ГЛАВА 15

За спиной у них раздался стук копыт, и они были вынуждены отойти в сторону, чтобы пропустить кавалькаду бедуинов, которые в своих развевающихся одеждах проскакали мимо них на лошадях. Они были встречены громкими приветственными криками, отчасти потому, что в течение нескольких лет они были основной приметой этого праздника, а отчасти потому, что они на ходу бросали в толпу полные пригоршни конфет и драже. За ними следовал целый ряд других транспортных средств – от кабриолетов и экипажей до мебельных фургонов, которые ехали на большой скорости и были переполнены людьми. Одетые в маскарадные костюмы, они выглядывали из окон, висели на подножках или рискованно устроились на крышах экипажей. За ними бежала толпа уличных мальчишек, раскрасневшихся от бега и размахивающих руками, которые устраивали драку из-за каждой брошенной в толпу конфеты, а за мальчишками бежала свора дворняг с висящими ушами и хвостами и высунутыми языками.

Муррей отошел в сторону от душа драже, который посыпался на них, а Эмиль умудрился поймать несколько штук и с большой церемонностью вручил их Ане и Селестине. Странно, но миндаль в молочно-сахарной глазури никогда не казался ей таким вкусным, как в день Марди Гра, и когда они пошли дальше, Аня с удовольствием грызла его.

Впереди послышались звуки польки. Это трое бродячих негритянских музыкантов играли на банджо. Вокруг них собралась небольшая группка людей, и несколько пар уже кружились на носочках под чудесную музыку. Эмиль повернулся к Ане и, глубоко поклонившись, предложил ей свою руку. Она восхищенно рассмеялась, присела в ответ и с легким сердцем позволила вовлечь себя в шумный, веселый уличный танец. Бросив взгляд через плечо Эмиля, Аня заметила, как Селестина тоже подталкивает застенчивого Муррея на мостовую.

Эмиль держал ее крепко, его движения были естественными и уверенными, следовать им было легко. Она чувствовала удовольствие от лежащих на ее талии рук Эмиля, от того, что она была частью ночного веселья, от того, что музыка подталкивала ее, поднимая настроение, как капля вина в крови. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз чувствовала себя так весело и беззаботно, и ей казалось, что она никогда еще не была настолько полна жизни, так восхитительно безрассудна.

Музыка закончилась громким бренчанием. Развернувшись в последний раз, Аня и Эмиль остановились рядом с Селестиной и Мурреем. Сразу же за полькой начался более медленный вальс, и Эмиль тотчас повернулся к Селестине и с поклоном предложил ей руку. Девушка бросила взгляд на своего жениха. Муррей кивнул в знак согласия, хотя его улыбка и показалась натянутой. Селестина не стала колебаться, а тут же приняла руку Эмиля, отдавшись музыке и ночи с такой радостью, как это только что сделала Аня. Аня, увидев это, улыбнулась тому воздействию, которое оказывало Марди Гра.

– Потанцуем? – отрывисто спросил ее Муррей.

Аня с удивлением обернулась к нему, так как ожидала, что он с облегчением отойдет на тротуар. Однако она притворно-официально присела в ответ и приняла его руку. Они двигались в безупречном вальсовом ритме, но, несмотря на это, чувствовалось, что Муррей не обладает креольской способностью чувствовать музыку: в его движениях ощущалось что-то механическое, как будто он когда-то выучился вальсировать, считая про себя до трех. Но, возможно, он просто думал о другом, так как через несколько секунд он сказал:

– Как ты думаешь, она ему нравится?

Она проследила за направлением его взгляда и увидела, что он наблюдает за Эмилем и ее сестрой. У нее не было желания стать свидетелем еще одной ссоры, поэтому она легко ответила ему:

– Как ты можешь так думать? Сегодня он мой кавалер.

– Он постоянно крутится возле нее.

– Он давний друг семьи и очень общительный человек. Почему он не должен приходить к нам?

– Я думаю, что твоя мачеха поощряет его. Я бы не удивился, если бы она втайне надеялась, что он овладеет симпатиями Селестины.

– Мадам Роза никогда не стала бы смотреть на подобное сквозь пальцы!

Он посмотрел на нее, и в его светло-карих глазах зажегся скептический огонек.

– Ты думаешь, нет?

– В любом случае все зависит от Селестины. Неужели ты думаешь, что ее привязанность так легко завоевать?

– Не знаю, – сказал он несчастным голосом. – Она так молода. Я бы отдал все за то, чтобы наконец объявить нашу помолвку.

Помолвка не считалась официально объявленной до тех пор, пока это событие не было отпраздновано обедом в кругу друзей и родных. После этого она становилась такой же обязывающей, как и брачный контракт. Практически не было случаев, чтобы кто-то разорвал помолвку на этом этапе.

– Да, она молода, но в ее возрасте многие девушки не только выходят замуж, но и рожают детей. Ты должен доверять ей.

Он вздохнул.

– Да, но это нелегко.

Аня могла только согласиться с этим. Вальс закончился, и они пошли дальше но Аня все еще продолжала думать о мрачной и ревнивой неуверенности Муррея. Она всегда считала его уверенным в себе, счастливым обладателем легкого характера. Возможно, она считала так просто потому, что хотела сделать его похожим на Жана, а может быть, это была просто поза, маска, которую он носил, как и многие другие, включая и ее?

Каждый по-своему скрывался под маской: люди прятали свою боль, слабость, свои пороки и даже свою пугающую силу за тщательно созданными лицами, скрывающими все это не только от окружающих, но и от них самих. Она и сама скрылась за трагической личиной, делая вид, что ей никто не нужен, потому что она так боялась, что ей снова причинят боль. Мадам Роза, чья показная лень не только давала ей возможность избегать того, что ей было неприятно, но и скрывала ее сильную волю, которая позволяла ей руководить жизнями других. Игривая, нежная, невинная Селестина, в которой ощущалась глубоко скрытая чувственность, которая когда-нибудь будет восхищать ее мужа. Гаспар, который был гораздо меньшим денди и дилетантом, чем он хотел казаться, скрывающий свою мужественность за светским фасадом. Эмиль, который за своими утонченными и обходительными манерами был более примитивным и одновременно более доверчивым, чем сам считал. И Равель, Черный Рыцарь, который, несмотря на свое прошлое, был настолько же мягким, насколько жестким, как минимум настолько же щедрым, насколько и своекорыстным и гораздо больше обращающим внимание на условности, чем его изображали.

Где был Равель? Что делал? Она ожидала, что каким-то образом увидит его или по крайней мере услышит что-нибудь о нем. Ей казалось совершенно невероятным, что он оставит ситуацию, сложившуюся между ними, нерешенной. Для нее это было постоянным беспокойством, присутствующим в глубине ее сознания, ноющей болью, которую она старалась игнорировать по мере того, как день продолжался.

Вообще не думать об этом было невозможно. Она снова и снова прокручивала в уме все, что смогла узнать о собрании, свидетельницей которого она стала, но так и не могла прийти ни к какому заключению.

Какова была цель этого собрания? Вероятностей была масса, так как различные клубы – от франкомасонов и благотворительных обществ молодых людей до героического общества добровольных пожарников – были любимым времяпрепровождением мужчин в Новом Орлеане, так как им нечем было больше заняться в течение зимнего сезона.

Кроме того, существовали политические группировки, преследующие различные цели. Демократическая партия, например, находилась в оппозиции к партии «Ничего не знающих», которая сейчас находилась у власти, и, возможно, с той же целью был создан и Комитет бдительности. Существовала еще одна группировка, в существование которой ей верилось с трудом – теневая коалиция влиятельных людей, чьей целью было контролировать торговлю в Новом Орлеане и за его пределами, во всей долине Миссисипи.

Потом существовала «Мистическая группа Комуса», которая развилась в закрытую общественную организацию, известную под названием «Пиквикский клуб» с собраниями в течение всего года. Этот клуб снял для своих собраний большой и красивый дом на Сент-Чарльз-стрит, который служил убежищем и местом сбора для мужчин.

В этом-то и заключалась вся проблема. Из всех группировок и организаций, которые Аня могла вспомнить, не было ни одной, которая не имела бы своего привычного места сбора и. встреч, места, которое не было бы более просторным и удобным, чем дом на Рэмпарт-стрит. Тогда почему мужчины, которых она видела, собрались в этом доме?

Напрашивался простой ответ. Рэмпарт-стрит была тихой, ее обитатели сдержанными и неболтливыми, а приходы и уходы странных мужчин не считались там чем-то необычным.

Тогда основным вопросом, на который она никак не могла найти ответа, становился следующий: какая из возможных групп могла подвергнуться преследованию полиции?

Какая из них вероятнее всего включает в себя членов, которые стали бы быстро исчезать при появлении полицейских?

Ответ, казалось, зависит от той роли, которую полиция играла предыдущей ночью. Если они защищали жителей Нового Орлеана, то тогда, вероятнее всего, к ним поступило донесение о какой-либо преступной деятельности в доме квартеронки. Если они действовали в качестве орудия городского правительства, тогда собрание должно было носить политический характер. А если собрание не преследовало ни криминальных, ни политических целей, то весьма многозначительным становится тот факт, что полиция продемонстрировала свою полную некомпетентность, не сумев задержать ни единого человека из тех, кто присутствовал на собрании.

Равель и Гаспар. Они казались такими маловероятными союзниками. Аня не думала, что они знают друг друга, если не считать самого поверхностного знакомства. Что могло быть у них общего, какую цель они могли разделять? Как она хотела бы это знать!

Анино внимание привлекла женщина в костюме монахини, которая махала ей рукой с противоположной стороны улицы. Аня остановилась, и женщина подошла к ней. Когда она приблизилась, Аня заметила осторожность в ее глазах, блестевших из-под маски, и то, как она автоматически поправила рукой густую вуаль, чтобы та плотнее прикрывала ее лицо.

– Мадемуазель Гамильтон?

– Да?

– Я подумала, что не могу спутать эти волосы, такие сверкающие и не золотые, каштановые или рыжие, а нечто среднее между этими цветами.

Внезапно Аня узнала этот голос. Ясный и тщательно модулированный, он принадлежал актрисе Симоне Мишель, любовнице Равеля.

– Да, а вы…

Женщина тут же перебила ее:

– Могу ли я поговорить с вами по очень важному делу? Вы сможете догнать своих друзей через несколько минут.

Возразить, казалось, было нечего. Кроме того, единственным вероятным предметом для разговора между ними мог быть Равель, а Аня не могла отрицать, что с большим интересом выслушала бы все: что хотела сказать Симона Мишель на эту тему.

– Я скоро вас догоню, – с улыбкой сказала она остальным.

Они пошли дальше, оглядываясь на нее и глядя друг на друга с любопытством. Актриса следила, как они отдалялись. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор, она отрывисто спросила у Ани:

– Вы сегодня видели Равеля?

– Нет, – также отрывисто ответила Аня. – А вы?

– Нет. Мне не нравится это, что он в последнее время стал исчезать. Распространились какие-то странные слухи относительно его исчезновения на прошлой неделе, слухи, которые касаются также и вас, моя милая леди, но я думаю, что за этим стоит нечто большее.

– Например?

Актриса на мгновение заколебалась, как бы решая, довериться ли ей Ане. Наконец она сказала:

– Я думаю, что то, что он делает, – опасно. Существуют люди, которые хотят его остановить, потому что он игрок, человек, который живет за счет просчитанного риска, естественный лидер. Я не знаю о ваших чувствах к Равелю или о его к вам, но я думаю, что вы должны знать, во что вы вовлекаете себя, поддерживая отношения с ним.

– Мне кажется, тесные отношения с ним не повредили вам, – заметила Аня.

– Я бы так не сказала. Как бы то ни было, я всегда оставалась в тени: видите ли, я понимаю, где мое место. Вы же, очевидно, нет.

Ее место. Его у нее не было, и было маловероятно, что оно когда-либо у нее появится.

– Так в чем же опасность? Чем он рискует?

– Я не могу сказать с уверенностью. Все, что я знаю, – это то, что это незаконно.

– Тогда кто же эти люди, которые хотят остановить его? – «Остановить». Замечательный эвфемизм для слова «убить». Она знала об этой опасности еще с момента пожара в хлопковом сарае, но здесь, на переполненной улице, звенящей от музыки и смеха, это казалось нереальным.

– Я не знаю, не могу сказать с уверенностью. Они очень осторожны и держатся за кулисами.

– Но вы, конечно, могли бы высказать предположение, если так много мне уже сказали.

– Строить догадки – тоже опасное дело.

– Понимаю, – медленно, подчеркнув это слово, сказала Аня. – В таком случае единственной причиной, по которой вы обратились ко мне, было предупредить меня, чтобы я держалась подальше от Равеля Дюральда. Неужели вы действительно думаете, что я так быстро и легко испугаюсь?

Актриса вздернула подбородок.

– Я заметила, что вы втягиваетесь в нечто, о чем не имеете ни малейшего представления. Я предупреждаю вас, потому что… потому что по какой-то странной причине вы мне понравились. А также потому, что, если вы попадете в беду, я буду чувствовать себя лучше, зная, что моя совесть чиста.

Это могло быть правдой. Однако у нее не было возможности проверить, так ли это, потому что актриса уже развернулась и в вихре черных юбок отошла. Аня смотрела, как она смешалась с толпой и исчезла на противоположной стороне улицы, свернув в тускло освещенный боковой переулок, и единственное, что она чувствовала в этот момент, было отчаяние. Она была так близка к ответу на свой вопрос, если бы она только знала об этом, если бы сама не упустила свой шанс, благодаря своему стремлению занять оборонительную позицию. Какова же была причина этого стремления? Ответ был прост. Она завидовала тому, что актриса, казалось, звала о деятельности Равеля, завидовала предполагаемой доверительности, существующей между ними.

Она ревнует. Этого не может, не должно быть. Но это так.

Она ревнует.

И, кроме того, это глупо. У нее не было никаких прав на Равеля Дюральда, да она и не хотела их иметь. Он воплощал в себе все то, что она больше всего не любила в мужчинах. Он был профессиональным убийцей, ищущим славы солдатом, отчаянным игроком, лживым совратителем женщин. Лучшее, что она могла и должна была сделать, – это забыть о. происшедшем, забыть о том, каким был и каким не был этот мужчина. Забыть о том, что он делает и почему. Забыть Равеля. Но может ли она сделать это?

Сможет ли?

Ее мысли были настолько ей неприятны, что она попыталась убежать от них. Она снова шла по тротуару, высматривая впереди Селестину и двоих молодых людей. Их нигде не было видно. Она поднялась на цыпочки, пытаясь всмотреться вдаль поверх толпы. Араб в развевающемся бурнусе подошел к ней сзади и толкнул так, что она потеряла равновесие и споткнулась. Бросив на него беглый взгляд, она отошла, чтобы пропустить его.

Мужчина схватил ее за руку и толкнул к ближайшей двери. Она опустила взгляд и увидела его грязные, изломанные ногти. В качестве маски у него была натянута поперек переносицы густая вуаль, оставлявшая незакрытыми глаза и лоб. Он ухмыльнулся ей поверх маски и снова подтолкнул.

Аня вырвала руку и быстро отошла в сторону, скрывшись от него за проходившей мимо парой мужчин в костюмах обезьян. Она была больше раздражена, чем испугана. Она оказалась на улице без защиты, без мужского сопровождения, слуги или компании подруг, и в вольной атмосфере сегодняшнего дня она, вполне вероятно, могла столкнуться с приставаниями.

Однако, когда она двинулась дальше по улице, мужчина последовал за ней. Она ускорила шаг. Он сделал то же самое. Она проскользнула среди людей, которые показались ей семьей, состоящей из папы, мамы и девяти детей в возрасте от мальчика-подростка, который был выше своей мамы, до грудного малыша, которого несла на руках няня-негритянка. Араб, грубо оттолкнув девочку, одетую в костюм феи, продолжал идти за Аней. Раздраженный папа что-то прокричал ему вслед, но тот не обратил внимания.