просто манера выражаться! – раздраженно рявкнул я.

– Я понял метафору, – заявил Конканнон с ледяным спокойствием. – А вы, случайно, не знаете, по какой причине кто-то за вами охотился?

– Нет, – уверенно произнес я.

Отец Бреснихан, молчавший все это время, рассматривая свои пальцы, внезапно взглянул на меня в упор.

– Это неправда, Доминик.

Момент был очень неловкий. Я понимал, что рано или поздно слухи о моей любовной связи с Гарриет просочатся в полицию, но надеялся, что поздно. Мне оставалось только храбро броситься в атаку.

– Отец Бреснихан полагает, – сухо проинформировал я, не глядя на священника, – что я обращаю излишнее внимание на миссис Лисон.

Грифель карандаша стенографа сломался. Лицо Конканнона покрылось легким румянцем. Святой отец одобрительно мне кивнул.

– И это действительно так, мистер Эйр? – с умеренным любопытством уточнил Конканнон.

– Мне она очень нравится, и мы довольно часто с ней видимся, живя по соседству. Она и Фларри очень добры ко мне, – как можно небрежнее заявил я.

– Понятно. И вы считаете, что ваши дружеские чувства могли быть неверно истолкованы, – елейным голосом проговорил Конканнон с полувопросительной интонацией.

– Вполне. Отцом Бресниханом, например, – не удержался я от язвительной колкости.

Губы церковника гневно скривились, но он ничего не сказал.

– Значит, вы полагаете, что все эти нападения на вас были совершены из-за миссис Лисон? – тем же елейным тоном продолжал офицер.

– Конечно нет! Я считаю эту идею полной чепухой. – Кажется, мой ответ прозвучал не слишком уверенно.

– Ревнивый муж? – осторожно спросил Конканнон.

– Он никогда не устраивал сцен ревности, – возразил я. – Но конечно же вы должны выяснить, где он… и Кевин… и остальные были в ту ночь.

– Я уже взял у них показания, мистер Эйр. – Конканнон откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. – У вас есть паспорт, мистер Эйр? – благодушно осведомился он.

– Я не брал его с собой, – ответил я и пояснил: – Он не был нужен для путешествия в Ирландию.

– Полагаю, как писатель, вы много путешествовали, – с оттенком вопроса заявил полицейский. – Местный колорит и все такое…

– Я был во Франции. И в Италии. И один раз в Греции. Но…

– А больше нигде в Европе? – заинтересовался следователь. – В Германии, например?

– Боже правый, никогда! – воскликнул я. – Только не при нацистском режиме!

– Эти грешники обрекли себя на вечное проклятие, – подтвердил Конканнон. – Вы не против, чтобы послать за вашим паспортом и показать его мне?

– Конечно нет. Но какое это имеет отношение к…

– Тогда договорились, – прервал меня офицер. – Я вам чрезвычайно благодарен, мистер Эйр. А теперь мы должны подумать о вашей защите. Не так ли, святой отец? – добавил Конканнон по-дружески.

– Защита? Вы считаете, что нападение может повториться? – ошеломленно пробормотал я.

– Возможно, – подтвердил собеседник. – У вас есть оружие?

– Откуда ему у меня взяться? Направляясь сюда, я не задумывал ввязываться в перестрелку, – буркнул я.

– Конечно. – Умное лицо Конканнона расползлось в чисто мальчишеской улыбке. – В таком случае мы попросим святого отца в следующее воскресенье прочитать проповедь о геенне огненной, дабы отвратить паству от греха убийства.

Отец Бреснихан воспринял его фразу совершенно серьезно.

Я же задумался над словом «отвратить», заронившим в мою голову фантастическую идею. Появление святого отца, вызволившего меня из машины в самый критический момент, выглядело слишком подозрительно. Возможно, это нападение организовал он сам, намереваясь не лишить меня жизни, а лишь напугать и заставить отказаться от Гарриет. Немного смущало, что он выбрал ту ночь, когда утешал больную вдову в доме на холме. Конечно, у священника мог быть сообщник, способный оглушить меня и привезти на отмель. Ведь отец Бреснихан пользуется в этих местах непререкаемым авторитетом, а его фанатичное усердие в искоренении плотских грехов было всем хорошо известно.

Едва все это успело пронестись у меня в голове, как я осознал полную абсурдность подобных мыслей. Должно быть, я плохо соображаю после удара по голове.

– Итак, вы отправляетесь в свой коттедж? – осведомился Конканнон.

– Да. И буду запирать дверь на задвижку по ночам. Если, конечно, вспомню о ней.

Определенно это была бравада. Как у многих робких людей, у меня время от времени возникала неодолимая потребность спровоцировать надвигающийся кризис, чтобы наконец разобраться в происходящем. Конканнон одарил меня незаслуженно восхищенным взглядом.

– Тогда все в порядке. Мы некоторое время подержим ваш дом под надзором, пока я не разузнаю все об этом нападении на вас. – Он глянул на меня ободряюще. – А вы не слишком любопытный человек, мистер Эйр, не так ли?

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– А разве вам не интересно узнать о показаниях, взятых у ваших соседей?

– Я считал, что подобные вещи полиция не разглашает, – разъяснил я.

– О да, у нас тоже есть полицейские, помешанные на секретности больше, чем тайная полиция. Но я не принадлежу к их числу.

Конканнон поведал мне, что Фларри и Гарри, судя по их показаниям, были в постели во время нападения. Кевин со своей женой готовились ко сну. Шеймус О'Донован утверждает, что спал. Хотя никто не может подтвердить его слова, поскольку он спит один в комнате над хозяйственной постройкой дома Лисонов. Обитатель коттеджа, расположенного в сотне ярдов вниз по дороге, сообщил, что его разбудил шум проезжавшей мимо машины. Не успел он снова заснуть, как автомобиль пронесся мимо дома в противоположном направлении.

– А теперь я попрошу составить список всех людей, с которыми вы познакомились в Шарлоттестауне. И немедленно затребуйте свой паспорт. Но есть еще одна проблема, более важная. Надеюсь, вы окажете любезность и поможете мне, – по-деловому закончил детектив.

– Непременно.

– Припомните, пожалуйста, все разговоры, слышанные вами после прибытия в Шарлоттестаун, – Конканнон произнес эти слова очень серьезно и настойчиво, – и сообщить мне обо всех эпизодах, когда вы почувствовали особенную заинтересованность вашей персоной со стороны собеседника.

– В этом можно смело обвинить всех, с кем я познакомился, – улыбнулся я.

– Да, мы все здесь очень любопытны. Верно, святой отец? Я имею в виду, мистер Эйр… Как бы поточнее выразиться? Любого мужчину или женщину, которые могли бы подумать (или которых вы невольно могли бы ввести в заблуждение), что вы не тот, за кого себя выдаете, – писатель в творческом отпуске. Любого, кто пытался подцепить вас на крючок, чтобы выудить настоящую личность.

– Милая метафора, – отвечал я. – Но я действительно не могу…

– Не торопитесь, мистер Эйр. Не надо спешить. Такая ситуация могла возникнуть в магазине, на улице, с первым встречным, знакомству с которым вы в то время не придали значения. В баре «Колони». В любом другом месте. Ну, теперь вспомнили? – добавил он с легким волнением.

В моей голове тихонько зазвенел звоночек. Бар «Колони». У меня прекрасная вербальная память, поэтому я почти дословно пересказал Конканнону часть моего диалога с управляющим отеля во время моего первого посещения.

– Хаггерти спросил, что меня сюда привело, бизнес или правительственное поручение. Я ответил: «Можно сказать, частный бизнес». Я не хотел распространяться о своем писательском ремесле и к тому же был слегка раздражен его настойчивостью. Тогда он начал выяснять, не держу ли я лавку. И для того, чтобы окончательно запутать его, я ответил: «Один очень закрытый магазинчик». На лице Хаггерти появилось очень любопытное выражение…

– Опишите его, – коротко приказал полицейский.

Я попытался описать свои ощущения.

– И что потом?

– Потом появились Лисоны – Фларри и Гарри, и наш разговор оборвался.

– Тем незнакомцем, беседу которого с Кевином вы случайно подслушали, не мог быть Хаггерти? – уточнил детектив.

– Определенно нет! Совершенно другой голос, – возразил я.

– С тех пор вы разговаривали с Хаггерти?

– О, довольно часто. Но только о событиях дня, сплетнях и прочем, о чем обычно говорят в барах, – пояснил я.

Конканнон понимающе кивнул святому отцу:

– Вот оно что! Хаггерти – человек простодушный, не так ли?

– Верно, – отозвался отец Бреснихан, – но ему нравится считать себя коварным.

– Точно, – подтвердил офицер.

– О чем это вы?! – раздраженно воскликнул я.

Конканнон ободряюще улыбнулся мне:

– Разве вы не понимаете, какое впечатление производят подобные слова на парней типа Хаггерти?

– Нет, не понимаю, – пожал я плечами.

– Вы случайно намекнули (вернее, ему так показалось), что вы шпион. Британский шпион, – спокойно разъяснил он.

– Боже правый!

В голове у меня забурлил водоворот мыслей, словно вода под корабельным винтом.

– В старые трудные времена в дублинской разведке было довольно много, извините за выражение, западных британцев, – продолжал мой собеседник.

– Но…

– А ведь Британия интересуется происходящими у нас событиями, не так ли? Какие разговоры ходят о нейтралитете? И не ратуют ли некоторые экстремисты за германскую интервенцию?

– Британия никогда так не поступит! – запротестовал священник.

– Но ее правительство воспользуется любой возможностью, чтобы принудить ирландский парламент вернуть шесть графств, – спокойно возразил детектив. – А война между Германией и Англией вот-вот начнется. Естественно, Британии необходимо знать истинные чувства ирландцев.

Я все еще пребывал в ошеломлении.

– Видите ли, Доминик, если Лондон вообразит, что мы восстанем против Севера, с поддержкой Германии или без, англичане используют эту угрозу как предлог для первого удара. Они охотятся за портами, сохранившимися за Британией по Договору, – проинформировал меня отец Бреснихан.

– Я понял вас, святой отец. Значит, не моя мнимая греховная связь, а гипотетические шпионские происки превратили меня в мишень для вашего прихожанина, – злорадно подвел итог я.

– Обыск в вашем жилище подтверждает это, – заметил Конканнон, – в отличие от остальных происшествий. Вы когда-нибудь гуляли в окрестностях залива Голуэй или Клифдена со своим огромным полевым биноклем?

– Я часто хожу к Голуэю. И один раз я появлялся в Клифдене. С моим огромным полевым биноклем. Но в каких коварных замыслах можно подозревать невинного натуралиста, наблюдающего за птичками? Ведь эти места не входят в разряд договорных портов, не так ли?

– Ими можно воспользоваться. С помощью более мелких судов, – коротко ответил детектив.

– Я считаю все эти домыслы бредом сумасшедшего, – заявил я в бешенстве. – Везде ваша запутанная политика! Все это сплошное любительство!

– Поймите, Доминик, никто не может быть большим любителем, чем политик. И никто не сравнится компетентностью с бывшим профессионалом.

– Верно сказано, святой отец! – Конканнон задумчиво взирал на меня. – У Майкла Коллинза теперь короткий разговор с британскими шпионами. Может, вам следует взять билет на первый же самолет до Англии.

И опять эта вопросительная интонация в конце фразы.

Неожиданно я интуитивно почувствовал (или это было очередным заблуждением?), что этот интеллигентный полицейский предубежден против меня и никак не может поверить в мою искренность. Ощущение было на редкость мерзким. Никогда прежде я не казался себе чужаком на земле моих предков.

Я решил перейти в наступление:

– Будь я шпионом, в чем вы, видимо, уверены, мой долг вынудил бы меня остаться. Будь я обычным обывателем, здравый смысл заставил бы меня немедленно отправиться домой. Тем не менее я остаюсь. Но я не шпион. Я просто англичанин ирландского происхождения, прошу прощения, западный британец, не привыкший подчиняться давлению. Пусть полиция ведет расследование, пожалуйста! Но вы обязаны позаботиться о моей безопасности.

Чертовски помпезная речь, но она произвела эффект на смутившегося Конканнона.

– Мы знаем свои обязанности, мистер Эйр, – ответил он сдержанно. – А теперь мне бы хотелось взять ваши отпечатки пальцев, чтобы отличить их от чужих в вашей машине.

– С превеликим удовольствием. Но неужели местные преступники не знают о существовании перчаток? – заинтересованно спросил я.

– Мы – отсталая нация, мистер Эйр, – улыбнулся старший офицер снисходительно.

Отец Бреснихан оставил за собой последнее слово:

– Есть преступники и люди, преступившие закон, Доминик. Подобно тому, как существуют грешники и греховодники.

Глава 7

На следующий день я вернулся в свое жилище. Шейн снова чудесно отремонтировал мой автомобиль. Парадная дверь не была заперта, ключ лежал в ящике, где я обычно его хранил, пишущая машинка и рукопись – на столе. Я был подавлен и время от времени испытывал приступы беспричинного страха. Последуют ли новые нападения? И какими они будут? Конканнон поведал мне по секрету, что поселил по соседству охранника в штатском, с которым я буду время от времени «случайно» встречаться; или, возможно, это будет череда сменяющих друг друга незнакомцев, бессистемно заделывающих рытвины на дороге или подстригающих чахлую траву. Я действительно слышал по ночам шаги человека, обходящего вокруг коттеджа. Несомненно, полицейские были не местными, вызванными из Голуэя или Энниса. Но в таком крохотном городке любому обитателю уже через несколько минут будет известно, что эти люди не дорожники.

В следующий полдень я отправился полями в усадьбу Лисонов. Фларри и Гарри пили чай на кухне. Хозяин дома похлопал меня по плечу.

– Доминик! Как ты? Такой торжественный момент! Возвращение героя. О твоем невероятном спасении от неминуемой гибели нужно снимать кино. Мы должны выпить за это чудо, Гарри!

И он тяжелым шагом отправился на поиски виски. Гарриет бросилась в мои объятия.

– С тобой все в порядке? Ты получил мою записку?

– Нет, любимая.

– Этот чертов священник! Могу поспорить, он ее порвал, – смеясь, воскликнула она. – Нет, в ней все очень пристойно. Совершенно невинное выражение сочувствия от нас с Фларри.

Женщина взволнованно заглянула мне в глаза и ощупала мой затылок.

– Бог мой! Ну и шишка! Ты действительно…

– Давай, Гарри! Поцелуй его. Он этого заслужил, – послышался голос старого Лисона от двери.

– Я просто ощупывала шишку у него на голове, – фыркнула его жена. – Она громадная!

– Я легко зарабатываю синяки, – прозвучал мой ехидный комментарий.

Гарри одарила меня улыбкой соучастницы.

– Ладно. Так и быть. Я запала на раненого героя.

И она быстро поцеловала меня в губы на глазах у Фларри. Я был смущен, однако ее опрометчивость наполняла меня страстным желанием.

Мы немного поболтали. Мне пришлось поведать историю от начала до конца специально для них. Глаза миссис Лисон сверкали.

– Наконец-то хоть что-то произошло в этой тухлой дыре!

– Большое спасибо, Гарри! Я надеюсь, что в следующий раз вас развлечет кто-нибудь другой, – язвительно заявил я.

– В следующий раз? – удивленно переспросила моя подруга.

– А вы думаете, ваш доморощенный убийца не попытается еще раз прикончить меня?

– Писака, а ты, случайно, не треплешься? – усмехнулась Гарри.

– Делать мне больше нечего. А вы как думаете, Фларри?

Бледно-серые глаза на землистого цвета лице смотрели тревожно. Что это: разочарованный взгляд убийцы, который промахнулся, или беспокойство лентяя, не желающего неприятностей?

– Даже не знаю. Я переговорил с Шеймусом, но он ничего не слышал о личности преступника. А у Конканнона есть идея насчет этого… черт побери! Забыл слово… Мотива? – беспечно заметил хозяин дома.

Я сообщил ему версию офицера насчет мнимой шпионской деятельности. Подобная мысль привела наивный умишко Гарриет в восхищение. На Фларри же не произвела никакого впечатления. Он сказал:

– Это ты-то шпион! Да поможет нам бог, что они еще могут выдумать?!

Я был здорово уязвлен его замечанием. Не в первый раз Фларри давал понять, что не считает меня человеком действия.

– Вам лучше переехать сюда на некоторое время, – категорично заявил Лисон-старший. – Мы с Шеймусом… Вы можете рассчитывать на нас в качестве телохранителей.

– Покорно благодарю, но я не хочу никого беспокоить, – возразил я.

– Ну, теперь он обиделся! Неужели вы и в самом деле вообразили себя в плаще, при шляпе и в темных очках, Доминик? – расхохотался Флоренс.

Снова эта чертова ирландская интуиция! Такой свинтус, как Фларри, не имеет права быть настолько проницательным.

– Ну хорошо, – продолжал он, нисколько не раскаиваясь. – Если вы решили изобразить одинокого волка, то лучше держать дверь на замке. Держать волка за запертой дверью. Неплохо сказано, Гарри?!

– Ха-ха-ха, – невесело поддержал я. – А насчет ключа это интересная идея. Как мог ждавший меня в засаде человек предположить, что дверь не заперта?

– Здесь никто не запирает дверей, – пожал плечами муж Гарриет.

– И даже по ночам? Даже если он якобы связан с британской разведкой? Они не имели права делать ставку на незапертую дверь. Поэтому у них обязательно был ключ, просто на всякий случай. У кого есть дубликат ключа? Замок ведь сменили после покупки коттеджа вашим братом.

Фларри вновь разразился своим неистовым хохотом:

– Вот это здорово! Разве это не убийственная мысль, Гарри? Значит, удар вам нанес мэр. Замечательно! Но Кевин – трус. Он не больше…

– Кевину не нужно было делать это собственноручно. Он мог лишь отдать приказ, – мрачно пояснил я.

Фларри мгновенно протрезвел.

– Но чего ради?!

– Если он тайно связан с экстремистами и решил, что я об этом узнал случайно или намеренно…

– А-а-а! Продолжайте!

Я поведал им о невольно подслушанном разговоре Кевина с каким-то незнакомцем.

– Он не мог быть до конца уверен, что я не понимаю по-ирландски. И его приглашение на ужин сразу после нелепого инцидента выглядело довольно странно. Весь вечер Кевин держал меня под присмотром, а в ту минуту, когда я вошел в дом…

– Чтобы у вас не было времени передать информацию кому-нибудь еще?

Лишенные блеска глаза Фларри внезапно вспыхнули: мне показалось, что сквозь них сейчас смотрит старый командир бригады. Следующий поступок Лисона только усилил это впечатление. Он выскочил из комнаты, и я услышал его трубный призыв Шеймусу.

Пока муж отсутствовал, я коротко расспросил Гарриет о той ночи, когда на меня напали.

– Фларри к полуночи уже спал с тобой?

– Да. А что? Ты ревнуешь? – нахально улыбнулась она.

– Бога ради, будь наконец серьезной! – отмахнулся я. – Ты бы проснулась, если бы он ушел?

– Думаю, да. Хотя мы улеглись в постель немного выпивши, – безразлично ответила она. – Это чему-нибудь помогло?

– Я просто хотел убедиться, что последняя история не его рук дело.

Гарриет весело рассмеялась:

– О, мой мальчик! Что за драма!

– Конечно, сам он не повез бы меня на побережье, чтобы бросить там вместе с машиной. Ему пришлось бы возвращаться пешком.

– Полагаю, у него был сообщник, – заметила Гарри с легкой насмешкой. – О, Доминик, дорогой, ты – осел! Повзрослеешь ты, наконец, или нет?!

В этот момент вернулся Фларри с О'Донованом. Шеймус довольно прохладно поздравил меня с выздоровлением от последствий несчастного случая.

– Это все ерунда. Главное, он жив. Доминик, поделитесь с Шеймусом сведениями, которые только что рассказывали нам.

Мне пришлось повторить свое повествование.

– Шеймус, мой мальчик, ты – глаза и уши Шарлоттестауна. Ты не слышал каких-нибудь сплетен об участии моего братца в делишках ИРА?

Управляющий задумался. Блестящие синие глаза были устремлены вдаль, на горы за окном.

– Ни одного слова, – наконец ответил он.

– Вообще никаких слухов? – уточнил Фларри.

О'Донован покачал головой:

– Только не о нем. Люди всегда сплетничают о политических заварушках и тому подобном. Многие из волонтеров Гражданской постоянно устраивают какие-нибудь беспорядки. Конечно, есть и такие, кто боится собственной тени. Но моих ушей никогда не достигала подобная болтовня о вашем брате.

– Этот незнакомец, беседовавший с Кевином… В тот день в Шарлоттестауне был какой-нибудь чужак? – задумчиво спросил Лисон-старший.

– Был. Какой-то парень заезжал к Шейну за бензином. Похоже, он здорово торопился, – отозвался ирландец. – Шейн мне рассказывал. Он даже не успел переброситься с ним парой слов о погоде.

– И в какое время он приезжал? – поинтересовался я.

– Шейн говорит, около половины шестого.

– Он вполне мог бы быть тем таинственным собеседником Кевина, чьи слова я нечаянно подслушал, – сделал я неутешительный вывод.

– А Шейн не описал его? – вмешался муж Гарриет.

– Нет, Фларри. Но я узнаю у него. И порасспрашиваю в округе, не видел ли этого типа кто еще.

– Сделай это, Шеймус. Но мы разобрались только наполовину, – заявил Фларри. – Один человек отвозил Доминика на берег, а другой потом подбросил сообщника на своей машине.

– Должно быть, так оно и было. Если только нападавший не стукнул мистера Эйра, а потом не вернулся к себе домой.

Они некоторое время совещались. Я все сильнее ощущал себя деревенским лопухом, в первый раз взятым на операцию. Теперь эти два бывших боевика взяли инициативу в свои руки. Вежливо исключенный из разговора, я медленно закипал, бессильный перед сумасшедшей ирландской смесью поверхностной открытости с глубинной замкнутостью. Переменчивый народ!

Фларри и Шеймус все еще делились своими соображениями, когда я решил удалиться. Они рассеянно попрощались со мной. Гарриет немного проводила меня вдоль реки. Когда нас уже нельзя было увидеть из окон, она поманила меня под дерево и прижалась всем телом. Я крепко ее поцеловал, но на большее был не способен. Слова отца Бреснихана звенели в моей голове, порождая мучительные угрызения совести. Я чувствовал свою вину перед Фларри.

– Ты больше не хочешь меня, дорогой? – надулась моя подруга.

– Конечно хочу. Но моя голова… Я еще не совсем здоров, – пробормотал я.

Гарриет почуяла неладное с безжалостной женской проницательностью. Зачем нужны детекторы лжи, когда вокруг столько женщин? Однако она лишь улыбнулась:

– А через две ночи ты поправишься? Я пройду вниз по течению, если ночь будет теплая. Ты помнишь, что прошло больше недели после нашей близости? – Она больно дернула меня за ухо, а потом прошептала в него: – Я с ума по тебе схожу, мой бедный маленький раненый герой! Лучше приходи, а то влипнешь в новые неприятности. А до тех пор береги себя!

И она ушла через рощу, напевая себе под нос и не оглядываясь…

Итак, все вернулось на круги своя. Впрочем, нет, не все было как прежде. У нашей любви появился привкус отчаяния, а с ним какая-то нежность у Гарриет ко мне, которой я не чувствовал раньше. Моя любовница никогда не была надоедливой, но теперь она смотрела на меня ласковым, почти жертвенным взглядом.

Что до меня, то я оставался таким же безрассудным, похотливым и дерзким. Иногда я грубил моей возлюбленной, проверяя свою власть над ней. Я не стремился измерить глубину ее чувства. В письме я разорвал помолвку с Филлис, сообщив, что мы не подходим друг другу. Гарриет не просила меня об этом, да я ей ничего и не сказал. Филлис ответила без враждебности, освобождая меня от обязательств. Но мне никогда не приходило в голову жениться на Гарриет. Она была жрицей в храме плотской любви, искусной и загадочной, но никто не женится на жрицах. Кроме того, ее чувственное высокомерие заставляло меня видеть в ней противника, бросающего вызов. Именно это ее высокомерие, поддерживающее во мне накал страстей, и не позволяло моей подруге заметить, что во всем остальном, кроме постели, я находил ее не особенно привлекательной.

Любовные связи подобны озерам. В какое-то незаметное для любовников мгновение они переполняются и вскоре их воды стремительно сбегают вниз, к морю. Наш роман достиг этой точки в июле. Разочарование еще не наступило, но в наших отношениях уже чувствовался привкус отчаяния, какое возникает от вида ярких осенних цветов перед первыми заморозками.

Из-за этого беспокойства, усиленного приближающейся войной и моим сомнительным положением в Шарлоттестауне, наши встречи с Гарриет обрели постоянство, а я совершенно перестал обращать внимание на присутствие Фларри. Нападений больше не происходило, не было ни предупреждений, ни анонимных писем. Словно кто-то умыл руки. Отец Бреснихан отдалился, но был вежлив. Несколько раз за это время я встречал Майру и Кевина. Они оба заботливо справлялись о моем здоровье и моей книге, и я не мог распознать никаких признаков вины или беспокойства в поведении Лисона-младшего. Конканнон дважды приходил повидаться со мной, но на вопросы о расследовании отвечал рассеянно и скупо. Я пришел к выводу, что следствие зашло в тупик. Мой паспорт детектив нашел в полном порядке: я никогда не бывал в Германии, во всяком случае судя по этому документу. Но если бы я был секретным агентом, в моем распоряжении наверняка бы находилась куча поддельных паспортов.

Чем закончились поиски, предпринятые Фларри и Шеймусом, я не имел ни малейшего представления. Я решил, что хозяин усадьбы старается не ради меня, а ради собственного братца. Отзываясь о Кевине иронически, Фларри, однако, покровительствует ему. К тому же, как мне однажды разъяснила Гарри, для мужа позор Лисона-младшего означал бы катастрофу, ведь время от времени мэр помогал ему выбраться из долгов.

Самого же Флоренса, все такого же шумного и надоедливого, я научился игнорировать. Он словно бы превратился в неизменное препятствие, бункер на поле для гольфа, который необходимо научиться обходить, чтобы потом получать удовольствие от того, что «облизал» его. Мы с Гарриет жили словно зачарованные. Однажды мы занимались любовью на сеновале. Внезапно в конюшню вошел Фларри.

– Ты здесь, Гарри? – спросил он.

И она крикнула сверху:

– Я здесь, наверху. С Домиником. Что тебе надо?

– Каким чертом вы там занимаетесь?! – добродушно осведомился он.

– Ничем хорошим, – ответила она, даже не пытаясь накинуть джемпер.

– Ну, тогда продолжайте! – так же добродушно заявил он.

Гарриет больно укусила меня за плечо и широко раздвинула ноги.

– Тише! – бормотал я. – Он может…

Я попробовал столкнуть ее с себя.

– Не трусь! – прошептала она. – Он не любит карабкаться по лестницам.

Шаги Фларри отдалялись, он вышел на мощеный двор.

– Вот видишь? – засмеялась его жена. – Это совершенно безопасно. Давай, я уже готова!

Должно быть, это случилось неделю спустя, в последние дни июля. Я возил чету Лисонов в маленький городишко у пролива Голуэй. Там должна была состояться конная ярмарка, а днем позже скачки.

– Гарри будет участвовать в скачках на лошади, которую мы продали в прошлом году одному местному парню, – сообщил мне Фларри. – Я поставлю на нее последнюю рубаху. Даже моя жена не сможет проиграть, если под ней наш Бармбрак.

Мы выехали в одиннадцать часов: Шеймус и Фларри на заднем сиденье, Гарриет – рядом со мной, сильно накрашенная, в лучшем своем костюме для верховой езды.

– Где ваша кепка, миссис Лисон? – осведомился Шеймус, когда мы оставили позади несколько миль.

– Мне она не нужна. Во всяком случае, для этих скучных скачек, – равнодушно заявила женщина.

– Клеопатра желает похвастаться своими прекрасными волосами, – усмехнулся Фларри. – Ты должна надеть кепку, глупая корова!

– Ой, да умолкни ты! – фыркнула она в ответ.

Эта бесстыдница больно ущипнула меня за бедро. Я не переставал удивляться силе ее изящных пальцев. Гарри была сильно возбуждена предстоящим развлечением.

– Не знаю, поклонник ли вы скачек, Доминик, – заметил Флоренс Лисон, – но вы наверняка ощутите разницу между скачками здесь, на западе, и соревнованиями где-нибудь у вас, в Аскоте.

– Наверняка, – подтвердил О'Донован.

– Никаких цилиндров и шампанского. Только лошади и наездники, большинство которых не умеют сидеть даже на хромом осле.

– Твоя жена может оседлать и ураган, – подмигнул хозяину Шеймус. – Но осторожнее на последнем участке скаковой дорожки, миссис Лисон! Там наверняка за поручнем будет топтаться подвыпившая толпа, а какой трюк они могут выкинуть, сам дьявол не угадает. Бармбрак – животное нервное, помните об этом!

Когда мы приехали, крутая главная улица городка была битком набита народом. Деревенские жители в плотных черных костюмах, поденные работники, нищие, толпы детишек, священники и полиция; дорогу загромождали автомобили, рессорные двуколки и тележки с впряженными ослами. На обочине болтали несколько женщин деревенского вида, и везде бродили небольшие группы туристов, напяливших фуфайки из лучшей местной шерсти и потевших на жаре. Из толпы доносилось невнятное бормотание. В воздухе стоял прежний запах виски, портера, пива, бензина и навоза.

Мы спустились вслед за запоздавшим фургоном с лошадьми вниз по холму и припарковались на поле рядом с рекой. Узкая колея вела к травянистой пустоши, где проводилась ярмарка. По периметру этой базарной площади стояли дешевенькие палатки с зазывалами, расхваливающими свой товар, барышнями, напоминающими старых дев, которые призывали желающих испытать удачу в игре «Узнайте даму» и в других платных развлечениях, а также прилавками с лимонадом, омерзительного вида едой и сувенирами. В этот гвалт ворвался голос из мегафона, взывающий к замешкавшимся: «Внесите свою лепту! Номера 3, 7 и 16 ждут вас! Давайте выводите лошадей! Мы не можем ждать вас целый день!» Мы отнесли бутерброды и выпивку на низкий бугорок, с которого открывался вид на арену. Гарриет лениво поковыряла свою еду, а потом устремилась своей перекатывающейся походкой на поиски владельца коня, на котором она участвовала в скачках.

Результаты заезда оглашались по громкоговорителю.

– Это подкуп! – воскликнул Шеймус. – Это сговор, черт побери! Владелица коня в прошлом месяце купила пару лошадей у главного судьи. Конечно же он даст ей первый приз, если она выедет хоть на облезлой кляче из цыганского табора! Он даст ей приз, даже если она оседлает трехногую табуретку! Неужели в этом отвратительном месте не осталось ни стыда ни совести?!

Тут же разразилась перебранка с соседями, не разделяющими мнение ирландца. Поэтому я ускользнул, чтобы поближе рассмотреть обсуждаемых животных. Я ничего не имел против лошадей: эти существа, en masse, предпочтительнее писателей, поскольку обычно красивы и к тому же лишены дара речи. Зато ирландские лошадники гораздо болтливее, чем их английские собратья.

Следующим был показ коннемарских пони. Лощеных животных с диким взглядом повели по кругу. Пони, элегантные, словно фарфоровые статуэтки, изящно вышагивали по рингу. Группа немцев – женщин, разодетых, словно кинозвезды, и мужчин в дорогих твидовых костюмах, черных очках, с мощными биноклями – обсуждали достоинства животных громкими уверенными голосами. Я отошел подальше и наткнулся на Майру и Кевина Лисонов. Мы перекинулись несколькими словами. Потом я заметил, кивнув на группу тевтонцев:

– Не понимаю, как вы можете терпеть этих преступников в вашей стране!

– Они приносят нам доход, – возразил Кевин. – Нищие не выбирают.

– Вы ведь привезли Гарри? – поинтересовалась Майра безразличным тоном. – А часто вы бываете на бегах в Англии?

Она сделала еле заметное ударение на последнем слове.

– Я подбросил Гарри, Фларри и Шеймуса. Они бродят где-то здесь. Фларри сообщил, что он поставит на Бармбрака последнюю рубаху.

– У него не останется рубашек, если он будет продолжать в том же духе, – резко сказала Майра.

– Вы полагаете, он не выиграет? – учтиво спросил я.

Жена Кевина пожала плечами:

– Меня приводит в ужас мысль о том, что на лошадей ставят деньги. Пари – такое же зло, как алкоголь!

– Одна маленькая ставка и можно пристраститься на всю жизнь? – поддакнул я.

– Мой отец почти разорился таким образом, – объяснила Майра. – Упокой бог его душу!

Пока мы беседовали, я заметил невзрачного человека, подающего едва заметные знаки ее мужу, сразу же ленивой походкой последовавшему за незнакомцем сквозь толпу.

К четырем часам арбитраж закончился. Я отыскал Флоренса, который, как большинство мужчин на поле, оплачивал свои регулярные отлучки в городские забегаловки, и мы, захватив Шеймуса, зашагали к месту проведения скачек. Финиш располагался на более низком конце поля, а скаковой круг простирался на милю вдоль поросшего травой берега реки. К этому времени Гарри, должно быть, выехала на старт. Я не видел ее весь день и был этим сильно расстроен.

Мы нашли места у ограждения на дальнем от реки конце дорожки. Управляющий распространялся насчет очередного «подкупа». Единственным опасным соперником Бармбрака считался конь по кличке Леттерфрак, на котором скакал известный англичанин-любитель, гостивший в доме владельца. Букмекерские ставки на Леттерфрака и Бармбрака были почти равны.

Где-то зазвенел колокольчик, и установилась относительная тишина. Заезд Гарри был последним в программе. Мы посмотрели три других, причем ее муж с каждой минутой нервничал все больше и больше. Я не хотел спрашивать у Лисона, сколько он поставил на Бармбрака. Некоторые типы за ограждением напротив нас уже допились до неуправляемого состояния. Позади них стоял полицейский, но дебоширы не обращали на него никакого внимания.

– Они стартовали! – выкрикнул Фларри.

Это был последний заезд. Встав на цыпочки, я навел свой бинокль на далеких лошадей. Вот от плотной группы отделились две лошади – мощный чалый с жокеем-мужчиной в охотничьем костюме и вороной Бармбрак. Волосы Гарри развевались, словно флаг на ветру. Насколько я мог разглядеть, она на несколько ярдов отставала от Леттерфрака, но шла хорошо. Финиш располагался примерно в двадцати ярдах слева от нас. Лошади, быстро приближаясь, скакали уже ярдах в пятидесяти, чалый шел впереди.

– Матерь Божья! Я этого не вынесу! – бормотал себе под нос Фларри.

– Подстегни его! – завопил О'Донован.

Гарри, словно услышав его, наклонилась к шее коня, сказав что-то ему на ухо, и вонзила шпоры в бока. Бармбрак стрелой понесся вперед.

И тогда произошло несчастье. Какой-то пьяный у дальнего конца ограждения закричал и замахнулся ясеневой тростью. Несомненно, он намеревался огреть англичанина. Но у подвыпившего хулигана была замедленная реакция. В этот самый момент миссис Лисон, скакавшая вприпрыжку к ограждению, обгоняла англичанина. Действительно ли пьяный ударил ее коня, я не видел, только испугавшись его крика и взмаха трости, нервный Бармбрак рванулся влево и со всего размаха врезался в Леттерфрака. Я увидел, как Гарри полетела на землю. Англичанин, сумевший удержаться в седле, поспешил к финишу.

Шеймус со слезами на глазах повернулся к Фларри и ко мне:

– А ведь она выиграла!

Но Флоренс уже перепрыгнул через ограждение и бежал к своей жене, неподвижно лежавшей на беговой дорожке. Ирландец последовал за ним. Они не обращали внимания на лошадей, несущихся прямо на них. Я увидел, как Фларри опустился на колени рядом с Гарриет, глядя на нее безумными глазами, и положил ее голову себе на колени. Что он ей говорил, нельзя было расслышать в общей суматохе. Многие зрители были уверены, что англичанин нарочно сбил коня Гарри и вышиб ее из седла. Группа плечистых мужчин с угрожающим видом проследовала за ним до загона. Им навстречу выступила цепочка полицейских.

Когда я подошел, Лисон кивнул головой в дальний конец ограждения и приказал Шеймусу:

– Найди мне этого парня и проследи за ним!

Управляющий удалился. Фларри отрешенно посмотрел на меня. Слезы катились по его щекам.

– Ну наконец-то, Доминик!

– Она… – Я не осмелился высказать вслух свои предположения.

– Контузия. Где эти ребята с носилками, черт их подери! – прорычал бывший командир бригады.

Женщина лежала на траве, ее волосы растрепались. Со своей яркой косметикой она была похожа на куклу, брошенную на пол каким-то ребенком. Толпа сгрудилась вокруг нас почтительным кружком. Многие негромко выражали сочувствие Фларри. Он поднял яростные глаза.

– Когда она падала, Леттерфрак мог ударить ее задними копытами. – Он снова наклонился к жене. – Гарри, старушка, очнись!

Но Гарриет Лисон так и не очнулась. Она была все еще без сознания, когда мы привезли ее в больницу. Какой-то врач сообщил нам, что у нее нет переломов, только тяжелое сотрясение мозга.

– Через пару дней она будет в полном здравии, мистер Лисон.

– Дай-то бог! – Фларри вытер вспотевший лоб. – У нее голова из железа. Смотри хорошенько за ней приглядывай! – заявил он медсестре, стоящей рядом, а потом сообщил врачу: – У меня тут есть одно дело в городе. Я вернусь через часок. Пошли, Доминик!

Мы вышли на главную улицу. С момента падения Гарри я чувствовал себя отчужденным от происходящих событий. Я не мог выказать большего сочувствия, чем обычно ожидается от доброго знакомого. И теперь, пробираясь в толпе, я казался себе ржавым гвоздем, притянутым силовым полем магнита.

– И пятьдесят фунтов коту под хвост! – буркнул Фларри.

Он завернул в кабак, но, осмотревшись, тут же вышел. Я следовал за ним по пятам.

– Кого вы ищите? – осторожно спросил я.

– Парня, к которому у меня дело.

Несколько человек окликали Фларри, но он проходил мимо, не обращая на них внимания. Было странным, что он, заходя в пивную, не выпивал там ни капли. В третьей, которую мы посетили, я разглядел О'Донована за столиком с кружкой пива. Он кивнул Лисону, потом неспешно поднялся и похлопал по плечу мужчину у стойки бара.

– Вас спрашивают, мистер.

Неповоротливый краснорожий тип покрутил головой.

– Кто меня спрашивает?

Фларри двинулся вперед.

– Я!

Мужик схватился было за трость, но Шеймус ловко вырвал ее из рук пьяного.

– Это ты – тот самый тип, который не дал моей жене выиграть скачки? – угрожающе произнес Флоренс Лисон.

– Отстань! Я целился в англичанина! – запротестовал дебошир.

– Ну а теперь мой кулак нацелен тебе в рожу, грязный сукин сын! – заявил муж Гарри.

Несколько дружков мужчины двинулись на Фларри, ругаясь и размахивая руками. В то же мгновение Шеймус встал перед ними, держа правую руку в кармане пиджака.

– Если хоть один из вас, бездельники, двинется с места, получит свинец в живот, – сказал он преувеличенно спокойным тоном.

Группа слегка попятилась назад.

– Так ты будешь драться или нет? – осведомился Фларри таким ледяным голосом, что даже сталь могла бы замерзнуть и развалиться на куски. И снова в этом приволакивающем ноги, равнодушном человеке проснулся командир бригады, превосходивший даже черно-пегих в безжалостной жестокости.

– Ты будешь драться? Или я накину тебе петлю на шею и приволоку домой к твоей мамочке в собачью конуру? – язвительно продолжал он.

Придя в ярость, пьяный бросился с кулаками на противника. Фларри блокировал удар и нанес встречный свинг, от которого драчун чуть было не протаранил стойку бара. Пьяный тип схватил с нее пинтовый стакан, разбил его о край стойки и бросился на Фларри, целя ему в лицо.

– Брось это или я тебя уложу на месте! – закричал О'Донован.

– Оставь его! – приказал Лисон. – Отойди отсюда!

Фларри отступил на шаг, потом размахнулся и нанес удар башмаком в колено. Отпрянув, противник потерял равновесие. В то же мгновение Фларри ребром ладони ударил его по запястью, и стакан упал на пол.

– Теперь он по стенке размажет этого придурка, – повеселел Шеймус.

Противник Фларри протрезвел. А он был сильным мужчиной. Но бывший боевик продолжал его отделывать. Он заломил дебоширу руку за голову и ударил кулаком в лицо с такой силой, что наверняка сломал парню нос. Пока тот очухивался, закрыв лицо руками, Фларри пнул его коленом в низ живота. Противник согнулся пополам, всхлипывая от непереносимой боли, что позволило Фларри поймать его шею в захват одной рукой, а другой нанести несколько быстрых ударов в лицо – четыре удара за пару секунд. Затем он швырнул мужчину на пол и, прежде чем тот успел откатиться, двинул каблуком ботинка ему в промежность.

Что командир бригады сделал бы со своей жертвой дальше, я не осмеливаюсь даже представить. Но управляющий оттащил его прочь от извивающегося, стонущего тела на полу.

– Хватит, Фларри! Остановись или ты искалечишь мерзавца!

Фларри, тяжело отдуваясь, оглядел бар.

– Есть еще желающие позабавиться?

Предложение не было принято. Те, кто не нырнул за стойку бара, безмолвно замерли у дальней стены.

– Тогда ладно, Шеймус. Шагом марш!

И он прошествовал вон из пивной. Как только мы вышли на улицу, я сказал ирландцу:

– Здорово, что у вас случайно оказался револьвер.

– Револьвер? Зачем мне револьвер? Я позаимствовал железку из вашей машины.

Шеймус извлек из кармана гаечный ключ и вручил его мне, слегка покраснев.

– Мне нужно промочить горло, – заявил муж Гарриет.

– Ты не в форме, – заметил О'Донован. – Если бы этот кретин оказался покрепче, он бы тебя уложил на обе лопатки.

– В любом случае, – вставил я, – этот пьяница больше не ограбит вас на пятьдесят фунтов.

– О чем это ты? – воззрился на меня Лисон.

Я повторил свою фразу. До конца дней я не забуду взгляда, которым в ответ наградил меня Фларри; его наивного удивления, медленно превращавшегося в откровенное разочарованное презрение.

Глава 8

Три дня спустя мы с Фларри забирали Гарриет из больницы. Она, казалось, снова была здорова. Никаких санкций из-за жестокого избиения краснорожего типа, лишившего Гарри победы в скачках, для Фларри не последовало. В Ирландии, похоже, драки – дело личное. Обратиться в полицию с жалобой значило бы заработать клеймо информатора.

В день своего выздоровления Гарриет пришла ко мне в коттедж. Она хотела услышать о схватке и, когда я в красках описывал побоище, слушала со сверкающими глазами. Полагаю, нет такой женщины, которая не восхищалась бы мужчинами, ломающими из-за нее копья, но реакция Гарри показалась мне вульгарной.

– Никогда бы не подумала, что Фларри способен на такое! – завороженно произнесла она. – Никогда!

– Но ведь он же колотил тебя! – не выдержал я. – Во всяком случае, так ты сама говорила.

Моя подруга опустила глаза. После минутного молчания она спросила:

– Ты боишься? Испугался, что он и тебя может так отделать?

– У него есть на это полное право, – мрачно ответил я.

– Но ты ему нравишься, – возразила Гарриет. – Он не ревнив, надо отдать ему должное.

– Откуда ты знаешь? Неужели ты разговаривала с ним обо мне? – насторожился я.

– Муж нечасто со мной разговаривает, – пожала плечами моя любовница.

– Так я тебе и поверил! Не выкручивайся!

– Мы давно не ведем задушевных бесед, – упрямо стояла на своем Гарри.

Я понял, что мы на краю ссоры. Смешно, но мне было обидно за Фларри, и я горел желанием разнести в клочья равнодушие Гарри.

– Бога ради, неужели у тебя к нему не осталось никаких чувств? – воскликнул я раздраженно.

– Как мило! – усмехнулась женщина. – И кто бы это говорил!

– Я спрашиваю тебя, Гарриет! – вскипел я. – Можешь не вдаваться в подробности, но ведь он – твой муж!

– Не будь таким нахалом, черт тебя подери!

Она встала, чтобы уйти, но я снова толкнул ее в кресло.

– Он знает, что мы с тобой любовники, или нет? – допытывался я настойчиво. – Разве это тебя не волнует?

– Я не знаю. – Гарри раздраженно тряхнула головой. – И это меня нисколько не интересует.

Внезапно мне пришла в голову безумная догадка.

– Как ты думаешь, почему Фларри так жестоко избил того парня в пивной?

– Полагаю, он потерял кучу денег из-за этого типа, – фыркнула жена Лисона.

– И я так думал. А теперь сомневаюсь, – признался я. – Полагаю, он взбесился, узнав о наших с тобой отношениях, и отыгрался на этом бедняге.

– Что за бредовая идея! Только ты можешь измыслить подобную заумную чушь! – язвительно заявила Гарриет.

– Никакую не заумную! Дурья твоя башка! Ты говоришь, я ему симпатичен, – попытался я высказать свои соображения. – Ты для него тоже не безразлична. Поэтому Фларри сдерживается, чтобы не поколотить твоего хорошенького мальчика. И разряжается на ком-нибудь другом.

– Чепуха!

– Как по-твоему, насколько снисходителен может быть муж? – втолковывал я ей, словно ребенку. – Ты воображаешь, он покорно будет сидеть в сторонке и на все соглашаться, даже если мы с тобой сбежим вместе?

Последняя фраза была ошибкой. Выражение лица Гарри переменилось.

– А что, ты сбежал бы со мной? – спросила она серьезно. – Это было бы романтично. Мы могли бы…

– О, Гарриет! Очнись от своих фантазий, они годятся только для дешевых женских журналов! Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться на тебе!

И, произнося вслух эти слова, я понял, что говорю правду.

– А почему? – обиженно надула губы моя девушка. – Ты больше меня не любишь?

– Дело не в моей любви, – неловко отвечал я. – Я тебе наскучу даже скорее, чем наскучил Фларри. Мы… мы не подходим друг другу.

– Ты уже устал от меня? – грустно спросила моя подруга.

– Брак – это не одна постель! – Моя фраза прозвучала чересчур напыщенно.

– Хочешь сказать, твои интеллектуальные друзья станут меня презирать?

– Да черт с ними, с моим интеллектуальными друзьями! – взорвался я. – Через год нам не о чем будет говорить. Какие у нас с тобой общие интересы? Ты не способна рассказать даже о Фларри!

Последовало продолжительное молчание. Наконец Гарриет сказала:

– Значит, ты меня больше не хочешь.

– Неправда, любовь моя. Как я могу не желать тебя!

– Тогда иди ко мне…

Итак, она снова торжествовала победу. Мое тело все еще было ей покорно. «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать». Впоследствии я бунтовал, пытаясь покончить со своим рабством и с ощущением, что я опускаюсь до уровня Гарриет (в это время мы барахтались на полу коттеджа, совокупляясь, словно дикие звери). Но мой бунт усмирялся нежностью, все еще захлестывающей меня в моменты нашей близости. Каждый раз, когда мы, обессиленные, лежали рядом, Гарри из объекта моей плотской чувственности превращалась в единственную на свете женщину, уязвимую, непостижимую, ставшую моей дорогой сообщницей. Сообщницей тем более притягательной, что я никогда не доверял ей полностью.

Несколько дней спустя мы с четой Лисонов повстречались в баре «Колони». Я случайно упомянул, что на следующий день еду в Эннис. Гарриет, казавшаяся озабоченной, вскоре попросила меня отвезти ее домой, заявив Фларри, что у нее разболелась голова. Мы оставили его напиваться в одиночестве.

На полпути к усадьбе Лисонов Гарриет потребовала остановить машину. Я решил, что мы займемся любовью на заднем сиденье, – прежде мы часто так развлекались. Но она спросила:

– Ты купишь мне кое-что в Эннисе, дорогой?

– Обязательно. А что ты хочешь? Золотое ожерелье? – улыбнулся я.

– Мне нужен хинин, – серьезно произнесла женщина.

– Хинин? – переспросил я ошеломленно.

– Да. Порошок хинина.

– Но зачем? – допытывался я.

– Я не хочу покупать его тут, – пожала плечами моя подруга.

– А зачем тебе понадобился порошок хинина, любовь моя? – не унимался я.

– Если тебе любопытно, у меня будет ребенок, – бесстрастно объяснила она.

Моей первой недостойной реакцией была мысль: «пошлый трюк». Потом мне стало стыдно. Меня переполняли раскаяние и тревога.

– Ты уверена? – глупо спросил я. – И как долго у тебя не было…

– Два месяца.

– Ты должна была мне раньше сказать, дорогая. Мы с ума сошли, что не предохранялись, – говорил я взволнованно.

– Незачем переживать, когда все уже случилось, – возразила она добродушно. – Но с меня достаточно и одного Доминика.

Неужели моя возлюбленная лгала? Неожиданно мне стало это безразлично. На меня нахлынул поток нежности, я почувствовал иррациональную потребность опекать ее.

– А это не опасно? – забеспокоился я.

– Раньше у меня получалось, – равнодушно ответила Гарри.

– Порошок хинина?

– Да.

– И с чьим же ребенком? – недоверчиво выяснял я. – Ты говорила, что Фларри…

– Не твое дело! – фыркнула женщина раздраженно. – Просто достань мне его. Я думала, что, свалившись с лошади, я избавилась от ребенка.

– А если на этот раз средство не поможет? – настаивал я.

– Придется соврать, что ребенок от Фларри. Чудо. Как у той девицы, как бишь ее, из Библии.

От мысли о подобной подлости у меня перехватило дыхание. Сделать Фларри отцом моего предполагаемого ребенка! И одновременно я почувствовал постыдное облегчение.

– Ты не можешь этого сделать! – воскликнул я в растерянных чувствах.

– Уже сделала, – отстраненно произнесла она.

– Что ты «уже сделала»?

– Тебе что, повторить по буквам? Я заставила Фларри поверить, что он мог зачать ребенка. Месяц тому назад, – скучным голосом объяснила моя подруга.

– Но я думал…

– Он пока еще способен. Пока.

Все эти откровения привели меня в смятение. Мое представление о Гарриет снова изменилось. Если она всерьез настроилась сбежать со мной, она должна была бы воспользоваться своей беременностью, как рычагом, а не пудрить мозги Фларри.

– Ну, молодец, ты уже обо всем позаботилась, – грубо заметил я. – Могла бы признаться мне раньше.

– И ты бы наверняка сбежал. Без меня, – ехидно заявила моя любовница. – Разве нет? Я дала бы тебе прекрасный повод для отступления.

– Я все равно скоро возвращаюсь домой, – возразил я, уязвленный обвинительными нотками в ее голосе.

– Ладно, хватит. В любом случае нам с тобой осталась всего пара месяцев.

Гарриет произнесла эти слова так грустно, так искренне, что я едва не расплакался. Потом ее настроение снова переменилось.

– Интересно, сможешь ли ты это сказать, даже если так не думаешь?

– Сказать что, дорогая?

– Разве тебе не хочется иметь от меня ребенка? – невинно улыбнулась моя возлюбленная.

«Опять она за старое, – подумал я, – однажды получив отказ, эта женщина любыми путями старается добиться своего».

– Я… Я никогда не думал об этом, – пробормотал я вслух.

Ее лицо, такое загадочное в темноте, обернулось ко мне.

– Ложись в кровать и подумай об этом. Давай! Поехали! Или Фларри скоро заявится на своем мотоцикле. – Ее голос сорвался в рыдания. – Боже мой, и зачем только я в тебя влюбилась…

Я купил Гарриет необходимое снадобье. Два дня спустя Фларри прислал с Шеймусом записку: Гарри плохо, и она просит меня прийти подбодрить ее. Я отложил свою книгу, сюжет которой в последние недели развивался все медленнее, а теперь совсем застопорился: герои казались мне тусклыми и нереальными, как языки пламени в камине при ярком солнечном свете.

Муж провел меня наверх в ее спальню. Гарри лежала на большой кровати, бледная без обычного макияжа, похожая на больного ребенка.

– Что случилось? – спросил я.

– Просто расстройство желудка, – ответила она, широко улыбнувшись мне.

– Глупышка не хочет обращаться к врачу, – объяснил Фларри. – Потрогай ее кожу, какая она горячая!

Я приложил тыльную сторону ладони к ее щеке. Она горела.

– У меня голова гудит, – пожаловалась Гарриет.

– Ладно, Доминик, оставайся и убеди ее позвать доктора, – похлопал меня по плечу хозяин дома. – Она так чертовски упряма, что даже не сказала мне о своем недомогании.

Когда он оставил нас одних, я прошептал:

– Сработало?

– Еще нет. Я трижды принимала допустимую дозу, – заявила женщина, беспечно улыбаясь. – Фларри здорово перепугался. Думает, я умираю.

– Он знает?

– Не будь таким придурком! – фыркнула она в ответ. – Он бы убил меня при мысли, что я избавляюсь от ребенка, которого муж считает своим. Не стоит мрачнеть, милый, меня надо развлекать.

Я описал Гарриет сон, приснившийся вчера. Я был мухой, попавшей в паутину. Меня окружал безжалостный кордон пауков с лицами моих знакомых – Фларри, Шеймуса, Бреснихана, Кевина, Майры. Насекомые стали приближаться ко мне. Я силился высвободиться, но мои попытки напоминали бег по зыбучим пескам. Внезапно я стал самим собой и оказался на памятном песчаном берегу, а ко мне подбирались морские волны.

– И тут появилась я и спасла тебя? – засмеялась моя любовница.

– Тут я проснулся.

– А меня разве не было в твоем сне? – спросила Гарри обиженным голосом.

– Ты не можешь быть везде, любимая, – улыбнулся я.

Гарриет погладила меня по руке.

– Можешь меня поцеловать. Я не заразная.

Это был невинный поцелуй, словно целуешь ребенка на ночь.

– Я волнуюсь за тебя, – заботливо проговорил я. – Ты уверена, что такая большая доза не опасна?

– В прошлый раз я выжила, – «успокоила» она меня. – Разве тебе неинтересно, из-за кого я страдала тогда?

– Можешь поделиться со мной, если хочешь. Это был не Фларри? – заинтересовался я.

– Кевин, – просто ответила моя подруга.

– Боже правый!

Я подумал, что Гарриет чересчур легкомысленна. Или она хочет заставить меня ревновать?

– Да, я его соблазнила. Как соблазнила тебя, – радостно сообщила она. – Только за братцем Фларри мне не пришлось бегать столько времени. Не хмурься, дорогой, с твоим появлением я дала ему отставку.

– А после? – Черт меня дернул спросить об этом.

– Я сумею его вернуть, когда ты уедешь домой, – заявила Гарриет со своей надменной чувственностью.

– Я тоже так думаю, – уныло согласился я.

– Ты не ревнуешь? – чуть-чуть насмешливо проговорила моя девушка.

– Ревную? Ревнует наверняка он, – буркнул я в ответ.

– Да, он же ничего о нас не знает!

– А мне кажется, что в Шарлоттестауне о нашей связи знает каждая собака. Или в лучшем случае подозревает. А ревность взрастает не только на фактах, но и на подозрениях, – заключил я.

– Ну разве ты не великолепен!..

Но порошок хинина не сработал. Гарриет, похоже, не слишком расстроилась: ее страсть не ослабела. Стоял август, и затяжные дожди вынудили нас прекратить любовные свидания на природе. Гарри незаметно проникала ко мне в коттедж, лисицей прокрадываясь по лугу. Каждый раз я давал себе зарок: «Это будет ее последний визит». Однако я кривил душой. Я знал, что уеду в конце месяца, и не стремился разрывать нашу связь до того времени.

Горы продолжали скрывать свои вершины под шалью тумана. Я чувствовал приступы клаустрофобии в своем маленьком домике, окруженном пустынными землями.

Сюжет моей книги не продвигался, и я даже однажды поехал в Голуэй за каким-нибудь чтивом, истощив скудные запасы местных книжных магазинов. Я также однажды взял книги у Майры Лисон, которая радушно встретила меня, но казалась озабоченной.

– Старший полицейский офицер Конканнон был у нас, – бросила она, – и задавал иезуитские вопросы.

Я неосознанно искал предлог для поездки в Шарлоттестаун (например, что-нибудь купить или поболтать с Шейном в гараже), просто чтобы встретиться с другими людьми. Возможно, я не создан для уединенной жизни. К тому же я стал заглядывать в бар «Колони» в такое время, когда Фларри и Гарри там не бывали. Хаггерти стал держаться со мной то ли отстраненнее, то ли почтительнее. Похоже, я стал объектом его пристального внимания.

Визиты Гарриет в мое жилище лишь ненадолго разгоняли тоску, потому что после занятий любовью говорить нам было не о чем. Меня утомляла ее болтовня о пустяках, грубость ее чувств, и оттого я все сильнее ощущал себя предателем. Я пытался скрывать свои эмоции, но все реже и реже стремился к Гарриет всей душой, а не только телом. Прежнее очарование ушло, и я остался, духовно опустошенный, во власти стыда. Но я сознавал свою ответственность за Гарри и не мог закалить свое сердце против ее бурной страстности.

Я пребывал в дурном расположении духа, считая, как школьник, дни до отъезда домой и почти желая, чтобы хоть что-нибудь случилось. Пусть даже это будет новое мелодраматическое нападение на меня, способное разорвать монотонность существования и снова вдохнуть в меня жизнь. Однажды вечером я услышал стук в дверь. Сердце у меня упало, но я заставил себя подойти к окну. Моя масляная лампа давала достаточно света, чтобы разглядеть фигуру отца Бреснихана. Я отпер дверь и впустил его в дом.

– Погода проясняется, – вежливо заметил он. – Завтра будет хороший денек.

Я усадил святого отца со стаканом виски в кресло, предчувствуя, что мне предстоит суровое испытание.

– Вы скоро уезжаете домой, Доминик? – поинтересовался священник.

– Полагаю, в конце месяца.

Отец Бреснихан расспросил меня о моей матери, о жизни в Лондоне, о моем новом романе.

– Роман беспомощно застрял на месте, – честно ответил я. – Сомневаюсь, смогу ли я что-нибудь написать здесь… Я хочу сказать, в Ирландии.

Мой собеседник смотрел мне в глаза умным, всепонимающим взглядом.

– Драма ваших героев бледнеет перед драматическими событиями вашей жизни?

– Я бы сказал, что вы правы, – подтвердил я.

Святой отец о чем-то размышлял несколько минут.

– Простите меня за несдержанность в тот день в Шарлоттестауне, – вежливо извинился он. – В конце концов, вы ведь не нашего вероисповедания.

– Думаю, вы имели полное право меня отчитывать, – признался я.

– Очень мило с вашей стороны так думать. Я надеюсь, вы не обидетесь на пару вопросов, которые могут показаться неуместными, – осторожно произнес священник.

– Спрашивайте! – согласился я.

– Вы не планируете… Люди, с которыми вы общаетесь, дружеские отношения, возникшие у вас здесь… не послужит ли все это материалом для вашего романа?

– Определенно нет, святой отец! – облегченно пообещал я. – Конечно, пережитый опыт отразится на моем творчестве. Но факты непременно будут подвергаться значительным изменениям. Я могу поклясться, что никогда не желал оклеветать вас или обмануть ваше доверие…

– Вы меня неправильно поняли, – прервал меня отец Бреснихан. Легкая морщинка пересекла его чело. – Скажу прямо. Я не могу представить ничего столь… столь пугающего, как мысль воспользоваться молодой женщиной ради материала для…

– И я тоже, – возмущенно ответил я. – Я не принадлежу к подобным экспериментаторам!

Когда отец Бреснихан закурил новую сигарету, его руки дрожали.

– Слава богу, я тоже не хотел бы о вас так думать!

– А второй вопрос, который вы уже задавали мне раньше, не живу ли я в грехе с Гарриет Лисон? – догадался я.

Священник взглянул на меня в упор.

– Так это правда?

Почему я решил больше не лгать ему, не знаю. Я устал от тайн. К тому же церковник был неплохим человеком.

– Да, святой отец, – коротко ответил я.

Он глубоко вздохнул. Красивый голос священника звучал почти просительно, когда он заговорил:

– О, Доминик! Вы ведаете, что творите? Неужели вы не понимаете, какой смертельной опасности подвергается ее душа?

– Святой отец, а вы не задумывались, что любовь между мужчиной и женщиной прекрасна? – возразил я скорее по привычке.

– Любовь? И вы называете животную похоть любовью? – Мой собеседник с трудом держал себя в руках. – Вы возьмете ее с собой в Англию и разрушите жизнь ее мужа? У него больше ничего не осталось, вы же знаете!

– Не возьму. Мы распрощаемся в конце месяца, – искренне произнес я.

– Понятно. – Отец Бреснихан еще раз пристально посмотрел на меня. – Тогда почему вы откладываете расставание? Потому что вам так удобнее?

– Не грубите мне! – воскликнул я раздраженно.

– А разве вы этого не заслужили? Послушайте меня, Доминик. С каждой встречей, когда вы с миссис Лисон… – рот церковника скривился от отвращения, – вы лишний раз терзаете себя, а ваша постыдная привязанность становится сильнее. Вы можете не верить в существование смертного греха. Но вы наносите себе непоправимый вред. Вы, как и я, прекрасно отдаете себе отчет, что у вас с миссис Лисон не может быть ничего общего. Использовать ее лишь для плотского удовольствия цинично, а цинизм приводит к разочарованию и неосознанному презрению ко всему женскому роду. Сблизившись с женщиной из одного лишь плотского желания, вы помимо воли губите свой будущий брак: от всего сердца вы пожелаете жениться на своей избраннице, но ваше сердце будет осквернено. – Священник вздохнул. – Я знаю, вы прискорбно поддались искушению. Если бы ваш отец был жив, я уверен, он посоветовал бы держаться подальше от соблазна и больше не поддаваться ему в оставшиеся дни.

Я был зачарован силой слов святого отца, показавшихся мне, однако, неточными и чересчур упрощающими ситуацию. Я едва не проговорился ему о ребенке (но действительно ли родится ребенок? И от меня ли он?). Сейчас я преклонялся перед отцом Бресниханом.

Тот ласково улыбнулся:

– Вы немного трусите перед серьезным решением, Доминик, как и все мы. Вы обязаны объяснить миссис Лисон при следующей встрече, что вы должны немедленно расстаться. Будьте безжалостны, и не только к ее мольбам, но и к своей гордости самца.

Я хотел было возразить ему, но святой отец быстро продолжил:

– И я тоже вынужден бороться с собственной трусостью. Я непростительно долго откладывал разговор с Фларри Лисоном. Завтра же вечером пойду к нему и предупрежу, чтобы он был с женой построже.

– Но… – беспомощно пробормотал я.

– Он знает о ее отношениях с вами?

– Святой отец, я в этом не уверен. Конечно, мы с Гарри не скрываем нашей дружбы. Фларри никогда не намекал мне, что подозревает нас в чем-то большем, – поразмыслив, сообщил я.

– Понятно.

Аскетичное лицо святого отца выглядело бесстрастным в свете лампы.

– Либо муж покрывает ее грехи, либо он гораздо глупее, чем я думал, – заключил священник. – Все будет в порядке, Доминик. Я не раскрою вашей тайны. Я просто заявлю мистеру Лисону, что его жена позорит мой приход и я не могу мириться с этим больше.

Прежние нотки самоуверенности вернулись в его голос.

– Вы здорово рискуете, святой отец! – улыбнулся я.

– Фларри – жестокий человек, вернее, когда-то был таким. Но я надеюсь, у него не поднимется рука на священника. А вы какого о нем мнения? – заинтересовался отец Бреснихан.

– Он мне симпатичен, хотя ведет совершенно бесцельное существование. Наверное, я смотрю на него немного снисходительно. Флоренс дружелюбен и гостеприимен, но он – человек не моего круга, – косноязычно делился я своими впечатлениями.

– Как и его жена, – подвел итог святой отец. – Считать его пустым человеком, не заслуживающим такой очаровательной жены, не уважающим ее, не уделяющим ей достаточного внимания, – разве это не успокоительно для вашей совести?

– Боюсь, что это правда, – согласился я подавленно.

– Доминик, вы никогда не пытались представить себя на его месте? – Взволнованный голос церковника зазвучал приглушенно и искренне. – Солдат, не понимающий, что его война закончилась. Человек, пьющий, чтобы забыть о ней. Мужчина, у которого ничего не осталось, кроме заложенного поместья и гулящей жены? Разве у вас нет жалости к нему?

Я был невыразимо тронут речью отца Бреснихана. И еще долго после его ухода эти слова звучали у меня в ушах.

На следующее утро лето вернулось во всей красе. Я встретил Гарриет в полдень, упражняющейся в верховой езде, и сказал, что хочу побеседовать с ней.

– Приходи на наше место у реки, – тут же согласилась она. – В десять. Отец Бреснихан сообщил по телефону, что в это время придет к Фларри. Я потихоньку выскользну из дома.

Женщина вонзила шпоры в бока коню и ускакала, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Мое следующее испытание оказалось гораздо труднее, чем я думал.

Когда я явился в тот вечер на поросшую травой лужайку недалеко от жилища Лисонов, Гарриет уже ждала меня. Она неподвижно сидела под деревом в одной ночной рубашке, и вскоре я понял, что моя подруга довольно сильно пьяна. Речка бурлила после августовских ливней, но вечер стоял теплый.

– Гарриет, я должен поговорить с тобой! – начал я неловко.

– Сначала люби меня. – Женщина обняла меня. – Я хочу тебя.

– Нет.

– Сделай то, что я тебе сказала, дорогой.

Она скинула ночную рубашку и снова потянулась ко мне.

– Нет, Гарриет, – резко заявил я. – Мы должны это прекратить.

– Но почему? – встряхнула она растрепанной гривой волос.

– Это нечестно по отношению к Фларри.

Моя возлюбленная села, ее тело светилось в наступающей темноте.

– Что это на тебя нашло, Доминик? – требовательно спросила она. – Муж не возражает.

– Откуда ты знаешь? – произнес я недоверчиво.

– С чего ты вдруг понес эту чушь о Фларри? Ты больше меня не хочешь? – обиженно проговорила Гарри.

Не упоминая священника, я попытался объяснить, почему мы должны прекратить нашу связь. Это было бесполезно.

– Если ты вдруг стал таким богобоязненным, можешь увезти меня, а потом жениться, – беспечно заявила она. – Я готова пойти с тобой хоть на край света.

– Мы уже спорили об этом, любимая, – мягко возразил я. – Ты же знаешь, мы не созданы друг для друга. Через несколько месяцев я тебе надоем.

– А по-моему, надоем тебе я, – фыркнула в ответ моя подруга. – Почему ты не можешь честно сказать, что устал от меня?

– Дело вовсе не в этом.

Ночной ветерок донес до меня тревожащий запах ее кожи. Последовало продолжительное молчание.

– Итак, ты собираешься сбежать и бросить меня одну с твоим ребенком, – кинулась в атаку женщина. – Должна сказать, это безумно храбрый поступок!

– Откуда мне знать, что ребенок мой? – вспылил я, уязвленный презрением в ее голосе, и продолжил: – Откуда мне знать, захочешь ли ты вообще оставить его?

Гарриет резко вздохнула, словно я ее ударил. Потом она повернула свое гневное лицо ко мне.

– Боже мой! Ну и мерзавец же ты! – воскликнула она в ярости. – А чей он, как ты думаешь? Кевина? Хотя он больше похож на мужчину, чем ты!

– Мне все равно, чей это ребенок, – заявил я грубо. – Но я не собираюсь больше обманывать Фларри.

– Но ты ведь совершенно счастлив взвалить на него собственную ношу? Верно? – не унималась моя любовница.

– Неправда. Я совсем не радуюсь этому.

– Значит, ты пойдешь и выложишь все ему? Твоя жена беременна от меня, и я только что прозрел? И что меня ждет? – Ее голос сорвался в рыдания.

Я молчал.

– Кто-то тебя надоумил, – сказала она подозрительно. – Сам бы ты никогда не додумался до таких глупостей.

– Вчера вечером я переговорил с отцом Бресниханом, – отстраненно сообщил я.

– Так я и знала! Этот мерзкий святоша! Какого черта он сует свой нос куда его не просят! – Ее голос стал злобным. – Я убью его, этого лицемерного любителя чужих любовных похождений!

– Никакой он не любитель! – встал я на защиту священника. – Ему, наоборот, все это не по душе!

Мы препирались почти час. Потом Гарриет сказала:

– Давай перестанем ссориться! Лучше иди ко мне. Еще один разок. Один разок не считается.

Когда женщина опустилась на колени рядом со мной, ее соски коснулись моего лица. Она принялась расстегивать кнопки моей одежды. Тело моей возлюбленной было таким горячим, таким прекрасным. И все-таки я почувствовал смутное отвращение, которое помогло мне опомниться. Мы немного поборолись, потом я вывернулся из ее рук и убежал прочь. Позади я слышал ее сдавленные рыдания, а потом – тишина.

Но в ту ночь я не мог спать. Мой мозг в сотый раз прокручивал все, что мы наговорили друг другу, и все, что я хотел бы сказать моей Гарриет. Я плохо справился со своей задачей. Я должен был объяснить ей причины нашего расставания более ласково.

И тогда вся любовь, что некогда была между нами, нахлынула на меня снова. Это чувство не было животной страстью, в нем были привязанность и нежность. Сцены из недавнего прошлого возникли у меня перед глазами. Я бросил Гарриет в ту минуту, когда она больше всего нуждается во мне. Я – трус! Она никогда больше не вернется. Нельзя распутать любовный клубок, попросту жестоко оборвав все нити.

На восходе солнца что-то подтолкнуло меня встать и одеться. Я был опустошен своей утратой. Гарри больше никогда не вернется ко мне. Словно место наших прежних свиданий могло облегчить мои страдания, ноги сами привели меня на лужайку у реки.

И там меня ждала Гарриет! Я выбежал из рощи, мое сердце прыгало от радости, вчерашняя решимость позабылась. Ее ночная рубашка лежала в том же месте, куда она ее бросила. При свете восходящего солнца ее лежащее ничком тело отливало жемчужно-белым, а рассыпавшиеся волосы были черны, как ночь. Она, должно быть, уснула после моего бегства. Я поспешил разбудить ее и проводить домой, пока Фларри не проснулся. Она, наверное, ужасно замерзла, глупышка! Пролежать на земле голой всю ночь!

Я потряс Гарриет за плечо и нежно заговорил с ней. Плечо и вправду было ледяным. Я в отчаянии перевернул тело. Грудь и живот спереди были искромсаны ножевыми ранами, похожими на маленькие черные губы, и кровь, сочившаяся из них, тоже казалась черной в солнечном свете.

Человек оправляется от шока быстрее, чем принято думать. Около минуты я стоял, пялясь на изуродованный труп и ничего не чувствуя. Потом я приказал себе: «Не дотрагивайся до убитой, оставь это полиции». Прекрасно, я только один раз прикоснулся к плечу, переворачивая ее. На моей одежде не осталось следов крови. Хотя почему «убитой»? Возможно, мое предательство заставило Гарриет совершить самоубийство? Смехотворно! При ней в ту ночь не могло быть никакого ножа. И разве смогла бы она нанести себе столько ножевых ударов? Поблизости ножа тоже не оказалось. Я проверил это, обыскав густую траву, тревожась, не оставил ли я случайно следов своего присутствия здесь.

Моим первым порывом было броситься в усадьбу Лисонов за помощью. Но теперь я понимал, что не смогу взглянуть Фларри в глаза, не осмелюсь признаться, зачем пришел сюда на рассвете. Да и кто мне поверит? Обнаружится, что Гарриет была беременна, откроется, что я был ее любовником. Трусливые любовники (банальная история!) иногда убивают женщин, которые зачали от них детей. Полиция не станет вдаваться в подробности.

Я наклонился и коснулся холодной щеки Гарриет. Ее глаза уставились на меня невидящим взглядом. Я развернулся и устремился прочь мимо деревьев, крадучись, словно и впрямь был убийцей.

Глава 9

Спотыкаясь, я добрался до коттеджа, вскипятил себе чаю и сварил яйцо. Весь день я провел словно в тумане, общаясь с Бриджит, когда та явилась. Моя рана начала болеть. Я в ответе за смерть Гарриет! Если бы я не оставил ее прошлой ночью, этого ужаса никогда бы не произошло. Может, на нее напал какой-то бродяга? Увидел обнаженную женщину у реки, изнасиловал и убил? Или, возможно, это работа Фларри, разъяренного разговором с отцом Бресниханом? Обезумев, он напал на жену, как маньяк, ведь священник подтвердил его подозрения.

Но тут меня поразила жуткая мысль. Я тоже был перевозбужден прошлой ночью. А что, если у меня раздвоение личности? А что, если я, сам того не помня, вернулся к реке и зарезал женщину, ставшую обузой? Я забрался в спальню и в отчаянии осмотрел всю одежду. Никаких следов крови. Я разделся: мое коварное второе «я» могло убить ее голым. Ни бурых пятен на коже, ни следов борьбы. Но после содеянного я мог искупаться в реке и смыть их.

Страх, что внутри меня гнездится маньяк, лишил меня последнего мужества. Я бросился на кровать, рыдая и бормоча:

– Гарриет! Дорогая, скажи мне, что я не делал этого! Прости меня, любимая! Прости за то, что оставил тебя!

И тут поверх изгороди из фуксии я увидел две машины, несущиеся к особняку Лисонов. Это наверняка полиция. На такой скорости они запросто свернут себе шеи.

Я попытался овладеть собой в преддверии следующего испытания. Я должен рассказать им правду обо всем, за исключением моего свидания с женой Фларри прошлой ночью. В нем я сознаться не осмелюсь – это все равно что сунуть голову в петлю.

Нож – вот улика! Я спустился вниз и лихорадочно осмотрел кухонные тесаки в ящике. Их лезвия блестели, чистым был и перочинный нож, лежавший на письменном столе. Значит, порядок. Но если я шизофреник, я вымыл бы клинок или выбросил оружие в реку, а теперь ничего бы не помнил об этом.

Шизофреник или параноик? А что, если убийство Гарриет было последним звеном в цепи покушений, направленных против меня? Недавняя попытка утопить меня в зыбучих песках сорвалась. Место наших любовных свиданий с Гарриет можно было выследить. И после неудачи на побережье некто убил ее, зная, что подозрение падет на меня. Очень тонкий способ от меня отделаться!

Я был удручен тем, что беспокоился лишь о своей безопасности, когда Гарриет лежала холодная у реки. Впрочем, нет, ее давным-давно нашли, иначе зачем бы приехала полиция?

Я сидел за письменным столом, когда прибыл Конканнон вместе с шарлоттестаунским сержантом. Вежливый тон офицера словно воздвиг между нами непроницаемый барьер.

– Доброе утро, мистер Эйр. Можно нам войти? Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов, – произнес детектив.

– Пожалуйста.

«Не говори больше, чем нужно. Не изливай своих чувств. Будь естественным».

– Не расскажите ли вы о своих передвижениях вчера? – продолжал полицейский. – Скажем, от шести вечера до шести утра.

В его речи снова прозвучала вопросительная интонация.

– Сначала я ужинал в «Колони», – коротко информировал я. – Потом поехал сюда. После этого никуда уже не передвигался, разве что в спальню.

Сержант старательно записывал.

– И в котором часу вы легли? – прозвучал следующий вопрос.

– Около половины одиннадцатого.

– У вас не было гостей вечером? Вы находились здесь в одиночестве? – осторожно выяснял офицер полиции.

«Время проявить некоторое любопытство».

– Да. А что? Кто-нибудь рыскал поблизости? – встревоженно спросил я. – Я думал, все несчастья давно позади.

В затемненной маленькой комнатке глаза Конканнона под копной светлых волос отливали темно-синим. Каждый раз, отрываясь от созерцания стола, я ловил его испытующий взгляд.

– А у вас не было свидания с миссис Лисон вчера ночью? – с преувеличенной бесстрастностью осведомился детектив.

– Нет. Вчера ночью не было. (Умно.) А что? Она настаивает, что была у меня? (Возможно, не слишком умно.)

– Вы признаете, что она ваша любовница? – чуть заметно удивился офицер.

– Да. Была моей любовницей, – безразлично ответил я.

Глаза Конканнона сверкнули.

– Почему вы сказали «была»? – вкрадчиво спросил он.

– Потому что я порвал с ней.

– И когда это случилось, мистер Эйр?

– Вчера утром, – ответил я с легким раздражением.

– Она приходила к вам сюда? – уточнил полицейский.

– Нет. Наш разговор произошел в усадьбе. Гарри тренировалась в верховой езде. Я сказал, что должен побеседовать с ней. – Я старался как можно меньше отступать от реальных событий. – Я понял, что нас больше ничего не связывает. Она ускакала от меня, оставив одного.

– И что заставило вас это понять, мистер Эйр?

– Общение с отцом Бресниханом. Мы с ним о многом переговорили позавчера, – коротко сообщил я.

– Неужели? Ясно. Вы встретили миссис Лисон на прогулке. Вы сказали, что хотите порвать с ней? – осведомился детектив.

– Нет. Я заявил, что должен с ней серьезно поговорить. О разрыве я только думал, – объяснил я. – Но она наверняка догадалась о моих намерениях. Я убеждал ее несколько раз, что мы с ней не созданы для постоянной… для брака.

– Понимаю. И когда вы намеревались поставить ее в известность о вашем решении?

– Вообще-то я немного побаиваюсь. (Осторожно.) Она не натворила каких-нибудь глупостей?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? – подозрительно произнес офицер.

(Нетерпение тут обосновано.)

– Ну бога ради, мистер Конканнон! Вряд ли вы стали выяснять подробности нашего с Гарри романа, если бы в доме Лисонов все было спокойно.

Мой собеседник явно был сбит с толку. (Теперь не переусердствовать!) Последовала пауза.

– Вам не казалось, что миссис Лисон была способна на самоубийство? – вкрадчивым голосом заявил он. – Она никогда не угрожала вам…

– О господи! Нет! Кто угодно, только не она! Вы сказали: «была способна»? – Мой голос сорвался в непритворном отчаянии. – Лучше расскажите мне все, ладно?

Конканнон пронзил меня взглядом.

– Сегодня ранним утром Гарриет Лисон была найдена мертвой.

Это, должно быть, самый трудный момент для убийцы. Какое из наигранных переживаний – шок, удивление, недоверие, ужас – может достоверно прозвучать для натренированного полицейского слуха? Но слова «Гарриет» и «мертва» воскресили в моей душе образ живой Гарри, и я словно впервые осознал ее смерть. Поэтому мой ответ прозвучал искренне:

– О нет!

Конканнон и сержант молча пялились на меня. Чуть зарубцевавшаяся рана снова открылась, и я зарыдал. Через некоторое время мне удалось справиться со своим горем.

– Но она не могла себя убить! – воскликнул я. – Это невероятно!

– Она и не убивала. Ей нанесли несколько ножевых ударов в грудь и живот, – невыразительным тоном пояснил Конканнон. – Ее труп обнаружили у реки. Удивительно, но под ней было много высохшей крови, хотя женщина лежала на спине, когда ее нашел О'Донован. Он утверждает, что не переворачивал тело.

– На траве? Не на лужайке, примыкающей к усадьбе Лисонов? – взволнованно спросил я. – В сотне ярдов от дома?

– Именно там.

– Мы… мы часто ходили туда, – вздохнул я, поддавшись наплыву воспоминаний.

– По ночам? – поинтересовался полицейский. – Вы не назначали там свидания вчера вечером?

Я покачал головой.

– Вы договорились о встрече, а потом решили не ходить? – настаивал детектив.

– Ничего подобного! – возразил я.

– Тогда что она там делала раздетая? Ночная рубашка лежала рядом с ней, – внезапно перешел в наступление Конканнон.

Я пожал плечами. Уши шарлоттестаунского сержанта постепенно приобретали свекольный оттенок.

– Неужели она разделась не для вас? – продолжал офицер полиции. – …Ведь не для собственного же мужа?

– Надеюсь, что Фларри здесь ни при чем. Она как-то обмолвилась о еще одном своем любовнике, – заметил я осторожно.

– И кто он такой? – недоверчиво спросил детектив.

– Она заявила, что Кевин Лисон.

– Прости господи! – вырвалось у сержанта. – Прошу прощения, сэр.

– Но я не уверен, возможно, она просто хотела вызвать мою ревность, – добавил я. – Скажите, она сильно страдала?

– Удар, убивший ее, пришелся прямо в сердце, – сухо информировал меня Конканнон. – Но были и другие, нанесенные раньше, судя по кровотечению. Конечно, произведут вскрытие.

(И тогда они узнают о ее беременности. Последний гвоздь в крышку моего гроба. А может, и нет?) Конканнон продолжил допрос, спокойно и безжалостно, откровенно пытаясь поймать меня в ловушку противоречий или просто вывести из себя. После часа дотошных расспросов он расслабился:

– Я в любую минуту ожидаю появления своих людей. Вы не будете возражать, если они проведут обыск коттеджа, мистер Эйр?

– Нисколько. – Я пожал плечами. – Я начинаю привыкать к обыскам.

Старший офицер одарил меня улыбкой ледяной вежливости.

– И вы не должны никуда отлучаться из этих мест до конца расследования.

– Хорошо. Я надеюсь, что ваше дознание не затянется настолько, как расследование покушения на меня.

Бычье лицо сержанта стало кирпично-красным. Его ирландский пуританизм и так уже был оскорблен упоминаниями о сексе и обнаженных женщинах.

– Вы позволите мне проучить его, сэр? – предложил он Конканнону.

– Не позволю! – отрезал детектив.

Прибывшие из Голуэя двое в штатском явно работали с особой тщательностью. Под надзором Конканнона они осмотрели каждый предмет моей одежды, заглянули в каждую дыру и обшарили каждый укромный уголок. Позднее я заметил, что они обыскивали даже маленький садик, разбросав весь мусор, и залезли в мою машину.

– Ну? – осведомился я у Конканнона, когда они закончили.

– Результаты отрицательные, мистер Эйр, – спокойно ответил офицер. – Надеюсь, и в дальнейшем они окажутся таковыми по отношению к вам. Вы больше ничего не желаете мне сообщить?

– Мне нечего вам сообщить, – решительно заявил я.

Конканнон странно посмотрел на меня.

– Знаете, если бы миссис Лисон поджидала вас прошлой ночью, это разъяснило бы множество загадок, – произнес он доверительно. – А у нее не было привычки разгуливать в одной рубашке по ночам?

– Только на свиданиях, насколько мне известно.

– Вы считали Гарриет неразборчивой женщиной? – внезапно спросил полицейский.

– Опытной, определенно. Но неразборчивой? О господи! Да оставьте вы меня в покое! – вырвалось у меня.

У двери Конканнон обернулся.

– Фларри Лисон в ужасном состоянии, мистер Эйр.

Он вперил в меня суровый взгляд, словно ангел Судного дня, а потом направился к своей машине…

Только следующим вечером Фларри послал за мной. Я нашел его сидящим на кухне в компании Шеймуса. Он выглядел обуглившейся развалиной, всеми покинутой, а его лицо казалось еще более землистым, чем обычно.

– Это ужасно, Фларри! Не знаю, как… – сочувственно начал я.

Его лишенные блеска глаза воззрились на меня.

– Все в порядке, Шеймус!

Ирландец наградил меня непроницаемым взглядом и вышел из комнаты.

– Возьми себе стакан, – заплетающимся языком произнес хозяин. – И лучше налей мне сам, у меня руки трясутся.

Я сделал, как он мне велел.

– Поверить не могу! – бормотал Фларри. – До сих пор не могу поверить!

Глаза у него косили от обильных возлияний.

– Ее будут хоронить в пятницу, – невнятно продолжил он. – Ты составишь мне компанию?

– Конечно, – заверил я.

– Ты был ей другом. Ты для нее много значил. – Он поднял дрожащую руку. – Запомни, я тебя ни о чем не спрашиваю. Я не хочу знать ничего больше. Ты понял?

Я тупо кивнул.

– Может, она и была гулящей девкой. Но это мое дело. И мне не нужны всякие твердолобые святоши, разглагольствующие, что я должен следить за ней. Я любил эту женщину, Доминик. Любил, понимаешь? Она могла лечь в постель хоть с моим собственным братом, если это делало ее счастливой! Если в ее глазах зажигался огонь. Мы понимали друг друга. Конечно, я сознавал, что эта забытая богом дыра не может дать ей желаемого. Но я старался как мог. Она – единственное, что у меня оставалось.

Это были его слова. Я никогда их не забуду. На бумаге они выглядят слишком сентиментальными. Но они наполнили меня глубоким раскаянием. Как мне могло прийти в голову, что Фларри избил пьяного парня в кабаке из-за проигранных денег? Мне следовало бы понять его чувства, увидев, как он бросился под копыта лошадей и баюкал Гарриет на руках. Теперь он преподал мне урок настоящей любви. Этот едва волочивший ноги деревенский алкоголик любил Гарри с таким самоотречением, что я устыдился.

Так думал я, смущенный достоинством, звучащим в речи Фларри, убежденный ею. Я хотел было выпалить признание здесь и сейчас. Но как я посмею взваливать лишнюю тяжесть на его плечи, усугубляя его горе своими угрызениями совести?

– Я только что выслушал Конканнона, – бесцветным голосом проговорил Лисон. – Гарри была беременна.

Я испуганно уставился на него.

– Она сказала мне месяц назад, намекнула, что в положении. А я ей не поверил. Я… понимаешь, мы столько времени вместе. Я не ожидал, что способен зачать ребенка, – еле слышно сказал он и уставился в стакан с виски. – Я рассмеялся ей в ответ. Я насмехался!

В голове у меня все перепуталось. Значит, Гарриет уже воспользовалась своей страховкой. Она лгала мне, заявив, что всегда успеет свалить все на мужа, если худшее все-таки произойдет. Или же отцом ребенка действительно был Фларри и она шантажировала меня своей беременностью, чтобы заставить жениться на ней? Я обвел взглядом жалкую кухню. Она уже приобрела вид временного, походного жилья – места, где живут одинокие мужчины.

– Он мог бы изменить нашу жизнь, этот ребенок, – продолжал Фларри. – Я всегда хотел ребенка.

Его слезящиеся серые глаза внезапно потемнели.

– Теперь мне надо будет мстить за две жизни, – жестко произнес он.

– Мстить?

– Клянусь тебе, Доминик: кем бы ни оказался этот мерзавец, я найду его и убью! Мне безразлично, что потом со мной будет.

– Но… – беспомощно начал я.

– Зачем еще мне жить?

Молчание.

– Это наверняка кто-то из живущих поблизости, – мрачно продолжал муж Гарри. – Шеймус проверил, бродяг в ту ночь на десять миль в округе не было. В Шарлоттестауне вообще не появлялся ни один человек.

Я вспомнил месть Фларри черно-пегим и внутренне содрогнулся.

– Как я хочу хоть чем-то помочь! – сочувственно заметил я. Потом резко добавил, словно бросившись с обрыва в ледяную воду: – Конканнон подозревает меня.

– Тебя? – воскликнул Лисон. – Боже правый! Что он еще выдумает? – Фларри рассмеялся жалким подобием своего прежнего хохота. – Ты это серьезно? Думаю, да!

– По-моему, естественно, что он мог предположить… – начал я взволнованно.

– Но тебе же нравилась Гарри! – возразил мой собеседник.

– Я любил ее.

Ну наконец-то. Я почувствовал, будто у меня гора свалилась с плеч.

– Конечно любил, – подтвердил Фларри с заметной неловкостью.

Мне нужно было внести ясность.

– Я хочу сказать, что она была моей любовницей. Прости.

Фларри отвел глаза. Казалось, он снова погрузился в ступор. Я слышал, как в нескончаемой тишине тикают настенные часы. Наконец он заговорил:

– Я не хочу сейчас об этом. Разве я тебя не просил?

Но я ощущал необходимость исповеди именно сейчас. Я поведал Фларри предысторию той роковой ночи – увещевания отца Бреснихана, убедившего меня в необходимости разрыва с Гарриет, встречу с ней у реки и мое потрясение, когда я нашел ее мертвой там на следующее утро. Фларри слушал меня молча.

– Это ты убил ее? – спросил он наконец. – Говори правду!

– Я ее не убивал! – возмущенно воскликнул я.

– Клянешься?

– Клянусь! Но я в ответе за ее смерть. Если бы только я не оставил ее…

– Не думай об этом! – приказал бывший командир бригады.

– Я не осмелился рассказать Конканнону, что был у реки в ту ночь, – признался я.

– Не трусь, я не стану доносить на тебя, – пообещал мой собеседник с тенью улыбки.

Неприятная мысль мелькнула у меня в голове. А что, если Фларри сам прикончил жену? Теперь я в его власти, ему стоит лишь донести Конканнону о моем признании. Или, всего вероятнее, просто передаст меня в руки правосудия.

Это был момент истины между нами. Фларри затряс своей большой головой, похожий на раненого быка. Я не мог представить его убийцей Гарриет. Но прежний боевик был по-звериному хитер и имел кровавое прошлое.

– Отец Бреснихан может передать суть нашего разговора, – осторожно продолжил я.

– Не сомневаюсь, – пожал плечами Лисон. – Но сейчас он, по словам Шеймуса, собирается отправиться в паломничество. – Фларри посмотрел на меня невидящим взглядом. – Если бы он не трепался так долго в тот вечер, я мог бы выйти из дома и встретить Гарри до того, как… Но выпивкой и своими поучениями он меня доконал. Святой отец не успел закрыть дверь, как я уже храпел. И проспал до половины шестого утра, когда Шеймус начал колотить в дверь. Он только что ее обнаружил.

– Он рано встает, – заметил я.

– Шеймус плохо спит со времени участия в беспорядках. Тогда он был очень молод. Иногда он просыпается и бродит по усадьбе ночами или на рассвете. Конканнон допытывался у него об этом. Обыскал всю его одежду и вещи. Будь уверен, Шеймус виноват не больше меня. Кто угодно, только не он!

В сумерках цветы фуксии и клумба с монтбрецией за окном превратились в однотонное полотно.

– Я рад, что ты не считаешь меня преступником, – решил я расставить все точки над «i». – У тебя есть право подозревать меня, Фларри.

– Но она же тебе нравилась!

От незатейливости его суждений у меня перехватило горло.

– Однако один ирландский писатель считал, что каждый человек убивает предмет своей любви.

– Ну, это все вранье? В тебе нет хребта, Доминик. Если бы ты только видел раны! – воскликнул Фларри. – Ну конечно, ты их видел. Никто не станет так кромсать тело, разве только в приступе ярости… или ревности… или неразделенной страсти… О нет! Я не интеллектуал, но в состоянии разглядеть врага у себя под носом. Уверен, у тебя не было причин ревновать. И ты не такой человек, чтобы от ярости потерять над собой контроль. Твои страсти не столь неистовы, чтобы взять над тобой верх.

Исходящие от деревенского алкоголика, никогда прежде не проявлявшего склонности к анализу человеческих характеров, эти доморощенные истины были мне неприятны. Следующее замечание хозяина дома меня шокировало:

– Скажи-ка, когда вы с Гарри почувствовали симпатию друг к другу?

Я уставился на Фларри. Это уже ни в какие ворота не лезло. Интуитивно почувствовав мое замешательство, Фларри откровенно произнес:

– Мне нужно поговорить о ней, Доминик. А с кем еще я могу вспомнить ее? Она мертва, а мы с тобой оба любили ее, так почему бы нам не воскресить ее хотя бы в мыслях? Ты сделаешь мне приятное.

Вот так началась самая странная часть вечера. Обманутый муж и трусливый любовник обменивались воспоминаниями о женщине, к которой оба были привязаны. Полагаю, сторонний наблюдатель счел бы такие разговоры болезненными, чем-то вроде умственного вуайеризма, но мне ничего подобного не приходило в голову. Мы оба уже довольно много выпили, но Фларри заявил, что сейчас не пьянеет. Я ощущал его желание обладать моей Гарриет. Вдвоем мы воссоздали ее образ так ясно, что она, казалось, сидит рядом в кресле, читая один из любимых дешевых журнальчиков. Ее присутствие было сверхъестественно реальным. Я многое узнал об их прежней жизни с того дня, когда Фларри привез жену в Ирландию. Я многое поведал о своих переживаниях, даже недавно возникшем чувстве, что мы не подходим друг другу.

Только потом мне показалось странным, что во время всех этих признаний мы не упоминаем о ребенке. Определенно у Фларри должны были зародиться какие-то подозрения о моем возможном отцовстве. Подобные мысли не давали мне покоя следующие несколько дней.

Когда я наконец встал, собираясь уйти, Фларри взял меня за руку.

– Почему бы тебе не переехать сюда и не пожить тут некоторое время? – внезапно предложил он. – Все лучше, чем если мы будем тосковать, сидя каждый в своем доме.

– Спасибо, Фларри. Но я не могу.

– Почему не можешь, черт возьми?! – раздраженно воскликнул Лисон. – Ты умный человек, и ты мне нужен. Вместе мы могли бы найти того, кто это сделал. Ты и я.

Я снова отказался. Что оказалось большой ошибкой…

На следующее утро Бриджит не появилась. Я поехал в Шарлоттестаун, был очень удивлен странным приемом. Мои пожелания доброго утра на улице недвусмысленно игнорировались. Группы детишек плевали мне вслед. В двух магазинах и на почте мое появление встретили ледяным молчанием. Почтальонша все-таки заставила себя продать мне несколько марок, но лавочники просто не обращали внимания на мои заказы. В гараже Шейн заявил, что у него закончился бензин. Я пытался увещевать его, заметив, как он только что заполнял бак другой машины. Но он повернулся ко мне спиной и ушел в гараж, набычившись и отводя взгляд. В баре «Колони» прежде почтительный Хаггерти посмотрел на меня с пренебрежением, смешанным со страхом.

– Вы больше не будете пить в этом баре, мистер Эйр. С сегодняшнего дня.

– Что это, черт возьми, значит? – вспылил я. – Закон обязывает вас…

– Это мой приказ. Убирайтесь сейчас же отсюда! – безапелляционно произнес он.

Это был настоящий бойкот. Я начал паниковать. Я прошелся до магазина Лисона, где всегда закупал провизию. Я сделал заказ, но продавец отказал мне, сославшись на инструкцию не предоставлять мне больше кредита.

– Но это же смешно! Я всегда оплачиваю свои счета в конце каждого месяца. – Я вытащил несколько банкнотов. – Если вы настаиваете на наличных, то возьмите!

Последовала пауза.

– Я посоветуюсь с менеджером.

Еще чего!

– Хорошо, я подожду, – нагло заявил я.

– Его сейчас нет, – отрезал продавец. – Что желаете, миссис Рони?

– Тогда я переговорю с мистером Лисоном!

Я вышел из магазина в ярости. Двое мальчишек на углу плюнули мне под ноги.

– Этот парень убил миссис Фларри, – громко проговорил один из них.

– Ага! Пойдите и утопитесь, мистер! Кровавый англичанин! – визгливо закричал другой.

Они бросились на дорогу и, набрав конского навоза, принялись кидать в меня. Улица была полна народу, люди пялились на меня, грозя кулаками.

Я протолкался сквозь возбужденную толпу и позвонил в дом Кевина Лисона. Потом, рывком распахнув дверь, вошел. Появилась обеспокоенная Майра.

– Я вернусь к вам через минуту. Присаживайтесь и отдыхайте.

Она отсутствовала минут пять. Я на досуге размышлял над своим затруднительным положением. Если я покину Шарлоттестаун, полиция сочтет мой поступок бегством преступника и я окажусь в тюрьме. Если же я останусь, то мне грозит голодная смерть.

И кто еще мог организовать этот бойкот, если не сам Кевин Лисон?

Глава 10

Вошла Майра, тыльной стороной ладони откинув со лба локон золотисто-каштановых волос. Она сообщила с обычной светской учтивостью, что дети на пикнике и будут очень сожалеть, что не застали меня. Я прервал ее болтовню:

– Мне в этом городе объявили бойкот, Майра!

Она удивленно уставилась на меня.

– Бойкот? Что вы имеете в виду?

Я поведал ей о моих мытарствах за последние полчаса. Мать семейства, казалось, была искренне удивлена.

– Но это ужасно! – возмутилась она. – Кевин должен положить этому конец. Боюсь, что сегодня вечером он в отъезде, но…

– Наверняка это дело рук Кевина, – произнес я спокойно.

– Боже правый, быть не может! Он не способен на такое! – воскликнула хозяйка дома.

– Он владелец «Колони», где мне отказали в выпивке. Он владелец магазина, в котором мне отказались продать продукты. Никто не осмелился бы так поступить без приказа вашего мужа, – возразил я.

– Но… Это невозможно! – потрясенно заявила женщина. – Это какая-то ошибка. Доминик, зачем ему устраивать вам бойкот?

Я чуть было не выпалил: «Потому что я отбил у него Гарриет и он в ярости. Или задумал какую-то политическую интригу и, считая меня британским шпионом, хочет выжить отсюда». Но, видя, что Майра расстроена, я не мог заставить себя произнести это.

– Похоже, народ считает меня убийцей Гарриет. Надеюсь, не Кевин убедил их в этой ерунде.

На ее лице отразился явный испуг.

– Но ради бога, зачем ему так поступать?

Я пожал плечами.

И тут неожиданно самообладание покинуло ее.

– Эта гадкая, гадкая женщина! – воскликнула она. – Знаю, мне не следует так говорить о мертвой, но мы рады, что избавились от нее. Все были счастливы до тех пор, пока не появилась она!

Майра резко встала и принялась нервно перебирать украшения на каминной полке.

– Все? Боже правый, что вам-то она сделала плохого? – ошарашенно спросил я.

– Да вы все запали на ее размалеванное лицо и наглое поведение!

Майра обернулась ко мне со злыми слезами на глазах.

– Она была настоящей подзаборной шлюхой, эта дрянь! – рассерженно крикнула женщина.

– Но Фларри любил ее, – запротестовал я.

– Она обвела его вокруг пальца, как Далила Самсона, – гневно ответила хозяйка. – Она погубила его.

Я пропустил ее слова мимо ушей.

– Вы не о Фларри так печетесь, – произнес я, осененный внезапной догадкой.

Майра опустила голову.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Вы ревновали ее к Кевину, – заявил я. – Не так ли, Майра?

Она наградила меня возмущенным взглядом. Потом, к моему глубокому замешательству, рухнула на пол и, обхватив мои колени, разразилась бурей рыданий. Я ласково погладил ее по волосам. Отупевший от страданий после смерти Гарриет, я воззвал к чувству справедливости Майры только потому, что она тоже была женщиной, матерью. Эта гордая ирландка так долго подавляла свою ревность, что сейчас ее переживания излились потоком бешеной ярости. Я почувствовал, что с нахлынувшими слезами ее руки потеплели.

Наконец Майра пришла в себя и снова села, вытирая лицо. Потом нервно рассмеялась.

– Не знаю, что вы должны теперь обо мне подумать! – горько заметила она. – Сделать из себя такое посмешище!

– Вам нечего стыдиться, Майра, – произнес я успокоительным тоном.

– Никогда не предполагала, что во мне скрывается такая ревнивая истеричка. Но у меня ведь никогда не было причин для ревности – до ее приезда.

– Но, – неловко сказал я, – разве вы знали, что Кевин и…

– Она не пропускала ни одного мужика. – Глаза Майры, еще влажные от слез, пристально вглядывались в мое лицо. – Почему муж так часто уезжал по ночам? Он злился, если я интересовалась отлучками. Я никогда не осмеливалась спросить, уж не с Гарриет ли он встречался. Думаю, она вела себя с ним бесстыдно, так, как я бы никогда не решилась. – Майра покраснела. – Я могу поделиться с вами тем, в чем никому бы не призналась. Ведь вы чужак (то есть не из близких друзей), искушенный в житейских делах.

– Что вы, я вовсе не такой! – попытался возразить я.

– Я… я не из страстных женщин, – продолжала Майра, снова покрывшись румянцем. – Наверное, она доставляла Кевину то удовольствие, которого я не могла ему дать.

– Но для вас это еще не конец света, правда? – ласково сказал я.

– Нет, – ответила она тихо. – По крайней мере, я подарила Кевину детей. О боже, я совершенно забыла о приличиях! Не хотите ли стакан виски?

Мы подняли наши стаканы. Хозяйка попросила у меня сигарету и закурила – неумело, как школьница. Чтобы она не заговорила о наших взаимоотношениях с Гарриет, я поинтересовался:

– А о каких это идиотских расспросах Конканнона шла речь?

– Все началось с выяснения, где мы были в ночь, когда Гарри… в ночь ее смерти. Кевин рассвирепел.

– Конканнон был обязан осведомиться об этом у всех соседей. Полагаю, вы оба были дома, – сказал я беспечно.

Майра посмотрела на меня странно. Казалось, она тщится принять какое-то решение. Женщина сделала большой глоток виски, а потом у нее вырвалось:

– Он ужасно скрытный! Я хотела сказать, мой муж. Он просто ненавидит расспросы о своих поездках. Часто он даже мне не говорит, куда собирается.

– Неужели? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– В тот день у него допоздна продолжались деловые переговоры в Голуэе. Он поехал назад по прибрежной дороге, и милях в восьми отсюда в машине кончился бензин. Этой дорогой редко пользуются, а ночью все заправки закрыты, поэтому ему пришлось возвращаться домой пешком. Кевин добрался сюда около полуночи. Я очень волновалась.

Я подумал, что эта дорога неподалеку от Шарлоттестауна проходит мимо усадьбы Лисонов.

– Конканнона интересовали какие-то глупые подробности: «Где он оставил автомобиль? Как долго шел пешком? Встретил ли кого-нибудь по пути?» Иезуитские вопросы. Кевин с Шейном ранним утром отправились с канистрой бензина к оставленной машине. Она была припаркована на траве рядом с дорогой. Шейн потом подтвердил показания мужа.

– Тогда почему же Кевина это так разозлило? – удивился я.

– Его расстроили другие вопросы: «С кем именно вы встречались в Голуэе? Где? Зачем?» Конечно, он вынужден был отвечать. Конканнон пришел еще раз, вчера, и теперь уже принялся донимать меня. «В каком состоянии пребывал Кевин, вернувшись? Случалось ли раньше, чтобы у него заканчивался бензин?» Я ответила, что Кевин был усталым и раздраженным, придя домой, и сразу же лег в постель. Представляете, люди Конканнона обыскивали наш дом! – негодующе воскликнула Майра. – Я была вне себя. Мне трудно объяснить подобное безобразие детям.

Хозяйка в рассеянности налила себе еще порцию виски, потом извинилась и предложила мне тоже. Лицо у нее раскраснелось. Я понял, что она не привыкла к выпивке.

– Вы, наверное, беспокоились, когда Кевин добрался до дома так поздно? – вежливо осведомился я.

– Беспокоилась? Вообще-то я даже отправилась…

Майра закрыла себе рот ладонью простодушным жестом проговорившейся школьницы.

– Отправились искать его? – подтолкнул ее я.

– Я себя выдала, верно? – заявила она, вспыхнув. – Дома в мое отсутствие ничего не случилось, с детьми спала Катти. – Майра сделала еще один глоток виски. – Ужасно крепкое! – поморщилась она. – Надо же, я забыла разбавить его водой! Я веду себя просто возмутительно.

– И далеко ли вы забрались, Майра? – осторожно вернул я разговор в прежнее русло.

– Далеко? А, понятно! Я проехала на велосипеде милю или две по проселку. Я решила, что Кевин поедет там, а не по главной, – пояснила миссис Лисон. – Я была в ужасе, боялась, что он попал в аварию.

– И в какое время это было?

– В половине одиннадцатого? В одиннадцать? Я точно не помню. Кевин обещал, что будет дома к девяти, понимаете, – быстро проговорила она. – Потом мне пришло в голову, что муж может поехать и по главной дороге и обнаружит мое отсутствие. Поэтому я сломя голову помчалась назад. Я вернулась домой за несколько минут до его появления.

– Вы рассказали об этом Конканнону? – уточнил я.

– Нет. Это не его дело, – резко ответила женщина.

– А Кевину вы признались? – спросил я заинтересованно.

– Конечно. Он ужасно разозлился.

– Интересно, с чего бы? – с легкой иронией заметил я.

– Он так бушевал, будто я… будто я шпионила за ним в ту ночь, – сбивчиво произнесла мать семейства.

Слово «шпионила» навело меня на мысль, что повествование Майры не совсем искренно. Попивая виски, пока она встречала детей, только что вернувшихся с пикника, я лишь еще больше уверился в правильности своей догадки. Некоторые фрагменты ее речи звучали наигранно, словно женщина повторяла рассказ, выученный наизусть.

Тут меня осенило. Кевин вернулся домой около полуночи, Майра чуть опередила его! Следовательно, будучи на велосипеде, жена должна была подобрать его на дороге. Она вышла из дома в половине одиннадцатого или в одиннадцать. В таком случае за десять минут она добралась до усадьбы Лисонов. («Я проехала милю или две по проселку».) И что она там делала добрых полчаса?

Когда Майра вернулась в комнату, я выпалил:

– Возможно, именно так вы и поступили.

– Поступила как? Я вас не понимаю, – ошеломленно ответила хозяйка.

– На самом деле шпионили за Кевином, – пояснил я.

Майра наградила меня убийственным взглядом зеленых глаз. С пылающим румянцем на высоких скулах она выглядела настоящей красавицей. Губы ее дрожали. Не дав ей возможности возразить, я продолжал:

– Дорогая Майра, ваши страсти меня не шокируют. Как долго вы провели в поместье Лисонов той ночью?

В какую-то секунду мне показалось, что она меня ударит.

– Да как вы смеете?! – возмутилась женщина. – Вы сошли с ума! Ноги моей никогда не бы…

Я прервал ее гневную речь, указав на расхождение во времени:

– Понимаете, Майра, либо вы должны были перехватить Кевина на дороге, либо проехать неподалеку от жилища Лисонов и вернуться домой по той узкой тропе.

Майра упрямо возражала, но я не мог оставить ее в покое: если она угодила в западню, то мое положение с самого начала было гораздо хуже.

– Это останется между нами, Майра, – со всей возможной мягкостью увещевал я ее. – Пожалуйста, будьте честны со мной.

Постепенно правда выплыла наружу. За несколько недель до случившегося Майра заметила в поведении мужа странную нервозность и скрытность, не обычные для него.

– Он однажды проговорился, что за ним кто-то следит.

В день отъезда Кевина в Голуэй Майра ощущала нарастающее беспокойство и какую-то фальшь в его словах, какую-то виноватую браваду, всегда вызывающую у нее подозрения по поводу Гарриет. Она почувствовала неладное в момент разговора с мужем о поездке в Голуэй и преувеличенно нежного прощания.

– Казалось, он с трудом сдерживает возбуждение и словно ожидает чего-то.

Уложив детей спать и оставшись в одиночестве, Майра поддалась приступу ревности, разъедавшей ее, словно медленно действующий яд. Через некоторое время женщина больше не могла выносить неизвестности. Она была убеждена, что Кевин либо уехал вместе с Гарриет, либо собирается встретиться с любовницей в ту ночь. Отчаявшаяся Майра позвонила в дом Лисонов. Ответил Фларри.

– Гарри дома? – осведомилась жена Кевина.

– Да. Найти ее?

Майра отказалась от разговора, попросив передать какое-то пустяковое известие.

Но мучения на этом не закончились. Когда Кевин не вернулся к половине одиннадцатого, Майра пришла к выводу, что он наверняка развлекается с Гарриет. Она поехала на велосипеде в усадьбу Лисонов, пробралась за ограду и некоторое время подслушивала, прячась за деревьями.

– И вашего мужа там не оказалось? – заключил я.

– Слава богу, нет! Хотя они могли расположиться в одной из хозяйственных пристроек. Я не осмелилась подойти близко к дому, – объяснила мать семейства.

– Или у реки? – осторожно спросил я.

– Так далеко я не заходила, – заявила собеседница. – Я все время старалась держаться в тени деревьев.

Не прозвучало ли это несколько уклончиво?

– Вы могли бы заметить ее тело на той самой полянке, где Фларри удил рыбу в день нашего знакомства.

Майра передернулась:

– А оно было там? Я не знала. Я побоялась подойти настолько близко к реке, – сбивчиво проговорила женщина. – О, Доминик! Мне так стыдно за себя! Следила за Кевином! Должно быть, я в ту ночь сошла с ума.

– И вы вообще никого не видели? – уточнил я.

– Никого. И даже не слышала, – уверенно заявила ирландка. – Нет, подождите-ка… Возвращаясь назад, я разглядела впереди какого-то пьяного, всего в нескольких ярдах от въезда в город. Я его не узнала – фонарь на моем велосипеде не слишком сильный. Просто увидела шатающуюся фигуру мужчины, ковыляющего по дороге. Я не рискнула обогнать его, поэтому выждала пару минут, пока он не исчез между домами.

– Вам следовало бы поставить в известность об этом Конканнона, – посоветовал я.

Майра посмотрела на меня в ужасе.

– Вы хотите сказать, что это был убийца?

– Какой-нибудь спившийся бродяга вполне мог забраться в усадьбу и попытаться изнасиловать Гарриет, – растолковал я ей. – Конканнон разыскивает человека именно такого сорта.

– О нет, я никогда не решусь поделиться этой историей с офицером полиции! Что он обо мне подумает после моей прежней лжи? – воскликнула хозяйка дома.

– Но вы же не захотите, чтобы невинного человека повесили за убийство Гарриет? – настаивал я.

– Я вообще не хочу, чтобы из-за этой развратницы кого-то вешали, да простит меня Господь!

– Говорю же, люди считают, что это моих рук дело, – в отчаянии произнес я. – Вероятно, Конканнон думает то же самое.

Майра застенчиво посмотрела на меня.

– Тогда они глупцы! – с чувством заявила она. – Скажите, бога ради, с какой стати Конканнону подозревать вас?

– Вы сами должны знать, – ответил я грубо.

После минутного молчания женщина осторожно заметила:

– Вообще-то в городе ходили разные сплетни. Наверное, из-за них.

– Сплетни?

– Мы, то есть Кевин и я, слышали, что вы неравнодушны к Гарриет, – смущенно пробормотала женщина.

– Неравнодушен! – взорвался я. – Боже правый! Я был страстно в нее влюблен! Простите. Но я больше не могу выносить этих ирландских околичностей….

– Значит, она и вас заполучила, – вздохнула Майра грустно. – Бедный Доминик! Хотя теперь это не имеет значения.

Я обнаружил, что плачу. Сейчас от любого сочувственного слова у меня на глаза наворачивались слезы.

– Она не была порочной, Майра, – бормотал я, сдерживая рыдания. – Поверьте мне, не была!

Я весь дрожал. Женщина на несколько мгновений прижала мою голову к себе. Потом призналась:

– Вам необходимо подкрепиться. Нет, не с детьми, лучше я принесу вам поднос. Погодите минутку, сейчас раздобуду что-нибудь съедобное.

Хозяйка вышла, оставив меня в комнате одного. Я услышал голоса детей, весело болтающих в соседней комнате, размышляя о Фларри, страстно хотевшем иметь ребенка, и о той самой ночи, когда я предоставил Гарриет ее судьбе у реки. Я представил Майру, в сумерках бродившую по усадьбе Лисонов, которую сводили с ума подозрения и гордость. К счастью, она не заметила меня и не слышала нашей перебранки.

Но возможно, она застала Гарриет обнаженной у реки после моего постыдного бегства и в приступе ревности на пала на нее. Нет, это смешно. Женщина не станет кромсать тело соперницы. Или все-таки… Нет, исключено. Майра никогда бы не разоткровенничалась со мной о своих скитаниях в ту ночь, если бы на ее совести было нечто худшее, чем слежка за Кевином. Интересно, признается ли она в ней отцу Бреснихану после его возвращения. Он будет связан тайной исповеди, но он может посоветовать Майре поставить Конканнона в известность о своих приключениях.

Кевин – другое дело. Чтобы такой практичный, такой целеустремленный человек не позаботился о достаточном количестве бензина в машине? Скорее, нехватка бензина могла быть неплохим прикрытием его свидания с Гарриет. Нет, это абсурд. Не могла же моя подруга назначить свидание нам обоим? А он сам вряд ли бы приехал в усадьбу, рассчитывая на случайную встречу. Но возможно, предчувствуя наш разрыв, Гарриет действительно договорилась встретиться с Кевином после моего ухода или рассчитывала на соперничество между нами. Ей нравилось вызывать ревность: в своих чувствах она оставалась примитивной женщиной. Предположим, Кевин следил за нами из-за деревьев. Правда, мы не занимались любовью. Но сцена была достаточно красноречива, чтобы вызвать у него горькую ревность. Кевин – трус, по словам Фларри. Он, вероятно, не осмелился бы ссориться со мной в открытую, но что произошло после того, как я оставил ее?..

А что, если у него тогда помутился рассудок и его обычная осмотрительность была сметена потоком переживаний? Я представил, как Гарриет насмехается над Лисоном-младшим, обвиняя его в трусости, испытывая его терпение до тех пор, пока он не вытащил нож и не начал в ярости калечить ее тело, украденное мной. Я-то прекрасно знаю, как Гарриет могла задеть мужчину за живое!

Но кровь! Наверняка она забрызгала бы ему одежду. Майра заметила бы пятна, когда Кевин вернулся. Полиция тоже обыскала дом. Хотя стоп! Кевин – человек расчетливый, он не стал бы убивать сгоряча. Раздевшись для нее, он мог потом окунуться в реку, смывая кровь. Что, несомненно, как подозревает Конканнон, сделал я. Я представил, как братец Фларри с акульей ухмылкой склоняется над Гарри, занося нож, и меня передернуло.

Вошла Майра с подносом.

– Я звонила Фларри, – сообщила она спокойно. – Он сейчас приедет на мотоцикле. А теперь вы должны чего-нибудь поесть, Доминик. У вас усталый вид.

И она просидела со мной до появления Фларри, которому я тут же поведал о бойкоте.

– Где Кевин? – резко произнес Лисон-старший.

– Он вернется только завтра, – объяснила Майра. – Поехал в Дублин.

– Вечно братишки не бывает именно тогда, когда он нужен! – хмыкнул хозяин усадьбы и приказал: – Пошли, Доминик. Я все улажу сам.

Я поблагодарил Майру за гостеприимство и последовал за Фларри. Несколько мальчишек, слонявшихся неподалеку, пялились на меня через улицу, но не решались открывать рот в присутствии местного героя. Сначала мы заявились в «Магазин Лисона». Всю дорогу до магазина Фларри толкал свой мотоцикл рядом со мной. Шел мелкий моросящий дождик, и в своей старой плащ-палатке отставной боевик выглядел непривычно грозным.

– Где Брайан? – требовательно спросил он у продавца.

– Его нет, – испуганно отвечал тот.

– Ему лучше появиться, – категорично заявил мой спутник. – Пойди-ка поищи его. Бегом, парень!

Продавец скрылся с места действия, оставив нас в совершенно пустом помещении. В дверях возник менеджер.

– Почему это мистеру Эйру отказано в продуктах? – жестко осведомился Лисон-старший.

– Конечно, это не мое решение, Фларри, – быстро проговорил управляющий. – Мистер Кевин сказал…

– К дьяволу мистера Кевина! – отрезал бывший командир бригады.

– Я потеряю работу, Фларри, если… – оправдывался Брайан.

– Ты потеряешь нечто большее, если будешь упорствовать, – ледяным тоном произнес мой спутник.

– Ладно, если ты берешь ответственность на себя, – покорно согласился менеджер.

– Беру, беру, – угрюмо подтвердил Фларри.

Я повторил свой заказ. Мы водрузили картонную коробку на седло мотоцикла Фларри и отправились к гаражу Шейна, где стоял мой автомобиль.

– Заполни бак, – приказал Фларри появившемуся Шейну. – Нет, не мой, а мистера Эйра.

Механик смущенно посмотрел на нас.

– Знаешь, Фларри, дело в том, что… – начал он.

– Да провались ты с этим делом! Ты ведь продаешь бензин на этой чертовой бензоколонке? – Взгляд Фларри был тверже гранита.

Куда только подевался тот самый добродушно-веселый мягкотелый пьяница, которого я знал?

– Если ты так хочешь. – Шейн бросил на отставного героя озадаченный взгляд и залил горючее в бак.

– Так-то лучше! – пробурчал мой спутник. – И чтобы я больше не слышал о подобной чепухе! Думаю, нам неплохо бы выпить после всей этой болтовни, Доминик.

Мы пересекли улицу, направившись к бару «Колони». Красная рожа Хаггерти побледнела при нашем появлении.

– Слышал, ты отказал тут моему другу в выпивке, Дезмонд? – громко спросил Лисон-старший.

– Отказал, – подтвердил управляющий, стараясь не растерять остатки наглости.

– Теперь тебе придется ему налить. И при всех, – отчеканил муж Гарри.

– У меня тут кое-какая проблема, Фларри, – забормотал Хаггерти. – Не то чтобы я…

– Попридержи язык! – рявкнул собеседник. – У тебя будут проблемы похуже, если ты…

– Сперва я позвоню мистеру Кевину и сообщу, что произошла ошибка, – предупредил ирландец.

– Не трудитесь, – вставил я. – Он сейчас в Дублине.

Хаггерти нервно оглядел бар. Но двое других посетителей выскользнули при виде Фларри, кулаки которого сжимались в карманах плащ-палатки.

– Только ради тебя, Фларри, – сдался управляющий отелем.

– Ну нет. Ты меня неверно понял, храбрец! – Голос великана стал приторным, словно патока. – Мой друг, мистер Эйр, делает тебе одолжение, пробуя твое виски. И не разбавляй водой, хватит той, которую ты уже долил в бутылку. – Голос Фларри превратился в рычание. – Давай пошевеливайся, а то я сверну тебе шею!

– Не разговаривай со мной таким тоном, Фларри, – напыщенно заявил ирландец.

Но при первом же движении огромных ручищ бывшего боевика Хаггерти весь сжался и бросился наполнять два стакана.

Едва мы вышли на улицу, я обрушил на Фларри поток благодарностей. Но он только отмахнулся от моих излияний:

– Кот из дома, мыши в пляс! Возможно, из меня получился бы неплохой заместитель мэра. Хотелось бы мне знать, что у Кевина на уме, черт его побери! Конечно, он добивается своей цели окольными путями. Обронил словечко тут, словечко там: «Как вы полагаете, должны ли мы обслуживать мистера Эйра после подобного…» и так далее. Не мытьем, так катаньем. У братишки полгорода в кармане, – размышлял вслух Лисон-старший. – Пока тебе лучше плыть под конвоем. Я провожу тебя до своего дома, заодно хочу кое о чем рассказать.

Мы сидели в гостиной Лисонов, где я не бывал со дня смерти Гарриет. Несмотря на довольно теплый денек, в комнате чувствовался холод. Вещи Гарри были все еще разбросаны, усиливая жалкое и безжизненное впечатление. Однако наблюдать за Фларри, демонстрирующим необычную решительность среди этого разорения, словно смерть жены возродила его к жизни, было странно. Он полностью оправился от разрушительного отчаяния, в которое был погружен в первые дни.

Вопреки собственным прогнозам, я чувствовал себя в его обществе непринужденно, что усугубляло нереальность происходящего.

– Я никогда не доверял этому парню, Хаггерти, – говорил хозяин дома. – Он трусливый шакал. Правда, мой братец тоже не лев. А теперь, до прихода Шеймуса, я лучше расскажу тебе о признании, которое я вытянул из него на днях. Этот дурень продырявил тебе шляпу из-за кустов. Он сознался, что хотел тебя хорошенько припугнуть.

«И поэтому оставил записку в моем коттедже», – подумал я.

– Шеймус очень предан мне. Вы с Гарри его беспокоили (ты понимаешь, о чем я), и он вздумал защищать мои интересы. О'Донован не пытался убить тебя, просто предупредить, – проникновенно произнес собеседник. – Ты простишь его?

– Конечно, хотя я и не исповедую всепрощения, – ответил я удрученно.

– Тогда порядок.

– Фларри, ты относишься ко мне по-дружески, чего я не заслуживаю, – расстроенно начал я. – Кажется, ты единственный человек здесь, не подозревающий меня в…

– Не обманывай себя, Доминик, – прервал меня Лисон. – Ты привык считать меня мягкотелым человеком, опустившимся морально и физически. Возможно, я и был таким какое-то время. Но все изменилось. Во время беспорядков я без колебаний казнил несколько черно-пегих, предварительно доказав их преступления. Ты мне нравишься, Доминик, – продолжал Фларри, вперив в меня стальной взгляд, – но, если я выясню, что это ты убил Гарри, пощады от меня не жди!

– Мне это известно, – подтвердил я. – И я считаю твое решение правильным.

– Я воображал тебя размазней, теперь вижу, что ошибся. В тебе действительно есть мужество, – одобрительно заявил бывший командир. – Входи и усаживайся, Шеймус. Я сегодня спасал Доминика. Ты знаешь, что в городе ему объявили бойкот?

– Слышал всякие пересуды, – ответил О'Донован.

– Мой братец вряд ли будет доволен, услышав, что я положил этому конец. «Больше никаких кредитов от мэра!» – передразнил Фларри с хриплым смешком. – Но зачем братишке этот скандал, скажи на милость?

– Сначала он поселил мистера Эйра в коттедже «Джойс», чтобы проще было за ним приглядывать. Теперь же мистер Лисон, наоборот, пытается выжить Доминика из города, – рассуждал Шеймус. – Я не вижу в его действиях никакой логики.

– А, случайно, не Кевин хотел меня утопить в зыбучих песках? – осведомился я.

Я уловил, как Шеймус и Фларри переглянулись.

– Такое могло случиться, – заключил последний. – Хотя мне не хотелось бы так скверно думать о собственном брате. Но если он считает тебя опасным для своих планов… Впрочем, разве такое возможно?

– Это очень странный способ избавиться от врага, – заметил Шеймус. – Почему бы не прикончить мистера Эйра прямо в доме еще одним ударом по голове?

– Может, он суеверен. Не хотел замарать руки. Предпочел, чтобы море убило меня вместо него, – начал фантазировать я.

Мое легкомысленное предположение было встречено с незаслуженной серьезностью.

– А мистер Эйр, возможно, прав, – согласился управляющий поместьем.

– Ну что вы, Шеймус! Я сморозил глупость. Даже ирландец не может быть настолько суеверным, – возразил я.

– Кевин вполне мог бы избрать этот путь, – заявил Фларри. – Но я не верю, что он замышлял нечто худшее, чем до смерти напугать Доминика.

Я ошеломленно уставился на собеседника.

– Почему ты в этом так уверен?

– Мы с Шеймусом поделились друг с другом своими наблюдениями. Та впадина, где тебя обнаружил отец Бреснихан, не слишком опасна, – пояснил хозяин дома. – Твоя машина завязла неглубоко. Сезон весенних приливов уже закончился, и вода затопила автомобиль лишь наполовину. Шейн потом довольно легко вытащил его. Не скажу, что Кевин сильно горевал бы, скончайся ты от сердечного при ступа при виде волн, затапливающих машину вместе с тобой, но дело не в том. Он просто хотел заставить тебя испугаться и уехать.

– И молчать, – вставил Шеймус.

– Молчать? – удивился я. – Но…

– Вы услышали той ночью нечто угрожающее его благополучию. Он надеялся, что вы сбежите из страны, мистер Эйр, – рассуждал ирландец. – И он таким образом дал понять, что, передав информацию, которая, по его мнению, вам известна, вы роете себе могилу.

– Я ничего не понимаю, Шеймус! – воскликнул я.

– Это было последнее предупреждение. Если вы вовремя не уберетесь отсюда или раскроете рот по возвращении в Англию, он найдет вас и проучит. Это только раньше ИРА мстила информатору, уехавшему из страны, – растолковывал О'Донован. – Кевин заставил вас почувствовать на своей шкуре его власть, чтобы вы оставили его в покое.

– Но я же ничего не слышал! – возразил я.

– А откуда ему об этом знать?

– Конканнон с тобой не согласен, – заявил Фларри. – Он завалил меня вопросами о моем братце, пытаясь выведать, что мне известно о политической деятельности Кевина. Вообще-то я не в курсе. И не выдал бы его, если бы был посвящен в его делишки. Но Конканнон – мужик умный, он не даст Кевину покоя.

– По словам Майры, ее муж заметил за собой слежку, – поведал я.

– Правда? Мне надо с ним поговорить. Что бы он ни замышлял, ему лучше не высовываться некоторое время, – проговорил старый солдат. – Ты еще что-нибудь слышал, Шеймус?

– Нет, ничего.

– Шеймус – мои глаза и уши, Доминик. Он обшарит страну вдоль и поперек при малейшем намеке на покровителей Кевина.

– Если бы я смог найти чужака, разговор с которым услышал мистер Эйр! Но о нем ни слуху ни духу! Я узнал, что он мог быть на той ярмарке, когда миссис Фларри упала с лошади, но…

– Погодите! – возбужденно воскликнул я. – Я видел какого-то типа, подававшего знак Кевину. Я еще подумал, что по виду он явный проходимец.

– А вы можете его описать?

Я попытался. Но я не слишком хорошо запомнил незнакомца, поскольку этот человек ничем не выделялся из общей массы.

– Он мог просто поставить вместо Кевина, – скептически заметил Фларри. – Майра против любого пари: следит за Кевином, как орлица, не спускает ли он денежки у нее за спиной.

– Твой брат ставит только на бесспорный выигрыш, – кисло заметил ирландец.

– Только на скачках. Но он очень честолюбивый человек. Наш мэр не упустит шанса, который может возвысить его над остальными. Разве не так, Шеймус?

– Так.

Последовало продолжительное молчание. Наконец Фларри сказал:

– Гарри никогда не доверяла ему. Упокой, господи, ее душу!

«Действительно, – подумал я, – ей необязательно было доверять мужчине, чтобы забраться к нему в постель. Кому угодно, только не Гарриет! Для нее неопределенность только добавляла остроты любовному приключению. А разве мы все не могли ошибиться в мотиве покушения на меня и убийства моей подруги? А что, если за всем этим кроется ревность?» Однако разве я мог поделиться этой версией с Фларри? Хотя он заявил, что не стал бы возражать против близости Гарриет даже с его родным братом, лишь бы это ее осчастливило, но эти слова вырвались у него в приступе отчаяния и горя. Фларри конечно же не верил в такую возможность. А теперь рядом со мной совершенно другой человек: если я поведаю ему, что Гарриет призналась мне в любовной связи с его братом, о которой догадывалась Майра, я тем самым подпишу Кевину смертный приговор.

Глава 11

На следующий день ровно в полдень мы с Фларри ожидали похорон у ворот церковного кладбища. К нам присоединилась Майра, но Кевин отсутствовал. Жена передала его извинения, которые я не принял. Начал моросить мелкий дождик, не охладивший любопытства местных жителей, которые группками стояли на дороге за оградой, молчаливые, но не агрессивные: мы прошли мимо без всяких неожиданностей. Под их оценивающими и терпеливыми взглядами я чувствовал себя диким зверем в зоопарке.

Трое полицейских в штатском слонялись у ворот. Из подъехавшей машины появился Конканнон, с деловым видом кивнул нам с Фларри и прошествовал в церковь. Говорят, что убийц тянет на похороны своих жертв. Неужели Конканнон здесь, чтобы наблюдать за моей реакцией?

Я осмотрел неухоженное кладбище. Могильные камни, стоящие рядами, словно обесцвеченные и выкрошившиеся зубы, выступали из травы. Я пытался вообразить лицо моей подруги и запечатлеть в памяти трагический финал ее жизни, смакуя свое горе, но мой мозг отказывался воссоздавать ее образ. Лишь одна чудовищная мысль не давала мне покоя: после вскрытия положили ребенка назад, в нее, или нет?

Я почувствовал рядом присутствие Фларри, стоявшего неподвижно, как гранитная скала. Словно осужденный на смерть перед командой, приводящей приговор в исполнение. Он не дрогнул и, вероятно, не молился. Я не мог соотнести этого стойкого человека с деревенским пьяницей, которого знал предыдущих три месяца. На меня снизошло откровение, что моя привязанность к Фларри сродни отношению к отцу: меня переполняло сыновнее чувство вины за прошлое равнодушие и причиненную боль.

В этот момент подъехал катафалк. За ним по грунтовой дороге двигалась толпа, мужчины и женщины старались обгонять друг друга. Мощная рука Фларри сжала мне плечо, то ли утешая, то ли стремясь получить утешение. Я ощутил всю тяжесть переживаемого им горя.

Носильщики взгромоздили гроб на плечи и понесли его в ворота. Этот мерзкий лакированный ящик с его отвратительными медными ручками казался слишком маленьким, чтобы вместить Гарриет. Незаметным кивком церемониймейстер (как я про себя обозвал его) подсказал нам следовать за гробом. Фларри, высоко подняв голову, уверенной поступью двинулся позади него. Мы с Майрой последовали за ним.

В церкви было мрачно и темно, церемония отпевания из сострадания была короткой. Майра тайком наблюдала, как подобный обряд происходит в протестантской церкви. Фларри, похоже, ни на минуту не отвел взгляда от гроба. Я вспомнил пикник, когда мы с Гарриет видели похоронную процессию, бредущую по побережью: слова пастора звучали для меня так же бессмысленно, как крики чаек в тот день. Я хотел в последний раз оживить образ моей возлюбленной во всей неистовой энергии ее страсти, прежде чем она уйдет в землю. Но сейчас я был способен созерцать лишь неясное отражение собственного лица в отполированной крышке гроба.

Затем мы двинулись из церкви. Не более чем в двадцати ярдах виднелась горка свежей земли, а рядом прямоугольная яма в траве. Гроб опустили в могилу, неловко наклонив на одну сторону. Были сказаны последние слова, брошены горсти земли. Фларри вынул розу из какого-то венка и уронил ее на крышку. Его губы беззвучно шевелились. Я заметил, что Конканнон пристально наблюдает за ним. Потом Фларри развернулся и отошел прочь.

Майра, убрав мокрый носовой платок, посмотрела на меня с материнской заботой и взяла под руку, проводя по поросшим травой кочкам к воротам, словно я был инвалидом, вышедшим на свою первую прогулку после тяжелой болезни. Я вдруг осознал, что по моим щекам катятся слезы.

– Ничего, Доминик, – ласково уговаривала меня женщина. – Все уже кончено.

Чья-то рука открыла нам ворота. Это был Конканнон. «Для Гарриет все кончено», – подумал я. Группки людей на узкой дороге расступались, освобождая проход. На кладбище меня сопровождал Фларри, обратно – Майра. Я чувствовал себя опустошенным, мои глаза воспринимали мир только в двух измерениях: лента дороги, силуэты мокрых деревьев и домов Шарлоттестауна представлялись вырезанными из серого картона.

Я услышал, как произношу, обращаясь к Майре:

– А ведь она заслуживает хотя бы солнечного дня для своих похорон.

– Вы не заглянете к нам на глоток бренди? – сочувственно спросила мать семейства.

– Это очень мило с вашей стороны, Майра, но я должен отвезти Фларри домой.

Лисон-старший поджидал меня у автомобиля, разговаривая с детективом, опередившим нас. Прежде чем мы покинули кладбище, Конканнон отвел меня в сторону и попросил дождаться его днем в коттедже. Казалось, его отношение ко мне изменилось, хотя я не мог понять, как именно.

Всю обратную дорогу мой спутник молчал. Только когда я подвез его к дому, он предложил мне провести вечер вместе.

– Ты очень поможешь мне, Доминик. Сегодня я не вынесу одиночества. Мы с тобой устроим ночное бдение. Ты сделаешь это для меня?

Как я мог отказаться?

Вернувшись в свое жилище, я открыл банку консервированных языков, сделав себе бутерброд с хлебом и маслом. Я был крайне озабочен предстоящим разговором с офицером полиции. Чтобы успокоиться, я решил написать своей матушке, поведав кое-что из произошедшего здесь. Я хотел заняться письмом до похорон и даже вставил лист бумаги в пишущую машинку, но не успел напечатать ни слова, как что-то отвлекло меня. Я, должно быть, вынул лист, хотя и не запомнил этого. Во всяком случае, бумаги в машинке не было.

В три часа прибыл Конканнон. На этот раз он был один, отчего я сразу вздохнул свободнее. Его манеры тоже стали менее официальными.

– Вы, должно быть, не слишком хорошо себя чувствуете после похорон и прочих неприятностей. Но долг есть долг, – начал он, освобождаясь от дождевика и усаживаясь на узкий подоконник. – Ну, доложу я вам, теперь с мистером Лисоном вас водой не разольешь!

– Я ему очень благодарен, – осторожно произнес я. – Он спас меня от голодной смерти.

– Неужели? – Проницательные глаза Конканнона впились в мое лицо сквозь сумеречные тени.

Я сообщил ему о бойкоте. Детектив казался более заинтересованным, чем удивленным, заставив меня во всех подробностях описать события, связанные с бойкотом.

– Спасибо за информацию. Вы, должно быть, очень огорчены. Народ здесь ужасно не любит приезжих, – заключил он миролюбиво. – Но теперь-то все в порядке?

– Я не верю в стихийность этой акции, – возразил я. – Для меня очевидно, что люди были проинструктированы.

– И чем же? – поинтересовался старший офицер.

– Кевином Лисоном. Кем же еще? – уверенно заявил я. – Разве полиция об этом не подозревает?

– Мистером Лисоном? Это тяжелое, но голословное обвинение, – скептически произнес полицейский. – У вас имеются доказательства? Вы уже обсуждали эту тему?

– Нет. Неприятности начались только вчера, когда он был в отъезде, – пояснил я. – Хотя я говорил с его женой. Она впустила меня буквально за пару минут до нападения толпы.

– Понятно. Она, конечно, ничего не знала о бойкоте? – уточнил детектив.

– Вероятно, – пожал я плечами. – Но если и догадывалась, то не присоединилась к нему. Она женщина порядочная.

– Да, порядочная, – согласился Конканнон. – А как насчет вас, мистер Эйр? Вы не хотите изменить показания?

– Показания? – беспомощно переспросил я.

– О вашем местопребывании в ночь убийства Гарриет Лисон.

– Значит, я до сих пор главный подозреваемый? – перешел я в наступление.

– Вы не ответили на мой вопрос, – спокойно заметил офицер.

– Нет. Зачем мне их менять? – Я злился на себя за трусость, вынудившую меня солгать полицейскому. Но я должен был теперь придерживаться сказанного. – Если бы я тайком выбрался из дома и убил Гарриет, то вряд ли стал бы с вами откровенничать об этом. Но я ее не убивал!

– Но вы все-таки выходили тайком. – Утверждение Конканнона прозвучало скорее вопросительно.

– Нет, – твердо ответил я.

– Тогда очень жаль, – вздохнул детектив. – Вы могли бы услышать или увидеть что-нибудь подсказавшее нам ключ к разгадке преступления.

Я сохранял молчание.

– Вы теперь очень дружны с Фларри, – продолжал Конканнон, словно бы размышляя вслух. – Вы ведь многим ему обязаны, мистер Эйр. И я говорю не только о бойкоте.

– Что вы имеете в виду? – раздраженно спросил я.

– Вы в долгу перед ним, – заявил Конканнон с неожиданной грубостью, – за то, что пользовались его женой.

– Это касается только нас двоих.

– Значит, вы признались ему в своей любовной связи, – сделал вывод полицейский.

Тут-то он меня и поймал!

– Да, признался, – неохотно подтвердил я.

– И Фларри воспринял эту новость нормально? – В голосе Конканнона прозвучало ехидство.

У меня возникло ощущение, что меня используют как пешку в шахматной партии.

– Он не обиделся, – коротко пояснил я. – Фларри – замечательный человек, я только недавно стал понимать это.

– И он не проявил никаких признаков ревности? – покачал головой детектив. – Он, должно быть, святой. Неужели он не пришел в ярость, узнав, что его жена забеременела от вас?

От слов Конканнона меня обдало жаром.

– Он об этом не подозревает, – уклончиво ответил я. – Я и сам не уверен, правду ли мне сказала Гарриет.

О чем я не должен проговориться Конканнону, так это о моем признание Фларри о нашей встрече с Гарри в ночь убийства. Следующее замечание старшего офицера меня удивило.

– Уверен, вы большой знаток человеческой натуры. Иначе вы не смогли бы написать ни одной книги.

– Надеюсь, так оно и есть, – осторожно заметил я.

– Однако вам еще многое предстоит узнать о примитивных людях, таких, как мы, дикие ирландцы, – продолжал разглагольствовать детектив. – Как вам известно, мы ужасно коварны. Наш народ веками скрывал свою ненависть к англичанам.

– Не вижу, какая связь… – начал я раздраженно.

– Ирландец может затаить даже самую сильную ярость до подходящего момента…

Голос Конканнона смолк. Через несколько минут он заявил:

– Я считаю, что Фларри все время держал вас на крючке. Получив последнее доказательство вашей связи, он покончил с женой. Это классическое убийство из ревности, – отчеканил полицейский.

– Нет, нет и нет! – вырвалось у меня. – Фларри… вы совершенно его не знаете.

– У него был мотив, – безжалостно возразил офицер. – У него была возможность. Отец Бреснихан только что беседовал с ним, подтвердив его худшие предположения. Он обнаруживает свою жену обнаженной у реки, поджидающей любовника. Разве любому мужчине на его месте кровь не ударит в голову?

– Я просто не могу поверить в эти бредни! Будь Фларри таким, он скорее убил бы меня или нас обоих, – воскликнул я.

– Разве вы не понимаете, почему мистер Лисон так подружился с вами после всего случившегося? Он обвел всех вокруг пальца, убедив, что умеет прощать, – с безупречной логикой растолковывал полицейский. – Ревнивый человек не станет так себя вести. Своей благосклонностью к вам он защищает себя от подозрений.

– Вы это серьезно?

– Я чертовски серьезен, мистер Эйр.

– Но вы же обыскали дом Лисонов, – не отступал я.

– Если вы думаете о белье в кровавых пятнах, то преступник, скорее всего, сначала разделся, а потом окунулся в воду. Это мог быть лишь Фларри. Или вы, мистер Эйр, – равнодушным тоном заключил детектив.

У меня упало сердце.

– Тогда почему вы меня не арестуете и не покончите со всем этим?! – гневно воскликнул я. – Я не люблю игру в кошки-мышки…

– А я не люблю убийства, – произнес Конканнон внушительно. – Не нравится мне и губить невиновного.

– Значит, теперь вы выбираете между мной и Фларри, не так ли? Вам следовало бы оглянуться вокруг, – заявил я рассерженно.

– И на кого мне следует обратить внимание? – миролюбиво поинтересовался собеседник.

Мысль о том, что Фларри подозревают в преступлении, лишила меня благоразумия. Я не хотел причинить боль Майре, но не вынес обвинений против моего друга.

– Если вы ищите ревнивого мужчину, то почему бы вам не заинтересоваться Кевином? – с долей ехидства спросил я.

Лицо Конканнона приняло настороженное выражение. Я понял, что веду себя словно виновный: пытаюсь очернить другого. Но отступать было уже поздно.

– Гарриет намекала мне, что Кевин был ее любовником. Я вам уже сообщал об этом. Вы догадались, что он находился неподалеку от усадьбы Лисонов в ту роковую ночь?

– Разве? – осведомился офицер полиции.

– Боже правый, неужели вы этим не поинтересовались? – не поверил я.

– А вы-то откуда знаете?

Я в деталях изложил все повествование Майры, за исключением ее собственных скитаний по усадьбе. Разглашение этой части рассказа показалось мне предательством ее доверия. Конканнон слушал мои умозаключения без особого энтузиазма. Но ведь ни один профессионал не терпит вторжения любителя на его территорию.

– Вы не хуже меня понимаете, что эта история с бензином требует разбирательства. Если Кевин неправильно назвал время, значит…

– Я позабочусь об этом.

Солнце, непредсказуемое, как ирландцы, выглянуло из-за безнадежно серых туч, его лучи наискось пронизали полутемную комнату. Я заметил, что настороженный взгляд детектива изменился, став слегка насмешливым. Такое выражение лица могло бы принадлежать иезуиту, выслушивающему мнение не слишком умного неофита по сложному богословскому вопросу.

– Ну, если это все, что вы… – обиженно начал я.

– О нет, мистер Эйр, вы мне очень помогли, – улыбнулся старший офицер. – И я, безусловно, вам благодарен. Но знаете ли, если говорить о ревности, у нас имеется еще один кандидат.

– Неужели?

– Майра Лисон настолько сильно переживала из-за мужа, что отправилась искать его в сельской местности, когда он припозднился на час-другой, – ошарашил меня полицейский.

– О, бога ради! Неужели вы думаете, что она способна лишить кого-то жизни? – воскликнул я.

– А почему бы и нет? Во время допроса у меня создалось впечатление, что она очень скрытная женщина, но не без внутреннего огня, – заявил детектив. – Ее муж слишком расчетлив, чтобы потерять голову и совершить преступление в порыве страсти.

Конканнон замолчал, прикуривая одну из своих нечастых сигарет.

– Я полагаю, что и вы в глубине души таковы, мистер Эйр.

– Премного вам благодарен! – фыркнул я, необычайно раздосадованный.

По крайней мере, я не сообщил ему о приключениях Майры в ночь убийства, после долгого ожидания Кевина на основной дороге. Потом я вспомнил о пьяном, которого она встретила. Стоит ли мне разгласить эту тайну? Пожалуй, нет. Эту историю женщина могла просто-напросто выдумать, отводя от себя подозрения в убийстве Гарриет. Я доверял Шеймусу, разгадающему эту шараду, если только это в человеческих силах.

Мы бессвязно поболтали минут пять. Потом Конканнон встал, собираясь откланяться.

– И как долго еще мне придется здесь оставаться? – раздраженно осведомился я.

– До тех пор, пока мы не закончим расследование, мистер Эйр, – равнодушно ответил он.

– И когда это будет? – настаивал я.

Конканнон молча пожал плечами.

– Но черт побери! – заявил я гневно. – Я могу стать следующей жертвой!

– Вам никто не причинит вреда до тех пор, пока вы находитесь под защитой Фларри Лисона…

Несколько часов спустя я глотал виски в компании рыболовных принадлежностей в доме Лисонов. Мы с Фларри здорово набрались. Это было странное ночное бдение. После похорон в пустом доме двое скорбящих пьяно исповедовались друг другу о женщине, заставившей их, будь она жива, драться не на жизнь, а на смерть. Фларри напивался, пытаясь забыть ее, я пил, чтобы избавиться от подозрений, посеянных Конканноном в моей душе.

– Чего хотел этот детектив? – мрачно спросил Фларри, словно прочитав мои мысли.

– Он думает, что ее мог убить ты, – не стал скрывать я. – Глупый извращенец!

– Неужели? У него есть право на подобные выводы.

– Я сказал ему, что это идиотская мысль, – произнес я нервно.

Фларри сжал пальцами удочку, а потом вернул ее на стол.

– Он пытался что-то выудить из тебя? – поинтересовался хозяин дома.

– Пытался, – подтвердил я. – И хотел заставить меня проговориться, что я был с Гарриет в ту ночь, когда…

– Но ты не признался?

– Ты – единственный человек, знающий об этом, Фларри, – с пафосом заявил я.

– Я ему не донесу, – пообещал Лисон, сопроводив свои слова громкой отрыжкой. – Странно, что мы сидим здесь вдвоем и разговариваем о ней. Чертовски странно. Если прочтешь такое в книге, не поверишь. Ну да ладно. Женщины – дьявольское семя. Упокой, господи, ее душу!

В какой-то момент этого нереального вечера Фларри все же принес хлеб и сыр. Несколько позже он принялся яростно поносить репортеров, донимавших его.

– Сейчас не осталось личных тайн. Эти ребята будут заглядывать через плечо ангела в Судный день, любопытствуя, что он там пишет.

– Ничего скверного о тебе они не напечатают, Фларри, – успокаивал я друга.

– Возможно, за исключением убийства, – бросил он мрачно.

Я вдруг протрезвел.

– Но когда ты убивал, шла война.

– К черту черно-пегих! Я говорю не о них. – Он проницательно взглянул на меня. – Но я подразумеваю не Гарри, что бы этот мерзкий Конканнон ни выдумывал. Я о том парне, что лишил ее жизни. На моих руках будет его кровь.

– Почему ты не оставишь его суду? – спросил я удивленно.

Фларри плюнул в камин.

– Суду?! Я не дам подонку ускользнуть от меня таким образом.

– Фларри, ты пьян, – успокаивающе произнес я. – Ты передумаешь, когда повстречаешься с ним лицом к лицу. Неужели ты хотел бы болтаться на виселице?

– Я хочу придушить этого парня собственными руками. А ради чего еще мне жить, когда Гарри больше нет? – Его слезящиеся глаза посмотрели на меня. – Как ты думаешь, что я за человек?

– Я считаю тебя ленивым и добродушным человеком, питающим романтическую тягу к насилию. Но жестокость противна твоей натуре, поэтому ты погружаешься в нее с закрытыми глазами. На самом деле ты добросердечен и обижаешься на себя за это; тебе хотелось бы простить убийцу, поэтому ты превращаешь свое сердце в камень.

Во время этой тирады Фларри пялился на меня с возрастающим изумлением.

– Прекрати, ради бога! Никогда в жизни не слышал подобного заумного бреда! Доминик, это ты пьян. Я ни слова не запомнил из твоей возвышенной речи.

– И я тоже, потому что ты бросил тень сомнения на все сказанное, – ответил я, подумав. – Но скажи мне, я действительно пьян, иначе не осмелился бы спросить, почему ты не задушил меня, когда… когда я раскрыл тебе мою тайну?

– Какую тайну? – не понял хозяин дома.

– Когда я рассказал, что мы виделись с Гарриет в ночь убийства, – пояснил я.

В комнате воцарилась тишина. Казалось, Фларри собирается с мыслями.

– Значит, я зря тебя не задушил? – произнес он наконец. – Но я не такой дурак, как многие думают. Я уверен, что ни один преступник не решился бы на подобное признание, зная, что окажется в моей власти. Ведь ты мог бы и промолчать об этом, верно?

– Но…

– Погоди немного. Однажды, в тяжелые времена, мне пришлось допрашивать одного ирландца. Его подозревали в предательстве двоих его друзей, выданных карателям. Он устроил великолепную сцену показной скорби по своим друзьям, которых замучили и расстреляли. Но все его слова звучали фальшиво. Я нутром чувствовал, что это поддельные слезы. А твои были настоящими. Ты искренне раскаивался в том, что оставил ее одну. – После этого прочувствованного монолога бывший боевик хмыкнул, добавив: – Теперь я говорю как отец Бреснихан. Да к черту все это! Это дьявольски унылые поминки. Мы должны затянуть песню. Ты знаешь «Парней из Уэксфорда»?

Я напел столько мелодий, сколько мог вспомнить. Фларри отбивал такт кулаком по столу и хрипло подтягивал мне. Я исполнил «Арфа, которая однажды…», а потом, к собственному удивлению, начал петь «Она шла по ярмарке», повергнув Фларри в слезы. В какой-то момент, наверное, входил Шеймус, потому что я помню его поддерживающим мешковатую фигуру Фларри и громко ревущим какую-то революционную песню.

Наконец Фларри рухнул в кресло.

– Так-то лучше, – заявил он. – Вот это похоже на дело. У него славный голос, правда, Шеймус?

– Правда, – согласился ирландец.

– Никаких мерзких похоронных воплей. Ты когда-нибудь слышал причитания по покойнику, Доминик? – заинтересовался мой друг.

– Нет, – пожал я плечами.

– Чертовски неприятный шум, словно стая волков воет на луну, – мрачно пояснил муж Гарри. – Так, что кости стынут.

– А ты когда-нибудь слышал вой волков, Фларри? – спросил О'Донован.

– Я слышу его, когда приходит бейлиф, – буркнул собеседник.

– Что напоминает мне…

– Оставь свои воспоминания при себе, Шеймус! – натужно рассмеялся хозяин дома. – Мне не нужны вытянутые лица на поминках. Лучше выпей! Знаете, ребята, сегодня я первый раз как следует нализался после смерти Гарри. За это надо выпить.

С трудом занявшись подсчетами, я выяснил, что прошло уже четыре дня со смерти Гарриет. Они показались мне вечностью.

– Мы все ее любили. За Гарри! Упокой, господи, ее душу! – поднял стакан Лисон.

Мы торжественно выпили.

– А теперь выпьем за Доминика, – продолжал он. – Пусть дьяволы утащат в ад крышу того дома, где нас с тобой плохо примут!

– А теперь за Шеймуса, – поддержал я. – Шеймус, я дарую тебе свою шляпу с широкими полями! Я не могу выразиться лучше.

– Я с удовольствием ее принимаю, мистер Эйр, – улыбнулся ирландец.

– Пожалуйста, – улыбнулся я в ответ.

– Эту ужасную старую покрышку? – заорал Фларри. – Неужели это все, что ты можешь ему предложить? Она годится только для похорон какого-нибудь нищего бездельника.

– Что напоминает мне… – вступил в разговор О'Донован.

– Молчи, Шеймус! – приказал бывший повстанец.

– Нет. Дай человеку сказать, – бессвязно пробормотал я. – Ему есть что поведать нам в данный момент. Пообщаться, я бы сказал.

– Я не обнаружил ни следа пьяницы, которого, по словам миссис Кевин, она встретила. Никто в городе его в глаза не видал, – проинформировал нас ирландец.

– А почему жители должны были его видеть? Они все уже отправились в постель к этому времени, – произнес хозяин дома.

– Мне стоит последовать их примеру. – Я посмотрел на свои наручные часы.

Стрелки показывали почти час ночи. Я попытался встать, но упал на стол.

– Доминик, ты пьян, – заявил Лисон.

– Вас проводить домой, мистер Эйр? – сочувственно спросил управляющий.

– Никуда ты не пойдешь! – завопил Фларри, а затем объявил О'Доновану: – Он останется тут на ночь.

– Но Фларри… – робко возразил я.

– Я не принимаю дурацких отказов. Ты меня слышишь? – продолжал буянить старый солдат.

Шеймус подмигнул мне:

– Командир не принимает никаких отказов.

– Тогда согласен, – сдался я. – Спасибо, Фларри.

– Так-то лучше, – ухмыльнулся он. – Для западного британца просто великолепно. Давай напьемся сейчас и посрамим дьявола.

Было почти два часа ночи, когда мы легли. Фларри проводил меня в маленькую спальню рядом со своей.

– С этой кроватью что-то не так, мой мальчик, – заявил он, изумленно пялясь на полосатый матрац. – В чем дело?

Я безуспешно пытался остановить вращение комнаты.

– На ней нет постельного белья.

– О господи! Оно у тебя будет! – воскликнул хозяин дома и вывалился из спальни.

Он вернулся с охапкой простыней и одеял в руках. Мы, шатаясь, кое-как застелили постель.

– Тебе еще что-нибудь нужно? – поинтересовался великан.

Я усиленно шевелил мозгами.

– Да, пижама.

Фларри принес мне свою.

– Теперь спокойной ночи, – произнес он. – И спасибо, что составил мне компанию. Желаю хорошенько выспаться!

Но сон мой не был спокойным. Недосушенные простыни – плохое снотворное. Ворочаясь на кровати, я чувствовал, как сырость пробирает меня до костей. Наконец я сбросил простыни и завернулся в одеяло. Но выпитое спиртное подействовало на меня возбуждающе. Я лежал с открытыми глазами, сначала опасаясь, как бы на меня не упали вращающиеся стены, а потом вспоминая о часах, проведенных с Гарриет, о загадке ее смерти, о странной личности Фларри и его непредсказуемом поведении. Неужели я лежу в постели совсем рядом с комнатой убийцы? Конечно нет. Внешняя простота этого человека обманула меня, бывший повстанец не был ни наивным, ни мягкосердечным. Флоренс Лисон обладал интуицией первоклассного военачальника и беспощадностью партизана. Но одно не вызывало никаких сомнений – его любовь к Гарриет была выше ревности.

В незанавешенном проеме окна посветлело. Неужели? Я зажег свечу и посмотрел на часы: только без пяти три. Я подошел к окну. Сначала мне показалось, что горит отдаленная роща в поместье. Потом разглядел пламя, просвечивающее сквозь кроны деревьев. И в это мгновение я услышал топот бегущего по дорожке человека. Какой-то крестьянин перепрыгнул через перелаз в сад, крича:

– Коттедж «Джойс» горит! Вызывайте пожарных!

Я бросился в комнату Фларри, который громко храпел. Но от прикосновения моей руки (я вспомнил об этом позднее) он тут же проснулся.

– Вызывай пожарных, Фларри! Мой дом горит!

Мой друг одолел половину лестницы, пока я собирался с мыслями. Крестьянин барабанил в парадную дверь. Впустив его, я узнал своего соседа, живущего в сотне ярдов от дороги, ведущей к моему обиталищу. Он так запыхался, что сперва не мог вымолвить ни слова. Я услышал голос Фларри, говорящего по телефону в зале. Потом хозяин дома вернулся к нам.

– Они уже выехали, – коротко сообщил он. – Привет, Майкл. Доминик, набрось на себя что-нибудь.

И только в этот момент я заметил, что сам он был полностью одет.

Глава 12

Несколько минут спустя, запыхавшиеся от бега, мы были у моего жилища. Немногочисленные соседи неподвижно стояли на тропе, восхищенно глазея на пламя. Крытая тростником и соломой крыша весело вспыхивала, время от времени выплевывая тлеющие лохмотья, плавно спускавшиеся нам на головы. Стекла в верхних окнах растрескались от жара, две маленькие комнатки наверху, должно быть, накалились докрасна.

– Не стойте с разинутыми ртами! Делайте что-нибудь! – ревел Фларри. – Несите лестницу и ведра!

– Что толку-то, мистер Фларри! – ответил какой-то зевака. – Определенно все сейчас взорвется. Когда мы подошли, огонь бушевал, как в топке.

Я бросился к двери, отпер ее ключом и вошел. Дым внизу ослепил меня, жара была адская, но я ощупью пробрался к столу, схватил пишущую машинку, рукопись и дневник и, шатаясь, выбрался наружу. Буквально через несколько секунд верхний этаж с грохотом рухнул. Дым и искры вырвались из открытой двери, и пылающий факел выстрелил на тридцать футов вверх над крышей. Я отпер дверцу своего автомобиля, и несколько добровольцев помогли мне откатить его на безопасное расстояние.

Через несколько минут подъехали две антикварные пожарные машины. Струи воды обрушились на крышу, насмешливо зашипевшую в ответ. Меня начала бить нервная дрожь. Фларри с горящими глазами схватил меня за плечо.

– Чудовищное пламя! – воскликнул он. – Ты рад, что спал сегодня у меня, верно?

– Почему сначала занялся верхний этаж? Не понимаю! – бормотал я.

Еще одна подоспевшая команда безуспешно пыталась воспользоваться лестницей в борьбе с этим адом.

– Если там кто-то есть, – сказал офицер пожарной команды, – он наверняка уже погиб.

– Коттедж был пуст, – успокоил я ирландца.

– Вы там, случайно, не хранили бензин? – допытывался собеседник. – Пламя что-то слишком упорное.

– Нет, бензина я не хранил.

– Тогда происшествие смахивает на поджог, – заявил пожарный. – Мы завтра проведем расследование, как только все затушим. Хотя что-нибудь обнаружить можно будет только чудом. Этот джентльмен ваш друг, мистер Лисон? – добавил офицер, бросив на меня подозрительный взгляд.

– Да, и он поедет ко мне отсыпаться, – категорично заявил хозяин поместья. – Он валится с ног, разве вы не видите?

Я отвез Фларри назад в усадьбу.

– Великолепный был финал поминок, – произнес он безжалостно.

– И правда, изумительный! – согласился я.

– Кевин рассвирепеет: потерять коттедж и пять фунтов в неделю, – усмехнулся мой приятель.

– В месяц. Но послушай, Фларри, ни одна живая душа не знала, что я решил остаться у тебя на ночь. Если кто-то действительно поджег мое жилище, он был уверен, что я сплю у себя в комнате. И как он попал в дом? Дверь-то была заперта.

– Значит, у него был ключ, – заявил Лисон, проигнорировав скрытый смысл моей реплики.

– И он запер дверь за собой, чтобы я наверняка не смог выбраться? – нервно проговорил я. – Окна слишком маленькие, чтобы в них протиснуться.

– Ты мог сам оставить в доме что-нибудь горящее, – спокойно возразил бывший боевик.

– Но я не возвращался сюда после ухода Конканнона. А он удалился около полудня, – продолжал я возбужденно. – Лампу я не зажигал, камин тоже не горел.

– Успокойся, Доминик. Кефи все выяснит, когда затушит пожар, – заверил меня мой друг. – А сейчас ложись в постель. Ты падаешь от усталости.

И хотите – верьте, хотите – нет, несмотря на влажные простыни, возбуждение и все прочее, я заснул, как только моя голова коснулась подушки.

Меня разбудил телефон, трезвонивший внизу. Тут же появился Фларри:

– Конканнон хочет тебя на пару слов.

Я кое-как дотащился до аппарата. Голова у меня раскалывалась, а первые слова старшего офицера только усилили мою растерянность.

– Доброе утро, мистер Эйр. Значит, вы хорошенько все взвесили? – произнес он.

– Взвесил? Что я должен был взвесить, черт побери?! – грубо спросил я.

Последовало непродолжительное молчание.

– Вы будете в доме Лисонов часа в два? – поинтересовался полицейский. – Сегодня утром я занят.

– А где еще я могу быть, если преступник спалил мой коттедж? – возмущенно воскликнул я.

– Я приеду туда, – сообщил детектив. – А вам с мистером Флоренсом лучше не терять друг друга из виду до моего появления.

– И что означает это зловещее предупреждение? – кисло осведомился я, но Конканнон уже повесил трубку.

Фларри на кухне жарил яичницу с ветчиной.

– Что за бред нес этот Конканнон, черт его побери?! – раздраженно рявкнул я.

– Спрашивал, когда я тебя видел в последний раз. Я поведал ему, что ты спишь наверху, изможденный алкоголем и впечатлениями бурно проведенной ночи. – Фларри пребывал в приподнятом настроении. – Похоже, это известие чуть было не свалило его с ног. А что он тебе наговорил?

– Потребовал присматривать за тобой, – фыркнул я. – Он появится после обеда.

– Ты застрахован от неприятностей, Доминик? – внезапно спросил хозяин дома.

– Ты имеешь в виду имущество или жизнь? – уточнил я.

Этот вопрос вызвал у великана припадок буйного смеха.

– Ну ты и шутник! – прохрипел Фларри в перерывах между приступами хохота. – Мне хотелось бы, чтобы ты не лишился ни того ни другого.

– В коттедже у меня не было ценных вещей. Только несколько книг и одежда, – успокоил я друга. – Да еще мой бинокль! Жаль было бы машинку и рукопись, но их я сумел спасти.

– Так вот из-за чего ты рисковал! – произнес Фларри застенчиво.

– Конечно. Но я уже начинаю думать, что никогда не закончу свой роман.

– Ерунда, у тебя вся жизнь впереди, – отмахнулся Лисон. – А теперь пошли перекусим. Если ты сможешь сделать первый глоток, все будет в порядке.

Фларри протянул мне чашку кофе, сдобренного виски.

– Это пойло возродит тебя к жизни. Как говорится, для опохмелки.

Он выглянул из окна.

– К концу дня тучи рассеются. – В его голосе звучала уверенность. – Бог даст, мы завтра сможем пойти поудить рыбку.

После завтрака я вышел побродить по усадьбе. Я почти оправился от последствий ночного бдения, но в висках еще пульсировала боль, и я чувствовал удушье, как перед грозой. Тяжелая туча цвета индиго нависла над горами. Ноги, словно намагниченные, тянули меня на нашу зеленую лужайку в усадьбе Лисонов. День был таким пасмурным, что я без труда вообразил фигуру Гарриет, спешащую ко мне, похожую на привидение в белой ночной рубашке.

Вода стояла низко и зловеще отблескивала металлом. Скалы выступали из нее, словно надгробные камни. Фларри рассказал мне, что на следующий день после гибели Гарриет полицейские в болотных сапогах обыскали этот участок речного русла. В те времена еще не появились ни водолазы, ни металлоискатели, во всяком случае в Западной Ирландии. А заводь, где Фларри так часто забрасывал удочку, была слишком глубока. Поэтому, если нож покоится на дне, его никогда не найдут.

Я услышал шум мотора медленно движущейся по аллее машины и вскоре разглядел ее между деревьями. Бросившись наперерез, я подоспел как раз в тот момент, когда Кевин выходил из автомобиля. Когда он оглянулся, я уже стоял рядом. Мои надежды на то, что он в шоке выдаст себя, оказались напрасны. Владелец магазина не побледнел и не отшатнулся.

– Как вы? – поинтересовался он, тепло пожимая мне руку.

– Для живого неплохо, – мрачно заявил я.

– О, то, что произошло, просто ужасно! – воскликнул Лисон-младший. – Провидение позаботилось о вас, ведь вы не спали в коттедже в ту ночь.

– Так вы слышали о пожаре? – спросил я с наигранным удивлением.

– Мне сообщил Кефи – начальник пожарной команды, – пояснил Кевин. – Потому-то я и заехал сюда по пути. Там все залито водой, а от здания остались одни стены.

– А Кефи обнаружил, отчего начался пожар? – заинтересовался я.

– Он пока ведет расследование. Конечно же ему придется проконсультироваться в страховой компании у эксперта по пожарам. Но я беспокоюсь о вас, ведь вы лишились всего имущества. Только позвоните, и я приобрету для вас все, что в моих силах. Наверное, вам необходима новая пишущая машинка взамен сгоревшей.

– Очень мило с вашей стороны, – натянуто поблагодарил я.

За разговором мы подошли к дому. Фларри в своей комнате с рыболовными принадлежностями привязывал искусственных мушек.

– Здорово, Кевин, – бросил он, не поднимая головы, – говорят, ты теперь сжигаешь свои дома. Хоть предупредил бы нас, что ли.

– Мне вовсе не нравятся твои шутки, – оскорбленно заявил Лисон-младший. – Неужели ты не понимаешь, что, если бы не случайность, Доминик мог бы…

– Поджариться до хрустящей корочки? – усмехнулся хозяин дома. – «Да, я понимаю, куда вы клоните», – как однажды ответила актриса архиепископу.

– Сейчас не время для грязных шуточек, Фларри. Я… – раздраженно начал Кевин.

– Ну и зачем ты сюда пожаловал? – буркнул старший брат.

– Конечно же осведомиться о здоровье Доминика. Он пережил суровое испытание!

– Верно, братишка, – хмыкнул бывший повстанец. – А что заставило тебя перемениться к нему?

– Я тебя не понимаю! – возмутился владелец магазина.

– Если ты такой заботливый, то почему объявил ему бойкот? – вкрадчивым тоном поинтересовался собеседник.

– Черт! Что за вранье! – заорал Кевин. – Меня даже в городе не было, когда…

– Смотри не проговорись, – прервал его брат. – Доминик прекрасно знает, почему ты так поступил.

Фларри отложил удилище и, загибая пальцы, стал перечислять каждый инцидент.

– Бриджит, Шейн, Хаггерти, Брайан в магазине – они все пляшут под твою дудку.

– Может быть, горожане имеют зуб на мистера Эйра. И на тебя заодно, братец, – невинно предположил муж Майры.

– Значит, по-твоему, недовольство людей было стихийным? – допытывался хозяин поместья.

– Как поджог, – ехидно вставил я, – коттеджа «Джойс».

– Не говорите чепухи! – взорвался разозленный Кевин. – Все в Шарлоттестауне знали о связи Гарриет и мистера Эйра, очевидно, кроме тебя. Они имеют право подозревать его в убийстве любовницы. Я не верю в подобную ерунду сам, но…

– Но не возражаешь, если другие в нее верят, – жестко закончил Фларри. – Ну давай! Что тебя действительно беспокоит, Кевин? У тебя вид словно у затравленной лисицы.

Так оно и было. В акульем изгибе рта младшего из братьев сквозила неуверенность, совершенно не характерная для его обычно напористой манеры поведения. У меня возникло подозрение, что Кевин близок к истерике.

– Я хочу переговорить с тобой с глазу на глаз, Фларри, – заявил он.

– Нет, Доминик останется, – отрезал хозяин дома. – Один ум хорошо, а два лучше, особенно в беде.

Повисло молчание.

– Простите за все, что я вам наговорил, вы оба, – вздохнув, заговорил Кевин. – Просто у меня неприятности. Вы не поверите, старший офицер Конканнон собирается предъявить мне обвинение. И в чем? В убийстве! Он снова выпытывал у меня подробности поездки в Голуэй. Как будто я помню каждый дюйм дороги и могу дать отчет о каждой минуте той ночью! Ему очень тяжело отвечать, особенно когда голова забита совершенно другим.

– А чем? – поинтересовался Фларри, глядя ему в глаза.

– Делами! – нетерпеливо и, похоже, уклончиво ответил брат. – Даже Майра ополчилась против меня!

– Неужели? – улыбнулся Лисон-старший.

– Она думает, что я… Она ревнива… Ей пришла в голову сумасшедшая идея, что я был… ну, что я тоже симпатизировал Гарриет, – запинаясь, бормотал Кевин. – Майра высказала это на другой же день! Я теперь не знаю, что и думать!

– И конечно, ты не заглядывался на мою жену? – Насмешливая улыбка хозяина усадьбы стала еще шире.

– Не зли меня! – воскликнул мэр.

Единственный раскат грома заставил Кевина подскочить на стуле. Повторения не последовало, но с того момента беседу сопровождало отдаленное ворчание грозовых туч в восточных горах. Фларри снова принялся привязывать мушек – его пальцы были на удивление проворны. Не поднимая глаз, он сказал:

– С тобой еще кое-что не так, Кевин, мой мальчик. Возможно, в Шарлоттестауне ты и важная птица, но даже здесь ты не всемогущ. В какую заварушку ты ввязался?

Его тон был отечески ласков, почти трогателен. Но Кевин, хотя его широкий рот и скривился, упрямо хранил молчание.

– Ладно, – хладнокровно продолжил Фларри. – Я сам попробую догадаться. Ты вляпался в какую-нибудь иезуитскую политическую интригу, а теперь ты увяз в ней по самые уши и не осмеливаешься выйти из игры. Сообщники разорвут тебя в клочья, если ты только подумаешь о бегстве. Мы с тобой никогда не сходились во мнениях, Кевин. Но ты мой брат, и мне бы не хотелось, чтобы тебя посадили в Маунтджойскую тюрьму или придумали чего похуже!

– Ты сам когда-то сражался за Ирландию, – буркнул Кевин.

– И что я в результате приобрел? – иронично спросил бывший командир бригады.

– Я же сказал: «За Ирландию», а не за себя, Фларри! – возразил мэр.

Фларри нетерпеливо ударил кулаком по столу.

– Значит, ты решил стать еще одним мучеником свободы? – проворчал он. – Я не верю в твое бескорыстие. Во что бы ты ни ввязывался, ты ни разу не забывал о своей выгоде!

– Это ложь! Ты вечно стараешься унизить меня, – заявил Кевин, вспыхнув. – Ты завидуешь мне, потому что я сколотил состояние, пока ты пьянствовал, торгуя репутацией ветерана войны с черно-пегими! Ты вечно занимал у меня деньги и позволял жене шляться по…

– Хватит! Убирайся! – вспылил Лисон-старший. – Я больше не хочу тебя видеть!

Братья несколько секунд пожирали друг друга глазами. Затем Кевин вскочил и выбежал из комнаты.

Фларри снова занялся наживками, выуживая мушек из жестяной коробки тремя пальцами своей изувеченной руки.

– Я поспешил поссориться с ним, Доминик, – печально произнес он. – Парень разозлил меня, как обычно. Я все время пытаюсь поговорить с ним по душам, но, если при следующей встрече он снова начнет обвинять меня, я опять с ним разругаюсь!

Бросив взгляд в окно поверх его головы, я залюбовался внезапно опустившейся завесой дождя. Небеса разверзлись, опорожняя содержимое туч на землю. Дождевая пелена была сплошной, словно поверхность водопада.

– Замечательно, – заметил Фларри. – Завтра вода будет что надо.

Я побрел в гостиную и в растерянности взял в руки один из многочисленных журналов Гарриет. И в который раз удивился, насколько изменился Фларри после ее смерти. Возможно, его прежняя безалаберность не являлась ни естественной манерой поведения, ни маской. Вероятно, это была попытка зрелого мужчины общаться с женщиной гораздо моложе себя, забавлять ее, подстраиваться под ее требования. Неужели Фларри интеллектуально опустился до ее уровня из любви и умственной праздности? Ее смерть определенно стряхнула с моего друга налет этой праздности. Новый Фларри был внушительным, словно огромный сонный стареющей лев, только что вновь открывший мощь своей лапы.

С балкона были видны струи дождя, плотные, словно шитое бисером покрывало. Речка бурлила под его потоками, монтбреции и фуксии поникли от бешеного напора дождя. Я почувствовал странное желание выбежать нагишом под ливень, словно он смог бы смыть с моей души всю грязь. Я поднялся наверх и расстелил постель, потом взял несколько страниц своей рукописи, спасенной из огня, и принялся уныло их перечитывать. Нет, это никуда не годится! Какой-то картонный, надуманный роман. Лучше бы он сгорел вместе с коттеджем, словно ребенок, которого Фларри считал своим, погибший вместе с матерью.

Я наспех перекусил вместе с Фларри и Шеймусом – они оба казались озабоченными, – а ровно в два прибыл Конканнон. Фларри впустил его в дом и помог снять плащ, промокший насквозь, пока его владелец преодолел каких-нибудь двадцать ярдов от машины до парадного входа. Наконец полицейский и хозяин дома вошли в гостиную.

– Итак, вы потеряли самообладание, мистер Эйр? – спросил детектив.

– Хотелось бы мне знать, о чем это вы! – в замешательстве произнес я.

Конканнон вытащил из портфеля листок бумаги, держа его за два уголка перед моими глазами.

– Вот об этом. Нет, не прикасайтесь, просто прочтите.

Текст был отпечатан на машинке, а внизу стояла моя подпись.

– Но я ничего подобного не писал! – выдавил я наконец, совершенно сбитый с толку.

– Это сообщение напечатано на вашей пишущей машинке, – настаивал следователь. – Я взял образец шрифта несколько дней назад. А это ваша подпись, не так ли?

– Очень похожа, – отозвался я. – Но ведь это подделка.

– Но отпечатки пальцев подделать невозможно, – сухо возразил полицейский.

– Отпечатки пальцев? – ошеломленно переспросил я.

– Я получил это письмо утренней почтой и тщательно исследовал его, – объяснил детектив. – На нем повсюду только ваши отпечатки пальцев. Других нет.

Я рухнул в кресло в полном изнеможении. Несколько мгновений я был близок к обмороку. Фларри хотел было взглянуть на роковой листок, но Конканнон быстренько засунул его обратно в портфель.

– Это послание мистера Эйра, признающегося в убийстве вашей жены и объявляющего о намерении покончить с собой, – коротко проинформировал он великана.

– Поверить не могу! – ошарашенно воскликнул мой друг.

– В таком случае объясните, откуда на бумаге его отпечатки пальцев, мистер Лисон, – заявил старший офицер.

Хозяин дома лишь печально покачал головой. Я был в отчаянии: ловушка в конце концов захлопнулась. Конканнон, казалось, ждал от меня каких-то слов, но у меня перехватило горло. Тогда снова заговорил Фларри:

– Послушайте! Если бы письмо было настоящим, а Доминик струсил в последний момент, ему пришлось бы бежать отсюда, зная, что его признание обязательно попадет к вам в руки.

– Это послание с его подписью и опечатками пальцев, отпечатанное на его собственной пишущей машинке… – начал возражать полицейский.

Я взволнованно прервал его, припомнив одно незначительное происшествие. Я пояснил Конканнону, что, собираясь отправить письмо моей матушке несколько дней назад, я вставил в машинку лист бумаги, но ничего не успел напечатать – что-то меня отвлекло. А после его вчерашнего визита я заметил пропажу чистого листа из машинки.

– Надеюсь, вы не хотите обвинить в краже меня? – насмешливо произнес детектив.

– Не говорите глупостей! – гневно ответил я.

– И когда вы в последний раз видели лист в машинке? – осведомился он с издевкой.

– Тем же утром, еще до похорон, – уточнил я. – Похороны! Я отсутствовал около часа или немного больше. Кто-то мог проникнуть в дом и увидеть этот лист. И зная, что на бумаге окажутся мои отпечатки, написать это признание.

– Занимательная история, мистер Эйр, – недоверчиво проговорил следователь. – У вас недурное воображение, даже для писателя.

– В его идее гораздо больше смысла, чем в твоих измышлениях, Конканнон, черт тебя подери! – прорычал Фларри.

– Очень хорошо, – вздохнул полицейский. – Примем ваше утверждение в качестве гипотезы. Некто печатает признание и отсылает его по почте мне. После этого он должен подстроить ваше самоубийство той же ночью. Но зачем и как?

– Этот ваш некто – убийца, а так называемое признание и мое самоубийство снимают с него все подозрения, – быстро ответил я.

– Понятно, – усмехнулся детектив. – А что вы ответите на вопрос «как»?

– Ну, это совсем просто, – неожиданно вступил в разговор Фларри.

– Неужели? Ладно, расскажите мне, – пожал плечами старший офицер.

– А полиции разве неизвестно, что коттедж «Джойс» сгорел дотла прошлой ночью?

– Я полагал, что мистеру Эйру следовало бы принять яд, а не спалить себя заживо, – ехидно заметил старший офицер. – К тому же, смерть в пламени очень мучительна.

– Не строй из себя дурака, парень! – оборвал его хозяин дома. – Можешь попридержать язык, пока я пораскину мозгами? Ты выяснил, что обнаружил Кефи?

– Выяснил, – уклончиво ответил полицейский.

– На пожарище нашли керосиновую лампу? – настаивал Лисон-старший.

– Нашли, – коротко сообщил детектив. – На полу. Верхний этаж рухнул.

– Замечательно. Могу рассказать, как я бы действовал, решив совершить поджог, – рассуждал мой друг. – Не перебивай, а то у меня мысли разбегаются. В полной уверенности, что к двум часам ночи Доминик крепко спит, я бы спокойненько пробрался в жилище с канистрой бензина. Ты обычно берешь лампу с собой в спальню?

– Нет, только свечу, – ответил я.

Фларри возбужденно расхаживал по комнате.

– Правильно. Я бы зажег лампу и, держа ее в руках, осторожно поднялся по лестнице с канистрой. Потом перевернул лампу на пол и вылил бы на нее бензин. Или, может быть, просто бросил спичку, – объяснял Лисон с горящими глазами. – Все помещение тут же вспыхнет, но я еще успею сбегать вниз с канистрой, запереть дверь коттеджа, чтобы помешать Доминику выбраться, если в нем еще теплится жизнь, и убраться подальше оттуда раньше, чем пламя охватит весь дом.

– Но какой смысл в ваших действиях, если вы не видите мистера Эйра в постели? – поинтересовался детектив скептически.

– А как я могу его разглядеть в темноте? Я же не стану входить и обшаривать постель на ощупь, чтобы убедиться, – усмехнулся бывший боевик. – Я просто проделываю эту милую шутку с бензином и лампой, а потом быстро сматываюсь.

– Ты мог бы сколотить себе состояние, рассказывая такие небылицы на ярмарке, – насмешливо заявил Конканнон, но я заметил, что рассуждения моего друга произвели на него впечатление.

– Однако ты так и не добрался до яда, – продолжал он. – Предполагалось, что мистер Эйр, выпив его, устроит себе огненное погребение?

– У него рядом с кроватью могла стоять лампа, а в предсмертных конвульсиях он бы ее перевернул, – объяснил Фларри не без удовольствия, – и случайно устроил пожар.

– Но потом мы бы не обнаружили в теле яда, – заметил Конканнон, вступая в игру.

– Да вы бы не потрудились искать яд в обугленном трупе?! – воскликнул бывший командир бригады. – У вас же было признание…

– Нет, мы непременно проверили бы! – возмутился офицер.

– Возможно, тот парень, напечатавший письмо, накапал яду… Доминик, у тебя стоит стакан с водой на прикроватном столике? – заинтересовался Фларри.

– Нет, – ответил я.

– Возможно, ты привык пропускать стаканчик на ночь? – расспрашивал Лисон.

– Не всегда, – возразил я. – Только время от времени.

– Тогда он мог бы налить отравы в виски и надеяться на лучшее, – заключил мой друг.

– Все это только рассуждения, – нетерпеливо прервал его Конканнон. – Я не отрицаю, что ваши предположения могут оказаться оправданными. Но тогда кто же такой этот мистер Икс в конце концов?

Я хотел было ответить, но Фларри опередил меня.

– У Кевина есть ключ от дома, – ровным голосом сообщил он. – Его не было на похоронах. Он считает, что ты собираешься обвинить его в убийстве Гарри, поэтому ему выгодно свалить все на Доминика.

– К тому же, – добавил я, – пишущая машинка не идет у него из головы: только утром он предлагал заменить ту, что я потерял при пожаре.

– Значит, ты считаешь виновником пожара своего брата, Фларри, – подвел итог старший офицер. – Я навестил его час назад. Он утверждает, что всю ночь провел в постели, что подтверждает и миссис Лисон.

– Еще бы! – фыркнул мой приятель. – Но у Кевина хватает исполнителей его приказов, и ты об этом прекрасно осведомлен. Ты расспросил его, где он шлялся во время похорон?

– Нет. Но это мы тоже установим, – пообещал детектив. – В моем распоряжении пока нет армии полицейских.

– Зато у вас достаточно людей для наблюдения за мной, – вставил я довольно едко.

Конканнон понял намек.

– Я действительно снял с вас охрану пару дней назад, – с сожалением произнес он. – Согласен, это было ошибкой. Наблюдатели могли бы предотвратить пожар в вашем доме.

– Я догадываюсь, что вы лишь отослали их подальше от моего жилья, рассчитывая, что у меня возникнет соблазн сбежать отсюда.

Конканнон пропустил мою реплику мимо ушей. Вместо ответа, он заявил Фларри, что хочет кое-что обсудить со мной с глазу на глаз. Подмигнув мне, хозяин дома удалился. Без его присутствия я чувствовал себя до странности беззащитным. Старший офицер начал подробно допытываться у меня о событиях предыдущей ночи: «Во сколько мы легли спать? Кто сообщил нам о пожаре? Спал ли я, когда в дом Лисонов постучался известивший нас сосед?» И так далее и тому подобное.

Он вытянул из меня информацию о том, что я легко разбудил Фларри, который оказался полностью одетым.

– Мы пили, – объяснил я. – Не сомневаюсь, он завалился спать, не удосужившись даже снять ботинки.

– И вы говорите, он упорно настаивал, чтобы вы провели ночь в его доме? – уточнил детектив.

– Вообще-то ему не пришлось долго меня уговаривать, – признался я.

Конканнон продолжил расспросы, но я никак не мог сообразить, куда он клонит. Я ознакомил его со смутными воспоминаниями о наших поминках: сентиментальность, пение, буйство.

– Странная манера поведения, когда твоя жена только что упокоилась в могиле, – прокомментировал он. – Шеймуса не шокировало подобное поведение?

Я невольно встал на защиту Фларри.

– Во всяком случае, Шеймус этого не демонстрировал, – ответил я. – Фларри любил ее, в этом нет никаких сомнений. Зачем осуждать человека, каким бы способом он ни пытался умерить свое горе?

Конканнон был рассержен моим заявлением. Мы снова вернулись к игре в вопросы и ответы. Наконец он заключил:

– Итак, вы не можете достоверно подтвердить, что мистер Лисон не отлучался из дома после окончания поминок?

– Господи боже мой! – ошеломленно воскликнул я. – Неужели вы полагаете, что это он спалил коттедж? Бога ради, да зачем ему это делать?

– Чтобы обвинить своего брата, – коротко ответил Конканнон.

– Вы, должно быть, сошли с ума, старший офицер! – возмутился я.

– О'Донована тоже не было на похоронах, – равнодушно заметил детектив. – Он вполне мог напечатать ваше признание и отправить его по почте. Для Фларри он на все готов.

– Но…

– Однажды я видел карикатуру, – продолжал Конканнон беспечно. – Уличный головорез прикончил в подворотне свою жертву. А другой бандит в это время, подкравшись сзади, заносил нож над первым.

– Разве это не поучительная история, детки? – язвительно произнес я.

– Фларри изо всех сил старался меня убедить, что это его брат устроил пожар, чтобы избежать обвинения в убийстве. А что, если это ваш друг организовал поджог и ложное признание, чтобы вы заподозрили Кевина? Чтобы мы все пребывали в заблуждении, что это была отчаянная попытка Кевина избавиться от подозрений.

– Подобных маразматических измышлений вконец рехнувшегося старого интригана я никогда…

– Флоренса Лисона очень заботило наше мнение о причинах пожара, вы не заметили? – заявил детектив, проигнорировав мою гневную тираду.

– Я знаю одно: Фларри не убивал своей жены! – возмущенно воскликнул я.

– А откуда вы это знаете? – Конканнон вперил в меня свой самый испытующий взгляд.

– Просто знаю и все! – настаивал я.

– У него был самый веский мотив и прекрасная возможность, – возразил офицер полиции.

– Мне все равно! – не сдавался я.

– Очень странно, откуда взялась такая внезапная преданная дружба? – осведомился собеседник.

– Вы еще вообразите, что мы сговорились и вместе прикончили Гарри, – саркастически произнес я.

– И я подразумеваю не только ревность, говоря о мотиве, – с безразличным спокойствием продолжал Конканнон. – Гарриет сорила деньгами…

– Никогда не замечал ничего подобного, – отрезал я.

– А Фларри был почти банкротом. Вы знаете, сколько он должен своему брату? – поинтересовался детектив. – Если Кевина повесят за убийство, это положит конец финансовым проблемам вашего друга.

– Но…

– Кевин завещал брату кругленькую сумму, – объяснил полицейский. – Он – человек богатый. А Майра Лисон в случае его смерти получит большую часть имущества.

– Следовательно, у Майры тоже есть веская причина желать, чтобы мужа обвинили в преступлении? – язвительно заметил я.

– Там, где замешаны деньги, всегда есть мотив для убийства.

После подобного высокопарного заявления Конканнон замолк. На протяжении нашей странной беседы он, казалось, искал в моих словах подтверждение каких-то своих тайных умозаключений, но я был слишком взбешен, чтобы проявлять осторожность. Конканнон получил то, что хотел, но все еще казался настороженным. Я почувствовал, что он чего-то ждет.

– Знаете, – начал я через некоторое время, – полагаю, вы все это время выдумывали всякие небылицы. Болтали первое, что на ум взбредет. Пудрили мне мозги, чтобы просто поразвлечься.

Конканнон, заерзав в кресле, криво улыбнулся и открыл было рот, собираясь что-то сказать. В это мгновение на улице грохнул сдвоенный выстрел. Мы с офицером выскочили из комнаты. «Господи! – пронеслось у меня в голове. Фларри застрелился!» Выбежав на мощеный двор за домом, мы столкнулись с Шеймусом, важно шествующим с двустволкой а одной руке и большой лисицей в другой. Дождь прекратился.

– Наконец-то я ее поймал! – улыбнулся управляющий. – Кур воровала. Такая смелая! Никогда бы не подумал, что она проделывает это средь бела дня.

– Хорошо, что у тебя было с собой ружье, – сказал Конканнон.

Не успели мы вернуться в дом, как зазвонил телефон. Я услышал, что Фларри пошлепал из комнаты с удочками к аппарату. Потом он завопил:

– Это тебя, Конканнон!

Меня оставили одного в гостиной. Не знаю, почему это видение посетило меня именно тогда, но я был просто потрясен, вообразив, как проснулся в своей маленькой спальне, объятой пламенем. Кровать горит, окошко слишком мало, чтобы протиснуться сквозь него, в отчаянии и агонии мое тело скручивается в огне, словно сухой листок.

Когда вернулся Конканнон, мне показалось, будто он спас меня из горящей печи или из захлопнувшейся ловушки. Выглядел детектив почти благодушно.

– Я вынужден откланяться, – заявил он, потирая руки. – Знаете, мистер Эйр, вы ужасно упрямый человек.

– Неужели? – вежливо произнес я.

– Скажите мне, что еще могла делать Гарриет Лисон, лежа обнаженной у реки, если не поджидать своего любовника? – насмешливо спросил детектив. – Загорать? Вы все еще утверждаете, что не назначали ей свидания в ту ночь?

Я отрицательно покачал головой.

Странная, гипнотическая, почти напевная интонация появилась в его тоне.

– Вы невиновны во всем остальном. Почему вы скрываете от меня это? Почему?

Я сохранял молчание.

– Тогда я сам скажу почему, – проникновенно говорил старший офицер. – Вы не можете простить себе, что оставили ее там на произвол… Вы никогда не сможете забыть, что порвали с ней в конце концов. Никогда. Вы внушаете себе, что все случилось не из-за вашего расставания. Но ничего не выйдет. Вы будете носить шрамы от ее ран в своем сердце всю свою жизнь. Мне жаль вас.

Еще минута, и я бы доверился этому удивительному человеку. Но тут снова звякнул телефон.

– Это тебя, Доминик! – крикнул Фларри. – Майра хочет поговорить с тобой.

Я был рад ускользнуть от разрушительных уловок Конканнона. Но беседа с Майрой меня ничуть не успокоила. Она произносила слова, как автомат:

– Доминик, вы не могли бы немедленно приехать ко мне. У меня большое горе.

– Да, конечно, – успокоил я его. – А в чем дело?

Она потеряла самообладание и разрыдалась:

– Кевина арестовали!

Глава 13

Пока я ехал по главной улице, Шарлоттестаун показался мне совершенно иным, словно дом, где произошла катастрофа, закрытый ставнями, притихший и побежденный. Кроме двоих крепких парней, пристально рассматривавших меня, когда я вылезал из машины, поблизости не было ни души. «Неужели все население города арестовано?» – подумал я. Улицы не выглядели бы более мрачно, даже если бы в этом нездоровом маленьком городишке разразилась эпидемия чумы. Атмосфера была столь же безнадежной, как в моей первой школе в Ковентри: невольно возникало ощущение полной изоляции.

Я почувствовал облегчение лишь в тот момент, когда Майра открыла мне дверь и торопливо провела меня в кабинет Кевина. Три маленьких веснушчатых личика ошеломленно уставились на меня из глубины коридора.

– Не торчите тут, дети! – прикрикнула на них мать. – Займитесь чем-нибудь! Идите на улицу и поиграйте! Погода разгулялась.

Эта нервозность не вязалась с обычно уравновешенным поведением Майры. Казалось, она сама не своя: ее румянец выглядел чахоточным, волосы спутались, а глаза покраснели от слез.

– Какой позор! – пробормотала она. – Как это переживут дети?

– Что происходит, Майра? – осведомился я. – Мне совершенно ничего не известно.

– Я не знаю, к кому обратиться! – воскликнула она. – Если бы только отец Бреснихан был здесь!

– А я ничем не могу помочь? – сочувственно спросил я.

– Кэтлин говорит, возможно, святой отец вернется сегодня вечером, – бессвязно произносила хозяйка дома. – Ужасно! Эти люди увели его с собой. Они даже не дали мне с ним поговорить!

– С Кевином?

– Да. – Майра разрыдалась.

Когда она немного пришла в себя, я поинтересовался выдвинутыми против Кевина обвинениями.

– Я ничего не знаю, – плакала Майра. – Даже подумать не смею.

– Вообще-то у нас не полицейское государство, – рассудительно сказал я. – Мистер Лисон имеет право воспользоваться услугами защитника, не так ли? Вы уже звонили адвокату?

– Зачем? – пробормотала женщина. – Человек, арестовавший Кевина, сказал мне, что его отправляют в Дублин.

– В Дублин? Но почему, черт возьми?! – растерянно воскликнул я.

– Я не знаю! – всхлипывала хозяйка дома.

Через некоторое время ситуация прояснилось. Майра вышла за покупками, а по дороге домой разговорилась со школьной директрисой. Приближаясь к дому, женщина заметила у дверей какой-то незнакомый автомобиль. Парадная дверь отворилась, и трое чужаков, вышедших из дома, запихали Кевина в машину. Один из них произнес: «Мы увозим вашего мужа в Дублин на допрос. Попрощайтесь с ним. Мы с вами свяжемся».

– Они были в форме, эти люди? – уточнил я.

– Нет, – покачала она головой.

– И Кевин ничего вам не сказал?

– Нет. Вряд ли он вообще меня заметил. У мужа был такой вид, словно небо обрушилось ему на голову, – вздохнула миссис Лисон. – Войдя в дом, я застала там еще двоих мужчин, рывшихся в ящиках письменного стола. Они лишь недавно ушли. Меня просто вытолкали из комнаты. Я не смогла вытянуть из них ни слова о Кевине.

– А они показали ордер на обыск? – выспрашивал я.

– Нет. Я была слишком взволнована, чтобы думать об этом. К тому же дети плакали.

Мне пришла в голову мысль о нацистской Германии. Я подумал о внезапных ночных визитах, когда человека уводят на тайный трибунал и, возможно, его никто больше не увидит. Где доказательства, что схватившие Кевина неразговорчивые чужаки были представителями полиции? Я не стал пугать своими идеями Майру, осведомившись, можно ли мне воспользоваться ее телефоном. Она молча кивнула. Сначала я позвонил Фларри, но Конканнон уже ушел. Я попытался связаться с полицейским управлением Голуэя, но там мне ответили, что начальник еще не вернулся. Наконец, я дозвонился до полиции в Шарлоттестауне. Голос медлительного сержанта, потерпевшего сокрушительную неудачу в расследовании моих неприятностей, показался не слишком утешительным.

– Мистера Кевина забрала из дома группа людей в штатском, – сообщил я. – Они были bona fide?

– Не ломайте над этим голову, мистер Эйр! – посоветовал собеседник.

– Я и не собирался, – ответил я. – Это миссис Лисон. Она хочет узнать, что произошло.

– Это ее право, – произнес служака со сводящим с ума спокойствием. – Но не стоит спешить, мистер Эйр. Старший офицер навестит ее сегодня вечером.

– Но побойтесь бога! – раздраженно заявил я. – Миссис Лисон следует объяснить, в чем обвиняют ее мужа.

– В свое время ей все объяснят, – заявил сержант.

– Скажите сейчас, – настаивал я.

– У меня нет соответствующего приказа, – упрямо твердил полицейский.

– Но ведь не в убийстве? – допытывался я.

Я почти услышал в телефонной трубке скрип мозгов сержанта.

– С чего вы решили, что в убийстве? – подозрительно спросил он.

– О, чтоб тебе! – Я бросил трубку.

Майра смотрела на меня в отчаянной надежде, зрачки ее зеленых глаз расширились от страха и волнения.

– Ему приказано держать рот на замке, – коротко объяснил я. – Судя по его увиливанию, скорее всего, Кевина арестовали по подозрению в убийстве. Хотя я не знаю, почему полиция старается сохранить это в тайне. Мне жаль, Майра.

Миссис Лисон встала, повернувшись спиной ко мне, ее тело окаменело, лоб прижимался к стене – извечная поза женщины в шоке. Она простояла так довольно долго, пытаясь успокоиться, прежде чем обернулась ко мне.

– Этого я и боялась. О, Доминик! Я так этого боялась! – проговорила она отрывисто, снова опускаясь на стул.

Я погладил ее по плечу, чувствуя себя ужасно неловко.

– Постарайтесь не волноваться, Майра, – успокаивал я ее. – Верьте, что его невиновность обязательно будет доказана.

– Если бы Кевин был со мной откровеннее! – вздохнула мать семейства. – Я бы простила его. Он не делился своими переживаниями, поэтому я не могла ему помочь. Эта женщина – она погубила всех. Когда я увидела ее той ночью… – Майра резко оборвала фразу.

– Увидела ее? – ошеломленно переспросил я.

Женщина как-то странно глянула на меня наполовину встревоженно, наполовину лукаво.

– Не знаю, что вы подумаете теперь обо мне. Просто я упомянула вам не обо всем, что случилось в ночь убийства. – Она печально вздохнула. – Теперь, когда его арестовали, это уже не имеет никакого значения. Абсолютно никакого.

Ее голова с гордо поднятым подбородком повернулась ко мне. Взгляд хозяйки дома был обращен внутрь себя.

– Я рассказывала, что какое-то время бродила по усадьбе. Я была в ужасном состоянии: злилась на себя за выслеживание собственного мужа, – вспоминала миссис Лисон. – Так унизительно сознавать, что опустилась до вульгарной слежки! И я действительно ее видела.

– Неужели? – спросил я, чтобы подтолкнуть ее к дальнейшим откровениям.

– Я тихонько кралась под деревьями. Знаете эту рощу на краю усадьбы, между пастбищем и рекой? Потом я выглянула из-за лиственной завесы. Было темно, но не настолько, чтобы я не разглядела ее на траве, у самой воды. – Лицо моей собеседницы скривилось. – Лежала обнаженная, потягиваясь, как шлюха.

– Действительно?

– А потом – тело – исчезло, – с расстановкой произнесла женщина.

– Исчезло? – переспросил я удивленно.

– Ее фигуру заслонила какая-то темная масса. Мне так показалось в первое мгновение, – пояснила мать семейства. – В следующее мгновение я поняла, что это мужчина в темном костюме. Человек некоторое время не двигался. Я пряталась слишком далеко, чтобы слышать их разговор. Потом я увидела ее руки, обнимающие темную фигуру, словно… словно эта развратница пыталась притянуть мужчину поближе. Я больше не могла выносить этот кошмар. Я убежала куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от этого места. Некоторое время сидела у тропки, пытаясь успокоиться, это было так отвратительно! – И миссис Лисон разразилась рыданиями.

– Но, Майра, – сказал я некоторое время спустя, – вы же не могли узнать ту темную фигуру со спины. Почему вы решили, что это был именно Кевин?

– А кто еще это мог быть? – грустно произнесла хозяйка дома.

– Это мог быть я, – выдавил я из себя. – Вам не приходила в голову такая мысль?

– Нет. Во всяком случае, в ту ночь, – призналась женщина. – Я ожидала застать с ней Кевина, поэтому я и сочла… Ведь это были не вы, верно?

– Верно, – постарался ответить я уверенным тоном.

– А потом Кевин пришел домой, – продолжила Майра. – Он был в темном костюме. И мне показалось, что он ведет себя очень странно. Раздраженный, усталый… не знаю, как сказать… он словно был далеко отсюда. Он казался чужим. Поэтому, когда я услышала, что Гарри…

– Но, Майра, если… Вы же не видели крови на его одежде? – сочувственно спросил я.

Женщина задрожала.

– Я не знаю, – чуть слышно ответила она. – Думаю, нет.

– Полиция ведь осматривала вещи Кевина, – попытался я успокоить Майру.

– Я предположила, что он каким-то образом избежал… – отозвалась хозяйка дома.

– И вы никогда не намекали ему о своих догадках? – удивился я.

– Нет, я не осмеливалась. Только спросила его, чем он был занят в тот вечер и почему вернулся так поздно. Муж заявил, что в машине кончился бензин. Мне не хотелось признаваться, что я подсматривала за ним. – Майра улыбнулась мне слабой копией своей трогательной улыбки. – Боюсь, вы не сможете меня простить, Доминик.

– Я? Не прощу вас?

– Если бы я поведала Конканнону об увиденном, он никогда не стал бы подозревать вас в преступлении. И вам бы не пришлось пройти через это отвратительное дознание. Я уверена… вы ей симпатизировали, – смущенно добавила Майра.

– Вам тоже есть за что меня прощать, – откровенно заявил я.

– Я не понимаю, – изумленно взмахнула ресницами женщина.

– Дело в том, что мне пришлось известить Конканнона о ваших странствиях в поисках Кевина в тот вечер, – с сожалением произнес я.

Майра поджала губы.

– Я знаю, что обманул ваше доверие. Но я сам оказался в еще худшем положении, – попытался я оправдаться. – В действительности Конканнон не проявил к этим сведениям никакого интереса. Но мне жаль, правда.

– И я полагаю, вы сообщили ему, что я делала… бродила по усадьбе?

В ее сарказме я уловил нотку опасения.

– Нет. Я лишь упомянул, что вы выехали на велосипеде встречать Кевина, подождали на перекрестке и вернулись домой тем же путем.

– А почему я должна вам верить? – резко заявила женщина.

Но я различил вздох облегчения.

– Я вас не выдам, – пообещал я. – Это было бы подло. Но у меня нет причин любить вашего мужа.

Произнося эту речь, я вдруг испугался, что Майра может неправильно понять мое последнее замечание. Она пристально посмотрела мне в глаза.

– Подразумевается, что у вас есть причина любить меня? – спросила она с шокирующей откровенностью.

– Я… я хотел сказать, что вы никогда не причиняли мне зла… вы были ужасно добры ко мне, – сбивчиво проговорил я, смутившись.

Майра отвела взгляд.

– А Кевин навредил вам? – спросила она внезапно. – Как?

– Да все тот самый бойкот, – в замешательстве произнес я. – И…

– И? – подтолкнула меня она.

Я понял намек:

– Я подозреваю, что это он спалил коттедж. И привез меня связанным на побережье, где я чуть было не утонул.

– Вы с ума сошли, Доминик! – Миссис Лисон говорила с искренним недоумением. – Для чего ему так скверно поступать с вами? Вы ему нравились.

Я ответил как можно легкомысленнее:

– Дорогая Майра, вы – не единственный ревнивый человек в Шарлоттестауне.

– О, перестаньте!

Женщина натянуто улыбнулась. Потом ее красивые брови снова сошлись на переносице.

– Не знаю, как мы можем так о нем рассуждать после его ареста. Мне должно быть стыдно.

– Вы ему ничем не поможете, если будете хандрить, – сказал я как можно убедительнее.

– Хорошо, я больше не буду! – ответила она по-детски.

О, женское послушание!

– Но что же мне делать, Доминик? – всхлипнула жена Кевина.

– Держаться. Выживать. Возможно, все случившееся – ужасная ошибка, – советовал я покровительственным тоном. – Переговорите с отцом Бресниханом после его возвращения. Даже если произойдет худшее, у вас есть дети. И я рад буду помочь вам, чем смогу. Однажды, когда все это будет позади…

– О, что за мерзкие разговоры! – воскликнула она.

Настроение хозяйки дома внезапно переменилось. Она взирала на меня с опаской.

– Некоторые мужчины пытаются сблизиться с женщиной, когда у нее большое горе. Мне так говорили, – напряженно сказала миссис Лисон.

– Да, но я не принадлежу к их числу, – успокоил я ее.

– Вы для меня большое утешение, мой дорогой, – тепло произнесла моя собеседница. – Разве не странно, что я разговариваю с вами так запросто. С первой нашей встречи я подумала, что мы с вами очень похожи.

Я понимал, что разговор принимает опасный оборот. Сдержанность и светские условности Майры начинали сползать с нее, подобно шелухе, после суровых испытаний последних нескольких дней. А я был усталым, бестактным и доведенным до последней черты.

– Майра, вы любили… Вы любите Кевина? – вырвалось у меня, прежде чем я спохватился.

Ее глаза расширились.

– Люблю ли я его? – возмущенно заявила она. – Ну конечно! Я люблю его, ведь он – мой муж.

Я улыбнулся ей.

– Как гадко с вашей стороны так меня дразнить! – обиженно воскликнула женщина. – Я действительно любила его. Я была готова ради него на все – даже умереть, если нужно…

– Или служить образцом беспорочной ирландской женственности в соответствии с идеалами отца Бреснихана, – насмешливо отозвался я. – Но через некоторое время вы поняли, что на самом деле превратились в обычную домохозяйку, муж которой скрывал от нее самую интересную часть своей жизни.

– Вы очень циничны, Доминик, – горько сказала миссис Лисон.

– Вы знаете, что это правда, – возразил я.

Ее губы задрожали. Она бросила на меня продолжительный испытующий взгляд. В следующее мгновение она припала к моим ногам, причитая:

– О, Доминик! Мне так одиноко!

Я понял, что неосознанно подталкивал ее к этому. Мне тоже было одиноко. В моем сердце образовалась пустота, алчущая заполнения. Лицо Майры было разгоряченным, все еще влажным от слез, а дыхание обжигало мою щеку. Я поцеловал ее. На мгновение она сжалась в моих руках, потом напряженное тело женщины расслабилось, и она ответила с удивительной страстностью. «Нет, это не желание близости, – думал я, – лишь поиски забвения в моих объятиях».

Мы некоторое время целовались. Но ее ласки не принесли мне облегчения. Между мной и Майрой стояла Гарриет. Она отвратила меня от прочих женщин. Мне внезапно вспомнились две строки из Мередита:

Я легонько оттолкнул Майру от себя. Она смотрела на меня невидящими глазами.

– Прости, дорогая, но мы поступаем скверно. Так не пойдет, – произнес я нежно.

– Конечно.

Майра стояла надо мной с пылающими щеками, нервно приглаживая волосы. Она старалась держаться с достоинством.

– Вы ведь тоже несчастны, правда, Доминик?

И лишь на обратном пути в усадьбу Лисонов я почувствовал отвращение к себе. Что на меня нашло? Почему я так вел себя с Майрой? Флиртовал, воспользовался ее незащищенностью, вызванной тревогой за судьбу Кевина! Так поступить мог только опустившийся человек. Но с другой стороны, что заставило Майру отбросить привычную сдержанность? Задав себе этот вопрос, я задумался над загадкой ее натуры. Я мало общался с женщинами до Гарриет, но моя подруга успела обучить меня всем тонкостям любовной стратегии. Мы погружались в захватывающую игру уловок – игру, столь поглощающую, что, казалось, она охватывает весь диапазон войны между полами. Я никогда целиком не доверял моей возлюбленной, никогда не был уверен в ее ко мне отношении. Какой восхитительно возбуждающей была эта неопределенность! Гарриет выработала во мне стереотип восприятия женщин.

Майра же, сначала казавшаяся такой не похожей на Гарриет, такой стеснительной, лишенной чувственности, рассудительной и последовательной, теперь воспринималась сквозь призму моего любовного опыта. Разве эта сострадательная мать семейства под внешней мишурой воспитания и привычек не была такой же непостоянной, капризной, лукавой и, возможно, лживой? Подчиняющей мужчин своим желаниям бессознательно точно так же, как Гарриет сознательно манипулировала мной?

Я принялся размышлять о внезапной откровенности Майры, признавшейся, что видела той ночью Гарриет и темную фигуру, склонившуюся над ней, а потом убежала. В рассказе жены Кевина не было ничего неправдоподобного. Однако казалось странным, что ревнивая женщина, отправившаяся на поиски своего мужа и заставшая его на месте преступления, не накричала на него, не разоблачила его в ту же минуту, вместо того чтобы тайно вернуться домой. А если Майра не была уверена в личности любовника Гарри, почему она не подошла поближе, чтобы удостовериться? Неужели ее неистовая ревность не смогла одолеть пуританское воспитание?

Просто из любопытства предположим, что Майра выдумала эту историю. Для чего ей понадобилось солгать мне? Только если за таинственной темной фигурой преступника скрывалась она сама. Майра явно почувствовала облегчение, услышав, что я не передал Конканнону повесть о ее ночных скитаниях. Тогда почему она изменила свою первоначальную версию? Возможно, рассчитывая, что я непременно перескажу ее Конканнону, забивая последний гвоздь в гроб ее мужа. Нет, вряд ли ревность миссис Лисон достигла такого накала, чтобы толкнуть ее на убийство. Уж слишком все это запутанно. Во всяком случае, полиция осматривала ее платья, как и одежду Кевина, и не обнаружила на ней никаких кровавых следов. Но если я и представлял Майру Клитемнестрой, Кевина трудно было вообразить кем-нибудь, кроме Эгеста.

Тут у меня возникла омерзительная мысль. «Женщины, – размышлял я (имея в виду Гарриет), – обладают инстинктивным умением возбуждать мужчину разговорами о сексе». Описание обнаженной Гарриет, обвивающей руками темную фигуру, превратило нас с Майрой в соучастников этой любовной сцены в моей эротической фантазии. Действительно ли Майра неосознанно стремилась пробудить во мне желание? А потом бросилась мне на шею.

Нет-нет, это просто игра воображения. Майра всего лишь обезумевшая от горя женщина, слепо ищущая любого утешения…

Мы с Фларри преспокойно напивались в его кабинете, когда около половины седьмого явился с визитом Конканнон. Я не был настроен распространяться об откровениях Майры, а хозяин дома был разговорчив не более меня. Однако поприветствовал гостя довольно любезно и, усадив в лучшее кресло, вложил стакан с виски ему в руку. Конканнон выглядел человеком, медленно выздоравливающим после тяжелой болезни.

– Итак, вы арестовали моего брата? – взял быка за рога Фларри.

– Да, – подтвердил старший офицер. – Я вам сочувствую.

– Он признался? – уточнил мой друг.

– Он будет давать показания завтра в Дублине, – коротко сообщил полицейский.

– Вы обычно отвозите убийц в Дублин? – удивился Лисон-старший.

– Кевина Лисона не обвиняют в убийстве, – заявил детектив.

Как только Конканнон произнес эти слова, я тут же понял, что все это время не очень верил в виновность Кевина. Последовало молчание.

– Я рад это слышать, – заметил наконец Фларри.

Зная его намерения разделаться с убийцей, я был уверен, что мой друг в восторге от этой новости.

– Не в убийстве? Тогда, черт возьми, в чем его обвиняют?! – воскликнул я.

– В том, что называется государственной изменой, мистер Эйр, – объяснил офицер. – В предательстве.

Фларри тяжело вздохнул.

– Именно этого я и боялся! – печально проговорил он. – Бедный дурачок! Мне следовало бы предостеречь парня, черт побери! В его предательстве есть и моя вина.

– Вы знали, что Кевин участвовал в тайной политической деятельности?

– Нет, не знал, – отозвался Лисон-старший. – Но догадывался. И понимал, что разговаривать с ним на эту тему бесполезно. Братишка все равно не стал бы меня слушать. А как долго вы об этом знали?

– У нас возникли подозрения еще в начале года, но мы ничего не могли доказать. Мистер Эйр дал нам первый ключ, – сказал детектив.

– Неужели? – удивился я. – И что это было?

– Вы помните, что услышали фразу незнакомца, сказанную Кевину в его кабинете: «Какая польза от насилия?»

– Да, но…

– Этот человек цитировал Пфауса, – пояснил Конканнон. – Оскар Пфаус – американец немецкого происхождения, журналист, приезжавший в Ирландию в феврале. Его хозяева оказались на редкость невежественными заговорщиками. Можете себе представить, Пфауса послали установить контакт с ИРА через генерала О'Даффи!

– Боже правый! – воскликнул я изумленно. – Это все равно что искать встречи с Гарри Поллитом через Освальда Мосли!

– Мне ничего не известно об этих людях, – произнес полицейский и продолжил: – Пфаус сумел связаться с Тоуми, Расселом и некоторыми другими экстремистами ИРА.

– Добиваясь, чтобы ИРА затеяла беспорядки на севере, оттянув туда как можно больше британских войск, когда Гитлер решит атаковать? – предположил я.

– Грубо говоря, так, мистер Эйр, – подтвердил Конканнон.

– И мой брат замешан в этой ерунде? – спросил Фларри.

– И да и нет. У него были более честолюбивые планы, – отозвался следователь. – Человек, разговор с которым подслушал мистер Эйр, – специальное отделение выследило его – это некий Джоджхан. Он, как и ваш брат, был тайным членом ультраэкстремистской группы ИРА. Эти люди планировали захватить политическую власть в стране, но совсем не для отвода глаз.

– Невероятно! – поразился я.

– Чего только не случается на этой земле! – вздохнул старший офицер. – Кевин Лисон представляет новое поколение ирландцев. Да поможет нам бог! Организатор и бизнесмен, которого интересует только личная власть. Путешествуя по стране, он вращался как в политических, так и в деловых кругах.

– Но ему не удалось бы привлечь армию на свою сторону, – заметил Фларри.

– Любая армия исполняет приказы политиков. И даже ирландская армия иногда, – усмехнулся детектив.

– Вы хотите сказать, что Кевин планировал установить диктатуру? – уточнил я.

– И он, и Джоджхан, и некоторые другие. Конечно, с помощью Германии, – сообщил полицейский. – Теперь они все у нас в руках. Специальное отделение следило за ними последний месяц. Это было мудреное дело. Мы не хотели торопиться с арестом мистера Лисона, чтобы не насторожить остальных. Мы схватили их всех одновременно в разных частях страны. Сегодня утром.

Последовало молчание. Конканнон потер свои воспаленные глаза тыльной стороной ладони.

– Значит, ты был прав, – обратился я к Фларри, – все эти нападения на меня – дело рук твоего брата. И Кевин действительно хотел запугать меня, выдворить из страны и заставить молчать по возвращении домой.

– Это Кевину пришла в голову идея утопить вас в песке, – подтвердил Конканнон. – А Джоджхан, Хаггерти и еще один парень осуществили ее. Поджог вашего коттеджа – другое дело. Хотя и его мог подстроить наш доморощенный заговорщик: у нас пока еще нет доказательств.

– Но ведь это определенно была попытка убить меня, а не напугать? – возразил я.

– О, к тому времени Кевин уже здорово запаниковал. Я серьезно на него давил по поводу убийства миссис Лисон, – заявил офицер.

– Так, значит, вы его подозревали? – заявил офицер.

– Нисколечко, – пожал плечами детектив. – Просто хотел заставить его нервничать, чтобы он совершил какой-нибудь промах и нарушил конспирацию. И мне это удалось.

– И какую же ошибку он сделал? – заинтересовался я.

– Он начал лгать и противоречить своим же показаниям по поводу ночного возвращения из Голуэя. Мы были уверены, что он направлялся к Отерарду, чтобы посоветоваться с одним из сообщников по заговору: за мистером Лисоном следили, но ему удалось оторваться. Видите ли, Кевин должен был скрывать цель поездки в Голуэй, но, поверив, что мы подозреваем его в убийстве, он вынужден был выбирать из двух зол. Его поражение стало лишь делом времени, сейчас, – пространно объяснил собеседник, – я не буду вдаваться в подробности. Но Кевин мог морочить нам голову по поводу посещения Голуэя, только признав, что находился поблизости от места преступления незадолго до смерти миссис Лисон. И наоборот.

– И он решил избавиться от этой части дилеммы, спалив мой коттедж и отправив поддельное письмо? – предположил я.

– Очень возможно, – согласился детектив. – Кевин не осмеливался нарушить конспирацию. Джоджхан – предводитель заговорщиков – перерезал бы ему горло. Поэтому Кевин очень волновался на допросе по поводу убийства, но страх отвлек его внимание от мысли, что мы могли заподозрить его в измене.

– В наши дни все было проще. У нас была лишь одна причина для тревоги, – сказал Фларри с ноткой печали в голосе. И пробормотал: – Эта многострадальная страна…

Я резко его оборвал, заметив:

– Итак, пока вы распутывали этот политический клубок, у вас не было возможности вести расследование гибели Гарриет.

– Не торопитесь, мистер Эйр, времени еще достаточно, – возразил полицейский. – Вполне достаточно.

– Для вас – возможно, но мне пора возвращаться домой, – заявил я. – Я не могу вечно сидеть на шее у Фларри.

– Всегда добро пожаловать, – автоматически откликнулся хозяин поместья.

– Теперь вы намереваетесь вести эту войну нервов против нас? – настаивал я раздраженно.

– Против вас? – Тяжелый взгляд Конканнона уперся в мое лицо.

– Против Фларри, против меня. И… – Я замолчал.

– И? – потребовал продолжения полицейский.

– И против того, кто еще у вас под подозрением, – выдавил я.

Я не мог произнести имя Майры. Я не смел облечь в слова свое беспокойство за нее. Во мне было достаточно ирландской крови, чтобы вздрагивать от слова «информатор». Я и так причинил ей достаточно зла.

– Сегодня из Корка приедет водолаз, – внезапно заявил детектив.

– Неужели? – Голос Фларри звучал равнодушно, но в его позе я почувствовал необычное внимание.

– Чтобы найти нож? – уточнил я.

– Здесь ножей хватает. – Фларри обвел безвольной рукой комнату с рыболовными снастями.

– А вот и те, что я изъял, – объявил Конканнон, выгружая содержимое своих карманов. – Все клинки подвергались исследованию. Результаты отрицательные.

– Значит, вы намерены отыскать нож убийцы в глубоком омуте и повесить преступника на этом основании? – язвительно поинтересовался Лисон-старший. – Так вы рассуждаете?

– Сначала отыщем нож, а потом будем от него отталкиваться, – ответил полицейский.

Конканнон пристально смотрел на Фларри.

– Конечно, на нем уже не будет крови вашей жены, – резко бросил старший офицер, словно обвинял нас в отсутствии этой важной улики.

Мне никогда не нравилась эта его выверенная жестокость.

– Но осмелюсь предположить, орудие преступления подскажет нам недостающие детали, – добавил полицейский.

Поскольку Фларри никак не отреагировал на эту реплику, Конканнон продолжал:

– Разве вы не заинтересованы в поимке убийцы вашей жены?

– Почему же, заинтересован. – Фларри ткнул пальцем Конканнону в грудь. – Но знаешь, что я тебе скажу, парень? Ты напрасно утомляешь своего человека, оставив его охранять речку до появления водолаза.

Старший офицер смутился:

– О чем это вы?

– Разве тебе не ясно, – взревел Фларри, – что сейчас глубина омута восемь футов и вода все прибывает? Пловец из меня никудышный. Если ты решил, что я сегодня ночью нырну в омут, достану нож и закопаю его где-нибудь, то ты придурок!

Конканнон криво улыбнулся.

– Именно поэтому полицейский будет наблюдать за рекой, – язвительно ответил он. – Мне не хотелось бы видеть вас утонувшим.

Эти двое были противниками, достойными друг друга. Я вообразил, как Фларри швырнул детективу невидимую перчатку. Конканнон представлялся мне хитроумной гончей, увивающейся вокруг медведя, громким лаем отвлекая его внимание. В маленьких глазах Фларри таилась усталость, его огромные ручищи, похожие на медвежьи лапы, бессильно покоились на подлокотниках кресла. Я внезапно задохнулся от осознания, что в этом поединке наверняка победит Конканнон.

– Если вы вобьете себе в голову, что Фларри убил Гарриет, вы совершите самую страшную ошибку в своей жизни, – бросился я в атаку.

– Благодарю за непрошеную поддержку, мой мальчик, – насмешливо произнес хозяин дома.

– Это очень трогательно, – заявил Конканнон. – Но не сомневаюсь, что Фларри точно так же защищал бы вас.

– Еще бы. И знаешь, что я тебе скажу, Конканнон? Если я и прикончил бы кого-нибудь, то не Гарриет, – хмуро заявил вдовец. – Хочешь пари?

Старший офицер отрицательно покачал головой, бросив на Фларри оценивающий взгляд. Казалось, эти двое играют в гляделки, словно дети. Потом Конканнон сухо распрощался.

Фларри следил из окна за детективом, направляющимся к машине.

– Посмотри, Доминик, – усмехнулся он. – Я так и думал! Этот тип притащил с собой наблюдателя, и бедняге придется всю ночь сторожить омут, чтобы я не прыгнул за ножом. Какой позор! Мы должны вынести несчастному постель.

У меня не было настроения присоединяться к шуточкам Фларри.

– Эй, Доминик, гляди веселей! – воскликнул мой приятель. – Так-то лучше. Надеюсь, ты не лунатик и не ходишь во сне?

– А что? – отозвался я.

– Ты ведь неплохой пловец, верно? Смотри не вздумай разгуливать по ночам и нырять в реки. Это может плохо кончиться.

После нашей беседы я долго не мог заснуть. Это была всего лишь пятая ночь со смерти Гарриет, но я чувствовал, будто все связанное с ней происходило в какой-то другой жизни, столетия назад. «Убийства редко расследуют за неделю», – думал я. Однако в присутствии Конканнона я чувствовал какое-то необъяснимое нетерпение. Мне хотелось наконец избавиться от горя и неопределенности. Я мог понять эмоциональное возбуждение преступника, осознанно или неосознанно подталкивающее его любым способом сдвинуть дело с мертвой точки, хотя это тут же выдало бы его.

И снова меня обуял ужас, что я сам убил Гарриет в параноидальном безумии. Я был первым кандидатом в собственном списке подозреваемых. Возможно, Конканнон поджидает, когда я выдам себя. Кевин теперь вычеркнут из списка. Остаются только Фларри, Майра, я и таинственный мистер Икс – шатающийся пьянчуга, которого Майра видела, возвращаясь на велосипеде домой, и который потом, похоже, исчез с лица земли.

После гибели Гарриет я существовал в каком-то нереальном мире, словно бы в пустоте, превращавшей память о счастливых днях нашей близости в нечто столь же нереальное. Казалось невероятным, что до смерти моей подруги я так презирал Фларри: не в моем характере так относиться к людям. Все случившееся с нами казалось мне сейчас игрой с фантастическими образами, в которую меня втянула Гарриет, превратившая меня в такое же бесплотное видение. Отец Бреснихан пробудил меня от этих грез. Или это надуманное объяснение, а на самом деле я просто устал от моей любовницы?

Но я был одержим чувством нереальности, как раньше был одержим Гарриет. Если наша любовь сейчас представлялась мне прекрасной грезой, я вполне мог положить ей конец, когда мой рассудок спал.

Таинственная фигура, заслонившая белое тело Гарриет, – скрывался ли за ней неведомый мистер Икс, или Фларри, или я, или, возможно, Майра? Мне была не по душе мысль о последних трех. Но меньше всего мне хотелось бы обнаружить, что это Фларри, поскольку я был виноват перед ним. «Однако, – рассуждал я, – Конканнон остановился именно на его кандидатуре».

В этот момент меня осенила мысль, что я никогда не пытался представить себе состояние Гарриет после нашего разрыва. Она лежит на траве у реки, обнаженная и пьяная. Я только что бросил ее, заявив, что мы больше никогда не будем близки, отказавшись заняться с ней любовью в последний раз. Отвергнутая женщина разозлена, расстроена, плачет. Почему она вскоре не накинула ночную рубашку и не поторопилась домой?

Разве я сам не направился в коттедж и не лег спать сразу же? Даже если бы со мной случилось раздвоение личности, вернувшись на лужайку, я бы наверняка не застал ее.

О да! Она могла заснуть в изнеможении от пережитого горя.

Но если рассказ Майры правдив, женщина не спала при появлении темной фигуры. Если бы этой тенью был бродяга или мистер Икс, не стала бы обнимать его: скорее она бы закричала и убежала. Если бы к ней приближалась Майра, вооружившаяся ножом, моя подруга не стала бы покорно ждать удара, словно жертвенная овечка.

Тогда Фларри? Она открывает глаза и видит своего мужа, склонившегося над ней. Ей нет необходимости кричать и убегать. «Что ты здесь делаешь?» – спрашивает он. «Мне было так душно. Я вышла проветриться и уснула». – «Ладно, вставай. А то простудишься до смерти». – «Иди сюда, Фларри…» Гарри поднимает руки, чтобы прижаться к нему; она всегда считала мужа простаком.

Но тут мои фантазии рассыпались на кусочки. Зачем Фларри взял из дома нож? И почему Майра не слышала криков жертвы? Гарриет не сдалась бы без борьбы: она определенно была жизнелюбивой девушкой. Если бы Майра задержалась на минуту, она увидела бы саму схватку и ее конец.

Но наблюдала ли жена Кевина борьбу или прелюдию к любовному акту?.. И к тому же ребенок, которого она носила. Предположим, что Фларри не смог или не захотел ответить на ее желание близости. Я мог представить Гарриет в ярости и разочаровании, насмехающуюся над ним, прозрачно намекающую, что беременна не от него. Фларри сам мне поведал, насколько хотел ребенка от нее: казалось, он ни секунды не сомневался в своем отцовстве. Шок от осознания, что ребенок зачат не от него, мог лишить его рассудка. Множество бесцельных ран на ее теле выглядели делом рук обезумевшего человека, снова и снова слепо наносившего удары в беспамятстве, словно женщина на его глазах превратилась в отвратительного, сладострастного и коварного суккуба.

Следующим утром стало ясно, как близок я был к истине – и как далек от нее.

Глава 14

Поскольку я скверно спал той ночью, задремав лишь на рассвете, то проснулся только в половине десятого. Снизу доносились слабые голоса, и вскоре я услышал хлопанье парадной двери и чьи-то шаги, удалявшиеся в сторону сада.

Спустившись вниз, я обнаружил человека Конканнона, беседовавшего с О'Донованом за завтраком.

– Привет! – сказал я ему. – Я думал, вы должны мешать нам плескаться в речке, чтобы мы ненароком не утонули.

Полицейский глупо осклабился:

– О, мистер Фларри в безопасности в обществе святого отца.

– Отец Бреснихан только что вернулся, – пояснил Шеймус. – Фларри отправился с ним на рыбалку. У священника такой вид, будто он узрел привидение. Может, свежий воздух вылечит его.

Я съел яичницу с домашним хлебом, которую О'Донован подал мне прямо на сковороде.

– Когда вас сменят? – поинтересовался я у молодого наблюдателя.

– Даст бог, в полдень, – вздохнул тот. – У тебя больше нет яиц, Шеймус? Я еще не наелся.

– А что нужно было отцу Бреснихану в такую рань? – заинтересовался я.

– Я не слышал, – безразлично отозвался Шеймус. – Был занят готовкой еды для этого парня. Черт тебя подери, Рори, пойди покарауль хоть немного!

– Меня комары чуть не закусали до смерти! – обиженно пробубнил полицейский. – И я умираю хочу спать. Неужели у тебя нет ни капли сострадания?

– Спать хочешь, говоришь? Можно подумать, ты глаз не сомкнул всю ночь! Спорим, ты спал себе спокойно! – насмешливо бросил О'Донован.

– Неправда! – возмущенно воскликнул охранник.

– И сколько привидений ты видел? – усмехнулся управляющий.

– Ни одного. Только воду, и она пенилась о скалы всю ночь, – хмуро ответил наблюдатель. – С гор речка течет быстро. Мистер Фларри вряд ли что-то выудит.

– Мистер Фларри поймает рыбу и в водах Стикса, если того захочет, – заверил Шеймус. – Во всяком случае, сегодня облачно, и ветра нет.

Через несколько минут я отправился прогуляться по усадьбе, прихватив старый полевой бинокль Фларри. Это было отвратительное утро, когда окружающее кажется застывшим, притихшим, безжизненным, словно природа впала в каталептический транс. Скотина бесцельно бродила, склонив головы, отрешенно разглядывая траву перед собой, словно решая неразрешимую задачу. Птицы, должно быть, удалились от мира – ни писка, ни щебета не доносилось с окрестных деревьев. Единственным звуком, нарушающим тягостное безмолвие, было слабое журчание речки далеко слева от меня и шум подъезжающего автомобиля.

Это была машина Кевина. Я направился ей наперерез и увидел Майру на сиденье водителя.

– Святой отец здесь? – нервно воскликнула она.

– Да. Фларри повел его к реке, – объяснил я.

– Я звонила ему вчера вечером, но Кэтлин ответила, что святой отец слишком устал для встречи с кем-либо. А связавшись с ней после завтрака, я узнала, что он отправился сюда.

– Вам ведь некуда спешить, правда? Выходите из машины, мы пойдем поищем его, – успокаивающе произнес я.

– Я должна поделиться с ним моей тревогой за Кевина, – заявила Майра в отчаянии. – У меня камень на сердце, Доминик.

Она вырулила на обочину под деревьями аллеи, задев передним бампером ясень, и покинула автомобиль.

– Похоже, у меня все валится из рук, – буркнула она в слезах.

Ее глаза созерцали траву под ногами. Произошедшее вчера между нами было забыто и вычеркнуто из жизни. Гордое лицо женщины выглядело застывшей маской.

Мне пришла в голову сумасшедшая идея. Я приведу Майру под те самые деревья, растущие на краю зеленой лужайки, откуда она в ту ночь подглядывала за Гарриет и убийцей. Или же увидела Гарриет и убила ее. Я заставлю Майру снова пережить эту сцену. Возможно, воспоминание побудит ее выдать себя. Неспешно шагая по траве, я представлял, как приведу миссис Кевин в замешательство каверзными вопросами, хотя понятия не имел, что это будут за вопросы. Я чувствовал, что нахожусь на грани неприятного открытия, нервничал и был подавлен.

– Я так и не получила никаких известий от старшего офицера, – прервала молчание Майра.

– Кевину предъявлено обвинение в политическом заговоре, – неловко отозвался я. – Не в убийстве.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – горько вздохнула миссис Лисон. – При чем тут политика?

Но у Майры не было времени задать все вопросы, вертевшиеся у нее на языке: мы подошли к полосе деревьев и онемели от зрелища, столь странного, что на какое-то мгновение я испугался за свой рассудок.

Ярдах в пятидесяти, спиной к нам, у кромки воды, стоял Фларри, сжимавший удилище. Вспененный поток торопливо гнал свои волны прочь от него. А на самой середине реки барахталась фигура человека в черном, то исчезая в глубоком омуте, то вновь появляясь на поверхности. Вот пловец снова вынырнул, держа в поднятой правой руке предмет, сверкнувший в слабом луче солнца. Я сфокусировал свой бинокль на безумном купальщике. Им оказался отец Бреснихан. Вода стекала с его перекошенного лица. Майра вскрикнула и рванулась вперед, но я крепко схватил ее за запястье.

Причины этой трагической сцены я могу воссоздать по показаниям Фларри Лисона, суть которых Конканнон изложил мне на следующий же день.

Незадолго до моего пробуждения в доме Лисонов появился отец Бреснихан. Он попросил Фларри о немедленной беседе с глазу на глаз. Хозяин дома собрался порыбачить в свое удовольствие, поэтому предложил святому отцу составить ему компанию.

– Вы слышали, что мой брат арестован? – поинтересовался мой друг.

– Мне об этом сказала Кэтлин, – ответил священник.

– Бедный глупый лис – он перехитрил самого себя, – меланхолично сообщил Фларри. – Политиканы погубят эту страну! Святой отец, вы плохо выглядите. Видно, паломничество не пошло вам на пользу. Вы похожи на саму смерть во плоти.

Отец Бреснихан ничего не ответил. Дойдя до зеленой лужайки, он остановился.

– Ну, святой отец, – добродушно произнес Фларри, – вы пришли, чтобы выслушать мою исповедь?

– Я не люблю, когда исповедь делают предметом шуток, – автоматически возразил отец Бреснихан.

– Хорошо, тогда что вы от меня хотите? – осведомился владелец поместья.

Святой отец обратил свой взор на собеседника. Глаза горели лихорадочным огнем на его изможденном лице.

– Это я пришел вам исповедоваться, Фларри, – торжественно произнес он. – Вашу жену убил я.

– Вы? Ну что вы, святой отец! – успокаивающе заговорил Лисон. – Вы явно не в себе. Возможно, вы больны и бредите.

– Говорю же: я убил вашу жену, – настаивал священник. – Вы должны мне верить!

– Быть не может, чтобы вы оказались способны на жестокость! Конечно, я вам не верю. – В замешательстве Фларри перебирал свои удочки.

– Оставьте снасти в покое и слушайте меня! – приказал священник.

– Успокойтесь, – продолжал мой друг мягко. – Я вызову доктора. Он быстренько приведет вас в порядок.

– Меня уже ничто не поможет! – Это был крик проклятой души. – Бог меня не простит! Как я могу желать, чтобы вы простили меня? Все, что я прошу, – понять мои действия. И тогда я пойду в полицию и сдамся.

– Очень хорошо, – отвечал Фларри проникновенным тоном, каким разговаривают с сумасшедшими. – Вы убили Гарриет. И как это произошло?

Он уселся на траву рядом с отцом Бресниханом, который начал свою повесть, стараясь сдержать подергивание своего лица. Иногда монолог святого отца был больше похож на неразборчивое бормотание, и Фларри едва мог уловить смысл его слов, иногда, напротив, речь священника замедлялась и становилась четкой, словно он должен был убедить собеседника в своей правоте.

– Попрощавшись с вами той ночью (вы помните?), я думал сократить путь вдоль речки. Я устал. Мне нужно было проветриться. Я как раз дошел до этой полянки… Ведь это произошло здесь, не так ли? – Отец Бреснихан произнес это, словно человек, только что осознавший, где находится. – Я набрел на вашу жену, раскинувшуюся на траве. Она улыбалась мне, обнаженная и бесстыдная. Я склонился над ней, собираясь сделать ей выговор. Это был мой долг. Мой долг, вы понимаете?

– Ну конечно же! – усмехнулся Фларри, все еще подыгрывая безумцу. – Вы не могли позволить, чтобы в вашем приходе валялись обнаженные женщины.

– А вашим долгом было, как я вас предупреждал, держать свою жену в узде, – ответил церковник. Отец Бреснихан провел рукой по лицу, словно стряхивал паутину. – Женщина была пьяной и наглой. Она попыталась обхватить мои коленки. Сначала я подумал, что это жест мольбы. Я ошибался. Она… она… она пыталась соблазнить меня!

Теперь святой отец забормотал себе под нос, словно Фларри вообще не было рядом.

– Она была мне отвратительна. Запах спиртного, исходящий от нее. Запах ее тела.

– Какое суровое испытание для вас, святой отец! – насмешливо вставил хозяин поместья.

– Эта женщина не отпускала меня. Она поливала меня бранью и шипела, словно змея, – завороженно говорил церковник. – Она была в ярости, потому что я убедил Доминика Эйра в греховности его проступка и он пообещал мне больше никогда не предаваться разврату с ней. Я поведал ей, что она погрязла в смертном грехе. Это было моей обязанностью, хотя она и не принадлежала к нашей вере. Я объяснял, что она шлюха, что будет гореть в аду, если не искупит своего греха.

– Сильно сказано, святой отец! – заметил Лисон-старший.

– Она смеялась надо мной, заявив, что я не мужчина, а евнух, – возмущенно воскликнул священник. – Евнух! Мне надо было уйти от нее тогда.

Отец Бреснихан посмотрел на Фларри обезумевшим взглядом. Священник дрожал.

– Но блудница была ужасно сильной. Она притянула меня к себе. Я понял, что она задумала отомстить мне, погубив мою душу. Плоть. Потеющая плоть. Ужасно. – Святого отца перекосило от отвращения. – Женщина, словно дикое животное, полезла на меня, ее пальцы срывали с меня одежду. Я не мог вырваться из ее цепких рук. Грешница обладала дьявольской силой.

Священник прервался, вытирая слюну с губ.

– Я не отрицаю, Фларри, я поддался искушению, – продолжал он более сдержанно. – Сильному искушению. Я молился, чтобы не согрешить. А искусительница смеялась. Какое наслаждение для нее – погубить священника! Теперь я вынужден был сражаться со своей плотью, со всем своим грешным существом, так же как с ее телом. Даже воздух вокруг смердел похотью. В невидящих глазах церковника отражался пережитый ужас. Мне удалось достать свой перочинный нож и открыть его. Я обезумел. Я словно бы вонзал нож в собственную развращенную плоть. Женщина отпустила меня и упала. Я спас свою душу.

Последовало продолжительное молчание. Отец Бреснихан дрожал, словно загнанная лошадь.

– Понятно. И что вы сделали потом? – отрешенно спросил Фларри.

– Я почувствовал ужасное отвращение. Я отбросил нож прочь. Лезвие сверкнуло в луче выглянувшей луны… я видел, как клинок упал в глубокий омут.

– А дальше? – все тем же безразличным тоном произнес мой друг.

– Я убежал. С трудом добрался до дома. На улице не было ни души, и меня никто не видел, – торопливо бормотал священник. – В одном месте на дороге мне показалось, что я слышу позади шорох велосипедных шин, но никто так и не обогнал меня. Это, наверное, была галлюцинация. – Запавшие глаза отца Бреснихана отчаянно взирали на Фларри. – Однажды я сказал, что убийство не прощается никогда, оно лишь может быть забыто. Я ошибался. Я не надеюсь, что вы простите меня. Я лишь хочу, чтобы вы поняли причины моего преступления. Я уже написал архиепископу, а теперь сдамся властям.

– Понять вас, святой отец? Но вся ваша история выдумана от первого до последнего слова. У вас нервный срыв. Вы сам не свой, – мягко убеждал безумца мой друг.

– Но я…

– Вы всегда были против плотских грехов, – продолжал Лисон почти ласково. – А теперь они вам мстят. Вы все это вообразили себе.

– Хотелось бы мне, чтобы вы были правы, Фларри! – вздохнул священник. – Но это не так.

– Тогда где кровь? – недоверчиво произнес собеседник.

– Кровь? – криво улыбнулся церковник. – Я сжег все в печке, вернувшись домой. Кэтлин в тот день куда-то отлучилась, и у меня была целая ночь, чтобы уничтожить следы. Я смочил одежду в бензине. Впрочем, полиция никогда не стала бы искать убийцу в доме священника.

Фларри молча смотрел на него.

– Вы не можете поверить, что человек, принявший духовный сан, способен на убийство? – печально спросил отец Бреснихан. – Мы – тоже люди, и иногда умерщвление плоти нас подводит.

– Вы напали на Гарри, потому что испугались ее… того, что она пыталась сделать с вами? – спросил вдовец с непроницаемым лицом. – Погубить вас? Это так?

– Она разрушила бы мое призвание и обрекла бы мою душу на вечные муки. Разве вы не можете этого понять? – оправдывался церковник.

– Значит, вы прикончили ее из самозащиты? – язвительно уточнил мой друг. – Ее и моего неродившегося ребенка?

– Да, – ответил святой отец почти нетерпеливо, – можно объяснить мой проступок и такими словами.

– И тогда вы удалились от мира? – продолжал владелец поместья.

– Я не убегал, Фларри, – объяснил священник. – Мне нужно было примириться с Богом, прежде чем я сдамся.

– И вы преуспели в этом? – поинтересовался вдовец.

Отец Бреснихан уставился на бушующую воду.

– Нет, – выговорил он наконец. – Бог отвернулся от меня.

Фларри поднял удилище с травы рядом с собой.

– Святой отец, это странная история, – заметил он рассудительным тоном. – Вы не найдете никого, кто бы вам поверил.

– Но вы-то верите? – умоляюще спросил священник.

– Я – нет, – отрезал собеседник. – Вы перевозбудились. Вам нужен продолжительный отдых.

– Но это же правда! – в отчаянии вскричал фанатик. – Говорю вам: это правда!

– Тогда докажите, – спокойно заявил Лисон.

– Доказать? Но как?

– Вы говорите, что бросили нож в реку, – с расстановкой проговорил мой друг. – Это был тот самый нож с вашими инициалами?

– Да, – подтвердил святой отец.

– Найдите этот нож, и я вам поверю, – хрипло произнес вдовец.

Отец Бреснихан уставился на Фларри. Понял ли священник своим расстроенным умом, что с ним произойдет? Почему он тщился убедить Фларри в правдивости своего невероятного рассказа? Истины мы уже никогда не узнаем.

Что касается меня, я до сих пор питаю к святому отцу величайшее уважение. Он был интеллигентным, смелым и честным человеком и, несомненно, добросовестным священником. Я не держу на него зла, хотя его молчание заставило меня пережить ужасную неделю, подозреваемого полицией и сомневающегося, не сам ли я лишил жизни Гарриет в помрачении рассудка. И я давно простил убийство моей подруги. Глубочайшее отвращение, смешанное с неудержимым вожделением, обратившим отвращение против самого себя, – мог ли справиться с этим бушующим потоком страстей кто-нибудь другой? Отец Бреснихан остается для меня трагической фигурой, а античные авторы считали, что трагедия свершается из-за фатальной ошибки героя.

Бреснихан в своем неведении и отвращении к сексу бросал вызов самой безжалостной из богинь – Афродите. Именно она, ополчившись на священника, погубила его жизнь в несколько минут.

Возможно, он был наказан за грех гордыни – высокомерное презрение, с которым он всегда противостоял воплощению Афродиты в женщине. Не знаю. Гарриет никогда не вызывала у меня омерзения, но она и меня была способна заставить в панике замахнуться на нее ножом, чтобы прорубить себе путь к свободе сквозь лианы ее цепких рук.

Невозможно догадаться, в какой момент Фларри почувствовал истинность слов отца Бреснихана. Вероятно, он понял горькую правду раньше, чем бросил вызов святому отцу, потребовав найти нож. Фларри после смерти жены превратился в человека, обуянного единственной страстью – желанием мести. Полагаю, вы можете счесть, что мой друг был безумен, как и все одержимые. Он не был интеллектуальным человеком: наполовину крестьянин по образу жизни, партизан по профессии, удивительно великодушный, когда этого меньше всего можно было ожидать (по крайней мере, в отношении меня), но в глубине его души скрывался коварный и безжалостный боец, не сомневающийся, что враг, разрушивший самое дорогое, должен искупить вину ценой собственной жизни.

Итак, когда я увидел разыгрывающийся перед моими глазами последний акт трагедии, то застыл в молчании, словно греческий хор, сперва ошеломленный и недоумевающий, а затем окаменевший от ужаса.

– Найдите этот нож, и я вам поверю, – произнес Фларри.

Отец Бреснихан бросился в воду. Из-за мощного течения и неровного речного дна он несколько раз оступался. Но священник упрямо прокладывал себе путь в направлении омута, а добравшись, начал неумело нырять в него. Фларри описывал Конканнону, как святой отец погружался в воду снова и снова, но появлялся на поверхности с пустыми руками. Церковник выглядел жалко – с перекошенным лицом он судорожно цеплялся за скалу, чтобы не быть смытым течением.

В этот момент подъехали мы с Майрой. Ныряльщик с торжествующим криком размахивал каким-то предметом, словно выловил жемчужину. Я навел бинокль на него и увидел, что это было.

– Застрял между камнями! – донесся до меня возглас отца Бреснихана.

Но почему моему другу взбрело в голову послать святого отца на поиски рокового клинка? Тут священник покачнулся и исчез в воде, потом показался чуть ниже по течению и неуклюже поплыл к берегу.

Майра тихонько всхлипывала рядом со мной. Я навел бинокль на Фларри, возвышавшегося, словно скала, у кромки воды. В этот момент великан забросил удилище. Я проследил за искусственной мушкой, приземлившейся с неимоверной точностью на поверхность воды чуть выше головы отца Бреснихана.

До меня долетел звук быстро сматываемого спиннинга. Я наблюдал за движением рук рыбака, он снова взмахнул удочкой. Священник схватился рукой за ухо, словно его укусил шершень, и снова погрузился под воду. Когда бедняга наконец вынырнул, из его уха струилась кровь – крючок вошел в хрящ.

– Матерь Божья, что это Фларри делает? – испуганно пробормотала Майра. – Разве так спасают утопающих?

А удильщик тем временем медленно сматывал катушку, играя со своей добычей, подтягивая святого отца все ближе к берегу. Теперь несчастный выбрался на мелководье и мог бы легко встать, пройдя оставшийся путь по колено в воде, если бы Фларри так туго не натягивал леску, что отец Бреснихан должен был либо лишиться половины уха, либо покорно ползти вдоль берега, словно пойманная рыба.

И только несколько часов спустя я сообразил, что он мог бы разрубить леску ножом, который все еще сжимал в руке.

Лицо Фларри казалось застывшей гипсовой маской – он лишь слегка надувал губы, примериваясь, не порвется ли леска от натяжения. Мой друг выглядел настолько обыденно, что вся сцена производила еще более нереальное и фантастическое впечатление. Я был так сбит с толку, что не мог постигнуть смысла загадочного зрелища, разыгранного перед нами Флоренсом Лисоном и отцом Бресниханом.

И тогда настал момент истины. Священник, которого вели, словно овечку на заклание, встал на колени на полосе гальки, отделяющей лужайку от речных волн. Он мог бы перерезать леску, но не делал этого. Я заметил, как рука партизана потянулась вниз, нащупывая что-то в траве под ногами. Я следил, как святой отец протягивает ему клинок. Я видел бесстрашный взгляд святого отца и его шевелившиеся губы. Лисон передал потом Конканнону, что последними словами отца Бреснихана были:

– Нет, Фларри! Не бери греха на душу, сын мой!

Но правая рука Фларри, снимающая багор, поднялась. Мы с Майрой, выйдя из оцепенения, закричали и бросились вперед. Но багор со смертельной жестокостью вошел в шею стоящего на коленях человека.