Николас Блейк
      Чудовище должно умереть
      Найджел Стрэнджвейс
      перевод И.И.Мансуров
      Посвящаю Эйлин и Тони
      Часть первая
      ДНЕВНИК ФЕЛИКСА ЛЕЙНА
      * 20 июня 1937 г. *
      Я собираюсь убить человека. Я не знаю его имени, не знаю, где он живет, не имею представления, как он выглядит. Но намерен разыскать его и казнить...
      Вы должны простить мне это мелодраматическое вступление, снисходительный и добрый читатель. Кажется, оно напоминает начало одного из детективных рассказов моего же сочинения. Только эта история никогда не будет опубликована, и обращение к читателю - чистая условность. Впрочем, не совсем так. Я намереваюсь совершить то, что называется преступлением; а каждый преступник, действующий в одиночку, испытывает крайнюю потребность в доверительном общении: вынужденное одиночество и замкнутость, необходимость тщательно скрывать свой замысел и не дающая покоя тревога за успех его исполнения - для человеческой души все эти переживания оказываются слишком тяжким гнетом, чтобы держать их в себе. Рано или поздно они все равно выплеснутся наружу. И даже если его будут сдерживать сильная воля и страстная жажда жизни, его подведет собственное "сверх-я" - этот строгий моралист, который живет в каждом из нас, который втайне ведет свою сложную игру в кошки-мышки, одинаково и робкий и самоуверенный, подталкивающий преступника к роковой обмолвке, к внезапной и безрассудной доверчивости, заставляющий его подбрасывать улики против себя самого, словом, выступающий в роли провокатора. Все силы закона и порядка бессильны против человека, начисто лишенного совести. Но по существу, такие люди чрезвычайно редки, и в глубине большинства из нас живет неистребимая потребность покаяния мучительнейшее чувство вины, этот предатель внутри самого себя. Как ни страшно это признавать, нас предает собственное вероломство. Если язык отказывается произнести признание, это сделает невольный, неосознанный поступок. Вот почему преступник подвергается неотвязному стремлению вернуться на место преступления. Вот почему я начал вести этот дневник. Вам, мой воображаемый читатель, лицемерный читатель, мое подобие, мой брат, вам придется быть моим наперсником. Я ничего от вас не утаю, и если кто-то и сможет спасти меня от виселицы, то это будете именно вы.
      Довольно просто замышлять убийство, сидя в уютном бунгало, которое на время предоставил мне Джеймс, чтобы я смог здесь оправиться после перенесенного нервного потрясения. (Нет, добрый читатель, хочу сразу же успокоить вас, я не сумасшедший. Никогда еще я не был в таком ясном сознании и в столь здравом рассудке. Злоумышленник? Да. Но не душевнобольной.) Так вот идея этого убийства кажется чем-то абстрактным, когда из широкого окна видишь величественную вершину Голден-Кэп, сверкающую в лучах вечернего солнца, серебристую рябь морских волн в заливе, изогнутую дугой линию берега Кобб, словно оберегающую крохотные лодочки, что виднеются внизу, в ста футах от меня. Потому что, видите ли, все это говорит мне о Марти. Если бы Марти был жив, мы могли бы с ним устроить пикник где-нибудь на склоне Голден-Кэп, он мог бы сейчас плескаться в этих прибрежных волнах в своих ярко-красных плавках, которыми так гордился, а сегодня... как раз сегодня ему бы исполнилось семь лет, и я, как и обещал, начал бы его учить управлять парусной шлюпкой.
      Мартин - это мой сын. Однажды вечером, полгода назад, он перебегал дорогу к нашему дому, возвращаясь из деревни, где покупал конфеты. Вероятно, для него все произошло в считанные секунды: парализующий, слепящий свет фар, внезапно появившийся из-за угла, за которым мгновенно последовал удар - и вечная темнота. Его отшвырнуло в кювет. Он умер сразу, за несколько минут до того, как я примчался к нему. На дороге валялись рассыпавшиеся из пакетика конфеты. Помню, я начал собирать их - как будто мне больше нечего было делать,- пока не обнаружил на одной из них его кровь. После этого на некоторое время я впал в беспамятство: у меня была мозговая горячка, нервный срыв, или как там это называется. Не стану скрывать, что мне не хотелось жить. Марти был все, что у меня оставалось,- Тесса умерла во время родов.
      Водитель, сбивший Марти, не остановился. Полиции не удалось установить его личность. Говорят, он должен был вылететь из-за угла на бешеной скорости, чтобы так далеко отбросить искалеченное тело ребенка. Этого человека я и собираюсь найти и убить.
      Пожалуй, на сегодня достаточно, что-то я устал.
      * 21 июня *
      Я обещал ничего не скрывать от вас, мой добрый читатель, и уже нарушил свое обещание. Но это то, о чем я и сам избегал думать, пока не оправился настолько, чтобы смело взглянуть в лицо фактам. Не я ли виноват в смерти моего мальчика? Стоило ли отпускать Марти в деревню одного?
      Наконец-то! Благодарю господа, что это выговорилось! Рука моя писала, а сердце изнывало от боли, и вот, я чуть не проткнул бумагу пером. Я испытывал такую мучительную слабость и боль, как будто из нагноившейся раны выдергивали острие стрелы, но само по себе ощущение боли дает некоторое облегчение. Позвольте мне взглянуть на зазубренное острие стрелы, медленно убивающее меня.
      Если бы в тот вечер я не дал Марти двухпенсовик, если бы я пошел вместе с ним или попросил сходить в магазин миссис Тиг, сейчас он был бы жив. Мы ходили бы на шлюпке в заливе, ловили бы креветок с пристани Кобб или лазили бы по склонам среди россыпей тех крупных желтых цветов - как они называются?- Марти всегда интересовали названия всех растений, птиц, рыб и животных, но теперь, когда я один, уже не имеет смысла выяснять их названия.
      Я хотел, чтобы он рос самостоятельным. Когда умерла Тесса, я опасался чрезмерно избаловать его своей любовью. Я старался научить его все делать самостоятельно: я должен был позволить ему рисковать. Но он сотни раз один ходил в деревню: по утрам, когда я работал, он играл с деревенскими ребятишками; он очень осторожно переходил дорогу, да на нашей дороге и машины-то появляются довольно редко. Кто мог знать, что эта проклятая машина вылетит из-за угла на полной скорости? Наверное, водитель форсил перед своей подружкой, сидевшей рядом, или был пьян. Тогда, значит, у него не хватило мозгов выпить перед поездкой таблетки.
      Тесса, дорогая, я виноват, да? Но ведь ты не хотела бы, чтобы я растил его как мимозу? Тебе самой тоже не нравилось, когда тебя опекали и следили за каждым твоим шагом: ты была чертовски независимой по характеру. Нет. Рассудок говорит мне, что я был прав. Но я не могу забыть ручку, сжимающую лопнувший пакет: она не обвиняет меня, но не дает мне покоя - это молчаливое неотвязное видение. Месть, которую я задумал, будет совершена только ради меня одного.
      Интересно, сделал ли следователь частное определение, осуждающее меня за мою "небрежность по отношению к ребенку". Мне не приносили в клинику никаких документов. Знаю только, что возбуждено дело против неизвестного человекоубийцы. Но он убил не взрослого, а маленького ребенка! Даже если бы этого негодяя поймали, его присудили бы к тюремному заключению, а потом он снова мог вволю носиться по дорогам как одержимый - пока у него на всю жизнь не отберут права, но разве такое бывает? Я чувствую, что должен найти его и обезвредить. Человек, который его убьет, достоин увенчания цветами (где я читал что-то в этом роде?) как спаситель рода человеческого. Стоп! Не морочь себе голову! Твое намерение не имеет ничего общего с абстрактной Справедливостью.
      Но все-таки интересно, что сказал следователь. Возможно, именно из-за этого я медлю отсюда уезжать, хотя уже отлично себя чувствую,- боюсь пересудов соседей. Смотри, скажут они, вот идет человек, который позволил умереть своему ребенку,- так сказал следователь. Ах, да провалитесь вы пропадом вместе со следователем! Скоро у вас появятся настоящие причины называть меня убийцей, так какое это имеет значение!
      Послезавтра еду домой, это уже решено. Сегодня вечером я написал миссис Тиг, попросил ее приготовить мой коттедж. У меня уже достаточно мужества и силы воли, чтобы беспристрастно думать обо всем ужасном, что связано со смертью Марти, и я честно считаю, что мне не за что винить себя. Лечение закончено, и я могу посвятить себя целиком единственному делу, которое мне осталось совершить в жизни.
      * 22 июня *
      Сегодня днем на минутку забегал Джеймс, "только взглянуть, как у тебя дела", сказал он. Очень мило с его стороны. Он был приятно удивлен тем, как хорошо я выгляжу. "Все благодаря здоровой и целительной атмосфере твоего бунгало",- сказал я, едва не проговорившись, что теперь у меня есть цель, ради которой стоит жить,- это привело бы к неизбежным и трудным ответам на вопросы с его стороны. Во всяком случае, на один из них я и сам затрудняюсь ответить. "Когда в первый раз вам пришла в голову мысль убить мистера Икс?" - это один из тех вопросов.(вроде "Когда вы впервые влюбились в меня?"), ответ на которые потребует целого трактата. Кроме того, потенциальные убийцы в отличие от влюбленных не очень-то жаждут откровенничать по поводу своего душевного состояния - хотя этот дневник свидетельствует о противоположном: обычно они начинают трепать языком уже после совершения преступления - и даже слишком его распускают, идиоты несчастные!
      Ну-с, мой воображаемый читатель, думаю, пора вам узнать кое-что обо мне: возраст, рост, вес, цвет глаз - словом, необходимые данные для описания разыскиваемого убийцы. Мне тридцать пять лет, мой рост составляет пять футов во семь дюймов, глаза карие, обычное выражение лица - мрачное и доброжелательное, как у совы, живущей в амбаре, во всяком случае, так говорила Тесса. По какому-то капризу судьбы волосы у меня еще не тронуты сединой. Зовут меня Фрэнк Керне. Я занимал рабочее место (не скажу, чтобы работал!) в министерстве труда; но восемь лет назад неожиданно полученное наследство в сочетании с моей врожденной ленью внушили мне мысль подать заявление об увольнении и уединиться с Тессой в деревенском коттедже, где мы всегда мечтали жить. "Где ей было суждено вскоре умереть", как сказал бы поэт. Несмотря на мою редкую способность упоенно предаваться праздному безделью, все же через некоторое время развлечения вроде ухода за садом и возни с шлюпкой мне прискучили, и я начал сочинять детективные рассказы под псевдонимом Феликс Лейн. К моему удивлению, это дело у меня неплохо получалось, мои рассказы хвалили, и они приносили мне приличные деньги; но в душе я никогда не считал детективный жанр серьезной литературой, поэтому тщательно скрывал свое отношение к Феликсу Лейну. Мои издатели обязались не раскрывать секрета: кое-как пережив первый шок при мысли, что автор не желает иметь ничего общего со своими посредственными поделками, со временем они даже стали находить удовольствие в некотором нагнетании атмосферы таинственности вокруг личности писателя. "Эта загадочность послужит отличной рекламой",- с несколько простоватой доверчивостью решили они и начали раздувать шумную кампанию. Впрочем, хотелось бы мне знать, кого, к черту, так уж интересует, кто скрывается под псевдонимом Феликс Лейн.
      Однако не стоит так уж хулить этого Феликса Лейна: вскоре он должен будет сыграть весьма полезную роль. Стоит еще добавить, что на вопрос соседей, что это я целыми днями корябаю на бумаге, я отвечаю, что работаю над биографией Уордсворта: и в самом деле, я достаточно много знаю о нем, но скорее сгрызу тонну столярного клея, чем сумею создать описание его жизни.
      По правде сказать, для убийцы у меня недостаточная квалификация. Как Феликс Лейн я довольно поверхностно знаком с вопросами судебной медицины, уголовного права, а также методики и процедуры полицейского расследования преступлений. Мне никогда не приходилось стрелять, и за свою жизнь я не отравил даже крысы. Изучая криминологию, я пришел к выводу, что только генералам во времена войн, специалистам с Харли-стрит и владельцам шахт благополучно удавалось избежать наказания за убийство. Но возможно, я несправедлив по отношению к непрофессиональным убийцам.
      Что касается моего характера, думаю, о нем легче всего будет судить по этому дневнику. Лично мне нравится думать, что я считаю его весьма дурным, но, может статься, это только самообман утонченный...
      Простите мне всю эту претенциозную болтовню, мой добрый читатель, который никогда ее не прочтет. Человеку свойственно разговаривать с самим собой, когда он затерялся в океанском просторе на дрейфующей льдине, окруженный темнотой и подавленный одиночеством. Завтра я уезжаю домой. Надеюсь, миссис Тиг убрала все его игрушки. Я просил ее об этом.
      * 23 июня *
      Коттедж выглядел по-прежнему. А собственно, почему бы и нет? Или я ожидал, что его стены набухли от слез? Как типична для самонадеянной убежденности человека в своей сверхценности эта его трогательная и вместе с тем жалкая уверенность в том, что вся природа станет вместе с ним извиваться в болезненных корчах. Разумеется, коттедж совершенно не изменился. За исключением того, что из него ушла жизнь. Я вижу, на том углу улицы поставили дорожный знак, ограничивающий скорость движения... как всегда, слишком поздно.
      Миссис Тиг словно стала меньше ростом, как-то сгорбилась и притихла. Как будто она перенесла тяжелое горе; а может, этот ее полушепот, которым обычно люди разговаривают на похоронах,- просто единственно возможное из целого арсенала средств, которое она приберегла специально для меня... Перечитав эту фразу, нахожу ее совершенно непристойной: в ней так и сквозит ревность к тому факту, что, кроме меня, еще кто-то любил Марти и принимал участие в его жизни.
      Милостивый боже, неужели мне грозит превратиться в одного из этих эгоистичных и ревнивых отцов? Если это так, то определенно мне только и остается, что заниматься убийством...
      Не успел я дописать предыдущую фразу, вошла миссис Тиг - с виноватым, но решительным выражением на толстом красном лице, как у застенчивого человека, который с трудом заставил себя подать жалобу, или у только что причастившегося прихожанина.
      - Я не смогла этого сделать, сэр,- сказала она.- У меня не хватило духу...- И к моему ужасу, заплакала.
      - Что сделать?- спросил я.
      - Убрать их,- всхлипывая, пробормотала она, бросила мне на стол ключ и выбежала вон.
      Это был ключ от секретера с игрушками Марти.
      Я поднялся в детскую и открыл секретер. Нужно было расстаться с ними сразу, в противном случае я уже никогда не смогу этого сделать. Долго я смотрел на них, без единой мысли в голове: игрушечный гараж, паровозик и старый плюшевый мишка с одним глазом - три его любимые игрушки. На память пришли строки Ковентри Пэтмора:
      Рядом с собой он положил, чтоб дотянуться рукой,
      Шашки в коробке и камушек в нежных прожилках,
      Прозрачный осколок стекла, обточенный гладко песком,
      Две медных французских монетки,
      Колокольчиков синих букетик
      И шесть или семь ракушек,
      Все бережно в ряд разложив,
      Чтобы сердца печаль утолить.
      Миссис Тиг была абсолютна права. Их нельзя было убирать. Они были нужны, чтобы не зарастала рана: эти игрушки - лучшая о нем память, чем памятник на деревенском кладбище, они не позволят мне заснуть, они станут символом смерти для неизвестного.
      * 24 июня *
      Сегодня утром разговаривал с сержантом Элдером. Он весь состоит из тяжеловесной массы костей и мускулов, и, как сказал бы Сапер, не больше миллиграмма мозгов. Тусклые надменные глазки ограниченного человека, облеченного властью. Почему это, когда человек сталкивается с полисменом, его поражает нечто вроде нравственного паралича, как будто он находится на вершине остроконечной башни, откуда его в любой момент может столкнуть Родни? Возможно, просто из страха быть схваченным: эти бобби вечно насторожены и ко всем относятся с подозрением и предубеждением - к представителям "высшего общества", потому что в случае любого его неверного шага они могут сделать его существование чертовски неуютным; против бедолаг из низшего класса, потому что он является представителем "закона и порядка" и которого они не без основания считают своим естественным врагом.
      Как обычно, Элдер держался очень напыщенно и официально. У него есть привычка почесывать мочку правого уха, при этом глядя в стену над головой собеседника, что страшно меня нервирует. Расследование еще продолжается, сообщил он, будет проверено каждое возможное направление, просеивается масса информации, но пока полиция не нащупала нити, ведущей к преступнику. Конечно, это означает, что они зашли в тупик, но не желают этого признавать. Было совершенно ясно, что мне предстоит честная борьба с неизвестным убийцей, один на один. Я доволен.
      Я угостил Элдера пивом, что его слегка расслабило, и выудил у него кое-какие подробности расследования. Полиция определенно работает достаточно старательно. Кроме обращения через Би-би-си к возможным свидетелям дорожно-транспортного происшествия, что могло бы помочь поиску неизвестного водителя, они заглянули чуть ли не в каждую мастерскую округа, расспрашивая о сданных в ремонт автомобилях с вмятинами на крыле, бампере или радиаторе; все владельцы машин в широком радиусе от места преступления были подвергнуты более или менее тактичным расспросам на предмет выявления у них или у их автомобилей алиби на момент происшедшего несчастного случая. Затем были опрошены жители ближайших к нам домов и владельцы бензоколонок в округе вдоль по дорогам, по которым мог предположительно скрыться преступник. Ну и все в этом роде. Казалось, что немедленно принятые меры в тот же вечер дадут результаты; предполагали, что водитель машины мог сбиться с дороги: он мчался так, словно хотел наверстать время, но на ближайшем посту не было замечено ни одной машины с каким-либо повреждением. Также было установлено на основании времени, указанного служащими этого и предыдущего постов, что ни один из водителей не делал крюка, для чего ему пришлось бы проехать через нашу деревню. Возможно, был еще какой-то обходной путь, но, думаю, полиция обязательно обнаружила бы его.
      Надеюсь, я вытянул эти сведения, не показавшись ему слишком бессердечным. Можно ли ожидать от убитого горем отца, чтобы он проявлял такой интерес ко всем деталям расследования? Впрочем, не думаю, чтобы Элдер очень разбирался в патологической психологии. Но передо мной встает пугающая проблема. Добьюсь ли я своей цели там, где потерпела поражение целая армия полицейских? Найти этого неизвестного - все равно что искать иголку в стоге сена!
      Минутку! Если бы мне понадобилось спрятать иголку, я не стал бы засовывать ее в стог сена, а положил бы ее в связку иголок. Дальше: Элдер дал твердо понять, что в результате столкновения где-то на корпусе автомобиля должно остаться повреждение. Если я сбил ребенка и получил вмятину, скажем, на крыле, я устрою еще одно столкновение: врежусь на скорости в ворота, в дерево, словом, во что угодно. Это скроет все следы предыдущего столкновения.
      Значит, необходимо узнать, не разбилась ли примерно вот таким же образом какая-нибудь машина в тот вечер. Завтра утром позвоню Элдеру и спрошу его.
      * 25 июня *
      Оказывается, полиция уже думала об этом. Судя по тону Элдера, он уже устал проявлять уважение и сочувствие к отцу, потерявшему ребенка: он вежливо дал мне понять, что полиция не нуждается в поучениях посторонних, как ей делать свою работу. Все участники транспортных происшествий в округе были проверены на предмет их "bona fides" {Благонамеренность (лат.)}, как выразился этот самодовольный мужлан!
      Это сводит меня с ума! Я не знаю, с чего начать. Как я мог думать, что достаточно мне протянуть руку и я схвачу человека, которого ищу? Должно быть, у меня первая стадия мании величия, свойственная убийцам. После моего сегодняшнего разговора с Элдером по телефону, я чувствую себя раздраженным и совсем упал духом. Ничего не остается, как повозиться в саду - мне все вокруг напоминает о Марти не меньше, чем эти несчастные розы. Когда Марти только начал ходить, он всегда топтался около меня в саду, пока я срезал цветы к столу. Однажды я обнаружил, что он срезал головки двух десятков великолепных роз, которых я берег для выставки,- сорта "ночь" с роскошными темно-красными цветками. Я рассердился на него, хотя сразу понял, что таким образом он хотел мне помочь. Словом, я повел себя безобразно, и он потом долго не мог успокоиться. Вот так и разрушаются доверие и невинность детей. Теперь он умер, и, наверное, это не так уж важно, но мне так горько, что в тот день я вышел из себя - наверное, для него это было концом света. Черт, я становлюсь страшно сентиментальным! Эдак я скоро начну записывать по памяти его забавные детские высказывания. А собственно, почему бы и нет? Почему нет? Сейчас, глядя из окна на лужайку, я вспомнил, как однажды он увидел две половинки дождевого червяка, разрезанного газонокосилкой, которые отчаянно извивались, пытаясь соединиться, и сказал: "Смотри, папа, червяк с прицепом!" Мне это здорово понравилось. С таким даром образного мышления он мог бы стать поэтом.
      Но эти цепляющиеся друг за друга сентиментальные воспоминания вызвала странная картина, которую я обнаружил, выйдя сегодня утром в сад. У всех до единой розы были отрезаны цветки, и они стояли как обезглавленные солдатики. У меня замерло сердце (как я пишу в своих детективах). На какой-то момент у меня возникло ощущение, что ужас последних шести месяцев мне только приснился и Марти жив! Да нет, конечно, это наозорничал какой-нибудь мальчишка из деревни. Но этот случай потряс меня, я чувствовал, что все словно против меня. Справедливое и милосердное Провидение могло оставить мне хотя бы несколько роз. Я подумал, что стоило бы сообщить об этом "акте вандализма" Элдеру, но просто не мог себя заставить снова встретиться с ним.
      Есть что-то невыносимо театральное в звуках собственных рыданий. Надеюсь, миссис Тиг меня не слышала.
      Сегодня вечером пройдусь по пивным, может, подцеплю какую-нибудь информацию. Не могу же я вечно сидеть дома, погруженный в мрачную тоску. Думаю, сегодня загляну к Петерсу выпить стаканчик перед тем, как идти спать.
      * 26 июня *
      В необходимости скрывать свои мысли есть что-то тревожное и нервное, как у героя некоторых историй, который прячет в нагрудном кармане взрывное устройство, а в кармане брюк - кнопку, и стоит ему на нее нажать, как он взорвется, а вместе с ним и все вокруг в радиусе двадцати ярдов. Я испытывал это чувство, когда тайком обручился с Тессой - опасный, восхитительный, взрывной секрет в груди: и чувствовал его опять вчера вечером, когда болтал с Петерсом. Он хороший парень, но не думаю, чтобы он сталкивался в своей жизни с чем-либо более волнующим, чем рождение ребенка, артрит или грипп. Я ловил себя на мысли, что все время думаю, что бы он сказал, если бы узнал, что с ним за столом сидит и пьет его виски потенциальный убийца. В какой-то момент меня прямо-таки раздирало на части выдать себя. Мне и в самом деле необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Это не игра. Вряд ли он мне поверит, но я не хочу, чтобы меня снова положили в больницу или, еще хуже, в сумасшедший дом.
      С облегчением услышал от Петерса, что во время дознания ничего не говорили о моей ответственности за смерть Марта. Хотя эта мысль все равно исподволь терзает меня. Проходя мимо жителей деревни, я невольно спрашиваю себя о том, что они обо мне думают в глубине души. Например, миссис Андерсон, вдова нашего последнего органиста,- почему сегодня утром она специально перешла на другую сторону улицы? Чтобы не встречаться со мной? Она всегда так любила Марти, по существу, портила его, чрезмерно балуя разными угощениями: то клубникой со сливками, то желе из разных фруктов, жадно тиская его в объятиях, когда думала, что я этого не вижу,- чего он так же, как и я, терпеть не мог. Понятно, у бедняжки никогда не было своих детей и смерть Марти разбила ей сердце. Я бы предпочел, чтобы она навсегда порвала со мной, чем выслушивать ее слезливую сочувственную болтовню.
      Подобно большинству людей, ведущих довольно одинокую жизнь - я имею в виду, духовно одинокую,- я невероятно чувствителен к мнению о себе других людей. Меня страшно раздражало бы, если бы я был известной личностью, из тех, кому навстречу бросаются совершенно незнакомые люди и назойливо лезут с разными фамильярностями, вместе с тем мысль о том, что меня не любят, вызывает во мне неуютное беспокойство. Не очень-то симпатичная черта характера - одновременно желать противоположного: быть любимым своими соседями и в то же время держаться от них в стороне. Но ведь я уже сказал, что я не прилагаю никаких усилий, чтобы слыть приятным человеком.
      Я решился заглянуть в "Сэддлс армс", что для меня все равно что войти в логово льва, и смело выслушать общественное мнение о себе. Кроме того, возможно, там я сумею ухватиться за какую-нибудь ниточку для расследования, хотя Элдер наверняка всех расспросил.
      * В этот же день, позже *
      В течение последних двух часов я выпил не меньше двух пинт пива, но голова совершенно ясная. Вероятно, некоторые раны слишком глубоки, чтобы их боль можно было притупить местной анестезией. Все отнеслись ко мне приветливо и по-дружески. Во всяком случае, во мне не видят отрицательного героя из пьесы.
      - Это просто позорище!- говорили мужчины.- Этого негодяя мало повесить.
      - Мы тоскуем по парнишке... он всегда был таким веселым и сообразительным.- Это сказал старый Барнет, пастух.- Эти ваши автомобили просто проклятие для сельской местности! Если бы я мог, я бы запретил им здесь разъезжать.
      Берт Казенс, наш сельский мудрец, изрек:
      - Брать плату за проезд, вот что! Понимаете, пошлину брать! Естественный отбор, если вы меня понимаете. Выживают самые сильные и приспособленные... это не значит, сэр, что мы вас не уважаем, наоборот, мы всей душой сочувствуем вам из-за этого страшного несчастья.
      - Самые приспособленные выживают?!- заорал молодой Джо.- Тогда что ты здесь делаешь, Берт? Скажи лучше, везет самым жирным богачам!
      Этот выпад уже расценивался как дерзкая выходка, и молодого Джо заставили замолчать.
      Они отличные парни, и их отношение к смерти очень реалистично, в нем нет ни боязни, ни цинизма, ни глупой сентиментальности. Их детям приходится плыть, чтобы не утонуть,- родители не могут себе позволить нанимать им няньку и покупать роскошную еду, поэтому им и в голову не приходит укорять меня за то, что я позволял Марти вести себя самостоятельно, как ведут себя их дети. Мне следовало бы знать, что здесь я найду моральную поддержку. Но кроме этого, они ничем мне не помогли.
      Словно подводя итог, Тэд Барнет сказал:
      - Я дал бы отрезать себе пальцы на правой руке, чтобы только найти этого м..., который это сделал. Понимаете, я видел одну-две машины, проезжавшие через деревню после несчастья, но ничего не знал о случившемся и поэтому не особенно к ним приглядывался. Да еще они так слепят своими фарами, что не разглядишь ни номера, ни вообще ни чего. Считаю, что это дело проклятой полиции, только этот Элдер провел здесь черт знает сколько времени, толкуя о срочных действиях, в основном, как выяснилось, эротических, достойных нашего славного сержанта.
      То же самое во "Льве и ягненке" и в "Короне". Множество доброжелателей, но никакой информации. Таким путем я ничего не добьюсь. Нужно попробовать двигаться в совершенно ином направлении, но в каком? Вот в чем проблема! Сегодня мозги уже отказываются работать над этим вопросом.
      * 27 июня *
      Сегодня предпринял длительную прогулку пешком в сторону Сиренчестера. Проходил через мост, с которого мы с Марти запускали игрушечные планеры: он буквально бредил ими; возможно, когда-нибудь разбился бы в самолете, если бы раньше не погиб под машиной. Никогда не забуду, как он стоял здесь, наблюдая за полетом планера с таким невыразимо восторженным и напряженным лицом, как будто всеми силами души желал им вечно парить и летать в воздухе. Все окрестности напоминают мне о нем. Моя рана не заживет до тех пор, пока я остаюсь здесь,- что мне и нужно.
      Кажется, кто-то очень хочет, чтобы я уехал отсюда. Все белые лилии и душистый табак на клумбе под моим окном прошлой ночью были вырваны с корнем и разбросаны по дорожкам. Вернее, это было сделано сегодня рано утром, потому что в полночь все цветы были еще на месте. Никакой пострел из деревни не стал бы дважды повторять такую пакость. В этом есть какая-то злобность, что меня немного тревожит. Но я не собираюсь поддаваться чьим-то угрозам.
      Только что мне в голову пришла неожиданная мысль. Может, у меня есть какой-то смертельный враг, который намеренно убил Марти и теперь уничтожает все, что я люблю? Мысль, конечно, безумная. Это только показывает, как легко может сойти с ума слишком одинокий человек. Но если так пойдет и дальше, по утрам я стану бояться взглянуть в окно.
      Сегодня я шагал очень быстро, чтобы проветрить голову и хоть на несколько часов освободиться от назойливых размышлений. Сейчас я чувствую себя освежившимся, поэтому с вашего разрешения, мой воображаемый читатель, начну излагать на бумаге ход своих размышлений. Какой же новой линии в расследовании мне следует придерживаться? Попробую изложить здесь все приходящие мне на ум предположения и выводы. Итак...
      1) Бесполезно пытаться использовать методы полиции, у которой гораздо больше средств и возможностей проводить расследование, которое тем не менее не увенчалось успехом.
      Это означает, что мне нужно прибегнуть к собственным силам - как автор детективов, я должен обладать способностью вживаться в личность преступника.
      2) Если я сбил ребенка и получил повреждение машины, инстинкт заставит меня избегать основных магистралей, где могут заметить это повреждение, и как можно скорее добраться до места, где его устранят. Но, согласно отчету полиции, на следующий же день после инцидента были проверены все гаражи и вмятины на всех оказавшихся у них в ремонте машинах имели достаточно невинное происхождение. Разумеется, кто-то из владельцев мог и соврать, но, если и так, теперь мне это уже не выяснить.
      Что из этого следует? Или (а) машина вообще не была повреждена, но эксперты-техники считают это маловероятным. Или (в) преступник направился сразу в свой личный гараж и с тех пор не пользуется машиной: возможно, но в высшей степени неправдоподобно. Или (с) преступник втайне сам устранил повреждения: это представляется наиболее естественным объяснением.
      3) Предположим, этот парень сам произвел ремонт. Можно ли на этом основании сделать о нем какие-либо выводы?