ГЛАВА 16

Одни сумерки очень похожи на другие. Солнце село, свет померк, наступила ночь. Так было на протяжении тысячелетий и будет еще тысячелетия. Единственным отличием этого вечера от всех других за прошедшие недели и, конечно, от вечера накануне, когда Летти оставила записку в дупле, было то, что ветер дул с юго-запада. Горячий, сухой и порывистый, он шелестел листьями деревьев, пока они не стали стучать, как маленькие бумажные тарелки, и покрывал все в доме вуалью поднятой с дороги пыли. Именно этот ветер Летти считала причиной своей головной боли.

Летти и тетушка Эм сидели в Холле после ужина. Летти усиленно делала вид, что читает, а тетушка Эм обметывала наволочку, заменяя кружевную оборку, которая оторвалась во время стирки. Время от времени они переговаривались. Рэнни и Лайонел были на кухне с Мамой Тэсс, которая решила испечь хлеб и пирожные, подслащенные черной патокой, пока было прохладно, если в конце июля может быть прохладно. Когда пирожные будут готовы, они собирались отведать их с молоком, что охлаждалось в ведерке, опущенном в колодец.

— Утром, когда я была в Элм Гроуве, я разговаривала с Питером. Он, кажется, примирился с тем, что отцом у него будет янки. Томас пообещал ему маленькую тележку и пони. Нехорошо покупать благосклонность мальчика, но я полагаю, в любви и на войне все средства хороши. Кто бы мог подумать, что у солдата окажутся такие средства на все то, что он сделал? Хотя в последние годы я видела много офицеров, которые вытаскивали меч из ножен лишь исключительно для того, чтобы защитить накопленное.

— Наверняка такие были с обеих сторон, — сказала Летти.

— Салли Энн все еще прохладно к нему относится, но, по крайней мере, разговаривает с ним. Не уверена, что она держит его на расстоянии из-за того, что не испытывает к нему чувств. Скорее всего, причина в ее упрямой гордости. Представляю, что будет, если после всего сказанного и сделанного она откажет ему. Но он сам в это ввязался. А пока Элм Гроув защищено от сборщика налогов или кого бы то ни было еще, кто задумал бы захватить это поместье. Ужасно смотреть на все с этой точки зрения, но так уж выходит.

— Довольно практичный подход.

— Да, нам приходится быть практичными. — Тетушка Эм завязала узлом нитку и подняла наволочку, чтобы рассмотреть ее. — Салли Энн расстроена. Кажется, Анжелика, подруга Мари Вуазен, получила предложение, которое я не могу назвать иначе как непристойным. Какой-то мужчина набрался нахальства и предложил ей поехать с ним в Новый Орлеан и стать его любовницей. Если она захочет быть практичной, то согласится.

— Потому что она не чистой крови? — Голос Летти прозвучал резче, чем она хотела.

— А что же ей делать? Среди gens-de-couleur libres для нее нет подходящего мужа. Она слишком хорошо воспитана и образована, чтобы выйти замуж за освобожденного невольника. И больше нет громадного приданого, которое могло бы убедить белого человека взять ее в жены.

— Но любовницей!..

— Такие женщины пользуются в Новом Орлеане определенным уважением. У них есть собственные дома, лошади, экипажи. Связь может, а часто так и бывает, длиться годами. Иногда до тех пор, пока мужчина не женится, иногда до конца дней. Если есть дети, отец обеспечивает их и дает им образование. Такое положение ниже, чем положение жены, но гораздо выше положения уличных женщин. И жизнь такая совсем не так плоха.

— Наверное, нет. Для мужчины.

— Я все думаю, кто же ей это предложил. Она нравилась О'Коннору. Надеюсь, Анжелика не доверится ему, если это именно он. Возможно, он слышал о таких связях, но будь я проклята, если он понимает, как действуют такие договоренности. Он продержит ее месяц или два, и на этом все кончится. Да я и не слышала, чтобы он собирался переезжать в Новый Орлеан.

Летти издала звук, который можно было принять за интерес к рассказу. На самом деле ей хотелось, чтобы собеседница помолчала. Все, что ей было нужно, это посидеть тихо и дождаться часа, когда она сможет сказать, что собирается спать, часа, когда она отправится на назначенную встречу.

Большой бледно-зеленый мотылек влетел, трепеща крылышками. Он покружился, как бы сомневаясь и спрашивая, рады ли его появлению, и прямиком направился к лампе. Летти протянула руку, чтобы отогнать его от стекла и жаркого пламени внутри его. Мотылек зацепился за ее руку и сел, подрагивая хвостиком. Летти смотрела не него завороженная. Ее странно тронула его доверчивость. Он не мог знать, что ей доверять нельзя.

— Кстати, о переезде. Говорят, миссис Риден будет жить у родственников в Монро. Она не сможет оставаться здесь, где был убит ее сын. Во всяком случае, так рассказывают. Скандала она не вынесет. Но что касается меня, я бы так говорить не стала. У каждого из нас своя тяжелая ноша, и все мы должны нести ее, кто как может.

— Да, это так. — Испуганный ее голосом, мотылек вспорхнул и улетел. Летти наблюдала, как он описал круг и уселся на золоченую раму картины.

— Господи! Как же вы бледны, моя милая. Надеюсь, вы не заболеваете? Вы же были такой крепкой. Но новички часто болеют, пока не привыкнут к жаре. Может быть, вам дать лекарственного чая с сассафрасом. Старики говорят, он разжижает и очищает кровь.

— У меня просто немного болит голова.

— Может быть, вы выпьете опийной настойки из запасов Рэнни? Я бы вам с удовольствием ее дала. Я знаю, что такое головная боль. У меня голова болит не часто, но когда болит — это страшно.

— Нет, нет. Все и так пройдет. — От опийной настойки она заснет. Этого ей хотелось меньше всего. — А вот и Рэнни с пирожными. Может, это как раз то, что мне нужно.

Вечер проходил. Минуты и часы бежали все быстрее и быстрее, пока, наконец, часы в гостиной не пробили одиннадцать. Пора было идти. Летти выскользнула из темного дома через окно на веранду. В одних чулках она бесшумно прошла по веранде и лестнице. Внизу остановилась, надела свои сапоги для верховой езды, вышла за ворота и двинулась по дорожке туда, где ее ждал полковник. Он привел ей лошадь. Летти взобралась в седло с его помощью и подобрала поводья.

Летти еще могла отказаться от поездки. Не было никакой необходимости ехать ей самой. Вполне достаточно было ее утреннего визита к полковнику. Он и его люди позаботятся об остальном.

Но она не могла не поехать. Ей было необходимо увидеть все своими глазами. Это ее долг, говорила она себе. Она это начала и должна знать, чем все закончится. Ради Генри и ради всех других погибших она должна увидеть, как схватят Шипа, раз и навсегда.

Но дело было не только в этом. Ей хотелось знать, необходимо было знать, кто этот человек, который так провел и обманул ее, использовал ее и научил любить. Летти не могла больше выносить неведения, ни дня, ни часа. Любопытство разъедало все внутри, как мучительная болезнь. Она не остановится, не успокоится, пока не узнает его имя, где он живет и как.

Но и это было еще не все. Как в конце какого-нибудь чудесного сна, Летти чувствовала потребность задержать пробуждение. Несмотря ни на что, она позволила себе какое-то время думать о том, что реально существует человек, который рискует собой ради спасения других, принципы которого непоколебимы, кто борется не потому, что он может что-либо выиграть или потерять, а потому, что это — зло. Кончина героя заслуживала того, чтобы на ней присутствовали один-два плакальщика.

Но важнее всего было то, что ей необходимо там присутствовать, чтобы посмотреть ему в лицо. Ей нужно увидеть этого человека, просто человека. Летти хотела, чтобы он разозлился и ругался на нее за то, что оказался в оковах. Она хотела, чтобы его принизили до того образа, что сложился у нее в голове. Чтобы она увидела в нем расчетливого убийцу, каким, она знала, он и был на самом деле. Она хотела доказательства, подтверждения, осознания своей правоты, чтобы неотступно преследовавшие ее сомнения развеялись, чтобы она могла заключить мир со своей душой.

В конце концов, она должна была там быть ради Генри, чтобы остаться верной его памяти. Она хотела знать, что человек, которого она помогла поймать, — убийца ее брата, что она добилась того, ради чего ехала так далеко. Летти хотела убедиться, что она выполнила долг перед памятью Генри и что она может уехать отсюда и больше никогда не возвращаться.

Оправдания, опять оправдания. Но, в конце концов, она хотела самой малости. Ей просто надо увидеть его. И Летти чувствовала, что должна была встретиться с ним наедине, во имя того, что между ними было.

Летти и полковник добрались быстро. За полчаса до назначенного времени они были в миле от места встречи.

Люди полковника заняли свои позиции задолго до темноты на случай, если Шип вздумает осмотреть место до того, как подъехать туда. Не было причин полагать, что он испугается ловушки, но лучше было все предусмотреть. Полковник натянул поводья, Летти остановилась рядом с ним.

— Вы уверены, что хотите встретиться с ним наедине? — спросил Уорд.

— Уверена.

— Я еще раз предупреждаю вас, может быть опасно, если он решит вырываться из окружения.

— Спасибо за заботу.

— Дайте мне слово, что при первом же признаке опасности вы ляжете на пол и будете лежать.

— Я обещаю вам.

— Мои люди и я будем рядом. Все закончится раньше, чем вы успеете это понять.

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Он выругался:

— Как же я могу не беспокоиться? Мне не надо было позволять вам этого. Я бы приказал вам остаться в стороне и позволить нам обо всем позаботиться, если бы считал, что так будет лучше. Вы знаете, если что-нибудь с вами случится, Салли Энн никогда мне этого не простит.

— Это, конечно, меня очень беспокоит, — сказала Летти с тонким юмором.

— О черт, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду!

— Я понимаю и обещаю вам, что со мной все будет в порядке.

— Посмотрим, как вы сдержите свое обещание. Дальше она поехала одна, предоставив полковнику добраться к месту встречи обходным путем.

Ночь была душной и безлунной. Дыхание ветра с равнин Техаса высушило лицо, кожа натянулась и сжалась. Лошадь из-за погоды вела себя капризно. А может быть, ее собственное напряжение передалось животному. У Летти были какие-то дурные предчувствия. Нервы стянулись в тугие узлы. Однако беспокоила Летти не собственная безопасность, а скорее сильная потребность быть уверенной, что она поступила правильно.

Летти подумала о полковнике. Он смотрел на нее так, словно подозревал, что она устроила эту ловушку из мести. Но он не мог знать о всех причинах того, почему она это делает. Разве двух смертей, ее брата и Джонни, не достаточно?

И все же он ошибался. А может, нет? Уже не было желания позлорадствовать над Шипом, и все-таки остатки гнева сохранялись. Больше всего ее выводила из себя собственная слабость. Увидев этого человека поверженным, она, очень может быть, успокоится, но не это ее главная цель. Мотив был гораздо сложнее.

Был ли?

Летти говорила себе много всего, расставляла доводы по степени значимости, но все же она думала, что больше всего хотела услышать, что Шип скажет в свое оправдание. Если он что-то может сказать.

Перед ней был поворот к кукурузному сараю. В лесу вокруг тишина. Люди полковника хорошо укрылись, ничего не было заметно. Дорожка была узкой, за лето она заросла травой. Побеги шиповника цеплялись за поплиновые юбки. С метелок каких-то цветущих трав летел пух и лез в нос.

Низкий кукурузный сарай проступил черным силуэтом. Он еще больше осел и пришел в запустение »с тех пор, как она в последний раз его видела. Навес как будто опустился и стал более ветхим. Летти высвободила колено из бокового упора седла и скользнула на землю. Потом постояла, держась за стремя и разминая затекшие ноги.

Она осмотрела окружавшую ее темноту. Здесь Шип провел ночь, когда она с помощью револьвера заставила его выйти из сарая на непогоду. Должно быть, он примостился здесь, у стены, чтобы укрыться от потоков дождя. Удивительно, что он не пробрался в сарай и не разоружил ее, когда она спала. Она никогда не думала об этом.

И не было никакого смысла думать об этом сейчас. Вытянув перед собой руку, Летти нащупала в темноте столб и привязала лошадь. Животное толкнуло ее своей мордой, как бы спрашивая, где же овес. Некоторое время Летти стояла, натягивая уздечку и почесывая лошади нос. Наконец она двинулась к сараю.

Дверь заскрипела, когда Летти открыла ее. Знакомый запах сухих кукурузных листьев, мышей и пыли нахлынул на нее и вызвал воспоминания, которые она тут же отбросила. Внезапно ей захотелось хлопнуть дверью и бежать, бежать, не останавливаясь до самого Бостона.

Так не пойдет. Она должна закончить то, что начала. Она должна это сделать ради Джонни. Ведь именно здесь она стояла, разговаривала и шутила с ним, пока они ждали, что Шип приедет и перевезет его в Техас. Здесь они впервые и увидели эту живую карикатуру старухи. Смертоносной старухи.

Если она будет думать об этом, то сможет отставить в сторону те, другие воспоминания, которые ей так хотелось вычеркнуть из памяти.

Это было невозможно.

Ей следовало устроить эту встречу где-нибудь в другом месте, все равно где. Внутри сарая она прислонилась к стене и закрыла глаза, пытаясь ни о чем не думать. Но воспоминания наплывали на нее. Невероятное, фантастическое желание, которое она разделила с Шипом, этим неизвестным убийцей. Чудо прикосновений. Волшебство слитых воедино тел. Это странное чувство узнавания, не того, кто он, но чего-то внутри него,» что словно сроднило их души. Все это отпечаталось в памяти и сердце, и забыть это невозможно. Разрушить это могла только смерть.

Время встречи приближалось.

Летти почти желала, чтобы он не пришел. Она могла бы считать, что выполнила свой долг, и это сняло бы с нее тяжкий груз ответственности.

Но провести остаток жизни, не зная, кто он? Нет, это было бы невыносимо.

Стук копыт.

Это был лишь отдаленный звук, затихавший и становившийся громче с дуновением ветра. По ней пробежала дрожь. Летти сжала руки. Она полагала, что Томас хочет схватить Шипа живым, чтобы допросить его, но не подумала спросить об этом. Ну почему она не спросила?

Стук копыт.

Неравномерный ритм ударов подков стал громче. А вдруг они сразу начнут стрелять, как только он появится, до того, как она сможет увидеть его, поговорить с ним?

Стук копыт. /

Он быстро приближался. Хочет ли он увидеть ее, или он разгневан тем, что она его снова вызвала? О чем он думает, подъезжая сюда? Заметил ли он тишину, отсутствие ночных звуков?

Стук копыт.

Звук стал ровным. Сможет ли она все это остановить, если захочет? Если она выскочит и закричит, повернет ли он прочь и скроется или подъедет выяснить, что случилось?

Стук копыт.

Уже скоро. Она была такой дурой, что не понимала себя. Как же можно раскаиваться из-за поимки такого злодея?

Стук копыт замедлился. Подковы застучали по дорожке. Ближе, еще ближе.

Летти ничего не хотела знать. Не хотела. Что-то заныло у нее внутри, какая-то непонятная тревога, что-то в глубине сознания.

Звякнули удила. Скрипнула кожа седла. Лошадь тихо фыркнула, другая лошадь заржала в ответ. Дверь заскрежетала и открылась.

Высокий силуэт появился на фоне темного неба, широкие плечи, открытая поза, шляпа немного сдвинута на лицо. Он немного постоял, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом шагнул вперед. Когда он заговорил, в его тихом голосе звучало любопытство.

— Мисс Летти?

Она выпрямилась, кровь в венах застыла от охватившего ее ужаса, словно от яда.

— Рэнни? Что вы делаете здесь? Убирайтесь! Немедленно!

Ночь взорвалась. К сараю с криками и проклятьями бросились люди. Дверь взвизгнула на петлях и ударилась о стену. Четыре солдата бросились на Рэнни, еще двое ворвались внутрь, встали у стен и навели на катающийся по полу клубок свои ружья. Донеслись глухие удары, стоны борьбы.

Летти сбросила охватившее ее оцепенение и рванулась вперед. Она схватила рукав военной формы, вцепилась в него, пытаясь оттащить.

— Остановитесь! Прекратите! Это не тот человек! Вы схватили не того!

Она пыталась зайти и с той стороны, и с другой, наступая себе на юбки. Удар из темноты пришелся ей в плечо. Она споткнулась, отлетела в сторону и упала у стены.

Прозвучала команда. Темнота заполнилась людьми и отблесками ружейных стволов. Зажгли фонарь. Его свет был ослепительным, страшным в своей яркости.

Схватка закончилась.

Рэнни был без шляпы, руки скручены за спиной, а ноги широко расставлены. Из уголка рта у него текла кровь. Золотистые волосы упали на глаза. Он стоял, опустив голову и пытаясь отдышаться. Медленно он распрямил плечи и поднял глаза. Его взгляд нашел Летти и задержался на ней. Она приподнялась и села на полу.

Их взгляды встретились. Он медленно покачал головой:

— О, мисс Летти, что же вы сделали?

Солдаты расступились, в сарай вошел Томас Уорд.

— Летти! — воскликнул он, увидев ее на полу. Он быстро подошел к ней. — С вами все в порядке?

Она протянула ему руки, и он помог ей встать.

— Томас, пусть они его отпустят. Это Рэнни. Полковник даже не взглянул на пленника.

— Я бы отпустил, если бы мог. Но необходимо провести расследование.

— О чем вы говорите? Это же Рэнни!

— Это человек, который нашел письмо, оставленное вами в дупле, Летти.

Она смотрела на него в замешательстве, возбужденно и недоверчиво. Он, возможно, и прав, но ведь должно быть какое-то другое объяснение, должно быть. Летти повернулась к Рэнни:

— Скажите Томасу, почему вы приехали сюда. Скажите, как вы узнали об этом.

— Я приехал, потому что нашел письмо, — сказал Рэнни любезно.

— Да, но как? Как вы нашли его?

— Я видел, как вы пошли. Я пошел за вами. Мы же как-то оставляли уже в дупле письмо.

Летти повернулась к Томасу:

— Вы видите! Он был со мной, когда я первый раз использовала дупло, чтобы связаться с Шипом. Вот в этом-то все и дело!

— Я не так в этом уверен. С моей точки зрения, все слишком уж сходится. Мне придется забрать его.

Летти схватила его за руку:

— Томас, нет. Пожалуйста!

Полковник убрал ее руку со своего рукава. Его голос был тверд:

— Я обязан по долгу службы, Летти, хотя это и неприятно. Мне придется это сделать.

Рэнсом смотрел на Летти.

Его поражение почти стоило того, чтобы услышать, как она молит за него. Ему хотелось, чтобы она еще сильнее умоляла, но не Томаса У орда и не из-за Рэнни.

Однако ее не в чем винить. Он знал, как она была расстроена, знал, что в ней его слабость. Ведь любая женщина сочла бы необходимым потребовать объяснений смерти Джонни, бросила бы в лицо обвинения в неудаче со спасением Джонни и пригрозила раскрыть его. Этого он и ждал сегодня ночью. Но он переоценил силу их взаимного физического влечения и недооценил муки ее совести. Он же хотел покончить с тем фарсом, который перед ней разыгрывал. Он приехал как Рэнни, потому что, как ему казалось, так будет лучше всего. Рэнсом действительно с нетерпением ждал, когда сможет сбросить маску, которая была на нем так много лет, когда он сможет предстать таким, какой он есть. Оказалось, ему придется еще в ней походить столько, сколько она будет служить.

Полковник дал команду. Рэнни схватили, развернули и вывели за дверь. Охранявшие солдаты четко повернулись и последовали за ним. Томас взял Летти под руку. Подвели лошадей, в том числе и лошадь Летти из-под навеса. Томас подъехал к оставшейся в темноте Летти и притронулся к полям своей шляпы.

— А сейчас вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да. — Голос ее был холоден.

— Хорошо, хорошо. Я бы очень не хотел, чтобы вы из-за этого хоть как-нибудь пострадали.

— Я в полном порядке.

— Думаю, мне не надо еще раз повторять вам, как высоко армия Соединенных Штатов ценит вашу помощь.

— Не надо. Мне это хорошо известно. С раздражением он опустил руку к ноге.

— Черт возьми, Летти, я только выполняю свою работу!

— Это я понимаю. Чрезвычайно важно не дать такому отчаянному и опасному человеку, такому свирепому убийце свободно разъезжать по округе.

— Он может оказаться именно таким.

— Человек, который не способен проткнуть бабочку булавкой?

— Будьте рассудительны! Я должен во всем этом разобраться.

— Конечно.

— Подумайте об этом, Летти. Он был солдатом, сорвиголовой, он играл в спектаклях…

— «Был» — совершенно точное слово.

— Пруд Динка находится рядом с его домом. Шип, по меньшей мере, один раз появлялся прямо в Сплендоре. Вы там его видели.

— Посмотрите на него! — прокричала она. — Его же можно принять за архангела Гавриила.

— У Гавриила есть меч.

— У Шипа нет меча, и он — не Шип!

— Вам, конечно, лучше знать, ведь вы видели этого человека. А может, сейчас, когда вы увидели его без грима, вы передумали?

— Почему вы так убеждены, что он — Шип? Вам что, обещали повышение, если вы его поймаете?

Томас выпрямился в седле, подобрал поводья. Когда он заговорил, слова звучали резко:

— Надеюсь, когда мы будем говорить с вами утром, вы будете вести себя более разумно. А пока я выделю человека проводить вас домой.

Он уезжал. Вместе со своим пленником. Летти прикоснулась поспешно к его руке:

— Я прошу прощения за свои слова. Пожалуйста, помните о гостеприимстве, с которым вас и ваших людей встречали в Сплендоре. Помните и не держите зла.

Отряд уехал. Летти со своим сопровождающим медленно поехали за ними. У переправы через Ред-Ривер у Гранд-Экора им пришлось дожидаться, когда вернется паром, переправлявший последних из всадников отряда. Когда она добралась до другого берега, солдаты и их пленник скрылись из вида в направлении Накитоша.

Провожатый распрощался с ней у ворот Сплендоры. Летти открыла ворота, прошла по дорожке и поднялась по ступенькам. Она надолго задержалась на веранде, вдыхая ароматный воздух. Нигде, подумала она, не пахло как в Сплендоре.

Ветер затих. Осталась только звенящая тишина. Летти чувствовала, как ее обволокла со всех сторон эта южная летняя ночь. Но дом, возвышающийся над ней, казался пустым.

Думай, Летти.

Она не будет думать. Рэнни сдал экзамен. Он был здесь в Сплендоре, когда говорил, что у него болела голова. А другого времени, чтобы сделать все, в чем обвиняют Шипа, у него не было.