1.

Сухой вечерний ветер гулял по равнинам, трепал парусину фургонов, старинных крытых повозок, кружил пыль, поднятую копытами фермерских лошадей и мулов, перемешивая ее с серо-голубым дымом, поднимавшимся от жаровен.

Ветер взъерошил траву, подкрался по земле к девушке, стоящей на невысоком холмике, и принялся играть ее иссиня-черными волосами, заставляя щуриться от своего пыльного дыхания.

Сирена Уолш поплотнее закуталась в шаль.

Ветер спускался с гор, как мягкое лавандовое облако. После знойного дня он казался прохладным и свежим, напоминая о приближающейся осени, хотя летние степные цветы еще тихонько покачивали головками под его дуновением.

Совсем скоро, через два или три дня, они достигнут Пайк-Пик, Сверкающей Горы испанских землепроходцев, названной так в честь первых увидевших ее белых. У ее подножия находится городок, где живут обычные люди; верующие, но не фанатики. Там она, слава богу, распрощается с этими едва ползущими повозками, с этими грубыми мужчинами, с женщинами, вечно опускающими глаза, и с их детьми, которые, похоже, совсем не умеют улыбаться.

Сирена откинула со лба темные волосы. Взгляд ее казался вызывающим, а серо-голубые глаза смотрели решительно. Она не принадлежала к секте мормонов. И она никогда не станет одной из них. Пусть им не нравится, что она не завязывает волосы и не покрывает голову, пусть им кажется непристойной ее независимость, пусть они поджимают губы, увидев ее яркое облегающее платье. Ей все равно.

Платье и вправду было узковато; она немного пополнела с тех пор, когда мать сшила его (Сирене тогда исполнилось шестнадцать). Тут уж ничего не поделаешь. Три года. Их уже не вернешь. Три года ушли безвозвратно. Даже не верится, что всего три года назад она жила в своем доме обычной человеческой жизнью. Кажется, прошла целая вечность.

Кто-то окликнул Сирену по имени. Услышав его, она резко повернула голову. Какая-то женщина стояла, скрестив на груди руки, и пристально глядела на девушку. Даже отсюда Сирена видела злобное, мстительное выражение, исказившее ее лицо.

Вторая жена старейшины Гриера, Беатриса, считала своим долгом спасти заблудшее создание, которое поручил ей муж, наставить его на путь истины. Она не понимала, почему Сирена не желает помогать готовить ужин для мужчин. Ей казалось, что девушка слишком высоко себя ценит, и, конечно, она не упускала случая намекнуть ей об этом.

Сирена же не понимала, как можно осуждать ее за то, что она нравится мужчинам. Ведь это происходило только потому, что она слишком отличалась от этих бесцветных, покорных женщин. Мужчины любили наблюдать за ней из-под широких полей черных шляп. Но ей даже в голову не приходило попробовать их завлекать.

Взять хотя бы старейшину Гриера, с каким-то нерешительным видом разливающего воду, чтобы напоить лошадей после дневного перехода. Как же он старается скрыть взгляд, притворяясь, что стирает пот со лба грязным платком! Даже предводитель каравана не может удержаться от искушения поглядеть на нее.

Похоже, сегодня на вечерней проповеди опять всплывет история об искусительнице Иезавели и ее печальном конце.

Беатриса еще раз окликнула ее раздраженным, резким голосом.

Сирена сделала вид, что не слышит. Она не просила, чтобы ее принимали в семью Гриера, когда отец с матерью три недели назад умерли от тифа. Наоборот, она наотрез отказалась от этого сомнительного гостеприимства.

Но собравшиеся старейшины не стали обращать внимания на ее возражения, заявив, что ей нужна поддержка и покровительство. Она ведь даже не умела править повозкой. Ей был необходим кто-то постарше и поопытнее, чтобы направить ее на путь истинный и уберечь душу от греха. Они доверили эту задачу старейшине Гриеру, точнее, он сам себе ее доверил, так как считался предводителем «святых». Сирене пришлось войти в его семью.

У старейшины было три жены: стареющая Агата — скромная, с мягким, тихим голосом; Беатриса — с короткими русыми волосами и круглыми карими глазами, полными страха и злобы; и, наконец, Лесси — молоденькая девушка, светловолосая, голубоглазая. В ее взгляде не было и намека на мысль, но фигура уже вполне оформилась.

Сирена была младше Лесси на год или около того, одного возраста с первенцем старейшины. Но, несмотря на возраст, к ней относились как к взрослой женщине, и это настораживало Сирену, особенно когда старейшина разглядывал ее, склоняя над ней свою серебряную голову, и говорил елейным голосом о ее теле, касаясь руки влажными назойливыми пальцами.

Как только она примет их веру, сказал он однажды, она воссоединится с ним самим и с его семьей. Сирену примут в ее лоно и освятят этим союзом. Он будет целиком принадлежать ей, а она — ему.

Она проникнется божественной силой Господа в мужчине; цветок ее девственности будет сорван в пору юности и обретет покой в чистом храме ее женского достоинства.

В отличие от столь прекрасных слов и голоса, исполненного благоговения, во взгляде старейшины сквозила такая животная похоть, что Сирена вырвалась и убежала, вызвав у него приступ ярости.

С этого дня она сама себе готовила, сама мыла посуду и спала в своей повозке, крепко подоткнув под себя одеяло.

Сирене приходилось еще терпеть его общество, когда в жаркие дни он подъезжал верхом к ее повозке и приказывал явиться на субботнее собрание, где ее подолгу с притворной искренностью убеждали принять веру мормонов.

Сирена отказывалась менять убеждения, и по прошествии трех недель среди «святых» стало нарастать возмущение против того, что она не желает понять оказанной ей чести…

Вскоре Сирена начала всем назло делать такие вещи, которые не понравились бы старейшинам и их женам. Например, в жаркие дни она развязывала воротничок, расстегивала пуговицы на рукавах и закатывала их до локтей. Иногда по вечерам она надевала шелковое платье матери, туфли на высоких каблуках и садилась у повозки, положив руки на колени так, чтобы огонь отбрасывал причудливые кремовые тени на обнаженные плечи. Удивительно, как скучные кофточки женщин и лукавые взгляды мужчин превратили платье ее ласковой и скромной матери в нечто неприличное. Высоко зачесав волосы, спадающие каскадами сияющих локонов, Сирена становилась похожей на миниатюрный портрет матери, французской креолки, написанный еще в ту пору, когда та была новоорлеанской красавицей-невестой.

Только глазами и линией рта девушка отличалась от своей матери, чьи глаза были бархатно-карими. Сирена же унаследовала от отца светлые туманно-голубые глаза.

Девушку иногда забавляла мысль, что, если бы Фелиситэ Кревкер не влюбилась в простого ирландского работягу, плотника с отцовских поместий, и не вышла бы за него замуж вопреки запрету семьи, Сирена не оказалась бы сейчас посреди прерий.

Шон Уолш, ее отец, не в силах добиться уважения, которого жаждала душа, или богатства, которого заслуживала жена, не хотел надолго задерживаться на одном месте, зарабатывая гроши, и превратил в странников любимую женщину и единственную дочь. Но они никогда не роптали на судьбу.

Они верили человеку, сделавшему из их жизни насмешку, человеку, который любил напевать, чтобы скрасить однообразие пути длиной в многие мили.

Вспомнив об этом, Сирена почувствовала, как у нее защемило в груди.

Отец собирался найти все, к чему стремился, у подножия Сверкающей Горы, Пайк-Пик, в новом городе золотодобытчиков — Криппл-Крик.

Золото… как оно его изменило… Он продал все, что у них было, заложил оставшиеся украшения жены, даже унизился до того, чтобы пойти на поклон к грозным креольским родственникам. Он начал новую жизнь с киркой в руках, не погнушавшись присоединиться к этой бродячей секте, когда обнаружил, что ему не хватит денег, чтобы оплатить дорогу жене и дочери. Жаль, что он не стал ждать еще немного, чтобы заработать летом необходимые деньги. Тогда они бы уже добрались до места, мать с отцом не отравились бы зараженной водой. Но нет, Шон Уолш был слишком нетерпелив, чтобы чего-то ждать, он не представлял жизни без движения…

С севера донесся шум проходящего поезда. Сирена представила, как паровоз выпускает клубы дыма, застилающие освещенные окна. А внутри вагонов мужчины и женщины смеются, едят, пьют или, может быть, готовятся ко сну. Среди них наверняка есть и торговцы, и банкиры, и владельцы рудников, люди, уже заработавшие состояние на серебряной лихорадке в Колорадо. Теперь они возвращаются в Денвер или, ободренные удачей, едут в Криппл-Крик, чтобы попытаться стать еще богаче. А вместе с ними едут жены и дочери — одетые по последней моде Парижа и Нью-Йорка, избалованные, обласканные и усыпанные тысячами маленьких сокровищ женщины.

При мысли об этом быстром поезде Сирену охватило беспокойное нетерпение. Каким бы малоприятным ей это ни казалось, но она не могла не признать, что унаследовала от отца не только глаза. Ей так же, как и ему, не терпелось обрести богатство и уважение в Криппл-Крике.

Какая-то женщина вышла из скрытой сумерками повозки и неуклюже направилась к Сирене, спотыкаясь на каждом шагу. Девушка узнала Лесси, третью жену старейшины Гриера.

Глядя на нее, Сирена горько усмехнулась. Лесси оставалась еще совсем ребенком, и Сирене казалось чудовищным, что все остальные, и особенно эта злобная Беатриса, так над ней издевались. Лесси, с ее бесхитростным взглядом и ничего не выражающей улыбкой, была такой услужливой, такой робкой, что с ней обращались скорее как с прислугой, а не как с женой старейшины.

Много раз Сирена заступалась за нее — отправляла с поручением кого-нибудь из одиннадцати детей старейшины или предлагала Беатрисе самой сходить за водой, разжечь костер и вымыть посуду.

Она полюбила Лесси, но только ее одну и никого больше, а меньше всех — старейшину Гриера. Он не позволял никому обсуждать его семью, и Сирена не сомневалась, что он со злобой наблюдал, с каким презрением она переводила взгляд серо-голубых глаз с него самого на его хрупкую, слишком покорную жену.

— Сирена, пойдем в повозку, а то ужин остынет. — Глаза Лесси выражали беспокойство, почти страх.

— Я не голодна, а если мне захочется есть, у меня осталось несколько сухарей от завтрака. Иди одна. Я не пойду.

Сирена говорила медленно, в тишине ее голос звучал очень мелодично.

— Пожалуйста, Сирена. Беатриса разозлится на тебя и на меня тоже. Старейшина хочет, чтобы ты поужинала с нами. Пожалуйста, пойдем, Сирена.

При всей ее наивности, Лесси иногда просто поражала своей догадливостью. Действительно, это старейшина хотел, чтобы она пришла, а вовсе не Беатриса.

Он считал, что вся семья обязательно должна была собираться на вечернюю молитву, не важно, хочешь ты есть или нет, болен ты или здоров, — тебе следовало явиться, а если кто-нибудь не приходил, его отправляли спать без ужина или, как это случалось с Сиреной, оставляли есть в одиночестве. Сирена вообще всегда ела одна.

— В этом нет смысла, — сказала она, пожимая плечами. — А потом, я могу точно так же помолиться где-нибудь одна.

— Но ведь старейшина этого не увидит, как же он узнает?

— А это вообще не его дело. Кем он себя возомнил, Богом, что ли?

— Я не знаю, Сирена.

Увидев испуг в нежно-голубых глазах Лесси, Сирена вздохнула.

— Не волнуйся. Это все, в конце концов, не так важно. Я потерплю еще несколько дней.

— Пойдем?

— Ладно, пошли. — Сирена взяла Лесси под руку, и они направились к мерцающим огонькам жаровни.

Наступила ночь. Ужин закончился. Женщины вытерли покрасневшие руки, сняли фартуки и убрали их в сундуки. Потом они расчесали волосы и старательно спрятали их под капоры. Детей умыли, причесали, мальчикам пригладили волосы, намочив их водой, девочкам снова заплели косы и убрали их под капоры точно так же, как и у матерей. Женщины надели пелерины и шали, мужчины взяли пальто и Библии.

Все стали собираться к центру лагеря из повозок, поставленных кольцом.

День подошел к концу. Наступило время проповеди. Сирена оторвалась от книги, которую читала при свете маленькой лампады. Сквозь небольшую щель в парусине она увидела, как собираются мормоны. Покачав головой, девушка вновь принялась за чтение.

Через некоторое время к ее фургону кто-то приблизился. Сирена вскочила. Увидев, как чья-то рука откинула парусиновый полог, она схватила халат, чтобы накинуть его поверх нижней рубашки, в которой оставалась по вечерам у себя в повозке. Она не успела продеть руки в рукава и лишь закуталась в него, когда в повозке появился старейшина Гриер.

Какое-то время он стоял, осматривая фургон, находящиеся внутри его предметы обстановки, искусно сшитые одеяла, кровать, покрытую тонкой белой простыней. Все эти вещи принадлежали когда-то матери Сирены. Его взгляд блуждал по беспорядочной массе волос девушки, он пожирал глазами ее нежную кожу, залитую краской смущения, смотрел, как под халатом вздымается грудь, на какое-то мгновение его почти бесцветные глаза встретились с ее глазами, и старейшина Гриер, судорожно сглотнув, тут же отвернулся.

— Ты идешь на проповедь? — сурово спросил он.

— Нет.

— Тебе нездоровится?

— Я… У меня болит голова, — ответила Сирена.

Ее мало заботило, верит ей старейшина или нет. На самом деле она просто не могла выслушивать очередное наставление, как ей следовало жить дальше.

— Жаль. Я думаю, несколько хороших советов тебе не повредят.

— Может быть, завтра.

— Да, как всегда, завтра. А между прочим, сегодня я собирался говорить о священной миссии, которую мы на себя приняли, о том, какой большой праздник будет, когда мы наконец доберемся до Солт-Лейк-Сити, до земли обетованной, сорок лет назад открытой «святыми».

За последние двадцать лет никто не пытался пройти такой тяжелый путь во имя Господа. Как бы мне хотелось, чтобы ты осознала всю значимость этого путешествия. Как бы я хотел, чтобы ты стала одной из нас, стала частью нашего союза.

— Вы очень добры ко мне, но, по-моему, я должна сохранить веру моих предков.

— Ты высокомерна, исполнена глупой гордыни, ты презираешь моих людей.

Сирена замерла, когда старейшина шагнул к ней. Его глаза сверкали.

— Нет, — сказала она, облизнув губы. — Нет. Просто у меня есть право верить по-своему, так же как и у вас — хранить свою веру.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Ты даже не представляешь, чем пренебрегаешь в неведении. Когда-нибудь ты пожалеешь о том, что отвергла из-за своего упрямства. Если ты настолько глупа, что не желаешь принять золотую чашу божественного спасения, тогда, возможно, нужно прибегнуть к силе. Я буду молиться о тебе.

— Что вы имеете в виду? — спросила Сирена ледяным голосом. Ее напугали его слова, а еще больше — выражение торжества, которое она разглядела в глазах старейшины, перед тем как он горестно склонил голову.

— Сейчас мне некогда с тобой разговаривать. Я должен идти на проповедь. Мы поговорим об этом после, когда я как следует все обдумаю.

Повернувшись, старейшина покинул фургон.

Прошло немало времени, прежде чем Сирена вернулась к своей книге, и было уже совсем поздно, когда она наконец задула лампу и легла спать.

Среди ночи Сирену разбудил какой-то шум. Задрожав всем телом от страха, она села на кровати. Ветер трепал парусину. Где-то вдали жалобно выл койот. Рядом с повозкой послышались шаги. Сирена замерла.

Ей нечего бояться, убеждала она себя. Просто у кого-то бессонница, или кто-то вышел по нужде. И все-таки ее охватило беспокойство. Сирене казалось, что поблизости кто-то крадется. По ночам в этих местах становилось холодно. Сирена продрогла. Она откинула назад волосы, распущенные перед сном.

В сумраке ночи, освещенном неполной луной, она могла различить предметы вокруг себя: мебель, плотницкий ящик отца, старый сундук матери, открытую деревянную коробку с медными горшками и мисками, оловянными тарелками, чашками и другой посудой, которой она ежедневно пользовалась.

Послышался слабый, приглушенный шум шагов, затем парусина, закрывавшая вход в фургон, всколыхнулась.

— Кто это? Кто здесь?

Вопрос остался без ответа. Повозка слегка накренилась. На парусине появилась неясная тень мужчины.

— Кто здесь? Отвечайте, не то я закричу!

— Нет-нет, не надо, — услышала в ответ Сирена. — Подожди минуту. — Полы парусины приподнялись, и в повозку шагнул старейшина Гриер.

— Что вам нужно? — Страх немного отступил, но не прошел совсем.

Старейшина выпрямился и приблизился к постели.

— Я пришел спасти тебя, милая Сирена.

— Спасти меня?

— Именно, уберечь от зла и несчастий грешного мира. Я хочу взять тебя в жены, дорогая Сирена. Я молился и получил ответ. Я беру тебя, чтобы слиться с тобой в божественном единении.

Не переставая говорить, он подходил все ближе и ближе, а Сирена отодвигалась на край постели, высвобождаясь из-под одеяла.

— Я же сказала, что не хочу менять веру. Я не могу, как вы, верить вашим пророкам!

— Да, и это меня очень огорчает. Но ты еще так молода, и к тому же ты женщина. Что ты можешь знать об этом? Тебе нужен пастырь, и поэтому я здесь.

Его низкий дрожащий голос звучал грубо, почти жестоко.

— Может, мы поговорим об этом завтра? — Сирена понимала, чем все это ей грозит. Старейшина отличался поистине волчьей ненасытностью. Он часто подзывал среди дня какую-нибудь из своих жен и направлялся вместе с ней в одну из повозок. Это вызывало множество ехидных замечаний и разговоров среди его паствы, из которой многие поклялись хранить целомудрие еще в детстве.

— Завтра? — Старейшина сделал судорожный глоток. — Завтра будет слишком поздно!

Он бросился на девушку, навалившись всей тяжестью на ее нежное тело. Руки грубо скользили по бедрам, он прижался бородатым лицом к груди. Она попыталась вырваться, сдавленно крикнула. От Гриера несло потом, и Сирена, собравшись с силами, оттолкнула его.

Неожиданный отпор ошеломил старейшину. Воспользовавшись моментом, Сирена соскочила с кровати. Гриер бросился за ней с неистовым ревом, хватая грубыми руками ее ночную рубашку. От сильного рывка девушка споткнулась и повалилась на старейшину. Он тут же подмял ее под себя и прижал к полу. Исторгнув торжествующий хрип, он коленом раздвинул ей ноги и обрушился на девушку всей тяжестью своего тела.

Охваченная ужасом, Сирена закричала от боли и унижения. Его влажный, заросший щетиной рот скользил по щекам, искал ее губы, чтобы заставить замолчать.

К горлу девушки подступала тошнота, она отчаянно извивалась, пытаясь освободиться. Гриер крепко зажал одну ее руку, но другую ей удалось вырвать, и она со всей силы ударила его в нос.

От боли он упал на спину и застонал, почувствовав, что из носа потекла кровь.

На мгновение Сирене показалось, что он оставит ее в покое, но она ошибалась. Гриер размахнулся и отвесил ей сильную пощечину.

Пока Сирена приходила в себя, он дрожащими руками дернул воротничок рубашки, оборвав пуговицы и обнажив грудь девушки.

Звук рвущейся ткани как будто пронзил ей мозг, истребил страх и заставил ее окончательно осознать то, что сейчас происходило. Сирена вырвалась из потных рук Гриера, вскочила с колен и вцепилась ему в лицо с яростью дикой кошки. Он отпрянул от нее, закрывая лицо руками, а она тем временем освободилась от сорочки, повисшей на спине словно капюшон. Сирена на четвереньках стала карабкаться к выходу. Старейшина опять бросился следом, пытаясь ухватить ее за ногу. Чтобы хоть как-нибудь защититься, она попыталась схватить первый попавшийся под руку предмет. Девушке удалось отскочить в сторону, но старейшина вцепился ей в ногу и, прыгнув вперед, дернул за волосы.

Когда он толкнул ее, пытаясь повалить на пол, она нащупала ручку сковородки. Схватив ее обеими руками, Сирена выдернула сковороду из коробки и замахнулась, чтобы ударить старейшину по голове. Выругавшись, он дернул ее за руку и вырвал сковородку, а потом одной рукой обхватил Сирену за талию, другой же принялся расстегивать пояс своих брюк.

Позвать на помощь? Однако она бы просто не успела воспользоваться ничьей помощью. А потом Гриер навалился на нее с такой тяжестью, что у нее, наверное, не хватило бы сил закричать. Кроме того, женский плач здесь приходилось слышать не так уж редко.

Старейшина опять толкнул Сирену, и тут она нащупала какой-то предмет с деревянной ручкой.

Для ножа ее оружие было слишком легким. Ей попалась вилка с тремя зубьями. Недолго думая, Сирена, собрав все оставшиеся силы, вонзила острые металлические зубья в сдавившую ее руку.

Почувствовав, как хватка сразу ослабла, она судорожно выдохнула и отскочила в сторону, хотя старейшина при этом все же успел ударить ее по бедру. В ответ она почти бессознательно ткнула вилкой ему в грудь. Он застонал и попытался схватить ее за руку, но она отпрянула от него, встала на колени и стала выбираться из повозки.

Сирене уже удалось выпростать наружу одну ногу, когда Гриер схватил ее за плечи. Стиснув зубы, она рванулась вперед, уцепившись за парусиновый полог, чтобы не упасть. Но он не дал ей уйти, крепко сжав руку.

Старейшина запутался в спущенных штанах и, споткнувшись, упал.

Их полуобнаженные тела сплелись в клубок, когда они вывалились из повозки и некоторое время лежали на земле, оглушенные.

Ночную тишину прорезал пронзительный вопль, истеричный крик, исполненный бессознательного страха, смешанного с яростью. Услышав его, Сирена обернулась и увидела Беатрису, стоявшую неподалеку. Вцепившись одной рукой во фланелевый капот, а в другой держа фонарь, она смотрела на их нагие окровавленные тела. Это она так исступленно кричала. Ее голос стал постепенно затихать, переходя в беспокойное бормотание.

Свет от фонаря падал на землю, отбрасывая желто-оранжевые тени на повозки, из которых выскакивали мужчины.

Сирена почувствовала невыносимую тяжесть в груди. Она попыталась освободиться от лежащего на ней человека. Старейшина глубоко вздохнул и встал на колено. Он посмотрел вокруг, затем, неожиданно осознав, что произошло, вздрогнул. В его глазах появилась злоба, он обернулся к Беатрисе.

— Замолчи, женщина, — сказал Гриер, пытаясь подняться, — подай мне брюки.

Позади него Сирена дрожащими руками подбирала обрывки ночной рубашки, по-прежнему сжимая в руке вилку. Увидев приближающихся людей, она бросилась было к повозке, чтобы чем-нибудь прикрыться.

— Нет, останься, — сказал старейшина. Он крепко держал ее, пытаясь одной рукой натянуть кальсоны.

— Пусти меня, — взмолилась Сирена. Она попробовала разжать сжимавшие ее тело пальцы, но ей это не удалось. Старейшина, казалось, с каждой минутой становился все сильнее. Его взгляд сделался почти безумным.

— В чем дело, брат Гриер? Что здесь происходит? — Говоривший, как и все другие столпившиеся вокруг мужчины, устремил взгляд на девушку рядом с Гриером. Стоявший на земле фонарь, казалось, заливал все ее тело какой-то невиданной золотой краской.

— Распутство, вот что это такое, — спокойно ответил старейшина. — Эта женщина притворилась больной и позвала меня поддержать ее в недуге. Когда я вошел, она бросилась ко мне, срывая одежду. Я приказал ей прикрыться, но она отказалась.

— Нет, — прошептала Сирена. От ужаса и страха ее голос сделался тише ветра. — Это неправда.

Пальцы старейшины до боли сжали ей руку.

— Это правда. Она предложила мне себя за деньги, а когда я с презрением отверг ее домогательства, она так разозлилась, что набросилась на меня.

— С вилкой? — послышался полный удивления голос, когда он показал рану на груди.

— Если бы ей попалось что-нибудь другое, она бы меня убила.

Сирена в отчаянии поводила головой из стороны в сторону, собираясь что-то сказать, но в эту минуту из тени выступила Беатриса. Она прижимала к груди шерстяные брюки мужа, лицо ее подергивалось от злости.

— Шлюха, — прошипела она, — предложить такое порядочному мужчине. Иезавель!

Смерив Сирену презрительным взглядом, она протянула брюки мужу.

Переминаясь с ноги на ногу, один из мужчин проговорил:

— Такой поступок не должен остаться безнаказанным, даже если она не принадлежит к нашей общине. Она может оказаться опасной для нас.

Беатриса, то ли намеренно, то ли случайно, встала перед Сиреной, закрывая ее от взглядов мужчин. Девушка наверняка бы отблагодарила ее за это, если бы та не вцепилась ей в плечи, удерживая ее, пока муж одевался.

— Она под моей защитой, — сказал старейшина, натягивая помочи. — Я обещаю вам, что она будет наказана, пока не смирит свой дух. Я сам займусь ею.

Беатриса выпрямилась и вскинула подбородок.

— Ты? Мой муж? Пусть лучше ее накажут по закону. Ты слишком порядочный, слишком благородный, чтобы помогать ей.

Старейшина бросил на жену строгий взгляд.

— Я за нее отвечаю. Я в ответе за ее грехи.

— Если это так, — медленно проговорила Беатриса, — тогда наказать нужно тебя. Нет, пусть лучше ее накажет община. Это дело каждого из нас. Если она снова так поступит, от этого можем пострадать мы все.

— Замолчи, женщина! — крикнул старейшина, но было уже поздно.

— Да, — подхватил кто-то, — она уже обманула тебя, заманив к себе ночью. Она может обмануть тебя опять, если ты возьмешься за это один.

Сирена понимала, что у нее мало надежд, и все же крикнула:

— Все случилось совсем не так. Он лжет! Вы должны мне поверить.

Мужчины взглянули на нее и тут же отвернулись.

— Нам надо специально собраться и обсудить ее преступление, — сказал один из них.

— Преступление?! Я не совершала преступления!

С таким же успехом она могла бы и промолчать. Ее слова остались без внимания.

— Молчи, вавилонская блудница! — прошипела Беатриса, сильно встряхнув Сирену. — Или тебе мало, что ты хотела ввергнуть в пучину греха бессмертную душу моего мужа? Как смеешь ты теперь отрицать это?!

Поначалу Сирене казалось, что Беатриса все поняла, ведь ее повозка стояла совсем рядом с фургоном старейшины, и, если бы Сирена действительно позвала ее мужа, она бы это услышала. Девушка решила, что жена Гриера говорила так лишь из ревности, но она ошибалась. Беатриса просто не могла поверить, что ее муж был способен на такое.

Поскольку Сирена наотрез отказалась принимать веру мормонов, вопрос о браке больше не поднимался. Единственно приемлемым объяснением для Беатрисы и для всех остальных оставались деньги. Она действительно считала Сирену падшей женщиной.

За это преступление ее и собирались судить.

2.

Послышался звон колокола, призывавший всех членов общины собраться вместе. С решением не следовало тянуть, нельзя тратить столь драгоценное время на такое ничтожное дело. Утро караван должен встретить в пути.

Предводители секты и старейшина Гриер сидели на широкой доске, положенной поперек двух верстаков. Перед ними лежала Библия — Ветхий завет, позади находился зажженный фонарь. Вокруг висело еще несколько фонарей, освещавших пространство между стоявшими кругом повозками.

Сирене позволили кое-как одеться. Беатриса настояла на этом и даже дала ей свое платье, причесаться Сирена уже не успевала, у нее не оставалось времени и на то, чтобы надеть чулки и туфли. Нельзя заставлять старейшин ждать. Ей пришлось стоять перед ними бледной, с растрепанными волосами, пока остальные собирались вокруг, шушукаясь и показывая на нее пальцами.

Прошло целых пятнадцать минут, прежде чем пришли наконец все члены общины. Сирена стояла, выпрямившись и устремив взгляд в темноту. Ее абсолютно не волновало, о чем шептались и хихикали мормоны, и поэтому она не желала смотреть, в их сторону. Она знала, что старейшина Гриер здесь, понимала, что за его спокойным властным взглядом пряталось с трудом сдерживаемое вожделение, однако она не подавала виду, что ей об этом известно. Только гордая, независимая поза помогла девушке сдержаться и не убежать от этого унизительного, несправедливого суда.

Один из судей прокашлялся.

— Ты, Сирена Уолш, обвиняешься в том, что совершила грех, предложив себя мужчине за деньги. Это серьезное обвинение. Ты понимаешь?

— Да, — ответила Сирена и повысила голос, услышав нарастающий шум: — Это ложное обвинение. Я не приглашала старейшину к себе в повозку, он вошел, когда я спала.

— Ложь! — закричала Беатриса, сидевшая там, где находились другие жены и дети старейшины: Агата с поджатыми губами и высоко поднятой головой, за ней Лесси, с глазами, полными слез, нервно теребившая подол платья.

Старейшина поднял руку, призывая всех к тишине.

— Зачем мне было это делать, дитя мое? — проговорил он спокойным голосом, грустно посмотрев на Сирену.

— Вы сказали, что меня нужно спасти. — Сирена поглядела ему прямо в глаза. — Вам, наверное, казалось, если вы ляжете со мною, то мне придется стать вашей женой, и это будет для меня большой честью. Вы заявили, что такой союз является священным, что бы молились обо мне и пришли ко мне в повозку, услышав ответ на вашу молитву.

— Богохульство. Это богохульство! — закричал один из старейшин, покраснев от гнева.

— Порождение Ехидны! — воскликнула Беатриса. Крепко сжав руки, Сирена обернулась к ней.

— Можете считать мои слова богохульством, но я лишь повторяю то, что услышала от старейшины.

— Ты лжешь, лжешь! — продолжала кричать Беатриса. Ее глаза пылали ненавистью.

— Тихо! — крикнул один из старейшин, стукнув кулаком по доске. — Замолчите все.

Когда голоса стихли, он повернулся к сидящему рядом Гриеру.

— Мы выслушали эту девушку, брат Гриер. Теперь мы хотим узнать, что скажешь нам ты, и выяснить наконец, как было дело.

Серебряные волосы старейшины блестели при свете фонаря.

— Подобные измышления огорчают меня, глубоко огорчают. Но, как бы то ни было, думаю, мое доброе имя не опорочат и более серьезные обвинения, чем эти отчаянные нападки девушки, напуганной чудовищным преступлением, которое она совершила. И хотя я серьезно озабочен состоянием ее души, я уверен, что искупление еще возможно. Ей следует смирить плоть и изгнать из головы преступные мысли. Очистившись от скверны, она должна занять, достойное место среди нас. Она сама упоминала о возможности стать моей женой. Наверное, это именно то, чего она желает, несмотря на то что ей якобы не хочется стать одной из нас. Если Богу угодно, чтобы путь ее спасения проходил через меня, я готов. Я приму это как священный долг и буду рад видеть, что она рассталась с греховными помыслами и приняла покров благодати.

— Ты слишком щедр, брат Гриер.

— Вот именно, слишком! — заявила Беатриса. — Ее нужно выбросить вон, как мусор, грязь.

— Это напрасная, никому не нужная жестокость, — оборвал жену старейшина, — из-за этого с ней может случиться беда: бродяги, преступники, превратности стихии; наконец, ей ничего не стоит просто сбиться с дороги.

— Уж лучше пусть опасности угрожают ей, чем твоей бессмертной душе. А потом, разве такие, как она, боятся мужчин, пусть даже преступников и бродяг? И заблудиться ей будет очень трудно, ведь наши повозки оставляют следы.

— Она права, — согласился один из старейшин. Сирена сделала шаг вперед.

— Она действительно права, — сказала девушка. — Я уйду от вас с превеликим удовольствием. Право же, ничто не доставит мне большей радости.

— Видишь, как она тебя благодарит! — воскликнула Беатриса.

— Неправда, — возразил старейшина, нахмурившись. — Она не может считать так на самом деле.

— Нет, нет, — послышался еще чей-то голос. — Она может умереть. Я не хочу, чтобы она уходила. Что я буду делать без нее?

Так заявила Лесси. Ее лицо заливали слезы, в покрасневших глазах застыло выражение страха, но она продолжала еще что-то кричать.

— Замолчи, — оборвала ее Беатриса, — тебя вообще никто не спрашивает! Кого волнует, чего ты там хочешь?

— Меня, — сказал старейшина. — Это очень важно. Ты хочешь, чтобы эта женщина вошла в нашу семью, Лесси?

— О да, сэр, очень хочу.

— Значит, не такая уж она и плохая?

— Нет, сэр. Она всегда была очень добра ко мне.

— Это можно расценить как одну из ее добродетелей.

Первый старейшина кивнул в знак согласия. Беатриса, злобно посмотрев на мужа, замолчала. Сирена, переводя взгляд с одного старейшины на другого, читала по их лицам, что избежать брака с Гриером ей удастся, только покинув караван. «Святой» смотрел на нее выжидающе, приложив руку к груди. В его взгляде, казалось, сквозила жалость, и все-таки выражение этих глаз вызывало у девушки дрожь. Она вновь вспомнила его грубые руки, ощупывающие ее тело.

— Нет, нет, нет!

Слова сорвались с губ непроизвольно, но она не взяла бы их обратно, даже если бы могла эта сделать.

— Нет, — повторила Сирена. — Так же сильно, как я хочу быть твоей сестрой, Лесси, я не желаю стать женой старейшины Гриера. Я отказываюсь от этой… чести.

— Твои желания сейчас не имеют никакого значения.

— Нет? Тогда я обещаю тебе, старейшина Гриер, что, если ты назначишь мне такое наказание, ты очень сильно об этом пожалеешь. Я буду тебе плохой женой. Со мной ты познаешь куда больше огорчений, нежели приятных минут, думаю, ты это уже понял. Никакой любви ты от меня не дождешься, обещаю. И я очень сомневаюсь, что не изменю тебе при первой же возможности.

Последнее заявление вызвало целую бурю. Вокруг поднялся невероятный шум. Женщины выкрикивали оскорбления, мужчины глядели на нее с гневом и в то же время с тайным вожделением.

— Шлюха! — закричала Беатриса со злобной радостью. — Я же говорила тебе, но ты не захотел меня слушать. Мы должны вышвырнуть ее вон, это для нее более чем милосердный приговор.

Лицо старейшины залила краска гнева.

— Ты сама сделала свой выбор, — процедил он сквозь зубы, — но пока ты не лишила себя последней надежды, ты должна подумать еще об одном. Мне поручили заботиться о тебе, назначили твоим опекуном на общем сходе, что, кстати, подтвердил перед смертью и твой отец. Поскольку несколько недель я содержал тебя, твое имущество по праву перейдет ко мне, если я того потребую. А я сделаю это ради возмещения телесных увечий и ущерба, нанесенного моему доброму имени. Если ты выйдешь из-под моей опеки, у тебя останутся только личные вещи, еда и одежда, необходимая в дороге.

— Вы не имеете права! — Несмотря на возражения, Сирена понимала, что на его стороне закон. Судя по выражению лиц собравшихся людей, Беатрисы, Агаты и Лесси, а также тех, кто столпился на судейской скамье «святых», в этом не оставалось ни малейшего сомнения.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею на это право! Так что подумай хорошенько. Я даю тебе последний шанс. Или ты продолжишь путь вместе с нами как моя жена и постараешься смыть с себя это позорное пятно, или останешься здесь одна.

Гриеру казалось, что девушка попалась. Он ожидал, что она примет его условия, потому что ее отказ представлялся ему сущим безумием. Впрочем, может, она и впрямь сумасшедшая?

— Это очень мило с вашей стороны, что вы решили меня предупредить, — ответила Сирена, вскинув подбородок. — Но после нескольких недель, проведенных в вашем обществе, я бы предпочла остаться одна. Даже если вы отберете у меня имущество, у меня все же останется какое-то уважение к себе, равно как и то, чего вы лишите меня в браке и не сможете потом мне вернуть. Я имею в виду мою девственность. А что касается опасностей, то я предпочитаю рисковать, чем оставаться с вами.

— Так тому и быть! — Старейшина так резко вскочил на ноги, что стул его опрокинулся. Лицо его потемнело от гнева и обиды. Он сказал: — Возвращайся к себе в повозку; у тебя есть целая ночь, чтобы подумать о том, что ты сделала. Если утром ты не приползешь на коленях просить у меня прощения, то с первыми лучами солнца ты расстанешься с нами и никакие слезы и мольбы не заставят нас принять тебя обратно. Спокойной ночи, Сирена Уолш, и, если Богу угодно, прощай.

Наступило утро. Широко раскрыв глаза, Сирена смотрела, как небо из иссиня-черного постепенно становилось серым, как бархатная земля превращалась в колючий песок, покрытый низкой растительностью. Когда в повозке стало достаточно светло, она открыла кожаный саквояж матери и принялась складывать в него свои вещи — три платья из хлопковой и льняной ткани с набивным рисунком, смену белья и высокие ботинки на пуговицах. Сверху она аккуратно сложила шелковое платье матери и ее позолоченные туфли на высоких каблуках. Потом она достала из маленькой инкрустированной коробочки миниатюру Фелиситэ Уолш в позолоченной рамке, гребень, золотое колье, серьги с жемчугом и золотой наперсток с ляпис-лазурью. Завязав драгоценности в маленький батистовый платок, Сирена спрятала их на дне саквояжа. Сверху она положила стеганое одеяло и, наконец, свои личные вещи. Саквояж оставался еще неполным, и она добавила покрывало из мериносовой шерсти и полдюжины отцовских книг. Затем она расчесала волосы и, положив в саквояж серебряную расческу и зеркало, закрыла крышку и застегнула его на все ремни.

— Ты готова? Хорошо. Значит, осталось только осмотреть твои вещи.

Сирена повернулась к поднявшейся в повозку Беатрисе и ответила:

— Да, я готова.

— Помнишь, что сказал старейшина? Ты можешь взять только личные вещи.

— Помню.

Окинув повозку хозяйским взглядом, Беатриса посмотрела на саквояж.

— Ты его берешь?

— Да, — спокойно ответила Сирена.

— Безобразная вещь, он слишком маленький и бесполезный. Ну, давай посмотрим, что ты там взяла.

— Нет.

— Нет? Ты еще и возмущаешься? Это в твоем-то положении?! Открывай, кому говорю!

Не удостоив Беатрису даже взглядом, Сирена взяла старую кашемировую шаль и накинула ее на плечи.

— Я не стану его открывать и тебе не дам. А если ты притронешься к нему, хоть пальцем прикоснешься, я позову старейшину и скажу, что передумала и готова стать его женой.

— Ты не посмеешь, — злобно бросила Беатриса.

— Давай проверим!

Беатриса, отвернувшись, облизнула губы.

— Ладно, мне-то какое дело, что ты с собой берешь. Все остальное все равно достанется нам. А потом, мне вряд ли понадобятся твои платья. Сомневаюсь, что приличная женщина может их когда-нибудь надеть.

— Да, куда уж тебе, — усмехнулась Сирена. Беатриса бросила на нее злобный взгляд.

— Я попрошу кого-нибудь вытащить саквояж.

— Не утруждайся, я уж как-нибудь сама.

— Как хочешь. Еда у тебя есть?

Сирена кивнула. У нее оставалась мука, бекон, сушеные фрукты и большая бутыль воды.

— Ну все. Я знаю, что ты не ждешь от меня пожеланий доброго пути.

— Нет, — ответила Сирена. — Но я тебе пожелаю, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.

Спустя полчаса Сирена уже сидела на своем саквояже. А Беатриса, Агата, старейшины и остальные мормоны проезжали мимо, презрительно поглядывая в ее сторону. Немного погодя она увидела плачущую Лесси. Она ехала в последней повозке старейшины. Сирену не покидало чувство, что она предала друга, единственного настоящего друга.

Повозки удалялись. Через некоторое время они совсем исчезли из виду. Поднимавшееся над прерией солнце стало заметно припекать. Близилась дневная жара.

Сирена встала, взяла саквояж и пошла по следам от повозок.

Воздух становился все жарче и жарче, а саквояж — все тяжелее. Ей нестерпимо ломило спину. Один раз она споткнулась и вывихнула руку, потом наткнулась на змею, и ей пришлось стоять неподвижно, пока та не соблаговолила уползти. В обед она немного отдохнула, потом опять двинулась в путь, волоча саквояж по земле.

На ослепительно голубом небе полыхал солнечный пожар.

С наступлением темноты, когда следов уже совсем не было видно, Сирена остановилась. Она была не в состоянии что-либо приготовить, поэтому съела несколько сушеных яблок и легла спать.

Где-то в полночь она проснулась. Над ней пролетела ночная охотница — сова. Сирене стало не по себе. Неприятно, что твоя жизнь совсем от тебя не зависит, что ты никак не можешь оградить себя от всех опасностей прерии. Но если ты настолько бессилен, то об этом не стоит думать. Девушка закрыла глаза и глубоко вздохнула.

Следующее утро мало чем отличалось от предыдущего, только с тех пор прошли уже целые сутки иводы в бутыли стало меньше. Дорога по-прежнему давалась ей с трудом. Она пошла бы гораздо быстрее, если бы бросила саквояж, но Сирена продолжала волочить его за собой. Наконец вдали показались сверкающие горы. К середине дня набежали облака, задул ветер, влажный и прохладный. Девушка ускорила шаг, но вскоре снова стала двигаться медленно. Куда ей торопиться? Укрытия она все равно не найдет. Вокруг лежала голая пустынная прерия.

Дождь все еще не начинался. Уже наступил вечер, когда прогрохотали первые раскаты грома. Где-то рядом ударила молния. Сирена не могла заставить себя остановиться, хотя и понимала, что должна найти хоть какую-нибудь низину. Нахмурив брови, она смотрела, как темно-серые облака затягивали вершины гор. Гром гремел все чаще. Продолжительное бормотание обрывалось сухим треском. Молния пересекала горизонт, с какой-то необыкновенной красотой разрывая темное небо.

Сирена остановилась и только стала вглядываться в темноту, как заметила огонь. Вдалеке горел костер.

Сначала она решила, что это молния подожгла траву, но пламя казалось слишком маленьким, чтобы его можно было принять за пожар. Может, это караван мормонов? Нет, конечно, нет. Они наверняка успели уйти очень далеко. Это кто-то другой.

Но кто? Ей пришли на память истории об индейцах, преступниках и изгоях. Кто мог оказаться здесь, кроме них? И ей не следовало приближаться к этому огню.

Но чего стоили все эти мысли об опасности, если она сейчас видела костер, настоящий костер, который как магнитом тянул ее к себе. Сирена отпустила ручки саквояжа и, бросив его, пошла по направлению к огню.

Она приближалась очень осторожно. Возле костра она увидела двух сильных ухоженных лошадей. Рядом с костром находились кофейник, сковорода и укрытая от дождя парусиновым тентом лежанка. Людей она не заметила.

Небо пронзила стремительная вспышка молнии. Сирена вздрогнула, а потом едва слышно охнула. Рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, стоял человек. Это был высокий широкоплечий мужчина. В руке он держал ружье, тело его казалось напряженным, словно какая-то неведомая сила рвалась наружу из тесного плена. Уверенная осанка мужчины наводила на мысль о его жестокости, и вместе с тем в ней чувствовалось что-то совсем иное, свидетельствовавшее о совершенно противоположных чертах характера. Сирена поспешно отступила назад, собравшись было бежать, но тяжелая ладонь мужчины легла ей на плечо, и она, споткнувшись, ткнулась лбом в его широкую, твердую, как дубовая доска, грудь.

— Куда это вы так торопитесь? — Тихий голос никак не вязался с его громадной фигурой. — Может, зайдете в гости?

Сверкнувшая молния осветила лицо девушки. Она уставилась на незнакомца широко раскрытыми глазами.

— Пустите меня — Голос Сирены потонул в раскатах грома.

— Я сделаю это с превеликим удовольствием, как только объявятся ваши друзья.

— У меня здесь нет никаких друзей, — грустно усмехнулась Сирена.

— Неужели вы думаете, что я вам поверю?

— Придется поверить, потому что это правда.

— Не морочьте мне голову.

— А вам не кажется, что я бы уже давно позвала друзей, будь они тут, неподалеку?

Мужчина молча обдумывал ее слова.

Сирена ощущала его дыхание, видела, как вздымается его грудь. Неожиданно он отпустил ее и учтиво пригласил к костру.

Поправив волосы, она направилась следом. И хотя все его поведение, казалось, свидетельствовало об обратном, она чувствовала себя его пленницей. Сирена протянула руки к огню и только тут поняла, что совсем продрогла.

Мужчина разглядывал ее стройную фигуру, обтянутую старым поношенным платьем, черные локоны, смотрел, как на ее лице играют блики огня.

Почувствовав его взгляд, Сирена подняла глаза. Он напоминал огромную гору. Его загорелое лицо казалось суровым и властным. На нем была льняная рубашка, свитер из верблюжьей шерсти и брюки из грубой хлопчатой ткани, заправленные в дорогие кожаные ботинки. Шляпу он не носил, и порывы ветра трепали его темно-русые волосы.

Незнакомец посмотрел в сторону.

— У вас есть лошадь?

Сирена покачала головой.

— Одна, ночью, без лошади. Прежде чем вы расскажете мне свою историю, позвольте вас предупредить, что вам лучше придумать что-нибудь более-менее правдоподобное.

Ее раздражала его манера разговаривать.

— Я не понимаю, с какой стати я должна вам что-то объяснять. Бояться вам меня нечего, а если я вас чем-то беспокою, то с превеликим удовольствием уйду отсюда.

— Ну, это вряд ли.

— Что значит, «вряд ли»?

— Я бы предпочел, чтобы вы остались здесь, у меня, пока я не выясню, кто вы такая и что здесь делаете одна и без лошадей.

— Но зачем вам это?

— Затем, что я дорожу собственной шкурой и мне не хотелось бы, чтобы ваши дружки у меня что-нибудь стащили.

— Да нет у меня никаких дружков! — закричала Сирена.

— У ночных красавиц всегда есть дружки.

— Но это же смешно. Неужели я похожа на такую женщину?

Он медленно оглядел ее:

— Вы достаточно привлекательны, чтобы соблазнить любого мужчину. Ну а что касается одежды, так роль бедной, невинной девушки, попавшей в беду, используется в таких случаях чаще всего. Было бы глупо наряжаться в лучшие платья и надевать все свои драгоценности, не правда ли?

Сирена вскочила на ноги.

— В таком случае вам, наверное, не терпится от меня избавиться!

— Не думаю, — проговорил он.

Мужчина не двигался, но Сирена понимала, что, если она попытается убежать, он бросится следом и остановит ее. Его испытующий и чуть насмешливый взгляд вызывал у девушки страх. Глубоко вздохнув, она сказала:

— Вы не можете удерживать меня здесь.

— Правда?

Его самоуверенность бесила ее. А еще она злилась от собственного бессилия. Ему ничего не стоило держать ее возле себя, не прилагая к этому почти никаких усилий. Если она попробует убежать, он ее запросто поймает. Она могла бы попытаться отвлечь его и украсть одну из лошадей, но где гарантия, что ей удастся хотя бы закинуть ногу в седло? Сопротивляться ему сейчас казалось ей слишком опасно. Ей совсем не хотелось вновь оказаться в его огромных руках.

— Ладно, дело ваше. Но завтра, когда вы проснетесь и увидите, что я еще здесь, а мои дружки так и не появились, вы поймете, каким дураком вы оказались…

— Может, так, — сказал он спокойно, — а может, нет.

— Уверяю вас, так оно и будет! Если у вас есть глаза, вы, наверное, заметили, что вчера здесь проехали переселенцы. Вы также могли бы догадаться, что я ехала вместе с ними.

— С ними? Сирена отвернулась.

— Да. Я оставила их вчера утром, но это неважно, главное, чтобы вы убедились, что все ваши подозрения совершенно неоправданны.

— В самом деле, я видел какие-то следы.

— Ну вот! — сказала Сирена с торжеством в голосе.

— Даже не верится, что по такой дороге еще кто-то ездит.

Сирена коротко поведала ему о мормонах и об их желании повторить подвиг первых «святых».

— А вы что, тоже «святая»?

Его сарказм разозлил ее.

— Что заставило вас расстаться с ними посреди пустыни, или это не вы так решили?

— Произошла ошибка, — сказала Сирена, поджав губы.

— О, да-да, конечно.

— А вы, наверное, сразу подумали о самом плохом?

— Это помогает сберечь время и силы, особенно когда дело касается женщин.

— Вы, наверное, не видели в жизни ничего, кроме разочарований, и поэтому вас, видимо, не удивит, что мормоны выгнали меня за то, что я заманила старейшину к себе в повозку.

— Ни капли не удивлюсь…

— Так я и думала. Ну что ж, позвольте тогда сказать, что я ничего подобного не делала. Меня обвинил в этом старейшина Гриер, чтобы скрыть собственные грехи. Он сам забрался ко мне в повозку ночью, когда я спала.

— О, я полагаю, вы оказали ему достойный отпор? — поинтересовался мужчина. Выражение его изумрудных глаз казалось одновременно насмешливым и участливым.

— Да, хотя я сомневаюсь, что вы мне поверите.

— И что же вы сделали? Закричали? Он либо слишком смел, либо просто глуп, если решился прийти к вам вот так, не думая о последствиях.

— Если вас интересуют подробности, я ткнула его вилкой, а потом вышвырнула из повозки.

С минуту незнакомец молча смотрел на Сирену, а потом неожиданно расхохотался.

— Вилкой?

— Да, — улыбнулась Сирена.

— Замечательно. Я вам почти верю. Что же, он отказался на вас жениться?

Сирена наградила незнакомца яростным взглядом.

— Да нет же! Как вы не понимаете? Наоборот, он хотел, чтобы я стала его женой!

— Довольно грубый способ ухаживать, не правда ли? Ну а вы что же, предпочли деньги? Женщины в вашем положении часто так поступают.

Сирена смотрела на него с ужасом, не в силах опровергнуть это кошмарное обвинение, предъявленное ей уже во второй раз. Дождь становился все сильнее. Мужчина взглянул на темное небо над головой.

— Давайте зайдем под навес. — Взяв кофейник и бекон, он отошел от костра. — Что вы там расселись? — с раздражением проговорил он. — Идите сюда.

Сирена подняла глаза.

— Я оставила саквояж на дороге.

— Саквояж?

Она кивнула.

— Он может намокнуть. — Она встала и, не дожидаясь ответа, бросилась в темноту.

Естественно, Сирена тут же сбилась с дороги. Она остановилась и откинула со лба мокрые волосы.

— Сейчас вы его не найдете. Подождите до утра! — послышался крик мужчины.

Нет, она должна найти саквояж. Ведь в нем лежит все ее имущество. Вспышка молнии осветила лежащий на дороге саквояж. Сирена тут же к нему подбежала.

— Позвольте мне.

Подхватив саквояж, словно он был совсем пустым, мужчина направился к костру. По пути он даже успевал протягивать Сирене руку, когда она спотыкалась в темноте. Конечно, он мог броситься за ней, не дать ей сбежать, но нести ее вещи он был вовсе не обязан. Этот, казалось бы, вполне естественный поступок смутил девушку. Впрочем, она сейчас просто не успела об этом задуматься. Поставив саквояж, незнакомец прикрыл его плащом, а потом легонько подтолкнул Сирену к навесу. Укрывшись от дождя, она обнаружила, что ей совсем негде сесть. Под этим навесом можно было только лежать. Ей ведь придется спать с ним на одной лежанке! Прежде чем она успела выскочить наружу, он уже встал перед ней, загородив дорогу.

— У меня есть немного хлеба и бекона. — Положив толстый кусок горячего бекона на хлеб, он протянул ей еду. Когда Сирена взяла хлеб, мужчина нагнулся, чтобы налить ей кофе.

Дождь вовсю хлестал по земле. С навеса падали капли. При свете затухающего костра Сирена видела лошадей, которые, казалось, совсем не обращали внимания на стекавшие с их крупа потоки воды.

В укрытии было сухо и тепло. Сирена со вчерашнего дня не ела горячей пищи, и запах кофе показался ей просто божественным. Да, сначала она поест, а потом уже будет думать обо всей этой истории.

Натянуто улыбаясь, она поблагодарила хозяина и, Стараясь не встречаться с его внимательным взглядом, принялась за еду.

3.

Костер совсем погас. Стоящий рядом мужчина стал похож на темный силуэт. Дождь лил с неослабевающей силой.

Доев остатки бекона, Сирена выбросила шкурку. Затем медленно, стараясь растянуть удовольствие, она выпила кофе. Тут она наконец заметила, что незнакомец ничего не пил. Сирена вспомнила, что видела у него только одну чашку.

— Я взяла вашу чашку? Простите. Давайте я ее вымою. У вас есть вода?

— Ничего, — улыбнулся он. Взяв кофейник, незнакомец налил себе кофе и принялся пить его, прикасаясь губами к тому же краю кружки, что и она.

Пытаясь скрыть смущение, Сирена отвернулась. Ей пришло в голову, что он, наверное, следит за ней сейчас. Она и сама не понимала, почему вдруг так засмущалась.

— Вы наелись? — спросил он. Сирена кивнула, и он выставил пустую сковородку и чашку под дождь. Покончив с хлебом, Сирена стряхнула крошки с одеяла.

— Ложитесь, — сказал он, — устраивайтесь поудобнее.

— Я бы предпочла спать одна.

— Если вам хочется промокнуть, пожалуйста, палатка у меня только одна. Конечно, я мог бы уступить ее вам.

— О нет, я не могу вас об этом просить, — поспешно ответила Сирена.

— Очень рад это слышать, — сухо бросил он. — В подобных случаях галантность — совершенно неуместное качество.

— Простите, я вас не понимаю.

— Да бросьте вы. Вам незачем притворяться. Я знал множество женщин, живущих своим умом. Все они берут деньги с мужчин, а те считают, что им есть за что платить.

— Я не… Я никогда…

— Зачем вам это отрицать? Хуже я о вас думать все равно не стану. Я всего лишь хочу, чтобы вы показали мне кое-какие свои штучки. Если вы, моя милая, собираетесь что-то получить в этой игре, вам нужно очень многому научиться. Далеко не всех мужчин можно поймать на хорошенькое личико и душераздирающую историю.

Его наглый покровительственный тон возмутил ее не меньше, чем эти отвратительные слова.

— Понятно, — вздохнула Сирена, с трудом собрав последние крупицы спокойствия. — Это очень мило с вашей стороны, что вы решили меня предупредить. Поверьте, я вам очень признательна.

— Еще бы. Я бы мог вышвырнуть вас отсюда, и, наверное, мне действительно следовало так поступить. В следующий раз придумайте историю поубедительней, чем этот печальный рассказ о том, как вам пришлось защищаться от похотливого старика. Вам никто не поверит. Все в округе знают мормонов и их суровые порядки. Если бы вы оказались невиновны, как вы утверждаете, они бы просто вздернули вас на первом суку. Ваша сделка не удалась, вы остались без денег. Они никогда бы не оставили вас здесь, не будь на то веской причины.

— А вы, оказывается, немало о них знаете! — злобно бросила в ответ Сирена. — И почему это я вдруг решила, что вы мне поверите, когда все другие не верят, не понимаю. Но одно я знаю точно. Я лучше вымокну до нитки, чем буду дальше слушать все эти мерзости!

Она попыталась встать, но он схватил ее за талию и бросил на лежанку.

— Так просто вы отсюда не уйдете, — жестко проговорил незнакомец.

— Но вы, кажется, собирались избавиться от меня, — сказала Сирена.

— Почему это вдруг?

— Если вы… Если, вы верите, что я с ними ехала и что со мной никого нет, вам нужно только отпустить меня, и вы проведете ночь в безопасности и с удобством.

— В безопасности — да, но насчет удобства вы ошибаетесь.

— Я…

— По-моему, вы не доставляете мне никаких неудобств. — Он наклонился и поцеловал Сирену. Его губы показались ей теплыми и нежными. Она на мгновение замерла, ошеломленная столь неожиданным поворотом событий. Ее еще никогда так не целовали. Никогда еще она не ощущала такого волнения. Неожиданно где-то в глубине души стал разгораться жаркий огонь, и все-таки девушку по-прежнему не покидал страх.

Она подняла руки, стараясь оттолкнуть незнакомца.

— Не надо, — взмолилась Сирена почти беззвучно.

— Почему? — прошептал он, целуя ее волосы. — Это такой же способ проводить время, как и любой другой.

— Пожалуйста, вы не понимаете.

— Ты нужна мне, и, по крайней мере сейчас, тебе нужен я и то, что я могу тебе дать. Что тут еще понимать?

Неужели он решил, что она ответит ему только из-за куска хлеба и крыши над головой? Как он мог так о ней подумать? Она не хотела, чтобы ее опять столь жестоко оскорбили. Незнакомец снова попытался ее поцеловать. Сирена отворачивалась, пытаясь вырваться, но он крепко держал ее в объятиях.

От их борьбы подпорки, на которых держался навес, стали раскачиваться из стороны в сторону, из-за чего внутрь проникал холодный воздух. Мужчина прижал Сирену к себе еще сильней, схватил за запястья и повалил на спину. Она чувствовала, как его губы прикасаются к ее щекам и шее. Его дыхание становилось все тяжелее. Потом он стал торопливо расстегивать пуговицы у нее на платье.

— Нет-нет, не надо. Я ведь… — Ее голос потонул в шуме дождя. Капли барабанили по парусине, затем застучало сильнее. Мужчина напрягся, поднял голову и неожиданно вскочил на ноги.

— Град!

Сначала Сирена не поняла его, но, когда он откинул парусину, она увидела, как огромные градины прыгают по земле. Воздух стал таким холодным, что от него перехватывало дыхание. Град молотил по спинам лошадей, по упряжи и седлам.

От града, казалось, стало немного светлее. Сирена видела, как разъяренные лошади брыкались и рвали удила. Когда мужчина вышел из-под навеса и направился к ним, одна из лошадей оборвала веревку и убежала. Мужчина бросился к другой лошади, вскочил на нее и через минуту исчез в темноте. Стук копыт потонул в шуме разбушевавшейся стихии.

Сирена села на лежанке. Одеяла успели остыть, и она вся продрогла. Парусина с каждой минутой становилась все тяжелее. Интересно, как далеко сможет убежать лошадь, прежде чем он поймает ее? И сможет ли он потом в темноте найти дорогу назад? Сирена содрогнулась при мысли, что ему придется провести всю ночь в прерии без крова в такую непогоду. А если он не поймает лошадь, то ей придется распрощаться с надеждой добраться до Колорадо-Спрингс верхом.

Град прекратился так же неожиданно, как и начался. Дождь тоже перестал. Ночь была холодной. Стояла мертвая тишина. Земля была покрыта белым покрывалом ледяных градин. Небо прояснилось, на нем появились звезды.

Сирена на минуту задумалась, затем вскочила, отодвинула саквояж и сняла с него плащ, которым он был накрыт. Откинув крышку, она вынула оттуда теплое стеганое одеяло. С плащом в одной руке и одеялом в другой она расчистила ногой место между кострищем и палаткой, расстелила плащ и улеглась на него, закутавшись в одеяло.

Поначалу одеяло казалось холодным и сырым, но понемногу Сирена стала согреваться. Она закрыла глаза.

Сирена не представляла, как поступит этот человек, когда вернется и найдет ее здесь. Эта мысль пугала ее, но она не находила выхода. Она, конечно, могла бы сбежать, но в этой пустыне ничего не стоило заблудиться и умереть от голода. А тут есть хотя бы пара лошадей. Сирене хотелось верить, что незнакомец, разделивший с ней ужин, не поведет себя с ней слишком навязчиво, во всяком случае, когда увидит, что она устроилась на ночлег. Конечно, она не могла рассчитывать на это с полной уверенностью, но все же надежда немного успокоила ее, и она наконец заснула.

Проснулась Сирена на рассвете. Небо казалось совсем серым. Где-то рядом послышался треск, в воздухе запахло дымом. Повернув голову, она увидела мужчину, стоявшего на коленях возле кострища. Судя по его лицу, он провел бессонную ночь. Землю еще покрывали не растаявшие градины. Обе лошади стояли на прежнем месте.

— Вы поймали их? — тихо спросила Сирена.

— Наконец-то.

Оторвавшись от костра, мужчина бросил на нее беглый взгляд. Он взял кофейник, наполнил водой, насыпал свежий кофе, потом поставил его на огонь и опять посмотрел на Сирену.

— Хорошо спалось? — спросил он с иронией.

— Да, спасибо, — ответила Сирена, вскинув подбородок.

— Поскольку я имею удовольствие разделить с вами завтрак, может, вы окажете мне честь и сообщите, как вас зовут?

Сирена назвала свое имя.

Он посмотрел на нее каким-то странным взглядом.

— Звучит вполне правдоподобно.

— Конечно. Вас это удивляет?

— Большинство женщин в вашем положении предпочитают скрывать свое имя.

— Как это понимать?

— Да бросьте вы. Женщины вроде вас выбирают себе простые, легко запоминающиеся имена. Неплохая мысль, особенно для тех мест, где есть золото. Шахтеры и скотоводы — народ грубый. Если вы не придумаете себе какую-нибудь кличку, они сделают это за вас, и вовсе не обязательно, что она вам понравится. Сварливая Нелл или Неряха Салли, например.

— Ваши знакомые — леди? — усмехнулась Сирена.

— Леди вряд ли, просто обычные женщины.

— А вы, конечно, легко можете определить разницу?

Такой сарказм удивил его.

— Думаю, да.

— Я в этом очень сомневаюсь.

— Правда? — спросил он, взглянув на ее спутанные волосы. Заметив, что на корсаже платья не хватает нескольких пуговиц, Сирена быстро завернулась в одеяло.

— Для того чтобы распознать в женщине леди, нужно быть джентльменом, а вам до этого очень далеко.

— Да. Хоть я и ношу фамилию Данбар, я не джентльмен и даже не стремлюсь им стать.

— Данбар? — Эту фамилию хорошо знали на Миссисипи. Данбарам не только принадлежали почти все земли вокруг Натчеза, но некоторые из них стали юристами, а один даже выбился в губернаторы. Их владения тянулись до Нового Орлеана, И они всегда заметно отличались от других плантаторов, приезжавших в Кресент-Сити на зиму.

— Вард Данбар, к вашим услугам.

— Вы из штата Миссисипи?

— Нет, — ответил он, нахмурившись, а потом поднес кофейник поближе к огню и тут же отдернул руку.

Сирена заметила, что ему не понравился ее вопрос, однако она продолжала:

— Странно. Я готова поспорить, что вы родом из тех мест. У вас характерный акцент.

— Вы ошибаетесь.

Сирена не сомневалась, что он лжет.

— Правда? — спросила она, склонив голову набок.

— Я живу в Криппл-Крике, я совладелец салуна «Эльдорадо», золотоискатель и игрок. Вот и все.

— Золотоискатель?

— Да.

— И долго вы этим занимаетесь? Я… Мне казалось, золотая лихорадка в Криппл-Крике началась не так давно, года три назад.

— Ну, это не так уж и мало. Три года довольно большой срок.

— Но до этого вы, наверное, жили где-нибудь еще?

— Нет, — отрезал он.

— Понятно. Может, в Колорадо не только женщины меняют имена?

Вард бросил на нее сердитый взгляд.

— Нет, — поспешно ответил он, — это мое имя, нравится вам оно или нет. И Другого мне не нужно.

Сирена поднялась на ноги. Вард отвернулся и взял торбу. Пришло время кормить лошадей.

Откинув одеяло, Сирена попыталась разгладить складки на платье. Бесполезно. За ночь платье основательно измялось. Ей хотелось расчесать волосы, но она опасалась, как бы Вард Данбар не подумал, что она делает это специально для него. Когда уже совсем рассвело, Сирена увидела невдалеке небольшой колодец. Накинув шаль, она направилась за водой.

Когда она вернулась, Вард жарил бекон. Взглянув на девушку, он спросил:

— Вы умеете печь блины?

— Думаю, да, — кивнула она.

— Прекрасно. — Он показал на коробку с мукой.

Позавтракав, они тщательно вычистили посуду песком и вымыли ее. Свернув одеяло, Сирена убрала его в саквояж, затем расправила плащ, на котором спала. Вард быстрыми привычными движениями упаковал свои вещи. Сирена подошла к костру и протянула Варду сложенный плащ. Он взял его, не сказав ни слова. Обернувшись, девушка взглянула на саквояж, потом на повозку, на длинную цепь сверкающих на солнце гор. В стороне стояли лошади, одна из них была под седлом. Они встряхивали гривой, отгоняя комаров. Сирена решительно посмотрела на Варда.

— Подержите вот здесь, — попросил он, показывая на седельную сумку, в которую укладывал вещи.

Сирена повиновалась. Вард обвязал сумку кожаными ремнями.

— Мистер Данбар?

— Вард. Называть меня мистером Данбаром надоест вам еще до того, как мы доберемся до Колорадо-Спрингс.

Благодарная не столько за приглашение, сколько за то, что он избавил ее от необходимости начинать разговор самой, Сирена спросила:

— Так мне можно ехать с вами?

Вард посмотрел на нее с улыбкой.

— Я, конечно, не джентльмен, — проговорил он мягко, — но я и не свинья, чтобы оставить женщину одну в пустыне.

За час до заката они наконец добрались до оживленного Колорадо-Спрингс. Последние несколько миль Сирена не сводила глаз с гор. Издали огромные глыбы песчаника казались голубыми, их вершины окутывала легкая вуаль облаков. Склоны поросли соснами и осинами, чьи бархатные ветви, казалось, покрывало золотое кружево, спускавшееся к самому подножию подобно шлейфу платья.

Там, где начинались горы, напоминавшие крепостные валы, стояли каменные часовые из песчаника, огромные бесформенные творения природы, рядом с которыми здания расположившегося у их подножия города казались карликами.

Колорадо-Спрингс был застроен деревянными домами, по большей части в один или два этажа. В северной части города находились более претенциозные здания со сверкающими куполами и башенками, похожие на резные пряничные домики. На улицах делового района на каждом шагу попадались лавки, магазины, конторы золотодобытчиков, банки, рестораны и пансионы. Кроме того, здесь построили немало отелей. Среди них самым шикарным и причудливым считался «Антлерс», один из немногих в западном Миссисипи, где, по словам Варда, было электрическое освещение, холодная и горячая вода.

Жизнь в городе била ключом. Около каждого магазина стояли привязанные лошади. Кабриолеты, двухместные экипажи, груженые повозки поднимали облака пыли. Промышленники в твидовых сюртуках с кожаными отворотами, в зеленых вельветовых штанах и ботинках на шнуровке; золотоискатели в пыльных изношенных киперных шляпах и в грязном белье, торчавшем из-под расстегнутых рубашек; дамы в платьях из набивного атласа и шелка, застегнутых на все пуговицы, в шляпках с бантами, перьями и вуалями, спасающими от пыли; джентльмены в черных костюмах и щегольских английских котелках. Этот город одновременно очаровал и испугал Сирену. От него как будто исходила какая-то приятная сила, он весь кипел энергией и вместе с тем по сравнению с пышной, похожей на рай Луизианой казался сухим и жестоким.

— Ну, как вам нравится «маленький Лондон»?

Сирена обернулась к Варду, который ехал рядом.

— Вы имеете в виду Колорадо-Спрингс?

— Его так прозвали из-за английских обычаев, которые укоренились здесь за последние двадцать лет. Здешние жители, например, пьют чай с булочками в пять часов вечера. По их мнению, это свидетельствует о том, какой у них трезвый город.

Молча улыбнувшись, Сирена приблизилась к обочине, пропуская коляску. Ее внимание привлек один из магазинов. Она увидела там мужчину с мальчиком в темных одеждах мормонов. Ее сковал страх. Мужчина не повернулся, не заметил ее. Девушка и сама не понимала, почему так испугалась. Она же знала, что мормоны должны находиться здесь. Когда они с Вардом въезжали в город, она увидела их повозки возле реки, которую Вард назвал Маунтин-Крик. Просто она надеялась, что к тому времени, как они доберутся до Колорадо-Спрингс, мормоны уже покинут его. Впрочем, это не имеет значения. В таком большом городе, как этот, она уж как-нибудь сумеет избежать встречи со старейшиной Гриером и его окружением.

Сирена до сих пор не верила, что она наконец-то приехала сюда. Ее настолько захватила мысль о скором окончании путешествия, что она даже не задумывалась о том, что будет делать дальше. Вард порекомендовал ей недорогой пансион в доме одной вдовы. Хотя Сирена и не упоминала об этом, денег у нее оставалось только на два дня, так что ей требовалось найти недорогое жилье. Кроме того, ей следовало срочно подыскать работу. В таком процветающем городе для нее наверняка найдется какое-нибудь занятие. Она взялась бы за любое дело, у нее хватало сил, она была сильнее, чем могло показаться, и, самое главное, она хотела работать.

Где-то вдалеке послышался гудок паровоза. Сирена посмотрела на Варда.

— Вы уедете на этом поезде?

— Вряд ли. Когда я уезжал, быстрее всего добраться до Криппл-Крика можно было по железной дороге Флоренс — Кэнтон-Сити. Пульмановский поезд прибывает в Колорадо-Спрингс через сутки. Это как раз мне подходит.

Сирена не удивилась, узнав, что этот золотоискатель провел большую часть последних трех месяцев в седле. Пока они ехали сюда, он рассказал ей, что привык жить по нескольку недель в горах. Причем даже не из-за золотой лихорадки, хотя он и не отрицал, что и сам не избежал этой заразы; он наслаждался, оказавшись в спокойных голубых горах. После долгой зимы, проведенной в душных, прокуренных комнатах, где он задыхался от жары и запаха пота, ему обязательно требовалось выбраться на свежий воздух и побыть в одиночестве. Варду пришлось немного сократить путешествие из-за того, что ему предстояло ехать по делам на Юг. Он как раз возвращался в город, собираясь заняться делами, когда повстречался с Сиреной.

Вард повернулся к ней и сказал:

— Знаете что, если хотите, я могу взять вас с собой в Криппл-Крик.

Сирена покачала головой, улыбаясь. Она уже несколько раз пыталась убедить его, что она вовсе не та, за кого он ее принимает. Все, что приходило ей в голову, казалось слишком неубедительным. Кроме того, она боялась, что, если он поверит ей, это может вызвать у него чувство ответственности за нее. Меньше всего на свете ей хотелось остаться наедине с мужчиной. На собственном горьком опыте Сирена уже убедилась, к чему это приводит. Вообще она не могла пожаловаться на спутника. Он не приставал к ней с той самой ночи, когда она перебралась с его лежанки на холодную землю. И все же в его взгляде чувствовалось нечто такое, что вызывало у девушки смущение. Поэтому она постоянно оставалась начеку Нет уж, спасибо, она сама о себе позаботится.

— Вы, наверное, собираетесь взять в оборот кого-нибудь из местных миллионеров? Должен вас предупредить, здесь жесткая конкуренция.

Сирена никак не отреагировала на эту его издевку.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Если вы действительно хотите поиграть в такие игры, — сказал он, нахмурившись, — тогда вам, по-моему, нужно поскорее обзавестись новым гардеробом, потому что без этого вся ваша красота ничего не стоит. Богатые мужчины предпочитают женщин, которых не надо вытаскивать из нищеты.

— Благодарю вас за столь драгоценный совет. Вы собираетесь сказать мне еще что-нибудь?

— Да. Попробуйте начать с казино «Бродмур» и с загородного отеля. Почти все мужчины собираются там по вечерам, чтобы выпить. И еще. Никогда не появляйтесь в Нижнем районе. Состоятельные мужчины никогда не берут себе любовниц оттуда. Они предпочитают свежий товар.

Сирена отвернулась, кровь прилила к ее щекам.

— Да, хорошо, — ответила она, задыхаясь.

Неожиданно Вард нагнулся. Сирена обернулась, и он посмотрел ей в лицо.

— Вы покраснели? — удивился он.

— Я… Это из-за вас, — ответила она. — Не учите меня, как себя вести.

— Да я бы не стал, только вы сами спросили.

По дороге к пансиону, о котором говорил Вард, Сирена больше не произнесла ни слова. Когда они до него добрались, он помог ей спуститься с лошади и отвязал саквояж.

— Может, нужно сначала узнать, есть ли свободные комнаты? — спросила Сирена.

— Для вас найдется место.

Вард не ошибся. Вдова, полная женщина с собранными на затылке седеющими волосами, в сиреневом платье с высоким воротничком, открыла им дверь. Увидев Варда, она вскрикнула от радости:

— Провалиться мне на этом месте, Вард? Где ты шлялся, дьявол? Давненько же ты у меня не появлялся. Широко улыбнувшись, Вард обнял женщину.

— Ничего не поделаешь, у меня не было времени, — сказал он добродушно. — Зато теперь у нас с тобой его будет предостаточно.

— Не ври! Как ты здесь оказался?

— Я приехал ради тебя, моя прелесть.

— Нет, вы только послушайте его! — проговорила вдова, подмигнув Сирене. — А еще ради чего, чудовище ты этакое?!

— Так, у меня кое-какие дела с Натаном Бенедиктом.

— Ну, если ты рассчитываешь на мою помощь, извини. Я не имею к золоту джентри никакого отношения, мой дорогой. А потом Бенедикт, наверное, сейчас сидит в своей конторе в Криппл-Крике, он построил там большой дом.

— Он должен приехать сюда на съезд владельцев рудников.

— А что, они собираются на съезд?

— Кажется, да.

— И тебя туда пригласили?

Вард улыбнулся.

— Может, ты решила, что я разбогател? Или тебе кажется, что я способен на нечто большее, чем легкий флирт? Мне придется тебя разочаровать. Я затопил несколько шахт, проиграл несколько дел, в общем, достаточно потрудился, чтобы присутствовать на этом съезде. Но я еще найду свою золотую жилу.

— Конечно, конечно, — улыбнулась вдова, словно стараясь его утешить, — найдешь. А там уж посмотрим, устоишь ли ты против моих чар. Но что подумает о нас эта молодая леди? Стоим тут как два дурака. Познакомь нас, Вард, пожалуйста.

— Миссис О'Хара, Сирена Уолш. Я приехал к тебе из-за этой леди. Ей нужна комната.

Вдова окинула их быстрым взглядом.

— Понятно, — сказала она.

— Вряд ли, — хмыкнул Вард. — Я ее не содержу.

— Конечно, нет, дьявол. Как ты мог такое подумать?!

— Очень просто, — ответил Вард, но вдова не обратила на него внимания.

— Заходите, дорогая, заходите. Посмотрим, что у нас тут свободно. Есть комната слева. Да-да, комната найдется. Похоже, вы провели в дороге несколько дней. Вы только что приехали, да?

— Если у тебя есть место для Сирены, я тебе ее оставляю. Выслушать ее рассказ ты, наверное, сможешь и без меня.

Вдова наградила его насмешливым взглядом.

— Да уж, мы как-нибудь обойдемся без тебя. Отправляйся на свой съезд, не больно-то ты их жалуешь.

Сирена поднялась по лестнице и, обернувшись, посмотрела на Варда.

— Если мы с вами больше не увидимся, я хочу поблагодарить вас за то, что вы взяли меня с собой и привезли сюда. Без вашей помощи я вряд ли смогла бы что-нибудь сделать.

— Я приятно провел время в вашей компании, — ответил он с иронией в голосе, — только не спешите прощаться. Золотой район и этот город не столь велики. Мы с вами еще встретимся.

Некоторое время Вард стоял, глядя на нее так, словно не верил собственным словам и хотел насмотреться на девушку напоследок, затем он коротко кивнул и удалился.

Вдова позвала Сирену и повела наверх. Она показала девушке небольшую опрятную комнатку. Пол был покрыт красным плетеным ковром, на железной кровати лежали толстые пуховые перины и стеганое одеяло, на окнах висели красные ситцевые занавески.

Сирена повернулась к вдове.

— Я не хочу вас обманывать, миссис О'Хара. Я смогу заплатить вам только за два дня, если не найду какой-нибудь работы.

— Моя милая, — вдова ласково потрепала Сирену по плечу, — вам не о чем беспокоиться. У меня всегда найдется место для друзей Варда.

— Но я не хочу попасть в зависимость от мистера Данбара.

— Это очень разумно для такой молодой девушки, как вы, но, если вам кажется, что из-за этого вы станете от него зависеть, вы здорово ошибаетесь. Я понимаю, что болтаю много всякой чепухи, но Варду я доверяю больше всех на свете. Я могла бы рассказать вам почему, но не стану этого делать. Однако если бы не он, я бы по-прежнему мыла полы, чем я занималась с тех пор, как мой бедный Оуэн — упокой, господи, его душу — погиб при взрыве в Коммодор-Лауд. А с Вар-дом у нас дела идут хорошо, хотя мы оба понимаем, что он мог бы выбрать женщину помоложе и покрасивее меня и сделать из этого дома не просто пансион. Если бы он захотел, ему бы ничего не стоило привести сюда женщин, подавать гостям выпивку, а меня заставить всем этим распоряжаться. Только он никогда даже не думал о чем-нибудь вроде этого! Нет, он дал мне денег и, вместо того чтобы наживать немалые доходы, предложил мне лишь выплачивать ему аренду без всякой прибыли.

— Но, может быть, он знал, что вы откажетесь от такого предложения?

— Господь с вами, дитя мое! С чего вы это взяли? У меня не оставалось выбора. Конечно, я могла бы по-упираться немного, но потом все равно бы согласилась. Какая польза от добродетели, если желудок пуст?

Такая откровенность развеселила Сирену. Она улыбнулась, словно признавая правоту вдовы.

— Он очень странный.

— У него есть на то причины. Я ухаживала за ним, когда он заболел пневмонией, первый раз приехав в горы. Мы с мистером О'Хара жили тогда в Криппл-Крике. Он прекрасный человек, Вард Данбар. Иногда он забывает, почему он стал таким, и ненавидит себя настолько, что начинает доказывать, что он хуже, чем есть на самом деле. Ну да ладно. Не обращайте на меня внимания.

Сирена подняла голову.

— А как насчет работы, миссис О'Хара?

— Ну, это другое дело. Я сомневаюсь, что вы сейчас что-нибудь найдете, милочка. Те немногие места, где может работать женщина, уже давно заняты. Большинство шахтерских жен стирают белье, стряпают или убираются. Я слышала, что на Западе женщины работают в конторах и стоят за прилавком в магазинах, но здесь для таких дел с избытком хватает мужчин. Молодые мужчины вскоре понимают, что работать на рудниках, оказывается, намного сложнее, чем им казалось, и уходят оттуда.

— Я готова стирать, готовить, я не боюсь работы.

— Вам, моя милая, — засмеялась хозяйка, — наверное, надо остаться здесь со мной, пока какой-нибудь молодой сильный шахтер не заметит вас и не попросит вашей руки. А за этим дело не станет, уверяю вас. Здесь сейчас не так уж много невест. Женщины чаще предпочитают брать деньги.

Сирена обрадовалась, услышав, что ее, несмотря на старое платье, отнесли к разряду невест.

— Спасибо вам большое, миссис О'Хара, — благодарно улыбнулась она.

— В любом случае вам некуда торопиться. Я скажу, чтобы вам принесли горячей воды в ванную. Она в конце коридора. Потом вы поедите. Я обычно не пускаю жильцов в столовую до ужина, но для вас мы сделаем исключение.

Хозяйка ушла. Сирена некоторое время стояла, сложив руки на груди. Вдова О'Хара казалась очень милой женщиной и, конечно, желала Сирене добра, но она ошиблась. У Сирены была причина торопиться с поисками работы. Вдова могла доверять Варду Данбару сколько ей хотелось, однако Сирена не хотела пользоваться таким случайным покровительством. Ее настораживало знакомство с этим человеком.

Часом позже, побродив по улицам города, Сирена уже не чувствовала прежней уверенности. На все вопросы о работе ей отвечали отказом или пытались затащить в задние комнаты. Все получалось именно так, как предупреждала миссис О'Хара. На каждое свободное место претендентов было более чем достаточно.

Тем временем начали сгущаться сумерки. Магазины один за другим закрывались. Однако пансионы и отели еще оставались открыты, и Сирена решила попытать счастья там. Увы, ее старания ни к чему не привели. Найти ей ничего не удалось. Какой-то старикан окинул Сирену похотливым взглядом и поинтересовался, умеет ли она греть постели.

Улицы пустели. Прохожие то и дело отпускали ей вслед непристойные замечания. Сирена решила прекратить поиски. Она обращала на себя слишком много внимания. Приличные женщины в такое время по улицам не ходят. Сирене не оставалось ничего другого, как вернуться в пансион и принять предложение миссис О'Хара. Она очень устала, пройдя, вероятно, несколько миль. Хотя горячая ванна и придала ей немного сил, усталость после долгого путешествия по-прежнему давала о себе знать. Ей следовало бы поесть, прежде чем отправляться на поиски. Но ее охватило такое возбуждение, ей так хотелось доказать, что она сможет найти работу. Она не сомневалась, что ее возьмут по первой же просьбе. Как же она ошибалась!

Сирена все шла и шла. Ей казалось, что дом вдовы находится именно на этой улице, но его нигде не было видно. Здания, которые попадались ей на глаза, казались роскошными для такого соседства. Вероятно, она не туда свернула.

Девушка остановилась и огляделась по сторонам. В тени дома слышался какой-то шорох. Сирена замерла. От страха у нее перехватило дыхание. Неожиданно сверху кто-то прыгнул прямо на нее. Сирена облегченно вздохнула и засмеялась. Котенок! Она легонько шлепнула его, посадила на землю и пошла дальше. Какое-то время он бежал следом, а потом неожиданно зашипел и исчез. Сирена ускорила шаг.

Она ничего не узнавала в темноте. Впереди показалась главная городская улица, освещенная фонарями. Может, здесь она скорее разберется, где искать дом? Сирена свернула на улицу. Неподалеку она увидела приземистого мужчину. Он прошел под фонарем, и она хорошо его разглядела. Это был полный бородатый человек, одетый в длинный костюм и котелок, отчего голова казалась совсем маленькой. Фигура его выглядела довольно плотной, а ноги были не слишком длинными, руки же свисали чуть ли не до колен. Когда мужчина приблизился, Сирена заметила, что он смотрит на нее. Девушка ускорила шаг, но он загородил ей дорогу. Когда он подошел еще ближе, Сирена заволновалась. Почувствовав опасность, она выбежала на проезжую часть улицы. Но толстяк, громко топая, нагнал ее.

— Эй, детка, подожди! Куда это ты так спешишь? — Он схватил ее за руку.

Сирена уперлась локтем ему в грудь, пытаясь освободиться. От мужчины сильно пахло вином. Повысив голос, она резко бросила ему в лицо:

— Отпустите меня сейчас же!

— Еще чего?! Я еще не встречал такой хорошенькой девчонки, как ты. Ну давай, будь повежливее с Отто, и мы неплохо повеселимся.

— Я не могу. — С каждой минутой в душе девушки нарастало отвращение.

— Почему? У меня такие же деньги, как у других. — Он нахмурился и рванул ее к себе.

Уговаривать этого человека было бесполезно. Вард Данбар не поверил ей, и этот тоже не поверит. Ей нужно придумать какую-нибудь отговорку.

— Пожалуйста, меня ждут.

— Ничего, подождут. Я давно уже ни с кем… ну, ты понимаешь. Я знаю тут неподалеку одно местечко, где нам дадут комнату на пару часов.

— Нет! Я сейчас не могу!

— Ты меня, наверное, не расслышала, детка. Я сказал, мы идем развлекаться. — Он шагнул на тротуар и потянул Сирену за собой. Она споткнулась и рухнула прямо на него. Он засмеялся и, сказав, что так-то, мол, лучше, крепче сжал ее локоть.

И тут в тишине отчетливо послышался цокот копыт. Неожиданно мужчина, назвавший себя Отто, отшатнулся, и они оба повалились на землю. Отто вскочил, громко выругался и попытался ударить напавшего на него человека. Сирена быстро отползла к стене дома. Отто опять зашатался от сильного удара по голове. Его котелок отлетел к фонарю, обнажив лысый череп.

— Вставай, женщина, — послышался сухой, до тошноты знакомый голос. — Я избавил тебя от этого дьявольского отродья и теперь возьму с робой.

Сирена уставилась на смуглое улыбающееся лицо старейшины Гриера, не веря своим глазам.

— Вы? — прошептала она.

— Когда мне сказали, что ты приехала, я сразу же отправился тебя искать, несмотря на то что ты, говорят, появилась здесь с каким-то мужчиной. Я увидел тебя и пошел следом, чтобы выяснить, так ли это. Господу было угодно послать меня тебе как раз тогда, когда ты во мне нуждалась.

Гриер сделал ошибку, оставив без внимания лежавшего на земле мужчину. Тот с диким ревом бросился на старейшину и ударил его огромным кулаком прямо в лицо так, что Гриер упал навзничь. Ударившись головой о мостовую, он застонал, из носа у него потекла кровь. Отто засопел от удовольствия и тяжело шагнул по направлению к Сирене. Его лоснящееся лицо исказилось в злобной усмешке.

Сирена вскочила на ноги, увидев, что двухместный экипаж мчится прямо на них. Отто либо не замечал его, либо не обращал внимания. Он опять попытался схватить ее. Рассчитывать на помощь кучера было бесполезно, но Сирена, ухватившись за последний шанс, бросилась к экипажу. Отто догнал ее, схватил и толкнул на обочину. Он сорвал с девушки шаль, разодрал платье на груди. Пронзительно закричав, она вырвалась и побежала. Рядом заржали лошади. Сильный удар в плечо отбросил Сирену в сторону. Не успела она перевести дыхание, как Отто опять схватил ее за талию. Девушка рванулась назад, задыхаясь от ужаса и отвращения. Вдруг она услышала какой-то треск. Отто закричал от боли. Рыча от злости, он повернулся к нападавшему. Сирена увидела Варда Данбара. Он стоял, широко расставив ноги, ежимая в руке хлыст, сзади валялась шляпа, которую он уронил, выпрыгнув из экипажа.

Лошади опять заржали, и коляска немного отъехала назад. Вард посмотрел на негра в ливрее, сидевшего на козлах и с трудом сдерживающего тройку горячих лошадей.

— Данбар, что ты себе позволяешь? — спросил Отто с бешеной злобой в глазах, однако в его голосе явно слышался страх.

Бросив на него полный презрения взгляд, Вард отвернулся и протянул руку Сирене. Девушка неуверенно шагнула к нему, а потом, увидев, что Отто больше не пытается ее задержать, бросилась к золотоискателю. Он крепко обнял ее. Дрожащими руками Сирена попыталась соединить разорванные края корсета. Хотя шаль валялась всего в нескольких футах, Сирена не могла заставить себя освободиться из объятий Варда, чтобы поднять ее. Она скрестила руки на груди, пытаясь побороть дрожь. Приказав кучеру подъехать ближе, Вард взял из экипажа плащ и накинул его на плечи девушки.

— Так вот в чем дело! — воскликнул Отто, откинув назад голову. — Черт возьми, Данбар, откуда я знал? Она попалась мне на улице, и я решил, что это одна из «ночных бабочек».

— Значит, ты ошибся, — ответил Вард ледяным голосом. — Только попробуй ошибиться так еще раз, и я сверну тебе шею.

Отто поднял руку:

— Я все понял, Вард. Мне просто понравилась эта милашка. Теперь я запомню: она твоя. А что ты будешь с ней делать потом? Если ты собираешься отдать ее в публичный дом, так я хотел бы быть ее первым гостем.

Сирена не знала, что такое публичный дом, но могла догадаться. Она еще крепче прижалась к Варду.

— Жаль тебя разочаровывать, но она моя.

— Я бы никогда не прикоснулся к ней, если бы знал об этом. Но как это понравится Перли?

— С Перли я уж как-нибудь сам разберусь.

Вард крепко держал Сирену, словно она на самом деле принадлежала ему. Девушка хотела высвободиться из его рук, но он вел себя так, что она не нашла в себе сил это сделать. Отто, судя по всему, больше не собирался к ней приставать, но кто знал, как он мог поступить, узнав, что Вард ударил его безо всякой причины.

— Ладно, но если Перли будет слишком много кричать или если эта милашка тебе когда-нибудь надоест…

— Это вряд ли, — оборвал его Вард и обернулся к экипажу, помогая Сирене подняться.

Из темноты послышался тихий стон:

— Сирена, Сирена, помоги мне. Не уходи!

Сирена посмотрела на лежавшего на тротуаре старейшину. Его лицо заливала кровь.

— Сирена! Я пытался спасти тебя. Не уходи…

Рука Варда сжала ее плечо.

— Не оборачивайтесь, — сказал он.

Кучер прикрикнул на лошадей, взмахнул хлыстом, и коляска устремилась вперед.

— Шлюха! — закричал старейшина ей вслед. — Девка! Тварь! Иезавель!

Сирена заткнула уши, закрыла глаза и прижалась лицом к груди своего спасителя. Вард обнял ее.

4.

Они ехали по темным улицам. Ночной город как будто замер после долгого шумного дня. Лошади бежали мелкой рысью. Кучер разговаривал с Вардом, но Сирена ничего не слышала. Она ощущала боль во всем теле, словно ее избили, и даже сейчас, когда ей больше ничто не угрожало, она не могла избавиться от страха.

Холодный ночной ветер обдувал лицо, трепал волосы. Вард нежно обнимал ее, пытаясь согреть. Сирена не двигалась. Экипаж остановился.

Сирена с трудом заставила себя подняться. На здании, возле которого они остановились, красовалась вывеска: «Железная дорога Флеренс — Кэнтон-Сити», на входной двери сверкала золотом выгравированная аббревиатура: «ЖДФКС». Несмотря на поздний час, в здании горел свет, за столом сидел мужчина, похожий на клерка. На платформе также стояло несколько мужчин. Поезда нигде не было видно. Блестящие рельсы убегали в темноту спящего города. Неподалеку виднелось несколько грузовых вагонов, предназначенных для перевозки руды и скота. Стоял на путях и внушительных размеров вагон с пульмановской эмблемой — резными листьями из позолоченной латуни на голубом фоне.

— Что это? Почему мы здесь остановились? — Сирена стояла, кутаясь в плащ Варда. Она-то думала, что он отвезет ее обратно в пансион.

Кучер слез с козел, привязал лошадей и направился к одному из вагонов. Потом он достал ключ, открыл дверь и прошел внутрь. Через минуту массивное здание станции осветил луч фонаря.

— Натан Бенедикт, о котором я сегодня говорил в пансионе, является одним из владельцев этой железнодорожной компании. Он предложил мне этот пульман для поездки в Криппл-Крик. Его прицепят к поезду, который сегодня приходит из Денвера, а завтра отправят обратно Натану.

— Понятно. Вам, наверное, так будет удобно.

Сирена заметила кровь у себя на ладонях. Она, должно быть, поранила их о гравий, когда упала.

— Да, это не самый худший способ путешествовать.

— А как же ваши лошади?

— Они поедут в грузовом вагоне.

— А экипаж?

— Он тоже принадлежит Натану.

Не успела Сирена задать Варду главный вопрос, как кучер Натана выбрался из вагона и подошел к ним.

— Все готово, сэр, — сказал он.

Сирена смотрела на Варда, прикусив губу.

— Мне незачем здесь оставаться, — проговорила она.

— Вы ошибаетесь, — твердо ответил он.

— Я хочу вернуться в пансион.

— Натан велел кучеру подъехать к отелю «Англерс» и забрать остальных гостей.

Негр откашлялся.

— Джентльмены будут играть в покер еще часа два. Я думаю, мистер Бенедикт не станет возражать, если я…

— В этом нет необходимости, — оборвал его Вард. — Вы мне больше не нужны, — добавил он, бросив кучеру монетку. Тот поймал ее, потер большим пальцем и, кивнув, направился к лошадям.

Сирена сердито посмотрела на Варда.

— Я не знаю, какие у вас планы, мистер Данбар, но я собираюсь вернуться к миссис О'Хара. Она удивится, если я не приду.

— Завтра утром мы пошлем ей телеграмму из Криппл-Крика.

— Я не могу ехать с вами в Криппл-Крик, — сказала Сирена, вытирая лоб. — У меня нет с собой никаких вещей.

У нее разболелась голова, и она совсем замерзла.

— Мы попросим миссис О'Хара отправить ваши вещи первым утренним поездом.

— Нет, я не согласна!

— Вам придется согласиться, — Вард твердо положил руку ей на плечо.

— Но почему я должна это делать?

— Потому что кто-то должен вас охранять, пока вы не найдете комнату, где будете принимать посетителей.

Прежде чем Сирена поняла, что Вард имеет в виду, он поднял ее и понес к вагону.

Сирену охватило какое-то странное чувство. Ей хотелось закричать, но в этом пока вроде не было нужды. Она не понимала, сердится на нее Вард или таким образом проявляет страсть. Может, она в возбуждении усмотрела в его словах совсем не тот смысл, который вложил в них он сам. В| любом случае Сирена сомневалась, что тот, кто захочет ей помочь, если она закричит, увидев ее, поверит, что она действительно попала в беду. Она и сама не могла этого утверждать с полной уверенностью. Пока она собиралась с мыслями, Вард донес ее до пульмана и усадил в кабину.

То, что девушка там увидела, казалось, напоминало о богатстве ее владельца — толстый голубой ковер на полу, блестящие парчовые чехлы на сиденьях, запах красного дерева, позади — крошечный бар. Вард закрыл дверь и направился к кучерскому сиденью, чтобы опустить панель, отделявшую кабину от салона, где находилась кровать в стиле ампир с позолоченными спинками и ножками. Парчовое покрывало поблескивало при свете маленькой лампы.

Сирена дрожала от холода. Плащ Варда совсем не грел. Вард вновь взял Сирену на руки и перенес на кровать. Почувствовав мягкую парчу, она откинула плащ и закуталась в покрывало, отодвинувшись на другой конец кровати. Вард последовал ее примеру. Потом он схватил девушку за руку и потащил обратно на подушки. Под тяжестью его тела Сирена утонула в них с головой. Тяжело дыша, она смотрела на Варда широко раскрытыми глазами.

— Вард, не надо, — в ужасе прошептала она.

— Я понимаю, тебе хочется другого, но это лучше. Я весь день не мог выбросить тебя из головы. Пытался убедить себя, что ты всего лишь еще одна женщина, приехавшая сюда в поисках удачи, женщина, которую я забуду, как только она скроется с глаз. Но я ошибался. Я понял это уже через полчаса. А когда увидел, как Отто схватил тебя, мне захотелось убить его, бить, бить, бить — пока он не сдохнет.

— Вард, прошу тебя, ты не прав, не надо! — закричала она.

— Почему? Я решил, что ты станешь моей, и ты будешь принадлежать мне — день, неделю, месяц — столько, сколько понадобится, чтобы утолить мою сумасшедшую жажду. Потом, когда все кончится, можешь делать все, что пожелаешь. Я не буду тебя удерживать.

— Не надо! Я не могу!

— Можешь. Я никогда не насиловал и не покупал женщин, — жестко сказал он, — но для тебя, девочка, придется сделать исключение.

Вард с дикой жадностью впился в ее губы. Сирена пыталась отвернуться, но ей мешали подушки. Она ударила его по спине, но он не обратил на это внимания. Она попробовала поднять колено и резко оттолкнула его руками и ногой. Тяжело дыша, Вард откатился на край кровати, но этим Сирена ничего не добилась — он прижал ей волосы локтем. Она попыталась вырвать их из-под него, но он успел схватить ее за ногу и рванул к себе, задирая юбку. Рыдая, Сирена отталкивала от себя его руки. Вард нагнулся и припал губами к ее груди. Сжав зубы, она высвободила одну руку из-под его колена и вцепилась ему в волосы. Это тоже не помогло. Левая рука Варда уже скользнула ей под платье. Этого она не могла вынести. Ее не так-то просто одолеть. Старейшине Гриеру это не удалось, и она не позволит сделать это и Варду тоже.

Но кем мог показаться старейшина по сравнению с этой грудой мышц — цыпленком, да и только С невероятной быстротой Вард схватил девушку за руку и сжал ее до боли. Придавленная его тяжелым телом, она не могла даже пошевелиться. Его потемневшее от страсти лицо опять склонилось над ней, и он завладел ее губами, не дав Сирене даже вздохнуть. Заломив ей руки за спину, свободной рукой он обнажил ее грудь. Сирену охватило какое-то странное ощущение. Готовая потерять сознание, она понимала, что Вард решил довершить то, что начал Отто. Платье превратилось в лохмотья. Почувствовав, как он срывает с нее корсет, она безмолвно замотала головой из стороны в сторону.

Он не обратил на это внимания. Холодный воздух коснулся обнаженного тела девушки. Вард обжигал ей кожу поцелуями. Они заставляли ее мозг работать, лихорадочно искать решение. Как бы ни противилась Сирена тому, что с ней сейчас происходило, где-то в глубине души она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Вард, — обессилев, прошептала она, — не надо.

Он прервал ее мольбу поцелуем, стягивая с колен нижнюю юбку. Почувствовав это, Сирена тут же отрезвела. Руки Варда назойливо ласкали ее тело. Стук сердца отдавался где-то под самым горлом, она пыталась вздохнуть, вывернуться, ощущая, как внутри ее продолжает нарастать напряжение.

Неожиданно Вард отпустил ее. Сирена поняла, что он торопливо сбрасывает с себя одежду. На какой-то миг она освободилась. Но у нее уже не осталось сил бежать. Сирене не пришлось долго ждать. Вард обрушился на нее всей тяжестью обнаженного тела. Охваченная паническим страхом, Сирена выворачивалась, била его, царапала лицо. Он обхватил ее руками, крепко сжал в объятиях и раздвинул ногами колени. По телу Варда пробежала дрожь, и он наконец вошел в нее, медленно согнувшись в пояснице.

От боли у Сирены перехватило дыхание, а по щекам ручьями потекли слезы.

Вард вдруг замер.

— Сирена, — прошептал он.

Это признание как будто освободило ее от боли. Сирена тихо выдохнула. У нее больше не осталось сил сопротивляться, к тому же в этом теперь не было необходимости. Разум убеждал ее смириться, принять его, тогда она, по крайней мере, не почувствует такой боли.

Вард ослабил объятия, но не отпустил Сирену совсем. Нежным, заботливым жестом он откинул волосы с ее лица. Несмотря на то, что он лежал совсем рядом и она видела, как вздымается его грудь, он казался ей каким-то очень далеким. Вард, судя по всему, задумался. Наконец он тяжело вздохнул.

— Прости меня, Сирена. Я понимаю, мне нет оправдания. Но только пойми, я очень давно не встречал девушки, которая говорит правду.

Она немного отодвинулась.

— Это неважно. Если не ты, это с таким же успехом мог сделать Отто.

— Хорошенькое утешение. Похоже, ты считаешь, что я ненамного лучше нашего обезьяноподобного друга.

— Это уж как тебе хочется.

— Мне ничего не хочется! Я же сказал…

— Знаю, знаю — ты не насилуешь женщин! — Сирена отодвинулась, ее черные волосы разметались по подушке. Она приподнялась, опершись на локоть.

Отвернувшись, Вард уставился в потолок.

— Мне начинает казаться, что я ошибся гораздо больше, чем мог себе представить.

— Я рада это слышать! — горько усмехнулась Сирена.

— Не сомневаюсь. Но что мне теперь с тобой делать?

— Со мной не надо ничего делать. Я как-нибудь сумею позаботиться о себе сама!

— Тебе неплохо удавалось это до сих пор! Надо же внушить себе такое: если не Вард, то это сделает кто-нибудь другой!

— Очень мило с вашей стороны, что вы решили мне об этом напомнить.

Отрицать собственные слова казалось ей просто глупо. Сирена села на кровати и стала лихорадочно искать то, что осталось от одежды. Приподнявшись, Вард протянул Сирене груду рваных тряпок.

— Ты это ищешь?

Сирена бросила на него злобный взгляд и выхватила у него из рук обрывки платья. От него ничего не осталось, его просто нельзя было надеть.

— Не волнуйся, завтра я куплю тебе другое.

Сирена гордо тряхнула головой.

— Спасибо, не надо. Мне ничего от тебя не надо.

— Тебе не кажется, что это несколько необдуманное решение? — спросил Вард и снова улегся в постель. Потянувшись, словно большой кот, он с интересом посмотрел на девушку.

— Нет, — ответила Сирена резким тоном.

— А мне вот кажется. Честно говоря, мне все больше нравится эта мысль.

Сирена слегка улыбнулась, но не подала виду. Она надела уцелевшую рубашку, вывернув ее правый рукав.

— Это насчет того, чтобы взять меня в Криппл-Крик?

— Отчасти. Раз ты сказала, что предпочитаешь меня Отто и другим мужчинам, я, пожалуй, оставлю тебя при себе.

— Я ничего такого не говорила!

— Ты сбежала от Отто и от своего мормона, но меня ты пока не бросила.

— Я пыталась, — сказала Сирена, стягивая вместе полы разорванной в клочья нижней юбки.

Он протянул руку, как будто хотел прикоснуться к телу девушки, но тут же отдернул се назад.

— Да, ты пыталась. Извини. Я хотел сказать, ты осталась со мной после того града и сегодня утром. И сейчас ты сидишь здесь и смотришь на меня так, как будто я самая омерзительная из всех тварей, которых только создал Господь, но ты все-таки не убегаешь.

— Не бежать же мне голой.

— Если бы ты действительно испугалась, ты бы не задумывалась об этом.

— Мне казалось, ты поймешь… что я… что я хочу остаться одна. А потом, какой мне теперь смысл убегать? — В голосе девушки звучала горькая ирония. Она расправила юбку и, не обращая внимания на нахальный взгляд Варда, надела ее через голову.

— Верно, — проговорил Вард, и, поднявшись с кровати, взял Сирену за руку. — Терять тебе точно нечего, но ты можешь получить очень многое. Я гарантирую тебе покой и безопасность, чего ты вряд ли добьешься сама.

— И на какое же время? — поинтересовалась Сирена, приподняв брови и глядя на него с презрением. — На день, на неделю, на месяц?

— На сколько это тебе потребуется.

Он говорил твердо, не отводя глаз, но она все равно не поверила его словам. И если бы даже он сказал правду, как она могла принять это его предложение? Ведь Вард не предлагал ей выйти за него замуж, он явно не стремился к брачным узам, а на других условиях Сирена не могла жить с этим человеком.

— Мне, — проговорила она твердо, — ничего от тебя не надо!

— Я думаю, ты ошибаешься, — негромко ответил он. Его прервал стук в дверь, ведущую в другое отделение салона. Вард вскочил и натянул брюки.

— Там есть ванная, — шепнул он ей, показывая на маленькую дверь за кроватью.

Как только Сирена скрылась в ванной, захватив обрывки платья, Вард вышел из салона, тихонько прикрыв за собой дверь.

Ванная оказалась шикарной, как, впрочем, и все остальное в этом пульмане. Стены были покрыты панелями из красного дерева, из латунного крана текла холодная вода. На голубых турецких полотенцах и на кремовых халатах была вышита монограмма владельца. Сквозь крошечное полукруглое окошко в потолке в ванную проникал голубоватый свет. Такие же окошки Сирена заметила в спальне и в буфетной.

Она внимательно изучала окружавшие ее предметы, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что с ней произошло. Оглядывая ванную, она избегала смотреть на свое отражение в зеркале. Что ей делать? Ей не придется долго выбирать. Она могла остаться или уйти, могла отправиться с Вардом в Криппл-Крик, воспользовавшись его защитой и так называемым покровительством, или же вернуться к вдове и продолжать почти безнадежные поиски работы. Один путь давал ей на какое-то время безопасность, пищу и крышу над головой. Другой оставлял чувство собственного достоинства — тоже на время, на короткий отрезок времени, пока не кончатся деньги. Если она останется с Вардом, ей придется принять его домогательства, а если уйдет, ей скорее всего очень скоро придется искать другого мужчину или даже нескольких мужчин. Как недавно заявила миссис О'Хара, добродетелью сыт не будешь.

Добродетель. Сирене казалось, что ее добродетель жгли на медленном огне целых три дня, пока она наконец не сгорела. Рану нанесли не только ее телу. Ей казалось, что теперь она стала очень легкой, уязвимой добычей. Сейчас она не могла с уверенностью утверждать, что не окажется в положении, о котором предупреждал ее Вард, не станет предлагать себя мужчинам за кусок хлеба. Ну а если ей этого не избежать, уж лучше остаться с одним мужчиной, чем обслуживать многих.

Нет. Этому не бывать. В конце концов, должен существовать какой-нибудь другой выход. Миссис О'Хара поможет ей. Впрочем, поможет ли? Вард был ее другом. Станет ли она помогать ей, узнав, что Вард этого не желает? Он казался ей порядочным человеком, более порядочным, чем считал себя сам. Бедная женщина, которую обманули…

Ей необходимо что-то придумать. Надо найти выход. Он наверняка есть.

— Сирена?

Вард тихо постучал. Сирена еще не оделась. Ее сейчас не беспокоило, что он уже видел ее обнаженной, но в данный момент ей было просто необходимо одеться.

На вешалке на задней двери висел ярко-синий мужской халат из атласной ткани с бархатными отворотами. Когда Вард позвал ее снова, она сорвала халат с крючка, быстро сунула руки в рукава и завязала пояс.

— Что?

— Ты можешь выходить.

В халате, сшитом для высокого мужчины, Сирена выглядела очень смешно. Его полы волочились за ней, словно шлейф платья. Ей пришлось закатать рукава, чтобы высвободить руки. Вард раскрыл рот от удивления. Сирена не обращала на него внимания, но ее щеки залила краска смущения. Вард подошел к ней, приподнял ее темные волосы и разбросал их по плечам.

Вздрогнув, Сирена напряглась. Вард опустил руки, нахмурился и отвернулся.

— Кто это был? — спросила Сирена, проглотив комок в горле.

— Кучер Натана. Он принес корзину. Похоже, мой хозяин не хочет, чтобы я остался без ужина, раз уж мне посчастливилось провести этот вечер с гостьей.

Сирена не обратила внимания на его иронический тон.

— Это очень мило с его стороны.

— Точно.

— Я, наверное, показалась кучеру очень голодной.

Вард улыбнулся.

— А ты на самом деле проголодалась?

В ответ Сирена сказала то, что сразу пришло в голову, но он, судя по всему, не ошибся в своем предположении. Она посмотрела на Варда, едва сдерживая слезы.

— Это обычная реакция, — сказал Вард тихо. — Но это вовсе не значит, что мне попалась развратная женщина.

Сирена молчала.

— Когда ты ела в последний раз?

— Утром. Миссис О'Хара предложила мне перекусить, но у меня в голове вертелось столько мыслей, что я не могла проглотить ни кусочка.

Он кивнул.

— Может, объявим перемирие и поедим? На пустой желудок редко принимают удачные решения.

Его поведение казалось Сирене подозрительным. Девушка чувствовала, что ей надо держаться настороже. Впрочем, какой вред может принести еще один разделенный с ним ужин? Ей больше нечего бояться. Она кивнула и прошествовала в своей мантии к буфету.

В корзине оказались жареные цыплята, соусы, хрустящий хлеб, яблочный пирог и бутылка холодного шампанского. От всей этой снеди исходил изумительный запах. Вард нашел в буфете нож, пару вилок, тарелки и два бокала. Он поставил стулья к круглому столику, открыл шампанское и наполнил бокалы, потом отодвинул стул и предложил Сирене сесть.

— Тебе отрезать курицы? — спросил он с преувеличенной вежливостью, усаживаясь напротив Сирены.

— Я сама. — Отрезав крылышко и кусок белого мяса, она посмотрела на пустую тарелку Варда.

— А ты не будешь есть?

— Сейчас нет. — Он откинулся на спинку стула, потягивая искристое шампанское.

— Здесь слишком много для меня одной.

— Ты забыла, я уже ужинал. — Его взгляд задержался на руках девушки, покрытых синяками. Вард отвернулся, одним глотком опустошил бокал и вновь наполнил его.

Сирена осторожно отпила шампанского. Оно подействовало на нее освежающе, вызывая ощущение какого-то непонятного благополучия. Поставив бокал, она принялась за цыпленка.

Шампанское не избавляло Сирену от смущения, которое она испытывала под пристальным взглядом Варда. Она отвела глаза от его широкоплечей фигуры, от его груди, казавшейся бронзовой в свете лампы, и принялась рассматривать комнату, пушистый ковер цвета зелени, отделанные бархатом парчовые салфетки, турецкую скатерть, позолоченную мебель.

На тахте лежал какой-то знакомый предмет.

— Моя шаль? — воскликнула Сирена. — Откуда она здесь?

— Кучер нашел ее на улице вместе с моей шляпой, когда возвращался в отель. Он их почистил, но они, по-моему, слишком долго провалялись в дорожной грязи, и это не пошло им на пользу.

Сирена кивнула. Неважно, что шаль грязная, она сможет прикрыть ею рваное платье, пока не доберется до саквояжа. Такие мысли показались ей забавными, особенно сейчас, когда она сидела за столом с полуголым мужчиной. Впрочем, после того, что между ними произошло, это было не так уж важно.

— Кстати, я еще не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня от Отто. Я была тебе очень признательна.

— Была? — спросил он, глядя на игру света в бокале. — Ладно. Это ты точно заметила. Я принимаю твою благодарность. Но должен сказать тебе, все это произошло не случайно. Я искал тебя.

— Искал? — Сирене не удалось скрыть удивления.

— Я вышел из отеля пораньше и направился в пансион миссис О'Хара, но тебя там уже не оказалось. Она сказала, что ты расстроилась из-за того, что не можешь заплатить за жилье, и пошла искать работу. Я ходил по городу и думал о тебе, представлял тебя то в дешевом ресторане, то в публичном доме. Мое настроение вряд ли можно было назвать хорошим. Тогда я взял экипаж Натана и отправился на поиски. К тому времени, как ты попалась мне вместе с Отто, я уже готов был убить любого, кто попадется под руку.

Улыбнувшись, Сирена проговорила в ответ:

— Я очень благодарна вам, сэр, за эту жертву, вы ведь оставили из-за меня игру, а это вам, наверное, было сделать нелегко.

— Игра началась после того, как мы закончили разговор о делах, и она меня не слишком интересовала. Кроме того, моя профессия дает мне некоторое преимущество. Если человек приезжает играть в «Эльдорадо», он мирится с этим в любом другом месте, — Вард пожал плечами.

Такое отношение к игре казалось Сирене вполне понятным, даже достойным похвалы, однако ее сбивал с толку ироничный тон собеседника. Она молча ела цыпленка. Ее взгляд задержался на расписанном потолке. Рядом с окошком она увидела нарисованных херувимов с гирляндами цветов, парящих вокруг золотого солнца. Посмотрев на них, Сирена улыбнулась.

— Что такое? — спросил Вард, и Сирена показала ему рисунок.

— У Натана хорошее чувство юмора. Тебе не кажется, что это подходящая эмблема для человека, который почти все свое состояние заработал на золотых приисках?

— Этот человек… Бенедикт… кичится своим богатством? — Это не казалось Сирене удивительным, если его монограмма — замысловато вышитые инициалы в обрамлении пшеничных колосьев — украшала не только полотенца в ванной, но почти каждый предмет, который попадался ей на глаза, начиная со скатерти и кончая салфетками.

Вард покачал головой.

— Нет. Просто Натану нравятся деньги, вернее, то, что можно на них купить. Здесь почти всю обстановку, — он указал рукой на мебель, — придумала его жена, когда они разбогатели. Но она умерла, прежде чем ее задумка осуществилась. Натану же это никогда не нравилось.

— Ты говоришь так, будто знал его всю жизнь.

— Нет. Я познакомился с ним в девяносто первом, когда приехал сюда. Его жена умерла через несколько месяцев. Мы знаем друг друга не больше трех лет. Это только кажется, что давно.

Он поднялся и прошел к небольшому шкафчику, где стояли бутылки и несколько графинов с серебряными пробками. Вард взял бутылку с надписью «Бренди», вытащил пробку, плеснул в бокал немного темной жидкости, потом закрыл бутылку и вернулся за стол. Заметив, что Сирена допила шампанское, он опять наполнил ее бокал, опорожнив бутылку.

Подавив зевоту, Сирена отодвинула тарелку, краем глаза наблюдая за Вардом. Голода она больше не ощущала, удовольствия — тоже. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме усталости и какого-то затаенного страха перед этим человеком.

Вард пытливо смотрел на ее изможденное лицо, на синие тени под глазами. Избегая его взгляда, она подняла бокал и допила остатки шампанского…

Неожиданно он протянул руку и взял у нее пустой бокал.

— Иди ложись. А я пока пошлю кого-нибудь за экипажем. Он приедет не скоро, ты успеешь поспать, а потом поедешь в пансион.

Сирена взглянула на дверь, ведущую в спальню. Такое предложение ее вполне устраивало. Она очень устала, тело ломило, еще немного — и она уснула бы прямо на стуле.

— Иди, пока я не передумал.

Сирена поднялась и, волоча по полу халат, направилась в ванную. Повесив халат на прежнее место, она открыла кран, намочила полотенце, вытерла лицо и пошла в спальню, захватив с собой полотенце. Там она принялась стирать с покрывала красное пятно. Когда на нем остался лишь небольшой след, Сирена повесила покрывало на стул, чтобы оно просохло. Потом она наконец забралась на кровать и укрылась одеялом. Некоторое время Сирена лежала, поглаживая вышивку с монограммой, глядя на окошко в потолке и вспоминая все, что произошло с ней за последние три дня: старейшину Гриера, суд «святых», изгнание, встречу с Вардом, град, приезд в Колорадо, Отто, его схватку со старейшиной, снова Варда — злобного мстителя и страстного любовника. Она закрыла глаза и вновь вспомнила сцену насилия. Ей очень хотелось почувствовать злобу, печаль, ненависть, но из ее груди вырвался лишь усталый вздох.

Сирена проснулась от скрежета металла и рева мотора. Ей показалось, что поезд вот-вот тронется. Вскоре он действительно тронулся, медленно покачиваясь. Сирена так и не согласилась ехать с Вардом, не обещала остаться с ним. Но теперь уже ничего не исправишь. Слишком поздно. Гнев, который было охватил ее, вскоре прошел. Что ж, пусть ее увозят куда им хочется, пусть все решают за нее, ее уже ничего не волновало.

Когда она вновь проснулась, поезд все еще двигался. Они находились где-то за городом, окошко на потолке сделалось темным. В комнате тоже стало темно и прохладно. Где-то скрипела дверь.

Сирена села на постели. Дверь в спальню оказалась открытой. Через нее доносился шум мотора и стук колес. На грузовой платформе стоял человек. Соскользнув с постели, Сирена сделала несколько шагов по дрожащему полу в направлении к двери. Она узнала Варда. Он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на золотистые звезды.

— Вард? — позвала она тихо, стараясь не выдать голосом охватившего ее страха.

Он стремительно обернулся. Увидев, что она стоит в одной рубашке, он поспешно отвел взгляд.

— Почему ты здесь? Ты замерзнешь. Иди обратно.

Сирена подошла ближе и положила руку ему на плечо. Он сжал ее ладонь.

— Все ложь, Сирена, — проговорил он, — как же мы лжем себе! Я когда-то был джентльменом — благопристойным горожанином, который убил бы любого, кто изнасилует женщину, даже собственного отца. Я всегда убеждал себя, что, стоит мне захотеть, и я опять стану таким, как прежде. Я ошибался. Чего же я заслуживаю за то, что так обошелся с тобой, милая моя Сирена?

— Ты… это была ошибка, — прошептала она, почувствовав к нему что-то вроде сострадания. Каким бы спокойным он ни казался, он явно мучился — об этом говорил его дрогнувший голос.

— Нет, но и ты, и я — мы оба знаем причину и не можем ее отрицать.

Вард поднял руки и коснулся ее щеки.

— Это важно, — сказал он с нежностью. — Но может ли это желание, эта страсть оправдать мой поступок, если мне хочется повторить его снова, хотя я знаю, что лишил тебя невинности? Если мне очень хочется оставить тебя у себя, хотя я понимаю, что ты этого не желаешь? Что же я за человек?

— Не знаю, — прошептала она, едва не заплакав.

— Мне нужно это выяснить, и как можно скорее. — Он дотронулся губами до губ девушки. По телу Сирены разлилась сладостная нега. Вард зарылся руками в копну мягких волос. Ее сердце учащенно забилось. Ощутив жар его желания, она подняла руки и обняла его мускулистую спину. Сирена думала, что Вард совсем замерз, стоя раздетым на ветру, но его кожа оказалась горячей, обжигающе горячей.

Он сделал шаг назад и повернул ее лицом к открытой двери. Она закрылась за ними, шум ветра и стук колес сразу сделались тише. Вскоре голова Сирены покоилась на плече Варда, а волосы рассыпались по его руке. Он нежно прикоснулся к ее шее пальцем, стал целовать брови, глаза.

Наконец он поднял ее повыше и, опершись коленом на кровать, положил ее на постель.

Потом Вард медленно снял с нее рубашку, нижнюю юбку и быстро разделся сам. Его руки ласкали ее, он слышал, как бьется ее сердце. Он целовал ее снова и снова. Его губы пахли бренди. Сирена почувствовала его язык и робко прикоснулась к нему своим. Ее грудь, казалось, слилась с его твердым, упругим телом. Она гладила пальцами его шею, его мягкие волосы, чувствуя, как в ней самой нарастает желание. Это ощущение заливало ее, приносило невыразимое наслаждение. Сирена вернулась на землю, только когда все закончилось. Они не двигались, не в силах разорвать сплетения усталых тел. А поезд продолжал грохотать, поднимаясь все выше в горы.

5.

Вершины одетых в снежные мантии Испанских гор, Сангре-де-Кристо, крови Христовой, казались красноватыми от освещавшего их солнца. Горные цепи тянулись по всем сторонам горизонта — на севере Пурпурные Скалы, на востоке серые гранитные Пайк-Пик. Золотоносный район находился на западном склоне и представлял собою часть огромной горы.

Город Криппл-Крик располагался в глубине старого вулканического кратера и сверху напоминал остатки недопитого вина в бокале. Кое-где на глаза попадались клочки коричневато-зеленой травы, но большая часть здешней земли казалась иссушенной, изрытой и истощенной после поисков золота. Сирена однажды слышала от отца, что золото в этих местах не валялось под ногами прямо на земле. Драгоценный металл был выброшен из глубины земли извержением вулкана, перемешавшись с другими минералами и с серебром. Поэтому здешнее золото было не столь чистым, как, например, то, которое нашли в Калифорнии в сорок девятом году. В реках и ручьях его намывали немногим больше, чем удавалось добыть из золотоносной руды. Чтобы оправдать расходы, приходилось строить шахты в расселинах гранитных склонов. Эта тяжелая и опасная работа была не по карману бедному человеку: оборудование для разработок стоило очень дорого.

Там, где добывали золото, возвышались громадные груды камней, соперничавшие по высоте с окрестными холмами, и какие-то большие и широкие постройки, похожие на гигантские дома, бросавшие тень на город.

Улицы Криппл-Крика были засыпаны выработанной породой. Некоторые говорили, что в этих осколках гранита еще оставались металлы, впрочем, в таком малом количестве, что на их добычу не стоило тратить времени. Однако это позволяло утверждать, что улицы города вымощены золотом.

Лежащий в кратере город был застроен плохими деревянными домами, среди которых там и сям торчали уличные фонари. Встречались, конечно, и кирпичные постройки, такие, как «Палас-отель», но улицы с множеством убогих, кое-как покрашенных бревенчатых хижин представляли собой довольно грустное зрелище. И все же в городе имелись свои достопримечательности. Главную улицу украшали нити телеграфных проводов. В магазинах, под разноцветными тентами, закрывавшими товар от беспощадного солнца, торговали продуктами, одеждой, оборудованием для шахт, строительными материалами и лекарствами. Над входом в каждый из них находились вывески с рекламой прохладительных напитков, кремов для бритья и прочих мелочей. На глаза то и дело попадались объявления, предлагавшие недорогие меблированные комнаты.

Две главные городские улицы носили имена Беннета и Мейерса. Их назвали в честь людей, Сколотивших состояние на разведении скота. Беннет-авеню считалась центром розничной торговли, кроме того, здесь находились брокерские биржи, множество контор, банков, отелей, парикмахерских и салунов. Выше по улице располагались школы, церкви, дома богатых и очень богатых людей.

За два квартала отсюда проходила Мейерс-авеню, где начинался тендерлойн, квартал «красных фонарей».

Тендерлойн. Хотя Сирена и встречала это слово в газетах, слышала, что так называли некоторые районы Нового Орлеана, она до сих не имела представления, что это значит. Но теперь она, кажется, начала это понимать. В этот час город еще только просыпался. Вокруг царила тишина, хотя она скорее напоминала забытье опьянения, чем мирный спокойный сон. Воздух был пропитан запахом испорченной пищи и винного перегара. На солнце поблескивали битые бутылки. На улицах почти не попадалось людей, исключение составляли валявшиеся у стен пьяницы и прачки с распущенными волосами, разносившие белье хозяевам. Двери некоторых салунов были открыты, хозяева выметали на улицу пыль и выбрасывали содержимое плевательниц. Но большинство зданий оставалось закрыто, в частных домах, престижных отелях, небольших, всем хорошо знакомых заведениях с кричащими вывесками отсутствовало какое-либо движение. Двери были крепко заперты, окна занавешены, а фонари с красными стеклами погашены.

Неожиданно у входа в один из домов Сирена заметила девушку, стоявшую, опершись на дверной косяк. Под расстегнутым капотом виднелся черный корсет с необычно глубоким вырезом. Спутанные пряди желтоватых волос в беспорядке разметались по плечам. Сирена поспешно отвернулась.

Справа находилось здание, где, судя по вывеске, располагалась опера. А рядом еще одно, оклеенное афишами с изображением девушек в ярких чулках и французском нижнем белье, танцующих канкан. Это заведение называлось дансинг «Красные огни», а другое — «Маунтин-Белл». Неподалеку виднелись просторные салуны, где грязные лампы освещали пыльные полы, грубые деревянные скамейки и ряды бутылок за стойкой в баре. Названия у салунов были весьма впечатляющи — «Последний шанс», «Олений рог» и «Тяжелый камень». Дальше находились питейные заведения с натертыми до блеска полами, медными люстрами, украшенными янтарем, и буфетчицами, отражающимися в зеркалах с позолоченными рамами. Витрины этих шикарных баров были украшены надписями: «Аббатство», «Опера-Клуб», «Золотой орел».

Салун «Эльдорадо» располагался в конце этого ряда. Сирена и Вард подъехали к коновязи. Сирена придерживала шаль, закрывавшую плечи, когда Вард помогал ей выйти из пульмана. При виде столь впечатляющей изнанки жизни она почувствовала жалость к самой себе. Что она здесь делает? Она никогда не принадлежала, не могла принадлежать к этому миру.

Вард взял ее под руку. Перед ней распахнулись широкие двери салуна. Ей ничего не оставалось, как войти туда вместе с Вардом.

Стоило Варду появиться в салуне, как один из барменов, чистивший в это время плевательницу, сразу обернулся в его сторону. Другой протирал стойку. Вытерев руки о фартук, они приветливо улыбнулись Данбару. Несколько посетителей тоже поднялись со своих мест, чтобы приветствовать Варда. На Сирену Вард, казалось, перестал обращать внимание. Он не подходил к ней, не пытался ее представить. И она была ему даже признательна за это упущение.

В глубине обширного зала находилась лестница с витыми перилами. Кивая знакомым, Вард направился к ней. Наконец, в очередной раз пообещав кому-то сыграть в карты, когда он вновь спустится, он позвал Сирену и стал подниматься на второй этаж.

Он быстро прошел по широкому холлу к застекленной двери, достал из кармана ключ, вставил его в замок и открыл дверь, затем обернулся и посмотрел на Сирену.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, нахмурившись.

Она стояла, скрестив руки на груди.

— Да, по-моему, да. — Она изобразила на лице улыбку. — Мне только немного трудно дышать.

— Это из-за высоты. Извини, я об этом не подумал. Ничего, тебе станет легче, когда привыкнешь.

— А тебе не кажется, что мне уже давно пора привыкнуть?

— Может быть, но последние три тысячи футов мы проехали ночью. Криппл-Крик находится на высоте десяти тысяч футов. Это тебе не две мили.

Вард задержался в дверях, пропуская ее в комнату. Сирена, не раздумывая, прошла вперед. Сейчас ей больше всего на свете хотелось поскорей присесть и отдышаться.

Она увидела гостиную, спальню и еще несколько комнат, расположенных в глубине. Обстановка номера показалась ей странной, своей тяжелой пышностью напоминавшей убранство гарема. Кругом — персидские ковры золотых, черных и красных оттенков. Волнистые шелковые занавески с бахромой сверкали на солнце. Сочетающиеся с ними по стилю портьеры закрывали дверь, ведущую из гостиной в спальню. На кровати с четырьмя колоннами лежало покрывало из такой же ткани. Вместо диванов стояли длинные низкие кушетки на львиных лапах, с широкими валиками и горкой подушек. Обитые кожей стулья были украшены золоченой инкрустацией. По всей комнате были разбросаны расшитые шали. На маленьком круглом столике стоял кальян. На другом — огромная медная урна с павлиньими перьями. Прямо перед входной дверью — слоновья нога, увенчанная мраморной столешницей, на которой возвышалась сверкающая ваза, наполненная фруктами.

— О боже! — послышался голос Варда. Потрясенный, он стоял посреди комнаты, недоуменно озираясь по сторонам.

— Ты… тут живешь? — удивилась Сирена.

— Да, кажется.

— Вард! Вард, ты вернулся! — неожиданно раздался чей-то крик в холле, и в комнату ворвалась женщина. Вард обернулся, она бросилась ему на шею. Откинув назад голову с каштановыми волосами под черной широкополой шляпой с фазаньими перьями, она прижалась к нему губами. На женщине был черно-белый дорожный костюм из фуляра, плотно облегавший ее полную фигуру. Поначалу Вард, казалось, отвечал на поцелуй, но потом поднял руки и, взяв женщину за запястья, освободился от объятий.

— Что-то ты сегодня рано проснулась, — сказал он, — или ты еще не ложилась?

На лице женщины появилась гримаса.

— Я собиралась проверить партию вина для моего заведения, ее доставили сегодня денверским поездом. Я даже не поверила, когда услышала, что ты приехал.

Хотела сама убедиться. Мне уже казалось, что ты никогда не вернешься!

— Ты же знаешь, это невозможно, Перли. Но как все это понимать? Что ты сделала с моими комнатами?

— Тебе не нравится? — обиделась женщина, опустив голову так, чтобы Вард мог видеть только поля ее шляпы. — Это привезли прямо из Нью-Йорка. Я подумала, тебе понравится, здесь ты будешь чувствовать себя персидским шахом.

— Ты слишком низкого мнения обо мне, — процедил он сухо.

— Ну, не будь таким противным! Почему тебе так нравится аскетическая скромность? Я хотела сделать тебе сюрприз.

Перли обернулась, чтобы еще раз оценить плоды своего труда, и взгляд ее наткнулся на Сирену. Она тут же перестала улыбаться и застыла, злобно глядя на девушку бледно-голубыми глазами.

— Тебе это удалось, — сказал Вард. Перли бесцеремонно оборвала его:

— Кто это? Что она здесь делает?

Вард приподнял бровь.

— Позволь представить тебе… — начал он с нескрываемой иронией в голосе.

— Черт возьми! — огрызнулась Перли. Она отошла от Варда и сейчас напоминала животное, встретившее на своей территории другое животное того же пола.

— Сирена, — проговорил Вард, становясь между женщинами. — Разреши мне представить тебе моего делового партнера. Ей нравится, когда ее зовут Перли.

— Здравствуйте, — спокойно кивнула Сирена. Женщина, видимо, не расслышала ее приветствия.

— Никакой я не партнер! — огрызнулась она, снова наградив Сирену ледяным взглядом. — Но ты еще не сказал, что она здесь делает.

— Мне захотелось узнать, насколько это тебя волнует, — усмехнулся Вард.

— Теперь знаешь? Если хочешь, чтобы я успокоилась, скажи: она приехала по делам или ты привез ее ради собственного удовольствия?

Вард посмотрел ей в лицо со столь явным отвращением, что ни Сирена, ни Перли не могли этого не заметить.

— То, что она здесь делает, — ответил он, — тебя не касается.

— Ты можешь отказываться от своей доли прибыли от публичного дома, но это не мешает тебе частенько туда наведываться! — бросила Перли, вновь смерив Сирену яростным взглядом.

— Так было раньше.

Толстый слой пудры и румян не смог скрыть бледности, залившей лицо Перли.

— Как благородно! Только не кажется ли тебе, уж если ты набрался наглости привести сюда кого-нибудь, что ты бы мог выбрать девочку и получше? Ей, похоже, не слишком хочется, чтобы ты с нею занимался, а потом, она, наверное, просто не умеет заставить обратить на себя внимание. Что ты с ней сделал? Украл и изнасиловал?

Побледнев, Вард направился к двери, которая оставалась открытой.

— Если не возражаешь, поговорим потом. Мы проделали долгий путь. Нам хочется немного отдохнуть.

Перли посмотрела на каменное лицо Варда и на густо покрасневшую Сирену. Приблизившись, она сорвала с девушки шаль, которой та прикрывала свои лохмотья.

— Боже! Я оказалась права! — воскликнула Перли и принялась истерически смеяться.

— Уходи, — грубо приказал Вард.

— Подумать только! — Перли схватилась за живот, задыхаясь от хохота. — Ты, такой утонченный человек, который больше, чем все мои другие знакомые, ненавидит насилие! Ты изнасиловал ее, милый Вард! И она, судя по всему, была девственницей? Это тебе даром не пройдет!

— Хватит, я сказал!

— Правда? — Перли неожиданно успокоилась. — Ты считаешь, я должна молчать?

Сирена закуталась в шаль. Они словно позабыли о ней, говоря о каких-то только им двоим известных вещах. Сирена почувствовала себя неловко. Она все больше ненавидела эту женщину. Чтобы скрыть чувство, охватившее ее, девушка отвернулась к окну.

— Потом, — сказал Вард более уступчивым тоном.

— Действительно, — ответила Перли, — потом.

Послышался негромкий шорох юбок, затем — стук закрывшейся двери. Вард тихо подошел к Сирене и остановился совсем близко. Сирена почти бессознательно подбадривала себя, сама не понимая почему.

— Прости меня за все, что наговорила Перли. Я не хотел, чтобы тебя здесь так встретили.

— Я вспомнила, как Отто кричал тебе вслед, что Перли не понравится, если она увидит меня здесь…

— Пусть это тебя не волнует. К тебе не имеет никакого отношения, что Перли нравится, что — нет.

Его голос казался надломленным. Сирена не знала, имело ли это какое-нибудь отношение к ней или нет. Однако она не исключала такую возможность.

— Может, мне лучше уйти, если из-за меня у тебя возникли такие неприятности?

— Куда? — помолчав с минуту, проговорил он.

— Куда-нибудь. Я, наверное, все-таки умею хоть что-нибудь делать.

Сирена слегка пожала плечами. Они не вспоминали о ее похищении с прошлой ночи. У них просто не было для этого ни времени, ни возможности.

— Кое-что, конечно, да, — ответил Вард, нежно погладив ее волосы, — но я сомневаюсь, что тебе это понравится.

Она судорожно сглотнула.

— Мне, наверное, придется этим заняться.

— А как же моя совесть?

— Что ты имеешь в виду?

— Это все равно что выкинуть котенка на съедение волкам.

— У меня есть когти, — ответила она с сарказмом.

— Ну, так вонзи их в меня. Я хотел бы стать вожаком этой стаи.

Она посмотрела на его спокойное бронзовое лицо.

— Тебе удалось утащить меня с собой в Криппл-Крик, но держать меня здесь ты не можешь.

— Тебе так кажется? Извини за напоминание, но не будь на тебе шали, ты бы осталась почти голой. У тебя нет ни друзей, ни денег. А единственное, чем ты владеешь, — твоя нежная, свежая красота — для тебя сейчас опаснее всего. Я не сомневаюсь, тебе просто не терпится от меня избавиться, я же помню, что ты не прочь поживиться за счет местных миллионеров.

Он замолчал, давая ей возможность обдумать его слова. Сирена колебалась. Согласие, которого он, без сомнения, ждал, сделает ее зависимой от него. Ей этого не хотелось. Она не желала превратиться в объект благотворительности, который полностью принадлежит своему благодетелю, своему патрону. Но как только у нее появится другое платье, как только она получит возможность чему-то научиться, она сможет найти свою собственную дорогу.

— Мы, по крайней мере, знаем, где теперь находимся. Может, это не совсем то, что тебе хочется, но тем не менее ты можешь делать что угодно, и, поверь, это для тебя сейчас самое лучшее.

— О да, конечно, вы знаете, что для меня лучше, а что хуже.

— После вчерашней ночи ты, наверное, поняла, — сказал он, не обращая внимания на ее сарказм, — что с моими добрыми намерениями можно очень легко справиться.

Сирена открыла было рот, чтобы ответить, но Вард притянул ее к себе и заглушил слова поцелуем. Потом он так же неожиданно отпустил ее.

— Я должен позаботиться о лошадях и телеграфировать миссис О'Хара насчет твоего саквояжа. Тебе здесь будет хорошо, если только ты не станешь спускаться вниз. Я собираюсь предупредить моего человека на первом этаже, что тебе нельзя появляться на лестнице. Он наверняка с радостью отнес бы тебя обратно, только тебе вряд ли это понравится… Тебе что-нибудь нужно, пока я не ушел?

— Нет, — ответила Сирена, но, когда он уже повернулся к дверям, она вспомнила одну вещь. — Здесь не найдется что-нибудь, чтобы починить платье?

— Сомневаюсь, но ты можешь поискать, если хочешь. Посмотри сначала в гардеробной, а больше не трудись. Я найду, что тебе надеть, пока не пришлют твои вещи.

— Мне ничего от тебя не нужно.

Губы Варда искривились в усмешке.

— Ты уже говорила так однажды. Это очень плохо, потому что ты получишь от меня все, даже если это придется сделать без твоего согласия.

Широкими шагами он направился к выходу и тихо закрыл за собой дверь. Нахмурившись, Сирена стояла посреди комнаты. Какой он все-таки загадочный человек, этот Вард Данбар. Судя по тому, как он вел себя сегодня-утром, когда они проснулись, тех слов, которые она услышала от него прошлой ночью, тех признаний на платформе, казалось, вовсе не существовало. Он встал, оделся и, непонятно почему — то ли из чувства такта, то ли из-за безразличия, — оставил ее одну. И все же, выходя из ванной, она увидела, что он стоит перед уже высохшим покрывалом; Вард сжимал в руках край ткани и грустно смотрел на почти незаметное красноватое пятно. Потом поглядел ей в глаза пристальным взглядом. И ей вдруг показалось, что она видит в нем какой-то невысказанный упрек. А теперь, после его разговора с местными богатеями, завсегдатаями «Эльдорадо», его лицо сделалось таким презрительным, что Сирена просто не могла узнать прежнего Варда. Может, он подозревал, что она собиралась сохранить девственность, чтобы повыгоднее продать ее? Это не имеет значения, конечно, это вовсе не так. И все же ей хотелось ненавидеть его за то, что он мог так подумать.

Неужели он будет держать ее здесь, как в тюрьме? Наверное, здесь довольно часто видят кричащих диким голосом и плачущих сквозь смех женщин. Обратил ли кто-нибудь на нее внимание? А даже если и так, сможет ли она объяснить, что здесь произошло? И поверят ли ей, если ей это удастся? Люди, скорее всего, решат, что она сама виновата, раз отказалась от брака со старейшиной. И что страшного в том, чго, отказавшись от покровительства одного мужчины, она выбрала себе другого защитника?

Это, конечно, ужасно, что она потеряла свободу. Но Сирена никак не могла заставить себя поверить, что кто-нибудь из проходящих по улице старателей придет ей на помощь, и ей ни за что не удавалось найти в себе хотя бы каплю гнева на Варда. Ведь он только хотел защитить ее.

А почему бы и нет? Ведь иначе все это просто теряло смысл. Обстоятельства их знакомства сразу заставили его усомниться в ее добродетели. Он помог ей, а когда она показалась ему желанной, взял с нее плату, которую счел наиболее подходящей. Открытие, что он отобрал у нее то, о чем даже не предполагал, потрясло его до глубины души; насчет этого не оставалось никаких сомнений. А то, что он привел ее сюда, стало своего рода компенсацией за нанесенный ущерб; Вард и не предполагал, что она может рассчитывать на большее, чем обычное покровительство. Предложить ей выйти за него замуж — да такое даже не придет в голову человеку вроде него, и Сирена на это совсем не надеялась. Так чего же она от него ждала в таком случае?

Неожиданно она бросила шаль на пол и подбежала к окну. Она не могла разобраться, как поднимаются шторы, и просто откинула их в сторону. Окно, видимо, давно не открывали, и рама поддавалась с трудом, но Сирене все же удалось поднять ее. Опершись ладонями на подоконник, она высунулась наружу.

Увидела, как Вард выходит из «Эльдорадо» и пересекает улицу. Солнце играло на его темно-русых волосах, он оказался единственным человеком на всей улице, на чьей голове не красовалась шляпа. Вард был на голову выше остальных, или у нее просто создалось такое впечатление? Он быстро прошел между пьяными и четким шагом зашагал куда-то, ни разу не оглянувшись.

Вард ушел. Оставил ее одну. Сирена глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Потом подняла с пола шаль и, снова накинув ее на плечи, неуверенно направилась к выходу. Аккуратно закрыв за собой дверь, девушка медленно пошла к лестнице.

Оказавшись в холле, она услышала негромкое журчание голосов, тихий шорох веника, которым подметали пол. У верхней ступеньки она остановилась, запахнула шаль до самого горла и сделала шаг вперед.

В баре воцарилась тишина. Откуда-то появился мужчина в переднике и нарукавниках. От утреннего солнца его лысая макушка блестела.

— Вы что-нибудь желаете, мэм? — Его голос звучал довольно нагло и в то же время вежливо.

Сирена вздрогнула.

— Нет. Я хотела немного прогуляться, посмотреть город.

— Вам, наверное, лучше подождать мистера Данбара, он составит вам компанию.

Мужчина сложил руки на широкой груди, расставив ноги. Несмотря на весьма учтивый тон, его взгляд показался девушке неприязненным.

Сирена опустила голову. Вард не просто так сказал, что ее будут охранять. Ей следовало об этом догадаться. Впрочем, она сразу поверила ему, просто ей захотелось убедиться в этом самой.

— Вы, наверное, правы, — ответила она. — Надеюсь, он не задержится слишком долго.

— Не думаю, он же знает, что вы его ждете тут.

Холодно кивнув, Сирена вскинула голову. Несмотря на то, что щеки заливала краска, она спокойно повернулась и направилась обратно с достоинством, на какое только была способна. Мужчина не двигался, он молча стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Сирена закрыла дверь и теперь в комнате уловила устоявшийся запах спиртного. В приступе гнева она некоторое время металась по комнате, потом отдернула шторы и распахнула окно. В комнате стало светло, она уже не казалась такой мрачной и помпезной. Свежий воздух ворвался в эти «шахские» апартаменты, под дуновением игравшего шторами легкого ветерка перья в урне красиво переливались.

В комнате, судя по всему, давно не убирались. Сирена могла написать свое имя на письменном столе в гостиной. Толстый слой пыли, покрывавший все предметы, казался мехом горностая, лежавшим на столах, кушетках и даже на зеркале. За спальней находилась гардеробная, в ней стоял платяной шкаф и маленький туалетный столик. В нише располагалась ванная, отделанная сандаловым деревом. Там помещалась огромная ванна на когтистых лапах. Ванна оказалась фарфоровой.

Сирена взглянула на нее с удивлением. Она не ожидала встретить тут такую роскошь. Только не здесь, не в этом грубом, грязном, пыльном городе. Может, она столкнулась с очередным нововведением Перли? Этого Сирена не знала. Но в усадьбе ее бабушки, на Миссисипи, в доме, каким мог гордиться любой, было много подобных диковин. Когда в детстве Сирена путешествовала вместе с матерью, они мылись в только что изобретенных тогда джулепах — длинных свинцовых ваннах с запаянными швами. Их обычно наполнял слуга-негр, он приносил в больших баках воду из кухни, в которой мать потом стирала белье. Но она никогда не видела ванну из фарфора, такой не было даже у миссис О'Хара. Ванна казалась намного больше той, в которой мылись они с матерью, а подогретая дождевая вода подавалась в нее по трубе прямо из кухни.

Сирена обошла ванну кругом и повернула кран. Несколько секунд вода оставалась холодной, а потом начала нагреваться. Сирену вдруг охватило искушение залезть в струящуюся горячую воду. Ей очень хотелось вымыться, улечься в ванну и начисто соскоблить грязь долгого путешествия, сделать это как следует, а не так, как в пансионе миссис О'Хара. От одной этой мысли кожа Сирены стала зудеть и чесаться.

Закрыв кран, девушка выпрямилась. Ей не следовало этого делать. Вард мог вернуться в любую минуту. Эти комнаты принадлежали ему, так же как и все находящиеся в них вещи, и она не могла ими воспользоваться. Обернувшись, Сирена увидела в зеркале свое отражение. На нее смотрела стройная девушка в измятом, грязном после падения платье с разорванным корсажем. Лицо облепили спутанные волосы, под глазами обозначились темные круги — следствие усталости и бессонных ночей. Неудивительно, что Вард мог делать с ней все, что хотел. Она выглядела как беспризорная девчонка, робкая, начисто лишенная гордости и силы воли. Понятно, почему она вызвала у Перли смех и презрение.

Это было невыносимо. Сирена не могла смотреть на собственное отражение. Пусть мистер Данбар возвращается, когда ему угодно. Она не просила его приводить ее в эту комнату и запирать здесь. Если ему не понравится, что она устроилась здесь как дома, это его дело. У нее просто не оставалось другого выхода.

В серебряной мыльнице лежал кусок душистого мыла. Сирена намылила голову, так что пена потекла по плечам, по спине, по груди. Сантиметр за сантиметром она соскребала с себя пыль и грязь, потом легла на спину, погрузившись в теплую воду, вдыхая аромат мыла, ощущая прилив свежих сил.

Один раз ей показалось, что она слышит шаги. С готовым вырваться из груди сердцем Сирена вскочила, выплеснув воду на ковер. Однако тревога оказалась ложной. Она, наверное, просто услышала какой-то шум, доносившийся снизу, вот и все. Комнаты Варда находились прямо над баром, так что звук вполне мог идти оттуда.

В конце концов вода начала остывать. Сирена смыла остатки мыла с головы, потом с какой-то необычной грацией поднялась и встряхнула волосами, так что они рассыпались по плечам, а стекавшая с них вода заструилась по всему телу. Взяв турецкое полотенце, девушка вышла из ванны и насухо вытерлась, но вода с мокрых волос опять намочила спину.

Сирена, блаженно улыбаясь, вновь подошла к зеркалу и вздрогнула. В отражении она увидела настежь открытую дверь и спальню с широкой кроватью. На покрывале, подперев голову рукой, лежал одетый человек.

Это был Вард. Он улегся на кровать, не снимая ботинок, и теперь не двигался, закрыв глаза. Сирена с ужасом подумала: раз она его винит, он тоже мог ее заметить.

Она завернулась в полотенце. Лицо ее пылало жарким огнем. То, что он застал ее врасплох, лишь добавило гнева, а она и без того уже здорово на него сердилась. Да что там сердилась, это слишком мягкое слово. Сирена подошла к двери и попыталась ее закрыть, однако это удалось ей не сразу.

Вард возлежал на кровати, словно какой-нибудь библейский царь, подглядывая за ней, пока она мылась. То, что он забавлялся картиной ее купания, злило ее гораздо больше, чем если бы он просто нечаянно наткнулся на нее. Где ее вещи? Она точно помнила, что оставила их здесь. Надо же ей чем-то прикрыться, полотенца явно недостаточно.

Вард постучал в дверь. Сирена не ответила. С нарастающей яростью она металась по ванной в поисках одежды. Он постучал опять.

— Убирайся! — закричала Сирена.

В ответ на это он медленно открыл дверь.

— Если ты ищешь, что надеть, примерь, пожалуйста, вот это. — Он протянул ей пеньюар из голубого атласа с бледно-лиловыми прожилками. Отвороты рукавов были оторочены шелком, на талии вместо пояса была пришита широкая пурпурная лента.

— Что это? — спросила Сирена, даже позабыв о своей наготе.

— Я же обещал принести тебе что-нибудь надеть.

— Чье это?

— Твое.

— Это подкуп? — возмутилась девушка. Вард вскинул бровь.

— Давай назовем это возмещением ущерба за твое разорванное платье.

Сирена удивленно вскинула брови.

— Давай лучше не будем. Где моя одежда?

— Честно говоря, — сказал он мягко, — я не знаю. Я велел Санчо — это тот китаец, который принес нам завтрак из ресторана на соседней улице, — ее сжечь.

Завтрак, кстати, скоро остынет. Ты, наверное, сама знаешь этих китайцев; вечно куда-то торопятся и ничего не выбрасывают. Он мог подарить их жене.

— Ты что, отдал ему мои вещи?!

— Я не думал, что ты ими так дорожишь, — усмехнулся он с деланным огорчением.

— Но это же вся моя одежда!

— Как ты можешь так говорить? А это, по-твоему, что? — Он опять протянул ей пеньюар.

— Ты хочешь, чтобы я ходила в этом, словно какая-то… дама полусвета?

— Какая изысканная фраза. Интересно, где ты ее нашла? Но позволь мне рассеять твои страхи по поводу моего вкуса. Будь на то моя воля, ты бы вообще ходила голой. Не понимаю, почему ты так волнуешься.

Сирена замолчала. Она чувствовала себя неловко, не понимала, зачем стала спорить с человеком, который уже давно вышел за рамки приличий и в то же время мог вновь вернуться в них в любую минуту. Когда она рассчитывала, что он станет обращаться с ней учтиво, он неожиданно устраивал ей интимную сцену, а когда она ждала с его стороны решительных действий, становилась свидетельницей тревоги и трогательной заботы о себе.

— Конечно, если ты предпочитаешь ходить завернувшись в полотенце, я не возражаю.

Улыбнувшись, Вард посмотрел на нее с нежностью, окинув взглядом плечи девушки и всю ее фигуру, которую она пыталась скрыть под полотенцем.

— Надеюсь, — добавил он, — ты не будешь тянуть с решением.

Стиснув зубы, Сирена взяла пеньюар и вышла, закрыв дверь у него перед носом. При этом она пожалела, что не разбила ему лицо.

Сняв с себя полотенце, она отбросила его в сторону, потом встряхнула пеньюар и сунула руки в рукава. Он замечательно шел ей и точно подходил по размеру. Под правой вытачкой находилась маленькая пуговичка, к которой пристегивалась шелковая лента. Сирена смутилась, увидев, что, кроме этой ленточки, пеньюар ничем не завязывался, а его верхняя часть казалась чрезмерно обтягивающей, вернее, она слишком явно обрисовывала линии тела. Декольте у него тоже было слишком глубоким. Когда она стояла, все было нормально, но стоило ей сделать хоть один шаг, как полы пеньюара распахивались, обнажая ноги до самого колена. Несмотря на обилие ткани, полотенце скрывало тело гораздо лучше этого пеньюара.

Вард снова постучал.

— Я не хочу тебе мешать, но, по-моему, к тому времени, когда ты наконец выйдешь, завтрак станет уже несъедобным.

Он явно издевался над ней. Сирена сжала губы. Вард Данбар считал, что она попала впросак. Так оно и было, хотя она скорее умрет, чем признается ему в этом. Пеньюар, конечно, лучше, чем полотенце, убеждала себя Сирена. Сделав несколько осторожных шагов, она погляделась в зеркало и осталась довольна. И хотя ей все время казалось, что пеньюар вот-вот совсем с нее сползет, она этого не боялась. Ей незачем переживать из-за фигуры. Этот человек сможет вогнать ее в краску, только если она позволит ему заставлять ее стесняться собственного тела.

— Сирена?

— Иду, — сказала она и, глубоко вздохнув, повернула ручку.

6.

Вард отошел, пропуская ее вперед, и проговорил с абсолютно бесстрастным выражением лица:

— Великолепно, именно на это я и рассчитывал.

— В твоем опыте я не сомневаюсь, — холодно ответила Сирена, подняв руку, чтобы поправить волосы. — Ты, наверное, позаботился о том, чтобы принести мне расческу?

— Нет, но я с удовольствием предложу тебе свою. — Вард медленно повернулся к комоду с таким видом, словно ему не хотелось отводить взгляд от девушки, и, взяв одну из лежавших на нем посеребренных щеток, протянул ее Сирене.

— Спасибо. — Она отвернулась, так что он видел теперь только ее спину. Не торопясь расчесывая вьющиеся локоны, Сирена направилась в гостиную. Там она обнаружила на подносе несколько блюд, поданных им на завтрак. Вард подошел к столу и принялся снимать крышки с посуды.

Сирена стояла, пытаясь придать волосам хоть какое-нибудь подобие порядка.

— Не жди меня.

В ответ Вард промолчал, он не отрываясь смотрел на нее, положив руки на спинку стула, который подвинул для нее. Он явно любовался темными волосами Сирены, рассыпавшимися по плечам.

Отложив щетку, она подошла к столу. Стоило ей присесть, как пеньюар сразу распахнулся, но она тут же подхватила полы и прикрыла ноги. Она разжала руки лишь после того, как Вард накинул ей на плечи шаль.

С каким-то неестественно торжественным лицом Вард сел напротив нее. Бросив на него подозрительный взгляд, Сирена поспешно отвела глаза.

— А тут что, негде готовить? — поинтересовалась она.

Он покачал головой.

— Мне всегда приносят еду из китайской забегаловки, рестораном это не назовешь, зато это совсем рядом.

— Как удобно, — заметила она.

— Хочешь сказать, какой я ленивый?

Она даже не потрудилась скрыть своей усмешки.

— По-моему, это очень предусмотрительно. Я не привык тратить на еду много времени и редко когда придираюсь к ее качеству. А потом, раз у меня нет кухни, Перли не станет приходить сюда лишний раз специально, чтобы стряпать для меня, или, что более вероятно, ей не понадобится нанимать какую-нибудь женщину, чтобы та гремела кастрюлями всякий раз, когда я пытаюсь заснуть после бессонной ночи, проведенной внизу, а в другое время следила бы за мной.

— Ее преданность, похоже, тебе порядком надоела, — иронически заметила Сирена.

— Почему ты никогда не скажешь то, что у тебя на уме? Согласен, это, наверное, звучит самонадеянно, но в твоих словах слишком много всяких намеков.

Сирена взяла тарелку, положила туда что-то отдаленно напоминавшее говядину и, протянув ее Варду, наполнила свою тарелку.

— Перли — твой деловой партнер?

— Она — совладелица «Эльдорадо».

— Она живет рядом?

— В соседнем доме, в публичном, если это тебя так интересует. Она построила и обставила его на собственные деньги. И не делай такое недовольное лицо. Здесь этих заведений больше, чем спален. Благодаря им мужчины, которым нелегко живется вдали от дома, получают возможность выпить и насладиться приятной женской компанией.

— За соответствующую плату, — съязвила она.

— Верно, но большинство мужчин не против заплатить. Женщины, которые работают в таких заведениях, честно говоря, не отличаются особой порядочностью, но респектабельные женщины все, за редким исключением, замужем или же еще не достигли того возраста, чтобы за ними можно было ухаживать. Если женщина не появляется на людях под руку с богатым мужем, не важно, симпатичная она или нет, ею сразу кто-нибудь завладеет, как только она попадет в эти места. Здесь живет больше пятидесяти пяти тысяч человек. Больше половины из них — мужчины. Если у кого-то из этих тридцати тысяч и есть жены, то они за тридевять земель отсюда. Но все они — женатые и холостые — носят в карманах деньги, а в сердцах одиночество.

— Как ты стараешься их оправдать! Или это из-за Перли?

— Перли не нуждается в оправданиях, она сама выбрала эту жизнь. А что до всего остального, может быть, я оправдываю самого себя.

Вард поморщился. В его глазах появилось какое-то теплое выражение.

Они оба стали испытывать друг к другу чувства, напоминающие дружеские. Он некоторое время смотрел на рассыпавшиеся по плечам темные волосы Сирены, а потом, вновь помрачнев, опустил глаза в тарелку.

Сирена тоже опустила глаза, опасаясь, как бы ее желудок неожиданно не взбунтовался. Ей казалось бесполезным попытаться понять причины его крайне странного поведения, она считала чуть ли не глупостью обращать слишком много внимания на странные поступки Варда. Он хотел ее как женщину, и она это понимала. Она почему-то постоянно вызывала у него такое желание; возможно, это происходило потому, что она находилась рядом и выглядела такой доступной.

Попытавшись отвлечься, Сирена спросила:

— Ты, наверное, рассказал Перли, как я здесь оказалась?

Вард кивнул.

— И она не стала возражать?

— Мне не нужно ее согласие. Она мой партнер, но не имеет на меня никаких прав, так же как и я на нее.

— Странно, — заметила Сирена, склонив голову набок.

— Что ты имеешь в виду?

— Не похоже, чтобы она относилась ко всему этому с таким безразличием. — Сирена обвела взглядом комнату. — Вряд ли она столько трудилась и тратила деньги только для твоего удобства, скорее всего, она надеялась разделить с тобой плоды своего труда. Тем более что эта обстановка, похоже, больше нравится ей, чем тебе.

— Удивительно. Неужели ты догадалась только сейчас?

Его голос звучал уверенно, хотя выражение лица свидетельствовало об обратном.

— Не знаю, может, я такая глупая, — Сирена пожала плечами.

— И все же, — негромко сказал он, — в моих отношениях с Перли нет ничего такого, что могло бы тебя волновать.

— Ты хочешь сказать: мне не следует совать нос в твои дела?

— Вовсе нет. Я хочу сказать, что между мной и Перли ничего нет.

— Ты так говоришь, как будто я ревную. — Ей следовало прекратить этот разговор. Сирена сама не понимала, почему так упорствует.

Вард перестал хмуриться и улыбнулся.

— Я не настолько глуп, чтобы предполагать что-нибудь подобное.

— Это не ответ, — сказала она с подозрением в голосе.

— Правда? А мне казалось, я нашел очень хороший ответ.

— Я не ревную, — проговорила она, подчеркивая каждое слово. — Честно говоря, я бы не прочь сейчас поменяться с ней местами.

— Меня это не устраивает.

— Интересно, почему?!

— Тогда ты будешь обращать свои пламенные взоры не только на меня, а мне это не понравится.

Сирена больше не могла выносить этот насмешливый взгляд. Вард смотрел на нее так, словно собирался прожечь глазами ее пеньюар. Сирена покраснела.

— Мне тоже, — неожиданно призналась она с легкой дрожью в голосе.

Он молчал. Некоторое время тишину нарушал только стук ножа о тарелку. Наконец Вард отложил вилку и нож.

— В день нашего знакомства ты сказала, что твои родители умерли. А у тебя есть другие родственники? Дедушки с бабушками? Тети, дяди? Хоть кто-нибудь?

— Нет.

— Совсем никого?

— Родителей отца я никогда не знала. Они остались в Ирландии, когда он перебрался в Соединенные Штаты. А родители матери не одобрили ее брак. Отец им не нравился. Пока была жива бабушка, мы навещали их довольно часто. А потом дед заявил, что, если мать не оставит отца и не вернется к нему, он не станет с нами знаться.

— Но это, наверное, случилось давно? Может, он уже передумал?

— Может быть. Но отец никогда не мог просидеть на одном месте больше года. Я уже три года не была дома. А потом, наши последние деньги он потратил на эту поездку. Он хотел попасть сюда, в Криппл-Крик, попытать счастья. Ему хотелось дать моей матери и мне все то, чего мы, по его мнению, заслуживали, то есть, чтобы мы стали богатыми.

Она отвернулась, опасаясь, как бы Вард не увидел слезы, готовые вот-вот брызнуть из ее глаз.

— По-моему, каждый, кто сюда приезжает, мечтает о том же самом.

Он имел в виду ее? Сирене не хотелось об этом думать, но, скорее всего, именно так и было. В ответ она промолчала.

— Большинству из них оказывается не под силу работать под землей в шахтах за три доллара в день, и они сматываются. Я имею в виду мужчин. Женщинам везет еще меньше.

Сирена не слушала. Она только теперь поняла, куда он клонит. Если бы у нее были богатые родственники, озабоченные ее судьбой, Вард дважды бы подумал, прежде чем оставить ее у себя. Если бы она могла послать им хоть какую-нибудь весточку, они бы сумели заставить Варда отпустить ее. Если бы они существовали, Сирена освободилась бы от него. А теперь он мог ни о чем не волноваться, у него не осталось никаких препятствий, чтобы держать ее здесь. От щек девушки отхлынула кровь, она побледнела. Лежавшие на коленях руки медленно сжались в кулаки.

Вард отодвинул тарелку и откинулся назад.

— Ты боишься меня, Сирена?

Она вскинула голову.

— Конечно, нет!

— Сейчас мне бы скорей пришло в голову обратное.

— Потому что я стала… предметом твоей привязанности? Прости, но я не думала, что это говорит о моей трусости.

— Ты же знаешь, я не это имел в виду.

Сирена все понимала, и все же из-за вызванного страхом и гордостью упрямства отказывалась это признавать. Она сидела, поджав губы.

— Если ты меня не боишься, почему тебе так страшно остаться здесь со мной? Я ведь мужчина, всего лишь мужчина. Я тебя не обижу и никому не позволю это сделать, пока ты со мной. Я не буду оскорблять тебя, разыгрывая любовь, но я хочу тебя больше, чем когда-нибудь желал любую другую женщину.

Он слегка нахмурился, потом вновь расслабился, как будто произнес эти слова непроизвольно, но, когда они слетели с его губ, он не захотел взять их назад.

— Ты говоришь так, словно у меня есть выбор, — медленно проговорила Сирена, — а мне все время казалось, что у меня его нет.

— Я хочу, чтобы ты хотя бы не возражала.

— Не возражала быть твоей пленницей? Не слишком ли многого ты хочешь?

— Я имел в виду не только твое пребывание в этой комнате.

— Тебе хочется, чтобы я без возражений спала с тобой в одной постели?

Вард склонил голову, улыбка осветила его суровое лицо.

— Если хочешь, вопрос можно поставить и так.

— Жаль, но мне придется тебя разочаровать.

— Сомневаюсь, — ответил он, — впрочем, ты вряд ли понимаешь, что вынуждаешь меня попытаться заставить тебя подумать еще раз.

— Можешь не стараться! — огрызнулась Сирена. В ее голосе чувствовалась тревога. Вскочив на ноги, она отодвинула стул.

Вард тоже поднялся и схватил ее за руку.

— А я и не стараюсь.

— Вард, ты ведь не станешь… — начала она, отступая, хотя он держал ее не очень крепко.

Он подошел вплотную и решительным, хотя и тихим голосом сказал:

— Стану, Сирена.

— Но как ты можешь, сейчас же утро?!

Ей нужно было сопротивляться, хотя у нее не оставалось никакой надежды. Потом, когда ее ноги коснулись одной из кушеток, она поняла, почему он терпел ее попытки вырваться. Вард тихонько подталкивал ее к кушетке, и поэтому, отбиваясь, она лишь помогала ему.

— Самое подходящее время, — промурлыкал он, отпустив запястье Сирены, а потом, заставив девушку сесть, положил руки ей на плечи. — И место тоже.

Пеньюар упал, обнажив ее ноги и бедра, а волосы рассыпались по изголовью блестящим черным веером. Через минуту Сирена лежала уже совсем нагая. Вард склонился над ней. Он взял пальцами один локон и поиграл им немного.

— Ты прекрасна. Я бы мог спасти душу, если бы удержался перед твоей невинностью, но, боюсь, милая Сирена, мне не светит райское блаженство.

— Вард? — прошептала Сирена, глядя ему в лицо. Она поняла, что он помнил о вчерашней ночи больше, чем ей казалось. Он обвил ее руками, прижимаясь к ней холодными костяными пуговицами куртки, потом прикоснулся к ее коже настойчивыми губами. Неожиданная вспышка страсти волной накрыла их обоих, и он овладел ею средь бела дня, посреди этого восточного великолепия.

Потом Сирена лежала, опершись головой на его сильную руку и прикрывшись спадающим на пол пеньюаром. Она видела, как спокойно поднимается и опускается его грудь. Ей казалось, что Вард заснул. В какую-то минуту ей захотелось возмутиться, ощутить прилив гнева. Но все ее члены отяжелели, а тело охватила истома. Вздохнув, Сирена закрыла глаза, так и не заметив, что продолжает держать обнимавшую ее руку Варда.

Все последующие дни оказались похожими один на другой. Вечерами Вард сидел внизу, в своем «Эльдорадо», — разговаривал, играл в карты. А под утро ему требовалась лишь постель и Сирена. Просыпались они обычно к полудню, и китаец приносил им завтрак, а заодно горячий кофе и свежую «Дейли майнер». За второй чашкой они просматривали газету, читали политические новости из Вашингтона, сообщения о забастовках шахтеров, дневную сводку происшествий на приисках. Сенсационной темой явилась смерть одной женщины из дома на Мейерс-авеню. Тема эта занимала полосы многих газет не один день. Женщину избили с необычайной жестокостью. Ее деньги, немалая сумма, остались нетронуты; она, насколько было известно, не имела врагов, ее любили почти все. Читая газеты, Сирена убедилась, что смерть от воспаления легких, туберкулеза, неудачного аборта или слишком большой дозы морфия считалась здесь обычным делом; но стать жертвой убийства! Появилось предположение, что убийцей, скорее всего, оказался любовник, если он у нее, конечно, был. Газеты полностью исключали возможность убийства одним из клиентов. Женщин не следовало пугать.

Покончив с газетами, Вард мог снова растянуться на кровати и заняться Сиреной, но чаще всего он вставал и, не одеваясь, отправлялся в ванную бриться. Его никогда не волновало, что Сирена смотрит на него; против этого он не возражал. Вард двигался с грацией тигра, мускулы играли у него на руках. Постепенно Сирена начала перенимать его манеры, это у нее неплохо получалось.

Днем Вард занимался делами, которые, за редким исключением, с ней не обсуждал. Возвращался он, как правило, перед самым обедом. К нему то и дело заходили посетители, но он никогда не приглашал никого к столу, предпочитая беседовать с ними в баре. Сирена не хотела, чтобы он представлял ее как любовницу, кроме того, у нее не было никакой одежды, кроме этого легкомысленного пеньюара. Ее саквояж еще не привезли, но она не слишком из-за этого переживала. Сирена только опасалась, что его могли оставить на какой-нибудь другой станции, в Кэнтон-Сити, или во Флоренсе, или даже увезли в Денвер. А пока большую часть времени она почти ничего не надевала. Иногда она расхаживала по комнатам, завернувшись в простыню, словно римская богиня, надевала одну из рубашек Варда, взяв се в шкафу, но чаще всего просто лежала раздетая на кровати и читала.

Книги она брала из библиотеки Варда, которую он держал в коробках под кроватью, сложив туда, когда у него делали ремонт. Среди них оказалось немало книг по юриспруденции, включая «Кодекс Наполеона», специально переизданный в 1825 году для Луизианы, над которым Сирена немало поломала голову, когда он попался ей в руки. Кроме того, она нашла множество классических книг в истертых переплетах, немало произведений поэтов-романтиков и кое-что из бульварной литературы. Почти вся классика оказалась, ей знакома; у ее бабушки была богатая библиотека, и Сирена часто наведывалась туда во время летних визитов к ней. Поэзия ей не слишком нравилась, поэтому она по большей части читала дешевые вестерны, до того увлекаясь рассказами о всяких головорезах, индейцах и беглых солдатах, что не замечала, как приходил Вард.

Когда книги надоедали, она садилась у окна и смотрела на проходящих мимо людей. Однажды ее терпение было вознаграждено, и ее взору предстала любопытная картина: пара монахинь в развевающихся на ветру одеяниях шагала в толпе чумазых горняков и сопровождавших их проституток. В другой раз она увидела шарманщика с маленькой обезьянкой. Китайцы, японцы, мексиканцы, негры и полдюжины представителей других наций проходили под ее окнами; нередко она видела чинно шествующих мормонов в строгих одеждах. С этого наблюдательного пункта ее взору открывались цирковые парады — искусанные мухами слоны, печальные бизоны и измученные жирафы. Однажды Сирена увидела похоронную процессию: хоронили убитую девушку, о которой писали в газетах.

Зрелище оказалось не слишком впечатляющим, однако установленный на украшенной перьями черной колеснице гроб утопал в цветах, а шедшие следом женщины надели свои самые лучшие платья, застегнутые доверху по последней моде, шляпки с опущенной вуалью и перчатки. Сирена удивилась, увидев, что среди них почти не было мужчин.

Ее внимание больше привлекали женщины. Глядя на них в этот солнечный день, ставший для них днем траура, Сирена не испытывала к этим падшим созданиям ни тени брезгливости. Они плакали, тихо перешептывались — словом, вели себя так, как другие в подобных случаях. Сейчас они ничем, в общем-то, не отличались от обычных женщин. Как трудно было в эти минуты сказать о них все то, что обычно говорилось об этих порочных созданиях, отдавших себя удовольствиям, — их клеймили с каждой церковной кафедры, их осуждали шепотом или вполголоса, но Сирена от всей души посочувствовала им. С тех пор, как она повзрослела, она уже достаточно наслушалась подобных разговоров. Значит, они зарабатывали деньги, продавая свое тело? Но какой выбор у них оставался? И разве это хуже, чем голод или изнурительная работа, за которую платят жалкие гроши, если ее вообще можно найти? У них не было другого рынка, где можно продать свой товар, кроме сильных, жаждущих их мужчин, чьи деньги, однако, не спасали их ни от осуждения обществом, ни от беременности, ни от болезней. Это казалось несправедливым.

Подобные мысли никогда раньше не приходили Сирене в голову. Но она отчетливо понимала, что ей пришлось бы поступать точно так же, не окажись рядом Вард.

Время шло, и Сирена все яснее представляла, в каком положении оказалась. Часто, сидя вечерами на верхней ступеньке лестницы, ведущей в салун (спускаться ниже Вард ей не позволял), она смотрела на этих женщин за работой и со страхом представляла себя на их месте. Она следила, как они разносили напитки, развлекали игроков, танцевали, выставляя напоказ нижние юбки, нервно и громко смеялись; от этого смеха Сирена содрогалась. Эти бесстыдные женщины, державшиеся столь жеманно и притворно, привлекавшие посетителей похотливыми жестами и взглядами, наверное, обладали утонченной и нежной душой. И они, казалось, нарочито вели себя так шумно, чтобы скрыть ее, спрятать от чужих глаз, потому что это служило им защитой, и, когда она рушилась, с ней уходила и сама жизнь.

Придется ли ей самой когда-нибудь сражаться в этой дикой схватке за мужское внимание? Испытает ли она когда-нибудь гордость победительницы, уводящей ухмыляющегося золотоискателя через заднюю дверь в соседнее заведение — публичный дом Перли?

Ее присутствие здесь, у входа в личные апартаменты Варда, не осталось незамеченным. Сидевшие внизу женщины бросали на Сирену любопытные взгляды, их зависть постепенно сменялась негодованием. Они рассматривали пеньюар, который Сирена никогда не снимала, и их губы кривились в усмешке. Их злобу вызывало еще и то, что мужчины обращали внимание на эту скромную, молчаливую девушку, глядевшую на них с лестницы. Она казалась очень привлекательной, когда усаживалась на ступеньках, обхватив колени. Пару раз старатели пытались подойти к ней, но на лестнице как будто случайно появлялся широкоплечий вышибала, и это заставляло их направлять свое внимание на других женщин. Самым нелепым во всем этом казалось то, что в роли вышибалы чаще всего выступал Отто Бруин.

Он появился в городе через несколько дней после приезда Сирены с Вардом и сразу же вернулся на свою старую работу. Стоявший внизу скорее для того, чтобы защищать ее, чем держать наверху, он напоминал бульдога, стерегущего хозяйское добро. Хотя Сирене и не хотелось считать себя собственностью Варда, она понимала, что окружающие думали о ней именно так.

Так казалось всем, кроме Перли. Она сначала не принимала Сирену всерьез, но уже через несколько дней это заблуждение прошло, и Перли охватило раздражение, когда в конце недели она обнаружила, что Сирена по-прежнему живет в комнатах Варда. Еще через неделю раздражение перешло в открытую злобу. На исходе третьей Перли была уже вне себя от ярости.

Однажды ночью она приблизилась к лестнице. На ней было роскошное парчовое платье, в волосах белоснежные перья марабу. С минуту поколебавшись, Отто отошел в сторону. Смерив его ледяным презрительным взглядом, Перли проследовала мимо и, подобрав юбки, стала подниматься к Сирене.

— Что ты здесь просиживаешь свою маленькую задницу? Иди оденься. Ты нужна мне внизу. — Перли указала в сторону бара, резко качнув головой, так что у нее из прически выпало одно перо. Она сердитым жестом воткнула его обратно.

Подняв голову, Сирена посмотрела на женщину; темные волосы струящимся каскадом упали ей на грудь.

— Я бы не смогла этого сделать, даже если бы захотела, — ответила она. — Во-первых, мне нечего надеть, а во-вторых, Вард мне этого никогда не позволит.

— Нечего надеть? — повторила Перли.

— Мои вещи еще не привезли.

Перли прищурила глаза.

— Клянусь, здесь до этого никому нет дела. Иди прямо так.

— Я же сказала, Вард…

— Мне плевать, что там хочет твой Вард. Я не понимаю, почему ты здесь живешь и ешь задарма.

Сирена покраснела.

— Я бы с радостью вам заплатила, но у меня нет денег.

— Чепуха! — отрезала Перли. — Я же сказала, как ты можешь рассчитаться с долгом. И не делай такое лицо! Может, ты и была маленькой невинной девочкой, пока не встретила Варда, но теперь выбрось это из головы. Насколько я знаю, он уже отлично научил тебя, как надо удовлетворять мужчину, пора тебе попробовать кого-нибудь еще. Кто знает, может, тебе это даже понравится.

— Сомневаюсь, — ответила Сирена твердо. Такое предположение не очень ее удивило. Из всех женщин Перли была единственной, кто находил удовольствие в своей работе, хотя удовольствие это казалось весьма сомнительным. Будучи хозяйкой публичного дома, она не нуждалась в деньгах, и ее согласие удавалось получить далеко не каждому. Иногда она отказывала вообще всем, а иной раз принимала по пять-шесть человек подряд. Перли мало интересовала внешность мужчин и их манеры. Пожалуй, главным ее критерием при выборе партнера была его настойчивость. Бывало, она исчезала посреди ночи с Отто Бруином. Он возвращался один через час или два, лениво шагая, с самодовольной ухмылкой на лице.

— Не надо задаваться. Ты же знаешь, что в конце концов все равно придешь к нам. Что бы там Вард к тебе ни испытывал, вряд ли это продлится долго. Раньше такого никогда не случалось.

— Может быть, — медленно ответила Сирена, удивленная горечью в голосе Перли. Вард отрицал свою связь с Перли сейчас, но он не говорил, что между ними ничего не было раньше. Неужели она не смогла удержать его?

— Я это точно знаю. Так что будь готова. А теперь поднимай задницу и спускайся вниз.

— По-моему, это ей вряд ли удастся.

Эти сухие слова, брошенные, однако, твердым голосом, могли принадлежать только Варду.

Перли обернулась с залитым краской лицом.

— Тебя это не касается! — злобно огрызнулась она.

— Правда? Ты вмешиваешься в мою личную жизнь, Перли. Ты же знаешь, я терпеть этого не могу!

С этими словами Вард стал подниматься по лестнице. Когда до последней ступеньки осталось совсем немного, он остановился, и Сирена увидела перед собой его ноги.

— В твою личную жизнь! Ты имеешь в виду эту бродяжку, которую ты подобрал неизвестно где и притащил сюда?

— Это моя забота, — спокойно ответил Вард. — Сирена не имеет никакого отношения к «Эльдорадо».

— Как бы не так! — закричала Перли чуть не плача. — Ты обманываешь меня. Она часами пялится в окно и торчит тут на ступеньках. И я не понимаю, чем она заслужила такое нежное обхождение с твоей стороны.

— Не понимаешь?

Смысл этих простых слов не вызывал никаких сомнений. Перли бросилась на него с кулаками.

— Черт бы тебя побрал, Вард Данбар!

— Прости меня, пожалуйста, — сказал он, мягко отстранив женщину, — но сегодня ты кажешься такой любопытной, что я счел своим долгом удовлетворить твой интерес.

Взяв Сирену за руки, он помог ей подняться, а потом, обхватив девушку за талию, прижал к себе и обнял.

— Вард, — простонала Перли.

— Ты не обидишься, если мы скажем тебе «до свидания»? Я целый час ждал, когда «Эльдорадо» закроется. Но раз уж из-за тебя мне пришлось сюда прийти, я уже не в силах побороть искушение отнести ее в постель.

Не дожидаясь ответа, он поднялся на последнюю ступеньку и, крепко прижав к себе Сирену, направился в холл.

В гостиной Вард подошел к столу, где Сирена оставила зажженную керосиновую лампу. Глядя на фитиль, он сказал:

— Прости, что тебе пришлось все это выслушивать. Перли кого хочешь выведет из себя.

— Ничего. — Сирена прошла к окну.

— Это для меня важно, — неожиданно проговорил он.

— Ты решил стать джентльменом? — сухо спросила она.

— Да, черт возьми! — Сирена видела, что Вард стоит совсем рядом, но, пока он к ней не прикоснулся, она могла притворяться, что не замечает его. В комнате воцарилось молчание, казавшееся самым подходящим ответом на его слова.

Сирена услышала, как зашуршала его куртка, когда Вард поднял руку, положил ее на плечо девушки и тут же опустил вновь.

— Ты действительно это делаешь?

— Что?

— Смотришь в окно, как говорит Перли?

Такая смена темы вызвала у Сирены замешательство.

— Мне больше нечем заняться.

— Я об этом не подумал. Мне, наверное, надо поблагодарить ее за то, что она мне сказала.

— Не думаю, что это хорошая мысль, по крайней мере в настоящий момент.

— Да, конечно. Но я должен придумать тебе какое-нибудь развлечение.

— Не беспокойся, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал естественно.

— Я не хочу, чтобы ты скучала. Кроме того, ты еще не видела города.

— Я не ребенок. А ты не обещал мне развлечений. Если это действительно так тебя беспокоит, тогда отпусти меня.

— Зачем нам снова заводить этот разговор? Мне казалось, ты поняла, что я держу тебя здесь для твоего же блага. — Вард обнял Сирену за талию и, наклонившись, поцеловал.

Она отошла в сторону.

— Знаешь, мне что-то так не кажется.

Вард сорвал куртку и швырнул ее на пол, срывая другой рукой галстук.

— Может, ты хочешь спуститься на ночь вниз, как предлагала Перли? А?

— Нет! — От одной мысли об этом у нее похолодело внутри.

— Так я и думал. Но, знаешь, женщинам никогда нельзя доверять до конца.

— Но это не значит, что мне хочется сидеть здесь взаперти и ждать, когда ты наконец обратишь на меня внимание!

— А ты ждешь меня, Сирена? — спросил он, расстегивая рубашку.

— Не будь смешным.

— Я только пытался тебя понять. Все это время я ждал, что меня как-нибудь позовут и сообщат, что ты удрала. Меня удивило то, что ты до сих пор не попробовала убежать.

— А куда я побегу? В этом пеньюаре я буду похожа на ходячее приглашение в постель. Меня уже много раз принимали не за ту, кто я есть на самом деле. Спасибо! А потом, у меня нет ни денег, ни друзей, ты сам это говорил. Сейчас для меня весь этот город как огромная тюрьма.

— Вижу, ты уже много думала об этом, — сказал он спокойно.

— А ты чего ждал?

— Я привык иметь дело с женщинами, которые сначала делают дело, а потом уже думают.

Она остановилась и посмотрела на него, подняв голову.

— По-моему, тебе нравятся женщины с полным набором всевозможных чувств и начисто лишенные мозгов?

— Я бы так не сказал. — Он неторопливо снимал рубашку.

— Но ты ведь не можешь этого отрицать.

— Я настолько заинтригован причиной, почему ты так интересуешься типом женщин, которые мне нравятся, что не могу отрицать ничего, милая Сирена.

— Я вовсе ничем не интересуюсь! — сердито воскликнула она и, взяв лежащую на бюро щетку, принялась приводить в порядок волосы.

Вард прошел в гостиную и начал снимать ботинки из мягкой коричневой кожи с помощью специального рожка для обуви.

— Что ты говоришь? А мне казалось, тебя это интересует.

— Значит, ты ошибся.

— Может быть, — согласился он и пошел в спальню. Она посмотрела на его отражение в зеркале, перед которым причесывалась.

— Если ты решил, что я придумываю, тогда как тебе понравится то, что ты самый тупоголовый и толстокожий мужчина, которого я только знала?

— А я последние полчаса, — промурлыкал в ответ Вард, — только и думал о том, как тебе понравиться.

Сирена поджала губы и бросила на него злой взгляд, со страхом заметив, что ее изнутри охватывает нарастающее желание.

— Ты мне не веришь? — спросил он вкрадчиво. Его губы дрогнули в улыбке.

— Ты… ты напрасно тратил свое время.

Сирена видела в зеркале, как он медленно приближался. Щетка выскользнула из ее рук.

— Я почему-то так не думаю.

Она густо покраснела, но не отвела глаз.

— Если ты хочешь.

— О нет, нет, Сирена, как я могу? — воскликнул он с иронией, затем обнял ее за плечи и привлек к себе.

Конечно, он желал ее, она это понимала. Он опять напомнил, что ей нравится оставаться с ним наедине, что она получает от этого удовольствие. Сирена никогда не могла устоять против его ласк. Ему почти всегда удавалось преодолеть ее защиту, заставить ее отвечать взаимностью. Его нежность или дикая страсть сносили все препятствия, которые она воздвигала, и все же он никогда не получал полного удовлетворения. Ему хотелось от нее большего.

— Очень даже можешь.

— Какое ужасное представление обо мне у тебя сложилось, — говорил он, тихонько развязывая ленту на пеньюаре.

— У меня есть на то причины.

Ей хотелось, чтобы ее голос звучал как можно холоднее, но у нее это плохо получалось. Руки Варда соединились у нее на спине, он прижал Сирену к груди, пеньюар упал, и его руки заскользили ниже.

Глаза его светились такой нежностью что Сирена опять сдалась.

— По-моему, — шепнул он, — я должен дать тебе даже больше.

7.

Услышав громкий настойчивый стук в дверь, Сирена оторвалась от коробки с книгами, которую она разбирала без особого интереса. Вард ушел всего несколько минут назад. Если он что-то забыл и вернулся, он наверняка не стал бы стучать. Кроме китайца, сюда никто не осмеливался приходить.

Затолкав коробку под кровать, Сирена поднялась на ноги и направилась к двери.

На пороге стояла Перли. С опаской оглядев комнату, она сквозь зубы произнесла:

— Мне нужно поговорить с тобой.

— О чем? — Сирена стояла в дверях, не позволяя Перли войти.

— Ты должна узнать кое-что о Варде Данбаре, прежде чем он успеет сделать тебе плохо.

Отказаться выслушать ее, так и не узнав, чего можно ожидать от этого человека, показалось Сирене непростительной глупостью. Ей захотелось это выяснить отнюдь не ради праздного любопытства. Кивнув, девушка посторонилась, пропуская Перли в комнату, и закрыла за ней дверь.

Перли обошла гостиную, остановила взгляд на открытой двери, ведущей в спальню, нисколько не скрывая, что ей это интересно. На стуле она увидела рубашку, оставшуюся там со вчерашнего вечера. На середине кровати, где только что лежали Вард с Сиреной, валялись две подушки.

Перли обернулась.

— Ну? — сказала она. — Может, ты предложишь мне чего-нибудь выпить?

— Извини, у меня ничего нет. Вард допил кофе, который принес утром Санчо.

— Я имела в виду что-нибудь покрепче. Здесь рядом салун, и ты могла бы без труда раздобыть выпивку. Впрочем, не беспокойся, мы с тобой не на светском рауте.

— В таком случае, я не стану предлагать тебе присесть, — ответила Сирена. Сложив руки на груди, она ждала, когда Перли перейдет к делу.

Бледное лицо Перли исказилось от внезапного приступа гнева. Она с отвращением посмотрела на Сирену.

— Думаю, ты не останешься такой спокойной, когда узнаешь, что человека, с которым ты живешь, обвиняли в попытке убийства, перед тем как он приехал в Криппл-Крик.

Сирена остолбенела, почувствовав, как кровь отхлынула от лица. Заметив удовлетворенную ухмылку Перли, она сказала:

— Ты лжешь.

— Нет. Уверяю тебя, это правда. Варда посадили в тюрьму и судили за убийство моего мужа.

— Твоего мужа?

— Жутко, правда? Даже не верится. Иногда это кажется невозможным даже мне. Рассказать тебе, как все было?

Сирена молча указала на одну из кушеток. Кокетливо расправив юбки, Перли опустилась на нее.

— Они были партнерами, понимаешь? Вард и мой муж владели одной из лучших фирм в Натчезе. Кроме того, они крепко дружили с самого детства, приходились друг другу почти братьями. Когда родители Варда умерли, родители Джима помогли ему. Потом, повзрослев, они оба стали ухаживать за мной.

— Тогда почему он это сделал? Что же случилось? — В голосе Сирены послышался ужас. Она сжала кулаки с такой силой, что побелели ногти.

— Джим, так звали моего мужа, первый сделал мне предложение, а Вард, как истинный джентльмен, удалился, увидев, что в меня влюбился его лучший друг. Он бы никогда не позволил себе отобрать у Джима невесту, хотя, видит бог, я давала ему для этого много поводов. У Варда тоже были серьезные намерения, честное слово, но он всегда и во всем уступал Джиму. Он знал, что он сильнее Джима, я имею в виду — характером. Думаю, неприятности начались из-за того, что Джим тоже это понимал.

— Но если ты любила Варда и не сомневалась в серьезности его намерений, почему же ты не отказала его другу?

— Ты не понимаешь. Они оба были очень состоятельными людьми, оба принадлежали к городской элите, оба считались красавцами. Как же мне завидовали девчонки! Меня тогда звали не Перли. Боже, моя мать бы в гробу перевернулась, если бы узнала, что у меня теперь такое вульгарное прозвище. Мы тоже были аристократами, но не такими богатыми, скорее совсем небогатыми. Я не имела права позволить себе отказаться от такого предложения ради того, что могло никогда не произойти. Я отказывала Джиму сколько могла, но Вард все не приходил. Он не сделал мне предложения, даже когда я заманила его ночью в сад, в день, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Он все время говорил о том, каким хорошим мужем мне будет Джим. Я на него так разозлилась, что дала Джиму согласие в тот же вечер. Мы поженились. Вард был замечательным человеком, и поцелуй, который он мне подарил после церемонии, оказался гораздо прекраснее того, что произошло позже, в нашу первую брачную ночь.

На лице Сирены появилось неприязненное выражение.

— Но твой муж, как?..

Перли вздрогнула.

— Через шесть лет счастливой супружеской жизни он застрелился.

— Застрелился? Но ты же сказала…

— О нет. Я никогда не говорила, что Вард убил его. Я только сказала, что его обвинили в этом убийстве.

Перли зло улыбнулась. Сирена судорожно сглотнула, с трудом сдерживая себя.

— Я не понимаю.

— Я тоже не понимала, — с вызовом ответила Перли, слегка нахмурившись. — Я никогда ни в чем не отказывала Джиму, ни в чем. Я хорошо вела хозяйство, слуги потакали любому его желанию. На столе всегда были его любимые блюда. Я развлекала его скучных родителей и всегда ждала его, когда он приходил ко мне в постель. Если бы у нас родились дети, я бы занялась ими, а его мнение о себе как о мужчине изменилось бы в лучшую сторону, но их не было.

В душе Сирены шевельнулось что-то вроде сочувствия.

— Но ведь не могло же это случиться просто так.

— Ты хочешь сказать, что я должна была что-то натворить? — спросила Перли, подняв голову. — Ты права, хотя мне до сих пор кажется, что Джим с его постоянной ревностью вел себя как ребенок. Я устала. Боже, мне смертельно надоело вышивать французским узлом, плести кружева. Мне становилось тошно от дружеских обедов, на которых постоянно шептались о том, как дети изменят нашу жизнь, и о том, как болеют их собственные сопливые отпрыски. Мне хотелось выбраться из дома и найти себе какое-нибудь занятие, но это могли себе позволить лишь мужчины и шлюхи. Женщинам разрешалось собираться только в одном месте — сама понимаешь в каком.

— Ты изменяла мужу?

Перли засмеялась.

— Изменяла? Ты, как ни странно, угадала, в конце концов так все и вышло. Это было здорово. Я чувствовала себя живым человеком, желанной и восхитительно развратной.

— А Вард? — Слова сами слетели с губ.

— Вард оставался джентльменом, черт его подери. Он отвергал все мои попытки его соблазнить. Однажды он даже заявил, что не намерен наставлять рога своему лучшему другу, как это делали все остальные. Но самым забавным оказался конец этой истории.

Сирена терпеливо ждала, пока Перли перестанет смеяться и продолжит свой рассказ.

— Это случилось на празднике урожая. Мы с Вардом разговаривали в библиотеке. Ночь выдалась теплой, так что все окна и двери в нашем большом доме были раскрыты настежь. Мы не знали, что Джим слышал часть нашего разговора. Он пошел в спальню, взят пистолет, потом сел на лошадь и поехал в контору. Там он написал записку, приставил пистолет к голове и покончил с собой.

— А письмо, — спросила Сирена, наклоняясь вперед, — если его нашли, как тогда Варда могли обвинить в убийстве?

— Ему не повезло. После праздника он тоже пошел в контору — ему надо было подготовиться к какому-то делу. Он нашел Джима и прочитал записку. Вард Понимал: если родители Джима узнают, что он покончил с собой, они сойдут с ума. Скандал бы просто убил мать Джима, а Вард любил ее как родную. То, как это отразилось бы на моей жизни, тоже не трудно представить. Если бы все узнали, почему он застрелился, я бы никогда не посмела высунуть нос на улицу. Вард поступил так, как, по его мнению, следовало действовать при подобных обстоятельствах. Он забрал записку вместе с пистолетом и устроил в конторе настоящий погром, чтобы у людей создалось впечатление, что Джима убили грабители. Но Варда заметили, когда он выходил из конторы.

— О вас, наверное, пошли слухи? — медленно проговорила Сирена.

— Да, несколько человек обратили внимание, что мы вместе ушли с праздника.

— Если его видели вечером, а труп нашли на следующее утро, кое-кто, наверное, подумал, что они поссорились из-за тебя.

— Дело не только в этом. Шериф нашел пистолет в экипаже Варда.

— А записку?

— Ты слишком спешишь, — заметила Перли. — Нет, записку он не нашел, а Вард молчал, не желая оправдываться. Он бы наверняка сел в тюрьму, если бы я за него не вступилась. Вард не знал, что Джим оставил два письма. Одно лично мне, в нем говорилось, что он любит меня, несмотря ни на что, а другое — для следователей, чтобы наказать меня за то, что я разбила все его мечты о спокойной, счастливой жизни.

— И ты показала в суде первое письмо? Ты сделала это ради Варда?

— Что же мне оставалось делать — позволить убить и его тоже? Это было бы глупостью с моей стороны. А потом, я думала, что он не сможет отвернуться от меня после такой жертвы. Конечно, кое-кто продолжал утверждать, что Вард убил Джима из-за меня, но, когда обыскали его карманы, им пришлось мне поверить. Но на этом история не закончилась. Нам с Вардом стало невмоготу оставаться в Натчезе. Не проходило и дня, чтобы мы не узнавали новые сплетни о нас. Все наши друзья от нас отвернулись, и мы теперь могли рассчитывать только на собственные силы.

— Но если Вард не был виноват, что мешало ему остаться там и жить по-прежнему?

— Он никак не мог простить себе смерть Джима. Ему все время хотелось уехать оттуда, начать новую жизнь в другом месте. А потом, он чувствовал себя ответственным за меня.

Сирена медленно кивнула:

— Я только не понимаю, почему ты мне все это рассказываешь. Если ты хочешь представить мне Варда в дурном свете, так это надо делать по-другому.

— У меня и в мыслях этого нет, — сказала Перли, сдвинув брови. — Меня не интересует, какие чувства ты испытываешь к нему. Я только хочу объяснить тебе, что все, что ты сейчас имеешь, не будет длиться бесконечно. Он не из тех мужчин, которые готовы связать себя на всю жизнь. Кроме того, он вовсе не свободен. Понимаешь, наши отношения с ним гораздо глубже, чем тебе может показаться. Мы слишком много пережили вместе, и хорошего, и плохого. Мы оставались вдвоем, когда нас преследовали боль и страх. Мы оба изгои, живем вдали от родных, вдали от дома, но никто не может разлучить нас. Ни ты, ни кто-нибудь другой.

Что из того, что Сирена услышала от этой женщины, было правдой, а что она придумала только сейчас? История казалась реальной; все эти трудности, преследования, и все же — какие из этих событий случились на самом деле, а какие происходили лишь в мечтах и были плодом воображения Перли? Связь между ними несомненно существовала, но то, что они испытывали друг к другу взаимную любовь, основанную на чувстве вины и ответственности, казалось абсурдным. И если это так, почему они не вместе? Почему Перли пустилась в эти ночные оргии в публичном доме? И почему Вард под носом у Перли привел к себе другую женщину, если Перли утверждает, что говорит правду? Взгляды женщин встретились.

— Ты можешь не беспокоиться на мой счет. Мне ничего не нужно от Варда Данбара. Уверяю, для тебя я не опасна.

— О какой опасности ты говоришь? — усмехнулась Перли. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Мне только хочется тебе объяснить, что ты неправильно понимаешь поступки Варда. Иногда ему изменяет чувство самосохранения, но это не имеет никакого значения. Крепость, которую он соорудил вокруг себя за последние несколько лет, не пробить никаким чувством, и уж тем более любовью. Я знаю это очень хорошо, поэтому мы так подходим друг другу…

В ушах Сирены еще долго звучали слова Перли, после того как та удалилась, подобрав юбки и оставив в комнате запах пачулей. Она продолжала твердить себе, что ничего не ждет от Варда и меньше всего рассчитывает на его любовь. Ей не следовало пытаться его понять, особенно если это грозило перерасти в нечто большее. Жалость — вот единственное чувство, которое она могла позволить себе по отношению к нему.

Странные повороты и перипетии только что услышанной истории не укладывались у нее в голове. Она все время думала о Варде — об адвокате, известном в Натчезе и Новом Орлеане; эти два города находились совсем рядом друг от друга, и там придуманный Наполеоном гражданский кодекс, который французы навязали местным жителям, усложнял все дела на протяжении вот уже целых ста лет. И все-таки тот Вард с Миссисипи принадлежал к старой аристократической семье, чьи предки были родом с Севера. Человек, с которым Сирена недавно познакомилась, упорно это отрицал, когда она его спрашивала. Неужели след от того несправедливого обвинения так глубоко запал ему в душу? «Я был когда-то джентльменом», — сказал он в день их встречи с болью и горечью в голосе. Сирена начала понимать, что он тогда имел в виду.

Ей не пришлось раздумывать об этом слишком долго. Примерно через час после ухода Перли в холле послышались тяжелые шаги, и дверь содрогнулась от сильного удара.

— Иду! — крикнула Сирена, услышав громкий стук. Она торопливо прошла через гостиную, отбросив волосы на спину.

На пороге стоял Отто Бруин с поднятым кулаком, приготовившись нанести следующий удар в дверь. Увидев девушку, он поклонился, скользнув взглядом по ее голым ногам, выглядывавшим из-под пеньюара.

— Вам посылка.

Сирена попыталась запахнуть полы пеньюара.

— Мне? Посылка?

— Так сказала женщина, которую прислал портной. Тут везде ваше имя. Видите?

Отто говорил правду. Сирена не торопясь взяла сверток в руки.

— Спасибо, Отто, — поблагодарила она.

— И это все? — спросил Отто, прислонившись плечом к дверному косяку и сложив руки на груди. — Вообще-то в мои обязанности не входит разносить посылки, понимаешь?

Сирена окинула его холодным взглядом.

— Я бы с радостью вам заплатила, но у меня нет денег.

— Ты же знаешь, что я имел в виду не это.

— Я думаю, если вы объясните мистеру Данбару, в чем дело, он сумеет вознаградить вас как положено. А мне он это запрещает.

И она захлопнула дверь перед самым носом Отто. В ответ он разразился целым потоком проклятий, затем послышались тяжелые удаляющиеся шаги. Сирена облегченно вздохнула.

Она отнесла сверток в спальню, аккуратно положила его на кровать и принялась развязывать. Будучи уверенной, что это прислали ее вещи из Колорадо-Спрингс, девушка удивилась: в свертке были отнюдь не ее платья. Развернув серый шевиот, она увидела, что это костюм с широкими треугольными рукавами, сужающимися к запястью. Стоячий воротничок был обшит ярко-голубым атласом, юбку украшали сборки сзади. Вместе с костюмом в свертке оказалась сорочка из льняной ткани, пара высоких черных кожаных сапожек и маленькая шляпка из серого бархата с голубой кокардой. Добравшись до шляпки, Сирена открыла другой пакет и нашла там батистовые нижние юбки с подшитым шелком подолом и пару батистовых панталон с точно такой же шелковой отделкой. Под ними она обнаружила батистовый мешочек, расшитый красными и желтыми цветами. Из него Сирена достала небольшой приталенный корсет из белого атласа, отделанный китайским шелком. Вынув на свет все это богатство, очарованная Сирена обнаружила записку с подписью Варда.

«Примерь эту одежду, — размашисто написал он, — я вернусь, как только закончу дела в конюшне, и мы поедем кататься, как я тебе обещал».

Сирена колебалась, разрываясь между необходимостью отказываться от любых подарков Варда, особенно таких интимных, и чисто женской влюбленностью в новые вещи; между стремлением отвергнуть столь категорично предложение и желанием насладиться свежим воздухом. Надежда на освобождение наконец победила, она побежала одеваться. Слишком долго она оставалась в заточении, чтобы теперь отказываться от возможности выйти на улицу.

Костюм сидел превосходно. Сирена выглядела очень элегантно, необыкновенно женственно в этом серо-голубом наряде с модными широкими рукавами и высоким стоячим воротничком. С помощью рожка она надела сапожки. Эта мягкая удобная обувь очаровала ее.

Она не ожидала, что Вард обратит внимание на ее старые изношенные туфли.

Сирена не сумела справиться только с одной проблемой. Бархатную шляпку можно было надеть, только собрав все волосы в пучок. С двумя оставшимися у нее шпильками Сирена этого сделать не могла. Все попытки уложить непослушные волосы на затылке заканчивались неудачей. В отчаянии она перерыла все шкафы Варда, надеясь найти там шпильку, ленточку, хоть что-нибудь, но ее поиски оказались безрезультатными.

Когда пришел Вард, Сирена стояла посреди комнаты, поддерживая рукой непослушные волосы. Задержавшись в дверях, он оглядел девушку с ног до головы.

— Еще не готова? — спросил Вард с лукавым выражением в глазах.

— Эти волосы! — воскликнула она с отчаянием. — Я ничего не могу с ними поделать!

— А мне очень нравится так.

— Они не будут держаться. Мне не хватает шпилек!

Он сунул руку в карман и протянул Сирене маленькую железную коробочку.

— Я только что купил их в лавке для тебя.

— О, Вард! — С горящими глазами она подбежала к нему.

— Не так быстро, — улыбнулся он, спрятав коробочку за спину, — я еще не слышал ни единого слова благодарности, не видел ни одного знака внимания к моей персоне.

— Я, конечно, очень благодарна тебе за наряд, — проговорила Сирена, опуская протянутую к нему руку — Не представляю, как тебе удалось сделать такой хороший выбор.

— Я просто отдал остатки твоей одежды портному пару дней назад и кое-что ему объяснил Сирена нахмурилась.

— Ты, кажется, сказал, что отдал их Санчо.

Вард опустил глаза и легонько встряхнул коробочку.

— Значит, я тогда соврал, но теперь это неважно. В данный момент речь идет о том, как тебе следует благодарить меня за всю эту мишуру.

— Ты еще хуже Отто!

— Отто? — переспросил он, вскинув голову. — При чем тут Отто?

— Он тоже решил, что я ему что-то должна за то, что он сделал несколько шагов и передал мне посылку, — объяснила Сирена с довольным видом.

— И как же ты его отблагодарила?

— Никак! И ты не дождешься от меня благодарности!

— С Отто я разберусь потом. Но между ним и мною есть одна разница. Совсем небольшая. То, что ты хочешь получить, пока находится у меня.

Сирена опустила руки, и волосы рассыпались по ее плечам каскадом блестящих локонов. Кончиками пальцев прикоснулась она к пуговицам костюма.

— Если тебя так волнует вопрос о вознаграждении, — сказала она дрожащим голосом, — можешь забрать все это обратно. Все.

— Нет, — остановил ее Вард. — Я не это имел в виду, ты же понимаешь. Я только хочу, чтобы ты изменила свое отношение ко мне, отдала свободно то, что до сих пор мне приходилось брать силой. Меня вовсе не радует, что я должен навязывать тебе каждое свое прикосновение. Мне бы очень хотелось узнать, как бы это выглядело, если бы тебе самой захотелось.

В другой раз Сирена, может, и возмутилась бы. Но сейчас его глубокий и спокойный голос заставил ее вспомнить рассказ Перли о преуспевающем юристе, отказавшемся от карьеры, чтобы сохранить доброе имя друга и уберечь от удара его родителей. Она посмотрела ему в глаза и впервые заметила золотые блики, игравшие в глубине зрачков. Почти бессознательно Сирена отняла руки от платья, и он разжал их. Она прильнула к нему и, нежно глядя в глаза, поднялась на цыпочки.

Когда ее губы коснулись его рта, Вард затаил дыхание. Он не пошевелился даже после того, как Сирена обняла его и сцепила руки у него на шее. Потом он чуть ли не со стоном прижал ее к себе, так сильно, что она едва не задохнулась. Погрузив руки в густые шелковистые волосы девушки, Вард с нежностью поцеловал ее.

Неожиданно он поднял голову и, сердито взглянув на Сирену, оттолкнул ее от себя. Подержав ее за руки еще секунду, чтобы она не упала, он отошел в сторону. Обернувшись в сторону гостиной и посмотрев на коробочку, которую по-прежнему держал в руках, с таким видом, словно она впервые попалась ему на глаза, Вард подошел к комоду и поставил ее на самый край.

— Если мы собрались куда-то ехать, — бросил он сухо, — нам надо поторопиться.

— Да, — пробормотала Сирена. Она не двинулась с места, пока он не ушел.

Дрожащими пальцами она собрала волосы на затылке, закрепила узел шпильками и надела шляпку. Она настолько увлеклась собственными мыслями, что даже не взглянула в зеркало. Вместе с волнением ее охватило удивление, вызванное этим неожиданным порывом, заставившим ее броситься в объятия к Варду, и одновременно она ощущала какую-то непонятную опустошенность оттого, что он оказался таким холодным и бесчувственным. Подобное чувство она испытывала к нему впервые. Интересно, ощущал ли он то же самое раньше, сжимая в руках ее неподатливое тело?

Насчет этого Сирена сомневалась, и все же такое отношение к нему, похоже, вызвало у него неподдельное огорчение. Может, Вард рассчитывает, что она будет вести себя с ним теперь так, как минуту назад? Если да, то ей придется его разочаровать. Сирена не знала, что заставило ее так поступить, однако сейчас она не сомневалась, что продолжать в том же духе будет просто опасно. Крепко сжав губы, она направилась в гостиную…

Солнце высоко стояло в небе. Воздух был немного колючий, настоянный на запахе ели и сосны, в нем как будто ощущалась близкая осень. Они поехали по дороге, которая вела за город, к горе Пиза, миновали кладбище с застывшими плитами, пастбища с огоньками ярко-красных горных астр, потом позади осталось несколько полуразрушенных построек, прежде украшавших богатые ранчо. В миле от города, рядом с извилистой дорогой, поворачивающей в сторону, они увидели белоснежный пряничный домик, который стоял на небольшом возвышении, повернувшись одной стороной к горам, а другой — к маленькому прозрачному ручейку, и казался довольно симпатичным. Вард указал кнутом на грязную дорогу.

— Этот путь ведет во Флоренс.

— Меня интересует дом.

— А-а… Это дом Натана, самый большой и самый богатый дом в этих местах. Он похож на отель «Антлерс», там две веранды и ванная рядом с каждой спальней.

— Он довольно уединенный.

— Натану так нравится.

Натан Бенедикт, человек, который дал Варду свой пульман для поездки в Криппл-Крик, был вдовцом и любил одиночество. Кивнув на дым, шедший сразу из нескольких труб, Сирена проговорила:

— Хозяин, похоже, дома.

— Хочешь с ним познакомиться? — спросил Вард. — Это можно устроить.

Сирена бросила на него беглый взгляд.

— Не сегодня, мне не хочется сокращать нашу поездку.

Они поднимались все выше в горы, оставляя позади клубы пыли. Вард молчал, наблюдая за лошадьми. Сирена то и дело радостно вскрикивала, глядя на цветы. Здесь росло много васильков, они казались крупнее и намного ярче тех, что она видела в Луизиане. Иногда им попадалась прыгающая по земле белка, испугавшаяся экипажа. Они проезжали под низко свисающими осиновыми ветвями, лошади топтали опавшие листья, похожие на маленькие монетки. Ветер шелестел в кронах деревьев, трепал гривы лошадей и, казалось, пытался сорвать шляпку Сирены. Девушка подставила лицо ветру, наслаждаясь нараставшим в ней чувством. Глядя на огненно-голубое небо, зеленые холмы и на серебристые горы на горизонте, Сирена испытывала огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Наконец Вард отпустил вожжи. Пейзаж уже не казался таким новым, близость осени — столь пугающей.

Посмотрев на Варда долгим взглядом, Сирена глубоко вздохнула.

— Хороший сегодня день.

— Да.

— Спасибо, что ты взял меня сюда.

Слова вырвались прежде, чем она осознала, как вызывающе они могут прозвучать после всего, что между ними произошло.

Он нахмурился.

— Тебе не за что меня благодарить. Мне следовало сделать это уже очень давно.

Сирена не сомневалась, что Вард поступил так именно благодаря Перли. Чтобы сменить тему, она сказала:

— Сегодня утром у меня были гости.

— Кто?

Вард широко раскрыл глаза.

— Перли решила, что мне пришло время узнать твою историю.

С минуту помолчав, он сказал:

— Надеюсь, ты с ней не слишком скучала.

— Нисколько. Я замечательно провела время.

— Верится с трудом, — Вард пожал плечами.

— Почему же? Она объяснила многие вещи, которых я до сих пор не понимала.

— Например?

— Например, почему ты так упорно отрицал родство с теми Данбарами, о которых я говорила, и то, что родом из штата Миссисипи. А также мне стало ясно, почему такой человек, как ты, мог стать игроком.

— Это такая же профессия, как и другие. Ничем не хуже. Только она требует ума, а не силы.

— Но ведь ты и сам в это не веришь?

— Почему? Что дает тебе право так говорить? Ты же сама игрок.

— Я?

— Ты, твой отец. Любой, кто приезжает в Криппл-Крик. Вы все готовы рискнуть последним долларом, даже жизнью, если дело пахнет деньгами. Большими деньгами, конечно. Хотите получить все, не поставив ничего.

— Мне нечего ставить, и мои дела ничем не пахнут. Деньгами, по крайней мере, точно.

— Каждый раз, когда я сажусь играть, я рискую лишиться всего, чего добился. Все те, кто играет со мной, хотят получить все за так, не прилагая к этому особых усилий.

Обдумывая его ответ, Сирена поняла, что Вард не позволяет никому вторгаться в свое прошлое.

Чтобы добраться до вершины Пизы, им пришлось оставить коляску и лошадей и немного пройти пешком. Перед ними открылся замечательный вид. На юго-западе раскинулись Сангре-де-Кристо. На севере и западе протянулась линия континентального водораздела. Одетые снегом вершины уходили в усеянное коричневыми облаками лазоревое небо. На востоке виднелись Пайк-Пик — массивные розовые горы, бросавшие тень на кратер потухшего вулкана, у подножия которого располагались лагеря золотоискателей. В пятидесяти милях к северу отсюда находился Кэнтон-Сити, Криппл-Крик лежал у них прямо под ногами. Его дома и лачуги сверху казались детскими кубиками. Дальше, у сверкающих гор, виднелись другие города золотоискателей — Виктор, Элктон, Альта-Виста, Алтман и еще целая дюжина. Везде, куда ни кинь взгляд, виднелись желто-коричневые рубцы частных золотых рудников, окруженных кучами мусора, небольшими постройками и разными приспособлениями, с помощью которых старатели спускались под землю. Вард показывал их Сирене, перечисляя названия: «Независимость» — богатейшая в здешних местах шахта, из которой владелец уже выкачал пять или шесть миллионов, «Золотой доллар», «Бакен», «Голубой колокольчик», «Принц Альберт», «Анаконда» — трудно было представить, сколько денег они могли принести владельцам.

Казалось невероятным, что земля рядом с этим бесплодным кратером хранила в себе такие богатства.

Когда они добрались до вершины горы, было уже далеко за полдень. Предусмотрительный Вард захватил с собой еду. Расположившись на сосновых иглах, покрывавших землю словно ковром, они принялись за ленч, запивая жареных цыплят, холодную картошку и бобы чистой ледяной водой, бежавшей с гор. На десерт Вард предложил дыню. Они бросали корки по сторонам, наблюдая, как шустрые белки уносили их в свои гнезда.

После ленча Вард растянулся на земле, так что тень сосны падала ему на глаза. Через несколько минут он уже спал. Сирена убрала остатки еды и села рядом с ним, обняв руками колени. Она наблюдала, как играют бурундуки и порхают бабочки. В тишине стрекотание кузнечиков в траве казалось очень отчетливым и громким. Воздух был напоен ароматом сосны. Сирену одолевал сон. Она медленно вытянула ноги и улеглась, опираясь сначала на один локоть, потом на другой, пока наконец спина не коснулась земли. Посмотрев на облака, медленно, закрывавшие вершины гор, сквозь которые еще пробивалось солнце, Сирена закрыла глаза.

Она проснулась, почувствовав, как губы Варда прикоснулись к ее рту. Не открывая глаз, она положила руку ему на плечо. Ее вдруг охватило томное и сладостное чувство, похожее на плен утренней дремы. Сирена ответила на его поцелуй, отдавшись полностью нахлынувшим на нее чувствам.

Теплые пальцы Варда прикоснулись к поясу платья, однако ему не удалось с ним справиться, ибо пояс был пришит прямо к платью, и оно развязывалось на боку. Он вздохнул и с неохотой поднял голову, опираясь на локте и с улыбкой глядя на Сирену.

— Я знал, — проговорил он, — что не напрасно купил тебе этот костюм.

Сирену вдруг охватило столь сильное желание сорвать с себя одежду и помочь ему, что ей пришлось сжать кулаки, чтобы сдержаться. При этом она поспешно отвернулась.

— В чем дело, Сирена? Солнце светит слишком ярко? Мы оба знаем, что ты красавица, так что тебе нечего бояться солнца. Или все дело в свежем воздухе? А может, ты беспокоишься, что мы с тобой не в комнате? Не бойся, в середине рабочего дня сюда никто не явится.

— Дело не в этом.

— Если ты переживаешь из-за костюма, не беспокойся, я его не испорчу. А если это из-за моих поцелуев, так ты, кажется, уже научилась их терпеть.

Она молчала, не в силах ответить. В его голосе чувствовалась железная настойчивость, но она сомневалась, что у него возникло столь сильное желание, чтобы заняться любовью прямо здесь, на вершине горы.

— Конечно, если тебе хочется, чтобы я немного порвал его или перевернул тебя вверх тормашками, не снимая одежды, я, конечно, не возражаю.

— Не надо, Вард, — выдохнула она, схватив его за руку, когда он стал поднимать ей юбку. Взгляд его казался неумолимым. Возле рта появилась жесткая складка, лицо его сделалось суровым, а рука — твердой как камень.

— Ну так как, Сирена? — спросил он сухо.

Он, казалось, сожалел о своей угрозе, но не хотел отказываться от своих слов, решив выполнить их на деле. Неужели он действительно так поступит? Неужели он изорвет ее наряд, если она не удовлетворит его желания? Ей не хотелось так думать, не хотелось проверять, права она или нет. Ей казалось, что проще подчиниться, чем напрасно рисковать.

— Хочешь еще раз убедиться, что я не против?

— Хочу.

— Ты, наверное, прав, — прошептала она. Все еще держа Варда за руку, Сирена опустилась на землю. Только теперь, убедившись, что он не собирается ей ничего навязывать силой, она наконец отпустила его. Подняв руки, она сняла шляпу и положила ее рядом, а потом, отвернувшись, принялась расстегивать пуговицы и развязывать пояс. Затем быстро сняла жакет и юбку. За ними последовала рубашка, потом нижние юбки. Теперь на ней оставался лишь корсет и панталоны. Девушка посмотрела на Варда. Он лежал, зачарованно глядя на нее, и не торопился раздеваться.

— Доволен? — спросила она, поднимая голову.

— Доволен, — неторопливо ответил он.

Сирену смущало то, что она сидела почти голая рядом с одетым мужчиной. Она не понимала, откуда взялось у нее это смущение. Ведь ему не раз приходилось видеть ее совсем обнаженной. Почему она тогда стащилась не больше, чем сейчас, сидя полуодетой?

— Чего же ты ждешь? — спросила Сирена.

— А ты торопишься? Я не думал, что ты будешь так волноваться.

— Ты прекрасно знаешь, что я не волнуюсь.

— Думаю, да. А жаль.

В эту игру можно было играть вдвоем. Удивленно приподняв бровь, Сирена потянулась за юбками.

— Конечно, если ты передумал…

— Нет. Я только хотел узнать, не окажешь ли ты и мне одну услугу?

— Ты хочешь сказать, чтобы я тебя раздела?

— Точно.

— Ты сошел с ума, — Сирена принялась торопливо надевать юбки.

Выпрямившись, Вард вырвал у нее юбки.

— Да, — прохрипел он, — ты, наверное, права.

Он посмотрел на нее с нескрываемым желанием и прижал к себе, завладев ее губами с какой-то отчаянной яростью, а потом медленно опустил Сирену на мягкое ложе из сосновой хвои. Навалившись всей тяжестью тела, он подавил ее сопротивление, расстегнул пуговицы на панталонах и стянул их с ее ног. Потом несколькими быстрыми, почти злобными движениями Вард сорвал с себя одежду и отшвырнул ее за спину.

Сирена со страхом вспомнила, что на ней оставался еще корсет с пристегнутыми к нему чулками. Мускулистые руки Варда путались в подвязках. Чувство, которое внезапно нахлынуло на нее, оказалось таким сильным, таким странным и таким неожиданным, ее охватило невероятное возбуждение, волна неистового буйства. Сирена обняла спину Варда, впившись ногтями в мышцы. Она все больше возбуждалась, ее сопротивление таяло на глазах.

Он коснулся губами уголка ее рта, скользнул ими вниз по щеке, оставляя горячий след на коже, поцеловал маленький бугорок на шее, склонился к. вздымающейся над отчаянно забившимся сердцем груди. Ее кожа, казалось, сияла, несмотря на то что солнце скрывалось за тучами и его яркий свет больше не пробивался сквозь плотно сжатые веки. Она чувствовала, как деревья раскачивались под порывами ветра, ощущала это всем телом. Она узнала это чувство полноты жизни, охватившее ее теперь. Оно росло, проникало все глубже, в самые укромные уголки души. Она ощущала какую-то необычную легкость, оставаясь крепко прижатой к земле тяжелым телом.

Вард отбросил в сторону шпильки, выпавшие из волос Сирены. Он погладил ей щеку, поцеловал глаза. Со вздохом, который, казалось, шел откуда-то из глубины его могучего тела, он отпустил ее. Сирена услышала, как шуршит его одежда. Открыв глаза, она увидела, что он натягивает рубашку. Выражение лица Варда показалось ей хмурым.

Сирене стало холодно. Солнце уже совсем скрылось за облаками, и она чувствовала себя не очень уютно в тени, лежа на холодных иголках.

Приподнявшись на локте, она взяла панталоны и корсет.

Они молча одевались. Им пришлось поторопиться, потому что небо из чисто-голубого сделалось серым. Наконец Вард заговорил.

— Сирена, — произнес он, как ей показалось, с какой-то неохотой в голосе, — я хочу тебе кое-что сказать. Утром я уезжаю в Денвер.

— В Денвер?

Пальцы девушки неожиданно похолодели. Она не могла скрыть удивления.

— У меня там дела. Я приеду через несколько дней.

— Ты вернешься?

Он повернулся к ней.

— Вернусь я или нет? Конечно, вернусь. Не беспокойся об этом. И ни о чем другом тоже. С тобой тут все будет в порядке, я позабочусь об этом.

— Да, конечно. — Сирена отвернулась.

— Я соберусь сегодня вечером и уеду рано утром, как только закроется «Эльдорадо». Я бы взял тебя с собой, но я еду по делам, и ты там будешь скучать. Поэтому я решил, что тебе, наверное, самой захочется остаться и отдохнуть от меня несколько дней.

Его слова казались не слишком уверенными. Говорил ли он на самом деле правду? Может, это ему захотелось от нее отдохнуть? Или даже избавиться? Такая возможность тоже казалась вполне вероятной.

— Наверное, я это переживу, — ответила она.

— Да, — холодно сказал Вард, — я тоже так считаю.

8.

Сирену разбудил долгий печальный гудок паровоза. Это прибывал ночной поезд из Денвера. Скоро он опять уйдет и увезет Варда. Сирена повернулась на кровати, ударила кулаком по подушке. Она не переживала из-за этого, ее задело только то, что Вард так легко с ней расстался. Он мог хотя бы прийти попрощаться. Или он решил, что все, что произошло между ними вчера днем в горах, можно назвать прощанием? Но она не видела, чтобы Вард особо сожалел об отъезде, и ей сделалось обидно.

Интересно, как он себя поведет, если она оденется и придет на станцию его проводить? Обрадуется или разозлится? А может, ему вообще все равно? Иногда ей казалось, что Вард испытывал к ней какие-то чувства; иногда она начинала думать, что он держит ее у себя просто ради удобства, чтобы она грела ему постель и снимала напряжение после бессонных ночей за игорным столом.

Нет, она не опустится до такого. Он, чего доброго, еще подумает, что она огорчена его отъездом, что ей захотелось отправиться с ним. Ей будет очень хорошо здесь одной. Первым делом она как следует выспится; шум внизу немного утих — танцевальный зал уже закрылся.

Такая мысль понравилась Сирене, но ей все равно не спалось. Она лежала и слушала, как хрипло кричали кукушки на шахтах Скалистой горы. Потом опять послышался гудок паровоза.

Этот день без Варда показался ей очень длинным. Санчо принес завтрак, которого с избытком хватило бы на двоих, и, как всегда, оставил его за дверью. Он, наверное, узнал об отъезде Варда и к ленчу уже не появился. Несколько раз Сирена выходила в холл посмотреть, не идет ли Санчо, убеждая себя, что это просто оплошность и ужин ей обязательно принесут вовремя, а то и пораньше. Санчо будет просить прощения, кланяться до земли и горько раскаиваться за то, что оскорбил такого важного клиента, как Вард. Ей нужно лишь немного подождать.

Наступил вечер, Санчо все не появлялся. Проголодавшись, Сирена оделась и спустилась в бар.

— Посмотрите, кто пришел! — воскликнула Перли, приветствуя Сирену поднятым бокалом. — Чему обязаны такой честью?

Несмотря на поздний час, в баре находилось немало посетителей. К стойке то и дело подходили мужчины, чтобы взять хлеб, мясо, сыр и орехи. Этот обычай Вард привез из Нового Орлеана. Направляясь в освещенный зал, Сирена, проходя мимо Перли, отвернулась. Несколько мужчин посмотрели в ее сторону. Звон бокалов и шум разговоров позволяли Сирене говорить, не опасаясь, что ее могут услышать.

— Я пришла спросить, не видел ли кто Санчо. Он не принес мне ленч, а теперь опаздывает с ужином.

— А ты хочешь есть?

Сирене не понравилась улыбка, появившаяся на лице Перли.

— Ты угадала, — ответила она.

— Боюсь, мне придется тебя огорчить. Тебе собирались приготовить к ленчу рагу из ягненка, но оказалось, что это любимое блюдо Отто. Бедняга не смог удержаться, он до того проголодался, что слопал все за минуту.

— А ужин? — спросила Сирена, сжав губы.

— Тушеная говядина, — скорчив недовольную гримасу, сказала Перли. — Отто она не понравилась, и он ее выбросил.

— Выбросил?

— Ага.

— И что же мне есть?

— О, у тебя огромный выбор. В городе есть несколько забегаловок. Только не ходи к Санчо. Он, как дурак, настаивал на том, чтобы принести тебе другой кусок говядины, и Отто пришлось растолковать ему, что ты не хочешь есть. Он, пожалуй, немного перестарался. Знаешь ли, Отто не любит китайцев. Он всегда советовал Санчо уехать из города, здесь плохо относятся к кули.

— Он… он жив?

Сирене нравился этот маленький улыбающийся желтокожий человечек, который всегда старался ей угодить.

— Да, но готовить он несколько дней не сможет.

— Честно говоря, — медленно проговорила Сирена, — мне негде поесть. У меня нет денег.

Перли расхохоталась.

— Какой же Вард все-таки скупой! Однако мне кажется, ты знаешь, как это уладить.

— Я не понимаю, — Сирена догадалась, куда клонит Перли, но не хотела подавать виду.

— Послушай, крошка, — проговорила Перли, сразу сделавшись серьезней, — если ты хочешь есть, оставь свою спесь в неприступной башне, в которую Вард тебя заточил, и немного поработай с остальными в баре. Думаю, для начала ты можешь исполнить пару номеров на сцене.

— Ты же знаешь, как Вард относится к таким вещам, — ответила Сирена. — Его отъезд ничего не меняет.

Перли допила ликер и поставила бокал на стойку. Ее голубые, почти прозрачные глаза светились торжеством.

— Ты напрасно так считаешь. Мы с Вардом говорили вчера об этом. Твои способности безвозвратно погибнут в его комнатах. А потом, это слишком эгоистично с его стороны — беречь тебя только для себя одного. Когда я ему об этом сказала, он согласился, что тебе лучше спуститься и развлечься немного, выпить. Нам нужно как-нибудь оживить представление, показать гостям новое лицо, не говоря уже о новой форме. В «Золотом горне» выписали девчонку прямо из Парижа и теперь нахваливают се на каждом углу. Она, конечно, Парижа и в глаза не видала, но кого это волнует? А тебя можно представить как новинку из Лондона. Мужчины любят экзотику; хочешь, назовем тебя Маленькая Египтянка?

— Если ты думаешь, что я буду развлекать твоих клиентов на сцене или где-нибудь еще, то ты ошибаешься!

— Неужели? Значит, ты вовсе не голодна?

— Я могу найти другую работу.

— Нет, — сказала Перли, склонив голову, — это вряд ли. В этом городе тебе могут предложить только то же самое, что сейчас предлагаю я. А если я тебя отпущу, Вард, чего доброго, решит, что я тебя выгнала. Я не могу этого допустить.

— Не понимаю, как ты сможешь меня удержать. — Повернувшись, Сирена направилась к двери.

— Отто! — коротко бросила Перли.

Тот поднялся из-за столика и двинулся к Сирене. Не желая, чтобы к ней прикасался этот вышибала, она остановилась и, обернувшись, взглянула на надменное лицо Перли.

— Ну что, поняла? — спросила та с неприятной улыбкой. — А теперь перейдем к делу, дорогая. Надеюсь, ты прислушаешься к голосу разума. Ты, наверное, можешь представить, что произойдет, если я разрешу Отто проводить тебя обратно наверх. Он не тот человек, которого могут остановить женские вопли. А если ты и дальше будешь упрямиться, так Отто здесь не один. А потом, существуют и другие пути сделать тебя посговорчивее. Ты когда-нибудь пробовала наркотики? Это очень неприятно, когда тебе дают их против твоей воли. А в таком состоянии женщина полностью теряет над собой контроль. Пока она без сознания, с ней можно делать все, что угодно. — Перли опять улыбнулась. — У меня никогда не было наркотиков, но я знаю, где их можно достать.

Сирена испугалась не на шутку. Неужели у нее совсем не оставалось выбора?

— У меня бы все равно ничего не получилось, даже если бы я все-таки заставила себя. У меня ничего нет, кроме этого платья. Не думаю, что этим привередливым старателям понравится видеть меня каждый день в одном и том же наряде.

— Ты права, — согласилась Перли, окинув взглядом костюм Сирены. — Я дам тебе что-нибудь из моих вещей. Тебе они подойдут. Конечно, кое-что придется перешить. А может быть, посмотришь в своем саквояже? Я могу его принести.

— В моем саквояже? — переспросила Сирена. Ей показалось, что она ослышалась. Она уже почти забыла о нем.

Перли взяла другой бокал и посмотрела на Сирену с недоброй усмешкой.

— Вард, этот дьявол, спрятал его в кладовой. Не знаю только почему. Наверное, хотел одеть или раздеть тебя на свой вкус.

— Так он здесь уже давно?

— Его привезли следом за вами. На другой день. Тебе его принести?

— Да, — кивнула Сирена.

— Хорошо. Я пошлю за ним. Спускайся, когда будешь готова. Я скажу, чтобы тебе отнесли поесть. — Перли подняла бокал и сделала глоток. — Надеюсь, ты будешь готова к концу представления?

Вещи, лежавшие в саквояже, оказались в полном беспорядке. В них явно кто-то рылся. Сирену нисколько не удивила пропажа денег и еды. Вынимая платья одно за другим, она пыталась кое-как их расправить. С тех пор как она видела их в последний раз, они показались ей странными, безнадежно устаревшими, как будто с тех пор прошли годы. Годы, за которые она из девочки превратилась в женщину.

Только одна вещь, казалось, не изменилась — шелковое платье матери. Сирена осторожно вынула его из саквояжа и разложила на кровати. Потом она нашла свой медальон и золотые серьги с жемчугом. И наконец веер. Эти вещи стали ей особенно дороги теперь, когда она почти все потеряла. То, что она вновь получила их именно сейчас, вызвало у нее чувство какого-то удовлетворения, словно она сама тоже потерялась вместе с этими вещами.

Как Вард посмел прятать их от нее? Неважно, какой бы жалкой она ни выглядела в этих нарядах, он не имел права так поступать. Он слишком много на себя взял. Держал ее у себя, распоряжаясь, как ей одеваться, что делать. Так что, может, это даже и хорошо, что она вырвалась из-под его опеки?

Что стоило ему просто объяснить ей, что она ему надоела, вместо того чтобы отдавать ее Перли? А мог ли он вообще сам оставить ее Перли, чтобы она стала работать в «Эльдорадо»? Что, если он не хотел надолго терять ее из виду, хотя уже устал от нее? Очень мило!

Как она не догадалась вчера в горах, что их отношениям настал конец? Он так странно вел себя. Все время о чем-то думал, наверное, об этом. Но почему же он тогда ничего не сказал? Удивительно. Ей казалось, что Вард все-таки не способен так поступить.

В эту минуту дверь распахнулась, и в гостиную вошла Перли. Увидев ее, Сирена очнулась от; своих мыслей, встала и быстро прошла в спальню. Перли направилась следом, держа в руке платье кричащей желто-зеленой расцветки, усыпанное блестками. На ее крашеных губах играла ухмылка.

— Тебе уже принесли твой саквояж?

— Принесли.

— Я решила, что ты до сих пор не выбрала, что надеть, раз ты так долго возишься. Я принесла тебе вот это. Так, на всякий случай.

— Очень мило с твоей стороны, ты так обо мне заботишься. — Сирена скривила губы и взяла платье. Декольте оказалось просто невероятных размеров. Юбки едва достигали колен. Под него нельзя было надеть ни корсет, ни панталоны. Сама Перли носила платье точно такого же фасона, только голубого цвета, с вышитыми изображениями марабу вместо блесток.

— Оно, может, не очень тебе подойдет, но это только на один вечер, — начала Перли, — я переговорила с Тимоти, нашим пианистом. Он объявит твой сольный номер в честь этого события. Придумай что-нибудь необычное. Только не забудь предупредить Тимоти. Он подберет музыку к чему угодно.

— Соло? Нет! — испугалась Сирена.

— Почему? — спросила Перли, наградив девушку презрительной улыбкой.

— Я не могу. У меня нет таких способностей, даже если мне придется ломать голову всю ночь.

— Никто из наших девочек не отличается особыми способностями, однако все они справляются. Тебе нужно только издать несколько громких звуков под музыку, пару раз улыбнуться и подмигивать всем подряд. Главное, больше двигайся по сцене и показывай мужчинам все, что они хотят увидеть.

— Я не могу, — Сирена еще пыталась сдерживаться, но ей стало уже совсем плохо.

— Справишься. — Перли повернулась к двери. — Тебе придется постараться.

Сирена стояла посреди комнаты, глядя на отвратительное платье, которое принесла Перли. Она прекрасно понимала, что задумала эта женщина. Ей захотелось унизить ее, а заодно и представить публике как одну из тех, кто, возможно, вскоре окажется в ее публичном доме. Сирене уже приходилось видеть уличных девиц, то, как они заигрывают с мужчинами, нагибаются так, чтобы те увидели их грудь, как задирают юбки, словно это получилось нечаянно. Многие пытались изображать парижский канкан. Одна девушка даже рискнула выступить в подлинно французском стиле, появившись на сцене почти голой. Старатели просто обезумели. Действо продолжалось несколько ночей подряд, пока визит шерифа не положил конец ее актерской карьере.

Сирена резким движением отбросила платье. Оно упало на кровать, а потом очутилось на полу. Она не станет этого делать. Она не покажется публике в этом омерзительном наряде. Уж лучше выходить на сцену в корсете и в панталонах, как та певица, о которой она вспомнила. Она не будет выставлять напоказ тело. Если ей придется изображать из себя дуру, совсем не обязательно делать это в таком ужасном платье.

Поджав губы, Сирена вернулась в спальню. Внезапно ее осенило. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на платье матери. Одно время, когда дела у них шли хорошо, мать заставляла ее заниматься пением под аккомпанемент пианино. В роли учителя выступала сама миссис Уолш. Мать Сирены высоко оценила преимущества сочетания французского образования с английским. Она постаралась передать дочери все, что знала сама, в том числе привить ей любовь к музыке. Вдвоем они иногда устраивали концерты для отца. Одетая в шелковое платье, перешитое из материнского, Сирена, с завязанными ленточкой волосами и сложенными на груди руками, пела отцу старые песни Юга. Это было очень давно, конечно. Но то, что нравилось ее отцу, то, с небольшими изменениями, может понравиться и другим мужчинам. И она вполне могла попытать счастья.

Немного погодя Сирена спустилась в салун в платье матери, надеясь, что его мягкие нежные краски придутся по вкусу посетителям. Отовсюду доносилась мужская ругань, звон бокалов, стук пивных кружек, сквозь эти звуки пробивалась громкая музыка пианино. В воздухе висел голубой дым сигар и коричневых самокруток. Запах табака смешивался с терпким ароматом эля и отвратительной вонью потных, давно не мытых тел. Те мужчины, которые не играли в карты, раскачивались на стульях, смеялись, подзывали проходящих мимо девушек, хватая их за руки и бедра.

Сирена прикоснулась к нитке жемчуга на шее. Как можно привлечь внимание грубой толпы в такой шумной обстановке столь невинным одеянием, если этих людей не удивляли даже вульгарные, кричащие платья девчонок из публичного дома?

А если они ее не заметят? Им всегда хочется чего-то громкого, быстрого и зажигательного. Если она их разочарует, то от них можно ожидать чего угодно. Сирена слышала, что в неудачливых певцов и актеров швыряли тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Петь ради того, чтобы заработать ужин, — это одно, но получить ужином по голове — совсем другое. Кроме того, ее корсет, достаточно широкий в талии, как того требовала мода, и с достаточно низким декольте, так тесно сжимал грудь, что ей было трудно дышать, не говоря уже о пении.

Но отступать было поздно. Мужчины в баре уже оборачивались и смотрели в ее сторону. Ей не оставалось ничего другого, как пройти в зал.

Спустившись по лестнице, девушка остановилась. Перли куда-то пропала, и Сирена не знала точно, что ей нужно делать. Ей на глаза попался Отто Бруин. Он перестал подпирать стену и направился к Сирене. Положив огромную руку на колонну и приняв позу, свидетельствующую, судя по всему, о добродушном настроении, он, осклабившись, промычал:

— Ну, разве эта детка не хороша сегодня?

— Спасибо, — ответила Сирена холодно, даже не удостоив его взглядом.

Он дотронулся пальцем до рукава ее платья и проговорил, указав наверх, в сторону комнат Варда:

— Вам понравится у нас гораздо больше, чем все время сидеть одной и не видеть никаких развлечений.

— Я рада, что ты так обо мне заботишься. Но я не вижу в этом разницы.

С этими словами Сирена направилась к бару, проходя мимо столиков так, чтобы не задеть кого-нибудь ненароком. Двигаясь мимо удивленных старателей, она опять посмотрела на Отто. Его взгляд казался неприятным, даже отталкивающим, и Сирена отвернулась.

Чтобы не столкнуться с поднимающимся из-за стола мужчиной, Сирене пришлось отступить назад. Перед ней стоял высокий худощавый человек лет тридцати, одетый в серый костюм с кожаными заплатами на рукавах. На его тощем лице застыла кривая улыбка, казавшаяся нарисованной. В одной руке он держал бутылку, в другой бокал.

— Извините, — сказала Сирена, — я вас не заметила.

— Это мне надо извиняться, я-то давно вас заметил.

Глядя на его восхищенное лицо, Сирена смутилась. Еще раз извинившись, она проскользнула мимо и направилась дальше.

Сцена в «Эльдорадо» находилась прямо за баром и казалась не очень большой. По краям висели красные бархатные занавески с золотой бахромой. На сцене стояли керосиновые фонари. В перерывах между номерами занавес с шумом раздвигался, и перед посетителями открывался пейзаж белых заснеженных гор. Пианино стояло перед сценой, так что и Тимоти мог видеть, что на ней происходило. Тапер, ирландец по происхождению, обладал неплохим тенором. Он пел в перерывах между выступлениями актеров и объявлял номера. Ему было под пятьдесят, нос у него был сломан, один глаз почти не открывался, и ему страшно нравилось теплое пиво. Шумливый и заводной, он любил музыку и женщин, необязательно в этом порядке.

— Вы сегодня отлично выглядите, мисс Сирена, — поприветствовал он девушку, не отрываясь от польки, которую барабанил на протяжении вот уже получаса. — Как хорошо, что вы к нам сюда спустились.

Он подмигнул ей и осклабился, будто от хорошей шутки.

— Спасибо, Тимоти, — сказала Сирена с вымученной улыбкой. — Перли говорила вам, что я сегодня буду петь?

— Говорила, милая.

— Я придумала, что мне исполнить.

Услышав предложение Сирены, Тимоти опешил.

— Вы точно будете это петь? Вы очень рискуете, вам это известно?

— Кто это тут рискует? — раздался сзади чей-то голос.

Девушка говорила с очаровательным акцентом. Приблизившись к таперу, она с подчеркнутой фамильярностью положила руку на плечо Тимоти. Ее звали Испаночка Конни, она была звездой ночного шоу в «Эльдорадо». Сирена не раз видела ее представления. Конни танцевала с жаром и неистовством. Она мало общалась с другими девицами, предпочитая держаться в стороне, потому что уже давно не ладила с ними. Носила Конни довольно простой костюм: узкое платье из черного бархата с широкой круглой юбкой. Подол платья с одной стороны приподнимался, открывая несколько нижних юбок из алой материи в складку и поразительно длинные ноги в черных чулках. Распущенные волосы покрывали плечи, словно черное облако. Темные глаза были окаймлены блестящими черными ресницами, над которыми поднимались черные дуги бровей. В ушах у девушки сверкали золотые серьги, а губы были ярко накрашены кармином. Дикая красота и буйные манеры сделали ее любимицей золотоискателей. Это позволяло ей выбирать мужчин, которые нравились ей самой, не опасаясь потерять место, в чем заключалось ее преимущество перед остальными. Конни отличалась капризной разборчивостью во вкусах, но ей никто не отваживался перечить, так же как очень немногие из работавших с ней девушек осмеливались посягать на ее привилегии.

Тимоти глянул через плечо на Испаночку Конни.

— Сирена думает, что стоит ей помахать веером, спеть пару старинных баллад — и парни будут довольны.

Испанка окинула Сирену долгим пристальным взглядом, рассматривая ее блестящие темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, ее необычное платье. Потом, словно не замечая девушку, она проговорила, обращаясь к таперу:

— Так ты думаешь, не будут?

— Сомневаюсь. Но дело не в этом. Перли сказала, что она покажет что-нибудь веселое, попрыгает по сцене, пусть все посмотрят на ее прелести. Если Сирена станет ей противиться, я просто не знаю, что может сделать Перли.

— Ох-ох-ох! А что она сама умеет, эта Перли? Что она вообще понимает? Она хотела бы, чтобы и я одевалась, как другие, хихикала, как все, корчила из себя дурочку, как остальные, и бегала между столиками. Она считает себя единственной, кому здесь позволено не быть идиоткой.

— Знаешь, мужчинам очень нравятся павлины, которые распускают перья на своих милых попках.

— Какая разница, — оборвала его Испаночка Конни.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Понимаю, но что нам делать с Сиреной?

Тимоти доиграл наконец бесконечную польку и сложил руки на коленях.

— Не знаю, — сказала Конни, склонив голову. — Она кажется такой красивой, чистой и женственной.

— Прямо как настоящая, — кивнул Тимоти.

— Точно. Такая, которой мужчина отдаст все, только чтобы назвать ее своей. Не только потому, что на нее приятно смотреть, ты понимаешь, она остается в памяти; воплощенное желание. Она навевает воспоминания.

— Но, Конни, милая, мужчины приходят сюда, чтобы забыться, а не вспоминать о прошлом.

— Им придется подумать о нем. Мы притушим свет. На сцене надо оставить лишь несколько свечей. Ты будешь играть тихо и нежно, чтобы было приятно слушать. Сирена медленно выйдет на сцену и остановится возле свечей; нет, она понесет свечи сама. Раскроет веер и закроет им лицо по самые глаза, а потом… Что ты будешь петь, Сирена?

Сирена не ожидала, что ей придется участвовать в этом разговоре. Она замялась:

— Я… Я могу спеть «Черные волосы моей возлюбленной» или «Барбару Аллеи».

— А ты сумеешь спеть эту очень медленную южную песню — «Дикси»?

— Да, — улыбнулась Сирена. — Думаю, сумею.

— Но «Дикси» — это же военная песня, — запротестовал Тимоти.

— Это песня воспоминаний. Здесь очень много золотоискателей оттуда, с Юга.

— Нам повезет, если ей хотя бы разрешат рот открыть, — проворчал Тимоти. — Ты же знаешь, здесь не этого ждут. Они хотят хорошо повеселиться, а не вспоминать молодость. И проигранную войну.

— Ты не прав, дружок. Людям нравится иногда погрустить. А после нее, если хочешь, выйду я и развеселю их всех. Они нас еще благодарить будут.

— Ох, Конни. Ну и дьявол же ты!

Испаночка улыбнулась, кивнув таперу.

— Боюсь, ты прав, дорогой. Ну а ты сам-то кто такой? Во всех нас тут сидит дьявол.

— Даже в Сирене? — кивнул в сторону девушки Тимоти.

— Особенно в Сирене. — Конни широко раскрыла глаза и прошептала: — Это потому, что она еще не знает, что он здесь.

Сирене не нравился покровительственный тон Конни, но она испытывала к ней чувство благодарности. Улыбаясь, Испаночка Конни юркнула за кулисы и послала кого-то в публичный дом за канделябрами и тиковыми подставками для свечей. Резкими словами и не менее резкими движениями Конни отгоняла остальных девушек от сцены, этим как бы окружая Сирену ореолом таинственности.

Из-за кулис Сирена наблюдала за началом представления. Номер назывался «Старая серая кобыла». Одна из девушек стояла на сцене, запряженная в повозку, на которой сидел усатый мужчина, делая вид, что хлещет ее по ногам. Мужчины в баре смеялись над представлением. Их хохот стал еще громче, когда на седока набросилось множество девушек с маленькими голубыми хлыстиками и прогнали его со сцены ударами и пинками.

Чтобы посетители немного успокоились, Тимоти спел попурри из ирландских песен. В середине номера знаком показал, чтобы на сцене убавили свет. Из бара донеслись недовольные голоса. Тимоти перестал петь. Он ударил по клавишам и начал представлять Сирену. Услышав его слова, Сирена в панике сжала кулаки.

— Южная красавица из королевского города Новый Орлеан, королева тамошней оперы, несравненная Сирена!

Занавес поднялся, открывая темную сцену. За кулисами Испаночка зажгла свечу и, сунув ее в руку Сирене, вытолкнула девушку на сцену.

Когда она появилась перед золотоискателями, шум начал утихать. Только в баре кто-то повторял пьяным голосом:

— Верните девочек, верните девочек!

Тимоти сыграл вступление к песне, которую Сирена собиралась петь, — нежную грустную мелодию. Сирена вставила свечу в канделябр. Свет пламени заиграл в ее глазах, свечи отбрасывали теплые золотые отблески на ее прелестное лицо и плечи. Медленно двигаясь под музыку, Сирена вышла на середину сцены и раскрыла веер. Чистым нежным голосом она запела старую песню.

— Что это? В чем дело? Что здесь происходит? Быстро зажгите лампы! Уберите ее отсюда! — В зале появилась Перли. Она двигалась между столиками, расталкивая посетителей. Заслышав ее злобный голос, к ней присоединилось несколько мужчин, требовавших света и девочек.

— Уберите ее отсюда! Приведите девочек!

Остальные свистели и кричали на них, требуя тишины. Сирена начала сбиваться, а потом совсем умолкла.

Вдруг один мужчина вскочил на ноги и, опрокинув столик, встал между Перли и сценой, не давая ей пройти. Хоть он и не трогал ее, Перли испугалась и отступила назад.

Мужчина едва заметно кивнул.

— Пусть представление продолжается, — сказал он, — мне хочется послушать эту песню.

Его голос звучал негромко, но очень отчетливо. Ответ Перли утонул в общем шуме, но ее минутного замешательства оказалось достаточно, чтобы все вновь стали рассаживаться по своим местам.

Сирену выручил тот самый мужчина, с кем она столкнулась несколько минут назад. Отвернувшись от Перли, словно позабыв о ней, он возвратился к столику, не сводя глаз с певицы. В знак признательности она посмотрела на него с теплой улыбкой. Он ответил ей взглядом, полным восхищения и обожания, и это придало Сирене уверенности. Она почти бессознательно все время оборачивалась в его сторону. Казалось, она пела для него одного. Сирена не заметила, как в баре воцарилась мертвая тишина. Все взоры устремились к ней. Золотоискатели не сводили с нее глаз, они всматривались в ее темные волосы, разглядывали платье, затаив дыхание, следили за ее полными грации движениями. Сирена поняла, что добилась того, чего хотела, и даже того, на что не смела надеяться, когда в середине номера мужчины начали снимать шляпы, а потом стали один за другим вставать, выражая этим уважение к словам песни и ее исполнительнице. На глаза Сирены навернулись слезы.

Когда она кончила петь, зал взорвался одобрительным свистом, аплодисментами и криками. Рядом со сценой какой-то мужчина причмокнул губами и, толкнув приятеля, сказал:

— Вот бы мне эту девочку. Прямо как на кровать из роз падаешь.

Его сосед фыркнул.

— Ты, видно, совсем из ума выжил, приятель. Ты что, не заметил золотые каблуки на ее туфлях? Она слишком богата и для меня, и для тебя. Ты бы не смог ее содержать, даже если бы взял крутой подъем.

«Взять крутой подъем» в золотоносных районах означало добывать золото из шахт тоннами, набивать им карманы, в общем, стать очень богатым. Сирена восприняла это как комплимент. Представив реакцию Перли на такое отношение к себе со стороны старателей, Сирена не могла сдержать улыбки. Ее радость стала бы еще больше, если бы она не услышала, как слова старателя стали повторять все, кто находился в салуне.

— Золотые Каблучки, — сказал со смехом один из посетителей, — это ей подходит. Золотые Каблучки.

За ним это имя произносили другие, и по залу опять прокатилась волна аплодисментов. Вард, похоже, оказался прав. На клички здесь не скупились и давали их очень быстро.

Спускаясь со сцены, Сирена решила, что никогда не откликнется на этот титул, каким бы распространенным он не стал. Она не нуждалась в такой славе. Ее не устраивала жизнь, которую могла ей обеспечить эта известность. Что бы там ни говорили Перли, Отто и даже Вард, ее положение не казалось ей безвыходным. Выход обязательно должен был существовать.

9.

Отто ждал ее на лестнице, ведущей со сцены в бар. На его огромной ладони покоился накрытый салфеткой поднос.

Он посмотрел на девушку хитрым взглядом.

— Вот ваш ужин. Перли сказала, если вы захотите съесть его у себя, можете подняться наверх.

— Нет, спасибо, я поужинаю здесь.

Сирена хотела взять поднос у Отто, но он придержал его.

— Я вам его отнесу. Мне все равно сейчас нечего делать.

— Спасибо, не надо.

— Нет. Я хочу это сделать. Перли сказала, что я могу составить вам компанию.

— Я очень благодарна Перли за заботу, и тебе тоже, но я хочу поесть одна.

— Я не могу этого допустить, — Отто замотал огромной головой, — я пойду с вами, как мне велели.

Его взгляд не нравился Сирене, его влажный приоткрытый рот вызывал у девушки чувство брезгливости. Однако у нее, похоже, не оставалось выбора. Если она хочет поесть, ей придется делать это в его обществе.

— Ладно. — Сирена направилась наверх с покрасневшими от гнева щеками. Там она указала Отто на столик в гостиной, он поставил на него поднос, и она опустилась на стул.

— Вот это да! — Отто развалился на восточной кушетке напротив нее.

— Ты ел? — с подчеркнуто сухой вежливостью спросила Сирена.

— Очень давно.

По всем правилам этикета Сирена сняла с подноса салфетку и расстелила ее на коленях, потом взяла нож и вилку. Ужин состоял из бифштекса, картошки, яиц и поджаренного хлеба. Ее сегодняшнее выступление стоило такого угощения. Но она бы насладилась им гораздо больше, если бы ей не пришлось ужинать в такой компании. Сделав над собой усилие, чтобы не замечать глядящего на нее с животной жадностью человека, Сирена принялась за еду. Отто смотрел на девушку так, словно раздевал ее взглядом. Он то и дело отирал рукой грязный рот и омерзительно ухмылялся.

Наконец Сирена отодвинула тарелку, взяла бокал с водой и, сделав несколько глотков, посмотрела на Отто.

— Мне, наверное, еще надо показаться внизу сегодня?

— Перли этого не говорила.

Он поднялся, обошел вокруг стола, приблизился к ней и резким движением вырвал бокал.

— Тебя там не ждут так скоро, малышка. Сирена вскочила на ноги, пролив воду на платье.

— Что ты делаешь? — закричала она.

— То, что уже очень давно хотел сделать, — прорычал Отто, отшвырнув в сторону ее стул, — с тех пор, как встретил тебя тогда ночью в Колорадо-Спрингс.

— Ты не посмеешь! Только пальцем ко мне прикоснись, мерзавец, и Вард выгонит тебя с работы, если сразу не прикончит!

— Ха! Вард Данбар тобой больше не интересуется. Ты ему надоела, и он отправил тебя вниз к остальным девчонкам.

— Это неправда!

— Мне лучше знать. Так сказала Перли. А уж ей-то известно, что у Данбара на уме. Она говорит, теперь никто не будет возражать, если я залезу к тебе под юбку. Именно это я и собираюсь сейчас сделать.

— Это тебе только кажется, — ответила Сирена, в то же мгновение оказавшись по другую сторону стола и устремившись к кушеткам и оттоманкам, занимавшим почти всю комнату.

Выругавшись, Отто рванулся за ней, опрокинув стол.

Направляясь к входной двери, Сирена пробежала мимо вазы с павлиньими перьями, задев их подолом. Обернувшись, она посмотрела на Отто, преследовавшего ее с неистовством голодного животного.

Не раздумывая больше, Сирена схватила со столика вазу и швырнула ему в голову. Она угодила Отто прямо в лоб, так что кровь стала заливать ему глаза. Зарычав, он вытер лоб рукавом.

Не оглядываясь, Сирена проскользнула мимо столика с фруктами, толкнула дверь и выскочила в холл. Охваченный дикой яростью, Отто бежал следом. Она слышала за спиной его тяжелые шаги. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Затылком она ощущала горячее дыхание преследователя, а до лестницы оставалось еще так далеко, и девушка опасалась, что не успеет до нее добежать.

Наконец Сирена добралась до лестницы. Она вцепилась пальцами в перила, с трудом переводя дух. В ее сторону повернулись сразу несколько лиц.

Отто катился следом, перепрыгивая через три ступеньки. Ухватив Сирену за плечо, он потащил ее наверх.

— Нет! — закричала она, отталкивая Отто. Замахнувшись, она изо всех сил ударила его по лицу. Он схватил ее за руку и тряхнул так сильно, что Сирена ткнулась головой ему прямо в грудь. Его безумное лицо оказалось совсем рядом. Обхватив девушку огромными ручищами, он прижал ее к перилам. Сирена услышала, как он зарычал от удовольствия, почувствовала, как его пальцы впились ей в спину. С дикой яростью Отто изогнулся, пытаясь ухватить ее за руки. Вдруг кто-то оттолкнул его в сторону.

— Оставь ее. Сейчас же.

Голос казался не очень громким и не слишком резким, но в нем чувствовалась уверенность в собственной силе. Отто вздрогнул, он, казалось, испугался высокого светловолосого мужчину, державшего его за руку.

— Я сказал, отпусти ее.

К Отто вернулась его обычная наглость.

— Мистер Бенедикт, — прохрипел он, — вас сюда никто не звал.

— Будет очень неприятно, если сюда пригласят шерифа. Но если ты этого так желаешь, я просто не смогу тебе отказать и сам предъявлю тебе обвинение.

Отто отпустил Сирену столь поспешно, что она едва не упала. Ей на выручку пришел тот самый худощавый человек, который потребовал, чтобы Перли разрешила Сирене петь. Больше не удостоив Отто ни единым взглядом, он помог девушке подняться, и они вдвоем спустились по лестнице.

За спиной Сирена услышала хриплую угрозу:

— В третий раз ты от меня так легко не уйдешь!

— Вы хотите что-нибудь выпить? — спросил Бенедикт с волнением в голосе. Сирена покачала головой.

— Нет, спасибо. Мне хочется выйти на улицу.

— Да, конечно.

Мужчины вскочили с мест, пропуская ее к дверям. Шум и хохот сменились сдержанным шепотом. Кто-то подбежал к тяжелой красной двери и распахнул ее перед Сиреной. Ее спутник поблагодарил этого человека, и они вдвоем вышли на улицу.

Сирена набрала полную грудь воздуха. Она сослалась на недомогание только для того, чтобы выбраться из «Эльдорадо». Не представляя, что она будет делать дальше, Сирена двинулась по улице. После душного, прокуренного помещения она ощутила легкий озноб. Сирена вздрогнула, но не замедлила шаг. Мужчина шел рядом. Она испытывала к нему чувство благодарности за то, что он вызволил ее оттуда, а теперь сопровождал, не задавая никаких вопросов. Ветер трепал ее волосы. Сирена по-прежнему шла, не останавливаясь.

Из всех окон и дверей доносилась музыка и крики, однако двери оставались плотно закрыты, видимо, из-за переменившейся погоды. На улице им попалось всего несколько прохожих, да и те, похоже, торопились укрыться где-нибудь от непогоды.

Почувствовав прикосновение к плечу, Сирена вздрогнула и обернулась. Ее спутник поспешно убрал руку.

— Вот, — сказал он, снимая пиджак, — наденьте.

Она не двигалась. Мужчина подошел ближе и накинул пиджак ей на плечи. Сирене сразу стало теплее, пиджак еще не успел остыть. От него пахло табаком и макассаром — маслом для волос.

— Вы… Вы замерзнете. — Поначалу она побаивалась мистера Бенедикта, но страх скоро прошел.

Он покачал головой.

— Я привык.

— Спасибо вам большое. Другой бы на вашем месте не обратил на это внимания.

— Любой мужчина посчитал бы за счастье получить возможность вам помочь.

Искренность его слов не вызывала сомнений. Растрогавшись, Сирена ответила:

— Не знаю.

— Простите, — сказал он, — я забыл представиться. Меня зовут Натан Бенедикт.

Натан Бенедикт, друг Варда, миллионер, одолживший ему пульман…

— Вы были так добры ко мне сегодня, мистер Бенедикт. Я вам очень признательна.

Сирене показалось, что он опять попытался приблизиться, но, даже если она не ошиблась, он все равно сразу остановился.

— Это я должен вас благодарить за то, что вы составили мне компанию.

На голову Сирены упала капля.

— Дождь, — проговорила она, вытянув вперед руку.

— Нет, — ответил он, — смотрите.

Когда они свернули на другую улицу, он протянул руку, указав на промежуток между двумя темными зданиями, залитый светом фонаря. От неожиданности Сирена остановилась.

— Видите? — спросил он.

— Да, — прошептала она, — это снег.

Снег шел не переставая всю ночь и весь следующий день. Город, с его мощеными улицами, оказался погребен под толстым снежным покрывалом. Пушистые сугробы возвышались перед каждой дверью, и новые порывы ветра приносили все больше снега.

Просидев всю ночь у окна, под утро Сирена наконец заснула. Проснувшись, она не нашла в себе сил подняться. К тому же ей не хотелось вставать. В комнате было так холодно, а под одеялом она согрелась. Город за окном выглядел совсем неподвижным и тихим, и Сирене казалось, что она слышит, как падают на землю хлопья снега.

Потянувшись, Сирена вздрогнула, прикоснувшись к холодному металлу кровати, которая сегодня казалась такой большой и такой пустой. Обернувшись, она посмотрела туда, где обычно спал Вард, и погладила подушку. Она удивительно быстро привыкла спать с мужчиной, привыкла к его телу рядом с собой. Вард спал очень чутко. Стоило ей прикоснуться к нему, как он тут же просыпался. Поэтому, когда Сирене хотелось согреться, ей приходилось за это платить. Но она не могла на это пожаловаться.

Слегка улыбнувшись, Сирена спрятала руку под одеяло. Она не скучала по Варду, конечно, нет. Она с удовольствием ложилась спать одна и спокойно засыпала, зная, что он не придет под утро и не станет к ней приставать. В конце концов, ей самой хотелось остаться одной. Ведь она желала делать то, что нужно ей, а не ему.

Закрыв глаза, Сирена снова попыталась уснуть. Однако ей это не удалось. Если бы Вард был здесь, он бы затопил камин, в комнате стало бы тепло, и Сирена могла бы подняться с постели. Его присутствие тоже имело свои преимущества.

Собравшись с духом, Сирена откинула одеяло и выбралась из постели. Потом опрометью бросилась к шкафу, вытащила тяжелый халат Варда и закуталась в него. Дрожа от холода, она поспешила в гостиную, бросила в камин несколько поленьев, облила их керосином и подожгла. Сильный огонь заставил Сирену отшатнуться, чтобы не обжечься.

Она забыла открыть задвижку и теперь обливалась слезами от затопившего комнату дыма.

Пламя разгорелось так буйно, что Сирене пришлось придвинуть экран. Некоторое время она сидела перед камином, потом, когда в комнате стало теплее, она оделась, убрала постель и расчесала волосы. Потом Сирена умылась холодной как лед водой. Когда она наконец завершила утренний туалет, ее щеки пылали уже не от холода, а от жары.

Неожиданно в холле послышался стук каблуков. Это, несомненно, была Перли, явившаяся отпраздновать победу. Сирена тихо прошла в гостиную и принялась двигать стол к входной двери. Вчера вечером она с неудовольствием обнаружила, что у нее нет ключа от комнат, где она живет. Однако ей не хотелось, чтобы Перли узнала, что она боится оставаться здесь одна с незапертой дверью.

Сирена немало удивилась, увидев на пороге Испаночку Конни.

— Доброе утро, — улыбнулась девушка, — надеюсь, я не слишком рано. Я увидела, у тебя топится камин, и решила, что ты встала.

— Нет, — Сирена не ожидала увидеть ее здесь. — Я хотела сказать, ты пришла не рано. Заходи. — Сирена пропустила Конни в гостиную и закрыла дверь.

Конни была в узком дорожном платье и круглой черной шляпе с широкой черной лентой и вуалью того же цвета.

— У тебя тут очень удобно. Я тебе так завидую. — Конни провела ладонью по павлиньим перьям. — Сразу чувствуется работа нашей замечательной хозяйки мадам Перли.

— Да, — кивнула Сирена. — Я бы предложила тебе чего-нибудь выпить или поесть, но у меня тут ничего нет.

— Знаю. Поэтому я и пришла. Я подумала, ты, наверное, захочешь сходить в лавку, и мне захотелось составить тебе компанию.

— Но я не могу. Отто меня не пустит.

Конни засмеялась.

— Нет. Сегодня утром кот убежал, и у мышек праздник. Бар пуст, а дверь не заперта.

— Я бы с радостью, — начала Сирена, — но у меня нет денег.

— Неужели Вард ничего тебе не оставил? Какой же он рассеянный!

— Он думал, что Санчо будет носить мне еду.

— Даже если так, это все равно глупо. Без денег ты здесь как в тюрьме. Ой, извини.

— Ничего. Спасибо тебе за заботу. Мне очень приятно, что ты решила мне помочь.

Конни обошла комнату кругом.

— Но не надо сдаваться раньше времени. Не отчаивайся. Неужели Вард тут совсем ничего не держит, совсем ни цента?

— Не знаю. В любом случае, я не будут красть.

— А кто об этом говорит? Я не предлагаю тебе становиться воровкой, но за то, что ты тут делала в последние две недели, вполне можно заплатить. Ты заработала кое-какие деньги.

— Я не хочу, чтобы он мне платил. Тогда я стану самой обыкновенной…

Испаночка обернулась и продолжила:

— Да, самой обыкновенной шлюхой. Глупости это все. Если бы мужчина и женщина до сих пор жили в раю, они бы все делили пополам. Но раз уж мы живем не в раю, нам ничего не остается, как продавать себя: либо за деньги, либо за свадебный венок со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так устроен мир, и так будет продолжаться, пока женщина наконец не получит возможность зарабатывать столько, сколько мужчина.

— Наверное, — ответила Сирена, — но большинство людей смотрят на это по-другому, в том числе и те, кто пишет законы.

— Может, ты хочешь ходить голодная и жить милостью таких, как Перли, лишь бы не нарушать правила, написанные людьми, которые никогда и не бывали в твоей шкуре? — Уловив неуверенность во взгляде Сирены, Конни продолжала: — Тебе нужны свои правила, свои законы. Я видела, как Отто сторожил тебя по приказу Варда. Чего, по-твоему, заслуживает человек, отнявший у тебя свободу, заперший тебя почти голую здесь ради собственного удовольствия?

— Тебе этого не понять, — возразила Сирена. Конни оглянулась на нее через плечо.

— Прекрасно понимаю, все дело в чувствах, которых я не знаю и знать не хочу. Меня сейчас интересует только одно: ты идешь со мной?

В ящике бюро оставалось немного денег, теперь Сирена вспомнила о них. Варду не нравилось, когда у него в карманах постоянно звенели серебряные монеты.

— Наверное, — ответила Сирена, глубоко вздохнув, — я пойду. — И она положила деньги в батистовый мешочек.

Когда они вышли на улицу, снегопад уже закончился. С крыш слетали лишь подгоняемые ветром одинокие снежинки. В морозном воздухе вился дым от множества каминов и печей. На окнах за ночь появились удивительные рисунки. У Сирены изо рта шел пар.

Они не прошли и квартала, как Конни попросила Сирену называть ее Консуэло. Это было ее настоящее имя, а на кличку, придуманную старателями, она не отзывалась. Договорившись об этом, они принялись решать, куда им пойти в первую очередь. Позавчера Консуэло заметила в «Мэй-стор» отрез красного атласа. Теперь хотела его купить и отнести портному. Потом она обещала одному другу купить в аптеке лекарство. Ее друг, точнее, подруга выпила полейное масло, чтобы вызвать выкидыш. Она чуть не отравилась, и ей нужно было лекарство. А после этого они зайдут в главный магазин, чтобы Сирена купила что-нибудь для себя.

Продавец в «Мэй-стор» взял отрез, на который указала ему Консуэло, и с масленой улыбкой принялся его расхваливать, не сводя глаз с испанки. Когда Консуэло сказала, что берет ткань, и объяснила, сколько атласа ей нужно, продавец кивнул. Взяв ножницы, он поинтересовался:

— Ты ведь из «Эльдорадо», так?

Склонив голову набок, Консуэло смотрела на кружева, лежавшие рядом с кассой.

— Я пару раз видел твое представление. У тебя хорошо получается.

Не обращая внимания на то, что девушка восприняла его комплимент довольно холодно, он посмотрел на Сирену, а потом снова перевел взгляд на Консуэло.

— Знаешь, вы с подружкой похожи, словно сестры.

— Я что-то не замечаю никакого сходства, — ответила Консуэло.

— Это хорошо видно со стороны; черные волосы, манеры, ну и все такое.

Консуэло посмотрела на Сирену, подмигнула и промурлыкала с лукавой улыбкой:

— Вы слишком добры к нам.

Продавец свернул кусок ткани, который только что отрезал, взял бумагу и принялся его заворачивать.

— Не так уж я и добр.

— Простите?

— Я хотел сказать, что мог бы быть к тебе еще добрее, — объяснил он, протянув Консуэло сверток и неожиданно схватив ее за руку. — Я могу забыть, сколько стоит этот атлас, если ты мне в этом поможешь.

— Интересно, каким образом?

Сирене, наблюдавшей за этой сценой, показалось, что голос Консуэло сделался мягким, почти ласковым. Мужчина сглотнул.

— Мы могли бы обсудить это сегодня вечером, когда я занесу тебе этот сверток, скажем, после десяти.

Неожиданно Консуэло нахмурилась и вырвала руку.

— Меня еще никто так не оскорблял! Свинья! Если ты думаешь, что этот жалкий атлас стоит ночи в женской компании, пойди поищи кого-нибудь еще! — крикнула она, швырнув на прилавок деньги.

Гордо повернувшись, она взяла Сирену под руку, и они направились к выходу.

— Скотина, — процедила Консуэло, — сволочь поганая! Из-за таких, как он, я иногда жалею, что родилась женщиной. Я их до смерти ненавижу. Сидит тут с масленой улыбкой и думает, что я полезу с ним в постель ради паршивого атласа! Я не удивлюсь, если окажется, что это он убил Бутс прошлой ночью.

Сирена едва поспевала следом.

— Бутс? — спросила она.

— Девочка из «Ущелья бедности». Она всегда носила высокие сапоги, даже спала в них. Говорила, что ей так теплее. У нее был мужчина, который следил за тем, чтобы у нее хватало посетителей. Он каждое утро заходил и проверял, как у нее дела. А сегодня утром он пришел и нашел ее мертвой. Ее забили до смерти.

— Ужас. Это ведь уже вторая за последние недели.

Консуэло грустно улыбнулась.

— Вторая, третья, четвертая, кого это интересует? Все равно никто не пошевелит и пальцем.

— Ты так переживаешь об этом.

— А как же иначе? У женщин нашей профессии мало радостей в жизни. Мы не можем хорошо зарабатывать, занявшись каким-нибудь другим делом. А так у нас нет места в обществе, нет ничего. Никто и ухом не поведет, если мы умрем. Но стоит только одной из нас устроить какие-нибудь неприятности, так все сразу тут как тут, полиция гоняет нас, как мышей. И мы не можем с этим бороться. Право голоса дается здесь только порядочным женщинам.

— Неужели все так плохо? А куда смотрит шериф?

— Они говорят, что ведется расследование. Допросили дружка Бутс. Но он, похоже, всю ночь играл в покер, у него есть свидетели.

Они направились вниз по Беннет-авеню, мимо парикмахерской с огромными плакатами на стене, рекламирующими ванны. Вышедший оттуда мужчина едва с ними не столкнулся. Он приподнял шляпу и, улыбаясь, пошел дальше, когда Сирена кивнула в ответ. Впереди показалось большое здание, выстроенное из кирпича, что являлось в городе немалой редкостью. Это была биржа. Несколько мужчин смотрели из окон на прохожих внизу. Сирена взглянула наверх, и один из них помахал ей. Ей показалось, что она видит Натана Бенедикта. Едва заметно кивнув, она догнала Консуэло.

Побывав у портного, они повернули обратно, возвращаясь на Мейерс-авеню.

В небе сияло ослепительно яркое солнце. Его лучи отражались в окнах. Воздух начал понемногу теплеть, с крыш срывалась капель от тающего снега. На улице показались прохожие. Мимо прошел бородатый мужчина в темной одежде. Девочка с растрепанными волосами и в незастегнутых ботинках бегала за котенком, которого хотела разорвать свора лающих собак. Слева проехал фургон, разрисованный рекламой мужского белья.

В этот яркий солнечный день главный городской магазин казался особенно унылым и темным. Здесь пахло кожаной лошадиной сбруей, нос щекотали запахи специй, кофе, туалетной воды, мыла и уксуса, налитого в стоявший возле двери бочонок.

Сирена купила бекон, бобы, сыр, муку, соль, мясо и яйца. Ей очень хотелось купить еще кофе и изюму, но на это у нее уже не хватало денег. Большая красивая кастрюля тоже оказалась ей не по карману. Бобы ей придется варить в глубокой сковородке, которую она нашла в саквояже.

Когда Сирена и Консуэло вышли с покупками на улицу, Испаночка заявила:

— Похоже, здесь обращают внимание не только на меня одну.

— Что? — Сирена взяла пакет с едой в другую руку.

— Этот симпатичный мужичок в магазине бегал искал, во что положить твои покупки, и бесплатно дал тебе пакет. Ты ему понравилась, это уж как пить дать.

Сирена засмеялась.

— Хорошо, что он не захотел продемонстрировать мне свою доброту.

Девушки не заметили, как с противоположной стороны улицы к ним подбежал высокий мужчина.

— Сирена!

Этот сухой строгий голос не мог принадлежать никому другому. Сирена замерла.

— Старейшина Гриер…

— Да, он самый. Хотел спасти от геенны одну заблудшую овцу и наткнулся на другую. Похоже, ты не особо рада меня видеть. Тебе, должно быть, неприятно, что я вижу тебя с этой женщиной и к тому же знаю, что ты стала любовницей одного золотоискателя?

— Кто это такой? — раздраженно спросила Консуэло.

— Предводитель секты мормонов.

— Так я и знала, — от отвращения Консуэло передернуло. — Пойдем, Сирена. Такие, как он, вечно несут всякий вздор.

Старейшина загородил Консуэло дорогу.

— Ты можешь идти, а с ней мне надо поговорить. Испанка приняла независимую позу.

— Выкладывай, что тебе надо, старый хрыч, и, пожалуйста, поживей, а то на нас и так уже смотрят.

Старейшина, казалось, вот-вот вспыхнет от гнева, но он не осмеливался оттолкнуть испанку. Глядя на Сирену, он сказал:

— Ты чужая в этом развратном мире. Оставь путь греха и возвращайся ко мне, все старое будет забыто. Только вернись в наше лоно.

— Я не могу. — Сирена покачала головой.

— Это ты сейчас так заявляешь. Когда ты надоешь своему старателю, ты заговоришь совсем по-другому. Наш лагерь находится в Маунтин-Крик. У нас опять началась эпидемия тифа. У нас мало провизии, и мы решили остаться здесь на всю зиму. Мужчины будут работать, и мы как-нибудь продержимся. Я буду ждать тебя в любое время.

— Спасибо, но я не приду, — ответила Сирена.

— За что ты его благодаришь? — возмущенно спросила Консуэло. — Он же оскорбляет тебя!

Мормон оставил вызов без ответа.

— И вот еще что. Моя жена Лесси заболела. Из-за этого у нее был выкидыш. Смерть ребенка так ее огорчила, что она сошла с ума. Она убежала, как только поднялась на ноги. Я искал ее уже несколько недель и в Колорадо-Спрингс, и здесь. Говорят, ее видели с мужчиной, каким-то врачом, он ехал сюда, чтобы продать свой патент. Если это так, то она где-то прячется. Я хочу тебя спросить: ты не видела ее? Ведь вы были друзьями.

Лесси, тихая незаметная Лесси, убежала с мужчиной.

— Что ты с ней сделал? — закричала Сирена. Старейшина отвернулся, избегая ее осуждающего взгляда.

— Ничего. Ничего противозаконного. Я еще раз тебя спрашиваю, ты не видела ее?

— Нет, я не видела Лесси. Но если бы мы с ней и встретились, я бы все равно ничего тебе не сказала. После того как ты ее мучил и позволял издеваться над ней своей сумасшедшей жене и детям, я тебе вообще ничего не хочу говорить.

— Она моя жена. То, что она живет с другим мужчиной, — это грех, прелюбодеяние. Она попадет в геенну огненную.

— Правда? А чем ее теперешняя жизнь отличается от твоей геенны? Ты называешь ее женой, но по законам этой страны у человека может быть только одна жена. Так что по закону она только твоя сожительница, не больше того. И если ей захотелось уйти к другому мужчине, как ты можешь ей помешать?

— Браво, Сирена! — захлопала в ладоши Консуэло. — А теперь пошли.

— Неправда, — сказал старейшина, — по законам мормонов я имею право иметь несколько жен.

— А почему женщина не может иметь двух или трех мужей? Чем мужчина лучше ее?

Отвернувшись от мормона, Сирена направилась на другую сторону улицы.

— Тебе кажется, это конец, но ты ошибаешься! — закричал вслед Гриер. — Я призван разрушить Содом и Гоморру, наставить этих уличных прелюбодеек на путь истинный, избавить их от геенны и подарить блаженство вечной жизни. Ты не укроешься от меня, слышишь! Я спасу тебя! Скоро ты станешь моей!

Сирена еще долго слышала его фанатичные крики. Консуэло сорвалась первой.

— Скотина! Здешним женщинам не хватало еще этого полоумного проповедника, мало им одного убийцы. Еще неизвестно, что хуже!

— Надеюсь, он не найдет Лесси. — Сирена нахмурилась.

— Ты ее знаешь, эту Лесси?

— Мы с ней были хорошими друзьями. — Сирена объяснила Консуэло, что произошло.

Испанка задумалась.

— Как она выглядит?

— Ты думаешь, мы сможем ее найти?

— Не знаю. В этом городе тысячи женщин, двадцать пять, тридцать тысяч, может быть, больше. Но раз она сбежала с врачом, как заявил этот старый хрен, она в конце концов может оказаться на Мейерс-авеню. Если она там появится, я могу о ней узнать, поспрашивать.

— Будет просто здорово, если ты ее найдешь! — воскликнула Сирена, взяв спутницу за руку.

Испанка улыбнулась.

— Конечно. Если я могу помочь тебе, ты, может быть, сумеешь помочь еще кому-нибудь. Так мы и живем.

— Не все люди такие, как ты, — сказала Сирена, поспешно отвернувшись.

10.

Консуэло, которая жила в публичном доме в одной комнате с другой девушкой, рассталась с Сиреной у входа в «Эльдорадо». Испанка оказалась приятной спутницей, с ней было легко общаться — по крайней мере, так решила Сирена. Нравилась ли ей такая жизнь? Сирена затруднялась это сказать, с трудом представляя Консуэло в одной комнате с мужчиной. Ей просто не верилось, что она может лежать в темноте полураздетой и развлекать мужчину ради денег.

Покачав головой, Сирена открыла дверь и вошла в «Эльдорадо». С минуту она постояла у входа, чтобы глаза привыкли к полумраку после солнечной улицы. В баре было темно и холодно, огонь в камине погас еще на рассвете. В воздухе стоял запах перегара и сгоревшего керосина. Окружающая обстановка оказалась столь мрачной, что Сирена не заметила стоявшую на лестнице Перли.

— Так!!! — вскричала Перли, испугав Сирену. — Значит, ты вернулась? Когда ты ушла с Натаном Бенедиктом, я уже не рассчитывала увидеться с тобой снова.

— Сожалею, что мне пришлось вас разочаровать. Я вернулась еще ночью, но у меня было много дел. Перли пожала плечами.

— Похоже, ты на самом деле дурочка. Я видела, как Бенедикт смотрел на тебя. Он богатый человек, богаче, чем можно себе представить. Если бы ты правильно разложила карты, ты бы сейчас уже наслаждалась легкой жизнью: Бенедикт может дать тебе все. Его здесь считают очень щедрым человеком. Ты бы ходила в мехах и драгоценностях, имела бы все, что твоей душе угодно.

— Я с ним только что познакомилась.

— Это не имеет значения. Здесь все происходит очень быстро. И не смотри на меня так. Тебе действительно выпал счастливый шанс. Он даже может на тебе жениться. Тут всякое случается. Заодно ты бы отомстила и Варду, так ведь?

— Я вас не понимаю, — сказала Сирена, опустив на пол пакет с покупками.

— Не будь дурой! Ты ведь жила с Вардом, так? Неужели тебе до сих пор не ясно, что от него ты обручального кольца не дождешься? Он уже сделал для тебя все, что мог.

— Он не обязан был ничего для меня делать, как ты говоришь.

Сирена сразу поняла, что имеет в виду Перли, и испытывала сейчас чувство омерзения.

— Я бы на твоем месте не стала его так защищать. Как бы там ни было, он бы мне за все заплатил.

— Может быть, — ответила Сирена, поднимаясь наверх. — Но я бы отомстила Варду и ушла от него к Натану только в том случае, если бы он дорожил мною, а из ваших слов я поняла, что Вард не испытывает ко мне никаких чувств.

Перли отошла в сторону.

— Ты могла бы сделать так, чтобы он освободился от тебя.

— Вы хотели сказать, чтобы он освободился для вас, да? Возможно, это неплохая месть, но только она не доставит мне никакого удовольствия.

Лицо Перли исказилось от гнева. Она решила сменить тактику:

— Ты, судя по всему, потратила немало денег. Их тебе дал Бенедикт?

— Это вас не касается.

— Верно, но Варда это может заинтересовать.

— Тогда скажите ему об этом! — Сирена поднялась в свои комнаты, больше не взглянув на Перли. Теперь она запаслась провизией, но оставался еще Отто. Этот вышибала, наверное, был зол на нее после стычки с Натаном Бенедиктом. Ей необходимо было от него избавиться. Прежде всего она могла бы спуститься вниз, тогда Отто не стал бы подниматься в ее комнаты. Пока они будут у всех на виду, ему не позволят овладеть ею. На ночь она чем-нибудь забаррикадирует вход. А когда вернется Вард, она попросит у него ключ от двери в гостиную, хотя в этом, конечно, уже не будет необходимости. После его возвращения ей, наверное, придется подыскать себе другое жилье. Сейчас ей надо дождаться его, а там будет видно.

Сирена положила покупки на стол в гостиной и огляделась по сторонам. Все вроде бы осталось на своих местах с тех пор, как она ушла, и все же Перли приходила сюда, иначе зачем ей понадобилось стоять на ступеньках? Доказательством ее визита служил знакомый Сирене запах пачулей.

Чего ей хотелось? Чем она тут занималась? Явилась ли она сюда из простого любопытства, или у нее имелись другие причины? Сирене следовало это выяснить.

У Сирены не оказалось ножа, чтобы нарезать бекон. В шкафу у Варда она нашла маленький перочинный ножик, с помощью которого ей удалось отрезать несколько кусочков. На жире, оставшемся от жареного бекона, она испекла лепешки. Они получились очень пышными и аппетитными. Сирена завернула в них бекон и принялась есть. Ей еще не приходилось пробовать что-либо вкуснее. Она съела все до последнего кусочка и облизала пальцы.

Насытившись, она поджарила еще немного бекона на обед и оставила его на сковороде, положив сверху две пригоршни бобов.

Затем она вынула из саквояжа тарелку, вилку и чашку. К полудню над городом опять собрались облака. В комнате потемнело. Сирене пришлось зажечь лампу. Повалил такой густой снег, что стало невозможно разглядеть фигуры прохожих на улице. Поджарив бобы, Сирена выбрала столик в гостиной, перенесла его к плите, постелила сверху шелковое полотенце и поставила на него тарелку с едой.

Направившись в ванную, Сирена попробовала воду, подставив руку под струю. Через минуту рука сделалась холодной как лед. Воду для нее не согревали, наверное, потому, что тепло требовалось для нижних комнат.

Сирена спустилась в бар. Позади стойки находилась кладовая, где хранился запас спиртного вместе с приспособлениями для мытья бокалов. Там она нашла то, что искала, — тяжелую медную бадью. С торжествующей улыбкой она отнесла ее наверх. Скоро у нее оказалось достаточно горячей воды, чтобы вымыть посуду и помыться самой.

Быстро забравшись в ванну, Сирена попробовала представить, как поступит Вард при виде всех этих нововведений. Что, если ему не понравится запах пищи в комнате? Ему, конечно, не составит труда уговорить Санчо, чтобы он опять приносил им еду, и все же Сирене хотелось есть, когда ей нравится, а не когда подают пищу.

Она не понимала, почему это ее так волнует. Конечно, ей не следовало волноваться из-за того, где, когда и как будет есть Вард.

Ее второе появление на сцене «Эльдорадо» мало чем отличалось от первого выступления. Тимоти играл «Жулика из Монте-Карло», когда она спустилась с лестницы. Он бросил на нее хитрый взгляд и оборвал мелодию. Консуэло в длинном бархатном платье сидела за столиком неподалеку от лестницы. Она знаком велела Тимоти продолжить песню и пригласила Сирену присесть рядом.

— Хочешь бренди? Помогает согреться.

— Мне не холодно, — с улыбкой покачала головой Сирена.

— Странно, — у Консуэло зуб на зуб не попадал, — я совсем продрогла. Я ненавижу этот снег, ненавижу. Когда-нибудь я заработаю достаточно денег, вернусь в Мексику, куплю себе мужа и буду целыми днями есть и лежать на солнышке.

— Ты обленишься и растолстеешь, — засмеялась Сирена.

— Именно этого я и хочу. Смейся, смейся. Ты мне не веришь? Говорю тебе, хочу. Мой папа был англичанин, мама испанка. Он бросил нас, когда я была еще ребенком. Мама работала в публичных домах вроде «Аспель» или «Ледвилль», в таких вот притонах. А я пряталась у нее под кроватью, когда к ней кто-нибудь приходил. У нас никогда не хватало денег, а те, что ей удавалось заработать, отнимали какие-нибудь мужики. Однажды, когда мне было двенадцать, один из них заявился к нам, а мамы не оказалось дома. С тех пор я стала работать и многому научилась. Я никогда не подпускала мужчину близко, я имею в виду — не позволяла ему сначала говорить мне нежные слова, а потом избивать меня и забирать все, что я заработала. Я копила даже тогда, когда умирала с голоду, никогда не тратила больше, чем могла себе позволить, чтобы когда-нибудь жить так, как я тебе только что говорила.

— Консуэло, — со вздохом начала было Сирена. Та не дала ей закончить:

— Скоро у меня будет достаточно денег, чтобы построить свой дом, очень скоро. Еще пару лет, и я стану богатой, смогу наконец каждый день есть досыта и заниматься любовью с теми, кто мне нравится. И никогда, никогда больше нога моей не будет в этих дурацких городах, где снег идет девять месяцев в году.

— Ты хочешь построить себе дом?

— Ах ты, моя наивная девочка! — засмеялась Конни. — Публичный дом, публичный, Сирена.

— Как Перли?

— Перли? Ха! Перли ничего не смыслит в этом деле. Она думает не головой, а тем, что у нее под юбкой. Эта тупая, несчастная дурочка пускает сюда всех подряд и требует у мужчин денег прежде, чем они получат то, ради чего пришли. Это не публичный дом, а самый паршивый бардак. Тут нет ни стиля, ни класса.

Сирена непонимающе взглянула на Консуэло, сделав глоток бренди.

— А разве бардак и публичный дом — не одно и тоже?

— Нет, нет и нет! — засмеялась Консуэло. — Если ты хочешь знать, что такое публичный дом, тебе надо побывать в «Старой усадьбе». Как там мадам принимает клиентов! Туда не всякий может попасть. Каким бы богатым и известным ты ни был, тебя не пустят туда без приглашения. А чтобы его получить, надо сначала поговорить с мадам. Ты должен назвать свое имя, адрес, подтвердить, что платежеспособен. Человеку, который не может позволить себе истратить полсотни, а то и всю сотню долларов на развлечения, там нечего делать.

— Сто долларов! — воскликнула Сирена. Такие деньги мало кто зарабатывал за целый месяц.

Консуэло пожала плечами.

— Часто даже больше, намного больше. «Старую усадьбу» посещают не старатели и не владельцы лавок, а люди, нажившие состояние на золотых приисках, настоящее состояние. Эти деньги достались им легко. И они так же легко готовы с ними расстаться.

— Но даже так…

— Понимаешь, они платят не только за женское тело. Они платят за то, чтобы стать членами клуба, куда допускают только самых достойных. Если мадам, поговорив с ними, сочтет их такими, перед ними сразу откроются двери самых роскошных домов, где подают изысканные блюда, напитки и сигары, где молодые девушки танцуют, поют и всячески развлекают гостей. Там звучит хорошая музыка, ведутся умные беседы. Там мужчины чувствуют себя как дома, даже лучше, чем дома. Они могут выбрать себе женщину по вкусу и получить от нее то, чего желают и о чем не решаются попросить жену.

— Не думаю, — ответила Сирена, побледнев, — что мне захочется на это посмотреть.

— Почему, Сирена? Зачем тебе притворяться добродетельной, когда мужчины вокруг нас только и занимаются тем, что удовлетворяют свою похоть и предаются порокам?

Сирена вспомнила о старейшине Гриере и медленно кивнула.

— О чем я говорила? Ах да, в этой «Старой усадьбе» есть смотровая комната. Если мужчина не решил, какую женщину он предпочитает, он может посмотреть их всех.

— Что там есть?

— Смотровая комната. Почти во всех заведениях девчонки просто расхаживают полуголыми перед толпой мужиков. Там же дело обстоит не так. Внизу, в комнате отдыха, они ходят одетые, полностью одетые. Наверху они, конечно, раздеваются, на них остается столько одежды, сколько хочется мужчине. Но сначала он должен выбрать одну из них. Для этого и нужна смотровая комната. Там они, конечно, выходят в чем мать родила.

Сирена удивленно вскинула бровь.

— Хороший вкус, ничего не скажешь.

Консуэло засмеялась.

— По крайней мере, это скромно.

— Да?

— Незанятые девушки заходят туда и раздеваются. Мужчины, которые настаивают на просмотре, или те, которым просто интересно, заходят в соседнее помещение и глядят в маленькое окошко.

— Я не вижу в этом никакой скромности. Девушки же знают, что на них смотрят.

— Да, но они могут закрыть лицо волосами и стоят как Ева или делают вид, что это их совсем не волнует.

— Ты так говоришь, — сказала Сирена тихо, — как будто побывала в такой комнате.

— О нет, никогда. Но мне не раз хотелось, чтобы у меня было хоть такое прикрытие. Когда кто-нибудь просил бы меня раздеться перед ним…

Как легко они говорили о подобных вещах. Когда она сама окажется в таком положении? Когда будет ходить голая перед мужчиной, изо всех сил притворяясь, что ей все равно? Дойдет ли она до этого? Сирене не хотелось об этом думать. Конечно, ей не навяжут такую жизнь против собственной воли. Но все может измениться через какой-то месяц. Год назад она даже не представляла, что станет любовницей золотоискателя и будет расхаживать перед толпой грубых шахтеров в платье матери и ее украшениях. Чтобы отвлечься от этих мыслей, Сирена сказала:

— Но даже в таком шикарном заведении, как «Старая усадьба», должен существовать какой-то предел, больше которого девушки не могут получать.

— В тех местах есть дюжина миллионеров, а вскоре там их будет еще больше. В таких домах, как «Старая усадьба», джентльмены часто обращают внимание в первую очередь на хозяйку, кем я и хочу стать. Так что она снимает сливки и вдобавок получает часть заработка остальных девочек. У нее всегда полно подарков от поклонников, назовем их так. Драгоценности от Картье, платья из модных магазинов Запада, даже из Парижа. Меха, экипажи и еще множество всяких сокровищ. Может получиться, что кто-нибудь из них привяжется к ней настолько, что будет готов подарить ей дом, землю, даже прииски, — все, что угодно, лишь бы заставить ее покинуть публичный дом. Возможно, он даже предложит ей выйти за него замуж.

— Ну, это уж вряд ли.

— Тебе так кажется? А ты слышала когда-нибудь о Бейби Дой Тэйбор?

— Кажется, нет.

— Она была молодой замужней женщиной, приехала сюда лет двадцать назад, во время первого золотого бума. Поначалу ее муж неплохо зарабатывал, но потом все пошло прахом. Он разорился, начал пить, шляться по женщинам. Бейби Дой узнала об этом и тоже завела себе любовника. Вскоре она развелась с мужем и сразу стала в глазах уважаемых людей не больше чем обыкновенной проституткой. Вместе с любовником она уехала, в Ледвилл и там встретила Горацио Тэйбора, серебряного миллионера, сразив его наповал. Он заплатил ее любовнику, и Бейби Дой сделалась его подружкой, а еще через некоторое время он развелся о женой и женился на ней.

— Но она никогда не жила в публичном доме, — заметила Сирена.

— Это точно. И все же не так уж это невозможно. Ты же знаешь, женщин здесь не хватает, а все эти законы цивилизации остались там, где осталась сама цивилизация. Многим девчонкам удалось здесь выйти замуж. Но сейчас речь не о том. Мне нужно совсем другое.

— Правда?

Консуэло казалась такой сильной, что могла сама распоряжаться собственной судьбой. Сирена даже немного завидовала ей.

— Да. Я же говорила, что собираюсь поработать еще пару лет, а потом взять все сбережения и уехать туда, где меня никто не знает, чтобы начать все сначала. Если я здесь выйду замуж за богача, я для него навсегда останусь девочкой с Мейерс-авеню, он никогда не станет мне доверять. Нет уж, я предпочитаю независимость этому подобию респектабельности.

Увидев, что в баре появилась Перли, испанка замолчала. Перли ненадолго задумалась, а потом, нахмурив брови, направилась к ним.

— Ну, — заявила она строго, — что вы тут расселись? Молитесь, что ли? Работать надо.

Тимоти уже закончил песню. Прежде чем Консуэло смогла ответить, он сказал:

— Не прогоняй девочек, дорогая. Представление начнется через две минуты.

Перли поджала губы.

— Отлично, — кивнула она ирландцу. — Сирена, мне тут сделали одно интересное предложение насчет тебя.

— Да? — спросила Сирена безразличным тоном.

— Какое еще предложение? — поинтересовалась Консуэло довольно сухо.

— Как раз то, о каком ты думала. — Перли неприятно улыбнулась. — Честно говоря, мне сделали целую кучу предложений. В двери весь день стучали, всем не терпелось узнать, когда Сирена начнет петь. Но предложение, о котором я говорю, особенное.

— Нам надо самим догадаться или вы все-таки скажете?

— Не понимаю, Консуэло, почему тебя это так волнует? Но если ты не будешь меня перебивать, я расскажу о нем поподробнее. Мужчина, которого больше всех интересует твое положение в «Эльдорадо», не кто иной, как сам Натан Бенедикт. Он недавно вернулся с Запада, куда ездил по делам, и в тот вечер увидел тебя впервые. Он немного огорчился, узнав, что ты была подружкой Варда, но он все равно попросил меня передать тебе, что желает отнять у тебя немного времени ночью, и распорядился зарезервировать комнату в публичном доме.

— Не может быть, — в ужасе прошептала Сирена.

— Может. Я сказала, что ты все еще живешь у Варда, но он решил, что назначать тебе встречу прямо тут будет невежливо. Мне пришлось уступить ему заднюю комнату в моем заведении.

— Вы убедили его, что я работаю у вас? — спросила Сирена со злостью.

— Тебе только нужно поговорить с ним, выслушать его предложение. Кто знает? Может, ты станешь поуступчивее, когда тебе все станет известно.

— Нет! Я не могу!

— Можешь, еще как можешь, — бросила Перли. — Ты сделаешь все так, как я скажу. Я об этом позабочусь.

— Так вот, оказывается, в чем дело, — сказала Консуэло. — Вам захотелось затащить Сирену в публичный дом, пока не вернулся Вард?!

Перли покраснела.

— Замолчи сейчас же!

— Не затыкайте мне рот. Вам кажется, что Вард такой привередливый, что сразу откажется от Сирены, стоит ему узнать, что она пошла по рукам? И что он даже не поинтересуется, как она сюда попала, с чьей помощью?

— Глупости, — огрызнулась Перли, — ты просто завидуешь Сирене из-за Бенедикта, который оказывал тебе до сих пор некоторое внимание, хочешь оставить Сирену с носом и удрать с ним сама.

— Ложь! — закричала Консуэло, вскочив на ноги.

Сирена переводила взгляд с одной женщины на другую. У нее в голове перепутались все мысли. Кто из них говорил правду: Перли или Консуэло? Скорее всего обе. Она никак не могла понять, давал ли Вард согласие на все это, лгала ли Перли, когда говорила, что она ему надоела, лгала ли испанка, обвиняя Перли в надежде сохранить расположение Бенедикта. Впрочем, это теперь не имело значения. Если она и встретится с ним, то только здесь, на людях, а не в публичном доме. И спальня, которую он снял у Перли, ему не понадобится.

Перли уставилась на Консуэло.

— Думай что говоришь, идиотка, — прошипела она, — а не то живо вылетишь у меня отсюда.

— Леди, — сказал Тимоти, заиграв мелодию, которой всегда открывались представления, — леди, сейчас не время ссориться. Пора начинать!

Первыми в сегодняшней программе выступали девушки, хором исполнявшие песню «Дороги Нью-Йорка». Затем последовал зажигательный танец с раздеванием, после чего настала очередь Сирены. Она стояла в темноте за кулисами, глядя на скачущих по сцене девиц, когда к ней подошел мужчина с бокалом в руке.

— Простите. Это вам послал Тимоти. Он сказал, что вам не помешает промочить горло перед выступлением.

— Что это? Теплое пиво?

— Нет, мэм, сарсапарилья с капелькой бренди.

Сирена с сомнением взяла бокал. Название напитка неприятно резало слух, на вкус он тоже оказался не лучше. После первого глотка лицо Сирены исказилось в гримасе. Со своего места она хорошо видела сидящего за пианино Тимоти. Поймав ее взгляд, он ухмыльнулся и кивнул. Она поняла, что он изо всех сил старался поднять ей настроение. Улыбнувшись в ответ, Сирена запрокинула бокал и залпом осушила его.

Ее выступление прошло хорошо. Ей не понравилось только одно — среди публики она увидела высокую фигуру Натана Бенедикта, сидевшего в углу бара. Сирена сделала вид, что не заметила его, и прикрыла лицо веером. Она разочаровалась в друге Варда. Она ждала от него большего. Его уговор с Перли, поиски свободной комнаты казались ей просто предательством после вчерашней ночи, когда он так ей помог. Она не знала, что скажет ему, когда они снова встретятся лицом к лицу, но отдаваться ему не собиралась.

Крики и свист мужчин не дали ей уйти со сцены. Еще одна баллада Стивена Фотера не успокоила их, третьей песни им тоже показалось мало. Похоже, они ее никогда не отпустят! Сирена сделала прощальный реверанс только после того, как окончательно выбилась из сил. У нее закружилась голова. Она успокаивала себя, решив, что это от чрезмерного напряжения на сцене или, может быть, оттого, что ей пришлось петь в тесном корсете. Однако вчера вечером она не испытывала подобных ощущений, впрочем, тогда в зале находилось меньше посетителей и не было так накурено. Ей хотелось скорее уйти со сцены и подышать свежим воздухом.

Прежде чем Сирена успела сделать хотя бы один шаг, к сцене приблизился сидевший в первом ряду мужчина и что-то бросил певице. Предмет ударил Сирену по руке и с металлическим звоном упал на пол. Ей бросили деньги, двадцатидолларовую золотую монету. Спустя мгновение на сцену дождем посыпалось золото и серебро. Монеты попадали девушке в грудь, ударялись о руки, звякали, падая на пол, это напоминало водопад из денег. Сирена отступила. Она понимала, что ей сейчас выражали признательность, что она получила самую лучшую награду, которую только можно было ожидать от старателей. Однако Сирену вдруг охватил ужас. С трудом улыбаясь, она еще раз присела в реверансе, поклонилась и бегом бросилась со сцены.

— Молодец! — прошептала Консуэло, пожав Сирене руку, прежде чем выйти из-за кулис. Она выступала следующей. — Не волнуйся. Кто-нибудь соберет эти деньги для тебя.

Сирена поблагодарила ее, но не стала задерживаться. За сценой, позади занавеса и маленьких гримерных, находилась дверь, ведущая на улицу, через нее в «Эльдорадо» доставляли продукты. Она наконец могла выйти на воздух, где не было табачного дыма и криков.

В коридоре она почувствовала холод и окунулась в темноту. Здесь отвратительно несло пивом. У Сирены кружилась голова, внутри она ощущала какую-то пустоту. В таком состоянии она стала торопливо пробираться к выходу.

Наконец она нащупала дверную ручку и нажала на нее. Сердце бешено колотилось в груди. Из бара доносились звуки испанской музыки, под которую танцевала Консуэло. Потом у Сирены вдруг заложило уши, кровь прилила к вискам. Она уже не могла открыть дверь и лишь прижалась к ней, слабо застонав. За спиной послышались шаги. Чьи-то сильные руки обхватили ее сзади.

Крик отчаяния вырвался из горла Сирены, ей казалось, что она кричит очень громко, но на самом деле с ее губ не слетело ни единого звука.

11.

— Сирена…

Она лежала молча, едва дыша и почти не ощущая собственного тела. Голос, казалось, доносился издалека.

— Сирена, открой глаза, девочка. Прости меня. Пожалуйста.

Голос показался таким знакомым! Если бы она могла открыть глаза… Но веки не хотели подниматься. В мозгу одно воспоминание сменялось другим. Натан Бенедикт. В отчаянии она опять погрузилась куда-то в темноту.

— Вот, Сирена, выпей это, давай.

Она ощутила губами холодное стекло бокала. Сладкая жидкость полилась в рот и потекла по щекам.

— Какой же я идиот! Конечно, тебе это не нравится. Пожалуйста, Сирена, открой глаза.

Медленно разжав непослушные губы, она открыла рот и сделала первый глоток. Поперхнулась, почувствовав вкус спиртного, обжигающего горло. Сильные руки приподняли ее над кроватью. Натан положил ее голову себе на грудь.

— Пожалуйста, сделай еще глоток, Сирена.

Она отпила еще немного. Она до сих пор не могла открыть глаза. Откуда-то издалека донесся громкий женский смех.

— Очнись, Сирена. Открой глаза, милая.

Он опять положил ее на кровать. Ей, наверное, нужно было сделать то, о чем он просит, постараться. Сирену охватила дрожь. Ей сделалось холодно. Наверное, в комнате открыли окно. Потом ей показалось, что ее во что-то заворачивают, она почувствовала прикосновение меха к шее.

Сирена медленно, с усилием открыла глаза. Она лежала на длинной кушетке в незнакомой комнате. Кушетка стояла возле открытого окна, и холодный ветер развевал занавески из брюссельского шелка. Кто-то накрыл Сирену черно-коричневой бобровой шубой. Рядом она увидела Натана Бенедикта, стоявшего на коленях. В его напряженном взгляде, устремленном ей в лицо, она заметила облегчение и печаль.

— Что случилось?

— Тебе дали наркотик, — ответил он, — скорее всего опий.

Сирена удивленно посмотрела на него.

— Его подсыпали в cap… ca… парилью?

— Если ты ее пила, то, видимо, да.

Сирена неожиданно все вспомнила. Перли и этот человек в комнате. Так она в публичном доме?

— Где я?

— У Перли, к сожалению. Прости меня, Сирена. Прости, пожалуйста. Я просто спросил у нее, где я могу спокойно с тобой поговорить. Я совсем не хотел этого, не просил ее. Ты должна мне поверить.

Его карие глаза выражали такую боль, что она не могла усомниться в его словах.

— Ты мне веришь?

— Да, — прошептала Сирена.

— Слава богу, — выдохнул Натан и, наклонившись, прижал ее пальцы к губам. — Ты можешь встать?

— Я попробую.

— Ты здесь уже давно, три часа, не меньше. Когда я пришел сюда, ты была такой бледной, что мне показалось, что ты умерла. Мне пришлось расстегнуть твое платье, чтобы тебе стало легче дышать.

Сирена обратила внимание, что платье расстегнуто, только когда он сказал ей об этом.

— Ничего, — проговорила она медленно.

— Если ты позволишь, я помогу тебе одеться и провожу в твои комнаты.

Кивнув, Сирена попыталась подняться. Она бы не устояла, на ногах, если бы Натан ее не поддержал. Сирена вновь опустилась на кушетку, в изнеможении закрыв глаза. Натан принялся застегивать пуговицы на платье, когда в коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь открылась, и в комнату ворвался холодный воздух. Сирена вздрогнула, выпрямилась и открыла глаза.

На пороге стоял Вард Данбар в густо осыпанном снегом пальто. Он снял с головы широкую шляпу, и снег с ее полей посыпался на пол.

— Та-ак? — процедил он, швырнув шляпу на стол. — Интересная сценка. В чем дело, Натан?

— Вард, — сказал Натан, поднимаясь на ноги, — ты не прав. Все совсем не так, как тебе кажется.

Вард подошел ближе, остановившись в какой-нибудь паре футов от Натана, и посмотрел ему в глаза, бросив на пол пальто. Потом он, размахнувшись, ударил его по лицу так, что Натан рухнул на кушетку. Когда Вард бросился на него опять, он только выставил вперед руки, пытаясь загородиться от нового удара.

— Вард, не надо! — закричала Сирена, попытавшись схватить его за руку.

Он оттолкнул девушку, и она, не удержавшись на ногах, рухнула на пол. В комнату ворвалась Консуэло.

— Ради бога! — закричала она, бросившись к Варду и сильно встряхнув его за обе руки. — Ты что, совсем сдурел?! Неужели тебе не ясно, что у них ничего не было? Ты же знаешь, негодяй, Натан на это не способен!

Вард неуверенно посмотрел на испанку, потом — на Натана, а после — на Сирену.

— Я не виню тебя за то, что ты хочешь тут все разнести, — продолжала Консуэло. — Мне только казалось, что у тебя хватит мозгов, чтобы не поверить тому, что несет Перли.

— Я бы мог обойтись и без рассказов Перли, я сам видел, что тут происходило, я видел его лицо.

Неожиданно испанка взглянула на него так, будто передумала, и подбоченилась:

— А почему бы и нет? Ты уехал, оставил несчастную Сирену на милость этой стервы, твоей партнерши! А какой мужчина не отдаст все ради того, чтобы защитить ее, прекрасную, бедную Сирену? Но знаешь, как ни странно, Натан оказался дураком, не воспользовавшись ее слабостью. Он казался мне умнее, Я знаю все, я ушла отсюда всего полчаса назад, когда объявили мой номер, а до этого я была здесь вместе с ним. Я помогла ему раздеть Сирену. Не знаю, что ты там видел, только ты не прав.

— Он видел, как я застегивал платье Сирены, — сказал Натан, поднимаясь на ноги и поправляя пиджак. Не глядя на Варда, он помог Сирене встать и усадил ее на кушетку.

Сирена тихим голосом поблагодарила его и посмотрела на Варда. Он уже не казался таким разгневанным, но Сирена чувствовала, что он все еще сомневается. Его брови оставались нахмуренными, а в глазах сохранялась тень подозрения.

— А это что? — спросил Вард, кивнув на шубу, лежавшую у Сирены в ногах.

— Я купил это для нее, — признался Натан. — Ее одежда абсолютно не годится для здешнего климата. Она могла простудиться, подхватить воспаление легких или еще что-нибудь. И это я тоже ей купил, мне казалось, ей это нужно.

Натан поднял небольшую коробку из красного дерева, в которой лежал пистолет, завернутый в голубую ткань. Отделанный серебром, с инкрустированной жемчугом ручкой — отличная работа отличного мастера. Смертоносное и в то же время красивое оружие. Обернувшись, он протянул коробку Сирене, а потом снова посмотрел на Варда.

— Ты хочешь что-то сказать, я полагаю? — спросил Вард, не переставая крутить пуговицы на пиджаке.

— Да, но к тебе это не имеет никакого отношения.

— Тогда в чем же дело?

— По-моему, Сирена сама тебе объяснит все лучше, чем кто-либо другой. Сейчас мне, наверное, надо оставить вас вдвоем. Конечно, если Сирена этого желает.

Он вопросительно посмотрел на Сирену. После короткого раздумья она утвердительно кивнула.

— Вы были ко мне очень добры, — проговорила она, с благодарностью посмотрев на Натана, — я этого никогда не забуду.

— Если вам что-нибудь понадобится, — сказал Натан твердым голосом, — вы можете обращаться ко мне.

Бросив в сторону Варда вызывающий взгляд, он быстро направился к выходу и с силой хлопнул дверью.

— Он забыл шляпу. Я попробую его догнать, — сказала Консуэло.

— Отдай ему и это тоже, — Вард поднял шубу и бросил ее испанке.

Нахмурившись, Консуэло подхватила шубу.

— О'кей, — сказала она, наградив Варда сердитым взглядом. — Сирена намучилась тут, пока ты занимался делами. Не забывай об этом.

— Не понимаю, почему тебя это так волнует.

Консуэло слегка пожала плечом.

— Я тоже этого не понимаю. Но это ты тоже, пожалуйста, запомни. Я ее в обиду не дам. — И, не дожидаясь ответа, она вышла.

Вард медленно приблизился к Сирене.

— Я вижу, у тебя тут уже не один, а целых два защитника.

— Тебя это раздражает?

— Конечно, нет. Тебе, несомненно, нужна помощь. Я даже не подозревал, что все так плохо.

Сирена посмотрела на него холодным взглядом.

— Есть вещи, с которыми нелегко бороться.

— Например?

— Голод, опий…

Вард побледнел.

— По-моему, тебе нужно объяснить свои слова.

— С удовольствием, — ответила Сирена. Наверху кто-то жеманно засмеялся. — Но только не здесь.

Она поднялась на ноги и взяла коробку с пистолетом. В голове до сих пор ощущалась все та же отвратительная пустота. С минуту Сирена стояла с закрытыми глазами.

Вард обнял ее за плечи.

— Как ты себя чувствуешь?

Оттолкнув его, она сделала несколько шагов по направлению к двери.

Вард взял свое пальто и шляпу и заметил:

— Ты так и не застегнула платье.

— Это неважно, — бросила Сирена и вышла из комнаты.

Коридор оказался пуст, но из соседних комнат доносились приглушенные голоса и потрескивание дров в камине. Публичный дом построили так, что на ведущую наверх лестницу можно было попасть через заднюю дверь, а не через парадный вход. Это позволяло мужчинам подниматься на верхние этажи, оставаясь не замеченными посетителями в гостиных. Сирена добралась до черного входа, прикрытого занавеской из серого шелка. Откинув ее, она толкнула дверь.

Холодный ветер ударил ей в лицо. Снегопад прекратился, но на земле лежали огромные белые сугробы. Сирена увидела терявшиеся в темноте следы, оставленные Натаном и Консуэло. Они вели совсем не в ту сторону, куда надо было идти Сирене.

Позади слышался звук приближавшихся шагов. Сирена глубоко вздохнула и вышла на улицу. Она больше не могла оставаться в этом притоне ни минуты.

Снег набивался в туфли, она промочила ноги. Слетавшие с крыш снежные хлопья падали ей на обнаженные плечи, на грудь, попадали в глаза. Крепко стиснув зубы, чтобы справиться с дрожью, Сирена побежала.

— Скажи, пожалуйста, куда ты так спешишь? — спросил Вард. Он дернул ее за руку, так что она, не удержавшись на ногах, ткнулась головой ему в грудь.

Из-за облаков выглянула луна, и теперь все вокруг заливал ее чистый холодный свет, при котором лицо Сирены казалось мраморным, а глаза по-прежнему оставались в тени.

Не дожидаясь ответа, Вард сжал ее руку еще сильней, и, наклонившись, поцеловал холодные губы Сирены.

Тепло его рук, казалось, согрело все ее тело. Она запустила ладони под распахнутые полы пиджака; желание, вызванное теплом его тела, неожиданно превратилось в непреодолимую тягу, ей вдруг захотелось прижаться к нему еще сильнее. В объятиях Варда к ней возвращалось спокойствие, ей становилось хорошо, она чувствовала себя в безопасности. Вард осыпал ее нежными и настойчивыми поцелуями, и Сирене совсем не хотелось его отталкивать.

Глубоко вздохнув, Вард поднял голову.

— Уезжая, я знал, что буду скучать без тебя, — прошептал он и погладил ее щеку, — но я и не представлял, что буду тосковать так сильно.

— Вард…

— Нет. Не надо ничего объяснять, Сирена. Не сейчас. Ради бога, не сейчас.

Она не могла разглядеть его лица, но в голосе Варда чувствовалось напряжение. Неожиданно он взял ее на руки и внес в «Эльдорадо».

Им вслед неслись непристойные замечания:

— А он быстро окрутил наши Золотые Каблучки. Нашелся все-таки такой, кто их с нее стащил. Жаль, что это не я. Если тебе понадобится помощь, Данбар, только свистни, я сразу прибегу…

Перли сидела в углу бара и играла в «фараона». Когда она увидела Варда с Сиреной, ее лицо стало совсем белым. Она поднялась на ноги, сжимая в руках карты. Старатель с обсыпанной табаком седой бородой считал очки. Заметив, что Перли встала, он оторвался от игры и взял ее за руку.

— Куда это ты собралась, милая? Мы еще не закончили. Тебя туда никто не звал. Данбар вернулся, вернулся к своей птичке на золотых каблучках, если я не ошибаюсь. Ты сейчас нужна ему не больше, чем я.

Сирена прижалась щекой к лицу Варда, который спокойно двигался между столиков. Если он заметил Перли и услышал слова ее партнера, он никак на них не отреагировал. Сирена попыталась последовать его примеру.

Огонь в камине гостиной погас. В комнатах стало холодно, несмотря на то что сюда поступало немного тепла из бара. Окна покрывал толстый слой инея. Сирена почувствовала, что ее вновь охватывает дрожь. Пробормотав что-то нечленораздельное, Вард направился в спальню. Не обращая внимания на холод, он поставил Сирену на ноги, взял из ее замерзших рук коробку с пистолетом и положил на бюро, а потом принялся расстегивать остальные пуговицы на платье. В его движениях чувствовалась быстрота и уверенность. Сняв через голову платье и стянув с ног Сирены мокрые чулки, он откинул покрывала и осторожно положил ее на кровать.

Потом он сбросил пальто, снял ботинки и тоже забрался в кровать. Повернувшись к Сирене, он с головой накрыл ее и себя одеялом и прижал девушку к себе. Некоторое время они лежали тихо, прислушиваясь, как их сердца бьются в унисон доносившимся сюда синкопам Тимоти.

Сирена понемногу согрелась. Вард погладил ее волосы и вытащил из них шпильки, рассыпав по подушке темные локоны. Он прижался губами к ее лбу и ласково провел пальцами по нежной шее. Потом его губы прикоснулись ко рту Сирены, и он долго наслаждался поцелуем.

Вард казался таким нежным, и Сирена решила, что он, наверное, уже не сердится на нее. С тихим вздохом она прижалась к нему губами. Он замер, но не разжал объятий.

Повинуясь какому-то не подвластному ей чувству, Сирена принялась гладить его грудь. Ее пальцы прикоснулись к пуговицам рубашки Варда. Верхняя пуговица расстегнулась как будто сама собой. Рука девушки опустилась к следующей.

Это нельзя было назвать предательством по отношению к самой себе. Он однажды уже просил ее раздеть его, но сейчас она сама испытывала желание сделать это. Кроме того, удовлетворять его прихоти казалось ей разумнее всего. Ей не доставляло радости быть его любовницей, содержанкой, но ей совсем не хотелось отправиться вниз и пойти по рукам старателей.

Наконец Сирена справилась с рубашкой Варда. Ее пальцы прикоснулись к ремню брюк. Расстегнуть его удалось не сразу. Вард не помогал, он только лежал спокойно, поглаживая ей шею и грудь под широким вырезом ее рубашки.

Сирена замерла, добравшись до пуговиц брюк. Расстегнуть их не составляло труда, но ей казалось, что все это его очень волнует. Она не могла подавить нарастающего в ней возбуждения, но в конце концов все-таки решилась.

В это мгновение он сильно прижал ее к себе, она всем телом ощутила, как стучит его сердце. В душе у нее нарастало пугающее желание освободиться от разделявшего их барьера из одежды. Нежное прикосновение его пальцев к пуговицам ее рубашки вызвало настоящий взрыв чувств. Сирена принялась торопливо срывать ее с себя, а потом повернулась, чтобы ему стало легче расстегнуть корсет. Она сбрасывала нижние юбки, панталоны, а Вард тем временем тоже освобождался от одежды.

Их тела снова слились в долгом объятии. Руки Вар-да скользили по спине Сирены, он все сильнее прижимал девушку к себе, с наслаждением вдыхая аромат ее волос, его губы обжигали ей шею и плечи, потом волна горячих поцелуев докатилась до груди. Охваченная невыразимым чувством, Сирена впилась пальцами в его мускулистую спину. Она не хотела и не могла ему сопротивляться.

Сирену словно поглотил безумный экстаз. Они оба как будто приняли какой-то наркотик, вызывающий безумную страсть. Сила и слабость, мужчина и женщина, они тянулись к друг другу, сливаясь вместе, растворялись в обоюдном желании, пытаясь покончить с болью прошлого с помощью блаженства настоящего. В этом блаженном упоении, охваченные жаром среди холодной ночи, они наконец заснули.

Сирене казалось, что она спала всего минуту. Ее грудь все еще бурно вздымалась, длинные ресницы, похожие на два раскрытых веера, едва не касались щек. Уже наступило утро. Сквозь смеженные веки Сирена почувствовала, что комнату заливает свет. Она лежала не одна в постели. Ей было тепло рядом с этим мужчиной, ее волосы чуть шевелились от его дыхания, его крепкие руки по-прежнему сжимали ее талию. Они как будто так и пролежали всю ночь. Когда Вард наконец решил ее отпустить, она схватила его руки и прижала их обратно к себе.

Некоторое время они лежали неподвижно. Сирена снова стала засыпать, когда Вард приподнялся на локте. Она почувствовала, как он высвободил ее волосы, прижатые его телом. Спустя мгновение она поняла, что он за ней наблюдает.

— Золотые Каблучки, — прошептал он с какой-то горечью в голосе. — Золотые Каблучки…

Сирена открыла глаза. Она тоже приподнялась и посмотрела ему в глаза. От его слов на нее как будто повеяло холодом.

— Ты не понимаешь, — проговорила она со стоном.

— Разве? Я не желаю ничего понимать. Ты такая красивая, Сирена. Для любого мужчины ты будешь воплощением всего самого лучшего, прекрасного. Я думал, ты тут одна, скучаешь и грустишь обо мне, пока я сижу в Денвере. Я проклинал себя за то, что оставил тебя. Едва покончив с делами, я помчался обратно, к тебе. Я должен был вернуться в Криппл-Крик вчера еще до темноты, но забыл о снежных завалах. А когда я наконец попал в «Эльдорадо», что же я там увидел? Мужчины выстраиваются в очередь на улице, чтобы взглянуть на новую диковинку — Золотые Каблучки, они отказывались уходить, даже когда Перли сказала, что Золотые Каблучки дает специальное шоу для богатого клиента. Ты не можешь представить, что я почувствовал, узнав, что Золотые Каблучки — это ты!

— Я не просила, чтобы меня так называли, — ответила Сирена, с болью вглядываясь в его потемневшее лицо. — Это из-за моих туфель. Они увидели позолоту и решили, что они у меня из золота.

— Неудивительно, — с иронией заметил Вард. — Я сам чуть на это не клюнул. Меня интересует, как ты оказалась внизу. Тебе, наверное, уже так надоели эти комнаты, что ты едва дождалась, когда я уеду.

— Нет, — Сирена покачала головой. — Мне пришлось туда спуститься, у меня не оставалось выхода.

— Ты уже говорила так. Тебе хотелось есть, да? Но это же какой-то абсурд, тебе же приносил еду Санчо.

— В этом как раз все дело. Он не пришел. Точно, он приходил два раза, но никакой еды я не видела.

Путаясь в собственных словах, Сирена сбивчиво рассказала ему, что произошло с китайцем и что случилось потом. Когда она дошла до ультиматума Перли, выражение его лица сделалось таким холодным и жестким, что она испугалась.

— Значит, ты пела, чтобы заработать ужин? — проговорил Вард с угрозой в голосе. — А что было потом?

Этот допрос разозлил ее. Какое он имел право так ее пытать и с какой стати она должна перед ним оправдываться? Сирена оперлась на локоть точно так же, как он. Одеяло съехало у нее с плеча, но она не обратила на это внимания.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Ты сама прекрасно знаешь.

— Ты мне не сторож и не муж. Какое ты имеешь право…

— Я имею все права, — сказал он, схватив ее за плечо. — Ты будешь говорить?

— А зачем тебе это? Какая разница? — бросила в ответ Сирена, вспомнив слова Перли насчет его согласия, чтобы ее отправили к остальным девицам.

— Большая разница, — процедил он. — Если ты не хочешь, чтобы тебе свернули шею, ты… Что это?

Он разжал пальцы, с ужасом увидев на ее плече синяки, оставленные Отто.

— Цена моего ужина, — с трудом проговорила она. — И она бы оказалась еще выше, если бы твой друг Бенедикт не убедил Отто, что я не должна платить дважды за одно и то же.

— Это Отто сделал?

— А откуда он мог знать, что тебе это не понравится? Ты же сказал Перли, что мне пора присоединиться к остальным девочкам, и она дала ему понять, что будет ему благодарна, если он станет первым моим клиентом.

— О боже, — прошептал Вард.

— Да уж. Теперь ты понимаешь, почему я так благодарна Натану Бенедикту? Но, уверяю тебя, я не настолько ему признательна, чтобы позволить накачать себя наркотиками и броситься к нему в объятия. Впрочем, если бы ты отсутствовал еще несколько дней, я могла бы и передумать.

Вард, бледный как полотно, смотрел на нее невидящими глазами. Неожиданно он перекатился на спину и откинул одеяло. Не говоря ни слова, он принялся натягивать брюки, рубашку, а потом сунул ноги в ботинки. Не заправив как следует рубашку в брюки, он направился к выходу.

— Вард, Вард, ты куда? — закричала Сирена, но он уже ушел, хлопнув дверью.

Что он собирался делать? У него было такое выражение лица, словно он собирался кого-то убить. Сирена на мгновение задумалась, затем торопливо поднялась с постели. Надев панталоны и юбки, она бросилась к шкафу и схватила первое попавшееся под руку платье. Она не знала, на кого именно разозлился Вард: на Отто или на Перли. Но так вывести из себя его мог только кто-нибудь из них.

Сирена приводила в порядок волосы, когда до ее слуха долетел жуткий крик. Она затаила дыхание. Кричала женщина. Ее голос доносился со стороны публичного дома.

Бросив шпильки обратно на комод, Сирена опрометью бросилась из комнаты, выбежав в коридор. В конце холла, рядом с лестницей находилось маленькое окошко, из которого был виден публичный дом, но оно оказалось покрытым толстым слоем инея. Сирена торопливо откинула щеколду и распахнула окно.

Выглянув из него, она увидела внутренний двор. Вард как раз пересекал его, направляясь к салуну. Перли, согнувшись, стояла посреди двора с растрепанными рыжими волосами и исказившимся от гнева лицом.

— Вард! — кричала она. — Вард, вернись! Я тебе все объясню! Ты не можешь так со мной поступить! Я этого не переживу! Я покончу с собой! Ты слышишь меня? Я убью себя!

Ее последние слова сменились диким, похожим на звериный воем. Сирена увидела, как Перли рухнула на колени прямо в снег и принялась рвать волосы, катаясь по земле, словно раненый зверь.

Услышав шаги на лестнице, Сирена отвернулась от окна. Когда наверху показался Вард, она уже стояла у перил. Увидев его, Сирена бессознательно подняла руку, словно пытаясь защититься от него. Она не могла выговорить ни слова.

Вард медленно приблизился.

— Тебе, наверное, будет приятно узнать, что Отто больше не появится в «Эльдорадо»?

— Да, — еле слышно проговорила Сирена.

— Что касается Перли, она мне больше не компаньон. С завтрашнего дня ей придется убраться из «Эльдорадо» вместе с ее девчонками.

— Ясно.

— Я понимаю, этого мало после того, как здесь обошлись с тобой во время моего отсутствия, но теперь ты, может быть, поверишь, что я не просил Перли отправить тебя вниз? Ты не надоела мне, Сирена, и это, наверное, никогда не случится. Тебя больше не увидят на сцене «Эльдорадо».

— Но почему же тогда, — тихо спросила Сирена, — ты так странно вел себя перед отъездом? Почему тебе так хотелось расстаться со мной?

— Если я вел себя странно, — ответил Вард с лукавой улыбкой, — так это именно потому, что мне не хотелось от тебя уезжать. И я не взял тебя с собой, чтобы проверить, смогу ли без тебя жить.

Сирена отвернулась.

— Теперь ты, судя по всему, проверил это.

— Да, — согласился он, — но мне пришлось заплатить за это так дорого, что я вряд ли стану повторять мой опыт.

— Да, ты лишился партнера, — сказала Сирена, не желая вдаваться в смысл его слов.

Вард подошел вплотную и прижал девушку к себе.

— Ты хочешь, чтобы я обязательно это сказал? Ты нужна мне как воздух, как вода и пища, ты для меня дороже жизни, Сирена, и я не желаю делить тебя ни с одним мужчиной на свете.

Он быстро поцеловал ее и, повернувшись, направился к своим комнатам, увлекая ее за собой. Сирена прекрасно поняла его слова, однако она так и не услышала от Варда признания в любви. Она не надеялась на это, но в какое-то мгновение ей показалось, что он вот-вот откроется ей в своих чувствах. Глупости. Зачем ему это нужно? Он только хотел, чтобы она оставалась рядом, удовлетворяла все его желания. И больше ничего.

— Иди оденься, и мы чего-нибудь поедим, — сказал Вард, открыв дверь в гостиную.

— Если ты не слишком голоден, давай перекусим прямо здесь. Я могу поджарить бекон и испечь блины, правда, у меня нет масла.

Сирена указала на сумку с провизией на столике возле плиты.

— Что это? — Вард замер посреди комнаты, едва не раскрыв рот от удивления.

— Мне хотелось есть, и я купила немного продуктов. У меня не было денег, поэтому мне пришлось взять твои.

— Что?

— Я взяла твои деньги, — повторила Сирена, побледнев, — мелочь из бюро.

— И ты умудрилась на них все это купить?

Вард нисколько не рассердился. Сирена неуверенно улыбнулась.

— Я хотела купить еще яйца, кофе и кофейник, но мне не хватило денег.

— Это все, что тебе нужно?

— Да. Ах нет, мне еще нужно масло, а если бы у меня была духовка, я могла бы испечь пирог…

— Перестань! Господи боже мой, Сирена! Меня и так уже совсем замучила совесть оттого, что я оставил тебя здесь одну без еды, без денег…

— Ладно, я как-нибудь обойдусь. Но если мне придется готовить еще и для тебя…

— Не придется. То есть я не хочу, чтобы ты этим занималась, у тебя и так найдутся дела. — На его суровом лице появилась улыбка. — Конечно, нам лучше не ходить куда-то самим, а найти кого-нибудь, чтобы он приносил еду сюда и не будил бы нас при этом. Это нас вполне устроит. Я зайду к Санчо. Если он еще работает, я попробую с ним договориться, а если нет — найду кого-нибудь другого.

Сирена не возражала.

— А сейчас одевайся и пойдем выпьем хотя бы кофе. Я со вчерашнего вечера ничего не ел. Еще немного, и я умру от голода.

Сирена кивнула и с каким-то легким, радостным чувством стала одеваться. Когда она накинула на плечи свой старый плащ, Вард окинул ее быстрым взглядом и распахнул дверь.

Они завтракали в немецком ресторане. Вард заказал горячий кофе и яблочные пирожки. Потом купил все, что просила Сирена, заодно и кое-что еще. Когда они проходили по Мейерс-авеню, возвращаясь обратно, к ним подбежала девушка в халате, из-под которого выбивалась нижняя рубашка.

Сирена узнала одну из девиц «Эльдорадо». Обычно веселая и заводная, она сейчас казалась совсем бледной, ее волосы были распущены.

— Мистер Данбар, мистер Данбар! Идемте со мной. Пожалуйста.

— В чем дело?

— Перли. Она приняла целую коробку снотворного.

— Откуда ты знаешь, что это снотворное?

— Я видела. Вы должны что-нибудь сделать, иначе она умрет.

— Не думаю, что она хотела меня видеть, прежде чем… так поступить.

— Она хотела, хотела. Она умоляла вас простить ее, если еще не поздно.

— Поздно, слишком поздно, — сказал Вард сурово. — Если Перли наглоталась этих таблеток у тебя на глазах, значит, она хотела, чтобы ты ее спасла. Думаю, доктор нужен ей сейчас больше, чем я.

— Какой же вы бессердечный, если так к ней относитесь, — со слезами проговорила девушка.

— Она просто идиотка, если ей кажется, что я ее прощу. И ты тоже, если стоишь здесь и тратишь попусту время, вместо того чтобы найти врача.

Девушка с ненавистью посмотрела на Варда и, рыдая, бросилась прочь.

12.

Перли не умерла. Врач дал ей рвотное и растер кожу спиртом со снегом. Увидев, что она совсем ослабла, он приказал девицам выйти из комнаты, заявив, что хочет осмотреть их хозяйку как следует. Убедившись, что Перли полностью пришла в себя, доктор взял деньги за услуги и ушел.

Так, по крайней мере, рассказывала Консуэло. Испанка навестила Сирену через неделю после возвращения Варда. Сирена впервые увидела ее после того вечера. Консуэло не вернулась в «Эльдорадо», она не стала возвращаться и в публичный дом, хотя там у нее остались друзья. Она стала любовницей Натана Бенедикта. В ту ночь, расставшись с Сиреной и Вардом, он позвал Консуэло к себе в отель «Континенталь». На следующий день он снял для нее небольшой дом, не дворец; конечно, но очень элегантный особнячок из четырех комнат. Потом они отправились в Колорадо-Спрингс, и он купил там мебель, которую она выбрала. Натан оказался добрым и щедрым человеком, и Консуэло чувствовала себя почти счастливой. Ее радость омрачалась лишь по ночам, когда он называл ее Сиреной, сжимая в объятиях.

— Консуэло, — тихо проговорила Сирена. — Прости меня.

Испанка покачала головой и улыбнулась.

— Это же не твоя вина. И я, честно говоря, не возражаю. Заходи к нам как-нибудь. Я угощу тебя чаем из китайской чашки, из настоящего китайского фарфора.

— С удовольствием, но только когда там не будет Натана, мистера Бенедикта.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, — сказала Консуэло, — он приходит ко мне только по ночам.

Сирена решила не рассказывать об этом Варду. Она, конечно, не думала, что он будет ревновать, но его отношения с другом испортились, с тех пор как он застал его с Сиреной.

У них с Вардом почти ничего не изменилось. Большую часть дня они проводили вместе. Изредка Вард спускался вниз, чтобы сыграть в карты. Они разговаривали о самых разных вещах, по вечерам разводили огонь в камине, смеялись и занимались любовью. Проходили дни, недели, кончилась зима. Сирена жаловалась, что ей совсем нечего делать, особенно теперь, когда дни сделались длиннее, и уговаривала Варда купить материю, иголки и нитки, чтобы она могла сшить себе пару платьев взамен старого.

— Зачем тебе это? — спрашивал он. — Я могу купить хоть дюжину платьев, чтобы тебе было в чем появляться на людях, только ты нравишься мне и в этом пеньюаре, а еще больше — без него.

— О, в этом я не сомневаюсь. Это же так удобно, — отвечала Сирена, лукаво поглядывая на него, — но, боюсь, я не слишком понравлюсь тебе в одном из твоих костюмов.

— А что, если понравишься? — смеялся он. — Сейчас я, по крайней мере, могу не сомневаться, что в любую минуту приду и застану тебя здесь.

— Ах да. Как же я забыла?

— Знаю, знаю. Ты понимаешь, каждый вечер я прихожу сюда с тайным страхом обнаружить мой шкаф пустым.

— Ну уж нет! Я тебе такого удовольствия не доставлю!

— Но, Сирена, неужели тебе так не понравилось платье, которое я тебе купил?

— Оно мне нравилось, пока я думала, что мой саквояж потерялся.

— Твой саквояж опоздал на сутки. А когда его наконец принесли, я решил: пусть лучше все остается по-прежнему.

— Для кого лучше?

— Для меня. Такой ответ тебя устроит? И для тебя тоже. Я сомневался, думал, что ты бросишься искать себе миллионера, если у тебя будет что надеть.

— У меня есть одежда, даже дорожный костюм, и очень приличный. Почему тебе кажется, что я не убегу от тебя однажды?

— Я тебя уверяю, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы у тебя не появилось такого желания.

— И как же ты это сделаешь?

— Ты будешь слишком занята, чтобы придумать план побега, — сказал Вард, подходя ближе. — Я доходчиво объясняю?

Через неделю они опять вернулись к этой теме. Положение Сирены нисколько не изменилось. Она больше не выходила на сцену, не надевала туфли на золотых каблуках, здорово истрепавшиеся после бегства по снегу. Но она больше не сидела в заточении наверху, почти каждый вечер спускаясь в бар. Иногда она наблюдала за игрой Тимоти или подходила к девушкам, которых нанял Вард, прогнав Перли вместе с ее подопечными. Время от времени Сирена присаживалась к столу, где играли в карты. Она стала чем-то вроде талисмана, приносящего Варду удачу. Сирена заметила, что ее присутствие в баре действует на старателей успокаивающе. Они относились к ней с безупречной вежливостью, всегда предлагали сесть и выгоняли любого, кто пытался оскорбить ее хотя бы намеком, впрочем, такое случалось очень редко. Но Вард никогда не отпускал ее далеко от себя. Он всегда оставался рядом, наблюдал за ней, приглашал за свой столик, брал за руку или играл ее локоном.

Он никогда не уходил из салуна на всю ночь и очень редко покидал его надолго днем. Сирена почти не видела, чтобы он куда-нибудь отлучался. Однажды она застала его за разговором с Натаном Бенедиктом, но в эту минуту ее позвали на сцену, где одна из танцовщиц вывихнула ногу.

Оставаясь в баре одна, без Варда, она чувствовала себя неловко. Ей никто особо не досаждал, но она боялась этих наглых испытующих взглядов, ехидных смешков, мужчин, отводящих глаза, стоило ей на них посмотреть.

Сирена не спеша прошла через бар, направляясь к лестнице. Чтобы посетители не сочли ее уход бегством, она окинула зал хозяйским взглядом, исподволь задержав его на одном из столиков. В холле, перед самой дверью, Сирена задержалась. Сюда доносились приглушенные голоса собеседников. Значит, Вард еще здесь. Она не хотела вмешиваться в их разговор, но в то же время ей совсем не хотелось возвращаться в бар.

Сирена не успела решить, как ей поступить. Дверь в гостиную неожиданно распахнулась. Вард окинул девушку долгим суровым взглядом и посторонился, пропуская вперед Натана.

— Сообщи мне, когда решишь, — сказал тот, обернувшись.

— Хорошо, — ответил Вард.

Приподняв шляпу, Натан пожелал спокойной ночи и ушел, еще раз взглянув на Сирену.

Сирена прошла в комнату.

— Я не знала, что вы тут, — оправдывалась она.

— Натан пришел обсудить со мной одно дело. — Вард закрыл дверь и повернул в замке ключ. — И он, конечно, хотел разговаривать без свидетелей.

Эти слова он произнес таким тоном, словно считал, что Сирена должна знать, о чем идет речь.

— Да?

— Что «да»? — повторил он за ней. — И это все, что ты скажешь? Ты могла бы изобразить удивление и получше.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Меня абсолютно не волнуют твои дела. — Сирена посмотрела ему в лицо, удивленно приподняв бровь.

— Но это, как тебе наверняка известно, должно тебя волновать.

— Если ты ждешь от меня ответа, тогда извини, но я ничего не понимаю.

Вард уставился на нее.

— Знаешь, в это очень трудно поверить. Я уверен, что ты сама не разговаривала с Натаном с тех пор, как я вернулся. Но он наверняка послал тебе письмо, записку или еще какую-нибудь романтическую ерунду.

— Я от него ничего не получала. Не знаю, в чем ты меня обвиняешь, но, как бы там ни было, мне это не нравится.

Взгляд Варда как будто сделался немного спокойнее.

— Если Натан решил поставить столько на то, что, возможно, никогда и не случится, то, наверное, он увяз гораздо глубже, чем я думал. Жаль, что мне неизвестно это наверняка.

— Что тебе неизвестно? О чем ты говоришь?

— Здесь, в этой комнате, несколько минут назад Натан предложил мне подписать один очень интересный договор. Он готов отдать несколько приисков и часть доходов от остальных его предприятий, причем большую часть, я тебе скажу. Стоимость всего этого исчисляется тысячами долларов, может быть, даже сотнями тысяч.

— Он отдает это просто так?

— Нет, конечно. Как ты понимаешь, он требует кое-что взамен.

Его неприятная ирония испугала Сирену.

— И чего же он хочет?

— Он хочет, чтобы я… чтобы наши отношения прекратились.

— Что? — Сирену словно окатили холодной водой. Она смотрела на Варда, не в силах поверить его словам.

— Если ты не притворяешься, он предложил мне большую сумму денег за то, чтобы я оставил тебя, не будучи уверенным, что ты попадешь в его руки. Он, похоже, думает, что ты испытываешь ко мне некоторую привязанность, но все же не настолько сильную, чтобы он не смог завоевать твое расположение, и хочет, чтобы я сам слегка подтолкнул тебя к нему.

Сирена побледнела.

— Понятно. И что ты ему ответил?

— Я сказал, милая Сирена, что мне надо это обдумать.

— О чем же тут думать? — вырвалось у нее. Отвернувшись, она направилась к плите. — Ты просто не сумеешь отказаться от таких денег.

— Ты так считаешь? Тогда позволь тебе сказать, что я сумел бы от них отказаться, если бы решил, что так нужно.

Потрясенная, Сирена почти ничего не слышала.

— А твоя дружба? Ты не сможешь покончить с ней из-за какой-то…

— Из-за одной прекрасной женщины, которая нравится нам обоим? Такое не раз становилось причиной ссор между друзьями. Но сейчас это не имеет значения. В настоящий момент важно только то, что желаешь ты сама. Ты придумываешь мне оправдания, чтобы я смог с легким сердцем отпустить тебя к нему? Это отличный шанс, Сирена. Вот он, твой миллионер, и он сам бежит тебе в руки. Тебе нужно только разобраться, чего ты хочешь.

— И ты меня вот так запросто отпустишь?

— Если ты скажешь, что тебе нужен Натан и его деньги, я не буду тебя удерживать.

Сирена отвернулась.

— У Натана ведь уже есть женщина, Консуэло.

— Ну, это ее проблемы.

— Я бы не хотела, чтобы она так много потеряла по моей вине.

— Это понятно.

— А что касается Натана, я не желаю, чтобы меня покупали.

— Серьезная причина.

Вард явно не собирался ей помочь. Расхаживая по комнате, Сирена видела, что он только наблюдает за ней. С трудом ей удалось изобразить на лице улыбку.

— А потом, он, по-моему, вряд ли станет мною дорожить, если я достанусь ему так легко. Кроме того, не забывай, ты знаешь меня слишком близко, поэтому, я думаю, мистеру Бенедикту надо отказать, если, конечно, ты сможешь это сделать.

— Ты на самом деле решила остаться со мной?

Его недоверчивый тон напугал Сирену.

— По-моему, я должна это сделать.

— Даже если понимаешь, что ты вряд ли когда-нибудь получишь предложение лучше этого?

— Если ты думаешь, что я жду, что когда-нибудь получу свадебный венок, не бойся, я понимаю: этого не случится.

— Сирена, — начал было Вард, но тут же замолчал.

— Да? — Она не отводила взгляда. Судя по выражению его глаз, он хотел что-то спросить, но в то же время сомневался, что ему понравится ответ.

— Ничего, — сказал он наконец, — сейчас ничего не имеет значения, кроме твоих слов.

Он взял ее за руку, привлек к себе и крепко обнял, словно желая показать, что никогда ее не отпустит. Он поцеловал ее нежным, долгим поцелуем, не отнимая губ даже после того, как его колено коснулось мягкого ковра и он опустился на пол, увлекая Сирену за собой. Они медленно, будто во сне, раздели друг друга и в сладком упоении, забыв про все на свете, предались любви.

Потом Сирена лежала на спине, глядя на игравшие на потолке отблески пламени керосиновой лампы. Предложение Натана, хотя его вряд ли можно было назвать комплиментом по отношению к порядочной женщине, казалось ей довольно лестным. Ей, конечно, была неприятна мысль, что за нее предложили определенную цену, пусть даже столь высокую, однако Сирена подумала, что Натан не хотел, чтобы она об этом знала, если решил разговаривать с Вардом наедине. Если бы ему казалось, что ее можно легко купить за деньги, он бы сделал это предложение ей самой и увел бы ее из-под носа Варда, не обращая внимания на то, что мог бы подумать его друг. То, что он выбрал другой путь, свидетельствовало о том, что он, по словам Варда, решил, что Сирена испытывает к нему какие-то чувства. Насчет этого Натан ошибался. И не говорило ли это предложение о том, что он почти не сомневался, что Вард не слишком дорожит Сиреной?

Мог ли Натан оказаться прав? Неужели Вард называл ее прекрасной женщиной, говорил о том, как скучал без нее, любил ее с такой нежностью — и не испытывал при этом ничего, кроме вожделения? Ей не хотелось в это верить. Она не ждала от Варда любви. Нет. В конце концов, это было не так уж важно. Но если бы он проявлял к ней хоть какие-то чувства, согласившись на предложение Натана, она смогла бы самым изощренным образом отомстить за все, что причинил ей этот человек.

Закрыв глаза, Сирена попыталась отогнать эти мысли. Мерзкая вещь — месть. Но зато какая приятная…

— Ты точно знаешь, что она там живет? — с волнением спросила Сирена, когда они дошли до конца улицы. Перед ними стоял маленький домишко с одной дверью и одним грязным окном. Стены этого сравнительно нестарого строения покоробились, а странная угловатая крыша казалась дырявой. Сирена не заметила ни вывески, ни красной занавески на окне, но она и без этого сразу поняла, что видит один из притонов, где прозябают проститутки, ставшие слишком старыми, слишком непривлекательными или больными, чтобы работать на танцевальной сцене или в публичном доме с более или менее приличными клиентами.

— Точно, — ответила Консуэло, — по крайней мере, здесь живет девчонка, похожая на ту, о которой ты мне говорила. У нее светлые волосы и хорошая фигура, и ведет она себя как маленькая, все время вспоминает об умершем ребенке, но никогда и словом не обмолвилась о своем муже. К ней часто приходит какой-то мужчина, обычно по утрам.

Сирена глубоко вздохнула.

— Если это Лесси, я не знаю, что ей сказать.

— Что-нибудь придумаешь.

— Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна за то, что ты помогла мне ее найти. Испанка пожала плечами.

— Не стоит благодарности. Жаль только, что на это ушло так много времени. У нее не так уж много друзей, у этой Лесси. Она держится в стороне от всех, почти не выходит на улицу. Этот мужчина, который ее навещает, приносит ей еду. Поэтому ее не так легко оказалось найти.

— Она, наверное, опасается, что ее найдут, я имею в виду старейшину. Конечно, она его боится.

— За это ее не стоит винить, — сухо заметила Консуэло, — я бы тоже не хотела, чтобы меня нашел кто-нибудь вроде него.

— Может быть, она не пожелает меня видеть?

— Выяснить это можно только одним способом, — ответила Консуэло и постучала в дверь.

Пока они ждали, Сирена разглядывала испанку. С того дня, как Натан предложил Варду сделку, она не разговаривала с Консуэло. Сейчас Сирене почему-то казалось, что Консуэло стала другой и их отношения изменились, хотя утверждать это она не могла. Испанка часто вела себя довольно цинично и дерзко, впрочем, она всегда отличалась гордостью, бескорыстием и желанием помочь. И все же что-то в ней настораживало Сирену. Конечно, Натан не мог поступить столь бессердечно и сказать, что намерен заменить ее другой любовницей. Это было бы слишком жестоко.

Наконец дверь слегка приоткрылась, и девушки услышали испуганный шепот.

— Что вам надо?

— Лесси? — спросила Сирена, все еще сомневаясь.

— Сирена!

Дверь распахнулась. Просияв, Лесси бросилась Сирене на шею, с опаской взглянув на испанку. Заметив это, Сирена быстро представила их друг другу. Сказав девушке несколько слов, Консуэло вошла в дом следом за Сиреной.

— Как ты живешь, Лесси? — спросила Сирена.

— Хорошо. Мне столько надо тебе рассказать! — Белокурая девушка опустилась на незастеленную кровать, предложив Сирене сесть рядом. Неподалеку стоял стул со сломанной ножкой и приделанное к ящику седло, но Консуэло предпочла просто прислониться к стене.

— Я слушаю тебя, — проговорила Сирена. Лесси натянула красный халат на колени и начала свой рассказ:

— Я болела, у меня родился ребенок, но Беатриса его убила. Мне сказали, что он родился мертвым, но это ложь. Я слышала, как он плакал, значит, он был живым. Я рассказала об этом Агате, но она ударила меня и приказала не возводить напраслину, потому что Беатриса, дескать, не способна на такое. Потом она заявила старейшине Гриеру, что я сошла с ума, и он ей поверил. Он молился обо мне несколько дней, а потом сказал, что для того, чтобы я перестала горевать о Погибшем ребенке, мне нужно родить нового.

Сирена посмотрела на Консуэло.

— Я сразу поняла, что он скотина, — бесстрастно сказала испанка.

— Да, — согласилась Лесси с неожиданным воодушевлением. — Я не хотела этим заниматься, Сирена. Совсем не хотела. Только не с ним. И я убежала.

— Это, наверное, был лучший выход из твоего положения, — сказала Сирена, втайне завидуя простоте, с которой Лесси произнесла эти слова и совершила этот поступок.

— Да, а потом я встретила Джека. Он был очень добр со мной, купил мне леденцы и взял к себе в поезд. Сначала мы остановились в большой гостинице, но там оказалось очень много народу, и он нашел мне этот чудесный домик. Тебе здесь нравится, Сирена?

Сирена окинула взглядом унылые некрашеные стены, оклеенные картинками из журналов, низкую кровать с мятыми простынями, треснувший китайский ночной горшок, покрытый ярким расшитым чехлом, шаткий умывальник.

— Здесь, наверное, неплохо жить одной, чтобы сюда никто не приходил, — грустно заметила Сирена. Лесси на мгновение помрачнела.

— Когда ко мне приходит Джек, я даже радуюсь. А других мужчин мне не надо, но Джек сказал, что это не грех и скоро все кончится. Он говорит, если я буду позволять им делать все, что они хотят, он скоро скопит достаточно денег, и мы сможем уехать.

— И ты этого хочешь, Лесси? Тебе это нужно?

— Да. Я очень люблю Джека, я не желаю жить без него.

— А тебе не хочется перебраться ко мне?

Консуэло бросила на Сирену быстрый взгляд. Она совсем не ожидала такого оборота событий.

Сирена до сих пор не говорила, как она собирается поступить, когда найдет Лесси. Она молчала, потому что сама этого не представляла. Она не задумывалась о том, как посмотрит на это Вард.

— К тебе? — удивленно спросила Лесси. — Я бы с удовольствием, ты была моей самой лучшей подругой. Но я не знаю, что скажет Джек. Ему это вряд ли понравится, ведь я тогда не смогу принимать других мужчин.

— По-моему, — медленно проговорила Консуэло, — Варду это не понравится.

— А кто такой этот Вард? — спросила Лесси, взглянув на испанку.

— Так зовут человека, с которым я живу, — ответила Сирена, покраснев.

— Ты тоже с кем-то живешь? Я так рада. Теперь ты меня понимаешь?

— Не совсем.

— Я все равно не смогла бы прийти, когда он будет у тебя, твой мужчина. Я бы чувствовала себя не в своей тарелке. А если он не любит других мужчин, ему может не понравиться и Джек. А я не стану ходить туда, где нельзя появляться Джеку. Мне нравится с ним спать, это совсем не то, что было со старейшиной.

— О, Лесси! — Сирена чувствовала себя совсем беспомощной, не в силах объяснить подруге, в каком положении та оказалась. Но неужели она на самом деле бессильна что-нибудь сделать? Неужели она не сможет предложить Лесси что-нибудь получше ее теперешней жизни? Поступив на работу в «Эльдорадо», она скорее всего опять окажется в таком же положении, и ее слабостью воспользуется какой-нибудь другой мужчина, который, возможно, будет обращаться с ней еще хуже. Этот Джек жил за ее счет, в этом не оставалось сомнений. А если она в конце концов ему надоест, что тогда? У нее появится кто-то другой. Еще один. И так до бесконечности. Но чем положение Лесси отличалось от ее собственного? Что станет с ней самой, когда Вард ею пресытится? Как она собиралась помочь Лесси, если не могла помочь самой себе?

— Не огорчайся, Сирена. Ты же можешь приходить ко мне в гости. Мы с тобой будем встречаться.

— Ты тоже приходи ко мне в «Эльдорадо». Я оставлю тебе адрес, — ответила Сирена, взяв Лесси за руку. — Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, обращайся ко мне.

— Так вот ты где, в «Эльдорадо». А я все думала, куда ты могла пойти после того, как рассталась с нами. Я слышала, что тебя видели с мужчиной. Я, наверное, ни за что бы не отважилась убежать, если бы не ты.

— Лесси, ты придешь ко мне в гости?

Сирена испытывала чувство вины перед Лесси. Если бы не она, Лесси не ушла бы от мормонов. С ними она хотя бы оставалась в безопасности, даже если бы ей не удалось найти счастье.

— Мне очень хочется, Сирена, правда, но я недавно видела старейшину. Он ищет меня, я знаю. Если он меня найдет, мне придется к нему вернуться. Я очень рада, что ты пришла ко мне, но, если ты нашла меня, значит, и он сможет это сделать. Мне нужно быть очень осторожной.

Сирена попробовала ее разубедить, Консуэло тоже ей помогала, рассказав о своих связях в публичных домах. Лесси как будто немного успокоилась, но она все равно отказывалась выходить из дома даже на минуту. Сирене ничего не оставалось делать, как оставить ее одну.

— Как ты думаешь, у нее все будет в порядке? — спросила она Консуэло, закрыв дверь домика.

— Кто знает… — Испанка пожала плечами. — Иногда мне кажется, что Бог не забывает таких, как она. Может, ей повезет больше, чем нам. А если нет, то ей все-таки не придется так страдать.

Зима осталась позади. Спускавшиеся с высоких гор последние снеговые облака густо усыпали белыми кристаллами отдохнувшую за зиму землю, а потом ослепительное солнце превратило снег в воду, бурными потоками вернувшуюся в реки. Ночи стали не такими темными и холодными, и старейшина Гриер вместе с другими мужчинами из общины мормонов теперь часто расхаживал спозаранку по сонным улицам, обличая пороки человечества. Он осуждал театры, где давали шумные водевили, дансинги и другие пристанища зла. Иногда вместо него на импровизированную кафедру поднимался высокий мужчина в балахоне, с неподдельной грустью объявлявший о конце света через шесть лет и призывавший всех покаяться. «Святые» всегда отличались нетерпимостью к публичным домам, их часто видели стоящими на коленях перед полуголыми женщинами, смиренно преклонив голову в молитве. Однажды шерифу пришлось силой вывести их из одного заведения, куда они ворвались с фанатичной проповедью. Рождество прошло почти незамеченным, лишь несколько раз на оживленных улицах слышалось пение церковных гимнов, а магазины сделались более нарядными. Вард купил Сирене новую шубу из бобрового меха с муфтой, вместо той, которую подарил ей Натан. Она вышила ему несколько платков и подарила праздничный кубок. Конечно, все это не шло ни в какое сравнение с золотыми запонками, которые преподнесла Перли, но это было все, что могла себе позволить Сирена. Вард очень обрадовался ее подаркам, он сразу положил один из платков в карман, в то время как запонки так и остались лежать в ящике бюро.

И все же Сирена чувствовала себя в праздники почти счастливой. Она вспоминала, как год назад встречала Рождество вместе с матерью и отцом, которые тогда были еще живы и надеялись на успех и радости в будущем году. Праздник омрачили события, случившиеся в одну из ночей. В доме Перли началась пьяная драка. Один из посетителей заявил, что его ограбили; девушка, которую он в этом обвинил, утверждала, что он лжет. Перли приняла ее сторону, за мужчину вступились его друзья. Один из них швырнул вазу и кого-то ранил. Вскоре в потасовку вмешались остальные посетители. Кто-то позвал Варда, и он явился вместе с шерифом как раз в тот момент, когда в одном из номеров вспыхнул пожар. Опасаясь, как бы Перли не набросилась на шерифа и не угодила под стражу, он привел ее в «Эльдорадо». После того как порядок наконец восстановили, она еще долго стояла посреди бара с распущенными волосами, похожая на валькирию, и ругала всех мужчин на чем свет стоит. Потом она совсем обессилела, и Вард понес ее на руках обратно в публичный дом, а она бормотала ему какие-то нежности, целуя его в шею.

После Нового года на улице стали появляться открытые экипажи. Мужчины радовались, если им удавалось увидеть с обочины девиц из «Старой усадьбы». Разодетые в шелка, в приплюснутых шляпках с вуалью и цветами, в небрежно накинутых мехах, они величественно проезжали в запряженных тройкой колясках.

Наконец растаял последний снег. На холмах зазеленела трава. По деревьям сновали белки. По ночам собаки лаяли не переставая, потому что с гор начали приходить бурые медведи, которые, словно призраки, копались в темноте на помойках. Охотники до их меха расставляли капканы, и в воздухе витал приторно-сладкий запах кровавой приманки. Начали распускаться розы, закачались на ветру красные соцветия герани, появилось множество мелких птиц с разноцветным оперением.

Сирена стояла у задней двери «Эльдорадо», наслаждаясь наполнявшим воздух ароматом цветов. Теплый ветер приносил с гор запахи сосны и ели. Сирена вспомнила тот день, когда они с Вардом устроили пикник на вершине горы Пиза. Вспомнила сцену их любви накануне его отъезда. Это, казалось, произошло так давно и в то же время будто вчера. В тот день они были друг другу совсем чужими, а сейчас каждый из них знал о другом намного больше, их поведение теперь сделалось гораздо более непринужденным. За последние недели, в конце зимы и начале весны, Вард, похоже, сделался спокойнее. Сирена тоже успокоилась, она стала доверять ему, ведь прошло столько времени, а он не скучал с ней, она ему не надоела. Но спокойствие ее объяснялось не только этим.

Сирена сжала губы, закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Да, временами она чувствовала себя совсем спокойной, но иногда ее охватывала тревога. Ее тело уже смирилось с переменами, происходившими теперь, когда внутри его зародилась другая жизнь, но ее разум по-прежнему сопротивлялся.

Она ничего не говорила Варду, сначала сомневаясь и желая убедиться до конца, а потом не смогла, ее напугал рассказ Конни о смерти одной девушки из публичного дома от аборта. Сообщать Варду о том, в каком положении она оказалась сейчас, после недавней трагедии, казалось ей настоящим мучением. Сирена не хотела, чтобы кто-нибудь посоветовал ей, а то и просто заставил ее избавиться от ребенка. Хотя сейчас, на третьем месяце беременности, это, наверное, было уже невозможно. Она не говорила Варду ничего, ей хотелось, чтобы он сам это увидел.

И как он до сих пор не заметил происшедшей с ней перемены? Конечно, он мог принять это за обычное недомогание, какую-нибудь аллергическую реакцию на весенние запахи. Ведь ее талия еще не стала шире, она оставалась такой же стройной, как и раньше. Но если бы он заботился о ней по-настоящему, если бы обращал на нее внимание, он не мог бы не заметить перемен.

Именно в этом и заключалась проблема. Заботился ли о ней Вард? Неужели он относился к ней с таким безразличием, что все это могло остаться незамеченным? Она с трудом верила, что мужчина, живший с ней уже несколько месяцев, спавший с ней в одной постели, ни о чем не догадывался, сжимая ее в объятиях.

Иногда Сирена ловила на себе его изучающий взгляд. Тогда он улыбался и целовал ее или поднимался и уходил из комнаты, спускался в бар, а иногда шел на улицу и возвращался ночью, продрогший и усталый. Она научилась ни о чем его не спрашивать. Нет, он не злился и не отвечал резко, когда она порывалась спросить его о чем-нибудь, но его молчание, его взгляд, полный боли и страдания, останавливал ее.

Сирена отвлеклась от своих мыслей, услышав какое-то насвистывание. Из-за угла появился бородатый негр. Увидев Сирену, он кивнул и перестал выводить мелодию.

— Доброе утро, мэм, — сказал он. — Мне приказали привести этих маленьких бестий, мэм. Где их привязать?

Он кивнул на двух лошадей.

— И кто же вам приказал? — с любопытством поинтересовалась Сирена.

— Конечно, мистер Данбар, мэм. Он всегда берет пару жеребят, когда едет в горы.

— А мистер Данбар не сказал, когда он собирается уезжать?

— Не знаю, мэм. Но он сказал, что упряжь и седла готовы.

Сирена автоматически указала на кольца в стене, служившие вместо коновязи. Негр быстро привязал лошадей и пошел обратно, снова принявшись насвистывать. Похоже, она одна из всех ничего не знала. Вард опять собирается в горы, как в прошлом году и за год до того. Ей не следовало удивляться, но она ничего не могла с собой поделать. Он ни слова не сказал ей о своих намерениях, не говорил, что делать ей в его отсутствие, где она будет жить. Сирена не видела, как Вард укладывал вещи, готовил упряжь. Вард ушел сегодня после завтрака, не сказав, куда направляется, к этому она уже успела привыкнуть. Теперь Сирена думала иначе. Он не вернулся к обеду, не явился и к ужину. Разогревая бекон, Сирена представила, как он ест сейчас из серебряной посуды в отеле «Континенталь». Он наверняка ужинал с Натаном или с кем-нибудь из своих партнеров. Они скорее всего отправились туда с женами, одетыми в нарядные платья и украшенными драгоценностями.

Сейчас, наверное, пьют шампанское и произносят тосты, в воздухе витает запах дорогих духов и гаванских сигар.

За занавеской сверкнула молния. Сирена убрала остатки еды, вытерла руки и направилась в спальню. Отдернув шторы, она некоторое время стояла возле окна, глядя на вспышки золотого света, озарявшего ночное небо и горы Сангре-де-Кристо. Потоки дождевой воды смывали пыль, появившуюся с тех пор, как растаял снег.

Вновь занавесив окно, Сирена пошла в ванную. Наверное, ей пора ложиться спать. Вернулся Вард или нет, ей сейчас не хотелось спускаться в бар и искать его там.

Ванна подействовала на нее успокаивающе. Сирена не торопясь намылилась грушевым мылом, которое подарила ей на Рождество Консуэло. Да, Вард уезжал, но это же не конец света. Она не понимала, почему это ее так задело, может, потому, что он ни слова ей не сказал. Может, он боялся, что она устроит сцену, станет плакать, просить его остаться? А может, он молчал из-за того, что так долго жил один, наслаждаясь собственной независимостью и не считая необходимым сообщать кому-либо о своих планах? А может, он решил наконец избавиться от нее? Что, если Вард хотел дотянуть до последней минуты и лишь тогда сказать, что между ними все кончено? Может, он желает, чтобы она нашла себе кого-нибудь еще до его возвращения?

Изменится ли что-нибудь, если она расскажет ему о ребенке? Она так долго прожила с ним, однако не могла ничего утверждать с полной определенностью. Вард отличался замкнутостью. Жизнь, которую он вел, не удовлетворяла его, в этом не приходилось сомневаться. Если бы он был счастлив, ему не понадобилось бы уединяться в горах. Он приехал искать золото — так, по крайней мере, говорил сам, — но в таком случае он купил бы одну из шахт в Криппл-Крике на деньга, которые ему удалось выиграть в карты. Нет, жизнь игрока не доставляла ему удовольствия, и все же он оправдывал свой выбор. Почему? Из-за денег?

Может, он хотел вернуть все, что когда-то потерял? Или у него не оставалось другого выхода, и он только так мог восстановить свое прежнее положение в обществе?

После нескольких месяцев, проведенных вместе, она могла бы разобраться в его чувствах по отношению к ней. Сирена понимала, что ему нравилось ее общество, он считал ее красивой, но не более того. Иногда ей казалось, что этого ему вполне достаточно. Она не знала, кого в этом обвинять: себя саму или Варда.

Что станет с ней, если он ее оставит? Куда ей деваться? В Криппл-Крике не найдется места для женщины в ее положении, без мужа, без дома. Какое-то время она еще могла бы работать, но где сейчас найти работу? Старейшина Гриер, наверное, сказал бы, что ее постигла кара. Странно, но она не чувствовала за собой никакой вины, ощущая только тупую усталость и злость на собственную беспомощность.

Сирена резким движением поднялась на ноги, расплескав на пол воду, и вышла из ванны. Она вытерлась, двигаясь словно автомат, и надела пеньюар. Ванна согрела ее, ей даже стало жарко, и она вернулась в комнаты, не завязав пояс.

Гроза еще не кончилась, вспышки молнии озаряли темную комнату. Сирена вынула шпильки из заколотых перед купанием волос и снова подошла к окну. Огненные стрелы танцевали на вершинах пиков, раскаты грома сотрясали стены городских зданий и гулким эхом отражались в горах. Ночью завладели какие-то дикие, необузданные силы. Они возбудили в Сирене огненную страсть, которая, однако, вызывала у нее ужас.

Ей показалось, что за спиной слышится чье-то дыхание, и она обернулась. В дверях стоял мужчина. Сирена замерла. Новая вспышка молнии осветила ее темные с серебром волосы, горящие глаза, мраморно-белые руки, изящную фигуру с гордой осанкой. Та же вспышка осветила и человека у входа.

— Вард! — вырвалось у нее с облегчением.

— Надеюсь, ты не ждала кого-то другого?

В его голосе звучала ленивая ирония, хотя Сирена могла бы поклясться, что секунду назад видела боль в его глазах.

— Я не заметила, как ты вошел.

— Мне повезло.

Когда он подошел ближе, Сирена поспешно отпустила штору и попыталась завязать халат. Судорожно нащупывая пояс, она сделала шаг назад. Волна света снова залила комнату, и слова Варда потонули в раскатах грома.

— Я не хотел тебя пугать.

— Я и не испугалась, ну, может, совсем чуть-чуть.

Вард замолчал, увидев, что она ушла в ванную за лампой.

— Не знал, что ты боишься грозы.

— Это не из-за грозы, — ответила Сирена.

— Тогда что тебя беспокоит?

Сирена колебалась. Нет, не скажет. Не сейчас.

— Ничего. Ничего, — тихо сказала она.

Не сводя с нее глаз, Вард снял пальто. Когда он принялся расстегивать рубашку, Сирена подошла к шкафу и взяла расческу. Дрожащей рукой она проводила ею по волосам, укладывая их на плечах мягкими волнами.

Когда Вард скинул рубашку и приблизился, Сирена почувствовала ноющую боль в груди. Он поднял руку, взял у нее расческу и с неожиданной нежностью провел ею по волосам Сирены, собрал непослушные локоны вместе, а потом отпустил, так что они водопадом рассыпались по плечам. Его лицо казалось каким-то отрешенным. В тишине она слышала, как потрескивает в лампе фитиль.

— Я завтра уезжаю.

— Я знаю.

— Так я и думал, — сказал Вард, направляясь к комоду.

— Я видела сегодня твоих лошадей.

Он медленно кивнул.

— Я хотел сообщить тебе раньше, но до вчерашнего дня я точно не знал, что поеду.

— Почему? — спросила Сирена, глядя на его отражение в зеркале.

— У меня были на то причины. Во-первых, из-за тебя, во-вторых, из-за Перли. Она меня беспокоит. Она слишком много пьет, и мне сказали, что она не может заснуть без дозы морфия. Эту гадость надо запретить, вместо того чтобы продавать в каждой аптеке.

— Она взрослая женщина. Ты же не можешь ей в этом помочь.

Губы Варда искривились в усталой улыбке.

— Я бы сумел сделать для нее кое-что, но я никак не могу заставить себя.

— Ты имеешь в виду — жить с ней? — Сирена медленно повернулась к нему.

— Жить… или окончательно порвать. Иногда мне кажется, что взять на себя ответственность за нее будет едва ли не большей жестокостью, чем расстаться с ней раз и навсегда.

— Она спасла тебе жизнь.

— Только какой ценой… — вздохнул он и обхватил голову руками.

Сирена подошла к кровати и стала снимать покрывала.

— Ты надолго уедешь?

— Нет. Всего на несколько недель.

— А что, — спокойно, как только могла, спросила Сирена, — что делать мне в твое отсутствие?

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь поехать со мной?

Он уселся в кресле, чтобы снять ботинки. Сирена пытливо смотрела на него.

— Нет, конечно, нет.

— Жаль. Я бы не отказался от такой компании.

— Да уж конечно.

— Если ты не желаешь ехать, тогда тебе, похоже, не остается ничего другого, кроме как ждать меня здесь.

Я оставлю тебе кое-какую мелочь на еду. Так что можешь валяться целыми днями в постели и толстеть.

Сирена с тревогой взглянула на него, но в его словах не чувствовалось ничего, кроме юмора.

— Заманчивое предложение.

— Это уж точно. Если я не перестану об этом думать, тогда, может быть, я вообще никуда не поеду.

— Сомневаюсь. — Сирена улыбнулась. — А ты не оставишь мне ключ?

— От этих комнат? Это зависит от тебя самой.

— Как прикажешь тебя понимать?

— Я оставлю ключ, если ты не собираешься от меня запираться.

Сирена наклонила голову.

— Интересная мысль.

Вард поднялся и подошел к ней.

— Я об этом не думал.

Он взял у нее из рук подушку, которую взбивала Сирена, и крепко обнял ее.

— Скажи мне честно, ты боишься оставаться одна?

Отто прогнали. Перли сидела взаперти в публичном доме. Она не испытывала недостатка в провизии.

— Нет, нет, если ты задержишься не слишком долго.

— По-моему, — он поглядел на нее с притворной серьезностью, — я могу тебе это обещать. Сирене сделалось хорошо в его объятиях.

13.

Лето в горах было таким коротким, что люди старались не терять напрасно ни одного дня. На окраине Криппл-Крика в новом парке целыми днями играли в бейсбол или устраивали скачки, на заброшенных ранчо проводили родео. Люди постарше развлекались на всевозможных встречах и собраниях с обязательным застольем, тех, кто помоложе, больше привлекали танцы, вечеринки и балы. Молодежь ходила в горы за цветами, устраивала пикники на пути к Пайк-Пику. Везде на глаза попадались многочисленные любопытные приезжие.

Четвертого июля, в День независимости, был устроен большой праздник с фейерверками. Оркестры из всех клубов и дансингов маршировали по улицам, украшенные красными, белыми и голубыми лентами. Любимым номером праздничной программы считался в городе парад цветов. Это представление любили в первую очередь за то, что в нем участвовали самые красивые девушки.

Во время шествия по улицам города проезжали коляски, экипажи и двухколесные велосипеды, убранные цветами и зеленью. Девушки надевали светлые платья мягких тонов и украшенные цветами шляпки. За ними шли мужчины в белых костюмах с черными жилетами и черными галстуками.

Сирена стояла у дверей «Эльдорадо» и глядела на праздничную процессию. Рядом находилась Консуэло, веселая собеседница, которая всегда могла посоветовать что-нибудь полезное. Разглядывая пеструю толпу, она пыталась отличить жен и дочерей владельцев приисков от прекрасных распутниц с Мейерс-авеню. Однако порою ей это не удавалось, потому что почти каждый экипаж сопровождали красавцы мужчины. А если кто-то из них успел выпить, это делало праздник еще веселее.

Дамы, проводившие зиму в Колорадо-Спрингс, ехали в украшенных геранью и барвинком фаэтонах, запряженных четверкой белых лошадей. Девочки из «Старой усадьбы», словно на тронах, восседали на обитых бархатом сиденьях легких двухместных ландо. Супруга одного из представителей золотой элиты ехала с двумя некрасивыми дочерьми в коляске, украшенной ноготками — самыми яркими, почти золотыми цветами, источавшими удивительный аромат. За ними следовала наездница на лошади, одетой в мантию из алых астр.

Парад завершала Перли. Ее экипаж украшали макамии, а на белом платье красовались оранжевые и голубые цветы, на плече сидел попугай, чье оперение, казалось, горело всеми цветами радуги. Коляской управлял мужчина в зеленой шляпе с белым верхом. Узнав в кучере Отто, Сирена посмотрела на него с удивлением. После того как Вард уволил его, тот несколько недель проработал на приисках. Не добившись там особого успеха, Отто в конце концов устроился управляющим в публичном доме Перли. Пока он держался от нее подальше, Сирене было не на что жаловаться.

Она сразу позабыла о Перли и Отто, стоило ей увидеть велосипедистов. Одетые во все белое, они выглядели просто великолепно.

— Смотри, — сказала Сирена, поднимаясь на цыпочках и указывая на велосипедистов, двигавшихся в окружении толпы, — это не Лесси?

Это действительно оказалась третья жена старейшины Гриера. Она принимала участие в параде велосипедистов и ехала так, будто никогда не пользовалась никаким другим транспортом. Рядом бежал толстый молодой человек с зонтиком, который он пытался держать над головой Лесси. Заметив Сирену, Лесси помахала ей рукой, едва не столкнувшись с соседом.

— Я слышала, что мормоны уехали. По-моему, это лучшее тому доказательство, — засмеялась Сирена, с радостью взглянув на Консуэло.

— Не знаю, — ответила испанка, — я не видела твоего сумасшедшего «святого», но он, говорят, отправил семью дальше, а сам остался в Спрингс и работает плотником.

— Зачем ему это надо?

— Кто знает? — Консуэло пожала плечами. — Он ведь потерял двух своих женщин, так? Может, ему захотелось остаться здесь, пока он не вернет вас обеих в свое — как это? — лоно.

— Не говори такое даже в шутку, — содрогнулась Сирена, и на ее лице появилось испуганное выражение.

— А может, он считает своим долгом донести спасительное слово до всех девчонок с Мейерс-авеню.

— Что же он тогда до сих пор этим не занялся?

Скоро Сирена вспомнила эти слова, которые она произнесла с такой легкостью. Не прошло и месяца, как старейшина появился в «Эльдорадо». Гневно потрясая дланью, он клеймил всех приспешников Мамоны и Вельзевула, живущих в мире «фараона», покера и рулетки.

За несколько недель, пока Вард находился в отъезде, Сирена не изменяла своей привычке проводить пару часов в баре. Управляющий и все служащие салуна неизменно проявляли заботу о ней. То ли заметив, что она беременна, то ли просто следуя указаниям Варда, но Сирену без внимания они не оставляли никогда. Когда что-нибудь в салуне шло не так, как надо: то ли Тимоти пьянствовал целую неделю, то ли неожиданно заболевала какая-нибудь хористка, или вместо партии отборного виски присылали какую-нибудь гадость, — они сразу обращались к Сирене. Она заменяла Тимоти у рояля, переделывала программу шоу, отправляла обратно негодную выпивку. Во время отсутствия Варда следить за тем, чтобы в «Эльдорадо» все оставалось в порядке, входило в обязанности Тимоти, заменившего бывшую компаньонку Варда. Но с тех пор, как ирландец перестал ограничиваться кружкой пива и перешел на напитки покрепче, эта работа постепенно легла на плечи Сирены. Теперь именно ей приходилось разбираться со всеми несчастьями.

— Как быть с этим проклятым проповедником, мисс Сирена? Он нам все дело так развалит — что ни день, то скандал, этот чертов старик совсем спятил.

— Я не знаю, что с ним сделать, — ответила Сирена с горечью, — ведь он не нарушает закон.

— Он порочит прекрасную женщину, а именно вас, мэм, — заметил управляющий.

— Наши мальчики могут просто взять его под белые ручки, нежно так, знаете, и вывести на солнышко, чтобы он там погрелся, а заодно и подумал о своем поведении.

— Не надо этого делать, — Сирена покачала головой.

— Провалиться мне на этом месте, если я что-нибудь понимаю. Он же вас оскорбляет. По-моему, нашему приятелю надо дать пару, уроков хороших манер, и, боюсь, мистер Данбар будет очень недоволен, если мы его малость не проучим.

— Я очень рада, что вы так обо мне заботитесь, но слова этого человека не кажутся мне оскорбительными.

— А мне кажутся! — Управляющий плюнул на стойку, которую протирал.

— Может, он скоро уедет.

— Надеюсь. Чует мое сердце, что он в конце концов нарвется на крупные неприятности.

Однако им ничего не пришлось делать. Старейшина появлялся не только в салуне, он еще и оскорблял клиентов Перли. Однажды к нему подошел Отто, похлопал по плечу, и оба они скрылись в соседнем здании. Той ночью мормона больше никто не видел.

Прошла неделя. Сирена часто вспоминала о том, какой счастливой казалась Лесси на том параде. Знала ли она, что старейшина не уехал? Может, ей опять приходится прятаться? Сирена со страхом представляла, что случится, если ее найдет Гриер. Ведь он абсолютно не сомневался в себе самом и в своих правах, и Лесси вряд ли сумеет противостоять ему с его необычными методами убеждения. По ее мнению, им вообще не следовало с ним встречаться и разговаривать. Если Гриер не найдет Лесси, ему не останется ничего другого, кроме как уехать отсюда.

Чтобы успокоить одолевавшую ее тревогу, Сирена решила пойти к Лесси и убедиться, что с ней все в порядке. Накинув шаль, она отправилась к ней домой. Вечер еще только начинался, хотя на приисках уже заканчивалась смена. Выпуская клубы черного дыма, прошел поезд на Виктор. Заходящее солнце сделало небо над горами пунцовым, словно окрасив его в багряный цвет. На закате здесь немного холодало, даже летом по вечерам в воздухе чувствовалась прохлада. Улицы покрывала пыль, дождя уже давно не было. От зеленой травы не осталось и следа, только белые головки молочая украшали сухие ковры поникшей желтой растительности. Это время года считалось в здешних местах самым засушливым.

Сирена потеряла прежнюю ловкость в движениях. Она еще не слишком растолстела, но ей казалось, что она стала огромной, как винная бочка. Задыхаясь от долгой ходьбы, она с минуту постояла перед дверью, переводя дыхание, а потом постучала.

На стук никто не отозвался. Может, Лесси ушла? Сирена прислушалась. Внутри царила тишина, которую нарушали лишь далекие голоса мальчишек, где-то гонявших мяч.

— Лесси?

Сирена постучала еще раз. Никого. Она подергала ручку двери. Она могла бы оставить Лесси записку, написать, что заходила к ней.

Дверь открылась.

— Есть кто-нибудь дома?

Дом встретил ее темнотой. В тишине слышалось назойливое жужжание мух, в воздухе висел какой-то неприятный приторный запах: Все в комнате было перевернуто вверх дном. Разбитый кувшин валялся на полу.

Разбросанные повсюду вещи почти все оказались изодранными в клочья. Матрас, простыни и одеяла тоже были сброшены на пол. Сирене, очутившейся посреди этого кошмара, показалось, что по комнате промчался ураган.

Лесси вряд ли сюда вернется, ей просто нечего здесь делать. Сирена повернулась, собравшись уходить. И в этот момент ее взгляд задержался на пространстве между кроватью и стеной.

Лесси, избитая, лежала на полу, в ее светлых волосах запеклась кровь. Сирена с ужасом посмотрела на ее бледное лицо с открытыми глазами. Щеки покрывали многочисленные порезы, а между зубов выглядывал кончик прикушенного языка. На шее, на плечах и руках виднелись черные кровоподтеки. Талию прикрывал кусок ткани — все, что осталось от ее халата. Ноги, грудь и живот были изрезаны.

Охваченная дрожью, с мокрыми от слез щеками и плотно сжатыми губами, Сирена подошла к Лесси.

Она умерла, в этом не оставалось сомнений, и смерть наступила уже давно. Ей теперь никто не мог помочь. Рыдая, Сирена бросилась прочь из дома и побежала по улице.

После этого Сирену часто вызывали к шерифу и его помощникам. С безучастными лицами они записывали подробности недолгой жизни Лесси. Консуэло назвала фамилию приходившего к ней человека, которого звали Джек, сказала, что это бедствие, раз в городе случаются такие преступления. Если так будет продолжаться дальше, о городе пойдет дурная слава и здесь будет опасно жить. Они не должны этого допустить. Полицейские обещали провести тщательное расследование, начав его прямо сейчас. Выйдя из участка, Консуэло заметила, что, глядя на их лица, можно подумать, что им попался червяк в тарелке с супом.

Лесси похоронили на следующий день. Сирена стояла на кладбище, невидящими глазами глядя на свежую могилу. Запах сосны смешался с ароматом цветов, в которых утопал гроб. Красные и белые розы, лилии, гвоздики — живое напоминание о недавнем параде.

Лесси казалась тогда такой веселой — возможно, то был самый счастливый день ее жизни.

Сирена пришла на кладбище не одна. Ее сопровождали Консуэло и Натан Бенедикт. Здесь им на глаза попался врач, явно чувствовавший себя неудобно в тесном костюме. Он стоял позади, укрывшись наполовину за катафалком. Около могилы собралось несколько старателей, но они оказались на похоронах как будто случайно. Музыканты в черных костюмах играли траурный марш.

На кладбище явился еще один человек. У самой могилы с открытой Библией в руках стоял старейшина Гриер. Откинув назад голову, он с видом яростного фанатизма служил панихиду. Об этом его никто не просил. Он сам появился в черной одежде и, заявив, что покойница была его женой, принялся молиться за упокой ее души. Молитва сменилась пламенной речью о святости брака, которая, в свою очередь, превратилась в проповедь о женском благочестии.

Сирену охватило отвращение. Она с трудом сдерживала разрывающее ее на части желание закричать, остановить его. Почувствовав, что она сейчас бросится на старейшину и станет царапать лицо или просто сойдет с ума, Сирена повернулась и направилась к экипажу Натана. Не успела она сделать и десяти шагов, как Натан догнал ее и взял под руку, словно опасаясь, что она может упасть. Когда он усадил ее в коляску, к ним присоединилась Консуэло.

Слова Гриера явно предназначались Сирене. Стоило ей и ее спутникам удалиться, как мормон закончил проповедь. Прежде чем оркестр закончил играть по знаку дирижера, в могилу бросили первую горсть земли. Потом музыканты собрали инструменты и ушли.

— Ты вернешься? — спросил Натан, участливо взглянув на Сирену.

— Нет, — ответила она.

Она просто не могла заставить себя произнести слова сочувствия человеку, называвшему себя мужем Лесси.

Кивнув, Натан велел кучеру трогать, и они поехали вслед за оркестром. Обернувшись, Сирена увидела, как могильщики зарывают гроб под пристальным взглядом седого старика с густой бородой. Когда музыканты начали репетировать «Горячий ветерок», который им предстояло исполнять сегодня в одном из заведений на Мейерс-авеню, Сирена заплакала.

Коляска остановилась перед входом в «Эльдорадо». Консуэло взяла Сирену за руку.

— Может, ты все-таки еще раз подумаешь и переедешь ко мне? — спросила Консуэло с беспокойством.

— Нет, не волнуйся, все будет в порядке. Я очень благодарна вам обоим, что вы помогли мне.

— Мы бы с радостью сделали и больше. Мне не нравится, что ты остаешься здесь одна. Не понимаю, о чем думал Вард, когда решил уехать и оставить тебя на столько времени.

— Если вы имеете в виду мое положение, он об этом не знает, — ответила Сирена.

— Не знает? — удивленно переспросил Натан.

— Ты что, не сказала ему? — ахнула Консуэло. Сирена покачала головой.

— Он может рассердиться, и я не буду его за это винить. Почему ты ему ничего не сказала?

Голос Натана казался таким строгим, что Сирена невольно удивилась.

— У меня были на то причины. Мне не хотелось, чтобы он отказался от поездки.

— Чушь!

— Почему же? — спросила Консуэло, вздернув подбородок. — Я прекрасно ее понимаю. Если он не остался ради Сирены, стоило ли заставлять его остаться ради ребенка? Что для него, в конце концов, важнее?

Натан, сменив гнев на милость и улыбнувшись, проговорил:

— Сдаюсь, вы, женщины, всегда защищаете друг друга.

— А что же нам делать, — усмехнулась Консуэло, — если вы, мужчины, на нас ополчились?

— Кто угодно, только не я, — заявил он с такой серьезностью, что Сирена и Консуэло рассмеялись. На секунду глаза Сирены и Натана встретились, и она, заглянув в их теплую глубину, вспомнила о предложении, которое он сделал Варду. Сирена не знала, какими словами Вард ответил ему — отказался ли он сам, от собственного имени, или сослался на Сирену.

Они с Натаном никогда об этом не вспоминали. С тех пор Натан и словом не обмолвился о своем предложении, но стоило им оказаться вместе, как они оба чувствовали, что так и недосказали что-то друг другу в тот раз.

— А когда Вард возвращается? — Консуэло повернулась к Сирене, оказавшись между ней и Натаном.

— Не знаю. Он сказал, что приедет до того, как выпадет снег.

— Ему стоит поторопиться. Солнце уже не особо нас балует, — сказала Консуэло.

— Верно, — согласился Натан.

— Но, Сирена, тебе сейчас нельзя оставаться одной. Ведь этот маньяк продолжает убивать женщин.

— Да, но я не одна, во всяком случае ночью. Я тоже дрожу, стоит мне подумать, что этот убийца по-прежнему на свободе. Я знаю, власти делают все возможное. Но мы тоже можем сделать что-нибудь, нельзя же сидеть просто так, сложа руки. Мне становится страшно, когда я думаю о том, какими беспомощными оказались погибшие женщины, и Лесси тоже. Они не могли от него защититься. Никак!

— Да, ты права, — медленно произнес Натан. — Я собираюсь объявить, что намерен платить вознаграждение за любые сведения. Многие из тех, кто живет рядом с домом твоей подруги, не слишком хотят встречаться с шерифом, но за деньги они нам, может, что-нибудь и расскажут.

— Мне нравится ваша мысль, — одобрила Сирена.

— Да, — сухо возразила Консуэло, — но тебя будут считать большим другом проституток.

— Это неважно, — Натан бросил на Консуэло выразительный взгляд.

— Возможно, тебе придется изменить мнение на этот счет, когда от тебя отвернутся все леди из высшего общества.

— К счастью, меня интересуют не светские леди, а просто красивые женщины, например, вы обе, — улыбнулся он.

— Теперь тебе только остается взять на содержание всех несчастных уличных женщин!

— Хорошая мысль! — Натан засмеялся, обернувшись к Сирене. — Дай слово, что придешь ко мне, если у тебя что-нибудь случится.

Консуэло, нахмурившись, перевела взгляд с Натана на Сирену, а потом невесело улыбнулась.

— Да, Сирена, — согласилась она, — ты придешь?

— Ну вот, смотрите, что вы наделали, — сказала Сирена, вытирая слезы. — Мне не хочется причинять вам неудобства.

— Похоже, мне придется умолять тебя на коленях, — сказал Натан.

Сирена улыбнулась и спрятала платок.

— Спасибо, но я уверена: ваша помощь мне просто не понадобится.

К вечеру Сирене пришлось усомниться в собственной уверенности. Вернувшись к себе, она сняла шляпу, потом шаль и обнаружила, что ее платье сбоку расстегнулось. Направляясь в гардеробную, чтобы убрать шляпку, она вдруг увидела на полу возле стола Варда какие-то бумаги. Из ящика торчал уголок книги.

Сирена подошла к массивному столу и выдвинула ящик. Перед ее глазами предстал жуткий беспорядок: книги, бумаги, письма — все оказалось перемешано. Все нижние ящики были пусты, и их содержимое — ручки, запасные перья, промокательная бумага, марки, кнопки — грудой лежало на столе. Сирена торопилась. Она могла попытаться навести порядок, но это казалось ей почти бессмысленным. Она не раз видела, как Вард работал, сидя над книгами и подсчитывая прибыль, но она никогда не заглядывала в его бумаги. Она не имела о них ни малейшего представления и поэтому не могла узнать, что у него украли.

Задумавшись, Сирена закрыла ящик и направилась в гардеробную. Денег, которые оставил ей Вард, с каждым днем становилось все меньше. Сирена обнаружила их там, где спрятала раньше, — в одной из туфель с золотыми каблучками. Она прекрасно понимала, что приличного вора эта сумма не заинтересует. Но другие шкафы и ящики в комнате остались нетронутыми, и она начисто отвергла мысль об ограблении. Стол Варда разворошили не по этой причине. Тот, кто сюда приходил, искал здесь что-то другое. Перли уже не раз позволяла себе здесь появляться, так что можно было предположить, что и теперь все это сделала она. Кроме того, на двери не было видно никаких следов взлома, хотя Сирена заперла ее на ключ.

Раньше, не располагая доказательствами, она оставляла такие события без последствий, но теперь она не позволит Перли так легко отделаться. Сирене надоело, что к ней относятся так, словно она сама, ее чувства и желания просто не существуют. Она не станет сидеть здесь, ужасаясь тому, что произошло с Лесси, она пойдет и поговорит с Перли.

Дверь в публичный дом открыла горничная. Эта бледная забитая женщина появилась здесь совсем недавно, девицы не желали заниматься уборкой после многочисленных посетителей, ежедневно приходивших сюда. Эти мужчины постоянно что-то жевали, плевались, курили, разбрасывали окурки — словом, сорили как могли.

Мадам Перли ушла, сообщила Сирене горничная, и не вернется еще по крайней мере несколько часов. Где она находилась в данный момент, горничная не знала. Она предложила оставить для мадам сообщение. Но написать записку оказалось просто не на чем.

В эту минуту в холле показалась полная брюнетка. Сирена узнала Кору, танцевавшую на сцене «Эльдорадо» до того, как Вард порвал деловые отношения с Перли. Она сразу обратилась к Сирене:

— Кого ты ищешь, милая? Перли? Она там, внизу, курит, как всегда.

— Ты имеешь в виду… — начала Сирена, глядя в ту сторону, куда указывала девушка.

— Конечно, она у доктора, его лачуга тут совсем рядом. Ну, ты понимаешь. Не слишком-то приятное местечко, да? — Брюнетка хихикнула.

— Спасибо, — ответила Сирена.

— Не за что, милая. Что бы у вас ни случилось, я на твоей стороне, хотя бы потому, что этане понравится Перли. До встречи.

Приподняв брови, Кора посмотрела на опешившую горничную, пожала плечами и ушла.

Горничная с силой захлопнула дверь прямо перед носом Сирены, не сказав больше ни слова.

Дом доктора находился почти напротив «Эльдорадо». Старый, приземистый и ветхий, он, казалось, рухнет на землю при первом сильном порыве ветра. Дом напоминал одинокого старика. Казалось, соседние здания, конюшни и магазин, отворачивались от него с отвращением. Сирена не раз наблюдала, как Перли направлялась в сторону этой лачуги, видела, как туда входили другие женщины и мужчины. Ей объяснили, что это приемная врача, но Сирену удивил тон, которым произносились эти слова, а то, что этого доктора посещали в основном обитатели публичных домов, тоже показалось ей странным. Сирене не раз приходило в голову, что ей нужно проконсультироваться у врача, но у нее почему-то не возникало желания обращаться именно к этому доктору.

Она могла подождать, пока Перли вернется в публичный дом, но горничная дала ей понять, что это произойдет еще не скоро. Сирена не представляла, что это за лечение, которое длится так долго, но ей совсем не хотелось ждать.

Дверь приемной врача оказалась запертой на ключ, но Сирене показалось, что она уловила какое-то движение внутри. Она постучала и стала ждать. Прошло немало времени, прежде чем к двери подошел какой-то мужчина. Любезно улыбнувшись, он пропустил девушку в маленький холл одноэтажного здания.

— Чем могу вам помочь? — спросил он, потирая руки.

Из одной из внутренних комнат послышался тихий стон. Мужчина бросил быстрый взгляд на дверь, но улыбка с его лица не исчезла.

— Я ищу одного человека, — сказала Сирена.

— Все мы кого-нибудь или что-нибудь ищем, — ответил доктор — невысокий мужчина с усиками. — Кто вас ко мне послал?

— Никто. Я просто… мне нужна Перли…

Сирена запнулась, она не знала фамилии Перли, она даже не представляла, удосужилась ли та взять себе какую-нибудь фамилию, когда придумывала псевдоним.

— Ах да, Перли. Прекрасная женщина, но такая заблудшая. Насколько я понял, об этом месте рассказала вам она?

— Нет, это Кора, из ее заведения, если вы ее знаете, — ответила Сирена, не понимая, почему это так важно.

— Ах да, лакомый кусочек, ну просто пышка. Ну, заходите, раз уж пришли. Посмотрим, что я могу для вас сделать.

— Мне нужно только поговорить с Перли, — сказала Сирена, когда он взял ее под руку и быстро повел к комнате в конце коридора.

— Хорошо, хорошо. Никогда бы не подумал, что у вас такие пристрастия, но о вкусах не спорят. Проходите, моя дорогая, проходите.

Он замолчал, то ли втолкнув, то ли затащив Сирену в комнату. Дверь за ними закрылась. Сирена обернулась, но доктор улыбнулся и, легонько сжав ее руку мягкими пальцами, провел ее вперед.

Комната была не очень большой. Яркие ковры в восточном стиле покрывали стены и пол, от этого комната казалась еще меньше. Повсюду стояли невысокие кушетки, рядом с каждой из них — столик с серебряными, эбеновыми и латунными кальянами. На трех кушетках лежали женщины, в одной из которых Сирена узнала Перли. Ее каштановые волосы рассыпались по изголовью. Во всех четырех углах комнаты стояли маленькие медные жаровни, дым от них смешивался с голубым туманом, висевшим в воздухе. Жаровни сильно нагревали воздух, что, впрочем, было необходимо, так как лежавшие в непринужденных позах женщины были совершенно обнаженными.

— Проходите сюда, дорогая, — сказал врач слащавым голосом, — устраивайтесь поудобнее, я сейчас принесу вам трубку.

Трубку. Трубку. Значит, она очутилась вовсе не в лечебнице. Развалившиеся на кушетках женщины курили опиум. Сирена попала в притон наркоманов.

Сирена слышала о таких заведениях. Шериф время от времени устраивал облавы в этих местах, забирая в тюрьму всех, кого удавалось задержать. Эти пристанища порока казались ей гораздо хуже публичных домов — во всяком случае, в газетах их клеймили позором куда как чаще, чем дома терпимости. Опиум управлял чувствами, делал человека своим рабом, подчинял себе его разум. Она слышала много историй о женщинах, попавших в эту роковую зависимость. И по взгляду, который бросил на лежавшую в оцепенении женщину доктор, нетрудно было понять, к чему она в конце концов приводит.

После того как врач удалился, закрыв за собой дверь, Сирена подошла к кушетке, на которой распласталась Перли, и слегка встряхнула ее за плечо.

— Перли! Перли!

Та медленно подняла темные ресницы, словно это доставляло ей страдания.

— А-а, — лениво протянула Перли, ничуть не удивившись, — это ты.

— Да, — сурово ответила Сирена. — Ты очнулась?

— Не знаю. А ты как думаешь?

При виде блаженной улыбки на лице женщины Сирену охватило сомнение, но раз уж она сюда пришла, она попробует пробудить в Перли остатки здравого смысла. В конце концов, в любое другое время это оказалось бы не менее трудно.

— Я хочу знать, приходила ли ты ко мне сегодня днем? Это ты шарила в ящиках Варда, пока меня не было?

— В ящиках Варда? А эти ящики наполовину мои.

Мы же были партнерами… Он не имел права, никакого права, ясно? Он мне за это заплатит…

— Что ты там взяла? Я знаю, ты что-то забрала.

Веки Перли опять начали смыкаться, Сирена тряхнула ее еще раз.

Женщина хихикнула.

— Взяла? Документы, дурочка. Что еще могло мне понадобиться?

— Документы? Но зачем они тебе?

Неожиданно Перли перестала смеяться, и ее лицо исказилось от боли.

— Он больше не хочет оставаться моим партнером, и все из-за какой-то девчонки. Что я такого сделала? Чем я заслужила, чтобы мужчина, которого я люблю, бросил меня?

— Мы говорили о документах, — напомнила Сирена уже не так сурово.

— Если я не могу владеть «Эльдорадо», с какой стати оно должно принадлежать ему? Вард сделал ошибку. И причем очень глупую для юриста. Он выплатил мне половину стоимости салуна, но не оформил никаких бумаг. В документах по-прежнему стоит мое имя. Это значит, что я могу продать свою долю. А если он не вернется, мне можно продать и его половину тоже.

— Если не вернется? — Выпрямившись, Сирена посмотрела на ее влажное лицо, заглянув в казавшиеся остекленевшими глаза.

— На прошлой неделе с гор спустился старый старатель. Индейцы сказали ему, что кто-то, по их словам, похожий на Варда, упал с обрыва.

— Он ранен?

— Может, он умер. Наверняка умер. Он только это мог со мной сделать. Они все это со мной делают. Я же никогда не хотела, чтобы они умирали, — никогда!

Голос Перли сделался резким, и она неистово заметалась по кушетке. Поэтому Сирена даже не заметила, как пришел доктор. Она обернулась лишь тогда, когда он обратился к ней:

— Ну вот, дорогая. Я принес то, что вам нужно. Позвольте помочь вам снять шаль и расстегнуть платье.

Может быть, через некоторое время вы захотите, чтобы я пришел и посидел немного с вами?

— Вы нужны мне, доктор, — сказала Перли, ее зрачки неожиданно расширились. Сирена, улучив момент, снова надела шаль и отошла от мужчины подальше.

— Не так, как нашей новой гостье, этой леди. Я знаю, она предпочла вашу компанию, но это так нехорошо. Боюсь, мужское общество показалось ей слишком грубым. Наверное, я должен убедить ее в том, что это далеко не всегда так.

— Похоже, она нравится вам больше, чем я, — сказала Перли, повысив голос.

— Нет-нет. Признаю, она привлекательна, даже очень, и я с нетерпением жду того момента, когда она сможет погрузиться в чудесные видения под действием опиума. Но чтобы я предпочитал ее кому-нибудь из вас? Нет, я на это не способен.

— Доктор, — Сирена перебила его и оттолкнула трубку, которую он ей протягивал, — вы ошиблись. Я пришла не за этим.

— Вы сейчас очень расстроены. Но ничего, скоро вы успокоитесь, — ответил он, мягко, ненавязчиво снова предлагая ей трубку. — Вам надо лечь. Скоро я снова приду, и вы расслабитесь так, как никогда и не мечтали. Я подарю вам поистине невыразимые наслаждения.

— Подарите мне! — взмолилась Перли, бросившись к врачу в объятия и сбив его с ног.

Доктор упал. Сирена бросила трубку на столик и выбежала вон. Повернув торчащий в замочной скважине ключ, она распахнула дверь. Сирена не знала, преследовал ли он ее. Она не оборачивалась, бежала, ничего не видя перед собой, прочь от этого дома, от этой мерзости. Она спасалась от Перли, от ее бесстыдной похоти, неприкрытого вожделения, от ее злобной жажды мщения и жалкой глупости.

Она бежала от дурманящего мрака, от мужчины с ласкающими назойливыми руками, называвшего себя доктором. Но больше всего ей хотелось убежать от самой себя, от разрывавшей ее боли, вызванной известием о возможной смерти Варда, от любви, которую она стала испытывать к этому игроку, владевшему «Эльдорадо».

14.

В конце сентября в Криппл-Крик выпал первый снег. В октябре он повалил мокрыми хлопьями. В ноябре белое одеяло снова покрыло Пайк-Пик, Сангре-де-Кристо, и континентальный водораздел превратился в ряды ледяных глыб. Вард все еще не возвращался.

Расследование обстоятельств смерти Лесси окончилось безрезультатно. Выяснили только, что она умерла за сутки до того, как ее обнаружили. Около десяти часов вечера видели мужчину, выходившего из ее дома, но разглядеть его как следует не удалось, так как было уже очень темно. Свидетели сумели только разобрать, что он был одет в костюм старателя. Но даже несмотря на обещанное Натаном вознаграждение, никто не мог толком ничего сказать. Какой бы неприятной ни выглядела эта история, полиции пришлось прекратить расследование. Кроме того, новых преступлений в районе тендерлойна больше не случалось.

Газеты города поначалу играли на чувствах читателей, наводили страх на мирных жителей. Каждый день на страницах появлялись все более душераздирающие заголовки и все более отвратительные подробности совершенных преступлений. Убийцу прозвали Джек-Потрошитель, несмотря на то что все три женщины были задушены. Высказывалось также предположение, что это тот же загадочный убийца, который терроризировал Лондон семь лет тому назад, эмигрировавший, по слухам, в Соединенные Штаты, чтобы вновь приняться здесь за свое ужасное дело. В обоих случаях, как утверждали газеты, и в Лондоне, и в Криппл-Крике его жертвами становились проститутки.

Но постепенно интерес к убийствам утих. Прошли недели, предложенные в качестве вознаграждения деньги остались невостребованными, первые полосы газет стали занимать другие новости. Репортаж об аварии в шахте оттеснил сообщения об этих преступлениях чуть ли не на последние страницы. В одной из шахт оборвался трос, державший корзину с четырьмя старателями, она рухнула вниз с высоты трехсот футов, и все четверо разбились насмерть.

После встречи в «больнице» Сирена некоторое время не видела Перли. Ее немало беспокоило то, что она по-прежнему владела салуном, но с этим Сирена ничего не могла поделать. Опасность, что Перли когда-нибудь продаст салун, была не слишком велика, поскольку оставалась надежда, что Вард вернется и потребует от нее ответа. А если он по какой-либо причине так и не объявится, Сирену меньше всего волновала судьба «Эльдорадо». Она прекрасно понимала, что не имела права даже на самую малую часть собственности Варда, а он, вероятно, даже не оставил никакого завещания. Если Вард погиб, «Эльдорадо» будет принадлежать только Перли.

Перли не появлялась здесь с тех пор, как поссорилась с Вардом из-за Сирены. Но теперь, когда началась зима, она стала снова наведываться в салун. Чаще всего она приходила уже далеко не трезвая. Перли сетовала, плакала, кричала и всякий раз рассказывала каждому, кто желал ее слушать, о смерти ее мужа и роли Варда во всей этой истории. Часто она просто истерически хохотала и «шутила» с Сиреной насчет того, что Вард бросил их обеих. Иногда ее охватывала неистовая злоба, она выходила на середину бара и, поставив ногу на ступеньку, осыпала работников салуна такими проклятиями, которые знал не всякий мужчина, крича, что она им всем покажет, когда станет тут хозяйкой. Перли больше не вспоминала о том, что она имеет право продать заведение, но намекала, что в ближайшем будущем рассчитывает получить довольно большую сумму. Потом обычно следовали замечания насчет того, какие лица будут у матрон из Натчеза, когда они снова ее увидят.

Отто Бруину поначалу запрещали здесь появляться. Но поскольку обычно Перли сопровождал только он один, держать его на расстоянии становилось все труднее. Стоило управляющему попытаться выставить его вон, как тот ударил его с такой силой, что свернул ему челюсть. Будь на месте Отто другой человек, Сирена остановила бы управляющего, но сейчас она еще слишком хорошо помнила его свиноподобное лицо рядом с собой, и ей не хотелось, чтобы повторилась прежняя история, кроме того, она опасалась, что старатели разнесут весь салун, поднявшись на ее защиту. Поэтому она предпочла сдаться на милость победителей, но не рисковать заведением Варда. Так что Отто, так же как и Перли, приходил теперь, когда ему хотелось. Постепенно Сирене стало казаться, что им нравится наведываться сюда как можно чаще и проводить здесь долгие часы.

Сложившаяся ситуация порядком развеселила Перли. Только одной ей было известно, почему она держала при себе Отто: то ли потому, что его появление вызывало у Сирены нестерпимое отвращение, то ли потому, что ей нравилось его раболепное отношение к ней. В его присутствии она радовалась, словно девочка с Бродвея, с удовольствием игравшая с любимым пуделем. Однако не оставалось сомнений в том, что Перли наслаждалась от мысли, что он один может устроить здесь хороший переполох. Поэтому она часто сама подстрекала Отто начать драку или просто не мешала ему, когда его внимание привлекало симпатичное лицо или стройная фигура какой-нибудь девушки.

Сирена даже радовалась, что благодаря растущему влиянию Перли она могла проводить больше времени у себя наверху. Крепкая дверь, запертая на ключ, вселяла в нее чувство уверенности, хотя иногда ей казалось, что она слышит тяжелые шаги этой обезьяны. Сирена думала, что Отто Бруин больше не позволял себе никаких вольностей по отношению к ней благодаря неослабевающему вниманию старателей к ее персоне, для которых она по-прежнему оставалась любимицей — Золотыми Каблучками, первой леди «Эльдорадо», а также из-за того, что от Варда не поступало никаких известий, никто до сих пор не знал наверняка, жив он или нет.

Это случилось в первую неделю декабря. Остатки снега растаяли под лучами солнца, но по краям крыш некоторых зданий еще лежала белая кайма. На небе за целый день не появилось ни облачка. Вечер тоже выдался солнечным, хотя темная пелена на западе предвещала назавтра плохую погоду.

Сирена, уставшая от добровольного заточения, поднялась с постели и стала одеваться. Сейчас, когда до родов оставалось уже совсем немного, она носила только один костюм — нечто вроде рубашки и балахон, который она сшила из старых платьев. Впрочем, она выглядела не так уж плохо, тем более в подаренной Вар-дом шубе. Конечно, теперь ее внешний вид был далек от совершенства, но это ее не волновало.

Ей нужно проветрить мозги, прогуляться. В последнее время она никого не видела, даже Консуэло. Испанка уже неделю не вставала с постели, страдая от жара, и Сирене запретили ее навещать, опасаясь, что она может заразиться от нее.

Сирена больше не могла сидеть взаперти, ей требовалось как-нибудь преодолеть апатию, в которую она постепенно погружалась. Ее ребенку явно не пойдет на пользу ни эта тягостная инертность, ни тревожные размышления о всяких проблемах, о том, жив Вард или нет.

Собравшись с мыслями, Сирена покинула «Эльдорадо» и пошла по направлению к кладбищу. С тех пор как она в последний раз навещала могилу Лесси, прошло уже немало времени. Она просто не находила в себе сил на это. Сирена где-то слышала, что перед родами женщина часто испытывает прилив сил. Судя по тому, как ребенок завозился в ее чреве, ему тоже не нравилась эта прогулка. По расчетам Сирены, малыш должен был появиться на свет не раньше чем в середине месяца. Покачав головой и улыбнувшись, она плотнее запахнула шубу, прижала руки к округлому животу и двинулась по улице царственной, неспешной походкой.

На кладбище ей никто не встретился. Направляясь по дорожке к могиле Лесси, Сирена заметила на снегу чьи-то замерзшие следы. На надгробии из безупречно белого мрамора не было ни фамилии, ни даты, только простенькая надпись «Лесси». Возле плиты, на холмике, лежали розы. Сирена поначалу приняла их за бумажные, но вскоре убедилась, что это настоящие живые цветы — настоящие, жилые, только совсем замерзшие.

Красные розы — символ любви. Кто мог их принести? Судя по следам, оставленным этим таинственным посетителем, это сделал мужчина. Может, на кладбище приходил Джек, врач, подаривший Лесси несколько коротких недель счастья? Или цветы принес какой-нибудь одинокий старатель, которому она отдала себя на одну ночь?

Какая разница. Кто-то любил ее. Эти розы на холодной земле разрушили все преграды, которые Сирена возвела с огромным трудом. Слезы полились из глаз, потекли по щекам солеными ручейками.

Кто знает, может, Вард тоже лежит где-нибудь в мерзлой земле. Неужели его сила умерла навсегда, а его зеленые глаза навечно погасли? Если нет, почему же он не возвращается? Он умер. Она уже никогда не увидит его нежную, чуть насмешливую улыбку, его смеющиеся глаза, никогда не ощутит тепло его объятий, не расскажет ему о своих чувствах. И самое ужасное, он никогда не увидит собственного ребенка.

Ну все. Хватит. Она не могла позволить себе такую роскошь, как горе. Ребенок уже скоро родится, а она еще так и не решила, что будет делать. Ей нужно принять какое-то решение, приготовиться. Ей бы очень хотелось сделать все самой, но она не сумеет обойтись одна, хотя бы на первых порах, и поэтому Сирена не хотела подвергать ребенка риску.

Лесси потеряла ребенка, он родился мертвым. Смерть маленького существа сделала ее свободной, освободила от мормонов, от старейшины и его жен, но какую цену ей пришлось заплатить? Может, если бы ребенок не умер, Лесси не ушла бы от мормонов и осталась жива, сделавшись еще более несчастной?

Лесси не любила отца своего ребенка, его объятия вызывали у нее отвращение. Каким бы невероятным это ни казалось, но у Сирены с Вардом все было наоборот.

Или нет? Может, ей только так кажется в том положении, в котором она очутилась? Или она просто подчинялась воле обстоятельств, оставшись одна, без семьи, без друзей? Ей было нужно, просто необходимо найти кого-нибудь, и мужчина, навязавший себя ей, с которым она жила вместе довольно долго, показался самым подходящим человеком… Если бы он сейчас вдруг появился, она, скорее всего, не испытала бы к нему никаких чувств.

Сирена спрятала руки в муфту. Ей стало холодно. Зачем она пришла сюда и мучила себя сейчас? Не глядя на могилу Лесси, она повернула назад. Когда кладбище осталось далеко позади, невидимое за вершинами холмов, она вдруг подумала, что ей ни разу не пришло в голову, что цветы на могилу Лесси мог принести старейшина, ее муж.

Яркий свет, струившийся из окон «Эльдорадо», падал на улицу, окутанную туманом в этот пасмурный вечер. Приблизившись к салуну, Сирена услышала звуки музыки. Заведение показалось ей очень уютным, наверное, потому, что она слишком долго гуляла, гораздо дольше, чем могла себе позволить. Когда Сирена добралась наконец до двери с украшенными морозным узором стеклами, ее уже едва слушались ноги.

Она вошла в светлый шумный бар, вздрогнув от неожиданного ощущения тепла. В это время в салуне почти никого не бывало, посетители занимали только несколько столиков. В одном из соседних заведений сегодня должно было состояться представление, в котором, если верить афише, участвовали девушки, приехавшие прямо из Египта.

В баре сидела Перли. Увидев Сирену, она встала и направилась ей навстречу. С ног до головы она была одета во все черное. Когда их разделяло всего несколько шагов, Перли остановилась.

— Куда это ты идешь? — спросила она.

— К себе в комнаты.

Воинственный вид Перли испугал Сирену, но она ни единым взглядом не выдала страха.

— У тебя нет никаких комнат, — с усмешкой бросила Перли, — больше нет.

— Я устала, Перли, и у меня совсем нет желания с тобой сегодня спорить. Будь так добра, пропусти меня, пожалуйста.

— Даже не надейся. Я тебя уже один раз пропустила. Послушай, тебе здесь больше нечего делать. Вард умер, и я могу распоряжаться тут по собственному усмотрению. Я уже нашла нового компаньона и сегодня вечером перебралась в эти комнаты. Так что тебе остается только убраться вон!

— Ты получила какие-нибудь известия? Ты точно знаешь, что он не вернется?

— Если бы он собирался вернуться, он бы уже давно это сделал.

В глазах Перли промелькнула искра боли, по щекам потекли слезы.

— Он никогда не пропадал так надолго.

— Значит, тебе ничего не сообщали? — тихо спросила Сирена.

— Каких сообщений можно ждать от покойника? Ладно, хватит, убирайся отсюда. Я больше не желаю тебя здесь видеть, — Куда же мне идти?

Сирена посмотрела через плечо Перли на Отто, который отодвинул стул от столика и теперь направлялся к ним.

— Это меня не касается. Мне только нужно, чтобы ты убралась. Ты и так у меня уже в печенках сидишь, — злобно отрезала Перли.

Ее лицо побелело от ярости, а пальцы сжались в кулаки.

— Эй, Перли, в чем дело? — прокричал старатель, сидевший за ближним столиком.

По бару волной прокатился шепот. Сирена заметила несколько сочувственных взглядов, устремленных в ее сторону.

— Теперь я хозяйка «Эльдорадо». Это мой салун, ясно? И я хочу навести здесь порядок, выкинуть отсюда весь мусор!

— Подожди минутку, Перли.

— Не суй нос куда не надо, парень! — огрызнулась она. — Отго!

— Я здесь, Перли.

— Отлично. Ну-ка, Отто, отрабатывай теперь свой хлеб. Выкинь ее вон!

— Слушай, Перли… — начал старатель. Перли стремительно обернулась.

— Варда больше нет, и мне нет дела до его жильцов. Если она тебе нужна, забирай ее на здоровье. А если нет — отвали, а то тебе придется малость поговорить с Отто!

— В этом нет необходимости, — сказала Сирена, подняв руку, — я ухожу. Разреши мне только взять вещи.

— Я побросала твои шмотки в саквояж. Только ты сейчас вряд ли сможешь надеть что-нибудь из них, а у меня нет желания укладывать их за тебя или ждать, пока ты сделаешь это сама. Пришлешь за ними кого-нибудь. Только не позже чем послезавтра, а то у меня лопнет терпение, и я сожгу все твои тряпки.

— Ты не имеешь права!

— Вот как? Отто!

Молодой старатель вскочил на ноги. Сирена посмотрела на него, а потом — на стоявшего рядом с Перли громилу, который начал медленно закатывать рукава. В сравнении с Отто старатель выглядел совсем мальчишкой. Сирене не хотелось, чтобы он пострадал из-за нее.

— Ладно, Перли, — сказала она, стараясь сохранять спокойствие, — забери своего пса. Ты, пожалуй, права. Я здесь и так уж слишком долго задержалась.

Повернувшись, она взялась за дверную ручку, глядя перед собой невидящими глазами. Прежде чем дверь за ней захлопнулась, Сирена услышала печальный голос какого-то мужчины:

— Без Золотых Каблучков здесь все будет не так.

Она чувствовала себя совсем опустошенной. Все случилось так быстро. Ей следовало бы догадаться, что это рано или поздно произойдет. Она могла бы заранее придумать, как ей быть, если бы сумела поверить, что бард больше не вернется.

Перли — в черном, такая гордая. Кто стал ее новым компаньоном? По-видимому, этот человек целиком находился в ее власти, раз она перебралась в комнаты Варда. Может, это был Отто, получивший наконец награду за преданность? Неужели это животное станет спать в постели, где они с Вардом провели так много прекрасных ночей? Неужели он и Перли будут там забавляться? Подобное кощунство казалось Сирене просто нелепым.

Нет, конечно, нет. Перли не настолько глупа. Она не даст столько власти такому человеку. Она слишком дорожит собственной свободой, чтобы позволить кому-нибудь взять над ней верх. Она сейчас не нуждалась в компаньоне, тем более после того, как Вард выплатил ей довольно крупную сумму за принадлежавшую ей часть салуна. У нее вполне хватит денег, чтобы содержать заведение одной. Кроме того, она не слишком заботилась о делах последнее время.

Но почему это должно беспокоить Сирену? Ей надо думать о себе. Что ей теперь делать? У нее не было денег, они остались наверху. В отелях и пансионах требуют плату вперед, особенно если женщина приходит одна и без вещей. Кроме того, вовсе не обязательно, чтобы кто-нибудь вообще согласился пустить ее к себе. Но ведь ей нужна какая-то крыша над головой. Те несчастные, которым в это время года приходилось проводить ночь на улице, как правило, просто замерзали, и их находили утром мертвыми, скрюченными от холода.

Сирена поежилась, от одной мысли об этом ей стало не по себе. Она посмотрела на черное, нависшее над городом небо. Что-то холодное и колючее коснулось ее щек. Пошел снег, в воздухе закружились белые хлопья.

Сирена брела наугад по широкой улице, оставляя следы на белом снежном покрывале. Она прошла мимо двухэтажного дансинга, где одна быстрая мелодия сменяла другую. Кто-то направлялся в бар, чтобы выпить. На втором этаже свет небольшой лампы освещал треугольный балкон, пробиваясь сквозь колышущиеся занавески, похожие на какие-то зыбкие тени.

Потом Сирена почувствовала запах острой мексиканской пищи. От мысли о тарелке горячего жаркого у нее засосало под ложечкой. Сегодня вечером она совсем ничего не ела. Из-за этого она едва держалась на ногах после долгой прогулки.

Только бы не упасть. Двигаясь по неровной дороге, Сирена ничего не видела в темноте, то и дело натыкаясь на какое-нибудь ветхое, покосившееся крыльцо, развалившееся из-за нехватки гвоздей. Сирена шла почти вслепую. Снег валил так густо, что она не видела, куда ставила ногу.

Услышав свист, крики и аплодисменты, доносившиеся из ближнего здания, она догадалась, что находится рядом с бурлеском, где сегодня выступали наложницы египетского султана. Вход был ярко освещен, рядом она увидела множество колясок, экипажей, оседланных лошадей. Помощник шерифа, стоявший у входа, скрестив руки на груди, кивнул Сирене, но ничего не сказал. Она хотела обратиться к нему, но вовремя одумалась. Куда он может ее пристроить, разве только в тюрьму? На особую доброту к себе она не рассчитывала, а вновь сделаться предметом вожделения мужчин казалось ей выше собственных сил. Она прекрасно знала, что творили тюремные начальники. Но даже если ей удастся этого избежать, кто может пообещать ей, что ее не забудут в какой-нибудь холодной камере? Нет уж, сейчас ей требовалось совсем не это.

Во всем городе оставалось только одно место, куда Сирена могла пойти. Она с самого начала это понимала. Мысль, что ей придется кому-то навязываться, вызывала у нее неприятное чувство, но другого выхода она просто не находила.

Шумный театр остался позади. Тележка уличного торговца проехала мимо Сирены, оставляя за собой аромат жареной кукурузы. Где-то завыла собака, разрывая ночную тишину горестным плачем. Длинная цепь салунов осталась позади, скрывшись во мгле, словно быстрый поезд. Сирена миновала последний публичный дом с красными шелковыми занавесками. Теперь ее окружала мертвая тишина. Мощеная дорога кончилась. Сирена почувствовала, что снег под ногами стал глубже.

Она прошла несколько ярдов, прежде чем обратила внимание, что за ней кто-то идет, тяжело ступая по снегу. Это, наверное, какой-нибудь старатель торопится домой к жене, сказала она себе. На окраинах их жило довольно много. Скоро она свернет к дому Консуэло, и тогда этот мужчина останется позади.

Сирена повернула на улицу с красивыми домами по обеим сторонам. Каблуки застучали по гранитной брусчатке мостовой. В небольшом фонаре мерцал слабый огонек. Но из окон домов не пробивалось ни единой полоски света, хозяева, видимо, давно уже спали. Снег пошел сильнее. Несмотря на меховую муфту, Сирена почти не чувствовала пальцев на руках. Ноги у нее тоже совсем замерзли. Ей здорово повезет, если она не заболеет после этого путешествия.

Услышав позади хруст гравия, Сирена вздрогнула. Она попробовала бежать, но споткнулась и едва не упала. Выпрямившись и восстановив равновесие, она ощутила резкий толчок в животе.

В темноте все дома выглядели одинаково. Она бы узнала дом Консуэло, если бы увидела его, но сейчас она сомневалась, что не ошиблась адресом.

Сердце забилось с неистовой силой, так что она почувствовала боль в левой стороне груди. Холодный колючий воздух проникал в легкие. Сирена торопливо оглянулась через плечо, но никого не увидела. Она неожиданно вспомнила тот вечер в Колорадо-Спрингс. Тогда она не казалась себе такой беспомощной, как сейчас, не была такой толстой и неуклюжей. В тот день ее остановил Отто. Может, это он преследовал ее сейчас, решив закончить то, что ему не удалось раньше?

Тогда ее выручил Вард, бросившись на Отто с хлыстом. Но сейчас он не мог спасти ее, ни теперь, ни когда-нибудь еще.

Впереди, похоже, показался дом Консуэло. Сирена узнала его по резным украшениям на крыше. Увидев его, она похолодела от страха. Над изящной железной оградой возвышался зажженный фонарь, но окна были темны. Консуэло, должно быть, развлекала хозяина, отрабатывала затраты на свое содержание. Сколько времени пройдет, прежде чем она услышит крики Сирены? И станет ли она утруждать себя, чтобы посмотреть, кто это кричит?

Шаги сзади тем временем приближались. Сирена уже собралась бежать к ближайшему дому, хозяева которого еще не улеглись, и позвать на помощь. Но впустят ли они ее? И успеет ли она до него добраться?

Неожиданно возле дома Консуэло мелькнул мужской силуэт. Сдавленно крикнув, Сирена бросилась к проходящему человеку. Она увидела мужчину в пальто и каракулевой шапке, направлявшегося к коляске. Увидев ее, он поднял голову.

— Сирена, — воскликнул он, — это ты?..

— Натан, — еле выговорила она, — о, Натан!

Он протянул руки, и она упала в его объятия.

— Дорогая, да ты же вся дрожишь! Скажи, что случилось?

— Мужчина. Он преследует меня, — выдохнула она. Объятия Натана казались неловкими, но она почувствовала себя спокойней в его руках. Постепенно охвативший ее ужас прошел.

— Но я никого не вижу.

Натан говорил правду. Вокруг, насколько глаза могли различить что-либо в темноте, никого не было видно. Только силуэты зданий выступали из ночной мглы призрачными темными громадами.

— Вот видишь, — сказал он, обхватив ее за плечи, — тебе это просто показалось, что, впрочем, и неудивительно. Что ты делаешь ночью на улице, да еще в такую погоду?

Его мягкий, заботливый голос подействовал на Сирену как бальзам. Она сбивчиво поведала ему свою историю.

— Это ужасно. Эту женщину нужно четвертовать. Но о чем я думаю, мы же стоим на улице. Тебе нужно согреться.

— Я думала, я надеялась, Консуэло приютит меня, пока я не найду какую-нибудь комнату.

— Боюсь, это невозможно.

Сирена знала, что он тщательно подбирает слова, но не видела его лица.

— Невозможно?

— Ты, наверное, знаешь, что Консуэло заболела. Сначала мы думали, что это грипп, но потом оказалось, что у нее скарлатина. В доме карантин, — Скарлатина!

— Не волнуйся. Она крепкая и уже выздоравливает. Я нанял ей сиделку и каждый день сам захожу проведать ее утром и вечером. Хотя дальше входной двери меня тоже не пускают.

— Она точно поправляется? Ты уверен?

— Несколько минут назад мне сказали, что она спит, как младенец. Но сейчас нам надо подумать о тебе.

— Я… у меня нет денег. Мне очень неудобно просить тебя, но не мог бы ты одолжить мне немного на гостиницу…

Сирене не приходило в голову ничего другого. Куда-нибудь еще ее сейчас попросту не пустят.

Натан покачал головой.

— Тебе там не дадут номер. По крайней мере, в такой гостинице, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. Особенно если я сам отвезу тебя туда, что мне непременно придется сделать. Нет, я придумал кое-что получше.

Не говоря больше ни слова, Натан повернулся и повел ее к экипажу, а потом помог подняться и устроиться на сиденье. Сирене, конечно, сейчас больше подошел бы закрытый экипаж, но она была так утомлена, так радовалась, что даже не подумала об этом. Она не сопротивлялась, когда Натан попытался укутать ее ноги меховой накидкой и когда он ласково обнял ее за плечи. Сирена просто не могла выразить ту благодарность, которую она испытывала к нему сейчас.

Закрыв глаза, она прижалась к Натану, когда он дернул поводья и коляска покатилась по темным пустынным улицам.

Прошло несколько минут, прежде чем Сирена сумела сделать над собой усилие и подумать, куда он мог ее везти. Молчание Натана подстегивало ее желание это узнать. Они ехали по какой-то открытой местности, она нигде не замечала фонарей. Снег летел прямо в лицо, набивался за воротник шубы, неприятно щекотал кожу.

— Натан… — проговорила она неуверенно.

— Мы уже почти приехали. Смотри, видишь те ворота?

Он указал на арку серого гранита, ту самую, на которую она обратила внимание в тот день, когда Вард возил ее на гору Пиза.

— Но… но это же твой дом.

— Да. Тебя что-то беспокоит?

— Я не хочу тебе мешать.

Она попыталась поднять голову, лежавшую у Натана на плече, и сесть прямо, но он не позволил ей.

— Ты мне совсем не мешаешь, — сказал он негромко. — Я уже давно хотел, чтобы ты стала моей гостьей. Мне хочется заботиться о тебе, Сирена, защищать тебя от всего, что может тебе повредить. Ты ведь позволишь мне это сделать?

Что она могла ответить? Она тут же вспомнила о предложении, которое Натан как-то сделал Варду, но сразу отогнала от себя эту мысль. У нее не было выбора, как не было и сил сопротивляться.

— Только на эту ночь, — согласилась она.

— Но завтра…

— Завтра будет другой день. Тогда и посмотрим.

Ей сейчас казалось странным, что кто-то может взять на себя все заботы о ней. С тех пор как Вард не вернулся в назначенный срок, она уже успела об этом забыть. Будущее представлялось ей мрачным и начисто лишенным надежд. Теперь, когда самое худшее уже произошло, ей хотелось только расслабиться и плыть по течению, не задумываясь о том, куда оно ее принесет. Завтра все будет по-другому, завтра к ней вновь вернутся силы, мужество и вера. Но сейчас она могла лишь тихо вздохнуть, закрыть глаза и позволить Натану везти ее, куда он захочет.

В портике огромного белого дома горел фонарь, освещая широкую лестницу с витыми перилами, отблески света играли на тяжелой дубовой двери, небольшое окно рядом с ней казалось оправленным в драгоценности.

Безвольно повиснув на руках Натана, Сирена с трудом дошла до подъезда. Дверь открыла женщина в платье из черной бумазеи, в накрахмаленном фартуке и с белой кружевной наколкой на седых волосах, обрамлявших морщинистое лицо, выражавшее заботу и беспокойство.

— Ну и ну, мистер Бенедикт! Позвольте я вам помогу! — воскликнула женщина, бросившись к Сирене, чтобы поддержать ее, помочь пройти в большой холл.

— Я сам, миссис Энсон. А вы приготовьте мисс Уолш горячую ванну и позаботьтесь о комнате для нее.

— Вы же знаете, зеленая комната всегда готова для гостей.

— Для мисс Уолш я бы предпочел золотую.

— Но, сэр, это же…

— Я знаю, — перебил Натан.

Женщина некоторое время молча смотрела на Сирену.

— Слушаюсь, сэр, — сказала она наконец и быстро ушла. Поднимаясь по широкой дубовой лестнице, она ни разу не обернулась.

В доме оказалось удивительно тепло. Жар исходил от бронзовой люстры, украшенной орнаментом в виде розового вьюна, и от мраморного камина в комнате рядом с холлом, дверь в которую была сейчас открыта. Лучи света, отражаясь от стен, обитых панелями из полированного дуба, разливались золотыми волнами по паркету. У входа в холл стояла вешалка в готическом стиле; с потолка на Сирену смотрел сатир с увитыми плющом рогами, здесь же она увидела стулья из розового мрамора; на стенах висели кабаньи морды с массивными клыками. На пестром восточном ковре возвышался круглый столик с китайской чашей посредине. Воздух наполняли запахи воска, камфары и гуттаперчи от многочисленных пар обуви, стоявших рядом с дверью.

Справа от холла располагалась гостиная, заставленная небольшими диванчиками, креслами, обитыми тканью из конского волоса, и столиками со множеством безделушек. Окна были закрыты тяжелыми портьерами. Обстановка наводила на мысли о характере хозяина дома. К гостиной примыкала комната поменьше, где тоже топился камин. Над ней, видимо, находилась одна из украшавших крышу башенок.

Эти просторные роскошные комнаты с необычайно высокими потолками вызывали у Сирены ощущение тревоги. Она чувствовала себя здесь не в своей тарелке. Ей нечего делать в этом доме, совершенно нечего. Тем временем руки хозяина сняли с нее шубу.

— Ты сможешь сама подняться наверх? — заботливо спросил Натан.

Сирена посмотрела на небольшое окно с матовыми стеклами на нижней лестничной площадке.

— Думаю, да, — прошептала она в ответ.

Натану все равно пришлось ей помочь, он обвил рукой ее талию, и они вместе поднялись по лестнице. Сирена устало оглядела холл, пробежала глазами по разноцветным обоям, по латунным люстрам. Экономка встретила их у входа в спальню. Пристально вглядываясь в бледное, посиневшее от холода и волнений лицо Сирены, она взяла ее под руки, попросила Натана принести горячего молока и печенья, сказав при этом, что ужин для него самого давно готов и, если он решил поесть прямо сейчас, его принесет Доркас. Когда Натан вышел, экономка закрыла дверь и, обняв Сирену, повела ее к большой оцинкованной ванне, отделанной ореховым деревом.

Погрузившись в горячую воду, Сирена наконец снова ощутила собственные ноги, которые, казалось, совсем отмерзли во время долгой прогулки. Оказавшись в блаженном тепле, она потеряла остатки сил и воли. Ее мозг работал с трудом, когда экономка помогла ей выбраться из ванны, вытерла толстым теплым полотенцем и надела на нее мягкую фланелевую рубашку. Потом женщина отвела Сирену в постель. Простыни оказались необыкновенно нежными, одеяло — теплым, где-то в глубине лежала грелка, сделанная в форме пузатой свинки с ручкой вместо рыльца. Сирена нащупала ее ногами и, со вздохом вытянувшись, закрыла глаза.

— Ваше молоко, мисс.

С трудом заставив себя сделать несколько глотков, Сирена вновь улеглась под одеяло.

— Если вам что-нибудь понадобится ночью, мисс, тут сбоку есть звонок. Вам нужно только позвонить.

— Спасибо вам, — прошептала Сирена, — спасибо за все.

— Спокойной ночи, мисс.

Сирене показалось, что она что-то произнесла в ответ, но уже не могла вспомнить, что именно. Она не услышала, как экономка закрыла за собой дверь, оставив ее одну.

Потом до ее слуха стали доноситься приглушенные голоса, она видела неясные очертания фигур приходящих и уходящих людей. Натан, склонившись над ней, что-то говорил или просто держал ее за руку. От горячих напитков и жара, исходящего от стен, словно от адских печей, у нее появилось ощущение лихорадки. Потом ее бросило в холод, стал мучить сухой кашель, ей стало трудно дышать, как будто у нее на груди лежало что-то очень тяжелое. Вслед за этим по всему телу пробежала волна невыносимой боли, ударявшей в виски и разрывавшейся, как мыльные пузыри, когда экономка переворачивала ее в кровати. Перед ней то появлялся, то исчезал какой-то мужчина в черном, Натан кричал внизу в холле. Потом наступила темнота, сменявшаяся иногда короткими тусклыми сумерками.

Постепенно, очень медленно, Сирена проснулась. Комнату заливал свет полуденного солнца, проникавший сквозь шторы из прекрасного бельгийского шелка. Изящные золотые занавески с бахромой, казалось, полыхали под его беспощадными лучами. Ковер играл всеми цветами радуги, в его узоре причудливо сплелись розовый, зеленый, кремовый и золотистый оттенки. Стены были оклеены обоями с золотыми, зелеными, розовыми и шоколадно-коричневыми прожилками. На потолке виднелись завитки маргариток, нарисованных на бледно-зеленом фоне. В центре комнаты с потолка свисала люстра из розового богемского стекла. В углу стояла широкая ширма, обшитая по краям золотой каймой на французский манер. В камине из розоватого мрамора, расположенного между окнами, потрескивал веселый огонек. В комнате возвышалось бюро из орехового дерева в стиле ренессанс с огромным зеркалом, покрытым с обратной стороны амальгамой, с резными завитушками на дверцах, с множеством полок, уставленных разнообразными фигурками собачек из стаф-фордширского фарфора. Ложе Сирены тоже оказалось выполненным в том же стиле.

Сирена лежала посреди большой кровати под несколькими одеялами. Сверху ее накрыли шелковым лоскутным одеялом с бархатными вставками. На закрывавшей грудь простыне она увидела вышитые инициалы, столь замысловато переплетавшиеся, что Сирена так и не смогла разобрать, какие это буквы.

Неожиданно у нее на глазах выступили слезы и потекли по щекам. Она подняла руку, чтобы вытереть их, но это стоило ей огромных усилий. Пальцы казались совсем белыми и тонкими, словно у покойницы. Она принялась разглядывать свои почти прозрачные руки, когда дверь тихонько отворилась.

В комнату вошла знакомая с виду женщина, но Сирена никак не могла вспомнить ее имени.

— Значит, вы проснулись, дорогая? Очень хорошо, — сказала она, приблизившись к постели и взяв Сирену за руку.

— Да, — ответила Сирена, посмотрев на женщину с некоторым удивлением.

— Вы сейчас выглядите намного лучше. У вас на щеках даже появился румянец.

Сирена облизнула сухие потрескавшиеся губы.

— Простите… — начала она.

— Вы не знаете, кто я такая, да? Меня зовут миссис Энсон, я экономка мистера Натана Бенедикта. В ту ночь, когда он вас сюда привез, вы были очень больны. Вы находитесь у нас в Бристлеконе уже больше двух недель.

— Больше двух недель, — прошептала Сирена, — не может быть.

— Вы сильно простудились, можно сказать, обморозились. У вас началось воспаление легких. Вы настолько ослабли, что потеряли сознание…

— Но… но мой ребенок… — простонала Сирена с исказившимся от нестерпимой боли лицом.

— Ой, дорогая, какая же я глупая, все болтаю и болтаю, а о самом главном так и не сказала, вы же не приходили в себя несколько дней и ничего не знаете. Ваш ребенок родился неделю назад. Чудесный здоровый мальчик.

К глазам Сирены вновь подступили слезы, но теперь это были слезы радости.

— Можно… Мне можно на него посмотреть?

— Что за вопрос? Конечно, можно. Он у няни, это совсем рядом, вторая дверь отсюда. Сейчас я вам его покажу.

Вскоре другая женщина принесла запеленатого младенца. Няня оказалась совсем молодой, почти девочкой, с каштановыми волосами и скромной улыбкой. На ней, как и на миссис Энсон, было платье из черной бумазеи, фартук и кружевная наколка.

Экономка вошла следом. Ребенка поднесли к кровати, чтобы мать могла его как следует рассмотреть.

— Миссис Сирена… Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду вас так называть? Мистер Бенедикт велел мне теперь обращаться к вам именно так… А это Мэри. Ее наняли нянькой и кормилицей для вашего малыша, вы были так больны и слабы, что не могли кормить его сами.

Сирена улыбнулась девушке и откинула одеяла, освобождая место для ребенка. Забыв обо всем, кроме укутанного в теплое одеяльце младенца, она распеленала его и принялась гладить розовые шелковистые ручки, прекрасную головку, маленькие ушки, целовать его в красивые, необыкновенно длинные ресницы, темные кудрявые волосики.

— Не может быть, — шептала она.

Услышав ее голос, малыш открыл глаза. В этих загадочных серо-голубых глазках Сирена увидела выражение удивления вместе с любопытством, разглядела в них отражение собственных глаз.

Неожиданно он нежно заворковал и потянул к себе конец одеяла. Сжав маленькие пальчики с похожими на миндаль ноготками в кулачок, он попытался поднести ручку ко рту.

— Прелестный малыш, — сказала миссис Энсон, широко улыбаясь. — Мы все в него просто влюбились; Мэри, моя дочка Доркас, я сама. А мистер Бенедикт, тот вообще просто без ума от него! Он готов носить его на. руках целый день. Он только слегка хмурится, когда малыш намочит ему костюм.

Сирена улыбнулась.

— Можно, он немножко полежит со мной?

— Конечно. Он же ваш, хотя мы все готовы считать его своим. Он такой милый и так хорошо себя ведет, но если он начнет волноваться, позовите Мэри, позвоните два раза, она придет и покормит его. Ах да, кстати, Мэри. Надеюсь, она останется у нас. Она хорошая девушка, и ей нужна работа. Ее муж и ребенок погибли три недели назад во время крушения; поезд сошел с рельсов. Мэри осталась жива, но она потеряла ребенка, а ваш малыш помог ей пережить горе, она с радостью будет кормить его, ведь у нее много молока.

Сирена посмотрела на девушку. Мэри склонилась над ребенком, отдав ему на растерзание палец, и улыбалась так, словно ничего не слышала.

— Не беспокойтесь, если вам кажется, что я болтаю лишнее. Она ничего не слышит с двух лет. Хотя может определить, когда ребенок плачет, она как-то чувствует это по движению воздуха. И она никогда не спускает с него глаз, так что вы можете не волноваться насчет того, что за ним будут плохо следить. Правда, Мэри может избаловать малыша вконец.

— Я не против, — сказала Сирена спокойно. — В будущем его ждет еще много трудностей. А что касается Мэри, я не знаю, сколько она сможет со мной оставаться. Я… Я не смогу ей платить, и мне не хочется, чтобы Натан… мистер Бенедикт брал это на себя. Я… — неожиданно Сирена закашлялась.

— Доктор сказал, что вам вообще ничего нельзя делать. Вы сами не представляете, насколько вы слабы. Вам нужно отдыхать и набираться сил. А о деньгах не беспокойтесь. Все как-нибудь образуется.

«Не беспокойтесь». Легко сказать. Женщины направились к двери, а Сирена лежала, глядя на сынишку. Славное маленькое существо. Что с ним станет? Не будет же она оставаться здесь всю жизнь, она и так уже злоупотребила гостеприимством Натана. Но куда она отсюда пойдет, чем будет заниматься с грудным младенцем на руках, которого нужно вырастить и воспитать как мужчину?

Похож ли он на Варда, ее малыш? С болью в сердце Сирена признала, что похож, хотя и не слишком; только нос и шея были у него как у Варда. Серо-голубой цвет глаз мог через месяц измениться, но сейчас он больше походил на нее, даже на ее отца.

— Я назову тебя Шон, — сказала она нежно. — Шон Уолш. Ты будешь принадлежать только мне одной и никому больше. Мой Шон.

Она поцеловала сына в бархатный лобик, прижала его к себе, глядя сквозь занавешенное окно на облака, проплывавшие по бирюзовому небу.

Она ошибалась. Ее ребенка нельзя было назвать Шон Уолш, и он не принадлежал ей одной. Да и сама она больше не была Сиреной Уолш.

15.

Наступал вечер. Солнце село за гору Пиза. Мэри пришла забрать ребенка; пришло время его кормить и укладывать спать. Огонь в камине погас, лишь несколько угольков продолжали тлеть красными огоньками. Сирена знала, стоит ей только позвонить, как его разожгут снова. Она уже собралась это сделать, но ей не хватило сил стряхнуть с себя полудрему, в которую она погрузилась после того, как Мэри унесла Шона, и она решила оставить все как есть.

За день солнце нагрело комнату, растопило последний снег, выпавший в Бристлеконе в ту жуткую ночь. Конечно, до настоящего тепла было еще далеко, и в окна проникал холодный воздух, однако зима уже не казалась такой сырой и морозной. Комната, куда поместили Сирену, была очень уютной, и ей так нравились окружавшие ее теплые, приятные цвета. Сирена похудела, стала такой легкой, что сама с трудом верила, что это ее привезли сюда в ту вьюжную ночь.

Ей нельзя привыкать ко всей этой роскоши. Ей не пойдет на пользу, если ее избалуют так же, как Шона. Она должна сама пробить себе дорогу в жизни. Вздохнув, Сирена окинула взглядом пахнущую воском полированную мебель, посмотрела на великолепный мягкий ковер на полу. Нет, это все не для нее, не для ее сына, по крайней мере не сейчас, может быть, это понадобится им обоим когда-нибудь потом, очень не скоро. Ей, конечно, не нужно все это, но как было бы хорошо для сына, если бы такое богатство принадлежало ей.

Пустые, тщетные надежды. С тем же успехом она могла бы пожелать повернуть время вспять, сообщить Варду о сыне, прежде чем он погиб, мечтать о том, как Вард увидит его, возьмет на руки. Как бы он отнесся к малышу? Стал бы радоваться или сожалеть, гордился бы им или просто не обращал на него внимания?

Размышления Сирены прервал тихий стук в дверь.

Она сказала: «Войдите», и в комнате появился Натан. Он медленно приблизился к изголовью кровати.

— Миссис Энсон сказала, что тебе лучше, и я решил тебя навестить.

— Да, — ответила Сирена, вглядываясь в его лицо. Он, судя по всему, провел бессонную ночь. — Я рада, что ты пришел. Я сейчас как раз думала о том, как я тебе обязана за все, что ты для меня сделал.

— Нет, Сирена, это не ты, а я должен благодарить тебя за то, что ты позволила мне заботиться о тебе. Тебе действительно лучше?

— Думаю, да.

— Я бы никогда не простил себе, если бы с тобой или с твоим ребенком что-нибудь случилось.

— Но ты же не виноват, что я оказалась на улице в такую погоду, — возразила Сирена.

— Мне надо было раньше найти для тебя жилье, а не дожидаться, пока моя мечта привести тебя сюда наконец осуществится.

— Все хорошо, Натан. Я думаю, у нас обоих теперь все будет в порядке.

— А если нет, это случится не по моей вине.

Натан отвернулся. Заметив, что в камине остались одни угли, он подошел к нему и с серьезным видом принялся сгребать угли в сторону и доставать дрова из большой корзины, стоящей рядом с камином.

— Ты же не обязан отвечать за меня, Натан. И я очень хочу, чтобы ты это понял.

— Я не могу, — проговорил он, не глядя на нее, — потому что ты сейчас ошибаешься.

— Я не… — начала Сирена и закашлялась.

— Тебе лучше пока не разговаривать, — сказал Натан, вытирая руки платком, который он вынул из кармана, и продолжал: — Я знаю, тебя сейчас не следует расстраивать. Но я все же должен тебе это сказать, раз ты затронула эту тему. Нет, не перебивай меня. Мне будет нелегко об этом говорить, но ничего не поделаешь.

Сирена, обеспокоенная такой решимостью, не отрываясь смотрела на Натана. Он снова подошел к ее постели.

— Я привез тебя сюда, Сирена, не просто по доброте душевной. Я взял тебя в Бристлекон потому, что уже давно мечтал о том, как однажды ты войдешь в мой дом. Мне казалось, стоит тебе попасть сюда однажды, ты уже не сможешь уйти, не выслушав моего предложения, не уступив моим обещаниям сделать все для тебя и твоего ребенка. Я, конечно, не думал о браке. Если бы мне не удалось тебя уговорить, я бы предложил тебе жить со мной за деньги. А потом ты так заболела. Я испугался, что ты уйдешь от меня насовсем. Доктор сказал, что у тебя может не хватить сил. Он опасался, что роды наступят раньше времени. И я решил рискнуть. Если бы я выиграл, ты и твой ребенок остались бы со мной до самой смерти, а если нет, ты бы все равно принадлежала мне, хоть и мертвая. У тебя было бы мое имя.

Он медленно кивнул, увидев реакцию Сирены.

— Ты догадалась. Я пригласил сюда священника и сказал ему, что ты дала согласие на брак, но из-за болезни ничего не помнишь. Он, кажется, поверил, когда я, отбросив всякий стыд, напрямую предложил ему взятку. Церемония прошла в этой комнате. Миссис Энсон и ее дочь были свидетелями. Мне очень жаль, Сирена, но ты теперь миссис Бенедикт. Хотя я, пожалуй, возьму свои слова обратно. Я сожалею только, что это произошло так, как я тебе рассказал.

— Но… но это невозможно, — прошептала она.

— Миссис Энсон помогла тебе расписаться, ты сама не в состоянии была это сделать. Все документы оформлены как положено в суде графства.

— Значит, ты женился на мне, Натан? Ты уверен, что сделал это не по какой-то другой причине?

— У меня было достаточно причин. Если я принял твоего ребенка как своего собственного, я могу рассчитывать на твою благодарность, а также на то, что она когда-нибудь перерастет в нечто большее.

— Но если это все правда, что же нам теперь делать?

— Не знаю. Мои чувства нисколько не изменились. Я хочу сейчас, чтобы мы начали все сначала. Мне не нужна твоя благодарность, я не желаю, чтобы ты принадлежала мне лишь по закону. Я хочу тебя, хочу взять от тебя все, что ты можешь мне дать. Я не стану тебя торопить, не буду требовать невозможного. И я клянусь, что дам тебе не больше, чем ты способна от меня принять.

За такое замечательное предложение любая женщина ухватилась бы обеими руками. Натан выглядел очень привлекательно, отличался хорошими манерами, в общем, был настоящим джентльменом — добрым, способным к состраданию, щедрым. Любой другой на его месте посчитал бы, что он оказал Сирене честь, взяв ее в жены, не говоря уже о том, что Натан давно стал предметом вожделений всех свах в округе, если не в целом штате. Что же тогда ее так волновало, почему ей все время казалось, что он сказал ей не все, что он что-то скрывает от нее?

Может быть, это происходило из-за того, каким образом она оказалась замужем? Наверное, всякая женщина почувствует себя неловко, а то и просто возмутится, окажись она в ее положении.

Сирена посмотрела на свои руки, нервно теребящие край простыни.

— Как бы там ни было, поступив так, ты дал моему сыну имя, которым каждый может гордиться, и я бесконечно признательна тебе за это.

Натан слегка покачал головой, как бы отказываясь принять благодарность.

— Я и тебе кое-что дал. Помнишь?

— Нет, не помню.

— Еще бы! Раз ты ничего не знала о церемонии, где тебе об этом вспомнить?

Лукаво улыбнувшись, Натан выпрямился, сунул руку в карман и достал маленькую коробочку, обтянутую алым бархатом. Потом он не торопясь подошел к кровати, присел на край и открыл ее.

На белой атласной подушечке покоился огромный восьмигранный сапфир в обрамлении бриллиантов. Драгоценные камни окружала блестящая золотая оправа.

— Какая прелесть, — чуть слышно выдохнула Сирена.

— Я решил, тебе это очень пойдет, — Натан вынул перстень из коробочки, взял Сирену за левую руку и надел его на безымянный палец.

— О, Натан, я не могу это принять, — Сирена попыталась вырвать палец из его рук. Но он не отпускал его.

— Ты уже приняла его. Сейчас я только возвращаю его тебе. Я вручил тебе этот перстень, когда мы обменялись обетами, я уже давно его купил на случай, если со мной произойдет нечто вроде нашей истории. Он лежал у меня все это время только потому, что за последние две недели ты сильно похудела, и я боялся, что ты его потеряешь. Миссис Энсон нашла его у тебя в постели и принесла мне.

— Но это ничего не меняет, — проговорила Сирена и опять закашлялась.

Натан поднялся с кровати.

— Я напрасно позволил тебе много разговаривать. Пожалуй, я уйду, чтобы не мешать тебе отдыхать. Надеюсь, через несколько дней ты окрепнешь настолько, что станешь со мной обедать.

В ответ Сирена кивнула, с трудом изобразив на лице улыбку. Когда Натан уже повернулся, направляясь к двери, она приподнялась на локте.

— Натан, подожди.

— Да, Сирена? — Он опять обернулся к ней.

— Мои вещи в «Эльдорадо» — Перли сказала, я могу послать за ними кого-нибудь, только она… Она обещала сжечь их через два дня. Может, ты попросишь, чтобы кто-то съездил туда и посмотрел, не осталось ли у нее что-нибудь?

— Я сам поеду.

— Нет, не надо, отправь туда записку.

— Я хочу съездить туда сам, — твердо повторил он.

Голова у нее закружилась, и Сирена снова опустилась на подушки.

— Мне очень жаль, что я доставляю тебе столько хлопот, — хрипло сказала она. Затем осведомилась, слабо улыбнувшись: — Я… Надеюсь, я не заняла твою комнату?

— Нет, нет. Не волнуйся. Это комната моей жены, точнее, теперь уже моей первой жены.

Лукаво подмигнув ей, Натан ушел.

Сирена лежала неподвижно, глядя в расписной потолок. Миссис Натан Бенедикт. Это звучало так непривычно, казалось просто невозможным, но эго было правдой. Она взглянула на перстень, символ таинственного, удивительного единства, означавший, что всем ее тревогам наступил, конец. Боже милостивый, неужели ее молитвы не остались без ответа? Но почему же тогда она не чувствовала себя счастливой? Она вышла замуж. Сделалась женой Натана Бенедикта. «А что же сталось с его любовницей, с Конни?» — спрашивала Сирена сама себя.

Ответ на этот вопрос она узнала не сразу. Натан часто заходил проведать ее, но никогда не задерживался слишком долго. Он, казалось, нарочно разговаривал только на общие темы, проявляя особый интерес к ее здоровью. Еще они говорили о ребенке, о том, как он рос, кому начал улыбаться.

Натан принес Сирене все, что осталось из ее вещей, — драгоценности, книги и пистолет, который он ей подарил. Все остальное Перли бросила в огонь, в том числе платье матери Сирены и туфли с золотыми каблуками. Натан сообщил, что Перли отдала ему вещи без особых возражений.

Отдыхая в обществе Сирены, Натан делался более откровенным, более разговорчивым. Он, как ей казалось, не хотел, чтобы она переутомлялась от лишних разговоров, и поэтому большей частью говорил сам. Он рассказывал о происшествиях в городе, иногда о событиях на приисках. Сирену всегда интересовало, как обстоят дела у шахтеров из Федерации профсоюзов горняков. Победив в прошлом году, когда им удалось добиться, чтобы им платили по три доллара за восьмичасовой рабочий день, они теперь требовали других льгот — пенсий для стариков и новых законов о детском труде. Аварии в шахтах случались довольно редко; иногда взрывался динамит, с помощью которого гранитные глыбы дробили на более мелкие куски, которые надо было вывозить из шахты. Время от времени кто-нибудь натыкался пневматическим отбойным молотком на золотую жилу и выдалбливал ее из пласта: чаще это происходило от жадности или по пьяному недосмотру. Эти золотоносные жилы представляли собою главный источник всевозможных проблем. Они вели себя очень капризно, неожиданно исчезая, словно их не существовало вовсе. Новые взрывы приходилось устраивать с большой осторожностью, и они зачастую не приносили желаемых результатов. Но, пожалуй, больше всего неприятностей доставляла вода в тоннелях. По этой причине владельцам шахт приходилось не раз собираться вместе. Шахтеры не могли работать, стоя по горло в воде. Некоторые предлагали пробить водоотводные штреки во всех шахтах, но выполнить это на деле никто не брался.

Сам Натан неохотно признавал, что его работники имели некоторые преимущества. На его шахтах не стали объявлять забастовку, поскольку он уже ввел восьмичасовой рабочий день и отказывался вновь продлить его до девяти часов, как того требовали владельцы других приисков. Из-за стычек, которые специально нанятые владельцами золотых рудников люди постоянно устраивали с полицией штата, пытавшейся защищать горняков, из-за противоречий между Криппл-Криком, где большинство населения поддерживало рабочих, и Колорадо-Спрингс, городом элиты, в котором проживали большинство владельцев, ему иногда хотелось бросить все дела. Борьба с представителями одного с ним класса, с владельцами приисков, к числу которых он имел несчастье принадлежать, оказалась слишком тяжелым и опасным делом.

— Я просто не могу смотреть на мальчиков, которые работают в шахтах, — заметила как-то Сирена. — Они выглядят как взрослые мужчины, как старики. У них такие грустные, несчастные лица. Они словно забыли, как люди улыбаются. Я не могу представить, что Шон однажды тоже спустится туда, спрячется от солнца под землю.

— Тебе не надо об этом беспокоиться, — отвечал ей Натан, — ему не придется этого делать, если только он сам не захочет посмотреть, что представляет собой шахта.

— О чем ты говоришь? — Сирена бросила на него удивленный взгляд.

— Я написал завещание, в котором назвал Шона своим наследником, вместе с тобой, конечно.

— Натан, не надо!

— Почему? У меня нет родственников, по крайней мере, ни один из них не заслуживает ни цента, хотя сама знаешь, в самый неподходящий момент всегда откуда ни возьмись появляется целая толпа кузенов и кузин, ожидающих добычи, словно стервятники. Если у нас с тобой… появятся новые наследники, завещание можно будет изменить. Но даже в этом случае тебе незачем волноваться. У Шона будет не меньше прав, чем у остальных наших детей, если они у нас родятся.

Натан отвел взгляд в сторону, словно не желая наблюдать за реакцией Сирены на его слова.

— Я даже не знаю, что сказать, — ответила Сирена.

— Тебе ничего не надо говорить. Это просто разумная мера предосторожности. Никто никого не принуждает.

Слова Натана прозвучали очень сердечно, столь величественный жест не мог не произвести на Сирену впечатления. Догадывался ли он об этом? Может, он только поэтому рассказал ей о завещании? Что, если загадочная причина их брака существовала только у нее в голове? Он предложил ей выбор, и она могла либо остаться с ним, либо уйти. И все же Сирене казалось, что Натан своими поступками, своими частыми разговорами о будущем пытается заставить ее дать ему именно тот ответ, который он хочет услышать. По сравнению с Вардом, он, похоже, не обладал особо твердым характером, нала его спокойными манерами ощущалась скрытая сила. Это открытие взволновало ее больше, чем ей казалось.

Сирена понемногу выздоравливала. Она уже могла сидеть не только на кровати, но и в кресле у окна. Отсюда она наблюдала за низкими облаками, заснеженными, похожими на призраки деревьями, видела, как пасмурные дни постепенно переходили в снежные ночи. Детскую кроватку перенесли теперь к ней в комнату, поставив ее возле камина рядом с креслом-качалкой, которое тоже появилось здесь совсем недавно. Сирена укачивала Шона, проводила с ним целые дни и звонила Мэри, лишь когда малышу хотелось есть, или по вечерам, когда его пора было укладывать спать.

Вместе с силами к Сирене возвращался и аппетит. Она очень обрадовалась, узнав, что поваром у Натана работал француз, служивший раньше в ресторане «У Антуана» в Новом Орлеане и умевший готовить разнообразные блюда, в том числе — самые изысканные. Когда она, улыбаясь, заговорила с Натаном о поваре, заявив, что ей очень хочется попробовать устриц биенвилль и суп из стручков окры, его лицо приняло одновременно польщенное и озадаченное выражение. Не прошло и недели, как Натан появился в ее комнате во главе процессии, состоящей из Мэри, Дочери миссис Энсон — Доркас, самой миссис Энсон и повара, и учтиво попросил разрешения разделить с ней трапезу.

В комнату внесли стол и два высоких стула. На полированной крышке стола лежали асбестовые подставки, чтобы лак не испортился от жара. Стол был покрыт белоснежной вышитой ирландской скатертью ручной работы. На скатерть положили салфетки с монограммой, потом принесли китайские подносы, блюда для рыбы, тарелки для супа и для десерта, небольшие чашечки, чтобы ополоснуть пальцы после обеда, хрустальные солонки с маленькой ложечкой в каждой, хрустальные бокалы для воды и три разных бокала для вина. Между тарелок поставили большой серебряный подсвечник. В чашечки налили воды, положили по кусочку лимона, а сверху — веточку плюща. Завершив сервировку стола, все, кроме экономки, удалились, та помогла Сирене надеть халат, а потом зажгла свечи в серебряном подсвечнике. Пока Натан усаживал Сирену за стол, миссис Энсон вкатила сервировочный столик с несколькими супницами, закрытыми круглыми серебряными крышками.

— Устрицы биенвилль! — воскликнула Сирена, когда перед ней поставили тарелку с горячим, восхитительно пахнущим кушаньем. — Как ты умудрился достать их в это время года?!

Натан подождал, пока перед ним тоже поставили тарелку, и, улыбнувшись, взял маленькую вилку с тремя зубцами.

— Их сюда привезли специальным поездом. Можно достать что угодно, были бы деньги и желание. Сирена с минуту молча смотрела на него.

— По-моему, с тобой согласится не каждый, — проговорила она, — ведь у многих просто нет денег.

Сирена улыбнулась и принялась за еду.

За устрицами последовали стручки окры с маленькими круглыми бутербродами из хрустящей французской булки, украшенные цветками ириса. Затем принесли жаренную на вертеле говядину в густом темном соусе с гарниром из капусты брокколи и неочищенного риса. К устрицам подали белое вино, к говядине — красное. Наконец на десертные тарелки разложили куски миндального торта со сливками и принесли мятный ликер.

Сирена не могла по достоинству оценить каждое из предложенных ей блюд, однако она не скупилась на похвалы. Ее очень тронуло то, что Натан так постарался ради нее, не говоря уже о том, какие деньги ему пришлось потратить. Она сейчас испытывала к нему теплую привязанность, но в то же время сомневалась, не случилось ли это из-за того, что ей пришлось немного выпить. Неяркий свет свечей, потрескивание дров в камине, матовый блеск серебра и хрусталя, сам этот уединенный ужин наводил на мысли об интимной стороне их отношений. Особенно остро Сирена почувствовала это, когда экономка удалилась, прикрыв за собой дверь, после того как разлила по рюмкам ликер.

— Я с таким нетерпением жду следующей недели, — сказал он, глядя на халат Сирены, цвет которого невозможно было определить.

— Почему? — поинтересовалась Сирена.

— Потому что на следующей неделе настанет Рождество, и у Меня появится предлог подарить тебе шубу и одежду, чтобы ты больше не носила платья моей экономки. Они, конечно, неплохие, только они тебе совсем не идут.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты это делал, — спокойно возразила Сирена.

Натан ласково улыбнулся.

— Я знаю, но, к сожалению, ничем не могу тебе сейчас помочь.

— Натан, тебе не кажется, что лучше подождать, пока…

— Нет, — ответил он сухо, — не кажется.

Спорить с ним было бесполезно, это Сирена уже успела понять. Он все равно купит ей все, что хочет, и сделает для нее все, что ему кажется необходимым, сколько бы она его ни отговаривала. Сирена заговорила на другую тему:

— Даже не верится, что до Рождества осталось совсем немного.

— Да, тебе, наверное, так кажется. Может, поставить у тебя елку? Миссис Энсон с Доркас ее нарядят.

— Не знаю, — медленно проговорила Сирена. — Ты должен провести праздники, как тебе нравится, как ты обычно это делаешь. У меня, честно говоря, не очень праздничное настроение.

— Я вообще не отмечал Рождество дома с тех пор, как умерла моя жена, Нора. Но в этом году мне хочется устроить праздник. Ведь у меня опять есть семья.

В прошлом году она встречала Рождество с Вардом. А потом пришли Натан и Консуэло, и они вчетвером отправились ужинать в «Континенталь».

— Что с тобой? — спросил Натан. — Я что-то не то сказал?

— Нет, я просто вспомнила о прошлом Рождестве, о Варде, о Консуэло…

— Ясно.

Он поднес к губам бокал и посмотрел на зеленоватую жидкость.

— Я давно уже хотела спросить тебя о Консуэло, — начала Сирена, собравшись наконец с духом. — Она выздоровела? Как она сейчас?

— У нее все хорошо. Она немного ослабла за время болезни, и я отправил ее в Манито-Спрингс на воды. Ей нужно на время сменить климат. Недавно я получил от нее письмо, она жалуется, что ей там совсем нечего делать, так что она, наверное, скоро вернется в Криппл-Крик.

Сирена кивнула, на ее губах заиграла легкая улыбка, она представила веселую Испаночку Конни, медленно потягивающую минеральную воду.

— Я знаю, что женам не положено знать о любовницах мужей, и уж тем более разговаривать о них, но ты, наверное, понимаешь, Консуэло моя подруга, и я знаю, как она к тебе относится. Я не хочу, чтобы ей стало больно.

— Если ты хочешь узнать, сказал ли я ей о том, что мы с тобой поженились, то да, я это сделал.

— Она, конечно, не слишком обрадовалась и наверняка решила, что я увела тебя тайком от нее.

— Вряд ли. Консуэло не строила никаких иллюзий насчет наших отношений. Она давно знала о моих чувствах к тебе.

— Может, она и знала о них, но она, по-моему, не представляла, что мы когда-нибудь станем мужем и женой.

— Ты, наверное, права, — согласился Натан, сделав глоток из бокала.

— Мне придется навестить ее, когда она приедет, вернее, когда я смогу выходить.

Он бросил на Сирену изучающий взгляд.

— По-твоему, это благоразумно?

— Что? — Сирена посмотрела на Натана, удивленная нотками осуждения в его голосе.

— Я хочу сказать, этот визит может выйти тебе боком. Что, если тебя узнают в городе?

— Что случится, если я увижу кого-нибудь из знакомых? Я ведь ничем не отличаюсь от Консуэло.

— Ты теперь моя жена, если ты там появишься, об этом сразу напишут во всех здешних газетах.

Сирена откинулась на спинку стула.

— Теперь я должна вести себя как уважаемая замужняя дама, воротить нос от всех прежних знакомых, переходить на другую сторону улицы, если я их увижу, да? Мне это не нужно, Натан. Ты мог жениться на мне без моего согласия, но согласие на развод я тебе дам, если ты этого хочешь.

— Я не это имел в виду. Просто думал, что теперь, когда ты познакомишься с женами владельцев приисков, ты постепенно забудешь знакомых с Мейерс-авеню.

— Жены золотопромышленников никогда не примут меня в свою компанию, неважно, замужем я или нет. Я знаю, все они держат марку, путешествуют по восточным штатам, разъезжают по Европе, покупают там замки, общаются только с королями или, по крайней мере, с графами. Спасибо, Натан, но я предпочитаю не заводить подруг среди женщин, которые интересуются только тем, сколько зарабатывают их мужья.

— Ты судишь их очень строго, Сирена. Но ты уверена, что не изменишь свою точку зрения? Тебе ведь понравился наш сегодняшний ужин, а это лишь крупица того, что могут дать человеку деньги.

— Меня на это не купишь, Натан! Если ты решил показать, что можно сделать, имея деньги, то помоги людям — тем, кто в этом нуждается.

— Хорошо, Сирена. С чего предлагаешь начать?

Столь поспешная уступчивость удивила ее, но Сирена быстро взяла себя в руки.

— На те полторы тысячи долларов, которые ты обещал заплатить за сведения об обстоятельствах гибели Лесси, можно построить дом для женщин — дом, куда они могли бы прийти, когда им больше некуда деться, где они получили бы горячую пищу и теплую постель, где могли бы прийти в себя и встать на ноги или хотя бы вновь обрести душевное равновесие. Он не должен походить на те заведения, которые открывают проповедники и всякие праведники, считающие, что просто слушать их речи недостаточно, чтобы отплатить им за помощь. Женщины там будут сами помогать друг другу.

Потом ты можешь построить приют для детей-сирот, пансион для стариков и пострадавших на приисках шахтеров.

— Это благотворительность, Сирена. Большинство из тех, кто ее примет, постараются воспользоваться ею для того, чтобы подмять под себя тех, кто послабее.

— Это не так, по крайней мере не совсем так. Не так давно мне самой понадобилась твоя помощь: без нее я могла бы умереть. Но я благодарна тебе, Натан, и я не стремлюсь жить за счет твоей благотворительности до конца дней.

— Да, — горестно вздохнул он, — к моему огромному сожалению.

Их спор на этом не закончился. На следующее утро Натан пришел к ней и с улыбкой на худом лице протянул какой-то документ на толстой белой бумаге.

— Что это? — спросила Сирена, пристально посмотрев на мужа, прежде чем взять документ.

— То, что ты хотела, — ответил он.

С этими словами Натан вручил ей купчую на землю — участок в городе между деловым и жилым районами. Увидев проставленную внизу сумму, Сирена нахмурилась.

— Я ничего не понимаю, — сказала она.

— Земля, на которой ты можешь построить дом для нуждающихся женщин и для чего-нибудь еще, что тебе захочется…

— Пять тысяч долларов? Это обошлось в пять тысяч?

— Ты говорила, это очень хорошее вложение денег.

— Но не в таком количестве! Я не имела в виду такую сумму!

— Теперь в Криппл-Крик земля стоит дорого. Ты обратила внимание, что купчая составлена на твое имя? Надеюсь, ты не станешь против этого возражать? И еще мне бы хотелось, чтобы этот дом носил твое имя. Я не желаю, чтобы обо мне заговорили как о владельце приисков, который заботится о бездомных женщинах. Это поможет мне избежать неприятных недоразумений.

— Значит, ты решил построить такой дом?

— Да, сегодня утром состоялась его закладка. Стройка должна закончиться к концу января, я уже нанял рабочих.

— Натан! — воскликнула Сирена, заглянув ему в глаза. — Это же замечательно! Ты так добр!

Вместо ответа он наклонился к ней и прижался губами к ее рту. Губы Сирены оказались сухими и горячими. Поцелуй был недолгим, но когда Натан выпрямился, Сирена увидела, что он покраснел.

— А ты так красива. Я никогда еще не видел тебя такой красивой, как сейчас.

— Пожалуйста, ты же обещал… — пробормотала Сирена.

— Да, обещал. Какой же я дурак, — сказал он и улыбнулся, хотя глаза его сделались печальными.

Земельный участок оказался не единственным подарком. Натан каждый день что-нибудь приносил Сирене. Это совсем не расточительство, заявлял он, когда она пыталась отказываться. Неужели она никогда не слышала о двенадцати днях перед Рождеством? Ей надо радоваться, что она не получила ни одного непрактичного подарка, например, какой-нибудь саженец груши или живого лебедя. Впрочем, однажды он все-таки принес ей птичку, канарейку в позолоченной клетке. У нее был изумительный голос и несколько серебряных перышек. Потом Натан подарил Сирене заколку — тоже в форме птички, флакончик духов на атласном шнурке, золотую ручку, чернильницу с отделением для промокательного песка, коробочку с визитными карточками, на которых она увидела свое новое имя, выведенное витиеватыми буквами На другой день он преподнес в подарок женское ландо от Бредли с синим корпусом, откидывающимся верхом и серебряной отделкой. Затем Натан подарил ей рояль от «Стейнвай энд компани» из Нью-Йорка, с массивными круглыми ножками и блестящей полированной крышкой, сказав, что теперь она может петь под его аккомпанемент.

— Рождество начинается все-таки в первый день Рождества, — слабо возражала Сирена.

— Ради бога, Сирена, — засмеялся Натан, — мы можем отмечать Рождество хоть каждый день.

Но на двадцать пятое декабря он тоже кое-что для нее приготовил. Проснувшись, Сирена увидела в ногах кровати целую кучу коробок самых разных размеров и форм, перевязанных голубыми атласными лентами. Экономка стояла рядом, с утренним кофе на подносе. Заодно она сообщила, что мистер Бенедикт просит разрешения позавтракать вместе с ней. Сирена милостиво согласилась, и он появился в комнате, одетый в синий халат с бархатными отворотами. Сирена приветствовала его теплой улыбкой. На нем был тот самый халат, который она надела во время поездки из Колорадо в пульмане Натана, или, по крайней мере, очень похожий на него.

Увидев, что Сирена ничем не выражает недовольства, Натан посмотрел на коробки, а потом принялся пристально разглядывать одну из них с видом наигранного недоумения.

— Что это у нас тут? Думаю, тебе лучше объяснить, в чем дело, до того как принесут завтрак.

Судя по размерам коробки и замечаниям Натана, Сирена догадывалась, что там лежат. И она действительно не ошиблась. Разорвав упаковку из оберточной бумаги, она извлекла капот из черного шелка, собранный на спине в складки и расшитый голубыми лентами. Вместе с капотом она обнаружила ночную рубашку из черного шелка и пару черных туфель на высоком каблуке.

— Ты уверен, что респектабельные леди носят именно такую одежду? — спросила Сирена, приподняв бровь.

— Абсолютно. Как раз это они и носят, если у них, конечно, красивая шея и кожа, не говоря уже о фигуре. Ты наденешь его?

Он кивнул головой в сторону стоявшей в углу ширмы. Сирена нерешительно посмотрела на ширму, потом на капот. На этикетке с крошечными вышитыми буковками стоял знак знаменитого парижского салона. Сирена не могла побороть искушения примерить капот. Она взглянула на экономку, стоявшую перед кроватью. Откинув одеяло, Сирена выбралась из постели и прошла за ширму. Миссис Энсон взяла коробку, капот и поспешила следом.

Одевшись и стоя рядом с миссис Энсон, расчесывавшей ее шелковистые волосы, Сирена наконец осознала, что с ней случилось, как легко она привыкла ко всей этой роскоши, к тому, что ей всегда готовы услужить, куда бы она ни повернулась. Это оказалось удивительно просто.

Когда она вышла из-за ширмы с расчесанными на прямой пробор, струящимися по плечам волосами, Натан тут же поднялся с кровати.

— Ты превзошла все мои ожидания, — проговорил он восхищенным шепотом.

— Это просто глупость, вот что это такое, — ответила она небрежным тоном, однако в ее глазах появился веселый огонек.

— Тебе не нравится?

— Нравится — не то слово, но только мне опять придется тебя благодарить. Все это выглядит так, будто ты рассчитываешь на немедленное проявление моих чувств!

Натан изобразил на лице важное выражение.

— Не могу с тобой не согласиться. У меня есть одно предложение. Давай отложим выражение благодарности до тех пор, пока ты не откроешь все коробки. Тогда тебе придется проявлять чувства всего один раз. Давай подумаем, как ты можешь отплатить за все мои труды, так чтобы тебе не пришлось слишком много говорить. Придумал: ты нальешь мне чашку кофе.

— Договорились, — согласилась Сирена, пожимая протянутую ей руку, и опять забралась в постель.

В больших квадратных коробках лежали еще два таких же набора, один кремового, а другой розового цвета. Среди подарков оказалась целая коллекция духов в небольших флаконах граненого стекла, кожаный черный несессер с серебряной застежкой, в котором находилась серебряная расческа, гребень, щетка для одежды, пилочка для ногтей, несколько брошек и даже серебряная зубочистка. Потом Сирена извлекла на свет граммофон с набором пластинок. Еще в одной коробке она нашла длинную французскую шубу из соболей, а также шапку и пелерину того же меха. Кроме того, Натан подарил ей двенадцать пар французских лайковых перчаток — белых, черных, коричневых и других цветов, дорожный плащ из черного атласа от Уорта, отороченный черным соболем, широкий шелковый веер с вышитыми на нем павлинами, набор гагатовых, роговых и черепаховых гребней, и, наконец, коробку модных журналов «Делинейтор» за последние несколько лет.

Сирена решила, что это все, но она ошиблась. Из кармана Натан достал широкую, обтянутую бархатом коробочку и протянул ее жене точно так же, как раньше вручил ей перстень. Раскрыв ее, Сирена увидела браслет с бриллиантами, который можно было носить вместе с перстнем. К нему прилагался также набор драгоценностей из сапфира — колье, браслет, серьги, брошь и даже маленькая диадема. Все это великолепие вполне могло подойти какой-нибудь королеве.

Словно читая ее мысли, Натан сказал:

— Они когда-то принадлежали Екатерине Великой — русской императрице, а теперь они твои.

— Сдаюсь. Это уже чересчур. — У нее перехватило дыхание, на глазах невольно выступили слезы. — Я… я даже не знаю, что тебе сказать.

— Мы с тобой, кажется, уже договорились? — Натан кивнул на маленький столик: — Налей мне кофе.

По отношению к Шону Натан оказался не менее расточительным. Он проявлял такую щедрость, словно обладал бездонным кошельком. Малыш получил в подарок все, что нужно новорожденному, а также погремушку с золотой ручкой, двигающиеся игрушки и игрушечную серую лошадку с гривой и хвостом из красной пряжи. Слуг Натан тоже не забыл. Женщинам он вручил велосипеды вместе со спортивными костюмами, платья, чулки, нюхательную соль, пудру, коврики и лампы в их комнаты на третьем этаже. Кучер получил в подарок жеребца, кожаную куртку, новые ботинки, ярко-красную ливрею и множество других мелочей. Помощнику кучера досталось чуть меньше подарков, а повару — намного больше.

В ответ Натана завалили всевозможными безделушками, большей частью ручной работы. С помощью миссис Энсон Сирена вышила маленький кожаный кисет для табака, который курил Натан.

— Это не слишком-то много по сравнению с тем, что подарил мне ты, — сказала Сирена, вручая подарок.

— Он мне дороже всего того, что у меня есть, потому что ты сделала его сама.

— Но ты надарил мне столько вещей…

— Я эгоист, я делал тебе подарки, только чтобы посмотреть на твое лицо, когда ты их увидишь. — Глаза его светились, как у ребенка.

— Что бы я тебе ни говорила раньше, я тебе очень благодарна, очень. Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Этот разговор происходил за завтраком. Охваченная внезапным порывом, Сирена приподнялась, перегнулась через стол и поцеловала Натана, в губы, не стесняясь стоявшей рядом, улыбавшейся миссис Энсон. Когда Сирена снова опустилась на стул, Натан взял ее руку и так сильно сжал, что бриллианты врезались в кожу пальцев.

Наступил вечер. Сирена уже поужинала. Мэри несколько минут назад унесла Шона спать. Сирена завела граммофон и поставила пластинку. Под звуки «Танца времени» из «Джоконды» она подошла к окну.

На снегу, освещенном слабым светом луны, лежали длинные темные тени. Гора Пиза уходила сверкающей вершиной в ночное небо. За окном, раскачивая верхушки деревьев и вздымая облака снега, печально выл ветер.

Сирена совсем не устала за этот день, ей казалось, что она уже окончательно поправилась. Правда, она по-прежнему ощущала боль в груди, стоило ей глубоко вздохнуть, ее быстро одолевала усталость, но кашель уже прошел, и она не чувствовала себя беспомощной, теперь ей хотелось одеться и уйти куда-нибудь из этой золотой клетки.

Но за дверью ее ожидали трудности. Пока Сирена жила здесь, почти не покидая постели, она не задумывалась, до сих пор не могла решить, как ей все-таки поступить: остаться в Бристлеконе или попытаться снова начать жить самостоятельно; попробовать сделаться настоящей женой Натана, а значит, неминуемо принимать его ласки, или вернуть ему подарки, забрать ребенка и уйти.

Сирена во многом чувствовала себя в долгу перед Натаном, ведь он спас жизнь ей самой и ее ребенку. Он ей очень нравился. Он обладал множеством хороших качеств. Остаться с ним было бы совсем не плохо. Она будет окружена роскошью, ее будут любить, баловать, ей пальцем не дадут пошевелить. Из Сирены Уолш она превратится в жену богатого человека, слабую, зависимую, болезненно реагирующую на любое ущемление ее достоинства. Он станет делать ей подарки, а ей в ответ нужно будет лишь принимать их. Не сделается ли она в конце концов еще одной купленной им игрушкой? Может, он заваливал ее этими милыми вещами именно ради этого? Неужели Натан совсем не надеялся получить что-нибудь взамен? На этот раз взятку он предлагал уже ей самой, а не Варду, но что это меняло? Она Признавала это с горечью, но у нее не оставалось другого выхода. Она должна оценить ситуацию, прежде чем предать саму себя.

Пластинка доиграла до конца. Обернувшись, чтобы остановить граммофон, Сирена увидела Натана.

— Хочешь послушать еще раз? — спросил он.

Она покачала головой, и он убрал пластинку в коробку.

— Я рад, что ты еще не спишь. Мне нужно с тобой поговорить.

— Да?

— Я вот о чем подумал. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться в Европу? Мы можем уехать надолго, совершить целое путешествие, если ты пожелаешь. Например, несколько недель мы проведем в Нью-Йорке, а потом поедем в Англию, оттуда — во Францию. Представь, лучшие отели Европы, лучшие портные, балы-маскарады — все, что душе угодно. Мы можем отправиться в Рим, в Венецию, Афины, на север Германии, в Австрию. А когда мы опять вернемся в Париж, тебе успеют приготовить целый гардероб.

— Натан, все это замечательно, но я сомневаюсь…

— Ты сможешь купить весь Париж, если захочешь. Я уже заказал тебе в Нью-Йорке несколько платьев, дорожные костюмы, вечерние туалеты и еще много всякой всячины. Я думал, все эти вещи успеют доставить к Рождеству, но их все-таки не привезли. Со дня на день они должны прибыть вместе с модисткой.

Сирена не могла смотреть Натану в лицо. Восторженное сияние его глаз невозможно было вынести. Она испытывала какое-то необъяснимое смущение одновременно с состраданием.

Снова отвернувшись к окну, она сказала:

— Ты помнишь прошлую зиму, Натан? Помнишь, как ты предложил Варду шахты, деньги в обмен на то, чтобы он оставил меня? Отдал тебе?..

Натан с минуту молчал.

— Да, ну и что?

— Вард рассказал мне тогда об этом. Он считал, что я сама должна решить, соглашаться ему на твое предложение или нет, ведь я от этой сделки выигрывала не меньше, чем он.

— И ты отказалась?

— Да, отказалась. Понимаешь, я любила Варда, хоть сама тогда этого не понимала. Но главное было даже не в этом. Я не желаю, чтобы меня покупали и продавали, как шахту.

— О чем ты говоришь? Неужели ты думаешь, что я пытаюсь это сделать опять?

Сирена обернулась и, не отводя взгляда, посмотрела ему прямо в глаза.

— А разве нет? Ты предлагаешь мне кучу удовольствий, так ведь? Ты пытаешься произвести на меня впечатление, хочешь показать, что можешь сделать все, чтобы моя жизнь стала легкой, богатой и интересной, разве нет?

— Даже если это на самом деле так, я не слишком преуспел, — ответил он печально.

— Я в этом совсем не уверена, — сказала Сирена, лукаво улыбаясь, — пойми только, я хочу сама что-то решить. Я не желаю, чтобы меня к этому подталкивали.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, и попробую выполнить твою просьбу, хоть это и нелегко для меня. Вещи, которые на днях привезут из Нью-Йорка, будут моим последним подарком, пока… пока… Надеюсь, ты примешь их?

Сирена неохотно кивнула.

— Я не хотела тебя обижать, и мне не хотелось, чтобы ты посчитал меня неблагодарной. Прости, если причинила тебе боль.

— Это я должен просить прощения. Я не знал, что ты любишь Варда. Перли дала мне понять, что он сам тебе навязался. И, уж конечно, я и представить не мог, что он тебе обо всем расскажет. Это, наверное, показалось тебе большим оскорблением.

— По-моему, Вард просто хотел меня испытать. Ему казалось, что я ищу богатого мужа, и он решил проверить, так ли это на самом деле.

— А ты дала ему понять, что деньги для тебя ничего не значат, — констатировал Натан мрачно. Сирена едва не разрыдалась.

— Можно сказать и так.

Натан молчал. Некоторое время он стоял не двигаясь и не отрываясь смотрел на нее, потом неожиданно сжал кулаки и направился к камину.

— Какое совпадение, что ты об этом заговорила. Я сегодня весь день думал о Варде.

— Да? Удивительно!

Она тоже думала о нем сегодня, но не хотела, чтобы Натан это знал.

— Интересно, что он подумает, когда узнает, что ты теперь моя жена…

— Что?

Сирена прижала руку к горлу, кровь отхлынула у нее от лица.

— Это ведь вполне может случиться. Что стоит ему взять газету и прочитать о нашей свадьбе в колонке новостей? Или ему об этом расскажет кто-нибудь из «Эльдорадо». Может быть, он уже обо всем знает. Вряд ли Перли упустила случай поведать ему эту удивительную новость.

— О чем ты говоришь? — она все еще не понимала.

— Я хочу сообщить тебе, Сирена, — вздохнул Натан, с горечью посмотрев на нее, — что Вард жив. Он вернулся в Криппл-Крик два дня назад.

16.

В первую неделю Нового года новость облетела весь город. За нее ухватились все газеты, напечатавшие об этом удивительном возвращении к жизни целые статьи под броскими заголовками. Вард Данбар попал в очень отдаленный район в юго-западной части Южной Резервации. Лошадь вместе с седоком сорвалась с обрыва. Вард сломал ногу, повредил плечо и, кроме того, получил сильное сотрясение мозга. Он бы умер от голода и ран, если бы на него не наткнулась группа кочующих индейцев. Они взяли его с собой и выходили. Согласно договору, заключенному четырнадцать лет назад, этим индейцам предписывалось проживать в резервации в штате Юта и юго-западном Колорадо. Люди, которые спасли Варда, покинули резервацию незаконно и поэтому остерегались сообщать кому-либо о своей находке, из-за чего Вард не мог послать домой весточку о себе. Как бы там ни было, Вард поправился, окреп и стал осознавать, что с ним произошло, лишь глубокой осенью. К началу зимы он уже снова мог ездить верхом, а потом ему удалось убедить вождя индейцев, что он не принесет им никаких неприятностей, и, одолжив у них коня, он наконец вернулся в цивилизованный мир.

Сирену с каждым днем все больше охватывало беспокойство. Раздражение, которое она изо всех сил старалась скрывать, временами сменялось усталостью и безразличием. Она стала выходить из своей комнаты, когда Натан уезжал в город или на шахты, и бродила по дому, вверх и вниз по лестнице, заглядывала в двери, задерживаясь иногда, чтобы поднять какую-нибудь безделушку, одну из сотен в этом доме. Дочь миссис Энсон, Доркас, замкнутая, но услужливая девушка, имевшая привычку нервно теребить волосы и понимавшая, чего от нее хотят, только с третьего раза, вскрикивала и роняла что-нибудь всякий раз, когда натыкалась на Сирену в длинном капоте. Сама миссис Энсон, увидев Сирену в одном из холодных коридоров, неизменно делала недовольное лицо и упрекала ее за неосторожность. А когда она вошла в кабинет Натана в башенке и увидела Сирену, изучающую, склонившись над столом, лежавший под стеклом номер «Криппл-Крик крашер», главной газеты города, напечатанной золотистой краской, взгляд ее сделался более чем неодобрительным.

Дом был большой, и в этом заключалась его главная особенность. Массивная входная дверь находилась не в центре, как обычно, а сбоку. Добраться до нее можно было либо через боковой портик, которым заканчивалась главная аллея, либо по лестнице, поднимавшейся от лужайки на веранду. На длинной открытой веранде, окруженной замысловато изогнутыми перилами, стояло несколько кресел и висел гамак. Теплыми летними вечерами здесь, без сомнения, очень приятно отдыхать в одиночестве, но сейчас было слишком холодно и ветрено, к тому же деревянный пол обледенел и сделался скользким. То же самое можно было сказать и о застекленном балконе, и о небольшой беседке в форме башенки в саду, возле ручейка.

Входная дверь вела в большой холл, слева от нее располагалась лестница, прямо под ней — кабинет Натана. В одной из боковых башенок помещалась библиотека, изогнутые ряды полок с книгами в кожаных, тисненных золотом переплетах поднимались чуть ли не до потолка, некоторые тома можно было достать только с помощью лесенки. Прямо за кабинетом находилась столовая — мрачная комната с темным, почти черным столом и буфетом, горчичного цвета портьерами и чересчур натуралистичным изображением пары убитых фазанов над камином из черного мрамора. К столовой примыкала буфетная; из нее к столу подавали горячие блюда и туда же уносили грязную посуду. Под буфетной располагалась кухня. Еду в буфетную доставляли из кухни на специальном подъемнике. Прачечная тоже находилась в подвале первого этажа рядом с кухней.

Другая дверь из столовой вела в главную гостиную — большой, помпезного вида зал с обитой темно-зеленой тканью мебелью и зелеными занавесками с золотой каймой, которые никогда не открывали, чтобы не выцветали брюссельские ковры. В одном из углов стоял орган. Восковые свечи в подсвечниках по бокам инструмента покоробились и скривились, видимо, от жары, хотя сейчас здесь царил жуткий холод. Сирена нажимала педали, пока не устала, но ей не удалось извлечь из органа ни единого звука, в гостиной царила мертвая тишина.

К главной гостиной примыкала комната поменьше. Эта территория в часы отдыха принадлежала хозяйке дома. Сюда Натан поставил купленный для Сирены рояль, а на одном из столиков возвышалась швейная машинка. У стены стоял небольшой рабочий столик, рядом с ним плетеный стул, несколько этажерок, полки которых были сплошь заставлены всевозможными табакерками, бронзовыми статуэтками, ракушками, фигурками из слоновой кости, китайского фарфора и паросского мрамора. Эта комната почему-то показалась Сирене прямо-таки удушающе тесной: то ли из-за огромного рояля, то ли из-за многочисленных безделушек. Во всем остальном она представляла собой довольно милый уголок с шелковыми занавесками пшеничного и кремового цвета и светлым золотисто-зеленым ковром. С этой комнатой соединялась комнатка в башне, в которой находилось множество горшков с пальмами и папоротниками; тут, как и в большинстве других комнат, стояло множество маленьких пуфиков и кушеток, обитых тканью с изображением листьев и цветов.

На втором этаже находилось несколько спален, каждая с отдельной ванной, похожих на спальню Сирены, этажом выше располагались спальни для женской прислуги, с ваннами в каждом конце коридора, и комната для отдыха. Там же находилась и кладовая, в которую убирали чемоданы и саквояжи, когда хозяева возвращались из путешествий, там же хранилась ненужная мебель. Рядом с кладовой располагалась бельевая комната, в которой лежали стопки простыней, пододеяльников, наволочек, полотенец для рук, для лица, для ванной, а также целый склад разнообразных тканей, начиная с тика для постельного белья и кончая материалом для распашонок.

Мужская прислуга в доме не ночевала. У кучера был свой угол в конюшне, у главного повара — собственный домик рядом с ледником, постройкой, где хранилась вода, и сооружением, где держали запас керосина для ламп.

В самом конце декабря до Криппл-Крик наконец дотянули Центральную железную дорогу; стройка завершилась сооружением нового депо в конце Беннет-авеню. По узкоколейной дороге Флоренс — Кэнтон-Сити прежде бегали небольшие паровозики, с виду напоминавшие чайник. Теперь в город провели дорогу со стандартной колеей, по которой могли ходить настоящие поезда. На ведущем во Флоренс шоссе сразу сократилось число повозок, которые раньше ежедневно с ужасающим грохотом тащились мимо Бристлекона. Но звон колокольчиков, цоканье копыт и грохот ломовых телег, нагруженных товарами или вещами какой-нибудь переезжающей семьи, еще не успели стать непривычными звуками. Поэтому очередная проезжающая мимо повозка не вызывала ни у кого интереса или недоумения до тех пор, пока кучер не прикрикнул на лошадей и не остановил экипаж прямо перед домом…

По просьбе Сирены в гостиной разожгли камин, и теперь она сидела возле огня, подобрав под себя ноги, увлеченная книгой, которую взяла в кабинете Натана. Сначала Сирена подумала, что приехали гости, о которых недавно говорил Натан. Вскочив с кресла, Сирена опрометью бросилась из гостиной. Миссис Энсон направилась к входной двери. Через столовую Сирена пробежала в буфетную, потом поднялась по черной лестнице и прошла в дальний конец дома. Лишь наверху она заметила, что забыла туфли у камина в гостиной. Ничего. Она едва успела перевести дух, как в дверь постучалась миссис Энсон.

— Приехала портниха из Нью-Йорка, — проговорила она каким-то официальным тоном. — Она привезла несколько сундуков. Где кучеру их поставить?

— Сундуки? Вы имеете в виду… одежду, которую заказал мистер Бенедикт?

— Да, мэм.

— Не знаю. Но, наверное, не сюда. Может, в какую-нибудь другую спальню?

— Понятно, мэм. Алая комната прекрасно подойдет под мастерскую. А где прикажете разместить даму, которая будет жить у нас?

До Сирены наконец дошло, что к ним приехала портниха, а не портной.

— Может быть, ее тоже устроить в алой комнате, а не на третьем, этаже? Как вы думаете?

— По-моему, это мудрое решение, — ответила экономка, слегка улыбнувшись. — Я пришлю ее к вам?

— А где она сейчас? — с удивлением спросила Сирена.

— Она ждет в холле, мэм.

Это говорило о многом. В холле портниха могла слышать их разговор, а экономка всегда старалась показать, что в их семье всегда строго следуют требованиям этикета. Кроме того, она сразу должна понять, где ее место в этом доме. Портниху не оставили за дверью, как прислугу, но и не пригласили в гостиную, как если бы на ее месте оказалась важная гостья.

— Как ее зовут? — спросила Сирена.

— Мадемуазель Доминик де Бюи.

Это имя экономка произнесла с ужасным акцентом и нескрываемым благоговением. Сирена с трудом сдержала улыбку.

— Да, я, наверное, должна принять мадемуазель Доминик де Бюи.

Портниха и Сирена сразу подружились. Несмотря на все свои титулы, француженка оказалась обыкновенной швеей, хотя, надо признать, очень хорошей. В ее обязанности входило проводить примерки на дому у заказчиц. В этом случае заказчица жила весьма далеко от салона, но это, в сущности, ничего не меняло. Мадемуазель уже ездила для примерок в Денвер, Чикаго и Саратогу. Однажды ей даже поручили отвезти бальное платье в Вашингтон, и ей пришлось просидеть полночи в поезде, а потом целый день шить и примерять, после чего опять провести полночи в дороге — жене сенатора срочно потребовалось новое платье для праздника по случаю инаугурации президента Стивена Кливленда.

За непринужденным разговором отчасти на английском, а отчасти на французском время примерок пролетело незаметно. Из трех огромных сундуков, выгруженных из повозки, на свет извлекли невероятное количество платьев; среди них оказались утренние платья, платья к чаю, вечерние, прогулочные, дорожные, платья для верховой езды, для морских прогулок и шляпки к каждому из них. Среди нижнего белья — разнообразные капоты, пеньюары, наборы нижних юбок разных цветов, корсеты — желтые, прошитые черными нитками, черные, прошитые желтыми нитками, зеленые, красные, голубые, корсеты цвета песчаника, герцогские корсеты от Томаса. Укороченные по последней моде Парижа панталоны из прекрасного, почти прозрачного шелка, двенадцать дюжин шелковых чулок, сорочки, кружевные носовые платки — в общем, все, что могло понадобиться высокопоставленной леди.

— Как только мистер Бенедикт умудрился заказать все это у вас? — поинтересовалась Сирена.

— Он просто отправил телеграмму с просьбой выслать все, что может понадобиться леди со вкусом такой-то внешности и с такими-то размерами. Деньги не проблема, — француженка подмигнула.

— Три слова — и никаких проблем.

Прошло пять дней, и мадемуазель де Бюи уехала обратно на Восток, спрятав под корсет далеко не скромные чаевые. Сирена опять осталась одна, предоставленная самой себе. Хозяйство прекрасно велось и без нее. Миссис Энсон уже давно заботилась о благополучии и удобстве хозяина, и Сирена не видела смысла вмешиваться в домашние дела, по крайней мере сейчас, когда она еще не решила, что ей делать, не знала, могла ли она стать женой Натану Бенедикту. Если она останется, ей, конечно, придется здесь кое-что изменить по своему вкусу, но пока это казалось неуместным и ненужным.

Серые снежные дни сменились солнечными. Однажды, глядя, как Натан отъезжает от дома в экипаже с кучером на козлах, Сирена вспомнила о собственном выезде, который подарил Натан. Ландо стояло в сарае позади конюшни, серебро уже потускнело от пыли. Множество утренних костюмов в ее шкафу тоже ждали, когда же их наконец наденут. Ее коляска была с поднимающимся верхом, защищающим седока от пыли и грязных брызг. Почему бы ей не опробовать ее? Кто может ей помешать?

Это попробовала сделать миссис Энсон, считавшая, что Сирене следовало подождать мистера Бенедикта. Леди еще недостаточно окрепла, чтобы самой управлять экипажем. Ей нельзя уезжать одной, пусть она дождется хотя бы кучера. Она поступает на редкость безрассудно. На нее могут напасть и ограбить. Она может не справиться с лошадьми; их слишком долго держали в стойлах, и они стали неуправляемыми. Сирена попыталась объяснить, что она многие мили сама правила повозкой, что она сейчас чувствует себя сильной, почти такой же, как раньше, что Натан позволяет ей делать все, что угодно, лишь бы она осталась довольна. Чтобы окончательно успокоить экономку, она взяла пистолет, подаренный Натаном, вынула его из коробки, зарядила и положила в обшитую бисером сумочку. Но это, кажется, напугало миссис Энсон еще больше. В конце концов Сирена просто повернулась и, больше не обращая внимания на экономку, вышла с чувством досады.

Сирена надела платье из фиолетового и черного крепа, расшитое золотым бисером, французскую соболью шубу, зачесала назад волосы и надела на голову меховую шапку. Она чувствовала себя вполне уверенно. Задержавшись на минуту на ступеньках крыльца, она повернулась лицом к свежему ветру, натянула черные лайковые перчатки и стала спускаться по лестнице, направляясь к стойлам.

Кучер уехал с Натаном, и в конюшне остался только его помощник. Он молча выкатил ландо из сарая и запряг лошадей, потом слегка протер рукавом детали серебряной отделки, помог Сирене подняться в экипаж, протянул вожжи и отошел в сторону, скептически поглядывая на хозяйку из-под широких полей ковбойской шляпы. Поблагодарив конюха, Сирена больше не обращала на него внимания. Она подняла тормоз, легонько хлестнула пару серых лошадей по крестцам, и ландо тронулось. Гордо подняв голову, Сирена миновала двор. Благодаря хорошему глазомеру она правильно выбрала угол поворота, и ее экипаж проехал точно посредине каменных ворот.

Сирена не утратила былой сноровки. Лошади действительно оказались застоявшимися и теперь все время норовили вырвать из рук поводья, удержать которые стоило ей немалых трудов. Сейчас Сирена больше всего боялась, как бы ее перчатки не треснули по швам.

Еще не одевшись, Сирена знала, куда поедет. Она отправится на стройку, посмотрит, как там идут дела, не готов ли уже дом для женщин. Судя по плану работ, с которым познакомил ее Натан, здание уже должны построить. Ей давно нестерпимо хотелось на него взглянуть. Натан не раз описывал, как выглядит дом, соглашался со всеми ее предложениями, обещал проследить за их исполнением, но ее все равно одолевало желание посмотреть на него самой, самой участвовать в его обустройстве. Несмотря на искреннюю признательность всем, кто заботился о ней во время болезни, Сирена задыхалась в четырех стенах. Ей уже порядком надоели все эти разговоры о том, какая она хрупкая, слабая, как ей вредно сейчас так переутомляться.

Коляска въехала на холм. Сирена обогнула овраг и выкатилась на дорогу, где лошади сразу пошли быстрей. Миновав мостик через ручей перед Бристлеконом, экипаж опять поднялся на высокий холм, и перед глазами Сирены раскинулся Криппл-Крик, простиравшийся на сотни акров вокруг. Как он разросся за последние два месяца! Казалось, он увеличился на треть, если не больше. На каждом бугре, на каждой горке виднелись прижимавшиеся друг к другу дома, магазины, парусиновые навесы и еще какие-то лачуги. Криппл-Крик, как утверждали его постоянные обитатели, то есть те, кто прожил здесь больше года, увеличивался в размерах с чудовищной быстротой. Сирена знала это давно, но только сейчас убедилась в этом воочию.

Когда Натан купил землю для женского приюта, улица, на которой планировалось его строить, была почти пустынной. Сейчас на ней возвышались многочисленные, срубленные наспех бревенчатые дома. Здание, сооруженное на участке Натана, ничем не отличалось от соседних из-за того, что его тоже пришлось соорудить из единственного доступного в это время года материала — молодой древесины. Настоящий строевой лес приходилось сплавлять по реке, но это отнимало многие месяцы.

Сирена остановила коляску перед большим высоким домом в два этажа с четырехскатной крышей. Рядом с входом находилась огромная веранда, в двойные двери, выкрашенные зеленоватой краской, были вставлены матовые стекла. На латунной табличке, прибитой у двери, Сирена прочитала надпись, выведенную готической вязью: «Дом Успокоения».

Сирена намотала вожжи на ручку хлыста, откинула полог, взяла сумочку и выбралась из коляски. Привязав лошадей к вишне, она увидела вырытые ямы и лежащие возле них столбы для ограды. Около дома стояло несколько связанных проволокой столбов, выкрашенных по ее пожеланию в белый цвет. Улыбнувшись, Сирена подобрала полы шубы и поднялась по лестнице. Натан не обманул ее, он действительно следил за тем, чтобы строители исполняли все ее пожелания.

Входная дверь распахнулась ей навстречу. Одна женщина вышла на веранду, а две другие остались стоять на пороге. У Сирены на мгновение потемнело в глазах, едва она оказалась в тени от нависавшей крыши; день выдался очень ярким и солнечным, поэтому она не сразу узнала встретившую ее женщину.

— Консуэло!

Та медленно обернулась и посмотрела ей в лицо. Одетая в красный с черным прогулочный костюм, Конни выглядела очень элегантно.

— Здравствуй, Сирена, — сказала она хмуро, без улыбки.

— Я… очень рада опять тебя видеть.

Сирена поднялась на последнюю ступеньку и остановилась, не доходя нескольких шагов до других женщин.

— Я тоже, — ответила Консуэло, потом повернулась к стоящей в дверях с недоуменной улыбкой женщине: — Сестра Элизабет, сестра Глория, позвольте мне представить вам миссис Натан Бенедикт, хозяйку этого дома… Сирена, это сестры милосердия, их выбрали в попечительский совет, учрежденный при Доме Успокоения.

Консуэло специально назвала Сирену ее новым именем, словно ей хотелось до конца испытать острую боль от этих слов, однако ее лицо ничего не выражало. Сирена подошла к монахиням. Она только теперь заметила их черные одеяния и белые головные уборы, и ей стало неприятно. Поблагодарив их, она с удивлением подумала, почему ей не сказали об этом совете. Она, кажется, ясно дала понять, что возражает против какого бы то ни было вмешательства церкви в это начинание.

— Вы удивлены? Вас никто в этом не винит, — спокойно сказала первая монахиня, сестра Элизабет, в ее голосе чувствовался легкий немецкий акцент. — Проходите, дитя мое, за чашечкой чаю я объясню вам, как мы сюда попали. Готовить тут пока негде, но чай мы сейчас заварим.

Монахиня повернулась к Консуэло:

— А вы, моя дорогая?

— Нет, спасибо. Мне нужно идти. — Она взяла сумочку и подобрала юбки.

— Тогда позвольте еще раз поблагодарить вас за то, что вы вместо нас сходили за продуктами. Мы будем молиться за вас.

— Спасибо, сестра, — ответила Консуэло и направилась к дверям.

Она хотела уйти вот так, чтобы между ними остался холод и недружелюбие. Сирена удержала ее за руку.

— Нам нужно о многом поговорить. Я хочу, чтобы ты зашла ко мне в гости.

— В Бристлекон?

Консуэло произнесла это с нескрываемым удивлением. Сирена кивнула:

— Да, в Бристлекон.

— Натану это не понравится.

— В любом случае это его не касается.

Консуэло склонила голову, выражение ее глаз, похоже, сделалось не таким суровым.

— Это интересно. Наверное, мне действительно стоит прийти и посмотреть, что это значит, если ты так считаешь.

— Да, я так считаю.

— Я пришлю тебе записку, прежде чем прийти. Нам обеим не нужны лишние неудобства.

Монахини опять стали предлагать ей остаться, но испанка, отказавшись, спустилась по лестнице и вскоре скрылась из глаз.

Занятая своими мыслями, Сирена не сразу поняла, о чем говорят монахини, не разглядела как следует комнаты, которые они ей показывали. Ее внимание привлекла кровать в помещении, где впоследствии должен разместиться медицинский кабинет. На ней мирно спали двое малышей, один из них держал во рту палец.

— Мать этой малышки справа пришла сюда три дня назад, когда здесь еще были рабочие. Мужчины не знали, что делать, и послали записку мистеру Бенедикту. Он знал о нас и о нашем затруднительном положении. Мы с сестрой Глорией выехали в местную церковь, думая, что для нас готово место. Но, оказавшись здесь, мы выяснили, что можем устроиться только в доме пастора. Нам пришлось поселиться в гостинице и ждать, пока найдут деньги, чтобы построить нам « илье, и мистер Бенедикт послал за нами, чтобы помочь бедной девочке. Она родила в этой самой комнате с божьей и нашей помощью.

— А где она сейчас?

— Наверное, на кухне, — сказала сестра Глория.

— Прежде чем все это случилось, она работала помощницей повара в Колорадо-Спрингс. Потеряв работу, она приехала сюда пожить у сестры. Но на прошлой неделе сестра умерла от воспаления легких. Муж остался один с несколькими детьми. Он попросил девушку выйти за него замуж и, когда она отказалась, стал ее оскорблять. Она слышала об этом месте и решила прийти сюда. Я думаю, она скоро станет незаменимым человеком на кухне.

— Вот видите, дитя мое, — продолжила сестра Элизабет, — мы так же нуждаемся в крыше над головой, как все остальные женщины. Но сестра Глория, наверное, согласится со мной: самым лучшим подарком для нас станет разрешение остаться здесь, с благословения церкви, конечно, чтобы помогать и поддерживать заблудшие души, ищущие убежища в этом доме.

Сирена подумала, не стоило ли ей нанять экономку, чтобы она занималась здесь хозяйством. Она понимала, что кто-то должен следить за приготовлением пищи, за уборкой комнат и порядком в доме. Она не ожидала, что здесь так скоро появятся дети, но раз уж так получилось, о них тоже следовало позаботиться. Возможно, эти две женщины с такими добрыми лицами могли заняться этим лучше, чем кто-то другой, нанятый за деньги. Ведь в таком деле самое главное — сострадание, а его, как известно, не купишь.

— Я очень рада, что вы здесь, — сказала Сирена с теплотой в голосе, — мне даже трудно выразить, как я благодарна вам за то, что вы пришли сюда, где в вас так нуждались, а о работе мы с вами поговорим, когда вы получите разрешение от церковных властей. А сейчас расскажите мне про другого малыша.

— Бедняжку принесли к нам прошлой ночью. Его нашли на улице. Какое-то несчастное создание дало ему жизнь и оставило там умирать. Ему еще повезло, что его так быстро нашли. Еще один час на улице в такой холод, и было бы уже слишком поздно.

По своей доброте монахиня не сказала прямо, что ребенка бросили, но понять это не составляло труда. Какая женщина смогла пойти на такое? И что это за общество, где жить с ребенком и без мужа страшнее, чем оставить его умирать?

Порывшись в сумочке, Сирена нашла серебряный карандаш и осторожно вынула его, стараясь не задеть кончиком спусковой крючок пистолета.

После чая она составила список необходимых вещей, начиная с мебели, поскольку чай им пришлось пить, сидя за плотницким верстаком. Она пообещала достать самое необходимое как можно скорее. Сказав сестрам, что вскоре она снова их навестит, она собралась уходить. Сидя в коляске, Сирена обернулась, чтобы посмотреть издали на плод своих трудов, испытав при этом чувство гордости, и мысленно вновь поблагодарила Натана за все, что он сделал.

Сирену наверняка уже ждали дома. Но, несмотря на это, она погнала лошадей в противоположном направлении. Она только на минутку заедет на Беннет-авеню, посмотрит, что там изменилось, какие новые заведения там появились, а какие успели закрыться.

Застоявшиеся лошади вели себя беспокойно, по крайней мере, так ей казалось. Они мотали головами, косились по сторонам, пытались перегрызть удила. Сирена с трудом удерживала их. Неожиданно она почувствовала усиливающийся запах дыма. Проехав еще несколько кварталов, Сирена услышала выстрел, извещающий о пожаре. После третьего выстрела на улицу стали выбегать люди, они торопливо оглядывались, пытаясь увидеть, где горит. Сирена отпустила поводья, позволив лошадям самим искать дорогу в толпе.

— Спасателей вызовут? — кричала какая-то женщина.

— Если вызовут, мы услышим свисток, — прокричала в ответ другая.

— Где пожарники? Если где-нибудь драка, так они сразу тут как тут, а когда надо, их днем с огнем не сыщешь!

— Может, нам лучше уйти? Куда-нибудь в безопасное место.

— Я, пожалуй, подожду, хочу узнать, из-за чего весь этот сыр-бор.

Тревога оказалась ложной. Прежде чем Сирена добралась до Беннет-авеню, люди уже расходились — кто с облегченным вздохом, кто возмущаясь. По чьей-то оплошности где-то загорелся мусор. Это известие передавалось из уст в уста, дым понемногу рассеялся, и воздух вновь стал чистым и прозрачным.

Мужчины — шахтеры из ночной смены, бродяги, пьяницы еще стояли группами, другие направились в сторону салунов, находящихся в южной части города.

Неожиданно от одной кучки людей отделился мужчина. Он неуклюже подбежал к коляске, вцепился в одну из стоек и вскочил на подножку.

Испугавшись этого неожиданного прыжка и от тяжести, накренившей ландо, лошади вздрогнули. Сирена сразу узнала виновника этого переполоха. Только один человек мог обладать такими длинными руками и такой обезьяньей наружностью.

— Ух ты, смотрите сюда! — закричал Отто, сверля ее похотливым взглядом черных мутных глаз. — Глядите, кто к нам пожаловал!

От него противно пахло, он уже успел изрядно выпить. По его внешнему виду можно было предположить, что он несколько ночей подряд спал в одежде, и все это время утирался рукавом вместо салфетки, а заодно, наверное, и пользовался им как носовым платком.

— Слезай, Отто, — холодно бросила Сирена.

— Ого, какой форс ты взяла, разъезжаешь тут по городу в роскошой коляске, вся в мехах. Я видел эту колымагу перед домом, который ты заставила своего мужа построить. Ее каждый в городе знает, все видели, как ее привезли сюда на поезде.

— Очень интересно.

— Я тогда решил, что нам с тобой не мешает поговорить, мы же давно знаем друг друга, правда?

— Нам не о чем разговаривать. Слезай!

— Ха, а вот мне так не кажется. Я не слезу, пока тебе все не скажу. Мне нужна работа, Сирена, милая; какая-нибудь непыльная работенка, например, на подъемнике, а? На шахте у твоего мужа?

Отто попытался придать голосу льстивую интонацию, но вместо этого у него из горла вырвался какой-то отвратительный вой.

— Зачем тебе это нужно? — спросила она раздраженно. — Неужели Перли тебя выставила?

— Ты что, не слышала? Данбар вернулся. Он опять оседлал свое «Эльдорадо», и Перли тоже, она ему руки лижет. Он заставил ее вернуть новому партнеру его долю. А меня он прогнал взашей.

— Ну и правильно сделал.

— Ты слишком много себе позволяешь для девочки, родившей своего щенка в кровати другого мужчины. Я бы мог порассказать мистеру Натану Бенедикту кое-что насчет его жены, такое, о чем ты бы вряд ли захотела, чтобы он узнал. Ты уж, конечно, сумеешь уговорить его найти работенку для бедного Отто, а? Так что постарайся немножко.

Сирена посмотрела на него свысока, не стараясь скрыть презрения во взгляде серо-голубых глаз.

— Тебе нечего сказать Натану обо мне, он уже давно все знает. А теперь спускайся, если не хочешь получить по спине хлыстом, как тебя однажды огрел Данбар.

— Сука! Ты решила, что ты такая красавица, что у тебя даже масло во рту не тает, а сама даешь всем мужикам через одного. Только один Отто тебе не подходит. Только Отто с тобой нечего ловить. Сучка черноволосая! Сейчас ты у меня узнаешь…

Он схватил поводья. Когда он замахнулся на нее другой рукой, Сирена подняла хлыст и стегнула его по шее. Второй удар пришелся по запястью. Отто выбросил вперед руку, пытаясь перехватить хлыст, но Сирена отдернула его и тяжелой железной ручкой ткнула его в грудь. Взбесившиеся лошади рванули вперед. Коляска мчалась прямо на угол здания. Сирена резко потянула вожжи вправо, и ей удалось повернуть экипаж.

Разжав руки, Отто откачнулся назад и повалился спиной на грязную мостовую, осыпая Сирену проклятиями. Не переставая ругаться, он еще долго грозил кулаком вслед удалявшейся коляске.

Сирена успокоила лошадей. Ей повезло, что это случилось не на Беннетт, а на Мейерс-авеню. Впрочем, там Отто не посмел бы на нее наброситься.

Значит, Вард вернулся в «Эльдорадо». Перли теперь, конечно, уже не хватит духу попробовать продать свою долю. Интересно, что она рассказала ему о Сирене, о ее уходе в ту снежную ночь… Сирена не сомневалась, что Перли, как всегда, попыталась выкрутиться. Что сейчас мог думать о ней Вард?

Что он решил, узнав, что она больше не живет у него? Известно ли ему, что она замужем за Натаном? Судя по словам Отто, он об этом знает. Узнал ли он о своем сыне? И интересовался ли он этим вообще?

Сирена заставила лошадей повернуть в сторону Беннет-авеню. Выехав на главную улицу, она свернула на восток. Даже охваченная возбуждением, она видела, что привлекает к себе внимание. Ну и пусть. Ей нечего скрывать. Впереди показалось трехэтажное черно-зеленое кирпичное здание депо Центральной железной дороги. Она развернула лошадей на небольшой площади напротив него и вновь поехала в западном направлении.

Интересно, где мог находиться сейчас Натан и видел ли он ее? Миссис Энсон сказала, что ему это не понравится. Тогда он напрасно купил ей ландо. На запятках находилось специальное место для грума или лакея. Если бы она решила следовать правилам приличия, принятым в городах на Востоке, ей бы, наверное, следовало захватить с собой помощника конюха вместо грума. Посмел бы Отто напасть на нее в таком случае? Возможно, молодой ирландец и оказался бы в определенном смысле полезным, однако мысли об этом казались Сирене просто глупыми. Если речь шла о ее репутации, тогда ей было нечего терять, впрочем, это тоже имело свои удобства.

Сидя в коляске прямо, с гордо поднятой головой, она свернула вниз на Вторую улицу и выехала прямо на Мейерс-авеню. Посмеиваясь в душе над собой за этот приступ возбуждения, Сирена рассматривала здания оперы, центрального дансинга и варьете «Топик». В это время здесь почти не попадалось прохожих. Дома постройки девяносто второго и девяносто третьего года казались совсем ветхими. Скользя взглядом по их покоробившимся стенам и покосившимся крышам, Сирена подумала: случись что-нибудь вроде того, что она недавно видела, огонь пожрет эти здания в считанные минуты.

Подъехав к «Эльдорадо», она увидела, что застекленная дверь закрыта. Салун освещался единственной лампой, тусклый свет которой едва пробивался сквозь оконные стекла. В темных окнах верхнего этажа виднелись безвольно повисшие шторы. По обочине перед салуном шли двое неуклюжих мужчин, судя по внешности, работавшие в какой-нибудь конюшне. В окнах публичного дома Перли все шторы были задернуты. Экономка сметала мусор с лестницы, больше никакого движения Сирена там не видела.

Проехав еще несколько кварталов, Сирена слегка осадила лошадей, задумавшись, стоит ли ей поворачивать назад и вновь ехать по Мейерс-авеню.

Неожиданно разозлившись на себя, она тряхнула головой. Зачем, спрашивается, она это делает? Зачем она возвращается в прошлое, к Варду, как глупая влюбленная школьница? Если бы Вард захотел ее увидеть, он же знает, где ее найти. А если нет, ей нечего выставлять себя на посмешище. Разве Отто не говорил, что все здесь знают ее коляску? А что, если Вард видел ее, заметил, что она проехала мимо, и ничего не сделал, не попытался ее остановить?

Прошлое оставалось в прошлом. У нее хватит гордости не воскрешать его. Если у нее есть голова на плечах, ей нужно поскорей возвращаться в Бристлекон и сидеть там. Надо пересилить себя и сделать Натана счастливым, стать ему женой, хорошей женой. Она забудет про свою независимость и выслушает все, что он давно пытается ей сказать. Она всему научится и будет поступать, как положено жене богатого человека. Она станет такой благочестивой и высоконравственной, что в Криппл-Крике забудут, что Натан взял ее из салуна, где танцевали проститутки, где ее сжимал в объятиях другой мужчина. Она научится вести себя как настоящая леди, будет хорошей женой, хорошей матерью, настолько хорошей, что сама когда-нибудь забудет, что была другой. Она состарится и поседеет, превратится в добрую дряхлую старушку, которую будут возить в инвалидном кресле, кормить с ложки и напоминать, кого из ее внуков как зовут. А потом, уже на смертном одре, она оглядит комнату подслеповатыми глазами и спросит дрожащим голосом: где человек, которого она любила? Спросит: где же Вард?

Мимо проехала открытая коляска с кучером на козлах, и Сирена отвлеклась от своих горьких мыслей и принялась следить за дорогой. В экипаже над бархатными, сиденьями возвышалась разодетая в горностаи первая леди высшего общества Криппл-Крика, хозяйка самого большого и роскошного дома на Итон-авеню. Однако в перерывах между встречами в Женском клубе и Поэтическом салоне она все равно убеждала мужа переехать в какой-нибудь более престижный город — Колорадо-Спрингс или Денвер.

Сирена держалась правой стороны улицы. Она расправила плечи и приготовилась улыбаться в случае, если ее узнают. Леди уставилась на ландо, приподняв брови и широко раскрыв глаза. От ее пристального взгляда не ускользнул ни костюм Сирены, ни ее шикарные меха. Затем, с ледяным выражением лица, она демонстративно отвернулась и принялась разглядывать спину кучера.

Сирену не желали замечать, в этом не оставалось ни малейших сомнений. Губы Сирены искривились в горькой усмешке. Уверенность Натана в том, что ее примут в обществе, вызвала у нее приступ сарказма. Впрочем, к немалому удивлению Сирены, этот случай не слишком ее задел. Она с огромным наслаждением заглянула в лицо этой светской леди, попавшейся ей по пути. Да, пожалуй, фиолетовый креп — это чересчур для Криппл-Крика. Впрочем, портниха сказала, что точно такое же платье было на женщине, разрезавшей ленточку на открытии выставки в столице штата Колумбия. Да, но все-таки, наверное, немного чересчур. Ну и ладно. Сирена заметила, что ей нравится казаться немного эксцентричной. Она даже может сделать эту вычурность своим стилем. Пусть все думают, что девчонка с Мейерс-авеню решила выставить напоказ свое богатство.

Странно, как деньги действуют на людей. Они изменяют их до неузнаваемости. А может, и нет. Возможно, они действуют подобно спиртному, заставляющему человека проявить качества, скрытые в сокровенной глубине души.

Сирена устала, от натягивания вожжей у нее заболели руки. Она оказалась вовсе не такой сильной, как думала. Солнце опять засияло у нее над головой, стало заметно теплее. В шубе сделалось слишком жарко. Перекинув вожжи в одну руку, она выпростала другую из рукава, а затем совсем сбросила шубу с плеч. Лошади, наверное, тоже выбились из сил. Они не обратили внимания на ее попытки освободиться от шубы и продолжали мерно трусить по направлению к Бристлекону.

Ландо пересекло деревянный мостик и покатило дальше. Обогнув овраг, Сирена поднялась на холм. С его вершины ясно виднелись башенки дома, но, спустившись к подножию, она вновь потеряла дом из виду. Оставалось совсем немного. Еще несколько минут, и она увидит каменную арку ворот.

Слева находилась гора Пиза. Сирена смотрела, как облака снова затягивали небо, скрывая во мгле широкий склон горы. Тяжелая тень облаков приблизилась к коляске. Сама не понимая почему, Сирена вздрогнула и перевела взгляд на ноги лошадей, словно ей захотелось полюбоваться их ровным, размеренным шагом.

Вдруг к монотонному цоканью копыт присоединился другой звук — глухой топот скачущей галопом лошади. Это случалось здесь довольно редко. Большинство седоков старались сдерживать лошадей на каменистой дороге между Криппл-Криком и Флоренсом.

Обернувшись, Сирена посмотрела на скачущего следом человека. Прежде чем она успела что-нибудь сделать, Отто Бруин поравнялся с ее рысаками, схватил одного из них под уздцы и изо всех сил дернул назад, так что лошади остановились как вкопанные.

Осклабившись с торжествующим видом, так что обнажились желтые прокуренные зубы, он заставил Сирену вздрогнуть от омерзения. Скользнув рукой под клапан сумочки, она нащупала пистолет. Сейчас она проклинала себя за то, что надела перчатки и ее руки стали такими неловкими.

— Что тебе надо? — спросила она с яростью в голосе.

— А ты как думаешь? — прорычал он. — А ну слезай, живо!

Сирена сжала сумочку, но она не могла вынуть пистолет одной рукой.

— Как ты смеешь?! Ты совсем с ума сошел!

— Давай, шевели задницей, если не хочешь, чтобы я пырнул твоих лошадок ножом. Тогда ты их уже не удержишь, а я спокойненько стащу тебя сам.

У Сирены похолодело в груди, когда она увидела, как Отто вытащил перочинный ножик и открыл его зубами. Наклонившись, он с самодовольной усмешкой полоснул им по шее серого рысака. На шерсти лошади показалась струя крови. С диким храпом рысак рванулся, запрокинув голову назад, но Отто крепко держал за поводья.

— Не надо! — закричала Сирена. — Я сойду.

Откинув полог, она взяла сумочку и, поставив ногу на обитую мягкой кожей ступеньку, спрыгнула на землю.

— Очень разумно. Хорошую лошадь сейчас трудно достать.

— Придержи, пожалуйста, свой язык, — резко бросила Сирена. — Что тебе нужно?

Вместо ответа Отто спрыгнул с седла, взял ее лошадей под уздцы, поднял большой камень и придавил им поводья. Повод его лошади тащился по земле. Нырнув ей под брюхо, Отто направился к Сирене.

— Ты ответишь за это Натану Бенедикту! Не думай, что я буду держать это в тайне, — сквозь зубы сказала она.

Сирена сделала шаг назад. Ей уже удалось расстегнуть пряжку на сумке.

— Можешь говорить ему что хочешь. Будет уже поздно. Я повыдергаю тебе перышки и смоюсь. Я давно хотел это сделать, и теперь меня уже никто не остановит!

Отто бросился к Сирене и схватил за руку, так что его грубые пальцы врезались ей в кожу.

— Подожди, — сказала Сирена и вскрикнула от ужаса.

— Нечего мне ждать, — прорычал он, рывком привлекая ее к себе.

Она почувствовала его отвратительное дыхание, его мокрые, похожие на резину губы впились ей в щеку. Сирена рвалась из его рук, старалась отвести голову в сторону.

— Подожди, — чуть слышно проговорила она снова, — я дам тебе все, что захочешь. Драгоценности, деньги. У меня есть деньги…

— Не нужны мне твои деньги, — прорычал Отто. — Я хочу поглядеть на твою задницу. Очень хочу…

Он вдруг замолчал на полуслове, но Сирена решила не обращать на это внимания.

— У меня есть деньги… — повторила она и, опустив руку в сумочку, нащупала пистолет. Отто тянул ее к себе, словно огромный прожорливый медведь. Он навалился на нее всей тяжестью тела, и Сирена почувствовала, что уперлась спиной в какой-то острый выступ на кузове коляски. Потом он крепко сдавил Сирене грудь, по ее телу прокатилась волна боли.

— Ну давай, идем сюда, на травку, — прохрипел он, обдавая смрадным дыханием ее шею.

— Хорошо… хорошо. — Сирена закрыла глаза.

На мгновение Отто слегка ослабил хватку. Сирена крепко сжала рукоятку. Нащупав пальцем курок, она взвела его, не вынимая оружия из сумочки, направила дуло насильнику в грудь и нажала на спусковой крючок.

Звук выстрела разорвал тишину и эхом отразился в горах. Отто отбросило на дорогу так, словно кто-то ударил его изо всех сил. На его рубашке расплывалось красное пятно, а на лице застыло удивленное выражение. Потом он раскинул руки и упал навзничь. Некоторое время он еще катался по земле, но вскоре затих и остался лежать ничком.

Испуганные выстрелом лошади заржали и рванулись вперед. Коляска накренилась, лошади снова остановились, присев на задние ноги. Жеребец Отто взвился на дыбы, проскакал несколько ярдов и замер, весь дрожа..

Сирену тоже бил озноб. Она не отрываясь глядела на сумочку с огромной дырой сбоку, из которой поднималась тонкая голубая струйка дыма. Едкий запах разливался в воздухе, проникая ей в горло. Она отошла на несколько шагов в сторону и глубоко вдохнула полной грудью. Через минуту она обернулась и бросила сумочку на сиденье. Лошади никак не могли успокоиться. Опустив глаза, Сирена подошла к ним и принялась гладить лошадиные морды, что-то приговаривая тихим ласковым голосом.

Отто лежал без движения. Мельком посмотрев на него, Сирена поспешно отвернулась. По земле расползалось кровавое пятно. Несмотря на омерзение, которое она к нему испытывала, ей нужно было что-нибудь сделать. Дотронувшись губами до лошадиного носа, словно желая его поцеловать, она направилась к лежавшему на земле мужчине. Наклонившись над телом, Сирена услышала позади стук копыт и быстро подняла голову. Кто приближался сюда сейчас? И как ей теперь быть? Даже Натан с его положением в обществе и возможностями вряд ли сумел бы отвести от нее обвинение в убийстве. Она могла заявить, что защищалась при попытке изнасилования, но у нее не было ни доказательств, ни свидетелей. И потом, какое впечатление произведут такие слова, сказанные женщиной с Мейерс-авеню, особенно если речь пойдет о человеке, которого она хорошо знала? Кто поверит, что она сделала это ради самозащиты?

У нее уже не оставалось времени. Неизвестный всадник успел подняться на холм и теперь спускался прямо к ней. Когда он подъехал поближе, Сирена вскочила на ноги. Лошадь остановилась рядом с кучей гравия, и какой-то мужчина легко спрыгнул с седла.

— Сирена! — воскликнул Вард. — Ты жива?

— Да, — ответила она сухо.

Он осторожно подошел к ней, весь бледный, с широко раскрытыми глазами.

— Что здесь произошло?

— Отто остановил мою коляску. Он… он хотел… Я застрелила его.

— Ты не ранена?

Сирена покачала головой.

— Точно?

Она раздраженно поглядела на него.

— Точно!

Вард с облегчением улыбнулся.

— Слава богу! Он мертв или ты промахнулась?

— Не знаю. Думаю, мертв.

Голос Сирены сорвался. Она кашлянула, чтобы Вард этого не заметил.

— Ладно, давай посмотрим, — проговорил Вард, взглянув на лежащего на дороге Отто. Резким движением он перевернул его на спину и, нагнувшись, приложил ухо к груди убитого.

— Что? — спросила Сирена.

— Похоже, он мертв. — Вард вытер руки о траву.

Сирена отвернулась, схватившись за край коляски. Вард поднялся и приблизился к ней.

— Не надо так переживать. Кому-то уже давно следовало это сделать.

— Я… я никогда никого не убивала.

— Надеюсь, что нет. Но я уже сказал: если тебе суждено кого-то убить, ты выбрала самую подходящую цель.

Сирене показалось, что он хотел обнять ее. Но если она даже не ошиблась, он все равно этого не сделал, а отвернувшись, направился к дороге.

— Нам незачем торчать тут целый день, — твердо бросил Вард с нетерпением в голосе, — тот, кто проедет здесь следом, может оказаться не столь снисходителен к тебе и твоему поступку.

— Как ты… тут оказался?

— Я заметил тебя в городе, видел, как Отто за тобой погнался. Мне это не очень понравилось, и я решил проследить за ним. Я бы, наверное, успел вовремя, если бы этот идиот из конюшни не ушел куда-то гулять. Я чуть не загнал эту несчастную клячу до смерти, когда услышал выстрел.

— Понятно. Мне приятно, что ты так волновался из-за меня, — сухо ответила Сирена, хотя в душе она ощутила прилив радости и тепла.

Вард взглянул на шубу, лежавшую на сиденье сверкавшей серебром коляски.

— Я не мог позволить, чтобы с женой моего лучшего друга что-нибудь случилось.

Почувствовав сарказм в его голосе, Сирена высоко подняла подбородок.

— Я не сомневаюсь, Натан тебя отблагодарит.

— Он, наверное, должен это сделать, — ответил ей Вард, — но ему вряд ли захочется меня благодарить, если тебя посадят за решетку, обвинив в убийстве. Так что садись побыстрей в коляску и поезжай домой. Живо!

Он на минуту задержал взгляд на лице Сирены, потом посмотрел на ее наряд и на огромный сапфир на пальце. Наконец он быстро повернулся и пошел к лошади.

— А как же тело? — крикнула она ему вслед.

— Это не твоя забота. Езжай.

— Но мы не можем оставить его здесь.

— Я и не собираюсь этого делать, — ответил он, прыгнув в седло. — Если тебе обязательно надо все знать, я решил поймать его лошадь и отвезти его к устью реки. Там он полежит до темноты, а потом я спущу тело в заброшенную шахту. Когда его найдут, если это вообще когда-нибудь случится, связать это убийство с тобой будет уже очень трудно. А сейчас отправляйся домой.

— Хорошо, Спасибо тебе, Вард. — Стараясь не глядеть на него, Сирена встала на подножку и села в коляску.

— Не траться на благодарности, Сирена. Мне они не нужны. Я предпочитаю более осязаемое вознаграждение.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, затаив дыхание.

Ответа не последовало. Вард дотронулся пальцами до своей широкополой шляпы, резко пришпорил своего коня и поскакал вслед за жеребцом Отто.

Сирена медленно подобрала вожжи, взяла хлыст и, поджав губы, слегка стегнула лошадей. Из-за облака показалось солнце, наполнив голубое небо ярким светом, легкий ветерок обдувал ее горящее лицо. Она уже почти перестала дрожать, наверное, из-за злости и удивления, которое вызвали у нее слова Варда.

Прежде чем свернуть за темно-зеленые ели, которые должны были скрыть от нее эту зловещую картину, Сирена оглянулась назад. Отто лежал на дороге, раскинув руки. Справа она увидела Варда. Он уже поднялся на холм и глядел ей вслед, сидя верхом. Его одинокая фигура четко выделялась на пустынной линии горизонта.

17.

Ужин длился целую вечность. Поскольку сегодня утром Сирена наконец отправилась на прогулку, миссис Энсон решила, что им всем можно теперь жить по-прежнему и настало время открыть столовую. Сирена с гораздо большим удовольствием поужинала бы у себя в комнате, как бывало раньше, а потом выпила бы кофе с Натаном. Но она предпочла не мешать экономке. Это показалось ей лучше, чем давать повод к расспросам. Она и так уже натворила сегодня немало дел.

Днем, вернувшись в Бристлекон, Сирена отказалась от ленча и заперлась у себя в комнате, попытавшись успокоиться и заснуть, но это ей не удалось. Она ходила по комнате, стояла подолгу возле камина, но ничего не помогало, перед глазами по-прежнему оставалась ужасная картина — Отто, лежащий на дороге с раскинутыми руками и огромным красным пятном на груди. И все же за ужином Сирена нашла в себе силы поддерживать разговор, у нее хватило терпения дождаться, когда все выпьют кофе, и лишь потом вернуться в свою комнату.

Сирена не ожидала от миссис Энсон столь настойчивых попыток заставить ее съесть хоть что-нибудь. Экономка опасалась, что поспешила с решением перебраться в столовую, она также боялась, что Сирена переоценила свои силы. Поэтому теперь миссис Энсон с тревогой вглядывалась в лицо Сирены, такое бледное по сравнению с ярким крепом ее платья, и все время суетилась вокруг нее, предлагая одно кушанье за другим. Сирена положила себе всего понемногу, но еда так и осталась нетронутой на тарелке. Она не могла проглотить ни кусочка, она не находила сил заставить себя, и это не ускользнуло от внимания экономки.

— Вы ничего не едите, мэм. Может быть, вам не нравится ужин? Хотите, я принесу с кухни что-нибудь еще?

— Нет, спасибо, миссис Энсон. Мне просто не хочется есть. — В ее голосе чувствовалось напряжение.

Натан поднял глаза.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Сирена?

— Да, у меня все в порядке, — ответила она, пересилив себя.

— Надеюсь, ты сегодня утром не переутомилась? Ты ведь уже почти поправилась.

— Да, я, пожалуй, немного устала.

Пусть он так считает, ей совсем не хотелось, чтобы Натан стал допытываться, в чем причина ее плохого аппетита. Краем глаза Сирена видела, что экономка вышла из комнаты. На лице у нее появилось удовлетворенное выражение, когда Натан заговорил наконец с женой.

— Ты бы могла сказать, что собираешься прокатиться. Я бы с удовольствием поехал с тобой.

— Конечно, Натан. Просто эта мысль пришла мне в голову неожиданно, вот и все.

— Я хочу, чтобы в следующий раз ты взяла кого-нибудь с собой.

Сирена ответила ему долгим взглядом.

— Мне кажется, в этом нет необходимости.

— А мне не кажется. Мне сказали, что одна из лошадей порезала шею, когда ты отошла от коляски.

— Надеюсь, с ней не случилось ничего страшного, но мне ее очень жаль.

— Говорят, эту рану можно вылечить маслом Флеминга, и довольно быстро.

— Я очень рада. Не понимаю, как это могло случиться, — сказала Сирена, глядя в тарелку. Потом она поправила шаль на плечах. — Наверное, лошадь порезали, когда прозвучал предупредительный выстрел. На улицах поднялся страшный переполох, сбежалось столько людей. Меня окружили со всех сторон.

— Я слышал выстрелы, когда был в городе, — кивнул Натан. — Только дело в том, что та скотина, которая так поступила с прекрасной лошадью, скорее всего не станет долго раздумывать, увидев, что сможет сделать нечто похуже с женщиной, которая разъезжает в одиночку, — Я понимаю, но я не люблю, когда мне что-нибудь запрещают.

Натан собрался что-то сказать, но неожиданно задумался. Увидев его хмурое лицо, Сирена вспомнила, как с ней обходился Вард. Неужели это опять повторится, теперь уже с Натаном? Похоже, она ничего не могла сделать в таком положении.

Наконец Натан проговорил:

— И все-таки я настаиваю, чтобы ты ездила в город вместе со мной. Пойми, я говорю так не из эгоизма, я просто волнуюсь за твою безопасность.

— А тебе не кажется, что ты имеешь в виду лишь условности? — Сирена почему-то не могла удержаться, чтобы не поспорить. Взяв бокал с водой, она обнаружила, что у нее трясутся руки, а зубы стучат о его край.

Что скажет Натан, если узнает, что она убила Отто? Назовет ли это счастливым избавлением, как Вард? Или заставит ее заявить в полицию? Сирена уже успела понять, что Натан никогда и ни в чем не преступал закон, и это заставляло ее молчать. Он мог сколько угодно развлекаться на Мейерс-авеню, он мог заводить сколько угодно любовниц, мог взять себе в жены нищенку, но он никогда не рискнет пойти на поступок, не свойственный человеку с его положением в обществе. Он предпочитал, чтобы его жизнь хотя бы внешне соответствовала принципам, принятым в кругу его знакомых, равных ему людей. Сейчас он принадлежал к числу самых крупных золотопромышленников в городе и его окрестностях. И, следуя их принципам, он вполне мог обратиться к властям. Натан мог не только заявить об убийстве, но и обвинить шерифа в халатном отношении к своим обязанностям, в том, что тот позволил, чтобы его супруга стала жертвой нападения, вместо того чтобы этого не допустить. Но даже в этом случае результат все равно получится одинаковый: начнутся допросы, расследование, и, сколько бы Натан ни старался, ее обязательно будут судить. Нет, она не могла сказать ему правду.

— Я, наверное, не понял твой вопрос, — между тем сказал Натан.

— Мне кажется, ты больше беспокоишься о том, что обо мне подумают другие, чем о моей безопасности.

— Но это же просто нелепо!

— Правда? А мне почему-то так не кажется. Сегодня утром я убедилась, что меня, скорее всего, не примут в общество местных матрон, как бы я себя ни вела.

— О чем ты говоришь? — спросил Натан. На переносице появилась складка озабоченности.

Сирена рассказала о встрече с женой местного богача.

— Мне очень жаль, если эта женщина обидела тебя, — сказал Натан спокойно, — но по этой причине тебе все равно не следует сомневаться во мне.

— Они считают тебя своим, а я не принадлежу к их кругу. И этого уже не изменишь.

Сирена с ужасом почувствовала, как к глазам подступают слезы.

— Сирена! — воскликнул Натан, бросив на стол салфетку и вскочив со стула. — Ты так расстроилась? Я этого совсем не ожидал. Обещаю, что все переменится, только не сразу. Тебе нужно появляться в обществе, встречаться с этими людьми, чтобы они смогли узнать и полюбить тебя так же, как я. Даю слово, не пройдет и года, как ты станешь для них чем-то вроде ангела, тобой будут восхищаться, тебя все полюбят, и ты станешь желанной гостьей во всех домах.

Он склонился над ее стулом, дотронувшись до ее плеча, погладил молочно-белую кожу под воротничком платья.

Сирена ответила ему быстрым взглядом.

— Ты, наверное, прав, — проговорила она, сдержав вздох. — Я веду себя так глупо. Я… я просто сорвалась сегодня.

— Это можно понять. Ты так долго болела, сегодня ты устала. Нам нужно получше о тебе заботиться.

— Как ты можешь так говорить? Меня еще никогда так не баловали. — Сирена с трудом изобразила на лице улыбку.

— Ты же знаешь, я хочу сделать для тебя намного больше.

— Натан, пожалуйста… — Сирена почувствовала, что голос его сделался глухим, а пальцы сильнее сжали ее плечо.

— Ты знаешь, как я хочу тебя. Я никогда этого не скрывал. Я обещал, что не стану ни принуждать, ни торопить тебя, но с тех пор многое изменилось.

Он имел в виду возвращение Варда.

— Нет… нет. Ничего не изменилось, — ответила Сирена.

— Я же не дурак, Сирена. Сегодня днем ты поехала в город, вернулась возбужденной. О причине догадаться нетрудно.

— Я не собиралась навещать Варда, если ты это имеешь в виду. — В ее словах не было ни капли лжи.

— Неважно, отчего ты так расстроена — оттого ли, что встретилась с ним, или оттого, что не видела его. Этот человек все еще нарушает твой покой. По-моему, единственный выход — это увезти тебя отсюда. Мне нужно ехать по делам в Денвер, а потом — в Нью-Йорк. Поездка продлится довольно долго — несколько недель. Врачи считают, что ты уже выздоровела и нормально себя чувствуешь. Я прошу, чтобы ты поехала со мной, Сирена.

Вард никогда не просил ее поехать с ним, когда куда-нибудь собирался. Он всегда стремился доказать, что вполне может обойтись без нее. И он вовсе не заботился о ее благополучии.

— Я не знаю, Натан… — начала она.

— В дороге ты не устанешь. Мы поедем в моем пульмане со всеми удобствами…

Сирена стремительно поднялась из-за стола, так что вино из ее бокала пролилось на скатерть. Она смотрела на ручейки бургундского, и у нее подкашивались ноги. Красная жидкость впитывалась в белую ткань, как кровь в простыню. Так же, как той ночью в пульмане Натана.

— Сирена! — простонал Натан с исказившимся от боли лицом, он понял, какую ошибку совершил. Когда-то давно он отправил корзину жареных цыплят и шампанское Варду и его знакомой, которая сопровождала его в поездке в Криппл-Крик, — женщине, которая занимала его комнаты над салуном «Эльдорадо» дольше, чем какая-либо другая, — Сирена, я…

— Не надо, прошу тебя, Натан, — прошептала Сирена, отшатнувшись от стола и от него самого. — Я не могу. Правда, не могу!

— Сирена, — повторил он опять, но она уже выбежала из столовой.

В ее комнате в мраморном камине все еще горел огонь. Сирена подбежала к нему, упала на колени и протянула к пламени дрожащие руки.

Бедный Натан. Он ведь ни в чем не виноват. Ей очень хотелось сделать его счастливым. Она вовсе не собиралась обижать его, но ничего не могла с собой поделать.

Она совершила убийство. Неважно, что ее жертва заслуживала смерти; она убила человека, отняла у него жизнь. Сирена думала об Отто, о том, как он с ней поступил, что говорил, она пыталась убедить себя, что не совершила преступления, что он был ничем не лучше животного, что, возможно, именно он убивал девушек с Мейерс-авеню. Ему, с его огромными ручищами, с его жестокостью и силой, ничего не стоило задушить женщину, избить ее, изувечить. Убийств не было уже несколько недель, но кто мог с уверенностью утверждать, что их не будет вообще? Если женщин убивал Отто, она смогла бы оправдаться перед собой и перед Богом и хоть немного успокоиться.

Спокойствие. Именно это предлагал ей Натан. И ей сейчас очень хотелось найти в себе силы принять его предложение. Но какую семью она собирается строить на лжи и обмане? Она не могла ни в чем признаться Натану: ни в том, что убила человека, ни в том, что видела Варда, ни в том, что разговаривала с Консуэло. Ее заставляло молчать не недоверие и даже не страх того, как может поступить Натан. Больше всего Сирена боялась увидеть холодное осуждение в суровых чертах его худого лица.

Ее внимание привлек какой-то шум. Она услышала топот копыт и стук колес отъезжающего экипажа. Вскочив на ноги, Сирена подбежала к окну и выглянула из него, откинув занавеску.

Она увидела одну из колясок Натана. На ней ездила в город за покупками экономка или ее брал кучер, когда ему требовалось забрать с поезда какие-нибудь вещи для Натана. Сейчас на козлах не оказалось ни той, ни другого. Коляской, выехавшей за высокие каменные ворота и направлявшейся в Криппл-Крик, правил сам Натан.

Вскоре у Сирены рассеялись последние сомнения насчет цели этой поездки. На следующий вечер в гостиную, где Сирена возилась с Шоном после купания, перед тем как уложить его спать, явилась миссис Энсон. Оторвавшись от устроившегося у нее на груди сонного малыша, Сирена посмотрела на стоявшую в дверях экономку.

— Да, миссис Энсон? Что такое?

— К вам пришли, мэм.

Пришли. Это слово звучало не очень хорошо. Сирена сделала знак Мэри, сидевшей рядом на стуле с раскрасневшимся от огня лицом. Передав ей засыпающего ребенка, Сирена поднялась. Когда няня вышла из гостиной с малышом на руках, Сирена повернулась к экономке.

— Кто пришел?

— Уличная женщина, если вам интересно знать мое мнение, — бросила миссис Энсон. Однако выражение ее лица едва заметно изменилось, стоило ей заглянуть Сирене в глаза. — Существо женского пола, похожее на испанку.

— Хорошо, — Сирена положила руку на камин. — Пригласите ее, пожалуйста.

— Да, мадам.

Вздернув подбородок, экономка с достоинством удалилась. Через несколько минут она вернулась в гостиную в сопровождении Консуэло.

— Принесите, пожалуйста, чай, миссис Энсон, — попросила Сирена, — и, если можно, найдите какие-нибудь пирожные.

Холодно кивнув, экономка стремительно повернулась и ушла.

— Консуэло, — Сирена протянула ей руки. Ее лицо осветила улыбка. — Как же я рада тебя видеть! Я боялась, что ты не придешь.

— Я тоже, — ответила Консуэло, подходя к Сирене, — и это, честно говоря, мне самой кажется странным, ведь я давно собиралась посмотреть, как выглядит этот дом изнутри.

— Хочешь, я тебе его покажу? — Сирена сделала шаг к двери.

— Не надо, я уже нагляделась на такие дома, — Консуэло поторопилась охладить ее пыл, — кое-что вообще не стоит смотреть, и к тому же у меня мало времени.

— Ну, тогда проходи, садись, — Сирена развернула стул, на котором только что сидела, и указала Консуэло на кресло с маленьким пуфиком.

— Сначала я отдам тебе это, — Консуэло протянула небольшой сверток из упаковочной бумаги и добавила немного неловким тоном: — Это для ребенка.

— Какая ты заботливая! Хочешь на него посмотреть? Я только что отправила Шона спать, но Мэри может принести его сюда.

— Как-нибудь в другой раз, Сирена, я не хочу, чтобы Натан застал меня здесь.

— Ах да, конечно…

Сирена торопливо развернула подарок. Это оказалась серебряная ложечка, маленькая, как раз для ротика малыша.

— Какая прелесть, Консуэло. Большое спасибо.

— Не за что. — Консуэло присела на краешек кресла, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди, окинув изучающим взглядом лиловое платье Сирены, ее светло-зеленую кашемировую шаль. Сама она, как обычно, оделась во все черное. Ее голову с пучком волос на затылке украшала маленькая приплюснутая шляпка с темно-красной лентой!

Сирена вновь завернула ложечку в бумагу и положила ее на край стола.

— Мы с тобой не успели вчера поговорить. Как ты поживаешь? Ты, похоже, уже совсем выздоровела.

— Да, у меня, как видишь, все в полном порядке. На самом-то деле я не так уж серьезно болела, как это изображал Натан…

Эти слова показались Сирене странными, но она не придала им значения.

— Я часто жалела, что тебя не оказалось дома той ночью. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, мне рассказали, — коротко ответила Консуэло. — Прости, что не предупредила тебя сегодня о моем визите. Я сама, честно говоря, не ожидала, что к тебе зайду.

— Это вовсе не обязательно, — заметила Сирена.

— Я пришла не только, чтобы отдать подарок для малыша. Вард попросил меня встретиться с тобой и передать вот это.

Открыв сумочку, Консуэло достала оттуда конверт и протянула его Сирене.

— Это от Варда?

Конверт оказался жестким, но не толстым, в нем лежал лишь один листок бумаги.

— Да. — Испанка поднялась с кресла. — Но и это еще не все…

Сирена изумленно взглянула на Консуэло, а потом с удивлением увидела, как та, сцепив пальцы, подошла к дверям маленькой комнаты в башенке и принялась рассматривать зеленые листья увядшего папоротника.

— Как это понимать? Что ты хочешь сказать?

— Натан приходил ко мне вчера. Я решила увидеться с тобой, Сирена, потому что мне нужно у тебя кое-что спросить, узнать, что ты делаешь с ним.

— Я… не понимаю, о чем ты говоришь.

Консуэло заглянула ей в глаза.

— Я как-то раз говорила, что в тебе сидит дьявол, Сирена, и оттого, что ты о нем не знала, он был еще страшнее. Теперь тебе, наверное, ясно, что я тогда имела в виду. По-моему, Натан погибает сейчас по этой причине.

— Что ты говоришь, Консуэло? Я тебя не понимаю.

— Правда? Он совсем измучился, Сирена. Он всегда был худым, но сейчас от него вообще остались кожа да кости. Он умоляет тебя, плачет, а у меня от этого разрывается сердце. Зачем ты это делаешь, даешь ему повод к надежде, позволяешь ему приблизиться к себе, а потом отталкиваешь? Ради чего? Если тебе захотелось отомстить, тогда ты уже добилась своего; он ненавидит себя за то, что обманул тебя, за то, что из-за него ты заболела, он мстит самому себе гораздо сильней, чем ты можешь отомстить ему.

— Он меня обманул? — повторила Сирена.

Висящие над камином часы от Тиффани в корпусе из ореха издали нежный мелодичный звон, похожий на колокольный.

— А ты этого не знала? — проговорила Консуэло, когда звон затих.

— Чего я не знала? Может быть, ты мне скажешь? — Голос Сирены звучал неестественно спокойно. Побледнев, она смотрела на испанку так, как будто никогда не видела ее раньше.

— Я… я не могу, — отрывисто проговорила Консуэло, нервно похрустывая пальцами.

— Тогда мне придется спросить Натана.

— Он мне этого не простит.

— Он ничего не узнает, если ты сама скажешь мне, в чем дело, что бы там ни было. Консуэло подняла голову.

— Рано или поздно ты все равно обо всем узнаешь. — Она замолчала, а потом порывисто заговорила: — Пока Вард не вернулся, Натан был партнером Перли в «Эльдорадо». Он выкупил его долю с условием, что Перли позаботится, чтобы ты ушла в тот день и час, который он назначит.

— Он… он был уверен, что я пойду к тебе…

— Да. И поэтому нанял мне сиделку, которая дала мне снотворное, и стал ждать. Он выбрал самый подходящий момент, потому что я как раз заболела. Ради бога, Сирена, не смотри на меня так!

— Я же могла умереть. Я могла потерять ребенка.

Испанка подбежала к стулу Сирены и бросилась на колени.

— Но ты ведь не умерла, и твой ребенок жив. Не забывай, Сирена, он взял тебя в жены, дал ребенку свое имя. Он сделал тебя хозяйкой своего дома, осыпал драгоценностями, мехами и множеством подарков. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить твое прощение. И он очень переживал, когда ему казалось, что ты умираешь, боялся за тебя, он страдал, надеясь на твою любовь. О, Сирена!

За дверью послышались шаги. Когда экономка вошла в комнату с чаем на подносе, Консуэло уже стояла у камина с улыбкой на лице.

— Твой старейшина Гриер, — сказала она с наигранным весельем, — пользуется успехом у некоторых леди с Итон-авеню. Они готовы простить его привычки многоженца за то, что он столь яростно осуждает женщин из квартала «красных фонарей». Я полагаю, они делают ему подарки тайком от мужей.

Изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие, Сирена указала на столик, чтобы экономка поставила туда поднос с чаем, и вновь обернулась к Консуэло.

— Как интересно. Он еще никого не обратил в свою веру?

— Ну, как на это посмотреть! Он поймал одну девушку, которая выходила из салуна, заставил ее встать на колени в самую грязь, а сам принялся молиться, схватив ее за волосы. Говорят, после этого она сошла с ума и ее пришлось запереть в тюрьму, чтобы она ничего с собой не сделала. За ней приехали родственники со Среднего Запада и увезли ее домой.

— Прошу заметить, Консуэло, — сказала Сирена уверенно, — что он вовсе не мой старейшина Гриер.

— Он просто скотина, и все, — бесстрастно заметила Консуэло. — Если дело и дальше пойдет так, его когда-нибудь вымажут дегтем и обваляют в перьях.

— Забавная мысль, — ответила Сирена, взяв в одну руку чайник, в другую — чашку. Миссис Энсон с каменным лицом покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Сирена хотела передать чашку Консуэло, но у нее задрожали руки, и она быстро поставила ее на столик.

— Тебе с сахаром или со сливками? — спросила она.

— С сахаром.

Сирена взяла щипцы и бросила в чай два кусочка сахара. На этот раз она передала чашку испанке, не пролив ни капли. Опустив глаза, она налила чаю себе, положила сахар и отпила немного горячей жидкости из фарфоровой китайской чашки.

— Что ты будешь делать? — спросила Консуэло, снова усевшись в кресло.

— Что делать? Ничего. А что мне еще остается?

— Не будь такой жестокой, Сирена. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Простишь ты Натана, станешь ему настоящей женой или будешь продолжать в том же духе, и он от тебя ничего не дождется?

— Ты его, наверное, очень любишь, — задумчиво сказала Сирена, глядя на огонь.

— Сейчас речь не обо мне. Пожалуйста, ответь мне.

— Я ничего не знала. Я никак не могу поверить, что он так поступил.

— Это похоже на предательство, я понимаю, но ведь он хотел как лучше.

— А когда он отправил тебя в Манито-Спрингс, чтобы убрать с дороги, он тоже хотел как лучше? А когда он пришел к тебе вчера ночью, он тоже хотел как лучше? Ты так печешься о его счастье, а он о тебе хоть раз подумал?

— Но он любит тебя, хочет жить с тобой.

— Я ничего не могу поделать, Консуэло. Я не отвечаю на его чувства. Мне очень хотелось, чтобы на моем месте оказалась ты. Ведь это ты должна была стать его женой, а не я.

— Однако он попросил стать женой тебя.

— Правда? Я что-то не припоминаю. Я не помню, чтобы согласилась, хотя, наверное, так все и случилось. Иначе просто быть не могло.

— Но неужели ты не можешь хотя бы сделать вид ради сострадания к нему? — в отчаянии спросила Консуэло, невольно сжав кулаки.

— По-твоему, этого достаточно? Ты думаешь, Натана удовлетворит одна только жалость?

— Черт тебя подери, Сирена! У тебя что, совсем нет сердца?

— Есть, Консуэло, есть! Но оно принадлежит другому человеку! — воскликнула Сирена со слезами на глазах.

Консуэло рухнула в кресло. Ее лицо сделалось бледным как мел.

— Боже, — проговорила она, — как же я раньше не догадалась?

Сирена отвернулась, почувствовав, как к горлу подкатился комок. Допив полуостывший чай, она подняла голову. Консуэло поставила чашку на поднос и поднялась. Повесила сумочку на плечо и теперь натягивала перчатки, которые сняла, перед тем как сесть за столик.

— Ты что, уходишь?

— Мне пора идти, — тихо ответила Консуэло, — прости меня, если я вела себя бестактно. Я не хотела тебя обижать. Я только…

— Я понимаю, — коротко проговорила Сирена. Консуэло кивнула, а потом, на мгновение замявшись, сказала:

— Натан говорил, что звал тебя с собой в Денвер и Нью-Йорк, но ты отказалась. Ты не будешь возражать, если я поеду вместо тебя, если он, конечно, захочет взять меня с собой?

— Тебе не кажется странным просить об этом жену? — Сирена улыбнулась.

— Кажется, но мы с тобой вообще странные, — тоже с улыбкой ответила Консуэло.

— Да, ты, наверное, права. Нет, Консуэло, я не буду возражать. И… удачи тебе.

— Спасибо, Сирена.

Консуэло направилась к выходу, в ее движениях чувствовалась редкостная грация. Взявшись за дверную ручку, она обернулась.

— После того, что ты мне сказала, думаю, тебе не помешает прочитать это письмо. И поразмысли хорошенько, прежде чем ответить на него.

— А ты знаешь, что там написано? — спросила Сирена, взяв конверт.

— Вард ничего мне не сказал, если ты это имеешь в виду. Но если ты заметила, оно не очень хорошо запечатано, а я страшно любопытная женщина, особенно когда на карту поставлено так много.

Сирена уперлась взглядом в ноги Консуэло, и та продолжала:

— Не провожай меня, я найду дорогу.

Поцеловав Сирену на прощание, испанка ушла. Поставив чашку на стол, Сирена долго вертела конверт в руках. Сейчас она была слишком взволнована, чтобы распечатать его. Что Вард мог сказать ей и что она могла сказать ему? Между ними все кончено. И она не видела смысла в том, чтобы переживать из-за него еще раз.

Сирена подошла к камину, собравшись бросить конверт в огонь. В эту минуту она вспомнила их последнюю встречу. Что он тогда сказал? Ах да. «Я предпочитаю более осязаемое вознаграждение…»

Вновь рухнув на стул, она разорвала конверт и выдернула сложенный пополам листок бумаги. Комната уже погрузилась в полумрак. Она поднесла листок к огню, чтобы разобрать неровный почерк. Вместо приветствия наверху листка стояло ее имя. Записка оказалась совсем короткой:

«Недоказанная вина равносильна невиновности; разница заключается лишь в том, что тебе известно, где искать улики. Подумай об этом как следует. И приходи в „Эльдорадо“ в среду утром в 11.00».

Внизу Сирена увидела инициалы Варда Данбара.

Она вглядывалась в эти слова до тех пор, пока буквы не запрыгали у нее перед глазами. Потом, соскользнув со стула, Сирена подползла на коленях к огню и замерла. Не двигалась, пока белый листок не превратился в горстку пепла и последние обрывки сгоревшей бумаги не улетели в дымоход.

18.

Во вторник днем Натан уехал из Бристлекона. Кучер отвез его в город на вокзал, к уходящему поезду на Денвер. Сирена не стала его провожать, а он не просил ее об этом.

Натан отправился на запад, чтобы посмотреть новый подъемник для рудников. Он утверждал, что подъемные клети безнадежно устарели, и решил найти другой, более безопасный способ спуска работников в шахты. Новый подъемник назывался лифтом, он работал по тому же принципу, что и клеть, но подъем и спуск осуществлялись с помощью очень надежной электрической системы. Сейчас, когда здесь почти везде провели электричество, установить такой подъемник не представляло особого труда. Конструкция этого приспособления гарантировала также большую безопасность при его эксплуатации; каркас лифта закрывала металлическая сетка, чтобы рабочие не поранились об острые гранитные выступы на стенах ствола шахты, в кабине находился специальный кран, позволявший ее остановить, если она по какой-либо причине двигалась вниз слишком быстро. Этот лифт очень понравился Натану, и он решил установить его в первую очередь на шахте «Сенчури-Лоуд».

Сирена помахала ему рукой с веранды и подумала, что Консуэло, наверное, ждала его на вокзале. По крайней мере, ей так казалось. Она очень много размышляла об их разговоре. Сирена не думала, что испанка на самом деле хотела, чтобы она стала относиться к Натану с большей теплотой, сделалась ему ближе. Сирена уже давно поняла, что под маской темпераментной, воинственной женщины скрывалось жалостливое, заботливое и очень доброе сердце, и все же она больше верила в естественную и вполне нормальную ревность, чем в то, что испанка хотела толкнуть ее в объятия Натана. Нет, Консуэло беспокоилась о Натане, но она вполне могла сама залечить его раны, какими бы глубокими они ни были.

Эта мысль приносила Сирене облегчение. По отношению к Натану она не испытывала даже жалости, после того как узнала, какую достойную Макиавелли изощренность проявил он, чтобы жениться на ней. Последние два дня она избегала его как могла. Всякий раз, как они встречались, Сирена с трудом удерживалась, чтобы не выкрикнуть ему в лицо жестокие обвинения, нисколько не заботясь о том, как они прозвучат.

Как любая хорошая служанка, миссис Энсон знала, что Натан просил Сирену поехать с ним. Она пару раз намекала Сирене, что за Шоном будут хорошо следить в ее отсутствие и что она найдет его здоровым и веселым, когда вернется.

Сирена оставила эти замечания без ответа. Она не могла упрекнуть миссис Энсин в том, что та была целиком на стороне мистера Бенедикта. Ведь она жила в доме уже долгое время, а Сирена оставалась для нее незнакомкой, да еще с далеко не благополучным прошлым. Она знала, что мистер Бенедикт по-прежнему спал в своей комнате и не навещал новую жену по ночам, несмотря на то что обменялся с ней кольцами. Она обвиняла в этом только Сирену, ведь даже слепой увидит, что он от нее просто без ума.

Сирена замечала, что экономка косо поглядывала на нее по утрам, когда приходила сменить белье и застелить постель. Она знала, что эта женщина слышала рассказы о ее безнравственном прошлом на Мейерс-авеню и считала чуть ли не оскорблением то, что ей приходилось прислуживать такой женщине. Раньше она относилась к ней с добротой и заботой лишь потому, что видела в Сирене только больное и слабое существо. Теперь, поправившись, жена хозяина не заслуживала никакого снисхождения. Миссис Энсон смотрела бы на нее по-другому, если бы она показала, что любит Натана, тем самым осчастливив его. Но все получалось как раз наоборот. Он никогда не выглядел так плохо до того, как Сирена появилась у них в доме. Однако с тех пор, как Сирена стала выздоравливать, прошло еще не так много времени. Возможно, она еще не готова разделить супружеское ложе. Пора окончательных решений и суждений еще не пришла, но она тем не менее приближалась. У Сирены оставалось все меньше времени.

Если бы ее отношения с экономкой были не такими натянутыми, Сирена могла бы избавить ее от необходимости прислуживать ей сегодня за ужином. А теперь она сидела в столовой в полном одиночестве, отодвигая одно блюдо за другим. У нее совершенно пропал аппетит. Желудок отказывался принимать какую-либо пищу. Натан уехал. Завтра утром, в одиннадцать часов, ей, как написал Вард, предстоит появиться в «Эльдорадо». Почему он выбрал именно этот день и это время? Может, он видел Натана перед тем, как отправить записку, и знал, что Натана не будет в городе? Почему он послал ей такое странное письмо? Чего он от нее хотел? Если он собирался потребовать того более осязаемого вознаграждения, о котором говорил, то в какой форме ей предстояло его благодарить? Но одно она знала точно: Вард от нее ничего не добьется. Сирена тоже могла ему кое-что сказать, предъявить кое-какие обвинения, на которые ему придется ответить, хочет он того или нет. Все эти мысли, роившиеся в голове, не давали ей покоя.

Сирена провела бессонную ночь. Когда утром Доркас пришла с чашкой кофе, она увидела, что волосы миссис Бенедикт спутались в какой-то кошмарный клубок, а под глазами залегли глубокие тени. Увидев свое отражение в зеркале, Сирена даже застонала. В таком виде и настроении она просто не сможет встретиться сегодня с Вардом Данбаром. Она не пойдет в «Эльдорадо». Ей придется отправить ему записку, сказать, что у нее нет желания с ним встречаться, что она ненавидит его и больше не хочет его видеть — никогда. Скажет, что ей наплевать на то, что ему от нее нужно, на чувства, которые он к ней испытывает, и на него самого ей тоже наплевать.

Но, несмотря на все эти замечательные решения, к десяти часам Сирена оделась и приготовилась уходить. Охваченная какой-то тупой злобой, она выбрала дорожный костюм с юбкой в складку, блузкой с кружевной отделкой на корсаже и узким жакетом. Он поразительно напоминал платье, которое Вард когда-то ей купил; разница заключалась лишь в том, что этот наряд был сшит из небесно-голубого бархата, а тот костюм был из серого шевиота. Непослушные локоны Сирена прикрыла маленькой шапочкой, тоже из голубого бархата, с атласными лентами, приколотыми брошью с сапфирами и бриллиантами. Пусть Вард думает что хочет. Она просто горела желанием показать ему разницу между прежней Сиреной — бедной и зависимой от него и той, кем стала она теперь — женой богача Натана Бенедикта.

На первой февральской неделе холод ненадолго сменился оттепелью. Дни стояли солнечные, с приятной погодой, не очень теплые, но и не морозные. Сирена не хотела надевать шубу, чтобы не испортить вид ее бархатного костюма, в коляске ей будет тепло и удобно и в одной меховой накидке.

В коляску запрягли других лошадей. Но они, почувствовав твердую руку, державшую вожжи, побежали мерной рысью, и Сирена быстро добралась до города. Она долго не могла решить, что делать с ландо, которое всем бросалось в глаза, пока наконец не оставила его на постоялом дворе, пообещав вскоре вернуться, сделав покупки. Она не испытывала затруднений с деньгами. Со свойственной ему щедростью Натан перед отъездом оставил для нее пачку банкнот на своем столе.

Платная конюшня на улице рядом с Мейерс-авеню, на углу которой находился «Эльдорадо», как нельзя лучше подходила для таких целей. Потом Сирена задумалась: как быть ей самой после того, как она надежно спрятала экипаж от любопытных глаз? Стоит ли ей пройти по Второй улице, свернуть на Беннет-авеню и действительно сделать несколько покупок, или лучше сразу направиться в «Эльдорадо», незаметно проскользнув между коновязей? Наверное, она напрасно оставила коляску здесь, вместо того чтобы сделать это где-нибудь на Беннет-авеню. Будет не так заметно, если она спустится по Беннет-авеню к Мейерс-авеню, а не пойдет сначала по магазинам, чтобы потом вернуться назад.

В конце концов, какая разница? Ей все равно вряд ли удастся сохранить свой визит в тайне. Остается только надеяться, что Натан о нем не узнает. И если ей все равно суждено когда-нибудь отправиться в «Эльдорадо», лучше сделать это сейчас.

Подобрав юбки, Сирена поднялась на возвышение перед коновязью возле салуна. Потом она обошла кладовую и остановилась перед черным ходом. Дверная ручка плавно опустилась от нажатия рукой, и дверь на смазанных петлях распахнулась без единого звука. Сирена вошла и закрыла дверь за собой.

Она сразу окунулась в давно знакомые запахи — винного перегара, табачного дыма и немытых плевательниц. В салуне, как всегда, царил полумрак. Сирена замерла, охваченная каким-то смешанным чувством волнения и страха. Пол по-прежнему был засыпан песком, под потолком висели все те же круглые закопченные лампы. Она опять увидела ряды блестящих бутылок и бокалов перед зеркальной стеной бара, женщины сидели в прежних непринужденных позах и по-прежнему разговаривали громкими крикливыми голосами. Справа находилась сцена с опущенным занавесом, а рядом — лестница, ведущая наверх, в комнаты Варда. Ничего не изменилось, ничего, кроме нее самой.

Наверху послышался стук закрывающейся двери, а потом — звук шагов. Нет, ее не увидят здесь охваченной смятением, не знающей, прятаться ей или убежать. Расправив плечи, Сирена прошла на середину бара. Впившись пальцами в сумочку из змеиной кожи, она оглядела салун с выражением любопытства на лице и повернулась только после того, как спускавшийся по лестнице человек дошел до нижней ступеньки. Это был Вард. Он стоял рядом с лестницей, опершись рукой на перила, и выглядел так, словно только что вылез из ванны. Его русые волосы не успели просохнуть, загорелые щеки были совсем гладкими после бритья. Широкая твердая грудь оставалась открытой, но он уже успел надеть безупречно отглаженные серые брюки из плисовой ткани, а на мягкой коже ботинок играли отблески света. Холодные светло-зеленые глаза Варда смотрели на нее настороженно и с затаенной тревогой.

— Доброе утро, Вард, — сказала Сирена, удивившись, как естественно и спокойно звучит ее голос.

Он кивнул:

— Сирена.

— Видишь, я получила твое послание.

— И пришла. Я всегда утверждал, что ты очень умная женщина.

— Ты меня переоцениваешь, — ответила она таким же насмешливо-торжественным тоном, как и Вард.

Он встретился взглядом с ее спокойными серо-голубыми глазами, неторопливо оглядел округлые линии ее тела, скрытые голубым бархатным костюмом.

— Ты хорошо выглядишь… как богатая женщина.

— По-моему, ты должен удивляться этому меньше всех.

Такой ответ смутил Варда, он нахмурился и кивнул:

— Ты права. Ты ведь никогда не скрывала, чего хочешь, так?

Сирена заранее подготовилась к такому ходу.

— Ты меня неправильно понял. Я имела в виду те деньги, которые тебе заплатил Натан, чтобы ты отсиделся в горах, а он мог бы спокойно на мне жениться.

Вард удивленно вскинул брови.

— Что?

— Он, наверное, отвалил тебе немалую сумму, если ты едва не потерял «Эльдорадо» и даже позволил ему дать свое имя твоему сыну.

Сирена рассчитывала, что ее слова собьют Варда с толку, однако ее ждало разочарование. На какое-то мгновение он побледнел, крепко вцепившись в перила, но тут же овладел собой и теперь стоял перед ней высокий и несгибаемый.

— Вон ты как все повернула, — присвистнул Вард.

— Это, по-моему, ясно как дважды два.

— Даже если тебе известно, что Натан уже однажды предлагал мне деньги, но я от них отказался?

— В тот раз отказалась я, если ты не забыл. Тебе следует вспоминать об этом всякий раз, когда ты собираешься в чем-нибудь меня обвинить.

— Зачем нам ворошить прошлое, если передо мной стоит счастливая женщина, настоящая жена богача? Натан поступил благородно, сделал тебе предложение, и ты его приняла. Это тоже ясно как дважды два.

— Да, я согласилась, за неделю до того, как у меня родился ребенок. Я решила, что у него должен быть хоть какой-нибудь отец. Так что же побудило тебя принять предложение? Натан поднял цену?

Сирена не отрываясь смотрела на Варда, ее голубые глаза, казалось, горели огнем.

Вард ответил вопросом на вопрос:

— Ну, ты ведь тоже не продешевила, правда?

— У меня был хороший учитель, — резко бросила она.

Вард отвел взгляд от браслета с сапфирами и бриллиантами, украшавшего ее руку.

— Не сомневаюсь, — ответил он сухо.

— Я только не понимаю, — проговорила Сирена, приблизившись к нему со скромным изяществом в движениях, — зачем ты сюда вернулся? Чем тебя не устраивало, что здесь тебя считали мертвым? Почему ты не захотел перебраться в какой-нибудь другой город, чтобы начать новую жизнь? Например, стать юристом. С деньгами, которые заплатил тебе Натан, это, наверное, совсем нетрудно устроить.

— У меня тут свое дело. Кроме того, я владею здесь еще и недвижимостью. А я не привык легко расставаться с тем, что мне принадлежит.

Губы Сирены искривились в горькой улыбке.

— Браво, Вард! Ты сохранил свой салун и потерял сына!

— Сохранить то и другое казалось мне невозможным, — ответил он бесстрастно. — Я догадывался об этом, когда лежал полумертвый, сорвавшись на полдороге с обрыва. И я убедился в этом окончательно, когда очнулся в каком-то безымянном индейском поселке.

Сирена замерла, ее лицо побледнело, самообладание, похоже, изменило ей, когда она спросила хрипло:

— Ты знал, что у меня будет ребенок, когда уезжал?

— Я изучил твое тело лучше, чем собственное, — порывисто ответил он. — Как я мог этого не знать?

— Значит, ты все знал и ничего не сказал? Знал и оставил меня одну?

— У меня были на то причины.

— Какие причины? Что может быть важнее этого… кроме денег?

Вард поднял руку, потом снова опустил ее.

— Деньги, золото; все в конце концов приходит к этому, правда? Так мы ничего не добьемся. Что сделано, то сделано. Сейчас речь о том, что случилось недавно, четыре дня назад, если говорить точно. Или ты уже успела об этом забыть?

Сирена сжала губы.

— Это вряд ли когда-нибудь произойдет, ты ведь не упустишь случая мне напомнить.

Сирену возмутила легкость, с которой Вард уклонился от ответа, однако она решила продолжить разговор на поднятую им тему. Наверное, ей просто необходимо выяснить все до конца.

— Это дело еще не закончено, — проговорил он с насмешливой улыбкой. — Если ты поднимешься ко мне наверх, мы сможем заняться им снова.

— Наверх?

— По-моему, обсуждать такой вопрос прямо здесь не слишком разумно. Мы ведь не знаем, кто может нас услышать.

Вард отступил влево, уступив Сирене дорогу.

Сирена не двигалась. Ей совсем не хотелось остаться с ним одной наверху, в комнатах, где произошло столько событий.

— Ты ведь не боишься меня? — спросил он тихо.

— Нет. — Она бросила на него сердитый взгляд. Она просто больше не доверяла Варду, ей не нравился блеск его зеленых глаз.

— Тогда что же тебе мешает?

Он говорил правду. О таких вещах нельзя разговаривать прямо здесь, это слишком опасно. Кроме того, в салуне невозможно было найти какой-нибудь другой укромный уголок. Ей не оставалось ничего другого, кроме как подобрать юбки и пройти мимо него наверх.

Гостиная показалась более запущенной, чем раньше. Сирена не сомневалась, что это дело рук Перли. На стене висела новая полка с хрустальными графинами. В остальном же комната не очень изменилась. Кушетки с покосившимися ножками и валиками, коврики, столы, чаша с фруктами и ваза с перьями павлина — все оставалось прежним. Сирена провела ладонью по бирюзово-черному перу, стряхнув с него пыль на столик, и обернулась к Варду.

— Сирена, успокойся, — медленно проговорил он, — я не собираюсь на тебя нападать.

— Мне это даже в голову не приходило!

— Правда? Значит, я ошибся. Не хочешь чего-нибудь выпить? Чашечку кофе или бокал вина?

Ей очень хотелось отказаться и сразу спросить, зачем он ее позвал, что ему нужно. Однако она сдержалась. Если между ними установятся более непринужденные отношения, это может пойти ей на пользу. Сирена подошла к кушетке, положила на нее сумочку и села сама.

— Да, немного хереса, если он у тебя есть.

Вард наполнил бокал золотистой жидкостью и протянул его Сирене, потом вернулся к шкафчику и плеснул себе хлебной водки. Сирена поставила бокал на столик, сняла перчатки, положила их на сумочку и опять взяла бокал. Пригубив херес, она посмотрела на Варда. Снова поставив графин в шкафчик, он взял свой бокал в сильную загорелую руку. Его русые кудрявые волосы были тщательно приглажены, широкая мускулистая спина, казалось, стала еще темнее. Сирена испытывала страх перед его мужской силой, даже когда он не смотрел на нее. Она невольно подобрала живот, и всю ее охватило какое-то похожее на боль ощущение.

Обернувшись, Вард перехватил ее взгляд. Он поднял бокал, словно собирался произнести какой-нибудь иронический тост, и осушил его одним глотком. Сирена поспешно опустила глаза и вновь отпила немного хереса.

Молчание смущало ее. Она откашлялась.

— Ты… ты, кажется, не особенно страдал у этих индейцев.

— Ко мне хорошо относились, — ответил он, — жаль только, что я не мог послать оттуда весточку.

Его ответ показался Сирене высокопарным, но она решила продолжить разговор.

— У тебя уже не болит нога?

— Нет. Индейцы умеют лечить переломы. И сотрясение мозга тоже больше меня не беспокоит, если ты собираешься об этом спросить. Правда, у меня некоторое время болела голова, но потом все прошло само по себе. Наверное, если бы я обратился к какому-нибудь здешнему лекарю, я бы так Легко не отделался.

— Значит, все, похоже, обошлось без последствий.

— Я бы так не сказал.

— Что?

Вард сел на кушетку напротив нее. Сирена посмотрела на него с беспокойством.

— Я вернулся, и что же я здесь увидел? Перли заняла мои комнаты и, похоже, не желает понять, что нашему с ней партнерству пришел конец. Более того, она прибрала к рукам весь салун и продала мою долю. Далее. Я узнаю, что мой лучший друг не только заключил с ней эту сделку, но еще и взял тебя в жены. Я не могу утверждать, что это пошло мне на пользу.

— Перестань. — Сирена с недовольным видом взмахнула пустым бокалом.

— Ах да. Я же забыл. Ты считаешь, что меня купили, а не продали.

— Я-то знаю, кого здесь продали, — с горечью сказала Сирена, — во всяком случае, точно не тебя. Ты знаешь, что Натан купил «Эльдорадо», только чтобы выставить меня отсюда? Потом он проследил за тем, чтобы Консуэло, моя единственная подруга, не смогла мне помочь, чтобы я обратилась за помощью только к нему, когда мне стало некуда пойти. Этот человек, мой муж, одновременно и плох и хорош, но он отлично знает цену деньгам и то, что на них можно купить все.

Вард смотрел на нее напряженным взглядом, играя желваками на скулах.

— Мне казалось, Натан выкупил мою долю в салуне, чтобы кто-нибудь другой не сделал эту глупость, потому что знал, как я поступлю, когда вернусь.

— Он наверняка знал, что ты его отблагодаришь?

Вард кивнул.

— Замечательно. Он получил что хотел, меня выставили на улицу, а ему это не стоило ни гроша.

— Да, замечательно, — повторил Вард. Черты его лица опять смягчились, а взгляд сделался непроницаемым.

Сирена наклонилась вперед, положив руку на колено.

— Неужели тебя не волнует то, что он сделал? Что Натан всех перехитрил и с помощью Перли отобрал у тебя то, что принадлежало тебе?

— И ты тоже принадлежала мне, Сирена?

— Какая разница! — воскликнула Сирена, сжав кулаки. — Мы сейчас говорим о Натане!

— Правильно. Вот тебе ответ на твой вопрос: нет. Нет, не волнует… Даже если ты сказала правду.

— Как же я сразу не догадалась?! — Сирена со стуком поставила бокал на стол и вскочила на ноги. Слезы подступили к ее глазам, и она отвернулась, чтобы Вард этого не заметил. Подхватив сумочку, она направилась к дверям.

Вард тут же поднялся следом. Сирена сделала шаг в сторону, но он уже стоял перед ней, его крепкие пальцы сомкнулись у нее на руке.

— Пусти меня, — прошипела она.

Он покачал головой, увидев ее покрасневшее лицо и слезы в глазах.

— Я же уже сказал, что не привык легко расставаться с тем, что мне принадлежит.

— Я не твоя!

— Правда?

— Я не желаю быть пешкой в твоих руках и в руках Натана, и я ею не стану! Ты уже ясно дал понять, что презираешь меня. Поэтому какая тебе разница, куда я иду и что делаю?

— Ты ошибаешься, — ответил он.

Сирена оттолкнула Варда, уперлась руками ему в грудь, не скрывая презрения во взгляде.

— Как ты смеешь так говорить, если тебе наплевать, что сделал со мной Натан?!

— Просто я могу его понять, когда речь идет о тебе. Я даже рад, что все так обернулось, потому что это значительно упрощает мою задачу.

В его словах чувствовалось огромное напряжение, а взгляд сделался таким мрачным, что Сирена замерла. Она слышала, как бешено колотится его сердце, его рука сжимала ей ладонь, словно тиски. Пальцы Сирены, касавшиеся его груди, казалось, вот-вот загорятся от нестерпимого жара. Она провела кончиком языка по губам.

— Вард…

Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала. Потом, повернувшись, Вард подошел к шкафчику и налил себе еще водки.

— Я не собираюсь набиваться к тебе силой, если ты этого боишься. Во всяком случае, я не стану прибегать к насилию.

— Что ты имеешь в виду?

— Шантаж.

Сирена глубоко вздохнула, собрав все самообладание, как когда-то — обрывки одежды.

— Может быть, — медленно проговорила она, — ты объяснишь это более доходчиво? — Конечно, если это необходимо. Хотя я почему-то не сомневался, что ты сама все поймешь.

Она уже стала догадываться. И все же это казалось настолько невероятным, что Сирена с трудом могла в это поверить.

— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.

Осушив бокал, Вард сел на прежнее место и посмотрел ей в глаза.

— Четыре дня назад на дороге из Криппл-Крика в Бристлекон ты застрелила человека. У меня нет сомнений, что я единственный свидетель этого… преступления.

Отто, лежащий на дороге Отто… Залитая кровью грудь. Пожелтевшая, словно воск, кожа, заросшее щетиной лицо, огромное волосатое тело животного. Сирена поднесла руку к губам, потом опустила ее и сжала сумочку. Затем подняла полные боли глаза, встретившись взглядом с Вардом.

— Я этого и не отрицаю, — процедила сквозь зубы Сирена.

— Что из того? В этих местах повесили не так уж много женщин, совершивших убийство, но кое-кто из них все-таки угодил на виселицу.

— Я никого не убивала. Я застрелила насильника, защищаясь от него.

— Знаешь, Сирена, я не думаю, что Отто собирался тебя убить. Такая мысль вряд ли вообще приходила ему в голову.

— Ты прекрасно знаешь…

— Да, — перебил ее Вард, — я-то знаю, но вот знает ли об этом шериф и поверит ли тебе суд? Как ты думаешь, тебе можно верить, с учетом того, какую жизнь ты вела раньше?

Вард в вежливых выражениях напомнил Сирене обо всем, что было известно ей и без того. Ее прошлое положат на чашу весов, стоит ей заявить, что она защищала свою честь.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Ах, Сирена, какая же ты наивная! Я предлагаю тебе молчание в обмен на твое… общество, на то, что ты будешь уделять мне немного времени, будешь ко мне подобрее.

Она подняла голову.

— Ты хочешь сказать, если я буду… подобрее, ты не пойдешь к шерифу?

— Я же предупредил тебя, что это шантаж, — ответил он.

— Верно. А тебе не кажется, что шериф может что-нибудь заподозрить, узнав, что ты спрятал тело и так долго об этом молчал?

— Если ты имеешь в виду время, я боролся с чувствами к тебе, возникшими в результате наших прежних отношений, и, хотя это далось мне очень нелегко, даже притом, что ты предпочла мне богатство и брак, я их все-таки поборол. А тело… Так я вовсе и не прятал его. Я просто видел издалека, как ты совершила преступление. Ты, наверное, наняла какого-нибудь прохожего, чтобы он спрятал труп, хорошо заплатив ему за эту грязную работу. Если местность осмотреть хорошенько, тело обязательно найдется.

— Я могу заявить, что ты был моим сообщником.

— Для этого тебе придется признать свою вину. И даже если так, где доказательства? Ты можешь показать им, где находится старая шахта Дрэгон-Хоул, в которой я спрятал тело? Нет, я с этим делом никак не связан, только разве что как свидетель. Тебе не поможет, если ты втянешь меня в эту историю, чтобы испортить мне репутацию.

Вард держался самоуверенно, не сомневаясь, что держит Сирену мертвой хваткой. Она чувствовала, как ее охватывает безудержное желание исцарапать ему лицо, разорвать его на куски, стереть эту наглую улыбку с его губ. Из-за этого у нее даже закружилась голова. С огромным усилием она сдержалась и только проговорила сквозь зубы:

— Кто поверит такому картежнику, как ты? Мало ли что ты можешь напридумывать.

— Ты забываешь, я когда-то был юристом. Так что мне хорошо известен язык закона и методы судопроизводства.

Сирена повернулась на высоких каблуках, ощущая, как в душе у нее нарастает ярость. Почти ослепнув от душившей ее ненависти, она не сразу поняла, что идет к дверям спальни. Стремительно повернувшись, она направилась к теплой никелированной плите.

— Скажи, пожалуйста, — бросила она, оглянувшись через плечо, — когда ты требуешь, чтобы я… стала подобрее, тебе хочется, чтобы я изменила мужу?

— Похоже, ты правильно понимаешь мои намерения, — ответил он безжалостным тоном. — А потом, я сомневаюсь, что ты верна человеку, чьей женой ты в общем-то фактически не стала.

Сирена замерла. После долгого молчания она выдохнула лишь одно слово:

— Консуэло.

— Точно.

— Как она могла?

— Похоже, она решила, что меня это заинтересует.

Сирена глядела на никелированную поверхность плиты, на размытое отражение своего синего бархатного платья и бледного лица. Неужели он действительно это сделает? Неужели он в самом деле пойдет к шерифу и расскажет о выстреле? Ей в это не верилось. Ее удивляло, что он относится к ней одновременно с презрением и с прежней страстью. Если она не сделает то, чего он требует, Вард, возможно, захочет, чтобы она пережила унижение, оказавшись в тюрьме; сознание того, что она не может воспользоваться богатством, которого, как ему казалось, она так добивалась, и Натан, впрочем, как и он сам, не сможет ее видеть, доставит ему удовольствие.

— Вард… — проговорила она и запнулась. Зачем ей его уговаривать? Если она и заставит себя это сделать, он все равно не будет ее слушать. Что ей теперь делать? У нее, похоже, не оставалось выбора.

— Да, Сирена? — с улыбкой отозвался он.

— Ничего.

Ей показалось, что он хотел подойти к ней, но потом остановился и отступил назад. Она не оборачивалась. Злость ледяной глыбой лежала у нее на сердце. Вард Данбар считал себя вправе делать е ней все, что пожелает. Он был убежден, что ее можно одолжить Натану за деньги. Недовольный сделкой, он решил воспользоваться ситуацией и вернуть любовницу. При этом его вовсе не интересовали ее собственные чувства. О ребенке он вообще не думал. Ему просто хотелось, чтобы она стала с ним подобрее. Он требовал, чтобы она проводила время в его обществе. Это напоминало сделку, которую мужчины заключают со шлюхой, сделку, где нет места любви, нежности и уважению. Ладно! Если ему так хочется, он это получит.

На левой руке у нее все еще была надета перчатка. Сирена молча сняла браслет, который носила поверх нее. Потом, расстегнув жемчужную пуговицу, она стянула перчатку, положила ее вместе с браслетом в сумочку и защелкнула замок. Грациозным плавным движением она бросила сумочку на покрытый пылью стол, где она раньше держала продукты.

Не глядя на Варда, она подняла руки и вынула длинную булавку из бархатной шапочки, бросив ее на стол вслед за сумочкой. Потом, сохраняя бесстрастное выражение лица, она выдернула шпильки из волос, рассыпавшихся по плечам пышным каскадом. Шпильки выскользнули из рук и упали на столик. Затем Сирена сосредоточила внимание на маленьких пуговичках жакета. В отличие от ее старого платья, этот костюм состоял из юбки и жакета, которые приходилось снимать по отдельности.

Услышав позади звон стекла, Сирена быстро взглянула на Варда из-под опущенных ресниц. Его лицо сделалось совсем бледным, он закрыл глаза, но рука, в которой он держал графин, оставалась твердой. Вард снова налил себе водки. Когда он, подняв бокал, посмотрел в ее сторону, Сирена поспешно отвернулась.

Ей пришлось немало потрудиться с жабо, прежде чем она вспомнила, что оно тоже заколото булавкой. Под блузку Сирена надела шелковую кремовую сорочку, далее оставался лишь атласный корсет абрикосового цвета с кремовыми шнурками.

В глубине души она почти не сомневалась, что Вард остановит ее. Но этого, однако, не произошло. Убедившись, что он решил посмотреть, как она раздевается, Сирена еще более укрепилась в своем решении.

Шелковые французские панталоны оказались настолько короткими, что едва прикрывали бедра. Ей показалось, что Вард тяжело вздохнул, когда она сняла последнюю нижнюю юбку. Но, увидев его суровое лицо, она решила, что услышала лишь шорох дров в камине.

Подстрекаемая демоном, о котором говорила ей Консуэло, Сирена швырнула юбки на ближний стул, подошла к Варду и встала прямо перед ним.

— Тебе придется помочь мне с корсетом, — сказала она спокойно.

На мгновение их взгляды встретились. Сирена смотрела на Варда прямо, без улыбки, даже немного вызывающе, а он — тяжело и непроницаемо. Ничего не сказав в ответ, он отставил бокал и, когда она повернулась к нему спиной, принялся освобождать ее тело из этой крепко зашнурованной тюрьмы.

Когда Вард покончил с корсетом, Сирена села на кушетку и принялась расстегивать черный кожаный ботинок, придерживая одной рукой корсет на груди.

Неожиданно Вард опустился на колени и, взяв ее за ногу, осторожно снял с нее сначала один ботинок, затем — другой. Потом, слегка погладив пальцами ее ногу, он развязал подвязки и медленно стянул чулки.

Положив ладони на бедра Сирены, он низко склонился над ней. В его глубоко посаженных зеленых глазах, казалось, появилось выражение боли и страдания. Взявшись за края корсета, там, где начиналась шнуровка, он слегка потянул его на себя, потом оторвал ее руку от груди и поднял над головой. Догадавшись, чего он хочет, Сирена подняла другую руку, и Вард снял с нее корсет через голову.

Поднявшись на ноги, он отбросил корсет, протянул к ней руки и привлек ее к себе. Сжав в ладонях груди Сирены, он слегка погладил большими пальцами красные следы, оставшиеся на коже от корсета. Потом Вард наклонился еще и нащупал ртом ее губы.

От его губ исходил пьянящий запах водки и теплая сладость желания. Его нежные объятия обезоружили Сирену, прикосновения его прохладной кожи волновали ее, а уверенная сила его рук неодолимо тянула к себе. Неожиданно бурный прилив чувств заставил ее забыть обо всех разумных доводах и ярости. В глубине души она понимала, что ей давно хотелось испытать это удовольствие, о котором она боялась даже мечтать. Вард зарылся руками в шелковистую массу ее волос, наклонил голову Сирены, не позволяя ей двигаться. Женщиной вдруг овладела слабость, ее словно обдало порывом холодного ветра. Нет, в ее планы не входило вот так безропотно подчиняться воле Варда Данбара, таять у него в руках, сгорая от неутолимой страсти. Она не позволит ему владеть ею безраздельно.

Сирена уперлась ладонями в грудь Варда, поднялась на цыпочки и, сомкнув пальцы на его шее, крепко прижалась грудью к его сильному мускулистому телу.

Она услышала, как Вард с неожиданным глубоким вздохом немного подался назад и, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Ну как, тебе горячо, Сирена? — спросил он почти грубо.

— А разве ты не этого хотел? — Сирена склонила голову, посмотрев на него с невинным удивлением.

— Без сомнения, но ты уверена, что тоже этого хочешь?

— Мне никто не говорил, что мои желания имеют здесь какое-то значение. Ты нашел способ распорядиться моим телом по своему усмотрению, и я, как любая уличная женщина, подчиняюсь тебе.

Он замер.

— Я никогда не хотел этого.

— Правда, Вард? А зачем же тогда ты предъявлял мне все эти ультиматумы?

— Я не мог придумать ничего другого, чтобы ты сюда пришла.

— Я тоже. Но если уж я пришла, я могу удовлетворять не только тебя, но и себя тоже. А потом, речь идет о моем будущем.

— Осторожней, Сирена. Не делай слишком больших ставок. В этой игре победителю достанется все. Так что не жди от меня пощады, если проиграешь.

Что он имел в виду? Может, он надеялся, что в этой притворной игре она может излить ему свои чувства?

— Без риска не бывает игры, — ответила она, — но свои шансы все равно нужно просчитать.

— Это иногда помогает, но самый большой куш достается тому, кто полагается на собственную интуицию.

— Я из тех игроков, — сказала Сирена, хмуро взглянув на него, — кто делает ставки, только если он уверен в выигрыше.

— В таком деле нельзя ни на что полагаться с уверенностью, — ответил Вард и вновь склонился к ее лицу. Их губы слились в жадном неистовстве обоюдной страсти, тела сплелись в сжигающей близости, в диких, безумных ласках, в жаркой муке отчаяния. Его руки скользили по ее спине, Вард как будто хотел оживить в памяти те ощущения, которые испытывал с ней раньше.

Позади них оказалась кушетка. Поставив на нее одно колено, Вард повалил Сирену на ее мягкую упругую поверхность. Потом, сбросив ботинки и брюки, он стянул с нее шелковые французские панталоны. Ее волосы рассыпались у него по руке, водопадом ниспадая на пол. Веки Сирены трепетали, она чуть приоткрыла рот, всем телом ощущая волнующие прикосновения его властных рук, от чего охватившее ее возбуждение становилось еще сильнее. Вард с упоением наслаждался нектаром ее губ, ласкал ей груди и плоский белый живот. Казалось, не осталось ни одной частички ее тела, к которой бы не прикоснулись его руки и губы. Бронза и слоновая кость — цвета их кожи — словно смешались в безумном экстазе. Вард и Сирена сжимали друг друга в объятиях, слились друг с другом, им обоим не хватало воздуха.

Сирену охватил жар, ее уносил вихрь страсти и ослепляла кроваво-красная пелена ярости, она разрывалась между желанием причинить ему боль, избавившись тем самым от страданий, и порывом принять его ласки. Ярость и радость, жестокое, сжигающее наслаждение, от которого кровь превращалась в мед, и дикий, мучительный ужас, казалось, разрывали в клочья ее мозг. Она утопала в огне исступления, и все же в сердце у нее по-прежнему лежала огромная глыба нерастопленного льда. В смятении от нахлынувших чувств она сжала руки, впившись ногтями в мускулистую спину Варда. Упавшая с ресниц слеза медленно скатилась по щеке на подушку.

19.

На другой день Сирена вернулась в «Эльдорадо», на следующий — тоже побывала там. Так продолжалось в течение нескольких недель. Вард держался сурово, казался властным и ненасытным. Сирена решила, что он знал об отъезде Натана. Он хотел ее близости и не принимал никаких отговорок и отказов. Сирена неоднократно собиралась проверить, исполнит ли он свои угрозы, и всякий раз что-то заставляло ее передумать. Отказавшись пойти к нему, она бы не только подвергла себя ненужному риску, но и дала бы ему передышку, из-за чего его желание могло стать столь нестерпимым, что ее отказ превратился бы для него в пытку. Нет, лучше она будет покорно отдаваться ему, сохраняя при этом внешнее равнодушие. Эта их связь все равно не может длиться вечно. А пока пусть он поймет, что бы он получил, если бы не продал ее и не принуждал к близости, как сейчас.

Сирена не испытывала чувства вины за то, как она поступала. Иногда, стоило ей вспомнить о Натане и его возвращении, ее охватывал страх, но ее не преследовали угрызения совести за то, что она изменила брачным обетам. Их навязали ей обманом. Натан заставил ее принадлежать ему так же, как Вард, даже, может быть, менее честно. О какой верности и преданности может, в таком случае, идти речь?

Но их связь не могла продолжаться бесконечно. Вард возбуждал в ней порочную страсть, не удовлетворяющую их обоих. Сирена предпочитала не думать о том, что это такой же наркотик, как и тот, которым одурманила ее Перли. Но, как бы то ни было, хмельной напиток сладострастия кипел у нее в жилах. Сирена стала все чаще задумываться, ее пугало ощущение собственной чувственности. Когда рядом не было Варда, она часто раздражалась по пустякам, ее нервы постоянно находились в напряжении. Иногда она испытывала неожиданные приступы нежности к Шону; Сирена брала малыша на руки, прижимала к себе и осыпала неистовыми поцелуями. А вместе с гневом и раздражением приходило какое-то странное ощущение благоговения и необъяснимое желание беззвучно плакать. В присутствии Варда она научилась держаться с холодным бесстрастием.

В силу тех же самых причин она стала уделять много внимания собственной внешности. Как редкая и дорогая вещь, вроде тех, что подарил ей Натан, ее жизнь превратилась в поверхностное, искаженное отражение ее истинных чувств, которые она столь тщательно и искусно скрывала.

Иногда эта притворная бесстрастность заставляла Сирену забыть, что она чувствовала на самом деле. Она презирала Варда за столь мелочную просьбу и в то же время испытывала мучительное сострадание к нему, понимая, насколько глубока его потребность в ней. Любовь, которую она к нему питала, превратилась в постоянную боль, и оттого, что она не находила в себе сил что-либо изменить, ей становилось еще больнее. И в то же время она черпала силы из этого источника оскорблений и обид.

Когда Сирена в третий раз появилась в «Эльдорадо», она лицом к лицу столкнулась с Перли, которая явно ждала ее рядом с черным ходом. Чуть отступив назад, та вперилась в Сирену неподвижным взглядом. Ее лицо под шапкой ярко-рыжих волос не выражало ничего, кроме безудержной ярости.

— Ты еще жива? — приветствовала ее Перли.

Окинув ее настороженным взглядом, Сирена разгладила перчатку.

— Как видишь, да.

— А я в этом уже сомневалась. Я еще никогда не видела Варда таким бешеным, как в тот день, когда он вернулся и узнал, что ты замужем за Натаном Бенедиктом.

— И ты, конечно, постаралась представить все, что здесь без него случилось, в самом отвратительном свете.

— Я пыталась это сделать.

На мгновение на лице Перли появилась злобная ухмылка.

— Насколько я понимаю, ты мало чего добилась. Я имею в виду «Эльдорадо». Тебя, похоже, опять не желают здесь видеть.

Перли отвернулась, ее губы дрогнули, но она тут же плотно сжала их.

— Вард не из тех, кто легко прощает других.

— Ты попыталась завладеть его собственностью, решив, что он мертв, да еще продала его долю. Не понимаю, на что ты рассчитывала.

— Ты ушла, стала женой миллионера. Почему он не мог оставить все как есть, вернуться ко мне?

— По-моему, я вряд ли отвечу на твой вопрос, — сказала Сирена.

— Это из-за тебя, что ли?

Сирена пристально посмотрела на Перли, чей насмешливый тон явно задел ее за живое.

— Из-за того, как ты с ним обходилась раньше и обошлась теперь.

— Нет! Не из-за этого! Он просто одержимый! Он помешался на тебе! Он зол на меня вовсе не из-за «Эльдорадо», а лишь потому, что я тебя выставила. Вот почему он меня выкинул, вот почему запретил даже подходить к нему. Вот из-за чего он меня ненавидит! Это все ты! Ты!

На губах у Перли появилась пена, она смотрела на соперницу взглядом дикой кошки, а голос срывался на визг.

— Ты сошла с ума, — со вздохом проговорила Сирена.

— Я? Это он сошел с ума, если ему нравится такая холодная отвратительная авантюристка, как ты! Это ты сошла с ума, если шляешься сюда, чтобы охотиться за ним, вместо того чтобы заниматься собственным мужем и ребенком!

Представив, что Вард может их услышать, что он может спуститься и увидеть, как она сцепилась с Перли, Сирена почувствовала нестерпимое отвращение к этой женщине. Раньше ей всегда удавалось преодолеть его, сохраняя какое-то подобие гордости. Ей совсем не хотелось, чтобы он увидел, что она ввязалась в скандал из-за него.

Взяв в руку висевшую на запястье сумочку, Сирена прошла мимо Перли.

— Тебя не касается, — бросила она, — чем я здесь занимаюсь.

— Это тебе только кажется! Посмотрим, как ты запоешь, когда я расскажу твоему муженьку, что ты тут вытворяешь с Вардом!

Сирена остановилась.

— Ты этого не сделаешь.

— Не сделаю? Ты так считаешь? Подожди, ты еще узнаешь, на что я способна. Я не удивлюсь, если Натан после этого убьет Варда!

— Нет, о нет, — прошептала Сирена.

— Да, о да, — передразнила ее Перли. — Тебе ведь этого хочется, правда? Чтобы они перегрызлись из-за тебя, как пара бешеных собак. А ты бы стояла и ждала, готовая расставить ноги перед победителем, кем бы он ни был. Ты же этого добиваешься, да? Скажи!

Спорить с Перли было бесполезно. Она уже не отвечала за свои слова. Сирена подобрала юбки и направилась к конюшне, высоко подняв голову и расправив плечи.

Когда запрягали ее лошадей, Сирена увидела Перли еще раз. С исказившимся от горя и отвращения к себе самой лицом она прошла мимо публичного дома, направляясь к покосившемуся домику, где надеялась купить забвение. Поднявшись по ступенькам, она навалилась на дверь и постучала в нее слабой рукой. Дверь открылась, и Перли со стоном исчезла за ней.

Сирена лежала на спине, положив руку под голову и глядя в потолок ничего не выражающим, отсутствующим взглядом. Она дышала глубоко и неровно, словно пытаясь натянуть тяжелое одеяло на полуобнаженную грудь. Вард развалился рядом, прижимая ее к себе одной рукой. Он повернулся, приподнял одеяло, потянул его на себя и подоткнул его края под Сирену. В спальне было прохладно, хотя в соседней комнате топился камин. Судя по серому небу за окнами, день выдался холодным и снежным.

Вард снова забрался под одеяло, положил руку Сирене на талию и погладил нежную кожу широкой ладонью. Когда он заговорил, она обратила внимание на задумчивый тон его голоса.

— Ты очень упрямая женщина.

Сирена закрыла глаза.

— Почему?

— Ты создана для того, чтобы разделять любовь с другими, но ты изо всех сил стараешься удержать ее в себе. Ты даришь ее по капле и не желаешь предаться ей, пока тебя не заставишь. Ты отказываешь мне в удовольствии, только понятно ли тебе, что ты одновременно отказываешь и себе самой?

— Ты завладел моим телом, я прихожу сюда по твоему первому требованию. Тебе этого недостаточно?

— Да, ты приходишь ко мне, только на самом деле тебя здесь нет. Нет, этого недостаточно, и я никогда этим не удовлетворюсь. Однажды я было решил, что мне хватит и этого, но я ошибался.

— Твои слова не имеют смысла, — вздохнула она, прекрасно понимая, что лжет. Вард говорил правду, чистую правду. Этого она от него не ожидала. Ей казалось, что на сей раз слез не будет. Но дна ошиблась и теперь с трудом сдерживала подступавший к горлу комок.

— Правда? — спросил Вард. — В прошлом году, до того как наступило лето, ты несколько раз принадлежала мне не только телом, но и душой, ты обещала мне огромное счастье в будущем. Я не успокоюсь, пока не возьму все, что ты можешь дать.

Сирена повернула голову, открыла глаза и посмотрела на него.

— То, чего ты от меня добиваешься, можно получить лишь в обмен на доверие. Ты должен довольствоваться тем, что тебе удается отнять у меня с помощью шантажа.

— Но меня это больше не устраивает.

— Может, ты откажешься от сделки, если она тебя уже не удовлетворяет?

— А тебя обрадует мой отказ?

Вард говорил грубо, но в то же время сдержанно. Сирену неожиданно охватило раздражение.

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Нет, — тихо ответил он и вздохнул.

Они впервые завели серьезный разговор. Сирена отвела взгляд от его темных глаз, от его лица, черты которого, как ей показалось, неожиданно изменились.

— Мои чувства, возможно, не играют главной роли.

— Как это понимать?

Она в нескольких словах пересказала ему разговор с Перли, сообщив о ее намерении поставить в известность Натана.

Вард медленно покачал головой, словно от души посочувствовал бедной женщине.

— Да, — согласилась Сирена, — мне иногда ее тоже жаль.

— Не надо ее жалеть, — посоветовал он. — Это может принести тебе большой вред. Сострадание вызывает у человека чувство вины. При этом он сам не понимает, в чем виноват, когда пытается избавиться от него.

Он имел в виду свое прошлое, то, что жизнь Перли сломалась не без его участия. Сострадание и вина — похоже, это именно то, что она чувствовала по отношению к Натану. Сирена вернулась к прежней теме:

— Что мы будем делать?

— Тебя беспокоит, что он может обо всем узнать? Сирена, нахмурившись, посмотрела ему в глаза.

— А тебе не кажется, что это рано или поздно должно случиться? Как бы то ни было, он мой муж. И он, естественно, будет переживать.

— Скажи ему, что я тебя шантажировал, — посоветовал Вард.

Сирена села на кровати; рука Варда опустилась ниже, но она сейчас почти не обратила на это внимания.

— Ты не понимаешь. Я не о себе беспокоюсь, а о тебе. Натан может тебя убить, и никто его за это не осудит.

— Я тронут твоей заботой.

— Мне приятно это слышать, но меня, к несчастью, не слишком радует перспектива иметь на совести еще одного убитого мужчину!

— Сирена! — Вард сел рядом, оттолкнувшись от подушки локтями. — Неужели ты считаешь, что Натан устроит эту мелодраму или я позволю ему попытаться это сделать? Насколько я могу предположить, он скорее попробует оттереть меня от дел и выжить из Криппл-Крика.

— По-твоему, это принесет мне утешение? — спросила она.

— По-моему, да, если ты больше переживаешь из-за того, что меня убьют, чем из-за моего возможного отъезда.

Сирена опустила глаза.

— Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя все пошло прахом.

— А я думал, это покажется тебе вполне справедливым.

— Насчет этого можешь не сомневаться, — ответила она, поджав губы.

— Это уж конечно!

Вард произнес эти слова совсем спокойно. Казалось, он на самом деле так считал. Взглянув на него, Сирена увидела, что он смотрит на стену, словно не замечая ее присутствия. От удивления она просто не находила, что сказать. Вдалеке послышался гудок паровоза, подъезжавшего к городу по Центральной железной дороге.

Ладонь Варда скользнула к ее бедру, а потом замерла на месте.

— Когда возвращается Натан?

— Не знаю. Наверное, через несколько дней. Он задержался дольше, чем рассчитывал.

— А тебе не приходило в голову, что, даже если Перли и скажет ему что-нибудь, он, возможно, не станет ничего предпринимать, потому что у него нет никаких прав обвинять тебя?

— Ты имеешь в виду… Консуэло?

— Значит, тебе известно, что Натан до сих пор с ней не порвал?

— Известно.

— И поэтому тебя так мало мучает совесть от того, что ты наставила ему рога?

Он произнес это бесстрастным тоном с едва заметной долей любопытства. Однако Сирена не позволила себя одурачить.

— Пусть тебя не волнует, какие чувства я испытываю к Натану.

— Чувства? — спросил он сухо. — Я сомневаюсь, что ты вообще способна на какие-то чувства в отношении кого-нибудь.

— Это неправда! — воскликнула она, сразу позабыв о своем холодном бесстрастии.

Вард окинул ее суровым взглядом.

— Нет, правда. Ради тебя Натан построил дом для женщин, воплощение твоего милосердия. А это говорит о том, насколько он очарован тобою. Но я его не виню.

— Ты не одобряешь этого? — спросила Сирена, уверенная в обратном. Она не забыла, что говорила миссис О'Хара о доброте и щедрости Варда.

— Криппл-Крик уже давно нуждался в таком заведении. Этот дом могла построить только женщина… или церковь. Вы одни разбираетесь в подобных вещах.

— Как понимать тогда твой цинизм?

— Я не знаю, сколько это продлится. Сейчас ты еще помнишь, какую нужду и какие лишения тебе пришлось пережить, и поэтому готова предложить этим женщинам искреннюю помощь. Но что с ними станет, когда ты наконец решишь, что тебе пора стать богатой и уважаемой, что пришло время забыть, откуда ты пришла, окончательно порвать с твоим убогим прошлым? Что станет с ними, когда ты забудешь, для чего был построен этот дом, и сделаешь из него заведение для нуждающихся, но приличных женщин?

— Если ты думаешь, что я на это способна, значит, ты меня совсем не знаешь!

— Я знаю людей. Я видел, что с ними делают деньги. Слишком часто за последние несколько лет. Человек становится богатым и до поры остается человеком, но потом богатство завладевает им целиком. Он обзаводится имуществом, пользуется всевозможными благами и начинает понимать, что деньги — это власть и на них можно купить место под солнцем. Попасть в число избранных. А он жаждет этого добиться. Он едет в Колорадо-Спрингс, в Денвер, в Нью-Йорк. Он разъезжает по всей Европе и разыскивает дальних родственников, восстанавливает родословную. Он покупает замки один за другим, заказывает экипажи с гербом, выписывает шампанское из Франции, икру из России, устриц прямо из моря, а индейку — из Теннесси…

— Но я вовсе не такая, — перебила его Сирена.

— Нет. Но станешь такой. Натан пустит тебе пыль в глаза, а ты позволишь ему это сделать, потому что это проще, чем сопротивляться, потому, что тебе все равно придется найти какое-нибудь времяпрепровождение.

— Вард…

— Возвращайся ко мне, Сирена. Бери Шона и возвращайся ко мне.

Сирена никогда не ожидала услышать от него такую просьбу. Ей казалось, что его не волновал ее брак с Натаном, пока она исполняла его желания. Осознав ошибку, она почувствовала себя обманутой, преданной, потому что все расчеты оказались неправильными, потому что он разрушил ее жизнь еще до того, как она начала ее налаживать. Он хотел, чтобы она вернулась к нему, вновь похоронив надежды на обеспеченную жизнь, на безоблачное будущее ее ребенка, вернулась на Мейерс-авеню, в «Эльдорадо», не предлагая взамен ни любви, ни уверенности, ни брака — ничего. Но, несмотря на все эти доводы, желание выполнить его просьбу точило ее душу словно червь. Сирену охватила злоба к себе самой.

— Вернуться сюда? — спросила она с недобрым спокойствием в голосе. — Привести сюда Шона, растить его в салуне? И долго ты собираешься нас тут держать? Что станет с нами, когда ты устанешь от нас? Шону придется стать картежником, сутенером или грязным шахтером с глазами старика и бледным лицом человека, никогда не видевшего солнца…

Она откинула одеяло, собравшись спрыгнуть с кровати.

Пальцы Варда вцепились ей в ногу.

— Сирена, не надо. Все будет совсем не так.

— А как, по-твоему, все будет? — закричала она, схватив его за руку, изо всех сил пытаясь вырваться и выбраться из постели. — Ты собираешься опять оставить меня и отправиться на поиски сокровищ? Денег, золота, новых рудников. Меня уже тошнит от всего этого. Мне противно, что все делают со мной, что им вздумается! Я хочу, чтобы меня наконец оставили в покое!

— Мне не нужно искать золото. Его хватает в шахте, которую я выиграл в покер.

— Не говори мне ничего, — отрезала Сирена, собирая одежду. — Я не желаю ничего слышать! Какой прок от шахты, если нет денег на то, чтобы она заработала? И что тебе дадут несколько тысяч, которые можно за нее выручить, если ты останешься с ними здесь?

Сирена сделала резкий жест рукой.

— Ты смеешься над людьми, которые ищут лучшей жизни, но что в этом плохого? Что плохого, если ты желаешь чего-то большего для себя и своих детей? Может быть, я не хочу входить в высшее общество и целоваться с королями, но это все-таки лучше, чем оставаться на Мейерс-авеню!

Вард открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. С посеревшим лицом он снова улегся на кровать, сложив руки за головой. Он больше не произнес ни слова, не пытался удержать Сирену, с ожесточением натягивающую на себя одежду рядом с кроватью.

Сирена подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок волосы, и искоса посмотрела на Варда. Она была права, она знала это. Почему же тогда ее так задел его озлобленный взгляд?

Сирена взяла шляпу, надела ее, закрепив заколкой, не глядя в зеркало.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она, — как бы не начался снегопад.

Он не ответил. Сирена надела шубу, которую на этот раз решила захватить с собой, увидев на небе низкие снеговые облака, а потом взяла сумочку. Задержавшись еще на минуту, она повернулась и вышла из комнаты, с силой хлопнув дверью.

Сирена ехала по улицам в коляске. Она ушла от Варда позднее, чем ей казалось; в дансингах и опере ярко горел свет. Ей повезет, если она доберется домой дотемна. Сирена пожалела, что не попросила у конюха ручной фонарь. Она не слишком опасалась, что ей придется ехать одной, после случая с Отто все ее поездки проходили без происшествий, но она тем не менее сожалела, что загородное шоссе не было освещено.

Она мысленно вернулась к Варду в «Эльдорадо», но тут же выбросила эти мысли из головы. «С какой стати я должна о нем думать?» — со злобой говорила Сирена себе самой. Воспользовавшись ее одиночеством, он когда-то овладел ею силой, держал ее у себя ради собственного удовольствия, пока она не забеременела, а потом бросил. Теперь он вернулся и потребовал от нее покорности в виде платы за свободу. Он казался ей средоточием всего самого подлого и низкого. То, что она нашла у него кров и защиту, нежность и заботу, не имело никакого значения. Она не чувствовала себя в долгу перед ним.

Сегодня, впервые с тех пор, как они снова начали встречаться, Вард заговорил о ребенке. Что это значило? Жалел ли он о том, что Шон носил имя другого человека? Или, предложив ей вернуться к нему с ребенком, хотел вымолить у нее прощение за свое грязное предложение?

Мысли смешались у нее в голове. Глядя на веселые огоньки салуна «Золотой самородок», Сирена совсем растерялась. Нет, она никогда не освободится от этого груза, никогда не станет счастливой!

Впереди показалась небольшая группа людей, собравшихся вокруг какого-то человека. Стоя на большом высоком ящике, человек что-то вещал толпе. Прежде чем их объехать, ей пришлось остановить экипаж, пропуская переходящего улицу мужчину.

Голос оратора, резкий, громкий, полный фанатизма, показался Сирене до боли знакомым. Она бросила на него быстрый взгляд, понимая, что не могла ошибиться.

Волосы старейшины клочьями разметались по плечам. Длинная нечесаная борода развевалась на ветру. Страшно исхудавший, он напоминал пустынника.

В одной руке он держал Библию, а другой делал столь резкие злобные жесты, что лохмотья его потрепанной одежды трепетали, словно на огородном пугале. Несмотря на жалкую внешность, во взгляде старейшины полыхала прежняя ярость и энергия. Его глаза, глубоко запавшие на обветренном иссохшем лице, казались глазами сумасшедшего. Он увидел Сирену, узнал ее, и глаза его наполнились презрением.

— Вавилонская блудница! — закричал он, потрясая кулаком и указывая на коляску Сирены. — Грешница! Изловчилась воздвигнуть свой порочный дом среди невинных, вместо того чтобы оставаться среди таких же, как ты сама! Оказываешь помощь нечестивым женщинам, вместо того чтобы оставить их справедливому наказанию, болезни и боли, которые суть плоды греха! Все знают, кто ты такая, Сирена Уолш Бенедикт! Ты извращаешь все хорошее в мужчинах! Ты затягиваешь мужчин в пучину позора, заставляешь их принять в себя дьявола, который сам когда-то соблазнил тебя! Все знают грязь твоего греха! Изменница! Прелюбодейка! Иди теперь от своего любовника к мужу! День твоего падения уже близок! Тебя отдадут на растерзание бешеным псам, как Иезавель! Свершится твое наказание! Ты будешь разорвана на куски! Твою белую кожу будут пожирать скорпионы! Каким горьким будет твой конец!

Побледнев, Сирена сделала вид, что не слышит этих обличений. С трудом преодолев желание стегнуть лошадей и поскорее умчаться отсюда, она осторожно объехала стоявшего посреди дороги ошеломленного мужчину и пустила запряжку рысью по улице. Оставшийся позади старейшина продолжал кричать, извергая на нее проклятия в таких выражениях, что Сирена удивилась, как он не стыдился их. «Тоже мне „святой“!» — фыркнула она про себя. Впрочем, она не слишком беспокоилась; он мог вопить сколько угодно, навредить ей он все равно бы не смог.

Или она ошибалась? Если старейшина знал о ее встречах с Вардом, кто еще мог об этом узнать? Сколько времени пройдет после возвращения Натана, прежде чем ему все станет известно, и если не от Перли, тогда от кого еще?

«Возвращайся от любовника к мужу», — вспомнила она слова старейшины. Может быть, Натан уже вернулся, приехал в Бристлекон и узнал правду?

Когда Сирена проезжала под каменной аркой, с неба повалил снег. Остановив экипаж под портиком, Сирена предоставила лошадей конюху. Холодная белая пудра осыпала ее шляпу и плечи шубы, снежинки таяли у нее на щеках.

— Мистер Бенедикт вернулся? — спросила Сирена спокойно, как только могла.

— Да, мэм. Он ждет вас в кабинете.

В голосе миссис Энсон, открывшей ей дверь и помогавшей снять шубу, чувствовалось холодное неодобрение, но Сирена не обратила на это внимания.

— Скажите ему, что я скоро составлю ему компанию, — ответила она весело, — мне только нужно привести себя в порядок. Можете подавать чай, когда я спущусь.

— Мистер Бенедикт уже пил чай.

— А я нет, — Сирена улыбнулась и, проскользнув мимо миссис Энсон, стала медленно подниматься наверх, сразу позабыв об экономке. Больше всего она боялась, что Натан, услышав ее голос, выйдет ей навстречу, прежде чем она успеет заняться своей внешностью.

Через четверть часа, ополоснув лицо, расчесав волосы и собрав их в узел на затылке, сменив платье из лиловой мериносовой шерсти на голубое, из отделанного шелком крепа, и собравшись с духом, Сирена спустилась по лестнице. Перед дверью в кабинет она остановилась, набрала полные легкие воздуха и, повернув ручку, вошла.

— Натан! Миссис Энсон сказала, что ты вернулся. Если бы ты мне сообщил, я бы встретила тебя на вокзале или хотя бы постаралась приехать домой пораньше.

Натан поднялся со стоявшего возле камина кресла, подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал в лоб.

— Ты, как всегда, прекрасна, — сказал он, отступив на шаг.

— Благодарю вас, сэр, — улыбнулась ему Сирена.

— Я хотел послать тебе телеграмму, но я сам не знал точно, когда вернусь в Криппл-Крик.

— Ну, как бы там ни было, я рада, что ты наконец вернулся.

Сирена произнесла эти слова с необыкновенной легкостью. Они казались такими дружескими, такими ласковыми, но тем не менее она лгала: у нее не оставалось другого выхода, кроме как продолжать притворяться. Она мягко высвободилась из объятий мужа и направилась к креслу Натана, как бы показывая, что ей хочется, чтобы он вернулся на прежнее место и устроился поудобнее.

— Ты поправилась, стала лучше выглядеть, — заметил он.

— Да, слава богу. Как прошла поездка? Все хорошо?

Натан кивнул.

— Все получилось как нельзя лучше. Я рад, что успел вернуться до того, как выпал снег.

— Пока тебя не было, здесь дул только сильный ветер, ничего особенного. У тебя довольный вид. Могу я сделать вывод, что ты приобрел то, ради чего уезжал?

Прежде чем Натан успел ей ответить, в комнату вошла Доркас с подносом и свежим чаем в чайнике. После ее ухода разговор возобновился. Сирена налила чаю себе и Натану. Пригубив ароматный напиток, он откинулся в кресле.

— Что касается твоего вопроса, я действительно достал то, за чем ездил. От меня сначала попытались отделаться, заявив, что машина, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, существует пока только в проекте. Мне пришлось изменить программу и ждать, пока ее доделают и я смогу осмотреть подъемник. Но мне это не разрешили. Короче, я отвалил им кучу денег и привез машину сюда… то есть… ну, ты сама понимаешь. Ее доставят через несколько дней. Разборка, упаковка и погрузка заняли много времени, поэтому я приехал позже, чем рассчитывал.

Натан продолжал рассказывать о преимуществах нового лифта, о том, как он работает. Неожиданно Сирена почувствовала какую-то внутреннюю напряженность. Он ничего не знал. Он не смог бы так спокойно рассуждать, если бы ему сказали, где она была и что делала. Она испытывала какое-то странное ощущение. Человек способен на бесконечный обман. Она сидела здесь, улыбалась, с пониманием кивая, старательно изображая повышенный интерес, а сама только и думала о любовнике. А сидящий напротив человек наверняка помнил, что он обманом женил ее на себе, и скорее всего вспоминал сейчас о том, как развлекался с любовницей в своем уютном пульмане.

Он брал с собой Консуэло. Сирена однажды проезжала мимо дома, который купил ей Натан. Мужчина, развозивший свежую воду, увидел, как она отходила от дверей, окликнул ее, спросив, не пора ли обслуживать ее снова. Обнаружив, что обознался и что это вовсе не Консуэло, он весело рассмеялся и рассказал, что хозяйка просила не возить ей воду, пока не вернется, что она, дескать, собиралась ехать в Денвер, а оттуда — еще в какой-то город на Востоке.

— Расскажи, чем ты занималась, пока меня не было? — спросил Натан. — Ты, кажется, опять ездила в город одна, хотя я просил тебя брать кого-нибудь с собой.

Сирена потеряла нить разговора, но быстро нашла, что ответить.

— Я помню, прости меня, — сказала Сирена с Деланным раскаянием. — Мне не хотелось просить конюха или нашего кучера Джека поехать со мной. Я не знала, что может произойти и сколько я там пробуду. Им не слишком нравится проводить время в обществе одних женщин, а на улице сейчас слишком холодно, чтобы они могли ждать меня там.

Она не сказала прямо, что ездила в приют, но, если он так подумает, врать ей больше не придется.

— По-моему, тебе нужна горничная. Она будет помогать тебе одеваться, готовить для тебя наряды и ванну. Ты сможешь брать ее с собой, если куда-то поедешь.

— Миссис Энсон прекрасно управляется с моими вещами, а Доркас скоро научится выполнять мои поручения. А что касается поездок, зачем мне брать с собой служанку? Мне только придется заботиться еще и о ней тоже.

— И все же я собираюсь найти для тебя подходящую девушку.

— Если ты хочешь доставить мне удовольствие, — ласково проговорила Сирена, — пожалуйста, не делай этого. Я уже говорила, меня вполне устраивает помощь миссис Энсон и Доркас, и Мэри, конечно. Если ты только не думаешь, что за мной нужно присматривать.

Натан наклонился и поставил чашку на стол перед собой.

— Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это.

— Знаю, — Сирена снова изобразила на лице улыбку, — я в этом не сомневаюсь. Давай лучше тогда оставим этот разговор, ладно?

— Как хочешь, — согласился он, коротко кивнув.

— Надеюсь, Натан, ты не сочтешь меня неблагодарной после того, что ты для меня сделал и мне дал, — сказала она, опустив глаза, — но такие вопросы я бы хотела решать сама. Будь так добр.

— Милая Сирена, как же я могу тебе отказать? Я дал тебе очень мало, намного меньше, чем мне хотелось. Я думаю, ты это знаешь… ведь мы часто об этом говорили.

— Я знаю, — ответила она и замерла, ожидая снова услышать просьбу стать его женой не только на бумаге. В этот момент дверь в кабинет распахнулась.

— Ужин готов, — сообщила миссис Энсон официальным тоном, хотя взгляд ее сделался ласковым, стоило Сирене к ней обернуться. — Все, как вы просили, мистер Бенедикт.

20.

Ужин, который подали в этот вечер, приготовил другой повар. Старого мастера Натан взял с собой в поездку, чтобы он готовил ему прямо в пути. В Нью-Йорке Натан нанял гостиничную прислугу, и однажды талантливого французского креола пригласили приготовить изысканный ужин для стального магната, его жены, коммерсанта, сколотившего состояние на свинине, хозяйки железной дороги и ее мужа-иностранца. После ужина железнодорожная владелица пришла на кухню и поблагодарила повара. В конце концов он не устоял перед лестью, щедрыми обещаниями и будущей известностью и в ту же ночь уехал в замок этой дамы в Нормандии. Натан рассказывал о том, как лишился повара и как безуспешно пытался его возвратить в течение всего ужина, и закончил свою историю, лишь когда к столу подали десерт.

В столовой растопили камин, но воздух в ней еще не успел как следует нагреться. Поэтому супруги решили пить вечерний кофе в кабинете Натана, где было намного удобнее и теплее.

Огонь в камине весело потрескивал. Подвинув поближе кресла, они протянули к огню озябшие пальцы. Кофе в серебряном кофейнике уже стоял на столе, впрочем, им обоим не слишком хотелось его отведать. Однако через несколько минут Сирена все же налила горячий напиток в светло-зеленую чашечку и протянула ее Натану. Рассеянно поблагодарив жену, он поставил чашку перед собой на столик и достал из кармана пенковую трубку.

— Ты не возражаешь? — спросил он.

— Нет-нет. — Сирена улыбнулась ему, потом, откинувшись в кресле с чашкой в руке, поставила ноги на маленькую скамейку.

Натан раскурил трубку. Выпустив клуб голубоватого дыма, он обвел чубуком комнату.

— Как приятно снова оказаться дома и сидеть тут вместе с тобой.

Сирене, похоже, оставалось только согласиться, хотя при этом она ощутила легкий приступ неприязни, волной прокатившийся по телу. Она сейчас не ожидала, что Натан снова заговорит на неприятную для нее тему, столь часто проскальзывавшую в их разговорах.

— Надеюсь, у нас впереди будет много таких вечеров, много счастливых лет.

Будет ли? Сирена позволила себе на мгновение вернуться к предложению Варда. Натан, какие бы методы он ни использовал, чтобы сделать ее своей женой, по крайней мере, не собирался с ней расставаться. Он хотел, чтобы они долго и счастливо жили вместе. Натан был добрым и заботливым, и если он иногда проявлял некоторую суровость, Сирена не видела в этом ничего страшного. Такие черты характера почти всегда свойственны человеку, нажившему миллионное состояние.

— Я люблю тебя, Сирена.

Он произнес эти слова совсем тихо и очень просто. Этого она тоже никогда не слышала от Варда.

— Натан, я…

— О, я не жду от тебя взаимных признаний. Я только хотел, чтобы ты точно знала, какие чувства я к тебе испытываю. Во время последней поездки я успел о многом подумать. Я уезжал в плохом настроении, я сердился на тебя и на себя тоже. Я слишком тебя торопил, сделал глупую ошибку, напомнив тебе о том, что нам обоим хотелось забыть.

— Ты относился ко мне очень терпеливо и предупредительно, — возразила Сирена.

— Я пытался к тебе относиться так, но напряжение, которое я испытываю, когда вижу тебя рядом и в то же время понимаю, что ты бесконечно далека, просто невыносимо. Вот почему я решил не отказываться от поездки, даже когда ты сказала, что останешься дома.

— Понятно — Этого, конечно, было недостаточно, и ей, наверное, следовало сейчас сказать совсем другие слова, но Сирена больше ничего не могла придумать. Он рассказывал о поездке со степенностью делового человека, но она-то знала, что он провел эти недели не один.

— Я уже сказал, что о многом успел подумать за это время. И я пришел к выводу, что мы сможем добиться счастья, только если между нами не будет никаких недомолвок. Ты знаешь о моих чувствах к тебе и должна понимать, что я не хочу тебя обидеть ни единым словом, и если мои слова иногда причиняют тебе боль, я говорю их вовсе не ради этого. Кроме того, признавая все мои грехи, я хочу показать тебе, что у меня нет ни желания, ни надобности, ни права судить тебя. Все мы люди и можем ошибаться — и ты, и я, и нам не надо ни перед кем оправдываться.

— Ты слишком великодушен ко мне. Я этого не заслуживаю, — сказала Сирена неуверенно, — но нам незачем вдаваться в подробности.

— Ты ошибаешься. Я хочу, чтобы ты знала все.

— Даже если я не могу пообещать тебе взаимной откровенности?

Улыбка озарила его худое лицо.

— Ты что, совершила преступление? Если это какая-нибудь мелочь, она не имеет значения, а если ты сделала что-то страшное, я предпочел бы об этом не знать. Ты можешь ничего мне не говорить, если не хочешь.

— По-моему, это будет несправедливо по отношению к тебе, — ответила Сирена, глядя на остывающую чашку.

— Почему? Ведь я сам предлагаю тебе молчать.

— В любом случае, ты вряд ли можешь признаться в том, чего я не знаю.

Натан окинул Сирену внимательным и немного встревоженным взглядом. Она медленно подняла глаза.

— По-моему, тебе нужно объяснить свои слова, — проговорил он наконец.

— Раз уж речь зашла о твоем путешествии, я полагаю, ты собирался сказать, что брал с собой Консуэло.

— Да, это так, — признался он, — хотя я еще собирался сказать, что у нас с ней все кончено и сегодня мы расстались.

— В этом не было никакой необходимости. Ты мог не поступать так ради меня.

Слова слетели с губ, прежде чем Сирена успела их осознать. Она поспешно отвернулась.

— Так решила Консуэло, хотя я, честно говоря, тоже почувствовал облегчение. Это была идеальная связь, если связь вообще может быть идеальной, но я не мог избавиться от ощущения вины за измену супружеской клятве. А потом, и я и она знали, что я любил только тебя, даже когда оставался с ней.

Сирене сделалось не по себе. Она сама не испытывала подобных угрызений совести. Отбросив эту мысль, она нашла другой повод для недовольства.

— Удивительно, что ты так уважаешь супружеские обеты, — сказала она, — особенно если учесть, что право их произнести ты приобрел за деньги. Я, наверное, не солгу, сказав, что меня ты тоже купил.

— Это неправда!

— А как еще назвать твою сделку с Перли? Ты ведь выкупил половину салуна, чтобы в удобное для тебя время она выставила меня из комнат Варда, так?

Сирена поставила чашку на столик и, поднявшись с кресла, подошла к камину.

— Я поступил так, как мне казалось необходимым. Что бы с тобой сталось, если бы я оставил тебя там и Шон родился бы в салуне?

— В этом ты прав, — согласилась Сирена, — но я сомневаюсь, что в первую очередь ты думал обо мне и ребенке.

— Я никогда этого не говорил. Мне казалось, что ты уже давно знаешь, почему я все это сделал.

Он взволнованно отложил трубку. Его русые волосы блестели в бликах пламени свечей, горевших у него над головой.

— Да, знаю, и все же ты бы мог сначала спросить меня.

— А ты бы приняла мое предложение?

Сирена посмотрела на свою руку, такую бледную в сравнении с ржаво-красным мрамором камина.

— Я не знаю.

— Вот видишь! Я не мог так рисковать.

— Не мог или не хотел?

— По-моему, это сейчас одно и то же.

— Если ты имеешь в виду, — медленно проговорила Сирена, — что эта история все равно закончилась бы тем, что я стала бы твоей женой, ты, наверное, прав.

Натан поднялся и подошел к ней.

— Я рад, что ты хотя бы с этим согласна.

— Возможно, ты не всегда будешь так рад, — ответила Сирена тихо, задержав взгляд на узле его широкого галстука.

— Нет, это невозможно, — улыбнулся он и подошел еще ближе. Мягкими нежными движениями Натан обнял Сирену за плечи, склонил голову и прикоснулся ртом к ее губам. От него пахло табаком и кофе, но это не вызвало у Сирены неприязни. Она с трудом сдерживала растущее беспокойство и возбуждение.

Его объятия сделались крепче, поцелуи стали более настойчивыми. По телу Сирены прокатилась волна страха. От ее апатии больше не осталось и следа. Она высвободила губы, отвернула голову и уперлась ему в грудь обеими руками.

— Не надо, прошу тебя, — прошептала она, — не сейчас.

Тяжело дыша, Натан посмотрел на ее бледное лицо, на похожие на смятые лепестки губы; на темные, как нефть, глаза, а потом сделал шаг назад.

— Пусть будет по-твоему, Сирена. Я дам тебе еще немного времени привыкнуть. К этому и ко всему, о чем я сегодня говорил. Но мое терпение не бесконечно. Мне не Нужна жена, которая ко мне равнодушна, но мне почему-то кажется, что с этим твоим нежеланием можно справиться одним небольшим усилием с твоей стороны… или с моей.

Повернувшись, Натан стремительно зашагал к двери. Он, казалось, опасался, что не совладает с самим собой в ее присутствии. На мгновение он задержался, с вожделением посмотрел на Сирену, а потом, покачав головой, вышел, бесшумно закрыв дверь.

Сирена упала на колени перед камином. Крепко сжав ладони, она принялась ломать руки, словно стараясь избавиться от нестерпимой боли. Красноватые отблески огня играли у нее в глазах.

— Натан, — прошептала она, — как же мне жаль!

Сирена говорила правду. Она сожалела, что заставила его так страдать, страдала оттого, что не могла его полюбить. Всем своим существом она понимала, как он был прав. Она отталкивала его вовсе не из неприязни, а лишь из страха перед собственной жаждой покоя, которую, как ей казалось, она так и не сумеет утолить. Если бы она попыталась пойти ему навстречу, если бы Натан осмелился силой подавить ее сопротивление, как однажды это сделал Вард, она принадлежала бы ему безраздельно. Она смогла бы дать ему то, что он хочет, и, может быть, оказавшись в его объятиях, смогла бы наконец избавиться от сжимавшего сердце горя.

Доркас проводила Консуэло в детскую, где Сирена играла с Шоном. Ему уже исполнилось три с половиной месяца, и он теперь улыбался ангельской улыбкой. Шон с необычайной для его возраста силой дергал байковую распашонку с голубой вышивкой. Малыш нежно ворковал и смеялся, радуясь, что мама уделяет ему столько внимания. Когда Консуэло вошла в детскую, он как раз намочил ползунки, а заодно и юбку матери. Сирена встала, чтобы поздороваться с испанкой, чье появление избавило Шона от маминого нагоняя. Обе женщины склонились над кроваткой, позволив малышу играть с их пальцами и не подпуская к Шону Мэри. Только когда ребенок, проголодавшись, заплакал, они позволили няне покормить его и уложить спать.

— Замечательный малыш, — ласково сказала Консуэло.

Сирена улыбнулась.

— И Мэри с ним очень хорошо обращается. Мне кажется, она бы жизни для него не пожалела. Мне с ней очень повезло.

— Ты тут живешь вдали от всех, а зима была такая холодная и снежная, что ты вряд ли выносила мальчика на воздух. Ну так вот, мне интересно, Вард его видел?

— Нет… еще нет.

— Это плохо, когда отцу не позволяют увидеть собственного сына.

Консуэло произнесла эти слова каким-то странным голосом. Открыв дверь гостиной, Сирена бросила на нее быстрый взгляд.

— Насколько мне известно, Вард не слишком-то горит желанием посмотреть на Шона.

— Это ничего не значит. Ты же знаешь, он не из тех, кто выставляет напоказ свои чувства. Сирена не могла с этим не согласиться.

— Это для него весьма удобно, правда? Люди всегда наделяют таких, как он, чувствами, которыми они, возможно, не обладают.

Консуэло опустилась на стул после того, как Сирена предложила ей присесть.

— На это можно смотреть и по-другому. Многие не наделяют его никакими чувствами вообще.

— Ты пришла защищать Варда? — спросила Сирена.

Она тоже села и протянула руки к огню.

— Нет, ты ошибаешься. Он не нуждается ни в моей защите, ни в чьей-либо еще. Но ты угадала, я пришла к тебе не просто так. Я бы не рискнула появиться здесь, даже узнав, что Натан уехал в город, не имея на то серьезной причины.

— Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть.

— Я понимаю, никакая другая нормальная женщина не стала бы относиться ко мне столь терпимо, если только ты не ревнуешь, потому что ты знаешь, что тебе теперь нечего бояться.

— Или если только у меня нет причины тебя благодарить.

— Ах, Сирена, какая же ты дурочка… Мне жаль тебя от всей души.

— Может, ты и права, — ответила Сирена, побледнев.

— Я, наверное, обижаю тебя в последний раз, девочка. Я уезжаю. Пришла попрощаться с тобой.

Некоторое время Сирена молчала, не скрывая удивления, потом наконец спросила:

— Куда же ты едешь?

— Я, кажется, говорила тебе однажды, что хочу уехать в Мексику. Я не передумала. Поеду в какой-нибудь город, не очень большой и не очень маленький, поменяю имя, может быть, скажу, что я вдова. Мне, наверное, именно так и придется сделать, потому что я жду ребенка.

Сирена широко раскрыла глаза.

— От Натана?

— Конечно!

Протянув ей руку, Сирена сказала:

— Я не это имела в виду, просто очень удивилась. Натан так заботится о Шоне, поэтому он вряд ли позволит тебе уехать просто так, узнав, что ты забеременела от него.

— Он ничего не знает, — ответила Консуэло немного резким голосом.

— Ты ему не сказала? Почему?

— Я… я боюсь.

Сирена посмотрела на нее с удивлением.

— Я тебя не понимаю.

— Боюсь, что тогда он меня не отпустит. Натан хочет сына, собственного ребенка, понимаешь? Если я останусь, он может отобрать у меня малыша, когда он родится. Он сделает это с величайшим тактом, из самых лучших побуждений, но в результате я все равно останусь одна!

— Но он ведь будет заботиться о тебе, он ничего для тебя не пожалеет! — воскликнула Сирена.

— Я знаю. Он уже и так относился ко мне слишком великодушно. Но сколько еще я смогу оставаться его… его пленницей, если ты теперь его жена? Я смотрю на вещи трезво и понимаю: если бы мы с тобой поменялись местами, если бы я жила в роскоши, а ты спала с ним в одной постели, я бы просто умерла от ревности. Если я здесь останусь, мне придется вернуться на Мейерс-авеню, а ребенка оставить ему на воспитание. Я не сомневаюсь, что ты с твоей всепрощающей душой стала бы ему матерью. Нет, уж лучше я уеду и буду надеяться, что кто-нибудь захочет жениться на богатой вдове и стать отцом моему малышу.

— Я не могу тебя за это винить, — медленно проговорила Сирена.

— И все же я до сих пор сомневаюсь, — сказала Консуэло, глядя на огонь.

— В чем?

— Могу ли я скрывать это от Натана, имею ли право? Что будет большей жестокостью — уехать, ничего ему не сказав, или поставить его в известность, когда я буду уже далеко отсюда?

— Ты хочешь узнать мое мнение?

— Да нет, это не совсем так… — Консуэло покачала головой, ее губы искривились в едва заметной улыбке. — Если бы я решила уехать, оставив Натана в неведении, я бы не стала утруждать тебя всеми этими рассказами. Я хочу тебя попросить вот о чем: не согласишься ли ты стать моим доверенным лицом? Не могла бы ты сказать Натану, после того как я уеду и буду уже далеко, там, где он уже не сумеет меня задержать, что где-то в мексиканской деревне живет смуглый малыш с вьющимися волосами? Скажи ему, что его ребенок узнает любовь, радость, у него будет хорошее детство. Я не стану скрывать от него или от нее имя отца. Скажи ему, что однажды, если будет на то божья воля, я отправлю ребенка к нему, чтобы они смогли встретиться и узнать друг друга.

— Консуэло, ты точно решила?..

— Точно. Но тебе не нужно спешить. Пройдет еще несколько недель, прежде чем я успею продать дом и приготовиться к отъезду. А потом, для такого путешествия нужна подходящая погода. Но как только наступит весна, я уеду. Ребенок должен родиться летом. Вот тогда можешь ему обо всем рассказать, но не раньше.

— Хорошо, — пообещала Сирена.

— Тебе это не будет в тягость? У тебя ведь есть сын, и могут родиться новые дети. Тебе совсем не обязательно делить наследство с незаконнорожденным приемным сыном Натана.

— Не говори так! Как может Шон претендовать на большее, если Натан не его настоящий отец?!

Консуэло пропустила эти слова мимо ушей.

— Может быть, ты считаешь, что я поступаю неправильно? Если так, скажи это сейчас.

— Решай сама, — ответила Сирена, — что правильно, а что — нет. Я исполню твою просьбу. Ведь я в долгу перед тобой.

Глаза испанки потемнели.

— Я прошу тебя об этом не потому, что хочу получить плату за услуги, а потому, что ты остаешься рядом с Натаном, рядом с его сердцем. Ты будешь знать, что он думает и что чувствует. Ты сможешь найти слова, чтобы все ему объяснить, уговорить его простить меня.

Консуэло говорила шепотом.

— Хорошо, — снова кивнула Сирена.

— Ты будешь к нему добра, Сирена? Ты позволишь ему… быть добрым к тебе?

Эта последняя просьба Консуэло напомнила Сирене их прогулку зимой больше года назад, когда продавец в магазине предложил испанке свою доброту в обмен на какой-то дешевый товар. Сирена почувствовала, как слезы подступают к глазам.

— Похоже, — сказала она, — мне придется это сделать.

Новый подъемник привезли на следующий день, в самый разгар снежной бури. Молодой инженер, сопровождавший груз в дороге, следил за выгрузкой лифта и его перевозкой на «Сенчури-Лоуд». Когда машину наконец доставили хозяину, молодого человека отвезли в городскую больницу с бронхитом.

Сирена предложила перевезти его в Бристлекон, но Натану эта мысль не понравилась. Он не собирался подвергать семью риску. Кроме того, ему казалось проще и удобнее разговаривать с инженером по телефону, который уже успели установить в гостинице, куда его перевезли из больницы. Сам Натан мог напрямую связаться с «Сенчури-Лоуд». Охваченный нетерпением, он не стал ждать выздоровления инженера и начал действовать сам. Во время проверки перед покупкой Натан сделал точные записи о порядке сборки, и сейчас ему потребовалось только несколько сильных мужчин, чтобы без промедления привести подъемник в действие.

За то время, пока лифт везли из Нью-Йорка, Натан почти не бывал дома. Несколько ночей из-за снега, гололеда или просто усталости он провел в шахте. Иногда он посылал Сирене записку, предупреждая, чтобы она его не ждала, но чаще всего он просто не появлялся дома. В такие вечера миссис Энсон долго ожидала хозяина, прежде чем неохотно подать ужин Сирене. Но Сирену обижало не это. Она раздражалась оттого, что экономка не интересовалась ее вкусами, не считалась с ней как с хозяйкой дома. Но в этом отсутствии надзора за ней сейчас не было необходимости. Вард больше не вызывал ее в «Эльдорадо», и она не получала от него никаких известий. Казалось, после того, как она отказалась вернуться к нему, он решил выбросить ее из головы. Сирена говорила себе, что он дорожил ею и, узнав о возвращении Натана, не захотел подвергать ее опасности. Но она все равно не могла избавиться от ощущения пустоты в душе.

Спустя неделю с того дня, как привезли подъемник, Сирена просматривала в спальне газету, которую принесли сегодня вместе с молоком и маслом для кухни, и ждала, когда ее позовут ужинать. На Мейерс-авеню искалечили и задушили еще одну женщину. Жертвой убийцы стала танцовщица из варьете, возвращавшаяся домой после выступления в «Тропике». В газете сообщалось, что преступник, судя по всему, сначала домогался от женщины близости. Потом следовало описание самого преступления, состоящее из одних намеков, очевидно, для того, чтобы пощекотать нервы женщин-читательниц, но не напугать их совсем. По мнению репортера, с которым соглашался следователь, преступление совершил тот же человек, который убивал других женщин.

Сирена бросила газету на пол и откинулась в кресле, прижав пальцы к губам. Значит, убийцей был не Отто. Она только теперь убедилась, как ей хотелось верить, что именно он совершил эти преступления. Без этого оправдания она чувствовала себя убийцей вдвойне, несмотря на то что он неоднократно пытался на нее напасть.

Кто мог творить эти ужасные дела? Неожиданно она заметила, что дверь из холла приоткрылась. Поднявшись на ноги одним прыжком, Сирена обернулась. До сих пор к ней в комнату никто не входил, не постучавшись и не дождавшись ее разрешения.

— Натан, как ты меня напугал!

— Извини. — Он стоял спиной к камину, сложив руки на груди.

— Ты уже успел вымыться и переодеться. Я не заметила, как ты пришел.

— Я вернулся уже почти час назад.

— Ты был на шахте? Подъемник уже готов?

— Почти. Нам понадобится еще пара дней, чтобы проверить, вполне ли он безопасен, а потом его можно будет спустить в шахту.

— Мне просто страшно слушать твои слова! — воскликнула Сирена с улыбкой.

Натан не обратил внимания на это замечание.

— В городе я решил навестить нашего инженера. Когда я от него уходил, мне встретился один человек.

— Да?

Слегка встревожившись, Сирена посмотрела на Натана.

При свете затененной лампы на ее черных как смоль волосах и на синем вечернем платье играли темные блики.

Натан отвернулся, словно при взгляде на жену у него возникло ощущение боли.

— Я встретил Перли.

Наступившую тишину нарушало только потрескивание дров в камине, тиканье часов в холле и звуки колыбельной песни, которую Мэри пела Шону в детской.

— Я думаю, — медленно проговорила Сирена, — вам с ней было о чем поговорить.

— Ты права. Она решила, что меня заинтересует известие, что моя жена появлялась в «Эльдорадо» в неподходящее время, когда я уехал по делам, а ее коляска, которую, кстати сказать, я сам ей подарил, по нескольку часов стояла в платной конюшне рядом с салуном.

— Ты обвиняешь меня в непристойном поведении, Натан, или просто спрашиваешь, почему я туда ездила?

— Я пытаюсь разобраться в том, что может оказаться либо злобной клеветой, либо серьезным обвинением против тебя.

Теперь, когда это наконец-то случилось, Сирена почувствовала, как преследовавшая ее тревога сменилась вдруг необычным спокойствием.

— Я признаю твое право задавать мне такие вопросы, но ты уверен, что хочешь это знать?

— Мужчина имеет право точно знать, что ребенок, носящий его фамилию, действительно его собственный.

— Когда Шон родился, тебя это не волновало, — спокойно заметила Сирена.

— У меня не было никаких оснований считать его своим, и ты тоже никак не могла называть его моим сыном.

— Но ты любишь его как сына, ты сделал его своим наследником.

— Но он никогда не станет моим настоящим сыном.

Опровергнуть такие слова было трудно.

— А это так важно?

— Да, важно.

Сирена изо всех сил сжала губы, чтобы справиться с желанием рассказать ему о ребенке, которого носила Консуэло. Она не могла предать испанку, ведь та просила сообщить об этом позже, только не сейчас.

— Так как же, Сирена?

— Если тебе так хочется узнать правду, я была там.

— Сирена, посмотри мне в глаза. Почему?

Его лицо сделалось совсем бледным, а голос — прерывистым. Сирена не отводила взгляда, лихорадочно обдумывая, что можно ему сказать, а что — нет.

— Потому что он позвал меня к себе.

Натан подошел ближе и склонился над ней, положив руку на спинку кресла.

— И это все? Он тебя позвал, и ты сразу прибежала? Я стоял перед тобой на коленях, умолял, но не добился от тебя ничего, а ему стоило только поманить тебя пальцем!

Когда он начал кричать, Сирена почувствовала себя неуверенно. Похоже, она сама подтолкнула его на грубость. Он заслуживал большего, чем она ему сказала, неважно, чего ей это могло стоить. Что Вард ей тогда предложил сказать Натану?

— Нет, — ответила она, — все совсем не так, как ты думаешь. У меня не оставалось выбора. Он… он шантажировал меня.

Натан выпрямился. Выражение злобы и боли на его лице сменилось удивлением.

— Шантажировал? Вард?

Сирена рассказала ему о смерти Отто, о появлении Варда, о том, как он помог ей избавиться от тела, а потом потребовал встречи с ней под угрозой сообщить обо всем шерифу.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Тебя здесь не было, когда я встретилась с Вардом в первый раз. Ты уехал на Восток… с Консуэло.

— Нет, я имею в виду это нападение на тебя. Я ломал голову над тем, что могло произойти… А ты сидела рядом, скрывала от меня правду, и виду не подавая…

— Я… я боялась, — Сирена не обманывала Натана сейчас, хотя и не ожидала, что он ее поймет. На память ей пришла Консуэло. Она тоже не доверяла инстинктам Натана.

Он действительно не понял. Он шагал по комнате, нервно теребя волосы, спрашивал опять и опять, почему она не доверилась ему, клял на чем свет стоит идиотов, которые служат у шерифа и позволяют безнаказанно нападать на женщин.

— Такие вещи, и даже хуже, происходят с женщинами на Мейерс-авеню каждый день. И они ничего не могут сделать, никак не могут положить этому конец.

— И ты ездила туда одна, после того как я попросил тебя этого не делать. Боже, Сирена, мне страшно даже представить такое.

Натан переживал только из-за того, что она подвергала себя опасности. Сирена это понимала.

— Я ничего не могла поделать.

— Да, видимо, это действительно так. Вард… И я называл его другом. Ну, это ему с рук не сойдет, это уж точно. Он еще пожалеет, что появился на свет.

Сирена подалась вперед.

— Что ты собираешься делать?

— Человека, который так поступает с женщиной, мало повесить, неважно, что у него с ней было раньше.

— Пожалуйста, Натан, не надо ничего делать. Иначе он пойдет к шерифу, и тогда все откроется.

— Вард не пойдет к шерифу, это не в его стиле. Мы сами во всем разберемся.

— Почему ты так уверен, что он к нему не пойдет? Человек, который берет взятку, чтобы освободить тебе дорогу, уступить меня тебе, может сделать все, что угодно.

Натан удивленно посмотрел на нее.

— Ты имеешь в виду шахту, которую я предложил ему прошлой зимой? Мне казалось, ты знаешь, что он отказался.

— Тогда отказался, но, если он не взял ее прошлым летом, тогда почему он так долго отсутствовал?

— Он не взял ее, потому что я не предлагал ему ее во второй раз, а не приезжал сюда, наверное, из-за того несчастного случая.

У Сирены кровь отхлынула от лица. Она опять откинулась в кресле и прошептала:

— Значит, ты не давал ему денег, не подкупал его?

— Нет. — Натан смотрел на нее, нахмурившись.

Она ошиблась, отказавшись слушать Варда. Когда он заявил, что выиграл шахту в покер, она решила, что он лжет и на самом деле получил ее от Натана. И если он не вернулся вовремя не по своей воле, то для него, наверное, стало не меньшей трагедией узнать, что его сын носит чужую фамилию, а она бросила ему в лицо такой упрек, пытаясь задеть его за живое. Он хотел ей все объяснить, но она не пожелала его слушать, не поверила ему. Нарастающая боль пробудила у нее в душе чувства, которые она давно считала умершими, — страдание, стыд и отчаяние.

— Недавно, — начал Натан, склонив голову, — я предложил тебе стать моей, но ты отказалась. Отказалась и сидела тут, слушая мои жалкие признания, сознавая, что ты убийца и изменница.

— Натан, нет! Я сказала тебе, что не могу оставаться с тобой честной. По той же самой причине — я боялась. А ты ответил, что это неважно, ты не хочешь ничего знать.

— Ты так ловко это скрывала, Сирена, так умело лгала. Мне становится страшно от мысли о том, что я могу сделать с Вардом.

— На моей совести и так лежит смерть человека. И я не хочу отягощать ее еще больше.

Натан, судя по всему, переживал сейчас нечто подобное.

— Ты обманываешь себя, если веришь в это. В любом случае я ни слова не сказал об убийстве. Я хотел сломать его, расстроить все его дела, выжить из города и даже из штата.

— Ты заставил меня выйти за тебя замуж, дал моему сыну свое имя. Признаюсь, я была тебе благодарна все это время, я до сих пор уважаю тебя за помощь, в которой я так нуждалась, несмотря на мотивы, побудившие тебя мне помочь… Но тебе не кажется, что ты уже и так отомстил Варду?

— Возможно, я бы согласился с тобой, если бы знал, что ты пошла к Варду против собственной воли. Сирена подняла голову.

— Ты говоришь так, будто хочешь наказать меня, а не Варда.

Натан ответил ей мрачным взглядом.

— Может быть, ты и права, милая Сирена, может быть. Если я пообещаю тебе, что не трону Варда и пальцем, ты поедешь со мной в Европу через два дня?

Сирена вцепилась в подлокотники кресла. Как бы мягко ни звучал его голос, в нем чувствовалась угроза. У Сирены перехватило дыхание. Она с трудом проговорила:

— Натан… не делай этого.

— Почему? — спросил он. — Тебе, кажется, всегда нравились такие предложения.

— Я не виню тебя за резкость, но в этом нет необходимости. Я бы все равно с тобой поехала.

Он закрыл глаза и отвернулся.

— Черт тебя подери, Сирена, — прошептал он, — теперь я никогда не узнаю…

— Нет, — ответила она с болью и состраданием в голосе.

— Ну и черт с ним.

Сжав кулаки, Натан повернулся к ней лицом.

— Ты будешь моей. Я заставлю тебя забыть Варда, «Эльдорадо» и Мейерс-авеню. Ты забудешь со мной обо всем на свете. И мы начнем новую жизнь там, где когда-то началась вся эта история, — в моем пульмане, Сирена.

— Нет!

Сирена вскочила на ноги с залитым краской лицом.

— Да! Если только ты не предпочитаешь начать здесь, прямо сейчас!

Натан окинул ее каким-то подчеркнуто дерзким взглядом. Он еще ни разу не смотрел на нее так, даже в тот день, когда Сирена пела на сцене «Эльдорадо».

— Миссис Энсон может в любую минуту позвать нас на ужин, — сказала она, сжав губы.

— Она может и подождать. — Он сделал шаг в ее сторону.

— Ты пожалеешь об этом, — Сирена отступила назад.

— Когда-нибудь, возможно, да. Но не сегодня.

— Завтра ты возненавидишь себя, и я себя — тоже.

Сирена подняла руку.

— О, Натан, пожалуйста. Со временем я, наверное, смогу полюбить тебя. Я твоя жена… и я хотела бы забыть Варда. Я о многом хочу забыть.

Она приблизилась к столику в стиле ренессанс. Натан стоял прямо перед ней. Подняв руку, он коснулся пальцем скатившейся с ее ресниц слезы и поднес руку к губам.

— Сирена, милая Сирена, — сказал он тихо, — ты играешь не по правилам.

— Это нечестная игра, — ответила она.

— Наверное, нет. Ну, хорошо. Мое первое предложение, наверное, лучше. Сейчас мы пойдем ужинать. Я скажу миссис Энсон, чтобы она собирала наши вещи, и вещи Шона и Мэри тоже. Я постараюсь нанять для них отдельный вагон. А пока мне нужно еще немного поработать на шахте. Как только подъемник запустят, мы сразу уедем. Но предупреждаю, только смерть сможет помешать мне сделать тебя моей настоящей женой, когда мы отправимся к морю.

21.

«Это совершенно невозможно», — заявила экономка. В такой короткий срок просто нельзя собрать одежду и необходимые вещи для пятерых человек и грудного ребенка, надеть на мебель чехлы, убраться в кладовой и сделать еще сотню других дел, прежде чем запереть дом. Она, конечно, постарается, но пусть хозяева ее не обвиняют, если им не удастся уехать в назначенный день. У нее с Доркас всего две пары рук. Кучера Джека и его помощника, конечно, тоже можно привлечь к сборам, но от их помощи будет мало пользу. А ведь нужно еще предупредить поставщиков, чтобы они больше не приносили воду, молоко и масло, поговорить с мясником, да мало ли что еще может понадобиться сделать. Впрочем, с этим может управиться и помощник Джека. А если мистер Бенедикт захочет взять с собой и экипаж с лошадьми, тогда сборы продлятся еще больше. Но мистер Бенедикт решил не брать коляску. Значит, двух мужчин можно оставить приглядывать за домом, стало быть, для них тоже нужно приготовить все необходимое.

Сирена возражала против того, чтобы миссис Энсон и Доркас ехали с ними. Ей лично не требовалась прислуга.

— Но кто же тогда, — благоразумно спросил Натан, — будет готовить для нас в дороге? Кто будет следить за багажом на корабле и в гостиницах Европы?

Ни один богатый человек не станет путешествовать без прислуги. Она что, сама будет спускаться в прачечную за парой чистых наволочек, словно какая-нибудь служанка? Чушь!

Решив наконец все проблемы, невнимательно выслушав жалобы миссис Энсон и отдав ей последние распоряжения, Натан отправился на шахту. Спускаясь с веранды, он помахал Сирене рукой и уехал. Глядя на удаляющуюся коляску, Сирена улыбнулась.

С надменным хладнокровием Натан отдавал приказания и ждал их исполнения. Он поступал так, как было удобно ему, не заботясь об удобстве других. То, что ему не удавалось изменить, он обходил или забывал, как будто этого никогда не существовало. При всей его доброте и благородстве, Натан иногда становился совсем бесчувственным. Проявляя щедрость, он не забывал о своей собственной выгоде, он добивался того, что ему нужно, любыми средствами. Эта черта свойственна очень многим, но далеко не все располагают средствами и властью, чтобы проявлять ее на деле. Сирена вернулась в дом, охваченная унынием.

Миссис Энсон, облеченная доверием Натана, успевала всюду. Она сновала по дому, распоряжалась и придирчиво следила за сборами. Сирена хотела предложить ей свою помощь, но потом передумала. Она знала, что экономка этого не оценит и еще, чего доброго, обрадуется, подумав, что Сирена унижается перед ней.

Но ей было просто необходимо чем-то заняться, найти дело, которое нельзя поручить кому-нибудь еще. Ей захотелось приносить пользу, но сейчас она не знала, к чему приложить силы.

Сирена прошла в гостиную и села за письменный стол. Взяв плотную кремовую бумагу, она придвинула поближе серебряную чернильницу, обмакнула в нее перо и задумалась.

Как сообщить Варду, что она уезжает с Натаном? Как объяснить? Не могла же она написать напрямую, что защищает таким образом его, Варда, хотя причина ее согласия заключалась не только в этом. Поймет ли Вард, что у нее есть чувство ответственности и долга? Догадается ли, почему ее желания столь внезапно изменились, если она сама не все понимала? Она не может любить сразу двух мужчин, но ласки Натана не вызывают в ней отвращения. Он, конечно, не может пробудить в ней такие чувства, как Вард, но, если бы она не знала этого заядлого игрока, она, наверное, была бы счастлива с мужем.

Стоит ли ей признаваться во всем Варду? Заслуживал ли он ее откровения? Да и зачем посвящать его во все дела? Она уезжала. Она рассказала Натану об их встречах и о трагедии, стоявшей за ними. Она наконец-то освободилась от него, и он больше не мог ее обидеть. Что еще ему нужно знать?

Снова обмакнув перо в чернила, Сирена начала писать. Поставив подпись, она положила листок в конверт и заклеила его. Покончив с этим, Сирена отправилась на поиски помощника конюха, чтобы вручить ему послание. Час спустя, увидев, как тот сел в повозку и направился в город, Сирена облегченно вздохнула. Глубокий вздох помог ей справиться с болью в груди.

К полудню в доме царил полнейший хаос. С полок были сняты дорогие безделушки. Некоторые из них предполагалось взять с собой, чтобы придать жилой вид комнатам, где им предстоит поселиться. В коридоре на верхнем этаже возвышалась груда саквояжей. В спальне Сирены тоже стоял огромный саквояж. Мебель покрыли чехлами, за исключением той, которая стояла в кабинете Натана. Но и там вывалили на столы все книги, чтобы убрать их в коробки. Малыш, почувствовав приближение перемен в его мирке, капризничал и плакал без причины. Мэри, напуганная предстоящим путешествием, но не хотевшая потерять место и заработок, еще больше ушла в себя и разговаривала только с Шоном. Доркас с горящими от возбуждения глазами носилась по дому, выполняя указания матери. Кучер, который с превеликим удовольствием ретировался, пригнав повозку для багажа, теперь ворчал, таская коробки вверх и вниз по лестнице.

В этой суматохе никто и не заметил, как к дому подкатил экипаж. О посетителе узнали только после того, как он негромко постучал в дверь. И если бы Доркас не проходила в этот момент по холлу с горой книг, этот стук так никто бы и не услышал. Доркас знала, что джентльменов обычно просят подождать в гостиной, но сейчас там царил жуткий беспорядок. Растерявшаяся девочка помчалась наверх к матери, оставив гостя в холле. Миссис Энсон нашла Сирену.

— К вам пришел какой-то джентльмен, мэм, — сообщила экономка, глядя сверху вниз на Сирену, сидевшую на ковре с ребенком.

— Кто?

Передав малыша Мэри, Сирена занялась прической, поправляя выбившиеся локоны.

— Мистер Данбар, мэм. Я хотела ему сказать, что мистера Бенедикта нет дома, но он настаивает на встрече с вами. Я проводила его в кабинет.

Сирена опешила. Этого она уж никак не ожидала. Помня об их последней встрече, она бы не удивилась, если бы он оставил ее раз и навсегда, решив, что неплохо выпутался из неприятного положения.

— Очень хорошо, — сказала она, поднимаясь с ковра. — Мы обойдемся без прохладительных напитков. Джентльмен, наверное, долго не задержится.

— Как пожелаете, мэм. Тогда я опять займусь делами.

Сирена вышла из детской сразу вслед за экономкой. На верхней ступеньке она на мгновение задержалась, оглядев себя. Поверх синего платья Сирена надела передник, пока играла с ребенком. Она неторопливо сняла его и бросила на перила, потом, опустив засученные рукава, расправила красивые кружевные манжеты.

Вард стоял спиной к двери, опершись ногой на каминную решетку. Когда Сирена вошла, прикрыв за собой дверь, он выпрямился и посмотрел ей в лицо. Сжав губы, он с суровым видом наблюдал, как она подходила к нему.

— Могу я узнать, что тебя привело сюда?

Этот вопрос вырвался у нее сам собой. Она остановилась посреди комнаты, сложив руки на груди.

— Было время, когда меня считали здесь желанным гостем и я часто заходил сюда.

— Ну а теперь?

— Я пришел, потому что получил твое письмо, конечно.

— И напрасно. Я уже все решила.

Она без страха посмотрела ему в глаза.

— Значит, Натан победил? Натан и его деньги? А если я тебе скажу, что богат? Если дам слово, что женюсь на тебе, как только ты разведешься с Натаном?

— Пожалуйста, Вард. Не надо опять все усложнять.

— Ты мне не веришь, — сказал он упавшим голосом.

— А ты можешь назвать хоть одну причину, почему я должна тебе верить? Если ты хотел на мне жениться, почему не говорил об этом раньше?.. Даже во время нашей последней встречи? Почему ты заявляешь об этом только сегодня?

— Неужели я мог просить тебя разделить со мной мой позор? Разве мог я надеяться, что ты захочешь связать судьбу с картежником, которого неизвестно что ждет впереди? А потом, когда ты вышла за Натана и он осыпал тебя драгоценностями и мехами, на что мне оставалось надеяться? Я мог привязать тебя к себе только с помощью страха. А когда мне это удалось, разве мог я надеяться завоевать снова твое сердце?

— Ты опоздал. Я дала Натану слово.

Что она могла бы сказать ему сейчас, если бы ее муж не угрожал расправиться с Вардом? Ей незачем об этом думать. Это бесполезно, и, кроме того, она может потерять самообладание.

— Лучше поздно, чем никогда, — ответил он, — но я не намерен расставаться с тобой, Сирена.

— Ты не сможешь меня удержать.

— Правда? — усмехнулся он.

Эта спокойная решимость насторожила ее.

— Я еду в Европу с Натаном. Завтра утром мы уезжаем в его пульмане. С завтрашнего дня я начинаю новую жизнь, и я буду счастлива с ним, очень счастлива.

— Кого ты пытаешься обмануть, меня или себя? Этого не случится. Я и так уже допустил, чтобы это зашло слишком далеко. Натан когда-то был моим другом. Думаю, он прислушается к голосу разума.

— Нет! — воскликнула Сирена, приближаясь к нему. — Ты не сумеешь ничего изменить. Натан тебе этого не позволит.

Вард слегка нахмурился.

— Ему придется мне уступить.

— Ты что, ничего не понимаешь?

— Так объясни мне! — прорычал он.

Сирена в отчаянии сжала ладони.

— Натан на тебя очень обижен, не только за прошлое, но и за то, что произошло после того, как он на мне женился. Я согласилась с ним поехать, и он успокоился, но он может передумать, если узнает, что ты был здесь, если ты попытаешься ему помешать.

— Я могу не только помешать ему, — сказал Вард.

— Нет!

— Что ты так волнуешься? Или тебе кажется, что я должен его бояться? Да и сама ты как будто испугалась…

— Ты… ты сам говорил, что он может попытаться тебе навредить, если узнает о наших отношениях.

— Когда-то мог. Пусть попробует теперь! Почему ты так об этом переживаешь? Я думал, ты, наоборот, обрадуешься.

— Я предпочитаю… бороться сама, — ответила она встревоженным голосом.

— А ты, оказывается, замечательный противник. Натану, пожалуй, пошло бы на пользу, если бы я отпустил тебя с ним.

— Это совсем просто. Только уйди с его дороги.

Он покачал головой.

— Не могу, у меня еще остается надежда, что наш огонь вспыхнет с прежней силой…

Эта упрямая слепота вызывала у Сирены злобу. Ей следовало предвидеть, что он не поймет до конца, какая опасность ему грозит. Чего еще она могла от него ожидать?

— Ты просто глуп, Вард Данбар. Неужели тебе не ясно, что между нами все кончено?

— Нет. Я тебя не отпущу. Никто и ничто не сможет разлучить меня с тобой, если только ты сама не пожелаешь уйти. Если ты выбрала Натана по доброй воле, я не стану тебя удерживать. Скажи только, что любишь его, и я сразу же уйду в тень. Но стоит тебе хотя бы едва намекнуть, что ты предпочитаешь меня, а не того из нас, кто богаче, я горы с землей сровняю, разнесу весь город до последней корявой доски, вырву рельсы этой чертовой железной дороги, но не позволю ему увезти тебя от меня.

Сирена стояла словно пораженная громом. Желание доказать ему, что деньги не имеют для нее никакого значения, и принять эти отчаянные предложения сверлило ей мозг. Вард подошел ближе, протянул руки и легонько встряхнул ее за плечи.

— Натан твой муж, но этот узел легко можно развязать. Либо он даст тебе развод, либо я найду какой-нибудь другой способ освободить тебя. Дело не в нем, Сирена, а в тебе самой. Забудь о том зле, которое я тебе причинил, о всех этих бессмысленных словах о благодарности и долге, оставь все доводы разума, обратись только к чувствам, Сирена, и скажи, к кому ты повернешься в ночной темноте, к Натану или ко мне?

Она дрожала, будучи не в силах совладать с желанием разделить с ним этот неистовый порыв. Она попыталась вырваться из его рук, но он удержал ее. Его горящие тигриные глаза, казалось, жгли ее огнем, настойчиво требовали ответа.

— Ладно, — прошептала она, — к тебе, черт тебя подери!

Сирена увидела, как торжествующе заблестели его глаза. Он с силой прижал ее к себе, впился губами в ее рот. Ей казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Она предала себя, и ее охватил мучительный, невыносимый страх.

Неожиданно Вард отпустил ее. Он будто надел на лицо маску. С минуту он не отрываясь смотрел на нее, потом повернулся на каблуках и направился к двери. Сирена слышала, как он прошел через холл и закрыл за собой дверь.

Побледневшая, она продолжала стоять на том месте, где он ее оставил, прижимая пальцы к дрожащим губам. Ее мозг пронзала единственная мысль: «Что я наделала? Что я наделала?»

Ответ на этот вопрос она получила не сразу. Солнце село за гору Пиза, и веранду накрыли темные тени горных вершин. Натан все еще не возвратился, не прислал никакой записки. Устав бегать от одного окна к другому, Сирена приняла ванну и переоделась к ужину. Она надела платье, оставленное для нее миссис Энсон, хотя оно невыгодно подчеркивало бледность ее кожи и ей не нравились пришитые к корсажу металлические бусины. Доркас, приготовившая для нее ванну, хотела зачесать Сирене волосы наверх. Это у нее хорошо получалось, но Сирена отказалась, завязав их в простой узел. Какое ей теперь дело до того, как она выглядит?

Накинув на плечи шаль, Сирена направилась в детскую. Ее мысли сейчас находились далеко отсюда. На юге в это время года наступает весна. А ночи там, наверное, уже теплые, благоухающие ароматом распустившихся цветов. Земля там не пустая и безжизненная, убитая бесконечной зимой, а цветущая и плодородная. Покачав головой, она распахнула дверь детской.

Охваченная внезапным приливом нежности к сыну, Сирена смотрела на Шона, на его длинные ресницы, на маленькие розовые ручки. Мэри, уже надевшая халат и собиравшаяся лечь спать, поднялась со стоявшей возле камина кресла-качалки. Сирена сделала ей знак, что она не останется здесь и не возьмет спящего ребенка.

Вернувшись в холл, Сирена прошла в свою комнату. В кабинете не погасили огонь, но ей не хотелось туда спускаться. Она старалась не думать о том, что случилось в этот день, и ей не хотелось, чтобы к ней вернулись воспоминания о сегодняшней встрече с Вардом. Она чувствовала себя совсем разбитой, ее как будто охватило оцепенение, но после того, что с ней произошло, она уже не находила в себе сил сопротивляться.

Время ужина давно прошло. Сирене не хотелось есть. Сейчас она вообще не думала о еде. Ее никто не беспокоил. Наконец она все-таки решила позвонить и попросить чашку супа только для того, чтобы заявить о своих правах, но потом передумала. Она ничего не хотела, и ее уже почти не волновало, как к ней относится миссис Энсон.

Темнота за окнами немного рассеялась. На небе появилась луна. Ни одно дерево, ни одна скала, ни один камень, ни один сугроб не укрылись от ее всепроникающего света. Сирена заметила вдали огни приближающегося экипажа. Их было даже два. За первым экипажем показался второй, фонари на коляске медленно раскачивались.

Сирена спускалась по лестнице, когда миссис Энсон открыла дверь. Увидев стоящих у входа людей, одетых в грязные шахтерские робы, она вцепилась пальцами в перила. Она узнала управляющего с «Сенчури-Лоуд», старика по имени Бостон. За ним стоял молодой человек с умным и очень приятным лицом, одетый чище остальных. Он первым вошел в дом.

— Я Паттерсон, инженер, работаю сейчас на «Сенчури-Лоуд», — представился он экономке. — Я могу видеть миссис Бенедикт? У меня к ней срочное дело.

Побледнев, миссис Энсон кивнула в сторону стоявшей на ступеньках Сирены. Сирена медленно сошла вниз.

— Я миссис Бенедикт, — ответила она тихо.

Молодой инженер замялся. К нему приблизился управляющий.

— Я не знаю, как вам это сообщить. Вам, наверное, лучше присесть.

— В чем дело, мистер Бостон?

Старик поглядел на экономку, потом на инженера. Судорожно комкая в руках шляпу, молодой человек заговорил:

— Сегодня вечером в шахте произошла авария.

Мистер Бенедикт очень торопился пустить новый подъемник. Я… говорил ему, что он еще не готов и его нужно опустить без людей еще несколько раз, но он не захотел меня слушать. Сначала все проходило прекрасно, но потом…

Сирена судорожно сглотнула.

— Я слушаю, продолжайте…

— Во время подъема трос, которым поднимали кабину, стал почему-то разматываться. Аварийные тормоза не сработали. Прежде чем мы успели что-то сделать, кабина упала с высоты шестисот футов. Мистер Бенедикт находился в ней.

Сирену обуял ужас.

— Он?..

— Мы сразу же подняли кабину вручную, но было уже поздно.

Миссис Энсон закричала, закрыв лицо фартуком. Сирена смотрела на нее, на инженера, на управляющего, на столпившихся в дверях людей, тех, что работали с Натаном… раньше работали… знали его… раньше знали. Они переминались с ноги на ногу, избегая встречаться с ней взглядом, смущенно опуская головы, словно считали себя виноватыми.

— Где он? — выдохнула Сирена.

Управляющий кивнул в сторону открытой двери.

— Тело здесь, в повозке. Я… я бы на вашем месте не стал на него смотреть, миссис Бенедикт. Так будет лучше.

Сирена слегка пошатнулась, потом взяла себя в руки, заметив, как инженер сделал шаг вперед. Миссис Энсон, рыдая, подошла к двери и опустилась на мраморную скамейку. Доркас вышла из темной гостиной и села рядом с матерью. Слезы текли по ее щекам.

— Я не знаю, что делать, — проговорила Сирена с ужасом в голосе, машинально кутаясь в шаль, которую она так и не сняла с плеч.

— Не надо ничего делать. Ничего, — ответил инженер. — Мы сообщили следователю. Он придет сразу, как только сможет. Если вы скажете, какого гробовщика позвать, кто-нибудь из нас съездит за ним.

Сирена покачала головой:

— Я не знаю.

Вдруг из-за спин столпившихся в дверях людей послышался чей-то низкий мужественный голос. Мужчины обернулись. Инженер сдержал кашель, чтобы Сирена могла лучше его расслышать. Управляющий кивнул и, сказав кому-то, чтобы тот ехал в город, повернулся к Сирене.

— Может, нам принести его в дом, миссис Бенедикт?

— Да, наверное, да, — ответила она, неуверенно показав наверх в сторону спальни Натана.

— Нет, подождите гробовщика. Лучше сделать это потом, когда он все закончит.

Теперь она узнала этот голос. Сирена затаила дыхание. Мужчины расступились, чтобы управляющий, инженер и говоривший могли видеть друг друга. В дверях стоял человек с развевающимися на холодном ночном ветру волосами, с изможденным лицом и горящими глазами. Его одежда была покрыта черной пылью, словно он тоже побывал на шахте «Сенчури-Лоуд».

Это был Вард Данбар.

На похороны Сирена оделась во все черное. Траурное платье являлось обязательным для женщины, от которой требовалось строгое соблюдение всех правил погребального ритуала. Она выбрала платье из сборчатого шелка с широким поясом, обшитое черным бисером. Поверх него Сирена надела французскую соболью шубу и маленькую шляпку с черной креповой вуалью. Вуаль она взяла у миссис Энсон. От вуали сильно пахло камфарой; экономка принесла ее с чердака, где она хранилась после похорон первой жены Натана. Она предложила Сирене надеть ее на шляпку, утверждая, что такова существующая традиция. Сирена, впрочем, не сопротивлялась, хотя обилие черного цвета в одежде ей всегда казалось ненужным излишеством, но что это могло значить для нее теперь?

Потом она мысленно благодарила миссис Энсон, обеспечившую ее таким надежным укрытием. Даже стоя вдали от всех, Сирена замечала косые взгляды присутствующих на похоронах, людей, которые поспешно отводили глаза, стоило ей обратить на них внимание. Окружающие не могли видеть ее сохранявшее сдержанное выражение лицо и горящие глаза, в которых не было слез. Кроме того, вуаль позволяла ей оглядываться по сторонам, следить за людьми, собравшимися на безжизненной земле кладбища на горе Пиза. Самые влиятельные люди города и их закутанные в меха жены переминались от холода рядом с горняками и их домашними, рядом с уличными женщинами, торговцами, игроками, владельцами салунов и множеством друзей человека, лежавшего теперь в бронзовом гробу. Поникшую от горя Консуэло поддерживали с двух сторон Вард и ирландец Тимоти из «Эльдорадо».

Сирена искренне жалела испанку, на которую обрушилось такое горе. Ей очень хотелось подойти к ней, сказать слова сочувствия, но их разделяла открытая могила. Кроме того, Сирена чувствовала себя скованной какой-то мрачной торжественностью и почтением к жестким траурным вдовьим лентам, усыпанным блестящими, как слезы, бисеринами.

Она сомневалась, что сможет подойти к Варду, не потеряв спокойствия, которое было сейчас ее главным союзником. Какой скандал тут начнется, если она неожиданно начнет рыдать, обвиняя его в убийстве мужа.

Сирена поднесла руку к стянутой высоким воротничком шее. Боль сдавила ей грудь. Сирена сжала в руке носовой платок с черной вышивкой. Над могилой раздавался глубокий голос священника. Хорошо, что это был не старейшина Гриер. Мормон вообще нигде не показывался, и Сирена благодарила за это Бога. Сегодня она бы не перенесла его злобные выпады. Она и так с отвращением наблюдала за ханжеской пошлостью человека, совершавшего обряд погребения, кто, как утверждала миссис Энсон, должен стать земным проводником души любимого мистера Бенедикта.

В чистом свежем воздухе носился запах роз и гвоздик, в которых утопал бронзовый гроб. Сирена вспомнила день, когда хоронили Лесси. Белое надгробие над ее могилой виднелось невдалеке. Человек, который так жестоко отнял у нее жизнь, до сих пор еще оставался жив, бродил где-то рядом, выжидая момент, чтобы напасть на кого-нибудь еще. Интересно, как долго продолжался бы этот кошмар, если бы жертвой убийцы стала жена кого-нибудь из окружавших ее богачей? Консуэло была права. Для женщин тендерлойна написаны другие законы. Они как будто переставали существовать, оказавшись за пределами Мейерс-авеню. Смерть такой женщины не принималась в расчет. События развивались бы совсем по-другому, если бы убили леди из богатого района, где жили золотопромышленники.

Судя по всему, все видели в смерти Натана несчастный случай, как и было установлено раньше. Возможно, от нее, убитой горем вдовы, просто скрывали правду, а может быть, Вард оказался достаточно хитер, чтобы совершить преступление, не оставив никаких улик. Будучи умным человеком, он допустил единственную ошибку, открыто заявив ей о своем намерении освободить ее во что бы то ни стало.

Гроб опустили на дно могилы. Сирена машинально нагнулась, чтобы взять горсть земли. Скоро могилу засыплют полузамерзшей каменистой землей, которую пришлось взрывать динамитом, чтобы вырыть яму для гроба. Сирена закрыла глаза, в тупом оцепенении дожидаясь окончания отходной молитвы.

Наконец она смогла отвернуться. Несколько человек, большей частью мужчины, подошли к ней выразить соболезнования. Когда золотодобытчики, банкиры и биржевые маклеры поспешно вернулись к поджавшим губы женам, Сирена направилась к экипажу, на козлах которого молчаливо восседал Джек. Его помощник, с зализанными назад волосами и непривычным для него галстуком, распахнул перед Сиреной дверцу коляски.

Сирена подобрала юбки, собравшись присоединиться к миссис Энсон и Доркас, уже устроившимся на передних сиденьях. В этот момент на холм взлетел наездник с длинными, развевающимися на ветру волосами и в пыльном черном фраке. Старейшина спешился и оглядел всех присутствующих безумным презрительным взглядом. Увидев наконец Сирену, он бросил поводья и, расталкивая людей, направился к ней.

Сирена высоко подняла голову. Лучше всего сейчас, наверное, было бы поскорей сесть в коляску и приказать кучеру ехать, но это показалось ей трусостью. Она не двигалась с места. Несколько человек повернулись в ее сторону с выражением любопытства на лицах.

— Эту весть принесли мне слишком поздно, но Господь помог мне, и я успел. Хвала Всевышнему! Он сделал меня своим избранником, я пришел рассчитаться с тобой, Сирена!

Эти слова, с которыми старейшина обратился к Сирене, относились ко всем присутствующим.

— Зачем вам это нужно? — спросила Сирена. Он не обратил на вопрос внимания.

— Ты предпочла разврат и порок доброму человеку, ты вышла замуж за лучшего жителя Криппл-Крика и предала его. А теперь можешь распоряжаться нечестно нажитым добром, не связана никакими обязательствами перед мужем. Позор! Гореть тебе в аду за все твои прегрешения, дочь тьмы. Ты…

— Хватит.

Сказанное тихим спокойным голосом слово, как нож, перерезало гневную тираду старейшины. Обернувшись, Сирена увидела Варда. Он дотронулся до ее руки, чтобы она скорее успокоилась. Почувствовав прикосновение его пальцев, Сирена поспешно села в экипаж.

— Я исполняю волю божью! — закричал старейшина.

— Сейчас не время и не место для ваших проповедей, — коротко бросил в ответ Вард. — Нужно уважать покойного.

— Я не сомневался, что ты будешь защищать эту падшую женщину. Она завлекла тебя. Она сделала из тебя соучастника в грехе!

— Ничего она со мной не делала, — сказал Вард спокойно, — вся беда в том, что сделали с ней вы, как обошлись с ней вы, старейшина Гриер. Вам не кажется, что вы уже достаточно испортили ей жизнь?

— Если ты будешь защищать ее, ты тоже сгоришь в адском огне!

— Очень может быть, — согласился Вард, — но если ты скажешь еще хоть слово, я проверю, так ли мы дружны со стариной Ником, как мне казалось. Вот тебе мой совет, садись скорей на свою клячу и проваливай, и чем скорее, тем лучше.

— Ты вмешиваешься в промысел Божий! — провозгласил старейшина и, повернувшись спиной к Варду, зашагал прочь. — Это еще не конец! — закричал он, потрясая кулаком. — Не конец!

Вард обратился к Сирене:

— Поезжай домой. Я поеду следом и посмотрю, чтобы по дороге ничего не случилось.

— А как же Консуэло?

— Тимоти отвезет ее в моей коляске. У меня есть лошадь.

Не дожидаясь ответа, Вард кивнул конюху, чтобы тот закрывал дверцу, и направился к жеребцу, привязанному к кладбищенской ограде.

Старейшина злобно посмотрел ему вслед, а потом, сопровождаемый любопытными взглядами и невнятным шепотом, повернулся и последовал совету Варда.

Конюх забрался на козлы рядом с Джеком, экипаж покатился вниз по каменистому склону.

Сирена думала, что Вард вернется в город, как только они доберутся до Бристлекона. Но он этого не сделал. Спешившись, он подошел к коляске, чтобы помочь Сирене выйти. Подходя к веранде, она обернулась и проговорила подчеркнуто вежливым тоном:

— Я очень благодарна, что ты пришел мне на помощь.

— Этот фанатик начинает мне надоедать, — ответил он, не обратив внимания на ее слова, — с ним надо что-то делать.

— Я не знаю, как с ним можно поступить. Ведь он не совершает ничего противозаконного.

— Можно попробовать убедить его искать грешников где-нибудь в другом месте. А что касается закона, так это не повод, чтобы оставлять безнаказанными таких, как он. Ведь есть люди, которые его слушают.

— Как бы там ни было, ты оказал мне любезность, не подпустив его ко мне.

— Любезность?

Вард хмуро улыбнулся, не заботясь о том, как на это отреагирует стоявшая в дверях миссис Энсон, ожидавшая, когда Сирена войдет в дом.

— Если бы я знал тебя не так хорошо, Сирена, мне бы показалось, что ты пытаешься от меня избавиться.

— Я очень устала, — ответила она, избегая встречаться с ним взглядом.

— Извини, но нам с тобой надо поговорить. Ты наверняка догадываешься, что я имею в виду. Кроме того, твой муж оставил завещание. Адвокат Натана скоро приедет сюда. Он просил меня присутствовать при чтении завещания, потому что я тоже имею к нему отношение.

— Ты? — с удивлением спросила Сирена.

— Тебе не о чем беспокоиться. Насколько я понимаю, я не прямой наследник.

Услышав это замечание, Сирена покраснела.

— Очень хорошо, — сердито бросила она.

— Тебе лучше пройти в дом.

Адвокат Натана оказался худощавым застенчивым человеком средних лет с пронзительным взглядом, с которым абсолютно не сочетались робкий голос и скромные манеры. Оглядев собравшихся в кабинете людей, он протер пенсне и прочистил горло. На нем лежала печальная обязанность. Он извинился, что пришел с этим делом сейчас, когда горе еще так велико, но он по собственному опыту знает, что чем быстрее они покончат с формальностями, тем будет лучше. Он выразил уверенность, что все они, и в первую очередь миссис Бенедикт, хотят знать свое теперешнее положение, чтобы строить какие-то планы на будущее.

Документ оказался очень простым. Миссис Энсон и ее дочери полагалась значительная денежная сумма, негру-кучеру, Джексону Ли Гранту, также причиталось немало денег, конюха Натан тоже не забыл. Сумма в размере миллиона долларов переходила в наследство Шону Бенедикту, а попечителями назначались его мать и друг покойного Вард Данбар. Особняк с усадьбой, означенные как имение Бристлекон, также переходили в собственность несовершеннолетнего Шона Бенедикта, вместе со всем находящимся там имуществом. Миссис Сирена Бенедикт наделялась правами пожизненного проживания в указанном имении. Управление имуществом должно осуществляться вышеуказанными попечителями, все решения относительно собственности и средств принимаются совместно Сиреной Бенедикт и Вардом Данбаром до тех пор, пока Шон Бенедикт не достигнет совершеннолетия.

Сирена бросила быстрый взгляд на Варда, стоявшего в дальнем углу кабинета, прислонившись к стене. Прежде чем она успела отвести глаза, он ответил ей насмешливым поклоном. О чем думал Натан, составляя такое завещание? Может быть, этим он хотел расплатиться с Вардом в случае своей смерти за то, что отнял у него ее и сына? Если так, он наверняка включил в завещание эти условия до того, как узнал о недавних событиях.

Остальное имущество, продолжал адвокат, включая различные виды собственности в шахтах, недвижимость, акции железнодорожной компании и другие ценные бумаги, общая стоимость которого оценивается более чем в три миллиона долларов, переходит в собственность миссис Сирены Бенедикт, ее наследников и правопреемников пожизненно.

Адвокат, оставив бумаги миссис Бенедикт, заявил, что, если она что-нибудь не поймет или потом ей понадобится более подробное разъяснение, он всегда готов ей помочь и она может послать за ним в любое время дня и ночи.

Осторожные манеры и почти подобострастное уважение адвоката говорили Сирене о том, какой богатой она неожиданно стала. Ее обременили ношей невыносимой тяжести. А то, что Натан оставил ей так много, казалось уже какой-то пародией на справедливость. Если бы он не встретил ее и не женился на ней, он бы остался жив и наслаждался своими миллионами. Она бы не испытывала большего чувства вины, даже если бы убила Натана из-за этих денег, если бы действительно сговорилась с Вардом, чтобы покончить с мужем.

Однако никто ничего не должен заподозрить. Ей нужно изображать на лице улыбку, вести себя как гостеприимная хозяйка, предложить им чаю, выразить те чувства, которых от нее сейчас ждут, пока адвокат не закончит дела и не уйдет. Увидев наконец, что Вард провожает этого сутулого седеющего господина к коляске, о чем-то оживленно с ним беседуя, Сирена, облегченно вздохнув, распахнула дверь и направилась к ведущей наверх лестнице.

Она еще не разговаривала с Вардом серьезно. Но какая разница; ей все равно нечего ему сказать. Наверное, он уже и без слов все понял. Когда-нибудь, может быть, очень скоро, им придется об этом поговорить, но только не сейчас. «Господи, прошу тебя, не сейчас!»

Сирена предупредила экономку, что не будет обедать. Миссис Энсон это не понравилось, это нарушало все планы. Сколько эта женщина проживет здесь, если сейчас у нее уже достаточно денег, чтобы содержать себя и свою дочь?

Сирене будет недоставать Доркас. Конечно, мать держала девочку в кулаке, и она не отличалась особым умом, но Доркас научилась выполнять поручения Сирены и гордилась своей работой. Она не болтлива и не любопытна. Ее присутствие иногда успокаивало Сирену. Отсутствующий взгляд Доркас вовсе не говорил о том, что она не одобряет поступки хозяйки.

Девочка помогла Сирене снять платье, расшнуровала корсет. Потом она наполнила ванну и, пока Сирена мылась, постелила постель и развела огонь. Когда Сирена вышла из ванны, Доркас уже стояла с расческой у комода.

Плавные, успокаивающие движения помогли Сирене забыть о напряжении и усталости. Доркас могла расчесывать Сирене волосы до утра, если бы та ее не остановила.

— Вы уже ложитесь спать, мэм?

— Нет, еще нет. Мне нужно о многом подумать, и, может быть, я еще немного почитаю. Так и ночь быстрее пройдет.

— Мама сказала, что вчера у вас всю ночь горел свет, и позавчера тоже. Она говорит, что вы не будете скучать по мистеру Бенедикту, ну, не так, как мы.

— Может быть, я ведь не так долго его знала, как вы, — ласково сказала Сирена. — Можешь идти, Доркас.

— Может, вам еще что-нибудь нужно? — Доркас положила расческу на комод. — Хотите, я принесу вам стакан теплого молока? Мама дает мне молоко, когда я себя плохо чувствую.

Однажды она крепко уснула, приняв лауданум. Только найдется ли он в этом доме?

Сирена покачала головой.

— Нет, спасибо, Доркас.

— Вам помочь надеть пеньюар?

Сирена взглянула на кружевной кремовый пеньюар с завязками из голубой тесьмы. Его длинные юбки спадали вниз чуть ли не от груди. Кружева окаймляли линию глубокого выреза и широкие рукава. Столько ткани, такой теплый и совсем не тяжелый! Миссис Энсон посоветовала обшить его черным.

— Нет, спасибо, — ответила Сирена. — Я, наверное, посижу немного у камина.

— Тогда спокойной ночи, мэм.

— Спокойной ночи, Доркас.

Девочка тихо закрыла за собой дверь. Сирена потерла глаза. Она утомилась, но спать ей не хотелось. Ей, наверное, следовало заставить себя уснуть хотя бы ненадолго, но у нее не было на это сил. Она не спала уже три ночи, с того самого Дня, когда тело Натана привезли сюда. Она очень устала, глаза с трудом открывались, словно под веки насыпали песок, руки и ноги отяжелели, и ей очень хотелось поскорей забраться под теплые одеяла, но мозг не давал ей расслабиться, не позволял отдыхать. Она постоянно возвращалась к Варду, к его обещанию освободить ее, вспоминала, обдумывала, обвиняла. Эти мысли ни за что не желали уходить у нее из головы.

Теперь она свободна. И что же дальше?

Сгущались сумерки. Приближалась ночь. Сирена попробовала почитать, но никак не могла сосредоточиться на книге. Она поглядела в окно на раскачивающиеся под порывами ветра деревья, потом завела граммофон и слушала все пластинки подряд, сделала маникюр и села а кресло-качалку перед камином. Когда от неподвижности у нее стали затекать ноги, она встала и стала ходить по комнате. Словно привидение, она молча мерила спальню шагами, ее фигура отбрасывала на стены причудливые тени. Скоро, наверное, потеплеет, говорила она себе. Огонь в камине разгорался, в комнате становилось душно. Сирене не хватало воздуха.

Она вышла из спальни и побрела по коридору. Ткань пеньюара волнами колыхалась в такт шагам, обнажая ноги. Коробки и саквояжи, еще несколько дней назад заполнявшие коридор, уже унесли. Все вещи успели расставить по местам — так миссис Энсон боролась с горем.

Тишина обволокла весь дом, все уже давно спали. Сирена остановилась у двери в детскую и прислушалась. Ни звука. На третьем этаже, в комнатах прислуги, куда вела боковая лестница, тоже царило безмолвие.

Бледная, как тень отца Гамлета, Сирена направилась обратно. Она уже неплохо знала дом. Она подошла к комнате, в которой спал Натан. С того дня здесь ничего не изменилось и, наверное, уже никогда не изменится. Сколько бы она тут ни прожила, как бы хорошо ни изучила Бристлекон, она никогда не почувствует себя вправе что-либо менять в этой комнате, от чего-то избавляться. Здесь она оставалась чужой. И этого никак не изменить. Никогда.

Сквозь цветной витраж над входной дверью смотрела луна. Спускаясь по главной лестнице, Сирена не сводила с нее глаз. Сегодня вечером ее отблески, смешавшись с блеском подсвечников, осветили лицо Варда, сделавшееся ужасным от этих красноватых, голубых и золотистых теней, напоминавших кровоподтеки.

Нет, ей больше нельзя оставаться в таком состоянии. Может быть, стакан теплого молока действительно ей поможет? Может быть, она сумеет найти себе какое-нибудь занятие?

Сирена остановилась. Из кабинета Натана в холл пробивался слабый луч света. Нельзя допускать, чтобы лампа там горела всю ночь. Странно, миссис Энсон всегда внимательно за этим следила; Сирена не помнила ни одного случая, чтобы экономка не погасила везде свет и не закрыла все двери.

Сирена перевела взгляд на входную дверь. Ее не заперли на щеколду. Постояв минуту в нерешительности, она стала быстро спускаться вниз. Миссис Энсон была очень расстроена. А может, она еще не спала? Или, наоборот, она легла рано и велела запереть дверь Доркас? Если девочка привыкла, что это входит в обязанности ее матери, то она могла просто забыть о ее просьбе. А в такое время, как сейчас, не следовало допускать подобного легкомыслия.

В кабинете никого не оказалось. Круглая керосиновая лампа стояла на столике сбоку. Сирена открыла дверь в столовую. Там было темно и пусто, из кухни тоже не доносилось ни звука.

Сирена вернулась к столику, чтобы взять лампу и пойти с ней на кухню. Потом, после минутного раздумья, она опять возвратилась в холл. Сначала надо запереть входную дверь.

Тяжелую щеколду можно было поднять только двумя руками. Поставив лампу на мраморную скамейку, Сирена подошла к двери. Она уже почти подняла щеколду, когда снаружи послышался звук шагов. Дверь подалась ей навстречу и так быстро распахнулась, что Сирена едва успела отскочить в сторону.

Она даже не успела испугаться, увидев перед собой Варда. Он молчал, но, если его тоже удивила столь неожиданная встреча с привидением в холле, он не подал виду. От него веяло свежестью морозной ночи. Он возвышался над ней, словно башня; его широкие плечи, казалось, разрывали ночную тьму; глаза горели изумрудным огнем. Свет трепетавшего позади Сирены пламени оттенял линии ее тела, окружая его золотым ореолом. Полы пеньюара колыхались от сквозняка, блестящие волосы волнами спадали на плечи.

— Сирена, — со вздохом произнес он.

— Зачем ты вернулся? — спросила она в смятении, но тем не менее с достоинством.

— Я и не уходил. Просто вышел немного погулять. Погода, похоже, меняется.

Взгляд его не казался столь бесстрастным, как голос. Так вот почему в кабинете горел свет, а дверь осталась незапертой.

В голосе Сирены чувствовалось напряжение.

— Как ты посмел вторгаться в этот дом без приглашения?

— Это еще не все, на что я способен, милая Сирена.

— Не понимаю, что ты надеешься тут получить?

— Только одно, — ответил он, не меняя выражения лица. — Тебя.

Вард вошел в дом, убрал ее руку со щеколды и запер входную дверь.

Сирена отступила, удивленная и немного напуганная решительностью его движений. Он сделал шаг в ее сторону с неумолимой улыбкой на чуть искривившихся губах. Сирена облизнула пересохший рот. Ей следовало что-то сказать, но она не знала что.

Неожиданно она повернулась и хотела убежать, но не успела сделать и шагу, как Вард схватил ее, замкнув талию в кольцо железных объятий. Он наклонился, а потом высоко поднял ее и прижал к груди. Сирена царапалась, била его кулаками, сопротивлялась, как могла, но он, похоже, даже не замечал этого. Ухватив Сирену за руку, которой она наносила удары, он направился к лестнице.

— Вард, не надо!

В ответ он только крепче сжал ее в объятиях.

— Отпусти меня сейчас же, или я закричу!

— Пожалуйста, если тебе так нужны зрители.

Он говорил ровным низким голосом. Сирена вздрогнула, напуганная его решимостью.

— Это омерзительно, гадко, — возмущалась она, — я тебя ненавижу.

— Какая мне разница, если ты и так считаешь меня хладнокровным убийцей?

Она забыла. Как такое с ней случилось? В приступе ярости и неприязни она совсем позабыла об этом. Правда это или нет, она не могла позволить ему так говорить.

— Нет, нет, не считаю.

— Конечно. Я видел, как ты смотрела на меня, когда привезли Натана, и боюсь, ты и теперь думаешь так же.

Почувствовав горькую иронию в его словах, Сирена замерла, и Вард беспрепятственно добрался до конца лестницы, прошел длинный коридор и внес ее в ее комнату.

Когда он закрыл дверь и направился к постели, Сирена вцепилась в воротничок его рубашки. Он снова будто не заметил этого. Сделав два огромных шага, он очутился возле кровати и бросил Сирену на мягкое толстое одеяло.

Упав на постель, она приглушенно вскрикнула. Вард слегка покачнулся, прежде чем она отпустила его воротничок. Рванувшись прочь, она откатилась в сторону, не обращая внимания на то, что пеньюар задрался кверху, обнажив ноги почти до самых бедер. Вард оперся коленом на кровать и бросился на Сирену. Пояс пеньюара развязался, и она выскользнула из него, оставив его в руках Варда. Он выбросил вперед руку и ухватил ее за волосы.

Вард стремительно выпрямился, усевшись на кровати. Не отпуская ее волос, он бросил пеньюар на пол и потянул Сирену за волосы, заставляя ее лечь. Ее волосы натянулись, но боли она не чувствовала. Грудь Сирены высоко вздымалась от учащенного, тяжелого дыхания.

Вард дернул вниз рукав сорочки, обнажая плечо и грудь. Наклонив голову, он впился губами в ее мягкую нежную кожу. Она слегка подалась назад, но его сильная мускулистая рука обвила талию, и он прижал ее к себе.

Сердце неистово стучало. Сирена чувствовала, как ее охватывает нарастающее желание ответить ему взаимностью. Он завладел ее губами, заставил ее покориться. Его руки скользили вниз по ее телу, от груди к талии, от талии к бедру, к колену. Освободив волосы Сирены, Вард прижал ее к себе еще крепче, сцепив руки у нее за спиной. Сладкая истома растекалась по жилам, подавляя сопротивление, сокрушая волю.

Прикосновения убийцы. Сирена изогнулась, все еще пытаясь высвободиться. Задыхаясь, она оттолкнула его, стала кататься по одеялу. Но вырваться ей не удалось. Вард поймал полу сорочки и рывком потянул ее через голову, не позволяя Сирене двигаться. Когда она осталась совсем нагой, он с силой подмял ее под себя.

Сирена что есть мочи колотила его кулаками по спине. Вард выругался, прикусив губу. Услышав его проклятие, Сирена злобно улыбнулась. Вард не стал мстить за причиненную боль, а только прижал ее запястья к кровати над ее головой. В его поцелуе чувствовался привкус крови. Сирена совсем сдалась; воспользовавшись этим, он разжал ей губы.

Придавив ее к кровати, Вард сбросил ботинки, а потом освободился от остальной одежды. Навалившись на нее всей тяжестью своего мускулистого тела, он осыпал поцелуями грудь. Сирена отворачивала голову, стараясь избежать его прикосновений и сопротивляясь охватывающей ее боли.

Его губы впивались в тело, он с силой раздвинул ей колени. У Сирены задрожали веки, когда он наконец полностью овладел ею.

То, что она потеряла над собой контроль, казалось ей унизительным, но она никак не могла подавить переполнявшее ее возбуждение. Ей хотелось оттолкнуть Варда, сделать ему больно, но в то же время ее охватило безудержное желание позабыть обо всем на свете и отдаться ему, слиться с ним в головокружительном единении. Сейчас для нее не существовало никого, кроме них двоих — мужчины и женщины, утонувших в забвении, которое могло принести победу им обоим, слившихся в одно целое, не знавших никаких правил и пределов. Он стал частью ее, она — частью его. Тени огня играли на их блестящих телах. Они безрассудно упивались страстью, не думая о завтрашнем дне; не подпуская его близко, они пили волшебный нектар, успокаивающий боль сердец, пробуждающий сладкую печаль и позволяющий забыться в спокойной сладостной дреме.

22.

В дверь негромко постучали. Сирена перевернулась на спину, упершись ногой в колено Варда. Открыв глаза, она посмотрела на лежавшего рядом мужчину.

— Горничная? — спросил Вард, кивнув в сторону двери.

Доркас обычно приносила по утрам кофе, но она ждала, пока Сирена позвонит.

— Не знаю.

Выругавшись, Вард сел, откинул одеяло и собрался спуститься с постели, прямо вот так, не одеваясь. В этот момент Доркас открыла дверь и тихо вошла в комнату. Она хотела что-то сказать, но при виде Варда нужные слова вылетели у нее из головы, она словно потеряла дар речи, застыв в дверях с широко раскрытыми глазами.

Вард пришел в себя первым и с проклятьем натянул на себя одеяло.

Впервые за долгие месяцы Сирене стало смешно. Прикрыв грудь простыней, она села и откинулась на подушки. Не глядя на Варда, прижимавшего одеяло к груди, она изо всех сил старалась подавить улыбку.

— Все в порядке, Доркас. Что ты хотела?

Девочка судорожно сглотнула. Она не сводила глаз с Сирены, стараясь не смотреть на лежавшего рядом с ней мужчину.

— Мама велела вам сказать… Входная дверь всю ночь оставалась открытой, а мистера Данбара… нет в его комнате… Что ей делать?

— Она, наверное, хотела пересчитать серебро, — сказал Вард раздраженно.

— Сэр?

— Не обращай внимания, — спокойно проговорила Сирена. — Скажи маме, пусть она не беспокоится.

— Да, мэм. Вы… вы будете пить кофе?

— Да, можешь его принести.

— Хорошо, мэм.

Доркас сделала неуклюжий реверанс и боком вышла из комнаты. Сирена с Вардом услышали, как она бегом помчалась по коридору к лестнице.

Вард скорчил гримасу и взмахнул рукой.

— Я не хотел ставить тебя в неловкое положение.

— Нет? А чего ты вообще хотел?

— Ну, быть с тобой рядом, на всякий случай.

— О каком случае ты говоришь?

— Если тебе вдруг понадобится помощь. Я хотел защитить тебя.

Сирена посмотрела на кулак Варда, который он положил на колено.

— Ты выбрал для этого довольно оригинальный способ.

Его губы дрогнули в улыбке.

— Но ведь он сработал? Ты же в безопасности.

— Все зависит от того, как на это посмотреть, — ответила она, нахмурившись.

— Если ты ждешь от меня извинений, то напрасно. Я ни о чем не жалею.

В силу какой-то непонятной причины, в которую Сирене совсем не хотелось вникать, она нашла его ответ весьма разумным, он даже понравился ей. Сирена посмотрела в зеркало на дверце высокого платяного шкафа, увидев на покрытой алмазной пылью поверхности отражение Варда рядом с ее собственным. Их взгляды встретились.

Сирена снова отвела глаза. Зола в камине, наверное, уже остыла.

— Ты действительно думал, что мне грозила опасность?

— Не знаю, — ответил он медленно, — меня почему-то беспокоит твой мормон. Проповедники никогда не обходили вниманием кварталы «красных фонарей». Но этот Гриер ведет себя не совсем обычно. Дело даже не в нем самом, а в тех людях, которых он может расшевелить. Есть мужчины, которым нравится испробовать на женщине свою плеть, особенно если они не одни и толпа их поддерживает.

— Плеть… ты имеешь в виду бич Божий?

— Бич, или нож… или моток веревки, или железная проволока. Им все сойдет.

Бутс, знакомую Консуэло, задушили куском проволоки.

— Кроме того, эти уличные проповеди могут пробудить жажду мести в человеке, у которого есть какие-нибудь счеты с женщинами из этих кварталов. Причем в таком, кто предпочитает действовать в одиночку… Эта мысль приходила мне в голову, особенно с тех пор, как старейшина стал обращать на тебя особое внимание.

— Но кто? Кто мог это делать? Раньше я подозревала Отто… до того, как убила его. Но с тех пор погибла еще одна девушка.

— Отто не хватило бы на это ума. А этот человек либо очень хитрый, либо чертовски везучий… Никому, кроме погибших женщин, не удавалось увидеть его вблизи.

Сирена вздрогнула.

— Как ужасно об этом вспоминать. И все же эти убийства, от них никуда не денешься. Кто-то должен над этим задуматься.

Вард взял лежавшее сверху одеяло и укутал плечи Сирены.

— Только не ты и не сейчас, по крайней мере. Забудь мои слова. Я могу и ошибиться — возможно, никакой связи не существует.

Он выбрался из постели, взял брюки и принялся их натягивать. Без рубашки и босой, он подошел к камину и, опустившись на колени, стал разжигать огонь. Сирена наблюдала за ним, видела, как играли мускулы на его широкой спине, следила за его быстрыми, собранными движениями, за тем, как он нетерпеливо откидывал назад спадавшую на глаза челку. Невольно она вспоминала все, что произошло между ними прошлой ночью. Она развратная женщина. Да, она именно такая. Иначе как она могла находить удовольствие в объятиях этого человека? Как в приступе безудержного желания могла позволить себе забыть о том, кто он такой и что сделал?

Какой же порочной надо быть, чтобы с такой страстью отвечать на ласки мужчины, убившего ее мужа? До какой степени падения доведет ее эта страсть, насколько ужасна будет потеря достоинства, гордости, надежды?

— Ты сказал, тебе нужно со мной поговорить, — неожиданно напомнила Сирена. — О чем?

Вард ответил не сразу.

— По-моему, это не слишком хорошая мысль.

— Почему? Или тебе кажется, что ты и без этого сможешь получить все, что ни пожелаешь?

Он некоторое время молчал, а потом с треском переломил в руках сосновую ветку.

— Потому, — ответил он, подчеркивая каждое слово, — что я не нахожу в этом какого-либо смысла. Сирена глубоко вздохнула.

— Ты ведь хотел поговорить о гибели Натана, правда?

— Не совсем.

— Я… я не знаю, чего ты от меня ждешь. Ты был в шахте тогда, в тот день, я знаю, что был.

— Я этого и не отрицаю. Но мне так и не удалось увидеться с Натаном с глазу на глаз. Он слишком увлекся своим подъемником и не хотел разговаривать ни о чем другом. Кроме того, рядом находилось много людей. Он сказал, что поедет в контору, как только закончатся испытания, как только он опробует свой драгоценный лифт.

Еще одна ветка полетела в огонь. Вард по-прежнему не оборачивался. Сирена нахмурилась.

— Ты думаешь, я поверю тебе после того, как ты обещал… что проследишь за тем, чтобы Натан освободил меня? Кроме того, меня беспокоит еще одна вещь, — продолжала она. — Мне кажется странным, что несколько лет назад в Натчезе при похожих обстоятельствах погиб твой друг, а ты сбежал с его женой. Тебя не удивляет это совпадение?

Вард поднялся, взял с камина коробок и поднес зажженную спичку к куче сосновых веток. Отблески огня заиграли на его бронзовом теле. Только тогда он заговорил.

— Должен признать, у тебя есть причины подозревать меня.

— И это все, что ты можешь сказать?

Он поднялся на ноги и медленно повернулся к ней лицом.

— Я уже рассказал тебе, как все произошло. Что еще я могу добавить?

— Не знаю, — ответила Сирена, слегка испугавшись, — что-нибудь такое, чтобы я поверила тебе.

— Если бы я знал, что ты хочешь услышать, я бы сказал тебе это, — ответил он, окинув взглядом ее лицо и рассыпавшиеся по плечам волосы. — Похоже, тебе придется поверить мне просто так.

Сирена не сводила с Варда серо-голубых глаз. Вера. Доверие. Об этом напоминала она ему, когда они разговаривали о полном обладании друг другом, которое бывает созвучно любви.

Ей на память пришел и другой случай. Однажды она уже ошиблась. Неожиданно у нее вырвалось:

— Натан рассказал, что ты отказался от взятки, от денег, которые он предлагал, чтобы ты освободил ему дорогу. Ты не взял их ни тогда, ни этим летом.

Вард сразу напрягся.

— Значит, я его должник.

— Но ведь было и другое, — продолжала она, не обращая на это внимания, — я прекрасно помню, как ты угрожал выдать меня шерифу, если я не стану исполнять твои желания. Скажи, как я могу верить человеку, заключившему со мной такую сделку?

Он, казалось, колебался, не знал, что сказать в ответ. Прошла минута, на лице Варца появилось какое-то странное выражение облегчения. Он умиротворенно пожал плечами.

— Я попал в безвыходное положение.

Прежде чем Сирена успела что-то сказать, дверь распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Энсон. Она бросила ошеломленный взгляд на Сирену, лежавшую на постели с обнаженными плечами, на Варда, стоявшего полуодетым у камина, на одежду, разбросанную по всему полу.

— Я не поверила своим ушам, когда Доркас мне это сказала, — заявила экономка, — мне показалось, она просто ошиблась. Но я, как видно, оказалась не права.

Вард сделал недовольное лицо.

— Насколько мне известно, эта женщина экономка? — спросил он, глядя на Сирену.

— Вот именно, — ответила миссис Энсон с вызовом, — я работала у мистера Бенедикта дбсять лет и занималась его домом последние три года. Он был замечательным, добрейшим человеком, самым щедрым и заботливым из всех, кого я только знала, и я возмущена тем, что его дом теперь оскверняют.

— Надеюсь, миссис Энсон, вы еще не успели забыть, что он мертв?

— О чем вы говорите? Как можно об этом забыть, если его только вчера похоронили? Я не понимаю, как его вдова, женщина, которую он любил, приводит в дом любовника, когда тело ее мужа еще не успело остыть?

— Женщина, о которой вы говорите, — спокойно заметил Вард, — теперь ваша хозяйка.

— Может быть, но я считаю своим долгом напомнить ей о правилах приличия!

— Даже если это может стоить вам места?

Экономка перевела взгляд на Сирену, потом снова посмотрела на Варда.

— Кто вы такой, чтобы вмешиваться в такие дела, и по какому праву вы мне угрожаете? — спросила она уже с меньшей уверенностью.

— Иногда, — сказал Вард, прищурив глаза, — одной угрозы бывает вполне достаточно.

Прежде чем вмешаться, Сирена бросила на Варда быстрый взгляд.

— Если вы помните, миссис Энсон, мистер Данбар является попечителем наследства моего сына и поэтому принимает участие в ведении хозяйства на равных со мной правах.

Лицо экономки вспыхнуло, она, судя по всему, совсем забыла об этом. Но тем не менее она презрительно фыркнула в ответ.

— Ваша преданность мистеру Бенедикту достойна восхищения, — продолжала Сирена, — но, как заметил мистер Данбар, вы больше не работаете у него. Мне будет очень неприятно и нелегко отпускать вас, но, если вам здесь больше не нравится, мне, наверное, придется это сделать.

— Можете не утруждаться понапрасну, — ответила миссис Энсон, напустив на себя важный вид. — Благодаря бедному мистеру Бенедикту мне больше незачем ломать здесь спину. Можете считать, что я уволилась. Ваши рекомендации мне не нужны. К вечеру вы уже не увидите в доме ни меня, ни моей дочери.

Позади нее послышался грохот. Доркас стояла в коридоре перед открытой дверью, кофейный сервиз голубого делфтского фаянса лежал разбитый у нее под ногами.

Тень раздражения пробежала по лицу миссис Энсон, но она, не изменив торжественной позы, повернулась к дочери и величественно перешагнула через осколки.

— Идем, Доркас, — сказала она, взяв за руку побледневшую девочку, и повела ее к лестнице.

Вард с горечью посмотрел на Сирену.

— Жаль, что столько кофе пропало.

— Я полагаю, ты понимаешь, что лишился еще и завтрака? — добавила Сирена, поднимаясь с постели.

— А я не голоден, — ответил он, любуясь ее обнаженным телом.

— И ленча тоже.

— Ты когда-то предлагала готовить для меня.

— Я говорила это до того, как мне досталась кухня, похожая на римские катакомбы.

— А откуда ты знаешь о катакомбах?

— Я однажды видела их на стереооптических слайдах. А потом, у меня и так есть кого кормить — Мэри, няню Шона.

— Я думаю, сегодня мы как-нибудь обойдемся. А на будущее я уже присмотрел кое-кого на место экономки.

Сирена бросила на него подозрительный взгляд.

— Правда? А я ее знаю?

— По-моему, вы вряд ли встречались.

— Ты меня успокоил, — ответила она сухо, — по крайней мере, я могу надеяться, что это не какая-нибудь твоя подружка из «Эльдорадо».

— Можешь.

— А как мне быть с горничной?

Вард приподнял бровь.

— Ты так говоришь, будто собираешься обвинить меня и в этом тоже. Я отлично помню, как ты заявила, чтобы эта старая калоша поскорей отчаливала отсюда.

— Только чтобы ты не сделал этого за меня!

— Я могу взять на себя часть ответственности. Мне пришлось так поступить, увидев, какой немногословной ты сразу сделалась. Ну, уж если на то пошло, я сам займу ее место.

— Какое место? — спросила Сирена, с недовольством заметившая, как заблестели его глаза. Она еще не знала, чем кончится для нее этот разговор.

— Твоей горничной.

— Ах да, конечно, — ответила она чуть слышно. Он подошел к двери и запер ее на ключ.

— Так я помогу тебе одеться?

Сирена с дрожью смотрела, как он приближается к ней.

— Хорошо… хорошо. Можешь сначала одеться сам.

— Если я это сделаю, ты, чего доброго, прикажешь мне уйти, а кто тогда будет защищать тебя от твоей ужасной экономки?

— Я не нуждаюсь в защите.

— Это тебе только кажется.

Вард говорил так, словно собирался остаться с ней навсегда. Какая наглость, какая бесстыжая наглость! Сирену так и подмывало выставить его из дома. Ее останавливало только сознание того, что это бесполезно, и уверенность, с которой он подходил все ближе.

— Вард, — робко проговорила она.

— Да, Сирена?

— Черт тебя подери, Вард Данбар. Ты сгоришь в аду, — сказала Сирена, натягивая на себя простыню. Он стал медленно снимать брюки.

— Очень может быть, милая Сирена, — усмехнулся он, прежде чем лечь в постель, — даже очень может быть.

На следующий день Вард уехал в город. В его отсутствие Сирена послала за управляющим «Сенчури-Лоуд». Она долго думала о том, как ей распорядиться шахтами и другой недвижимостью. Ей удалось принять несколько решений, вспомнив, что рассказывал отец, когда работал в шахте, как он говорил о хозяевах, о том, какие прибыли они получали, если хорошо относились к рабочим. Кое-что ей удалось в свое время узнать от Варда и Натана, и, наконец, у нее имелись собственные соображения на этот счет. Она собиралась провести на шахтах кое-какие изменения; некоторые из них наметила она сама, а другие запланировал еще Натан. Ей также следовало разобраться с подъемником, из-за которого шахта теперь простаивала, и предстояло решить, как поступить в этих обстоятельствах.

Когда приехал управляющий Бостон, Сирена принесла кофе, который сварила сама, и, сидя на краешке стула, одетая во все черное, рассказала ему о задуманных ею изменениях. Во-первых, она собиралась поднять заработки до трех с половиной долларов в день. Во-вторых, она решила платить пенсию престарелым шахтерам и компенсацию пострадавшим при авариях.

Еще Сирена собиралась увеличить минимальный возраст работников до шестнадцати пет; она не желала видеть среди шахтеров детей, даже среди тех, кто перевозил известняк на мулах. Кстати о последних, она считала величайшей жестокостью держать несчастных животных в темных тоннелях, пока те не ослепнут. Она понимала, что спускать их в шахты, а потом поднимать наверх требует немалых усилий, однако повесить в загонах пару фонарей наверняка не обойдется слишком дорого. Кроме того, по ее замыслу для отработавших свой срок животных следовало построить загон и отвести пастбище, вместо того чтобы просто отпускать их на свободу, обрекая на голодную смерть.

Управляющий оказался добрым человеком. Он рассказал ей об одном муле с шахты, по кличке Биг Ред, ставшим общим любимцем, который перенимал привычки горняков: например, плеваться табачной жвачкой. Он подходил к кому-нибудь из шахтеров и оттопыривал нижнюю губу в ожидании, когда ему в рот положат щепотку табака из табакерки. Больше всего ему нравился табак сорта «Гэрретс», однако он не возражал и против других.

Этот рассказ заставил Сирену улыбнуться, однако она понимала, что управляющий поведал ей эту забавную историю лишь для того, чтобы выиграть время для обдумывания ее предложений. Наконец она решила проверить свою догадку.

— Вы не сказали, что вы думаете о новой зарплате и других льготах.

Управляющий повертел в руках шляпу, почесал голову и, покашляв, сказал:

— Можете не сомневаться, рабочие с радостью примут такую новость, миссис Бенедикт, и на «Сенчури-Лоуд» это вполне можно позволить. Вся беда в том, как посмотрят на это владельцы других приисков. Им не так давно пришлось заниматься подобными вещами, потому что рабочие устроили забастовку, которая едва не превратилась в настоящую войну. Хозяева сделали все так, как это их устраивало, и заодно избавились от многих неугодных смутьянов. Им наверняка не понравится, если вы вновь поднимете этот вопрос.

— Но ведь это справедливо, и они сами могут поступить так же, как я.

— Они говорят: дай шахтеру палец, он и руку откусит. В этом есть доля истины. Если требования рабочих окажутся столь велики, что от них может пострадать прибыль, какой смысл хозяину вкладывать деньги в шахту, не приносящую дохода? Труд шахтера тяжел и далеко не каждому по плечу. А потом, для того чтобы добыть золота на сотню долларов, нужно поднять на поверхность каменистой породы больше тонны. Если хозяин будет переплачивать за подъем и переплавку руды, то деньги, которые он потом выручит, даже не покроют расходов. Ему придется закрыть дело. А если он это сделает, что станет с рабочими? Они останутся без работы, вот что.

— Я понимаю, но ведь рабочие наверняка не начнут требовать слишком много. Им хватит ума представить последствия.

— Вам очень хочется так думать, правда, мэм? Но люди забывают о здравом смысле, когда дело доходит до денег. Они никогда не читали сказку про гусыню, несущую золотые яйца, и не понимают, что ее нельзя убивать.

Такая аллегория казалась весьма подходящей в подобном случае. Сирена кивнула с улыбкой в серо-голубых глазах.

— Тем не менее я не считаю себя настолько неразумной. Если хозяева других шахт не хотят так поступать, это их дело. Не на всех здешних шахтах рабочим одинаково платят, ведь так?

— Да, мэм.

— Сейчас середина апреля. Думаю, мы можем ввести у нас новые правила в начале следующего месяца.

— Если вы точно знаете, что вам нужно именно это, сначала вам, наверное, следует поговорить с кем-нибудь из Криппл-Крика. Я искренне советую вам это сделать.

— Если я так поступлю, — спокойно ответила Сирена, — меня попытаются разубедить, а я не вижу причины, чтобы кто-нибудь диктовал мне свою волю. Шахта… и доходы с нее… принадлежат мне, и я могу делать с ними все, что сочту нужным.

— Как вам будет угодно, мэм. — В голосе управляющего чувствовалось напряжение, однако он больше ничего не сказал.

— Осталась еще одна проблема — подъемник.

— Я не хотел говорить об этом, миссис Бенедикт, но раз уж вы сами подняли этот вопрос, я готов вас выслушать.

— Надеюсь… никто больше не пытался на нем спускаться?

— Нет, мэм!

— Ясно. Что вы предлагаете с ним делать?

— Не знаю, я действительно не знаю. Это не входит в мои обязанности. Наш Паттерсон очень переживает из-за этой штуки, у него даже лицо вытянулось, как у мула. Все чего-то выдумывает. Он единственный, кто может сказать вам, что там не в порядке и что можно сделать с подъемником, если он вообще на что-то годится.

— Вы не могли бы прислать его ко мне?

— Конечно, с удовольствием. Потом, попозже, вам, наверное, захочется поговорить с бухгалтером, посмотреть, все ли у него там сходится.

— Да, спасибо.

— Прекрасно. Я понимаю, вам сейчас хочется, чтобы они сами к вам пришли, только мы с удовольствием примем вас, если вы к нам придете, посмотрите, как мы работаем, может, даже спуститесь в шахту. Я понимаю, это не я должен вас приглашать, вы же хозяйка и все такое, но я просто хотел, чтобы вы знали: вас там всегда ждут.

Сирена поблагодарила его, и управляющий уже собирался уходить.

— Кстати, — спросила она, склонив набок голову, — вы знаете здесь действующую шахту, владельцем которой является мистер Вард Данбар?

— Да, мэм. Прекрасная шахта, «Эльдорадо-2».

— Не хуже «Сенчури-Лоуд»?

— Ничуть. Говорят, начиная с прошлого лета оттуда выкачали уже больше миллиона, а к концу года достанут еще два, если не все три.

— А как давно она работает?

— Она начала работать… дайте вспомнить, должно быть, в девяносто четвертом, но ею не особенно занимались, пока в прошлом году, в августе или в сентябре, там не нашли богатую жилу. Самое смешное, на золото наткнулись как раз перед тем, как мистер Данбар уже собирался ее бросить и отправился искать что-нибудь получше. Он долго где-то проторчал, а потом вернулся и узнал, что его ждет целая куча денег.

Слегка побледнев, Сирена с понимающим видом кивнула и проводила управляющего до прихожей.

В дверях управляющий ненадолго задержался.

— Многим казалось, что мистер Бенедикт здорово сглупил, оставив вам шахту и все остальное, только вы, пожалуйста, не обижайтесь, мэм. Говорили, через месяц, если не раньше, все дело вылетит в трубу. Но я, знаете, сейчас уже так не думаю. Я уверен, что все пойдет просто замечательно, особенно после того, как вы повысите зарплату и станете платить пенсию. В одном я абсолютно не сомневаюсь: мы с вами неплохо поладим. Я всегда уважал тех, неважно, мужчина это или женщина, кто умеет принимать решения.

Он пожал протянутую ему руку, надел шляпу и вышел из дома. Глядя ему вслед, Сирена покачала головой и, улыбнувшись, закрыла дверь.

Она так давно не провожала гостей, приходивших именно к ней. Вард сдержал слово и нашел новую экономку. Она прибыла вечерним поездом через два дня после отъезда миссис Энсон и Доркас. Сирене ее лицо показалось очень знакомым, она была удивительно похожа на миссис О'Хара из пансиона в Колорадо-Спрингс, куда однажды, много месяцев назад, устроил ее Вард. Новая экономка оказалась сестрой миссис О'Хара из Сент-Луиса. У недавно овдовевшей миссис Иган не было детей и не осталось никаких средств к существованию. Она жила на иждивении старшей сестры, до тех пор пока мистер Данбар не послал телеграмму с просьбой приехать к нему. Ей очень хотелось заняться этим делом. Правда, раньше ей еще не приходилось исполнять обязанности экономки, разве что по отношению к горячо любимому и дорогому покойному мужу. И все же миссис Иган не сомневалась, что очень скоро освоится на новом месте. Увидев кухню, она просто остолбенела: вода сама течет из крана, чудеса, да и только. И говядину с курицей уже кто-то разделал, не говоря уже о замечательной доске из красивого прохладного мрамора, на которой можно раскатывать тесто для печенья. Что приготовить миссис Бенедикт на обед? Пожалуй, она зажарит цыплят; день сегодня такой теплый, что они наверняка испортятся, даже если положить их в снег.

Миссис О'Хара, пристроив сестру, поболтав немного с Сиреной и в открытую пофлиртовав с Вардом, отправилась обратно в Колорадо-Спрингс. Прежде чем уехать, она отвела Сирену в сторону.

— Я рассказала сестре, как у вас обстоят дела с Вар-дом.

— Правда? Может, и мне вы тоже расскажете? — спросила Сирена.

— Да ну вас! Я только хочу сказать, чтобы вы не беспокоились, Морин не будет устраивать вам сцены из-за того, что вы с ним не женаты. Она сама недавно стала вдовой и понимает, что надо выждать положенный срок и лишь потом можно вновь броситься в пучину семейной жизни.

— Но, миссис О'Хара…

— Теперь я не стану скрывать, что очень разозлилась, когда вы вместо Варда вышли за мистера Бенедикта, но это сейчас уже ничего не значит. Я только хочусказать, что рада, что вы наконец опомнились и решили сделать Варда счастливым. Видит Бог, уж кто-кто, а он-то точно этого заслуживает.

— Но если вы имеете в виду, что я должна выйти за него замуж, он не сделал мне предложения после того, как погиб Натан.

— Дайте ему время, подождите. Он самый лучший из всех мужчин на свете. И он вас не подведет, я в этом не сомневаюсь.

Спорить с ней не имело смысла. Сирена также не желала ей говорить, в чем она подозревала ее «самого лучшего из мужчин». Она предпочитала улыбаться, со всем соглашаться, ничем не выдавая разрывающую сердце боль.

Три дня спустя появился наконец инженер Паттерсон. Он держался с какой-то нервозной принужденностью. Сирена приняла его в кабинете, где перед этим просматривала бумаги Натана. Миссис Иган предложила принести джентльмену чай. Сирена кивнула и пригласила гостя присесть.

Обменявшись общими фразами о необычно жаркой для этого времени года погоде, о том, что горячие ветры уже успели иссушить все вокруг, они принялись обсуждать то, как расширяется район приисков и каковы цены на золото. От этой темы они наконец перешли к разговору о «Сенчури-Лоуд» и, естественно, о подъемнике, из-за которого простаивала шахта.

Инженер зажал узкие руки между колен и, нахмурившись, подался вперед.

— Я должен вам кое-что рассказать о подъемнике и клети, миссис Бенедикт. Вам это, наверное, не понравится, но вы обязаны это знать.

Сирена почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

Неужели он обнаружил, из-за чего сломался механизм, и узнал, кто это сделал и зачем?

Он глубоко вздохнул, взглянул на нее, а потом опять отвернулся.

— Простите, миссис Бенедикт, но я должен признаться, что в смерти вашего мужа виноват я.

В тишине было слышно, как завывает за окном ветер и как миссис Иган что-то напевает в столовой.

— Вы? — прошептала Сирена. Инженер печально кивнул.

— Я позволил мистеру Бенедикту уговорить меня разрешить ему собирать подъемник самому, Я дал убедить себя в том, что смогу руководить сборкой прямо с постели в гостинице. В этом заключалась моя ошибка.

— Но вы ведь были больны, не так ли? — спросила Сирена. Ее голос звучал странно. Она вздрогнула, услышав стук открывшейся и закрывшейся входной двери и последовавший затем звук шагов поднимавшегося по лестнице человека. Это, наверное, вернулся Вард. Он больше не оставался в «Эльдорадо» после обеда и по вечерам, хотя каждое угрю уезжал в город.

— Да, я болел, за мной смотрел врач, но это не оправдание. Я должен был настоять на своем присутствии при сборке, проследить, чтобы все сделали правильно. Если бы я занимался своим делом, ничего бы не произошло.

— Вы сказали… там что-то с механизмом… вы нашли неисправность?

— Да.

Инженер пустился в долгие объяснения, из которых Сирена не поняла ни слова, но ему, похоже, становилось от этого легче. Сирена слушала, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. Когда он закончил, она спросила:

— Вы уверены, что подъемник упал не потому, что его кто-то… испортил?

— О нет, миссис Бенедикт. Такое просто не могло случиться. Я в этом не сомневаюсь, потому что я тогда уже встал с постели и сам следил за последней проверкой. Я стоял в шести футах от рычагов управления, когда подъемник упал.

К глазам Сирены подступили слезы, они повисли на ресницах и покатились по щекам. Стоило ей наклонить голову, как они потекли еще сильней. Сирена стала судорожно искать носовой платок.

— Миссис Бенедикт, простите, — проговорил инженер дрожащим от страха голосом, — я не хотел вас расстраивать. Я умоляю вас.

Сирена высморкалась и глубоко вздохнула, неожиданно почувствовав облегчение.

— Нет-нет, все в порядке. Я… я не виню вас, мистер Паттерсон. Похоже, мой муж был сам виноват. Он слишком торопился. Вы не должны казнить себя за то, чего не могли изменить. Я знаю, каким делался мистер Бенедикт, если ему чего-то очень хотелось.

Они выпили чаю, а потом, немного успокоившись, заговорили о починке подъемника. В том, что лифт будет работать, не оставалось сомнений: требовалось только правильно собрать его. «Сенчури-Лоуд» станет первой шахтой с этим современным устройством, как того хотелось Натану.

Инженер ушел, и Сирена осталась одна. Значит, Вард не виноват. Все, в чем она его обвиняла, оказалось неправдой. Он не продавал ее за деньги, не преследовал ее из-за того, что она была молодой и богатой вдовой, не убивал Натана. Как же она могла так ошибаться? Неужели ей хотелось думать только о плохом? Неужели это на самом деле так? Она использовала эти ложные обвинения как ширму, чтобы не страдать от того, как он с ней обходился. Она не сомневалась в уликах, которыми располагала. Теперь, когда все ее умозаключения оказались разрушены, она чувствовала себя немного странно, словно у нее что-то отняли. Она не знала, что подумать, не представляла, что скажет Варду, когда увидит его снова.

Однако при встрече с ним она не сказала почти ничего из того, что полагалось говорить в таких случаях. Сирена медленно поднялась по лестнице. Она не нашла Варда ни в его комнате, ни в ее спальне. Увидев, что дверь в детскую открыта, Сирена направилась туда.

Переступив порог, она остановилась. Вард стоял возле кроватки и глядел на нежно ворковавшего, улыбавшегося малыша. Его лицо преобразилось, сделалось мягче, хотя взгляд темно-зеленых глаз по-прежнему оставался сумрачным. Стоило Сирене войти в комнату, как Вард тут же обернулся. Выпрямившись, он дотронулся кончиками пальцев до пухлой щечки Шона и прикрыл одеяльцем ножки мальчика, которыми тот отчаянно сучил. На минуту он замер, потом повернулся и подошел к Сирене. Шон заплакал, из темноты сразу выступила Мэри и, взяв ребенка на руки, прижала к своей груди.

— Неужели она думает, что я могу навредить собственному ребенку? — спросил Вард и провел рукой по волосам, этим жестом словно выражая тревогу.

— Если бы Мэри так показалось, она бы вообще не подпустила тебя к нему. Просто она тебя мало знает и поэтому так внимательно следит за малышом.

— Ей больше не придется волноваться. Я уезжаю.

Сирена остановилась посреди комнаты.

— Что?

— Я напрасно сюда приехал; мне давно следовало это понять. Вместо того чтобы защищать тебя, я дал повод для слухов, и твоему сумасшедшему старейшине тоже теперь есть о чем поговорить.

— Это… Это единственная причина?

Сирена с трудом выдавливала из себя слова. Казалось, она совсем не стремилась его удержать, скорее наоборот.

— Нет, не единственная. В городе говорят самое разное насчет твоих перемен на «Сенчури-Лоуд». Владельцы шахт убеждены: либо тебя к этому подталкиваю я, поскольку все твои новшества почти в точности соответствуют тому, что я уже ввел у себя, либо ты лишь пытаешься изображать из себя хозяйку и все твои потуги не стоит принимать всерьез.

— Значит, я сделала то же, что и ты? Я не знала.

— Это уж конечно, ты ведь не захотела разговаривать со мной о делах.

— Я не думала, что тебя это заинтересует. Он покачал головой.

— А если точнее, ты боялась, что я возьму все в свои руки, так ведь? Но не в этом дело. Ты не обсуждала их ни с кем из других хозяев тоже, они считают такое поведение безответственным, но чего еще можно ожидать от женщины, которая затаскивает к себе в постель мужчину на следующий день после смерти мужа?

Сирена ответила ему холодным взглядом.

— У меня не было выбора.

— Им это неизвестно. Но они наверняка сразу это заметят, если ты выставишь меня вон.

— Меня не волнует их мнение, — бросила Сирена.

— Возможно, только ты станешь обращать на него внимание, когда Шон подрастет, пойдет в школу и начнет дружить с детьми богачей.

— До этого еще далеко. А сейчас мне все равно. Только мне, может быть, совсем не хочется выставлять тебя вон, совсем!

Он пристально посмотрел на нее, в его зеленых глазах загорелись золотистые огоньки. На мгновение Сирене показалось, что он подойдет к ней, прижмет ее к себе. Она подалась к нему.

Неожиданно лицо Варда вновь сделалось суровым.

— В этом случае, как и тогда, — сказал он жестко, — у тебя нет выбора.

Стремительно повернувшись, он зашагал прочь.

— Вард! — воскликнула она.

В ответ послышался лишь звук шагов по лестнице и стук закрывшейся двери.

23.

Он ушел. Дом сразу сделался невероятно пустым. Похоже, Вард Данбар оставил в Бристлеконе след столь же быстро, как и в сердце Сирены. Почему он ушел так неожиданно? Этот вопрос два дня не выходил у нее из головы вместе с причинами, о которых он сказал. Размышляя об этом, она все время приходила к выводу, что Вард расстался с ней ради ее репутации. Если она не ошибалась, если в этом заключалась настоящая причина его ухода, тогда все можно было легко исправить. Он мог на ней жениться. Но предложения он ей не делал. По-видимому, ему этого не хотелось, по крайней мере сейчас. Она упустила шанс стать для него чем-то большим, чем обычная любовница.

Пусть будет так. После всего, что между ними произошло, они вряд ли смогли бы найти счастье. Она прекрасно обойдется и без него. Она вообще отлично проживет одна. Она теперь богатая женщина, богатая и независимая. Никто ей не нужен, а меньше всего этот мужчина, предпочитающий держать свои тайны при себе и страдать от непонимания, нежели ущемлять собственную гордость.

К черту его! Как он посмел бросить ее именно тогда, когда она хотела просить у него прощения за все свои напрасные обвинения? Чего он добивался, оставляя ее в таком расстройстве? Это сводило ее с ума. Рано или поздно, но им все равно придется выяснить этот вопрос.

Пожалуй, скорее поздно, чем рано. Сирена сомневалась в том, что сейчас может разговаривать спокойно, как, впрочем, и в том, что у нее были серьезные причины огорчаться. Тем временем погода сделалась теплой и солнечной, наступила настоящая южная весна. Ей нужно съездить в город, в Дом Успокоения, и посмотреть, как там идут дела. Она побудет некоторое время с монахинями, потом, может быть, навестит Консуэло. Но она ни за что, ни при каких обстоятельствах даже и не посмотрит в сторону Мейерс-авеню и «Эльдорадо».

Сестры милосердия чрезвычайно обрадовались, увидев ее. Они показали ей трех новых малышей, появившихся в детской. Монахини проявляли к ним столько сострадания и держались с такой гордостью, что сторонний наблюдатель скорее бы поверил, что их привел сюда промысел Божий, а не безнравственность и порок, царившие в городе.

Сестры уговорили Сирену остаться у них на ленч, а потом встретиться с четырьмя молодыми женщинами, проживавшими в верхних комнатах. Одна из них была женой погибшего горняка, она осталась без средств к существованию с тремя малолетними детьми на руках, а ее ближайшие родственники жили за тысячу миль отсюда. Монахини надеялись, что помощь и благотворительность Сирены уберегут ее от греха. Двум другим помочь было не так просто. Обе девушки пришли с Мейерс-авеню и теперь в любой день могли увеличить число обитателей детской. Они горячо выражали признательность за помощь, оказанную им здесь, но тем не менее собирались вернуться на Мейерс-авеню, как только разрешатся от бремени. Последняя женщина в свои тридцать с небольшим лет выглядела на все семьдесят. Она болела сифилисом в его поздней стадии. Наполовину парализованная, и к тому же с серьезным нарушением мозговой деятельности, она тоже захотела прийти к столу. Другие женщины избегали ее, несмотря на уверения монахинь, что от нее нельзя заразиться. Сестры, похоже, считали, что ее появление может рассердить остальных, однако не выдавали этого ни единым взглядом.

Сирена покидала Дом Успокоения далеко не в лучшем настроении. Ее окружало столько горя и страдания, а она так мало сумела сделать. Она старалась, но слова сестер, восхвалявших ее усердие, не могли убедить ее в том, что она делает успехи.

Консуэло дома не оказалось. Объехав вокруг квартала, Сирена свернула на ведущее за город шоссе. Она расстроилась из-за того, что не смогла встретиться с подругой. Консуэло, наверное, уже собралась в дорогу, ее здесь ничто больше не удерживало. Сирене будет очень ее недоставать. Несмотря на изменчивый характер испанки, в нем чувствовались твердость и умение подчинить других собственной воле, а их положение, по-видимому, не сильно-то будет теперь отличаться. Сирена понимала, что это эгоистично, ей очень хотелось уговорить Консуэло остаться. Обе они одинокие женщины с маленькими детьми, ни одна из них больше не живет на Мейерс, как, впрочем, на Карр или Итон-авеню тоже. Они смогут поддерживать друг друга, вместе противостоять всем, кто станет относиться к ним враждебно.

Сирена уже подъезжала к мосту через ручей, когда увидела приближающуюся со стороны Бристлекона коляску. На козлах сидела женщина, одетая в черное. Узнав Консуэло, Сирена натянула вожжи и стала ждать, пока экипаж подъедет поближе, улыбаясь Консуэло и приветствуя ее издалека.

— Слава богу, я тебя нашла, — сказала испанка. — Я боялась, что опоздаю.

— Что такое? Что случилось?

— Это все Перли, психопатка проклятая. С тех пор как Вард перебрался к тебе, она совсем озверела, превратилась в бешеное животное. На сей раз она решила не с собой покончить, а с тобой!

— Пусть она не беспокоится, мы с Вардом снова расстались.

Сирена заглянула испанке в глаза, с трудом сдерживая слезы.

— Я не знала. Прости, Сирена, но, по-моему, это уже ничего не меняет. Дело зашло слишком далеко.

— Я тебя не понимаю.

— Тебе известно, что старейшина, который вечно на тебя нападает, стал частым гостем у Перли? И она, похоже, наслушалась его речей и решила, что он прав: тебя нужно наказать за твою безнравственность. Хотя к Богу это никакого отношения не имеет. Она притворялась, чтобы узнать, что можно сделать. Теперь она наняла людей: пьяниц, воришек, хулиганов — весь этот сброд с Мейерс-авеню. Вместо оплаты за услуги она позволяет им забегать в публичный дом. Один из них проболтался девушке, к которой он пришел, а она рассказала об этом мне, потому что помнит, как хорошо ты к ним относилась в «Эльдорадо», и считает, что ты не заслужила такой участи.

— Но что же мне делать? Неужели шериф их не остановит?

— Он не успеет. Они уже собрались, кричат, слушают этого Гриера, а он разливает яд по улицам. Скоро они пойдут тебя искать. Они выбрали такое время, потому что сейчас здесь не так много людей: шахтеры или работают, или спят после ночной смены, как и большинство тех, кто здесь живет. Им велено отправиться в Бристлекон и сжечь его дотла. Потом им приказали поймать тебя, раздеть, а когда они вдоволь натешатся, вымазать тебя дегтем, вывалять в перьях и провести по улицам Криппл-Крика.

У Сирены кровь отхлынула от лица.

— Боже мой!

— Вот именно, — со злобой сказала испанка. — Конечно, если ты не выдержишь и помрешь на жаре, когда тебя обмажут дегтем, Перли не слишком расстроится.

— Они… они не посмеют этого сделать, — чуть слышно проговорила Сирена, — по крайней мере здесь, средь бела дня.

— Посмеют, еще как посмеют, если мы их не остановим. Но мы и так уже потеряли много времени. — Лицо Консуэло сделалось задумчивым. — Что ты там сказала мне насчет Варда? Это очень важно.

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, Перли знает, что его не будет рядом с тобой, когда явится весь этот сброд. Она до сих пор не послала за тобой своих громил лишь потому, что Вард все это время находился в Бристлеконе. Она понимает, что Вард наверняка станет тебя защищать, а ей не хочется, чтобы он пострадал.

Замечание испанки показалось Сирене справедливым.

Она согласно кивнула.

— Но что же мне делать? С Шоном в Бристлеконе остались только Мэри и миссис Иган. Если я поеду туда, они могут отправиться следом, а если останусь здесь, они все равно наверняка заявятся туда.

Консуэло нахмурилась.

— Судя по всему, нам сейчас может помочь только Вард. Если мы найдем его раньше, чем эти сумасшедшие выступят в поход, он сможет уговорить Перли, заставить ее вернуть обратно своих псов.

— Ты думаешь, он сумеет это сделать? — спросила Сирена с сомнением.

— Эти люди могут сколько угодно изображать праведный гнев, вызванный в их душах проповедями мормона, но на самом деле их интересуют только деньги, и, если им их не заплатят, они тут же разойдутся по домам.

— А что, если Вард откажется?

Сирена никак не могла заставить себя поверить, что все, о чем ей сейчас говорят, происходит на самом деле, а не в страшном кошмаре.

— Ты что, рехнулась? Как он может отказаться?! Он же любит тебя, обожает тебя до умопомрачения. Если с тобой что-нибудь случится, он весь город разнесет на куски.

— По-моему, мне лучше обратиться к шерифу, — проговорила Сирена и крепко сжала губы.

— Ни в коем случае, идиотка! Неужели ты не понимаешь, какой грязью успели облить твое имя? Шериф еще, чего доброго, решит, что ему незачем рисковать жизнью ради такой женщины. Все леди высшего общества настроены против тебя, потому что ты осмелилась считать себя равной им, а их мужья — владельцы приисков — готовы поверить в любой вздор про тебя. А тут еще Перли со своими лживыми слухами насчет того, что ты, шлюшка и интриганка, устроила все так, что ей уже не урвать кусок от пирога, то есть ты приложила руку к гибели мужа. А сплетни тем временем растут и распространяются, полгорода уже считает тебя чуть ли не чудовищем, хотя другая половина готова поклясться, что ты святая. Но ни один в этом городе не сомневается в том, что ты обладаешь какой-то колдовской силой, из-за чего мужчины липнут к тебе, как мухи к меду. Они обожают и ненавидят тебя, завидуют тебе и презирают, и кое-кому стало бы намного легче, если бы ты… умерла.

— Ты пугаешь меня, Консуэло.

— Хорошо! Время не ждет. Мы не можем вот так болтать тут весь день. Ты поедешь к Варду или нет?

Сирена посмотрела на дорогу, ведущую в сторону Бристлекона, потом решительно кивнула.

— Едем, — сказала она, разворачивая упряжку.

Если Консуэло добралась до Бристлекона и обратно без происшествий, значит, молодчики Перли еще стоят на Мейерс-авеню и слушают старейшину Гриера. Как ей быть: направиться кратчайшим путем в «Эльдорадо» по главным улицам или ехать по окраинам, чтобы случайно не повстречаться с ними? Консуэло выбрала самый кружной путь, который в конце концов приводил к задней двери салуна; по этой дороге Сирена ездила на встречи с Вардом.

Она сделала ошибку. С осторожностью, которой трудно было от них ожидать, собравшиеся в толпу люди тоже решили идти окольным путем. Они стали спускаться вниз по узкому переулку, перекрыв его во всю ширину сплошной стеной из человеческих тел. Некоторые ехали верхом, другие — в повозках, остальные трусили позади, словно охотничьи псы. Они потрясали кулаками и выкрикивали непристойности, широко открытые рты напоминали кровоточащие раны на их бородатых лицах, из-под низко надвинутых шляп злобно сверкали налитые кровью глаза.

— Это она! — закричал кто-то. — Вон она! Хватай ее, ребята! Не дайте этой суке улизнуть!

Консуэло сделала единственно возможную в этой ситуации вещь. Прикрикнув на лошадей, она стегнула их хлыстом и повернула экипаж на боковую улицу. Сирена последовала за ней. По бокам дороги быстро замелькали дома. До «Эльдорадо» оставалось не больше дюжины кварталов. Бежавшие позади мужчины громко вопили, изрыгая проклятья; их голоса слились в неистовый рев, пугавший лошадей и заставлявший сердце Сирены отчаянно биться. И все же несколько подъехавших с обеих сторон верховых окружили коляску, схватили лошадей под уздцы и вырвали вожжи из рук Сирены. Консуэло натянула поводья. Мужчины уже добирались и до нее.

— Нет! — закричала Сирена. — Поезжай, Консуэло, поезжай!

— Я вернусь! — крикнула в ответ испанка дрожащим от страха и гнева голосом, едва слышным из-за несмолкаемого шума.

Сирена почти не расслышала этих слов. Ее охватил ужас. Старейшина Гриер, сидя верхом на лошади, наклонился над ней так, что их лица едва не соприкоснулись. Его глаза сверкали, он прерывисто дышал, его слова потонули в криках и улюлюканье забулдыг.

— Пришел твой час, проклятая потаскуха! Готовься и молись, пока есть время!

В Сирену вцепилось множество рук, с нее срывали одежду, ее дергали в разные стороны, чтобы поскорее вытащить из коляски. Прежде чем она успела вспомнить о пистолете, не говоря уже о том, чтобы его достать, сумочку выхватили из ее рук. От платья оторвали рукав. Чьи-то пальцы принялись разрывать корсет, черные бисерины рассыпались по земле. Вырвавшись, Сирена вскочила на ноги, сжимая в руках хлыст. Стиснув зубы, она раздавала удары направо и налево, слыша с жестокой радостью, как нападавшие вскрикивают от боли. Насмерть перепуганные лошади встали на дыбы и подались назад; послышались душераздирающие вопли, проклятья затоптанных и тех, чьи ноги попали под колеса.

— Хватайте ее, придурки! — завопил кто-то, не жалея горла. Какой-то мужчина вскарабкался по колесу и вырвал хлыст из рук Сирены. Потом ее дернули за юбку, и Сирена потеряла равновесие. С отчаянным криком она рухнула прямо на протянутые к ней, задранные вверх руки. Лошади рванулись и понеслись вниз по улице, увлекая за собой раскачивающуюся пустую коляску.

С головы Сирены сорвали шляпу вместе с клоком волос и удерживавшей ее стальной заколкой. Шпильки разлетелись по сторонам, длинные локоны рассыпались по спине и по лицу, когда она, извиваясь, делала отчаянные попытки освободиться. Сирена задыхалась от боли. Ей не хватало воздуха, чтобы закричать. С нее сорвали траурную креповую повязку, ее били, пинали, грубо тискали, царапали руки, хватали за грудь и бедра. Ее швыряли взад и вперед, так что у нее закружилась голова. Ей казалось, что прикосновения грязных рук оскверняют ее, тело разламывалось от нестерпимой боли, мозг сверлили звуки литании, которую читал старейшина, воспевая свою ненависть. Мормон злобно выкрикивал, что всех прелюбодеек надо забить камнями, отдать на растерзание бешеным псам.

Потом наступила тишина. Сирену поставили на ноги, заставили повернуться и втолкнули в круг мужчин с горящими глазами и слюнявыми от вожделенного предвкушения ртами. Она пошатнулась, но удержалась на ногах, прикрыв грудь руками. На ней остался лишь корсет и изорванные в клочья нижние юбки, которые не смогли сорвать только потому, что их застежки находились под пластинами из китового уса внутри корсета. Тряхнув головой, она отбросила назад волосы, сверкающим водопадом закрывшие спину до самых бедер. Блестящие и шелковистые, они, казалось, никак не сочетались со страшным выражением ее потемневших глаз.

Услышав громкий удар бича в чьих-то умелых руках, Сирена вскинула голову и встретилась взглядом со старейшиной, стоявшим внутри образовавшегося круга, чуть поодаль от остальных. Возбуждение безумия мешалось на его лице с экстазом страсти.

— Пришел твой черед, Сирена, — проговорил он, пожирая взглядом бесцветных глаз ее обнаженное тело, — теперь ты в моих руках, как и те, остальные. Наказание, которое я выбрал для них, падет и на тебя, только оно будет в тысячу раз ужаснее, и я не остановлюсь до тех пор, пока ты не попросишь пощады или смерти.

«Остальные»! Страшная догадка молнией сверкнула в мозгу Сирены. Наверное, он выглядел так же, когда убивал других женщин с Мейерс-авеню, когда наслаждался их телесными муками, убивал и калечил. Или он сначала калечил, а лишь потом убивал, оставляя их умирать, захлебываясь собственной кровью? Это внезапное открытие почти не взволновало Сирену сейчас, когда ее всю охватывал нестерпимый ужас.

— Да, твой час настал, — принялся выводить этот маньяк, обматывая кожаный бич вокруг ладони. — Если бы ты пришла ко мне и стала моей женой, тебе не пришлось бы этого пережить, но ты избрала путь греха и теперь должна заплатить за это. Посмотри на меня и познай свою судьбу!

Седовласый мормон кивнул стоявшему рядом с Сиреной подонку, и тот заломил ей руки за спину, обнажив грудь. Старейшина широко размахнулся, так что бич размотался по земле во всю длину, потом по его лицу пробежала судорога, и он снова взмахнул рукой. Ременная плеть хлестнула Сирену по руке и плечам, щелкающий звук удара эхом отразился в ушах. Обжигающая боль волной прокатилась по ее телу. На коже появилась длинная красная полоса, идущая от плеча к изгибу груди. Сирена до крови прикусила губу, но не издала ни звука. Гриер стегнул ее еще и еще раз. Крик боли рвался из ее горла, но она крепко стиснула зубы. Извиваясь всем телом, Сирена пыталась вырвать запястья из крепко сжимавших ее рук. Перед глазами поплыла красная пелена, сквозь которую она увидела, как старейшина опять занес руку с кнутом.

Где же Консуэло? Охваченная ослепляющим ужасом, Сирена неожиданно сообразила, что у испанки имелось больше причин ненавидеть ее, чем у других жителей Криппл-Крика. Возможно, она даже не собиралась спасать ее от нанятой Перли толпы и не торопилась бежать к Варду за помощью. Может быть, Консуэло намеренно привезла ее сюда, к старейшине?..

Бич снова опустился с похожим на выстрел звуком, но Сирена уже не чувствовала боли. Послышался чей-то короткий вскрик. Среди сгрудившихся вокруг нее мужчин послышался ропот, зашевелившись, они расступились. В толпу вдруг ворвалась коляска и остановилась как вкопанная. Сирена услышала не хлопок кнута, а треск выстрела. Вард стоял в коляске с дымящейся винтовкой, держась рукой за крыло и стоя одной ногой на железной подножке, а другой — на деревянном настиле пола. Лошадьми правила Консуэло, а позади нее, в грязном атласном халате, съежившись, сидела Перли с разметавшимися рыжими волосами.

Загнав в ствол новый патрон, Вард спрыгнул наземь и навел винтовку на толпу.

— Поразвлекались и хватит, — проговорил он, растягивая слова. — Сирена!

Державший ее человек поспешно убрал руки, словно неожиданно обжегся. Споткнувшись, она сделала шаг вперед и, подчиняясь словам Варда, ухватилась за протянутую руку.

— Стой! — прорычал старейшина Гриер, пытаясь загородить ей дорогу. — Кто дал тебе право вмешиваться?

— Вот это, — ответил Вард, покачав винтовкой. Его лицо напоминало лицо гранитной статуи, а в глазах горел недобрый зеленый огонь, когда он перевел взгляд с кровоточащих следов от ударов на теле Сирены на кнут в руке старейшины.

— Она в руках божьих! Я не позволю тебе забрать ее!

Вард не обратил внимания на крики, последовавшие за этими зычными словами.

— Я помогу тебе, если тебе захотелось на тот свет.

Стоявшие рядом с мормоном люди отступили назад, другие же подошли ближе, что-то злобно крича. Консуэло обратилась к ним с горечью в голосе:

— По какому праву вы это делаете, вы все? Кто позволил вам издеваться над этой женщиной? Она ничего вам не сделала! Она вообще никому ничего не сделала!

— Ха, ничего! Она позаботилась о том, чтобы Натан Бенедикт сделал ее богатой вдовой, вот что! По-твоему, этого мало?

Эти слова произнес кто-то в середине толпы. Несмотря на гневную интонацию, в этом обвинении присутствовала доля здравого смысла. Значит, к этим ублюдкам, молодчикам Перли, присоединился кое-кто из жителей города.

— По-моему, это ложь! — возразила Консуэло. — А уж кому, как не мне, это знать, ведь я была любовницей ее мужа!

— Звучит убедительно!

— И вы ее в этом обвиняете? За это вы решили ее наказать? Это была случайность, и ничего больше. Почему тогда вы не бьете тех, кому везет в картах?

— Что ты знаешь об этом, глупая женщина?

— Я много чего знаю! — От охватившей ее ярости акцент сделался более заметным. — Это мне Натан Бенедикт сказал, что боится, что новый подъемник в «Сенчури-Лоуд» неправильно установили. Я посоветовала ему подождать, пока инженер поправится и сможет все проверить, но Натан был слишком нетерпеливым: Он ответил, что рискнет. А если что-то не так, он сможет устранить неполадки, не разбирая машины. Ему казалось, что никакой опасности нет, он говорил, что аварийный тормоз не даст подъемнику упасть. Он не подозревал, что тот может отказать.

Говоривший с ней человек задумался и оглядел стоявших вокруг людей.

— То, что вы устроили с Сиреной, было задумано ради мести, — Консуэло снова обратилась к толпе. — Все это затеяла она, эта шлюха Перли, и еще этот несчастный уличный проповедник, этот мормон, который хотел когда-то сделать Сирену своей четвертой женой при живых трех. Сирена отняла мужчину у Перли, отказалась спать со старейшиной, и они вдвоем решили выместить на ней злобу. Вы тоже будете в этом участвовать? Вам хочется испачкать руки в крови невинной женщины ради этой преступной парочки? Вы желаете, чтобы вас судили вместе с этими наемными убийцами, этими подонками, которые душу продадут за женщину в постели и несколько долларов в кулаке? А вы, кого она наняла, что станете делать вы, если я скажу, что денег не будет? Вы сегодня уже получили то, что полагается давать за такие дела!

Из толпы послышались злобные возгласы. Увидев, что многие их сообщники направились прочь, те, кто остался и сгрудился вокруг Сирены и Варда, повели себя еще более дерзко. От более решительных действий их удерживала только винтовка в руках Варда.

Консуэло тряхнула за плечо сидевшую рядом с ней рыжеволосую женщину.

— Скажи им, Перли. Скажи своим псам, что ты передумала, скажи, что денег они не дождутся! Прикажи им убираться, и больше не прикасаться к Сирене!

Перли подняла голову, злобно взглянув на Варда, который, казалось, смотрел сквозь нее, сосредоточив все внимание на движении толпы. В ее глазах все еще полыхал огонь мести, когда она устремила их на Сирену, стоявшую полуобнаженной вблизи, дрожавшую под жадными взглядами мужчин. Потом она с горьким презрением посмотрела на старейшину, проигравшего эту битву, после чего с безумным блеском в глазах оглядела всех остальных.

Консуэло встряхнула ее еще раз. Перли разжала губы.

— Это правда, — сказала она, — я передумала. Денег не будет.

Этим она, по существу, признала свою вину. Толпа молчала, пораженная. Старейшина казался не менее удивленным.

— Шлюха! — прорычал он, с яростью посмотрев на рыжеволосую женщину.

В эту минуту Вард шагнул вперед и, взяв Сирену за руку, высвободил ее запястье из пальцев старейшины. Тот рванулся было следом, но в грудь ему тут же уперся ствол винтовки.

— Ни с места, — тихо проговорил Вард, отступая назад и увлекая за собой Сирену. — Садись в коляску, — велел он ей, не сводя глаз с Гриера.

Подчинившись, Сирена поставила ногу на гладкую железную подножку и с трудом поднялась в экипаж. Перли попыталась ей помешать, но Консуэло шепотом приказала ей убираться, и та подалась назад. Вард отступал следом. Ему пришлось встать на подножку, потому что в коляске больше не оставалось места. Держась одной рукой за крыло, он не сводил пристального взгляда со стоявших внизу мужчин.

В этот момент Перли бросилась к нему с пронзительным криком и ухватилась за винтовку. Вард рванул винтовку на себя, потерял равновесие, и его нога соскользнула с подножки. Увидев это, Сирена наклонилась вперед и вцепилась руками в его кожаный пояс, не выпустив его даже после того, как Перли с силой ударила ее локтем в грудь, во что бы то ни стало стараясь вырвать у Варда ружье.

Неожиданно из дула вырвался огонь, верх коляски слегка затрясся от отдачи. Вард откинулся назад с исказившимся от боли лицом. Он не упал только потому, что успел уцепиться пальцами за борт экипажа, и потому, что Сирена не выпускала из рук его ремень.

С дикими криками толпа бросилась к ним. Консуэло пронзительно крикнула, заставив лошадей рвануться с места. Повалившись вперед, Вард рухнул поперек колен Перли и Сирены, продолжавшей отчаянно сжимать его пояс. Вскрикнув, Перли отпустила винтовку и закрыла лицо дрожащими руками. Ее глаза сделались безжизненными, в них появилось безумное выражение, когда она увидела пятно крови, расползавшееся по рубашке Варда. Накренившись, коляска повернула за угол. Консуэло подхватила винтовку, чтобы она не выпала из экипажа. Поставив ее между колен, она протянула руку, чтобы помочь Сирене втащить Варда в коляску.

У них не оставалось времени для страха. Скользнув ладонью под рубашку Варда, Сирена попыталась уловить биение его сердца. Сердце билось немного быстрее, чем обычно, но ладонь ее была вся в крови.

Подняв голову, он взглянул на Сирену и через силу улыбнулся.

— Я еще жив, если ты решила это узнать.

Вард резко втянул в себя воздух от пронзившей его боли, когда колесо коляски угодило в выбоину. У Перли перехватило дыхание, и она перестала кричать, хотя ее взгляд по-прежнему оставался пустым. Вард оттолкнулся от них и опустился на одно колено в раскачивающейся на ходу коляске, чтобы женщинам было не так тяжело. Несмотря на то, что он пытался шутить, лицо у него посерело, по пальцам стекала струйка крови. Позади кричала и бесновалась толпа. Они пронеслись мимо какого-то мужчины, от удивления открывшего рот. Лошади мчались быстрее ветра. Движение в городе замерло. Казалось, все куда-то попрятались, выжидая, чем закончится эта ужасная история.

Консуэло остановила коляску в проезде между «Эльдорадо» и публичным домом. Перли вышла первой, она торопливо пробралась мимо Сирены, мимо Варда, избегая смотреть в его сторону, словно опасаясь его и того, что она сделала. Выпрыгнув из коляски, она бросилась бежать к черному ходу публичного дома.

Потом вышел Вард, держась рукой за бок. Следом — Сирена, а за ней — Консуэло. Когда экипаж опустел, Вард потянулся за лежащей в нем винтовкой.

— Публичный дом, — сказала испанка. — Они вряд ли станут его громить, и отсюда можно будет послать кого-нибудь за шерифом.

Вард кивнул, стиснув зубы так крепко, что на скулах выступили желваки.

— Мне самому нужно было сразу послать кого-то к нему.

— У нас не оставалось времени на объяснения, — бросила в ответ Консуэло, — а потом этих придурков, наверное, уже и так заметили.

Они подошли к входу. Консуэло нажала на ручку и толкнула дверь, пропуская вперед Варда и поддерживающую его Сирену. Навстречу им спускалась темноволосая девушка по имени Кора. Увидев их, она замерла, собираясь что-то сказать, но Консуэло остановила ее.

— Принеси Сирене что-нибудь надеть. И зажги свет. Почему в таких местах всегда опускают шторы? Здесь темно, хоть глаз выколи.

Девушка сняла халат, который был на ней поверх корсета, рубашки и нижних юбок. Протянув его Сирене, она сказала:

— У меня в комнате есть лампа. Сейчас я ее принесу.

— Давай, — бросила через плечо Консуэло, запирая дверь, — и принеси бинты. А потом отправь кого-нибудь через парадное к шерифу. Скажи ему… скажи, что здесь драка, толпа пытается разнести заведение Перли.

Крики толпы тем временем приближались. Услышав их, девушка побежала исполнять приказание Консуэло. Через несколько секунд по лестнице спустилась экономка. Одевшись, она торопливо прошла мимо, направляясь к парадному выходу.

Консуэло откинула занавеску над черным входом.

— Они направляются к «Эльдорадо», — прошептала она.

Неожиданно послышался стон, доносившийся из-под лестницы. Обернувшись, они увидели Перли, сидевшую на полу с опущенными плечами и выражением ужаса в глазах. На лестнице появилась Кора с керосиновой лампой. Перли вздрогнула и отвернулась, спрятав лицо от света.

— Уходите, — сказала она, указывая на дверь дрожащей рукой. — Уходите. Не трогайте меня. Не смейте ко мне прикасаться.

Сирена накинула халат, который дала ей Кора. Обменявшись с Консуэло удивленным взглядом, она взяла у Коры бинты. Сирена подтолкнула стул поближе к Варду, но он не стал садиться, оставшись стоять с винтовкой в руках, привалившись к дверной коробке и внимательно вслушиваясь в доносившийся с улицы шум.

— Поставь лампу на пол, чтобы Сирена могла заняться Вардом, — велела Консуэло, — а потом помоги мне притащить какие-нибудь стулья, столы, чтобы завалить дверь.

Времени не оставалось совсем. Хриплые крики звучали совсем рядом, дверь задрожала от мощных ударов. Лицо Консуэло приняло холодное выражение. Наклонившись к Перли, она рывком заставила ее подняться и толкнула к двери.

— Скажи им, что нас здесь нет, — шепотом приказала испанка, — скажи, что ты удрала от нас и пришла сюда, а куда мы поехали, ты не знаешь.

— Нет, не надо, прошу тебя, — чуть слышно проговорила Перли, охваченная дрожью.

— Не нет, а да, — твердо ответила Консуэло, вытолкнув ее на площадку перед входом. — Открой дверь и переговори с ними, только смотри: одно лишнее слово, и ты схлопочешь пулю.

Перли взглянула на Варда, казалось, ее лицо вот-вот растает. Слезы рекой лились по щекам, губы дрожали, а застывшие черты напоминали горестную маску. Стук тем временем усилился, и Вард указал стволом на дверь. Медленно обернувшись, Перли взялась за задвижку.

Неожиданно ее лицо передернулось. Она резким движением отодвинула засов, широко распахнула дверь и завизжала:

— Они здесь! Сюда, хватайте их!

Старейшина Гриер первым ворвался в коридор. Из-за закрывавшей лестницу занавески послышался выстрел. Пуля расщепила дверную раму, заставив старейшину броситься на пол. Оказавшийся рядом с ним мужчина, вскрикнув, рванулся назад. После нового выстрела еще пять или шесть человек, стоявших у входа, разбежались в поисках укрытия. Вард снова взвел курок и послал им вдогонку еще одну пулю, а потом кивнул Сирене. Она тут же подбежала к двери и заперла ее на засов.

Перли прижалась к стене рядом с лестницей, широко раскрыв глаза. Кора, державшая лампу, отступила на шаг. Ее руки тряслись так сильно, что под стеклом лампы дрожал горящий фитиль.

Старейшина сначала сел, потом поднялся на ноги, ухватившись за перила. Не обращая внимания на направленное на него дуло, он шагнул к Сирене, вытащив из кармана пальто нож с длинным лезвием.

— Сейчас, — прохрипел он, — сейчас, Сирена!

Стоя с покрытым синяками и кровоподтеками лицом, Сирена с ненавистью смотрела на него. С тех пор как она встретилась с этим человеком, он неоднократно оскорблял ее, чуть не изнасиловал, подверг публичному унижению и отнял у нее почти все ее имущество. На нее натравили озверевшую толпу, ее презирали, ей предъявляли чудовищные обвинения, жестоко с ней обращались. Ее жизнь не раз подвергалась опасности. Вот и сегодня на нее напали, стащили с коляски, изорвали в клочья одежду, а вместе с ней отняли ее честь и достоинство. Несколько дюжин мужчин избивали ее, прикасались к ней грязными руками. Она испытала жестокие муки, ее хотели убить, а теперь наконец настигли в последнем убежище — в публичном доме, пропахшем потом, вином и табаком. После сегодняшнего избиения болело все ее тело, сплошь покрытое синяками, ссадинами и следами ударов кнутом. Но еще большую боль она испытывала оттого, как несправедливо с ней поступили — и все благодаря этому «святому». В душе у нее поднялась волна ненависти и возмущения, к лицу прилила краска, в глазах появился дьявольский огонь.

— Сейчас? — проговорила она тихим, но тем не менее полным достоинства голосом. — Что тебе надо? Что я тебе сделала, кроме того, что оскорбила твою чрезмерную гордыню?

— Ты прелюбодейка! — громовым голосом возвестил он.

— Потому что живу только с одним человеком, с тем, которого люблю? Я не считаю это грехом.

Вард замер, но она не обратила на него внимания.

— Изменница! Ты изменила мужу!

— Как я могла изменить, если, по сути дела, не была замужем, никогда не соглашалась стать женой этого человека?

— Ты убила своего мужа!

— Он погиб случайно. Его никто не убивал. Никто.

Глубокий вздох Варда на мгновение отвлек ее внимание, не она тут же заговорила вновь:

— Нет, это ты, ты убийца, ты прелюбодей, это ты предал свою семью! Ты со звериной жестокостью убил жену, маленькую Лесси, только потому, что она ушла от тебя. Ты охотился на несчастных женщин, удовлетворял свою похоть, а потом отнимал у них жизнь, калечил их тела ради безумной жажды мести. Зачем? Что эти женщины тебе сделали? Хоть одна?

— Нет… я орудие в руках Господа. Я омыл их в крови ягненка, как говорится в Писании. Эти заблудшие очистились в Его глазах.

— Ты — маньяк. Твой мозг до того затуманен, что ты не понимаешь, что делаешь.

На бородатом лице старейшины появилось выражение беспокойства, переходящего в страх.

— Ты само зло, — прошептал он. — Я должен убить тебя, прежде чем ты заставишь их повернуть против меня.

— Ты сам сделал их своими врагами.

Старейшина в растерянности оглянулся по сторонам, скользнув глазами по фигуре Консуэло, стоявшей напротив Варда, по другую сторону от Сирены. Он увидел Перли и Кору. С улицы доносились крики, словно оставшиеся там мужчины собирались выломать дверь. Эти звуки на мгновение отвлекли внимание Варда. Гриер сделал шаг вперед, но дуло винтовки в руках Варда уже опять уперлось ему в грудь.

Консуэло заглянула Варду в лицо. Увидев, что у него побелели складки вокруг плотно сжатого рта, она подошла к мормону и прикоснулась к его плечу.

— Если тебе нужна порочная женщина, ты уже нашел ее здесь. Из вас с Перли получится неплохая пара.

Испанка подтолкнула его к Перли. Он отвернулся от Сирены, словно почувствовав облегчение, сжал в руке нож и закутался в свой праведный гнев, словно в тогу.

— Если бы не ты, — сказал он, вытянув в сторону Перли длинный костлявый палец, — эта Иезавель была бы сейчас мертва. Свершилось бы спасение ее души после бичевания ее тела и нашего физического единения. Это ты во всем виновата, ты одна!

Перли отошла от стены, ее зрачки расширились от ужаса.

— Ты собираешься убить меня, как остальных? Да? Да? Говори, ты, Джек-Потрошитель!..

В ее голосе чувствовалось какое-то странное восхищение силой, слышался отчаянный вызов. Она будто сама желала, чтобы он убил ее, подталкивала его к этому.

Бесцветные глаза старейшины заблестели.

— Потаскуха! — закричал он. — Каешься ли ты в своих грехах?

— Нет! — воскликнула Перли. — Никогда!

Прежде чем кто-нибудь успел что-то сделать или хотя бы понять, что происходит, старейшина набросился на Перли. Она, подхватив юбки, помчалась вверх по лестнице, оттолкнула Кору с лампой и истерически захохотала. Старейшина кинулся следом, отшвырнув Кору к перилам и перепрыгивая через две ступеньки сразу.

Во второй раз Коре не удалось удержаться на ногах. Она вскрикнула и выронила лампу на пол. Керосин расплескался по ковровой дорожке. Стекло со звоном разбилось. Огонек фитиля в мгновение ока превратился в столб желто-оранжевого пламени. Через несколько секунд огонь охватил всю лестницу, воздух наполнился едким запахом паленой шерсти.

Кора закричала и, отчаянным прыжком преодолев полосу огня, очутилась в нижнем холле.

— Пожар! — закричала она, рыдая и глядя наверх. — Эй, девочки, горим!

От клубящегося черного дыма щипало глаза. Держась за бок, Вард выбрался из дверного проема и стал подниматься по лестнице. Консуэло бросилась за ним.

— Не ходи наверх. Этот дом сейчас вспыхнет, как порох. Я уже видела такое в шахтерских поселках.

— Не буду же я стоять и ждать сложа руки! — прокричал он в ответ.

Консуэло с отчаянием посмотрела на Сирену. Наклонив голову, чтобы дым меньше ел глаза, обе женщины побежали следом, стараясь не ступить на огонь.

Наверху царила страшная суматоха. Полураздетые женщины выбрасывали вещи из окон прямо на улицу, прижимали к груди котят, кроликов и щенков или бегали с заспанными глазами по коридорам, спрашивая, что происходит.

Дверь в комнату Перли была заперта. Изнутри послышался хриплый крик, потом голос старейшины, читающего молитвы. Вард рванул ручку, но она осталась неподвижной. Тогда, разбежавшись, он бросился на дверь, выставив вперед плечо.

Дверь затрещала, но не поддалась. Вард снова отступил назад и, прерывисто дыша, прислонился к стене, сжимая в ослабевших пальцах винтовку. Его лицо еще больше посерело, между пальцев руки, которой он зажимал рану в боку, показалась кровь.

— У кого-нибудь есть ключ от этой двери? — спросил Вард у пробегавшей мимо девушки. Она посмотрела на него с ужасом и побежала дальше.

— Пойдем отсюда, Вард, — взмолилась Консуэло. — Здесь больше нельзя оставаться. Подумай о Сирене, обо мне, в конце концов, если тебе нет дела до себя самого.

Он не ответил. Выпрямившись, он бросился на дверь еще раз, второй, третий. Наконец она распахнулась, с шумом ударившись о стену.

Сирена зажала рот обеими руками, чтобы не закричать. Кровь заливала всю комнату, она забрызгала стены, ручьями текла по полу к кровати. На покрывале из брюссельского шелка, широко раскинув ноги, лежала Перли. Из пятки свисавшей с кровати ноги медленно капала кровь. Ее спутанные волосы тоже пропитались кровью, а глаза оставались широко раскрыты. Над ней, спустив брюки ниже колен, склонился старейшина Гриер.

— Господи, — прошептала Консуэло, отвернувшись.

Вард припал на одно колено. Мормон повернулся и с рычанием скатился с кровати, сжимая в руке нож. Когда седовласый полуголый маньяк приблизился к нему почти вплотную, Вард вскинул винтовку, прижал приклад к щеке.

24.

Сирена уверенными шагами спускалась по лестнице, натягивая на ходу перчатки из серой кожи. Сегодня впервые после многих месяцев пасмурной погоды и снежных заносов выдался светлый солнечный день, витраж над входной дверью переливался всеми цветами радуги. Серо-голубые глаза Сирены сияли, она чудо как похорошела, на щеках играл румянец, а губы сделались розовыми и больше не казались пересохшими. Наконец-то она обрела покой, почувствовала себя свободной и счастливой, и, если иногда по ее лицу пробегала тень, Сирена не давала ей задерживаться. Она больше никому не позволит нарушить свой, с таким трудом завоеванный покой — ни сегодня и ни когда-нибудь еще.

Ее костюм из серо-лилового крепдешина никак нельзя было назвать ярким, но она специально выбрала такую расцветку. Вместе с этим символом траура Сирена надела серые перчатки, круглую шляпку и колье из черного янтаря с десятидюймовыми подвесками, которое когда-то преподнес ей Натан. На плечи жакета с рукавами, сшитыми по фасону «баранья нога», она накинула отороченную бобром пелерину — подарок Варда на прошлое Рождество. Такое сочетание казалось ей весьма неплохим, хотя она и сомневалась, что оно понравится Варду.

Ожидая ее, он сидел в коляске, грелся на солнышке, не выпуская вожжи из ловких рук. Он тоже выглядел намного лучше. Пуля, которую он получил в тот ужасный день, сломала два ребра. А когда ему пришлось прыгать вместе с женщинами с верхнего этажа публичного дома, он еще проткнул легкое. Вард вполне мог бы заболеть пневмонией, но все, слава богу, обошлось. Он до сих пор выглядел немного осунувшимся, возможно, так казалось из-за бронзового, не сходящего с его лица загара, но тем не менее вполне поправился для того, чтобы заниматься чем угодно.

Сирена улыбнулась, вспомнив прошлую ночь и все, что произошло между ними на огромной постели в золотой спальне Бристлекона. Они разделяли ее в течение последних четырех недель, за что следовало благодарить Консуэло. В тот день, когда Сирена и Вард добрались до дома, они были слишком изможденными и слишком страдали от боли, чтобы задумываться о том, в каком положении они очутились. Миссис Иган показала на комнату Сирены, и Консуэло велела старателям, которые привезли их домой, уложить их вместе на эту кровать. Они лежали там, охваченные то жаром, то ознобом, впадая в беспамятство, поворачиваясь друг к другу лицом, прикасаясь руками, шепча друг другу слова признательности до тех пор, пока не осмелились прошлой ночью на нечто большее.

Сирена мысленно вернулась на несколько недель назад, к тому кровавому дню. Она вспомнила три выстрела пожарной тревоги, вспомнила, как она спускалась из горящего публичного дома по связанной из простыней веревке, оказавшейся слишком короткой, из-за чего ей пришлось прыгать с немалой высоты. Вспомнила, что она почувствовала, увидев, как старатели, называвшие ее когда-то Золотыми Каблучками, разогнали последних нанятых Перли молодчиков и уже собирались ворваться в бордель, когда его целиком охватил огонь. Что случилось потом, Сирена помнила смутно, она только знала, что ее упряжку с экипажем остановили и пригнали обратно и что двое самых сильных горняков отправились верхом, сопровождая их в Бристлекон. Охрана, собственно говоря, требовалась скорее уже не ей с Вардом, а лошадям, чтобы их не украли по дороге. К тому времени огонь успел охватить значительную часть деревянных построек Криппл-Крика, и люди кидались на любую повозку или лошадь, чтобы спасти имущество от пожара. «Эльдорадо» сгорел дотла, как и почти все другие заведения на Мейерс-авеню…

Увидев Сирену, Вард вышел из экипажа. Спустившись с крыльца, она села в коляску, опираясь на протянутую руку. Поднявшись на козлы и взяв поводья, Вард обернулся и с улыбкой посмотрел на Сирену, любуясь ее зарумянившимся лицом под широкими полями шляпы. Потом взгляд его зеленых глаз ненадолго задержался на ее накидке. Наконец он со вздохом отвернулся, словно делал это против своей воли, прикрикнул на лошадей, и коляска покатилась по дорожке.

Сирена смотрела на его сильные руки, сжимавшие вожжи, с удовольствием наблюдая, как искусно Вард правит лошадьми. Он вообще многое умел, но кое-что удавалось ему особенно хорошо. Да, теперь она в огромном долгу у Консуэло.

Она благодарила испанку не только потому, что та распорядилась положить их на одну кровать. Нет, это было далеко не все. Сирена выражала Консуэло признательность за то, что она предупредила ее о надвигающейся беде, поддержала их с Вардом, стояла с ними плечом к плечу перед толпой, перед старейшиной Гриером. А потом, когда все кончилось, испанка провела в Бристлеконе много дней, выхаживая их с Вардом, не говоря уже о том, как она заботилась о Шоне все то время, пока Сирена оставалась слишком слаба, чтобы самой заниматься сыном. Она благодарила Консуэло за то, что с пониманием отнеслась к ее браку с Натаном, не винила ее в его смерти, в том, что Сирена не смогла сделать его счастливым; и еще за целую тысячу других, более мелких вещей.

— О чем ты думаешь? — спросил Вард.

— О Консуэло, — ответила Сирена, взяв его под руку.

— Жаль, что ей пришлось уехать.

— Да, но она уже давно так решила.

В первые дни после пожара Сирена опасалась, как бы у Консуэло не случился выкидыш от невероятного перенапряжения. Но этого, к счастью, не произошло. Ей вполне хватило одной ночи крепкого сна, чтобы восстановить силы — по крайней мере, она сама так утверждала. Ее предки были крестьянами; и для того, чтобы вырвать брошенное в почву семя, требовалось кое-что посерьезнее столкновения со злобной толпой и прыжка со второго этажа. Она постоянно твердила, что та работа, которой она занималась — разносила подносы, меняла белье, возилась с Шоном, — пошла ей на пользу, потому что помогала ей не думать о Натане и о том, что она станет делать, когда приедет в Мексику.

Сирена попыталась отговорить ее. Но Консуэло только покачала головой:

— Я знаю, что делаю. Ты стала мне как сестра, и мне очень больно покидать тебя, но так будет лучше. Сын Натана вырастет в теплой, солнечной стране. Я найду ему отца, который полюбит нас обоих, позабыв о нашем прошлом. У нас хватит денег на жизнь, даже останется на развлечения, но не так много, чтобы нас охватила гордыня. А если мне когда-нибудь приснится Криппл-Крик и другая жизнь, то, надеюсь, проснувшись, я сразу об этом забуду. Господь милостив, и он наверняка даст мне то, о чем я его сейчас прошу.

Через неделю Консуэло уехала. К тому времени Сирена уже стала вставать с постели и начала понемногу заниматься делами. Корзины и саквояжи с вещами Консуэло, которые она брала в Мексику, отправили на вокзал. Купленный Натаном для нее дом перешел к новым владельцам.

Последнюю ночь Консуэло провела в Бристлеконе. Сирена обнимала ее на веранде, когда Джек подогнал к дому экипаж, чтобы отвезти Консуэло на вокзал. Почувствовав, как слезы подступают к ее карим глазам, испанка отвернулась. Сидя в коляске, она помахала Сирене, а потом, выпрямившись и приняв горделивую осанку, отвернулась, глядя прямо перед собой. Она смотрела в сторону Мексики…

— Натану сразу надо было жениться на Консуэло, — неожиданно бросила Сирена.

— По-моему, он не просил ее об этом.

Не обращая внимания на его жесткий тон, Сирена продолжала:

— Он мог бы сделать ей предложение, если бы не встретил меня.

— Если бы он не встретился с тобой, он бы никогда не познакомился с Консуэло. Насколько я понимаю, его тянуло к ней из-за ее сходства с тобой.

— Мы совсем не похожи, — возразила Сирена. — У Консуэло более сильный характер.

— Ты на самом деле так думаешь? — спросил он, улыбаясь. — По-моему, она любит пошуметь, ей нравится, чтобы на нее обратили внимание, но она только внешне выглядит так, ей самой хочется, чтобы все считали ее такой. Ты спокойнее ее, но твою душу можно сравнить с жилой чистого золота.

— Вард! — Сирена бросила на него изумленный взгляд.

— Тебе кажется, я настолько слеп, что не могу этого видеть?

Такой ответ ее явно не устраивал. Успокоившись и собравшись с мыслями, Сирена вернулась к прежней теме разговора:

— Я… я хотела сказать, что, если бы Натан не женился на мне, он был бы сейчас жив. Это из-за меня он так торопился с установкой подъемника.

— Сомневаюсь. — Вард пожал плечами. — Но что из этого?

Он знал, что она согласилась ехать с Натаном в Европу. Она рассказала ему, что Натан поэтому решил запустить подъемник как можно скорее, чтобы сразу же отправиться в путешествие.

— Ты слишком уверена в себе, милая Сирена. Я не сомневаюсь, Натану не терпелось скорее увезти тебя отсюда, но он и раньше не проявлял излишней склонности к терпению. Он любил, чтобы у него было все самое лучшее, будь то женщина, лошадь, шахта или новый подъемник, и ему всегда хотелось заполучить все это как можно скорей.

Вард говорил правду, и Сирена не могла с ним не согласиться. Слова Варда снова пробудили в ней воспоминания; она вспомнила, как Натан пытался купить ее, как угрожал ей разорением Варда, как хотел улестить ее подарками. Тем не менее у нее стало легче на душе, словно она освободилась от части лежавшего на ней тяжелого бремени.

— Мистер Паттерсон утверждает, что подъемник абсолютно безопасен, если его установить как положено. Но я не уверена, будет ли от него какая-нибудь польза.

— Как это понимать?

— Похоже, я уже здорово насолила хозяевам других приисков. Они могут задаться целью разорить меня.

— Сначала им придется разорить Данбара. От этих простых слов и от того, что Вард имел в виду, у Сирены подступил к горлу комок.

— Это же не имеет к тебе никакого отношения, — проговорила она неуверенно.

— Все, что касается тебя, так или иначе относится и ко мне тоже. А потом, я не сомневаюсь, что ты поступаешь правильно. Что же касается других хозяев, можешь сразить их своей улыбкой и невинно заявить, будто боялась, что рабочие не станут спускаться в шахты в подъемнике, на котором погиб твой муж, если ты не предложишь им новые условия. А если ты сможешь заодно еще и прослезиться, они вообще уйдут довольные. Как я уже сказал, я тоже повысил зарплату и ввел пенсии. Со следующей недели на шахте больше не будет детей и в стойлах повесят лампы.

Сирена вцепилась пальцами в его руку.

— В таком случае они, наверное, поймут, что не одна я сошла с ума.

— Я поступаю так из гуманных соображений, потому что считаю это справедливым, а не для того, чтобы продемонстрировать единство с тобой.

— Конечно, — прошептала она.

— Ты не веришь мне, и никогда не поверишь.

Прозвучавшие в его голосе мрачные нотки заставили Сирену торопливо обернуться к нему.

— Я верю тебе.

— Иногда, когда у тебя нет другого выхода.

Сирена поджала губы.

— А ты столь великодушен, что принимаешь все мои слова за чистую монету.

— Признавайся, ты считала меня причастным к гибели Натана до тех пор, пока Паттерсон не объяснил тебе, что это просто невозможно.

— По крайней мере, я признала свою ошибку. А ты по-прежнему считаешь, что я вышла за Натана только ради денег, и все из-за того, что я оказалась настолько глупа, чтобы согласиться с тобой однажды, когда ты так нелестно обо мне отозвался, заявив, что я, наверное, хочу принять участие в золотой лихорадке!

Она отпустила его руку и отодвинулась на край сиденья.

— Нет, Сирена, я уже давно так не думаю.

Он бросил на нее быстрый взгляд, его голос больше не казался суровым.

— Я не понимаю, что тут страшного, если женщине захотелось разбогатеть? Мы имеем на это те же права, что и мужчины. И мы не виноваты в том, что можем добиться его не иначе, как с мужской помощью. Нам нигде не позволяют работать, или мужчины сами превращают женский труд за пределами дома в опасное занятие. Нам остается либо прозябать в бедности, либо сделаться чьей-то добычей, третьего не дано!

— Я же сказал: я не считаю, что ты вышла за Натана ради денег.

— Что? — Сирена посмотрела на него с удивленным подозрением.

— Ты тратила их, разбрасывала направо и налево, не жалела денег на благотворительность, так что деньги вряд ли значат для тебя слишком много.

— Выходит, теперь ты считаешь меня транжиркой?

Она торопливо отвела взгляд, чтобы Вард не заметил появившейся у нее на лице легкой улыбки.

— Я бы показал тебе, кем я тебя считаю, — проговорил он с ласковой интонацией, — но здесь неподходящее для этого место.

Они поднялись на возвышавшийся над Криппл-Криком холм. Город, вернее, то, что от него осталось, лежал прямо перед ними. Долина в кратере вулкана почернела и обуглилась. Огромный квартал превратился в пепелище. В гот апрельский вечер начавшийся в публичном доме пожар, прежде чем его сумели погасить, уничтожил большую часть южного района, где находилось множество салунов, дансингов, варьете и других подобных заведений. Четыре дня спустя, когда лучшие люди города еще праздновали уничтожение этого рассадника порока, в отеле «Портленд» на Беннет-авеню вспыхнул новый пожар. На сей раз сильный ветер понес огонь в сторону сухих деревянных одноэтажных домиков. Уцелевшие в этом аду постройки были взорваны спасательными командами, пытавшимися с помощью динамита создать заграждения на пути всепожирающего огня.

Бристлекон не пострадал от пожара. Иногда на крышу падал принесенный ветром пепел и куски сажи. Обитатели дома видели вздымавшиеся в воздух языки пламени, но им самим огонь не угрожал. Кучер Джек и конюх, которых послали в город на помощь жителям, а заодно попросили разузнать новости, рассказали немало историй о выпавших на долю горожан испытаниях. Погода, столь теплая еще неделю назад, неожиданно испортилась. В воздухе сильно похолодало. В среду к вечеру, когда пожар наконец прекратился, множество людей остались без крыши над головой. Захватив немногие пожитки, которые удалось спасти, по большей части не слишком нужные вещи вроде табуретов для пианино, декоративных корзин, фарфоровых безделушек или парасолей, они сгрудились на склоне холма выше городского водохранилища, пытаясь укрыться от леденящего ветра.

Все, что можно было найти в Бристлеконе: продовольствие, одежду, одеяла — немедленно отвезли погорельцам. Но это оказалось каплей в море. Тогда на помощь пришли владельцы приисков из Колорадо-Спрингс. Им сообщили о катастрофе по единственному в Криппл-Крике телефону, и они прислали несколько дюжин палаток, кипы одеял, ящики и бочки с провизией, лекарства, бинты и такую необходимую вещь, как детские пеленки. Эти грузы доставили на специальном поезде. К полуночи всех успели накормить и разместить в палатках. Но оказание помощи на этом не закончилось. Поезда продолжали прибывать, пока земля между Колорадо-Спрингс и Криппл-Криком не оказалась заваленной грузами на несколько десятков тысяч долларов.

Финансовые потери впечатляли не меньше человеческих страданий. Пожар уничтожил более восьмидесяти процентов городских зданий, из которых лишь двадцать пять процентов оказалось застраховано. Но Криппл-Крику, судя по всему, не суждено было умереть. Вскоре на пепелище стали подниматься деревянные каркасы новых домов. Несколько построек уже находились в стадии, близкой к завершению. Они представляли собой внушительные кирпичные сооружения, с фасадами, выглядевшими куда солиднее хлипких деревянных фронтонов на зданиях, стоявших на их месте раньше. Мейерс-авеню тоже застраивалась новыми зданиями, более элегантными и богаче украшенными, чем прежние. По странной прихоти судьбы, «Старая усадьба» уцелела от огня и сейчас принимала посетителей как обычно. В общем, могло показаться, что пламя пожара оказалось для горожан чем-то вроде очистительного огня. Конечно, бедствие принесло с собой немало боли и потерь, многие лишились всего, чем владели, однако на месте грязного поселка золотоискателей поднимался город, обещавший стать богатым, процветающим, сделаться средоточием стабильности, обрести собственное очарование. В этом городе можно будет растить детей и наслаждаться жизнью до тех пор, пока не иссякнет золото.

А его здесь, судя по всему, хватит надолго; по приблизительным подсчетам геологов, здешние недра хранили в себе запас этого драгоценного металла на полтора миллиарда долларов. Те миллионы, которые уже успели извлечь из земли, составляли лишь сотую долю того, что здесь находилось.

Сирена поначалу решила, что они отправились на прогулку, чтобы посмотреть на опустошенный город и строительство новых зданий. Но после того как Вард прокатил ее по улицам из конца в конец Криппл-Крика, а потом свернул на дорогу, ведущую в шахтерский поселок Виктор, Сирена бросила на него удивленный взгляд. Но он, даже если и обратил на это внимание, не подал виду, не стал ей ничего объяснять.

Неважно, куда они сейчас едут. День для прогулки самый подходящий. Погода снова сделалась теплой, похолодание кончилось. Воздух казался чистым и свежим, холмы покрылись зеленью, у цветов и деревьев начинался новый жизненный цикл. Над головой пролетела сойка и, опустившись на камень, издала хриплый крик. Бурундук перебежал дорогу прямо перед коляской и уселся на задние лапки на обочине, поглядывая на них. Солнечные лучи нежно ласкали кожу лица Сирены; свежий ветер с континентального водораздела, казалось, гнал из головы воспоминания о мрачной зиме.

Мысли Сирены вернулись к картине, которую они только что видели в городе. Кроме «Старой усадьбы», от огня уцелело всего несколько зданий: новое депо Центральной железной дороги, больница, немного жилых домов в западной части города. Повезло также дому Консуэло и Дому Успокоения.

— Мне жаль «Эльдорадо», — проговорила Сирена.

— Можешь не сожалеть.

— Ты будешь его восстанавливать?

— Нет, — ответил он решительно, — с этим покончено.

— Я рада. — Пришел конец не только «Эльдорадо». Консуэло уехала. Натан, Лесси, Перли, старейшина Гриер — все они были теперь мертвы. Вместе с ними из ее жизни многое ушло в прошлое, как и из жизни Варда тоже. Что теперь ждет их обоих впереди?

— Тебе не приходило в голову вернуться в Натчез? — спросила Сирена.

— Раньше — часто. Теперь нет. Что-то в этих местах влечет меня к себе… горный воздух, прохлада. Не знаю, но на тебя это тоже со временем подействует. А ты сама как считаешь? У тебя ведь остались родственники в Луизиане, так?

— Нет, они мне больше не родственники. Они отказались от моих родителей и от меня тоже. Если два года назад они не хотели иметь с нами никаких дел, не думаю, что они захотят признать меня сейчас. Нет, в Луизиане мне делать нечего.

Некоторое время назад она поняла, что не сможет вернуться, да ей больше и не хотелось возвращаться. Но сейчас речь шла об одиночестве. Ей стало бы куда легче, если бы за прошедшие несколько дней Вард хотя бы намекнул, что их теперешние отношения останутся такими и в будущем. Однако она не находила этому никаких подтверждений. Он упорно избегал разговора на эту тему, точно так же, как не желал вспоминать об ужасной смерти Перли и старейшины, чьи обгорелые тела покоились на кладбище на горе Пиза. Сирена знала, что Вард даже послал Перли цветы на гроб. На похороны он прийти не смог, и на могиле, насколько она знала, тоже до сих пор не был.

Сирена не слишком волновалась из-за того, что Вард испытывал к покойной жалость и считал себя виновным в ее горестной судьбе. Ее беспокоило, что он мог точно так же смотреть и на отношения с ней.

Несколько минут они ехали молча. Наконец Сирена рассеянно проговорила:

— Если бы я знала, что мы так далеко поедем, я бы захватила с собой что-нибудь поесть.

— Осталось уже немного, — ответил он.

Сирена посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Ей показалось, что Вард неожиданно побледнел и его лицо сделалось мрачным. Сирена уже собиралась спросить, куда он ее везет, но в последний момент передумала. Если его настроение соответствует виду того места, куда они направлялись, ей лучше подождать и увидеть все самой.

Они свернули с главной дороги на узкую колею, поднимавшуюся к гребню горы. Ближе к вершине колея наконец исчезла. Вард отпустил вожжи и вышел из экипажа.

— Дальше мы пойдем пешком, — сказал он, пристально посмотрев на Сирену светящимися зелеными глазами.

Он помог ей выбраться из коляски и привязал лошадей. Вард поддерживал спутницу под локоть, пока они поднимались по склону, тяжело дыша в разреженном воздухе.

Добравшись до самой верхней точки, они наконец остановились Невдалеке виднелась шахта «Анаконда», окружающие ее постройки и горняцкий поселок. Позади высились покатые склоны горы без единого деревца на них, а за ними — заснеженные цепи Сангре-де-Кристо.

Еще ближе, на пологом склоне, громоздились желтые, серые и оранжевые кучи породы, выброшенные из узкой щели в земле, словно грязь из норы суслика. Над ними возвышалось несколько покосившихся, иссеченных ветрами и дождем столбов. На одном из них виднелась прибитая широкая доска с полустершимся именем. Это был чей-то старательский участок, место, где кто-то работал не покладая рук в надежде обрести богатство, пока не растратил все силы, разбивая гранит, поблескивающий теперь на солнце вкраплениями кварца.

— Ты знаешь, что это? — спросил Вард, указав на сваленные горой камни.

— Это чей-то участок.

— Да, но как он называется?

Сирена подошла поближе к столбу с доской. Прищурившись, она с трудом разобрала надпись. Участок назывался Дрэгон-Хоул.

— Дрэгон-Хоул, — повторила она тихим голосом. Потом ее глаза неожиданно расширились. — Это?..

— Да, тот самый. Хочешь посмотреть?

Побледнев, Сирена вздернула подбородок.

— Вряд ли.

— А я советую взглянуть, — усмехнулся Вард и слегка подтолкнул ее вперед.

В его голосе звучали металлические нотки. На мгновение Сирену охватил страх, дрожью отозвавшийся во всем теле. Высвободив руку из ладони Варда, она отошла в сторону и заглянула прямо в его зеленые глаза, с игравшими в них золотистыми искорками. Это предало ей храбрости, и она наконец приблизилась к вырубленной в горном склоне норе.

Шахта оказалась не очень глубокой, не больше восьми футов. На дне лежало несколько небольших кучек свалившейся сверху породы — немного грязи пополам с камнями, но стены оказались такими же твердыми, как и пол. Она не увидела ничего, кроме порыжевшей сосновой хвои и молодых игл, занесенных сюда ветром; ни скрюченной человеческой фигуры, ни разложившегося тела, ни истлевшего скелета. Она не заметила никаких признаков того, что Отто Бруин когда-либо находился в этой норе под названием Дрэгон-Хоул.

Сирена стремительно обернулась.

— Где он? Где Отто?

— Не имею понятия. Когда я вернулся за ним в ту ночь, он очень сожалел о том, что с ним случилось, однако выглядел вполне живым. Я предложил ему или остаться навсегда в этой норе, или взять лошадь, на которой я его сюда привез, и убираться из этих мест как можно скорее. Он счел более мудрым последнее предложение.

— Значит, я его не убила?!

— К сожалению, нет.

Сирена стояла ошеломленная, не в силах осознать свалившуюся на нее новость.

— Но ты… ты же сказал, что оставил его здесь! Рассказал об этом во всех подробностях.

— Должен признать, у меня получился неплохой рассказ.

Несмотря на веселый тон, взгляд его по-прежнему оставался мрачным.

— Но… зачем? Вард, почему?..

— А ты не догадалась? Я хотел, чтобы ты стала моей, Сирена, любой ценой. Но ты вышла за Натана. Я понимал, что ты не станешь встречаться со мной тайком от него, даже если я тебе и нравился, в чем, кстати, у меня имелись все причины сомневаться.

— Значит, ты шантажировал меня на пустом месте?

— Риск стоил того.

Ветер ворошил его волосы, трепал ворот рубашки, который он выпустил поверх вельветовой куртки, так что его концы хлестали Варда по худым щекам. Порывы ветра прижимали к телу Сирены серо-лиловые юбки, подчеркивая безупречные очертания фигуры.

— Ты заставил меня считать себя убийцей, думать, что я застрелила человека… Боже мой!

— Ради бога, Сирена, — сказал Вард хрипло, — не надо на меня так смотреть. Я бы жизни не пожалел, лишь бы ты меня простила, но только ты вряд ли ее возьмешь. Тебе пришлось немало выстрадать, но я сам переживал в тысячу раз сильнее из-за того, что натворил. Наша сделка доставляла мне удовольствие, но всякий раз, когда я смотрел в твои глаза, я видел в них только презрение, которого я вполне заслуживал; даже сжимая тебя в объятиях, я понимал, что ты не принадлежишь мне.

— Как ты мог так поступать, если я тебе нравилась?

— Нравилась? Это слишком слабое слово, чтобы выразить мои чувства по отношению к тебе. Я люблю тебя, Сирена. Вот почему я так хотел, чтобы ты осталась со мной. Любой ценой…

— Но ты же покидал меня снова и снова.

— Что за жизнь ждала тебя в «Эльдорадо»? Мне следовало сменить занятие. В первый раз я поехал в Денвер в надежде заработать состояние на приисках. Убедившись наконец, что трачу деньги впустую, я решил искать золото в горах. Мне не повезло и там, хотя, стоило мне уехать, мой участок оправдал себя, но я уже не мог что-либо изменить. И потом, когда Натан умер, мне нужно было оставить тебя одну в Бристлеконе, потому что со мной тебя ждала опасность. А знал, что Перли что-то замышляла, но не знал, что именно. Мне показалось, что, если я вернусь в «Эльдорадо», она остановится. Я снова ошибся и чуть было не лишился всего — я едва не потерял тебя.

— На твоем месте я бы не стала об этом вспоминать. Ведь ты тоже чуть не погиб.

— Я забыл все, кроме твоих слов, когда ты заявила этому маньяку, что любишь меня. Умоляю, Сирена, теперь, когда ты все знаешь, скажи правду. Солгала ли ты тогда в горячке спора или произнесла те слова от всего сердца?

— О, Вард, — прошептала она, почувствовав, как к горлу подступил комок.

Приблизившись к Варду нетвердой походкой, Сирена бросилась к нему в объятия. Он повернулся, не выпуская ее из рук, и осторожно поставил на камни горного склона. Светлое голубое небо над их головами, казалось, закружилось стремительным ослепляющим водоворотом.

— Да, я люблю тебя, — сказала Сирена, прижавшись к теплой шее Варда.

— Ты согласна стать моей женой, — спросил он глухим голосом, — если я всю жизнь буду мучить тебя признаниями в любви, пока они не надоедят тебе до смерти? Если я всегда буду рядом и не дам тебе шагу ступить без меня? Согласна, если тебе придется терпеть мои ласки и до конца дней спать со мной в одной постели?

— Наверное, я это как-нибудь переживу, — счастливо засмеялась Сирена. Ее серо-голубые глаза светились теплом и лаской.

Вард ответил ей страстным нежным поцелуем, накрепко запечатавшим ее губы, так что она больше не могла произнести ни слова.

Сирена обвила руками его шею, так что их щеки соприкоснулись.

— Может, нам лучше вернуться домой? — прошептала она. — Здесь столько камней на земле, что ее никак не назовешь удобной.

— На земле? — рассеянно переспросил Вард, снимая с ее головы широкополую шляпу, чтобы удобнее было целовать ее глаза, щеки, губы…

— В Бристлеконе достаточно кроватей, которые подойдут нам гораздо больше. Мне просто не терпится поскорей проверить, будешь ли ты мучить меня своей любовью так, как я это представляю. Похоже, мне не хватит всей жизни, чтобы разобраться в этом до конца.