1

Нет, напрасно она дала себя уговорить и поехала на эту вечеринку…

Джессика Мередит подумала об этом, едва успев перешагнуть порог роскошного дома в стиле модерн — одного из многих, выросших в последние годы на унылой южной окраине Рио, на месте заброшенных кофейных плантаций и пустырей. С момента ее появления прошло всего полчаса, но за это время ее подозрение успело окрепнуть и превратиться в уверенность.

Правда, это тревожное ощущение было подсознательным; во всяком случае, никаких видимых причин для беспокойства у Джессики не было. Конечно, хозяин и хозяйка, радушно встречавшие гостей в огромном вестибюле, не принадлежали к бразильской аристократии, однако и к наглым выскочкам, нуворишам, сколотившим состояние на спекуляции нефтью, их причислить было нельзя. Держались они с естественной простотой, нисколько не кичась свалившимся на них богатством. Их усадьба с остроугольной, ломаной крышей и высокими потолками была обставлена с изящной роскошью, свидетельствующей не только о высоких доходах хозяев, но и о достаточно тонком вкусе. Шампанское, которое разносили официанты в белых куртках и белых перчатках, оказалось выдержанной «Вдовой Клико», а бразильский национальный напиток кайпериньо — термоядерная смесь рома и забродившего сока сахарного тростника — подавался в дорогих хрустальных бокалах.

Лица большинства гостей скрывали маски. Изысканно-экстравагантные, богато украшенные перьями, жемчугами и драгоценностями, они удачно дополняли сшитые на заказ костюмы и вечерние платья, каждое из которых стоило, должно быть, целое состояние. Бриллиантовые колье, броши, диадемы и другие украшения, которые были на женщинах, ярко вспыхивали и играли при каждом повороте головы и при каждом движении изящной руки. Плывшие в воздухе ароматы изысканных духов соперничали с запахами тропических цветов, во множестве украшавших просторную залу. Иными словами, если сбросить со счетов необычные одеяния гостей, прием был в меру роскошным и традиционным. Ничто, казалось, не угрожало Джессике, ничто не предвещало беды, и все же…

И все же что-то здесь не так, подумала она, тревожно глядя по сторонам. Напряжение, казалось, буквально витало в воздухе, который стал совершенно сизым от скопившегося под потолком сигарного дыма. Вино лилось рекой, и гости поглощали крепкие напитки с лихорадочной поспешностью, словно стремясь поскорее захмелеть. Многие уже преуспели в этом, и возбужденное гудение множества голосов — более громкое, чем следовало, — все чаще прерывалось взрывами ничем не сдерживаемого, почти истерического смеха. Музыканты на эстраде, скрытой фикусами в кадках, налегали на барабаны, бонго и тамбурины, и звуки ломившейся в уши самбы буквально гипнотизировали собравшихся своим незатейливым, зажигательным ритмом. Несколько пар, кружившихся под эту неистовую, дикую, первобытную музыку, уже почти не прислушивались к мелодии; танцующие просто прижимались друг к другу со все возрастающей чувственностью, которая едва оставалась в рамках приличий.

Разумеется, следовало сделать поправку на то, что в Бразилии в эти дни гремел знаменитый Карнавал — безумный, неистовый, чувственный праздник, предшествующий длительному и суровому Великому посту, который иногда называли «прощанием с плотью». Нечто подобное происходило каждой весной и в Новом Орлеане — городе, откуда приехала Джессика. Карнавал Марди Гра всегда был ее самым любимым праздником.

Размышляя о причинах своей необъяснимой тревоги, она неожиданно подумала о том, что особенно удивляться, впрочем, нечему. Джессика никогда не любила большие и шумные приемы, да и в обществе незнакомых людей ей всегда становилось неуютно. Кроме того, после сегодняшней деловой встречи она была меньше всего расположена к тому, чтобы веселиться, пить вино и танцевать. Переговоры провалились или почти провалились, и, возвращаясь в отель, Джессика хотела только одного — поужинать и лечь спать.

Но осуществить свой план ей не удалось. В вестибюле гостиницы Джессику перехватил Кейл — ее троюродный брат и деловой партнер, с которым она приехала в Рио на переговоры. Кейл только что встретил в баре каких-то своих шапочных знакомых, которые как раз собирались на вечеринку. Узнав о том, что у Кейла нет никаких планов на вечер, гостеприимные бразильцы тут же пригласили его поехать с ними, и Кейл отправился разыскивать Джессику.

По его словам, им не стоило пренебрегать редкой возможностью увидеть не только деловой фасад, но и настоящую жизнь Рио. Кроме того, Кейл считал, что Джессике полезно будет отвлечься и хотя бы ненадолго забыть и об их компании «Голубая Чайка. Морские перевозки и фрахт», и о нависшей над компанией угрозой поглощения.

Сначала Джессика отказывалась — развлекаться ей совсем не хотелось, — но Кейл принялся убеждать ее в том, что ей просто необходимо сменить обстановку и выбраться из гостиничного номера, в котором она просидела почти неделю, работая со сметами и счетами. Он говорил так горячо, а взгляд его голубых глаз был таким искренним и серьезным, что Джессика в конце концов подумала, что в его словах есть резон. Когда же Кейл напомнил, что в последние два года Джессика работает практически без выходных, не получая за это ничего, кроме новых забот и беспокойства, способных лишь состарить ее раньше срока, она наконец сдалась.

Кейл был во многом прав, и Джессика не могла не признавать этого. Именно сознание его правоты и заставило ее принять приглашение, хотя сейчас она искренне жалела, что не сумела настоять на своем и не отправила Кейла на вечеринку одного. Впрочем, если она и допустила ошибку, то исправить ее не было уже никакой возможности, поскольку, представив ее хозяевам и вручив ей запотевший бокал шампанского, Кейл загадочным образом исчез. Во всяком случае, его нигде не было видно, и Джессика начала всерьез подозревать, что кузен сознательно прячется от нее, понимая, что как только она увидит его, то сразу же спросит, не пора ли им вернуться в гостиницу.

Внимание Джессики неожиданно привлекли громкие голоса, раздавшиеся всего в нескольких шагах от того места, где она стояла, предаваясь своим невеселым размышлениям. Оглянувшись, Джессика увидела мужчину и женщину, которые, сердито сверкая глазами, что-то быстро говорили друг другу на португальском. Неожиданно мужчина щелкнул пальцами перед самым носом женщины и, круто развернувшись, быстро пошел прочь, решительно прокладывая себе путь в толпе. Женщина смотрела ему вслед; в ее глазах стояли слезы, а губы под украшенной блестками красной бархатной полумаской жалко дрожали.

Не желая показаться бестактной, Джессика поспешно отвернулась. Настроение упало еще больше. Нет, здесь ей определенно не нравилось.

Тяжело вздохнув, Джессика оглядела зал, и взгляд ее невольно задержался на невысоком здоровяке с удивительно широкой грудью и мощными плечами, который стоял у противоположной стены. Лицо незнакомца было закрыто маской из коричневых и красных перьев, которые делали его удивительно похожим на похотливого индюка. В прорезях маски поблескивали маленькие карие глаза, которые еще больше усиливали сходство мужчины с птицей.

Увидев, что Джессика смотрит на него, толстяк отделился от группы гостей и двинулся в ее сторону. В его тяжелой, деланно-небрежной походке, в полных, влажных губах, которые он облизывал, было что-то такое, отчего по спине Джессики пробежал странный холодок. Джессика в тревоге завертела головой, ища взглядом Кейла, но его нигде не было. Ей оставалось одно — бежать, но все пути к отступлению были отрезаны плотной толпой гостей.

С тревогой следя за незнакомцем краешком глаза, Джессика попыталась составить в уме какую-то холодно-вежливую фразу, которая должна была показать здоровяку, что у нее нет никакого желания с ним знакомиться, но не успела. От резной полуколонны в двух шагах справа от нее неожиданно отделился высокий мужчина, который все это время стоял совершенно спокойно и потому не привлек внимания Джессики. Темноволосый, широкоплечий, в черной шелковой накидке с капюшоном и полумаске-домино из черного бархата, он сделал всего один широкий и быстрый шаг, преградив дорогу приближавшемуся к Джессике здоровяку. Наклонившись к его уху, он произнес всего несколько коротких слов, но здоровяк остановился как вкопанный. На мгновение Джессике показалось, что сейчас начнется драка, поскольку человек-индюк сжал огромные кулаки. Казалось, даже перья на его маске воинственно встопорщились, но ничего не произошло. Благородный разбойник в черной полумаске небрежно — и вместе с тем властно — взмахнул рукой, и здоровяк, круто развернувшись, сердито затопал к бару, расталкивая гостей плечом.

Черная полумаска тем временем повернулась к Джессике. Взгляд незнакомца был пристальным, оценивающим, но его не прикрытые бархатом, красиво вылепленные губы скривились в улыбке, которая показалась Джессике неодобрительной.

Под этим взглядом Джессика невольно вспыхнула. На вечеринку она пришла без маски, но до последнего момента это ее ничуть не волновало. Кейл с самого начала предупредил ее, что они идут на обычную вечеринку, а не на костюмированный бал, и что маски, которые наденут некоторые приглашенные, являются просто данью традиции. В самом деле, гостей, которые пренебрегли этим обычаем, оказалось довольно много, и Джессика не испытывала никакой неловкости от того, что не закрыла лицо. Сейчас же она чувствовала себя так, словно явилась голой на симфонический концерт.

Сердито пожав плечами, Джессика резко повернулась спиной к залу и стала смотреть в окно. От резкого движения голова у нее закружилась, и она машинально подняла руку, коснувшись прохладного стекла.

Ей было жарко, и не только от смущения. В зале собралось столько людей, что кондиционеры не справлялись с поистине тропической жарой, да и спиртного она выпила немало. Кейл — вот предатель! — бросил ее на произвол судьбы, и Джессика, у которой не было здесь никаких знакомых, даже слегка растерялась. Не испытывая никакого желания присоединиться ни к одной из групп гостей, она слишком налегала на ледяное шампанское и кайпериньо, и результат не замедлил сказаться. Чтобы не захмелеть окончательно, ей просто необходимо было что-нибудь съесть, благо сервированный для фуршета стол в дальнем конце зала буквально ломился от самой разнообразной снеди. У Джессики же с самого утра не было во рту маковой росинки. Завтрак ее состоял из чашки кофе и пары сухих бисквитов, а обедать она не пошла — прежде всего из-за того, что слишком волновалась перед предстоящей деловой встречей и все равно не смогла бы проглотить ни кусочка. Что касалось ужина, то в ресторанах Рио раньше десяти вечера ни на что существенное надеяться было нельзя, и они с Кейлом уехали из отеля на голодный желудок, рассчитывая перекусить там, куда их пригласили.

Тут Джессика подумала, что может вообще исчезнуть под предлогом того, что она, дескать, отправилась в ресторан. Но сначала нужно было предупредить Кейла, а она никак не могла его найти.

Пока же ей больше хотелось пить, чем есть. С жадностью выпив воду, образовавшуюся на дне бокала от растаявшего льда, Джессика поставила его на ближайший столик и снова отвернулась к окну. Темное стекло отразило светлый овал ее лица; тонкие, словно выточенные из кости черты; ясные зеленые глаза; блестящие рыжевато-коричневые волосы до плеч и золотую вышивку на плечах вечернего платья из бежевой льняной ткани. Отражение слегка расплывалось, и Джессика невольно подумала о том, что она похожа на призрак, которому заказан вход в мир радости и веселья, отблески которого она видела за своей спиной.

Это сравнение нисколько ее не подбодрило; напротив, Джессика почувствовала себя еще более подавленной и разочарованной. Куда бы она ни пошла, она везде оставалась чужой и оттого — одинокой.

Панорама за окном мало чем отличалась от снимков, виденных ею в многочисленных рекламных проспектах и дорожных журналах для путешественников. Огни ночного Рио расположились вокруг залива сверкающим полумесяцем, а чуть дальше вздымались знаменитая Пан-ди-Асукар и примыкающие к ней холмы, напоминающие апельсиновое желе, выложенное на черную глазурованную тарелку вод.

Рио, прекрасный Рио-де-Жанейро… Этот город во многом был похож на Новый Орлеан, своеобразную столицу греховных наслаждений и сладостных пороков, где все — и коренные обитатели, и приезжие — жили только настоящим, не заботясь ни о прошлом, ни о будущем. В свое время Джессика тоже была полна самых честолюбивых планов, туманных надежд и решимости не упустить свой шанс и схватить за хвост птицу-удачу, однако ее мечтам, наверное, уже не суждено было сбыться. Как бы там ни было, к настоящему моменту никаких особых надежд она уже не питала.

С губ Джессики сорвался невольный вздох. Где-то там, в одном из небоскребов на берегу бухты, располагалась штаб-квартира КМК, в которой они с Кейлом побывали сегодня во второй половине дня. «Компанья Маритима Кастеляр» занимала несколько верхних этажей современного небоскреба из стали и стекла, но их сразу провели в кабинет президента КМК Рафаэля Кастеляра-и-Торреса. Это было просторное помещение с одной прозрачной стеной, откуда открывался потрясающий вид на океан. По углам стояли антикварные столики, инкрустированные слоновой костью и редкими породами дерева, и на каждом из них возвышались абстрактные скульптуры. Все они — непропорциональные, вытянутые — изображали одну и ту же обнаженную женщину, которая то протягивала руки к солнцу, то склонялась к пробивающемуся из земли ростку, то плескалась в волнах. «Современная Афродита», — с легкой неприязнью подумала Джессика. На стене рядом с подлинником Сезанна висела старинная мореходная карта в тяжелой позолоченной раме, а массивный диван и тяжелые кресла, обтянутые кордобской кожей, оживляли вышитые шелковые подушки.

Человек, который поднялся им навстречу из-за огромного — размером с небольшой остров — стола из резного розового дерева, поразил Джессику своей бросающейся в глаза молодостью. Идя на деловую встречу, она предполагала, что президент и исполнительный директор КМК будет несколько старше, поскольку она знала, что этот человек вот уже несколько лет ведет дела с ее дедом.

На вид Рафаэлю Кастеляру было лет тридцать пять. Он был смуглым брюнетом с располагающей улыбкой и мягкими, вкрадчивыми манерами, которые с равным успехом можно было назвать и изысканными, и слащавыми. Джессике, правда, показалось, что он выглядел бы более естественно на поле для гольфа, чем в строгой деловой обстановке своего офиса, однако вскоре она заметила, что высокая, широкоплечая фигура атлета и обветренная, бронзовая кожа человека, проводящего много времени на свежем воздухе, сочетаются в нем с повадками опасного и дерзкого хищника, который не боится никого и ничего, но предпочитает хитрость и прыжок из засады тактике прямого удара в лоб. Родись Рафаэль Кастеляр несколькими столетиями раньше, и он мог бы стать одним из конкистадоров, которые в поисках сокровища инков шли напролом сквозь первобытную сельву, истребляя по пути индейские племена, но в двадцатом столетии ему пришлось довольствоваться скромным постом главы судоходной компании, которая, впрочем, была самой крупной в Южной Америке. Как бы там ни было, президент КМК умело маскировал свои инстинкты хищника, предпочитая сначала очаровать жертву и только потом нанести ей сокрушительный удар. Насколько было известно Джессике, в большинстве случаев Кастеляр добивался всего, чего хотел.

В настоящий момент он очень хотел заполучить «Голубую Чайку».

А Кастеляр вовсе не спешил приступить к делу. Пока пожилой официант подавал в крошечных чашечках кафесиньо — крепчайший бразильский кофе с сахаром, — он завел светскую беседу на совершенно постороннюю тему. При этом Кастеляр так непринужденно откинулся на спинку своего кресла, словно у него на сегодня больше не было никаких дел и он собирался от души насладиться визитом старых друзей. Лишь по прошествии получаса он словно невзначай затронул вопрос, ради решения которого Джессика и Кейл пришли к нему.

Пока Джессика излагала свою точку зрения, Кастеляр сохранял на лице выражение вежливого радушия, однако взгляд его сразу стал цепким и пронзительным. Речь шла о предстоящем превращении «Голубой Чайки» в филиал компании Кастеляра, и Джессика пыталась убедить владельца КМК дать им больше времени на размышления. Она едва не поперхнулась, когда обнаружила, что Кастеляр едва слушает ее. Взгляд его блуждал по ее лицу, останавливаясь то на волосах, то на губах, то на руках, то на круглом мраморном колене, которое обнажилось, когда Джессика закинула ногу на ногу. В этом рассматривании не было ничего от праздного любопытства; напротив, он, казалось, внимательно фиксировал и запоминал все, что касалось ее самой, начиная от фасона одежды и кончая тем, что было скрыто под ней.

Еще накануне поездки Джессику специально предупредили, что бразильские мужчины имеют обыкновение в упор разглядывать приглянувшихся им женщин и что их внимание может показаться неприличным тому, кто к этому не привык, однако, даже будучи в курсе дела, Джессика каждый раз чувствовала себя неуютно, когда ловила на себе вожделеющий, чувственный взгляд. В таких случаях она с особенной остротой ощущала себя легко уязвимой, слабой женщиной, что сказывалось на ее уверенности в себе самым губительным образом. Вот и теперь ей стоило огромного труда удержать себя в руках и не сбиться с мысли.

Один раз Джессика все-таки запнулась. Это произошло в тот самый момент, когда она поняла, что внимание Кастеляра сосредоточилось на какой-то точке в нескольких дюймах ниже ее подбородка. Машинально опустив взгляд, она обнаружила, что верхняя пуговка ее блузки расстегнулась и обнажился плавный изгиб ее груди над отделанным кружевами лифчиком. Каким-то чудом ей удалось не покраснеть, но пальцы, метнувшиеся к злополучной пуговице, дрожали.

Когда она снова подняла голову, чтобы взглянуть на бразильца, он перехватил ее взгляд и удерживал его так долго, что потрясенной Джессике показалось, будто это продолжалось не несколько мгновений, а несколько часов. Этот тяжелый, пристальный взгляд проникал в самую ее душу, стремясь узнать, кто она такая. Чтобы избавиться от этого наваждения, Джессике пришлось призвать на помощь все свое самообладание. В какой-то миг она даже задержала дыхание и под конец настолько взяла себя в руки, что ответила на его вызов, бросив на Кастеляра дерзкий взгляд.

Глаза Кастеляра, как успела заметить Джессика, вовсе не были карими. Скорее они напоминали прозрачный темный янтарь. Если верить легендам, то именно такого цвета были глаза у таинственного ягуара майи — древнего тотема давно исчезнувшего индейского племени. И в этих глазах — на самом дне их — было нечто такое, что заставило сердце Джессики на секунду сбиться с ритма.

Инстинкт самосохранения вовремя пришел ей на выручку, и Джессика поспешно опустила свои длинные темные ресницы. Несмотря на это, она сумела уловить момент, когда Кастеляр наконец-то отвел взгляд. Ей даже показалось, что его бронзовая с оливковым оттенком кожа слегка порозовела на скулах, что было почти невероятно.

Но, как бы там ни было, этот небольшой дивертисмент ничуть не повлиял на результат переговоров. Кастеляр вел себя предельно вежливо, дипломатично, но и только. В ответ на приведенные Джессикой аргументы он заявил, что вполне понимает, почему они так настаивают на отсрочке. Не преминув выразить свое сожаление по поводу инсульта, который так несвоевременно вывел из строя владельца «Голубой Чайки», он с пониманием отнесся к тому, что Джессике необходимо время, чтобы освоиться в своей новой роли исполнительного директора компании. Он даже согласился с тем, что теперь, когда старый Клод Фрейзер, основатель «Голубой Чайки», не может по состоянию здоровья возглавлять дело, необходимо заново оценить возможности и авторитет компании, однако он не дал им ни одного конкретного обещания, не сделал ни одного предложения, которое Джессика и Кейл могли бы вынести на обсуждение своего совета директоров. С тем же успехом они могли вообще никуда не ездить.

Нет, подумала Джессика, если бы она осталась дома, если бы она не приехала в Рио, она не попала бы на эту дурацкую вечеринку и не страдала бы сейчас от шума, жары и прочих экзотических особенностей бразильского Карнавала.

Впрочем, как бы она ни притворялась, карнавальное безумие не оставило ее равнодушной. Джессика просто не могла не обращать внимания на обнаженные оливковые или шоколадные тела, на многоцветье красок, на эротические танцы, оценивающие взгляды и откровенные комментарии по поводу ее внешности и предполагаемых сексуальных привычек, которые сопровождали ее повсюду, куда бы она ни направлялась. Доносящиеся отовсюду звуки самбы, на которое ее тело откликалось помимо ее воли, беспокоили Джессику, заставляли кровь быстрее течь по жилам, и она ничего не могла с этим поделать. Желание кружиться под эти зажигательные ритмы, желание сбросить одежду и танцевать полуголой на одном из многочисленных помостов, украшенных яркими перьями, алыми и зелеными лентами и мишурой, становилось порой таким сильным, что лишь усилием воли Джессика заставляла себя сдержаться. Всякий раз в такие моменты, когда ей удавалось победить настойчивый зов тела, в ней нарастало ощущение, что она что-то теряет и что ее жизни недостает чего-то очень важного, но чего — этого ей никак не удавалось постичь. И в то же самое время всеобщая, ничем не сдерживаемая чувственность раздражала Джессику и заставляла ее постоянно хмуриться.

Чувственность… Эта сторона ее характера так долго оставалась невостребованной, что воздержание вошло в плоть и кровь Джессики, став ее второй натурой. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то или что-то напоминало ей о сексе. Неуемный, неистовый бразильский праздник, прославляющий плотскую любовь и кричащий о ней со всех перекрестков, нервировал Джессику, заставлял раздражаться по пустякам, но все это было сущей ерундой по сравнению с тем, что она ощутила, придя на вечеринку. Мало того, что от разгоряченных тел здесь было жарко, как в прачечной. Напряжение, повисшее в воздухе, казалось Джессике нездоровым: все собравшиеся словно чего-то ждали, и каждый носил маску, как будто скрывая под ней свое собственное «я» и свои истинные желания, склонности и пороки.

На мгновение Джессике показалось, что она вот-вот задохнется. Она отчаянно хотела оказаться снаружи, в прохладной ночной темноте, где она могла бы дышать, где она могла бы слушать тишину, любоваться крупными звездами в ночном небе и океаном, который негромко вздыхал и ворочался во сне где-то за цепочкой редких холмов. В этих простых и прекрасных вещах она нуждалась гораздо больше, чем в громкой музыке и обществе незнакомых людей, предающихся чрезмерному, неестественному, шумному веселью.

Оглянувшись через плечо, Джессика смерила взглядом расстояние, отделявшее ее от высоких двойных дверей залы. За ними лежал просторный вестибюль, в который они с Кейлом попали, поднявшись по широкому парадному крыльцу из белого мрамора. К сожалению, от дверей Джессику отделала толпа из нескольких десятков гостей, многие из которых уже не раз поглядывали на нее с выражением, которое можно было назвать вежливым интересом лишь с большой натяжкой.

Зато справа от себя — всего в нескольких шагах — Джессика обнаружила утопленную в стене застекленную дверь, которая вела в огороженный высокой каменной стеной внутренний дворик. Возможно, подумала она, из патио есть и другой выход.

И, внезапно приняв решение, Джессика шагнула к дверям.

Не успела она пройти и двух шагов, как свет замигал и начал гаснуть. Заметавшись, как птица среди гигантских хрустальных сталактитов, из которых была сделана огромная люстра, он мигнул один, два, три раза. По толпе гостей прокатился восторженный ропот, напоминающий стон ветра, а лампы мигнули в четвертый, последний раз и погасли совсем. Зал погрузился в кромешную тьму.

Джессика застыла на полушаге. Оркестр на эстраде перестал играть, но в наступившей тишине что-то происходило. Потом в темноте раздался пронзительный женский смех, перешедший в нервное хихиканье. В дальнем углу залы торжествующе хрюкнул мужчина, протестующий женский голос произнес несколько неразборчивых фраз и неожиданно оборвался. Одновременно сразу из дюжины мест донеслись какая-то возня и негромкие звуки, в которых Джессика без труда опознала звук расстегиваемых «молний». Где-то затрещала разрываемая ткань, и мужской голос громко выругался по-португальски.

В темноте снова ожил оркестр, но струнные и духовые молчали. Слышны были только ударные — барабаны и бонго. Выводимый ими рокочущий ритм был примитивным, первобытным и властным. Он отсчитывал каденции с точностью метронома и был таким же монотонным и неумолимым. Казалось, сама темнота начала раскачиваться и пульсировать под эту странную музыку, и по стенам заметались какие-то бледные тени.

Прошло несколько секунд, и глаза Джессики совершенно освоились с темнотой. Оглядевшись по сторонам, она невольно ахнула и, заморгав от неожиданности и ужаса, непроизвольно отпрянула назад, прижимаясь спиной к стене.

В слабом свете далеких городских огней, проникавшем сквозь занавешенные прозрачным тюлем широкие окна, Джессика увидела множество мужчин и женщин, которые раскачивались из стороны в сторону, сходились и расходились в примитивном, жестоком танце. Они целовались, обнимались, срывали друг с друга одежду и тут же опускались на пол, где на ковре уже извивались, двигались, возились десятки обнаженных тел. Отовсюду доносились звонкие шлепки, сочные звуки поцелуев, пыхтение и негромкие протяжные стоны.

Джессика поняла, что гости, пришедшие на вечеринку, занимаются любовью прямо на полу, а вернее — трахаются с кем попало, не заботясь ни о чем, кроме удовлетворения собственных желаний.

С новой силой почувствовав грозящую ей опасность, Джессика решила бежать отсюда как можно скорее.

Где Кейл?

Она напрягла зрение, но высокой фигуры ее кузена нигде не было видно. Джессика открыла рот, чтобы позвать его, но так и не издала ни звука. В сложившихся обстоятельствах привлекать к себе внимание было бы неблагоразумно.

О том, чтобы пробраться к входным дверям сквозь груды копошащихся на полу тел, нечего было и думать. В темноте, особенно вдали от окна, было очень трудно разглядеть, куда ступаешь и есть ли кто-то поблизости. Джессика могла просто не заметить протянутых к ней рук или заметить слишком поздно. Тогда ее схватят за ноги, повалят на землю, сорвут одежду и…

Нет, она не будет об этом думать. Все происходящее представлялось Джессике настолько чудовищным, что разум отказывался поверить в реальность того, что творилось вокруг.

Нет, рассудила Джессика, искать Кейла сейчас — бесполезно. Она должна сама найти выход и убраться из этого ужасного места. С ним все будет в порядке: в конце концов, он — мужчина, а не слабая женщина.

Интересно, знал ли он, чем все это кончится? Может быть, его все-таки предупредили?

Нет, не может быть! Джессика хорошо знала своего кузена и была уверена, что он и близко не подошел бы к усадьбе, если бы знал, что вечеринка превратится в оргию. Во-первых, Кейл никогда не принадлежал к тому типу мужчин, которым подобные приключения были по душе, а во-вторых, он прекрасно знал, как относится Клод Фрейзер к людям, которые не умеют держать себя в руках и идут на поводу своего любострастия. Если дед когда-нибудь узнает, что Кейл и Джессика присутствовали на подобного рода вечеринке, неприятностей не оберешься. В глазах старика сексуальная распущенность была едва ли не самым страшным грехом.

Внутренний двор! Пожалуй, это единственная возможность спастись!

Джессика помнила, что ведущая в патио застекленная дверь была где-то совсем недалеко. Сделав шаг в ту сторону, она с трудом различила в темноте светлые прямоугольные стекла, поскольку освещавшие внутренний двор светильники тоже были погашены. Быстро оглядевшись по сторонам, она нащупала бронзовую резную ручку и, повернув ее, с осторожностью открыла дверь и выскользнула из залы. Почувствовав, как легкие ее наполняются прохладным, пахнущим солью и йодом ночным воздухом, Джессика с облегчением вздохнула.

Высокие пальмы, росшие по углам прямоугольного патио, заслоняли зарево большого города, и во внутреннем дворе усадьбы было едва ли не темнее, чем в зале. Самая темная тень лежала под выступом балкона, нависающего над дальним концом патио, но Джессика была почти уверена, что, кроме нее, здесь никого нет. Во всяком случае, при ее появлении ничто не шевельнулось во тьме, и только длинные пальмовые листья потихоньку раскачивались в такт дыханию легкого ночного ветра.

Не тратя даром драгоценного времени, Джессика быстро обошла патио по периметру. Высокие стены были увиты плющом и цветущим жасмином, а в одном месте она обнаружила крошечный фонтанчик, бьющий прямо из листвы в подставленную мраморную чашу, и пару каменных скамеек рядом, но никакого выхода на улицу здесь не было. Еще одна стеклянная дверь в тени под балконом вела, по всей видимости, в противоположное крыло усадьбы, но она была надежно заперта.

Джессика оказалась в ловушке.

Она еще не успела осознать этого как следует, когда за ее спиной с негромким щелчком открылась дверь, в которую она только что вошла. Джессика резко повернулась на звук, и ей показалось, что она различила какую-то тень, которая метнулась в сторону от темнеющего на побеленной стене дверного проема. Конечно, в кромешном мраке легко было и ошибиться, но Джессика неожиданно испытала такой острый приступ страха, что почти машинально попятилась в густую тень под балконом. Упершись спиной в квадратную каменную опору, она прижалась спиной к шершавому камню и замерла, напряженно прислушиваясь.

Ничего.

А это что за звук?..

Джессика вздрогнула: ей показалось, будто она различает осторожные, крадущиеся шаги.

Прошло несколько мучительно долгих секунд. В замкнутом со всех сторон патио каждый шорох должен был раздаваться достаточно отчетливо, но Джессику окружало настороженное безмолвие. Только из залы, откуда она так своевременно бежала, доносились приглушенные расстоянием смешки, вскрики и ритмичный барабанный бой.

Дрожь пробежала по всему ее телу, а дыхание стало жарким и частым. Стиснув зубы, Джессика попыталась взять себя в руки, но справиться с овладевшим ею страхом, к которому примешивались смутные предчувствия и странное волнение, оказалось нелегко.

Как могут эти люди заниматься сексом со случайными партнерами? Что заставило этих женщин отдаться первому же мужчине, который подошел под покровом темноты? Какое безумие, какой неутолимый голод сделали это возможным? Должны же быть какие-то правила, подумала Джессика, но какие?! Или, может быть, никаких правил не существует вовсе, и в мгновение, когда в зале погас свет, гостями овладел древний первобытный инстинкт, проснувшийся под влиянием момента? Но как можно просто протянуть руку и взять того, кто тебе приглянулся, — схватить, подмять под себя и?..