Новому дею, невзирая на все его великодушие, вряд ли может понравиться, что часть богатств ускользает от него, да еще в пользу девушки-рабыни. Имущество, принадлежавшее Мохаммеду дею, он будет рассматривать как свою собственность, не считаясь с волей покойного. Если против его желания будет взята какая-то часть богатств, он сочтет это кражей. В случае если их схватят, наказание будет суровым. Могла ли она позволить Базиму так рисковать ради себя?

Было еще одно важное обстоятельство. Ред уже не был рабом, но его нельзя было назвать вполне свободным. Могла ли она оставить его после того, что было между ними?..

— Не знаю, Базим. Я должна подумать, — ответила она.

Карлик принял этот ответ, не проявив ни малейших признаков недовольства.

— Это не принесет вреда, — вежливо ответил он, с поклоном оставляя ее.

Али дей, то ли в знак уважения к Реду, то ли как компенсацию за его отсутствие, отправил в апартаменты Джулии дополнительный штат прислуги и охрану, состоявшую из евнухов. Последнее обстоятельство не слишком обрадовало Джулию, но она опасалась разгневать дея. Прислуга состояла из двух служанок и кухарки. Все трое были внушительных размеров и замечательно уродливы.

Пару евнухов поставили у ее дверей в качестве постоянной охраны. Джулия, поразмыслив, решила, что они были предложены Редом, и решила не отсылать их обратно, нехотя примирившись с этой мыслью. Если же дар был поднесен новым деем, тем более не стоило оскорблять его.

Джулия, стараясь действовать осторожно, чтобы не создалось впечатление, будто она выживает Изабель, тем не менее стала мало-помалу укреплять свое влияние. Первым ее «достижением» стала кампания по уборке помещения. Стараясь избавиться от накопленной веками грязи, она не позволяла себе критиковать хозяйственные способности черкешенки или предыдущих обитателей. Она лишь намекала, что франкистанцы болезненно относятся к грязи и дурным запахам, ощутимым несмотря на слабое освещение и курение благовоний. Изабель, пристыженная тем, что не придавала этому достаточно значения, охотно занялась уборкой, постепенно втянув в эту работу и остальных служанок. Базиму, угрожая применением силы своего проклятия, удалось убедить евнухов из охраны предложить свою помощь.

Грязно-серые нити паутины были наконец сметены с высоких сводчатых потолков, а лепешки растоптанной грязи выметены из углов комнат. Бронзовые ночные сосуды вымыли и ошпарили кипятком, хотя обычно содержимое их просто выливали. Когда со стен соскоблили грязь и копоть, на них открылись мозаичные фрески, сверкающие, словно бриллианты, красивые и сладострастные. Особенно много оказалось их в ванной. Здесь также пришлось немало поработать водой и мылом, протирая кафельные поверхности песком, дабы освободить их от накопленного годами пенного налета, перед тем как начать борьбу с обильной плесенью при помощи извести и лимонного сока. Появление на кухне кошки позволило значительно сократить число грызунов и насекомых. В дальнейшем, под угрозой строгого наказания в случае неповиновения, Джулия потребовала, чтобы каждый, кто собирался прикоснуться к пище, мыл руки, а посуда после употребления мылась и ополаскивалась кипятком. Найдя, что объяснять истинные причины этих мер слишком утомительно, Джулия вернулась к своей прежней стратегии: необходимость избегать недовольства Реда плюс подчинение древним обычаям своего народа. Это оказалось легкодоступным для Изабели, Базима и всех остальных. С тех пор они скрупулезно выполняли эти рекомендации.

Сундуки, столы, кушетки, коврики — все это приводилось в порядок, и всему находилось новое место. Джулия сочла, что нужны новые занавески над кроватью и необходимо сменить обивку на одном из диванов в прихожей. Однако в целом интерьер теперь ее удовлетворял. Следовало заняться садом. Усталость, вызванная физической работой, по крайней мере той ее частью, которую позволяли выполнять госпоже, помогала ей крепко спать по ночам.

За работой Джулия сблизилась с остальными женщинами-служанками. Она подружилась с горничными, и кухаркой, узнавая в минуты отдыха, откуда появилась каждая из женщин и как они оказались рабынями во дворце. Постепенно они преодолели ужас, который первоначально внушало им присутствие госпожи, и стали болтать так же естественно, как это делали прачки и горничные, кухарки и кормилицы, которых она хорошо знала на плантации своего отца много лет назад. Этот процесс разделенного труда, чередующийся с общей беседой, имел еще одно важное преимущество: следуя примеру Базима, остальные слуги стали также обращаться к Джулии за распоряжениями и указаниями. Постепенно на нее привыкли смотреть как на хозяйку. Безболезненно, почти незаметно для нее, Изабель была отстранена и ее место заняла старшая рабыня, наложница Рейбена эфенди.

Появление на кухне кухарки освободило Изабель от ее основной задачи. Теперь, когда ей стало почти нечем заняться, она искала общества Джулии, позабыв, что они были соперницами, и обращаясь с ней, словно с подругой или старшей сестрой. Постепенно Джулия узнала о прошлом девушки. Вместе со своим братом-близнецом она была похищена во время разбойничьего нападения и после долгого и утомительного путешествия привезена в Алжир. Буквально через несколько часов после их прибытия близнецов купил Кемаль. Изабель сразу же разлучили с братом. Она недолго находилась в апартаментах бывшего претендента на престол, а затем переехала на старую квартиру Реда. Неудивительно, что она проявляла необычайное любопытство к тому, что касалось дворца, гарема, нового дея и образа жизни приближенных.

— Гарем больше, чем это помещение, предоставленное Рейбену эфенди? — спрашивала она, и глаза ее светились любопытством.

— Намного больше, — отвечала Джулия, силясь сдержать улыбку.

— А сад гуще?

Джулия подробно описывала прогулки среди буйной садовой зелени, позволенные женщинам дея.

— Пруд, такой огромный, что целая сотня женщин может купаться в нем в летнюю жару! Это, должно быть, великолепно! А павлины там были?

— Конечно, были. И горлицы тоже. И другие певчие птицы.

— Говорят, что драгоценности жены старого дея, Фатимы, с трудом помещались в полдюжине кофров. Неужели это правда?

— У нее, конечно, были драгоценности, но сколько, я не могу точно сказать.

— Говорят, что один рубин был почти так же велик, как легендарный драгоценный камень на тюрбане великого татарского хана…

— Возможно, — с улыбкой откликнулась Джулия, беря финик со стоящего рядом блюда.

— Как замечательно быть женой дея! — мечтательно произнесла Изабель.

— Можно уже ни о чем не беспокоиться! Ты жалеешь, что Мохаммед дей не предложил тебе стать его женой?

— Нет! — решительно ответила Джулия, покачав головой.

Она была счастлива, что судьба спасла ее от необходимости признать истинное положение вещей и впасть в. грех двоебрачия. Несмотря на то что она сказала Реду, Джулия предпочла бы скорее пожертвовать собственной душой, чем осудить его на смерть.

— Я бы повесилась, видя, что он умирает, не сделав меня женой, — воскликнула Изабель с горячностью юности. — А в казарме я бы просто умерла со страха! А ты боялась, Гюльнара?

— Боялась, — призналась Джулия, и ее золотистый взор словно заволокло облако.

— О, прости меня! Мне следовало бы вырвать язык раскаленными щипцами за то, что я напоминаю тебе об этом. Теперь все хорошо. Рейбен эфенди спас тебя и привел сюда, где ты в безопасности.

И, словно последствия этого спасения продолжали будоражить ее ум, девушка продолжала:

— Говорят, ты никогда не делила ложе с Мохаммедом деем. Возможно, поэтому он не женился на тебе?

— По правде говоря, не знаю. Он не был ни молодым, ни здоровым.

— А ты жалеешь, что он оказался бессильным? Лучше, если бы он был молодым и страстным, как Али дей?

— Кто знает? Возможно, Али дею не нравятся светловолосые.

— Ой, не говори так! — сказала Изабель, вскидывая руки к своим завиткам песчаного цвета. — Никогда не говори таких вещей!

Эксцентричные выходки девушки рассеяли мрачное настроение Джулии. Она бросила на нее быстрый любопытный взгляд.

— Насколько мне известно, у дея уже есть четыре положенных ему жены.

— Одна больная, жалкая, костлявая, еле ноги передвигает, — немедленно откликнулась черкешенка. — Она фракийка, с желтой кожей и тусклыми коричневыми волосами. Возможно, скоро умрет. Или дею может прийти на ум развестись с нею, потому что она бездетна.

— А ты принадлежишь другому, — напомнила Джулия с оттенком легкой насмешки. Изабель испустила глубокий вздох, но затем просветлела.

— Но зато я сохранила девственность…

Джулия чуть не подавилась косточкой от финика.

— Это замечательно, — сказала она, вновь обретя дар речи.

Девушка задумчиво согласилась.

— Сначала я хотела перерезать себе горло, потому что вначале Кемаль презрел меня и передал низкому рабу, а потом этот раб тоже не пожелал меня. Теперь я знаю, что мысли о тебе делали его слепым к моей красоте. Наверное, моя судьба — оставаться чистой девушкой, пока меня не возьмет великий человек.

Видимо, этой иллюзией Изабель утешала себя, и Джулия не стала разрушать ее.

— Без сомнения, это так, — откликнулась она серьезно. В другой раз, сидя на подушке у ног Джулии, Изабель спросила:

— Тебе было приятно делить ложе с Рейбен эфенди?

— Почему ты спрашиваешь? — Джулия уклонилась от прямого ответа. Никогда не сможет она привыкнуть к невероятной болтливости восточных женщин. Для них не было ни запретных тем, ни чересчур личных вопросов, которых они постеснялись бы задать.

— Вначале, когда он принял тебя под свое одеяло, чтобы утолить похоть, я чувствовала себя униженной и даже завидовала вашей близости. Но в то же время я обрадовалась.

— Потому что это позволило тебе остаться девственницей? — спросила Джулия с оттенком иронии.

Ярко-розовый рот Изабель также изогнулся в улыбке.

— Не совсем… Я обрадовалась, что не стоит опасаться встречи с пугающим меня человеком.

— Понятно.

— Нет, нет! Вовсе не от страха близости с мужчиной у меня дрожат колени и перехватывает горло. Меня пугает именно Рейбен эфенди!

— Что ты имеешь в виду? — Джулия слегка нахмурилась, пристально глядя в круглое лицо девушки.

— Он не похож на других мужчин, моя госпожа Гюльнара. Во всяком случае, не похож на мужчин, которых я знала в детстве, когда жила в родной деревне. Он из Франкистана, его тело шире и выше, чем у мавра или турка и даже чем у мужчин моего народа. Наверняка в его чреслах больше силы, чем может выдержать юная девушка вроде меня. К тому же он ни разу не ударил меня и даже не повысил на меня голос в гневе, и подобное самообладание не может быть естественным. Кожа его под одеждой бледная, и там, где она не покрыта загаром, на нее неприятно смотреть. И этот странный, синий, словно море, цвет его глаз — наверняка дело рук нечистой силы.

Рот Джулии слегка искривился.

— Значит, ты не считаешь его красивым?

— Да, он красив, словно бог, но странен и непознаваем.

— Он всего лишь мужчина, — ответила Джулия, — который нуждается в любви, поддержке и близости женщины.

Она говорила интуитивно, не задумываясь, но внезапно истинность сказанного, словно целительный бальзам, проникла в ее душу. Разве ее собственное впечатление от Реда так уж сильно отличалось от мнения о нем Изабели? Слишком долго она смотрела на него, точно на чудовище, примерно как Изабель на нечистого, дьявола, который использовал людей и предавал их, не испытывая никаких чувств или угрызений совести. Однако это была не правда.

— Значит, он любит, как другие мужчины? — настаивала Изабель.

— Видимо, да.

— И тебе было приятно?

— Да, — ответила Джулия, и глаза ее были словно два неподвижных озера, — мне было приятно.

Тянулась серая, дождливая зима. Ничто не оживляло мрака будней. Не посещая приемы у дея, так как ее не приглашали, пресытившись чтением, рукоделием и ведением домашнего хозяйства, Джулия почувствовала, что ей изменяет самообладание. Она начала рычать на всех. Бесконечная болтовня Изабели стала действовать ей на нервы, так же, впрочем, как и подчеркнутая почтительность Базима, который ожидал услышать еще не принятое ею решение. Когда закончились хлопоты с. уборкой, ее ночи стали беспокойными. Внезапное пробуждение страстных желаний, дремавших в ней дотоле импульсов, гнало сон от ее изголовья. Лучше было бы оставаться в дремотном забытьи воздержания… Вдобавок ночной ветер нередко приносил запах дыма: в городе то тут, то там вспыхивали вооруженные столкновения. Поиски Кемаля безуспешно продолжались. Людей арестовывали дюжинами и бросали в дворцовые камеры пыток, однако ни один из них не мог навести на след внука Мохаммеда дея.

Отсутствие уверенности в завтрашнем дне держало двор и город в обстановке беспокойства, и напряженности, заставляя Али дея принимать жестокие решения и быть неуступчивее в правлении, чем он мог бы быть при других обстоятельствах. Пожилых придворных, намеревавшихся стать советниками неопытного правителя, с презрением отставили. Другие, такие, как командир янычар и целый ряд представителей знати, также оказались в униженном положении. Скоро ветер вражды и несогласия стал блуждать по дворцовым коридорам.

В такой ситуации малейшие перемены с удовольствием приветствовались бы, а более крупное происшествие должно было вызвать самую бурную радость. Записка от Джохары стала именно таким происшествием.

Это послание сделали выдающимся событием даже не новости, которые в нем содержались, хотя Джулия была очень рада узнать, что ее подруга по гарему вышла замуж за торговца коврами и была очень довольна своим положением. Особое волнение вызвала последняя строка. «Я буду счастлива,

— писала Джохара, — если ты навестишь меня». До тех пор пока ее взор не упал на эту последнюю фразу, Джулии не приходило в голову, что законы шариата в ее нынешнем положении женщины Реда, были не настолько строги, как те, что были приняты в гареме дея. Она могла видеть мир и быть увиденной им! С разрешения хозяина было вполне допустимо, чтобы она выходила в город. Так как Ред отсутствовал и некому было сказать ей «нет», она, разумеется, собиралась пойти. Необходимость сменить занавески над кроватью и обивку на диване могла, в любом случае, служить великолепным предлогом. Существовали лавки и базары, на которых можно было побывать, достопримечательности, которые можно было посмотреть, и друзья, с которыми можно было встретиться — целый новый мир, призванный рассеять ее тоску! Она отправится немедленно.

Стоял ясный день, полный предчувствия близкой весны. Бледно-желтые солнечные лучи освещали узкие улочки, на которых шаги бесчисленных ног и копыта тяжело нагруженных ослов и верблюдов уже превращали высыхающую грязь в пыль. Погожий день привлек на базар огромные толпы. Родовитые мавры сталкивались локтями с оборванными турецкими матросами и портовым отребьем самого гнусного вида, а солдаты с развинченной походкой — со светлокожими представителями знати — мамелюками, одетыми в шелк и бархат. На каждом шагу попадались носильщики-рабы, зазывавшие каждого, кто имел преуспевающий вид. Однажды Джулии довелось увидеть величественного туарега, представителя самого царственного из всех пустынных племен, восседавшего на спине своего белого верблюда, с красивым светлокожим лицом, закрытым маской наподобие покрывала. Туареги были известны как «люди в масках». В гареме перешептывались о том, что они, хотя и называют себя мусульманами, едят что хотят, пьют что им заблагорассудится, включая и спиртное, и молятся тому, кому считают необходимым. Их женщины были окружены почетом и уважением, ходили большей частью с открытыми лицами, им разрешалось танцевать и петь, а также говорить в присутствии мужчин; их слово имело вес в решениях, касавшихся их самих. Самым удивительным и непостижимым было то, что родство в этом племени определялось по женской линии.

Базим ограждал Джулию от причитаний попрошаек и слишком энергичных призывов носильщиков. Неся зловещий курбаш, он шел рядом с ее паланкином; с каждой стороны ее сопровождали евнухи. Она могла наслаждаться видом и великолепными запахами базара, не опасаясь, что ее покупки или мешочек с динариями украдут.

На этот раз Изабель, у которой были болезненные месячные, оставили дома. Джулия пообещала взять ее с собой в следующий раз и спуститься вместе с ней к общественным баням. Здесь они могли встретить других представительниц своего сословия, доверенных женщин и наложниц богатых городских купцов.

Джохара жила в городском квартале, который не был ни слишком бедным, ни особенно богатым. Дом ее мужа, расположенный над лавочкой, увешанной всевозможными восточными коврами, был удобен без претенциозности.

Джохара, чье широкое лицо засияло от радости при виде Джулии, распорядилась, чтобы на кухне приготовили угощение. Позаботившись об этом, она вывела Джулию на прогретую солнцем крышу их дома. Здесь, удобно устроившись на подушках и провожая глазами прохожих, держа в руках стаканы с горячим, сладким мятным чаем, женщины могли без помех обсуждать все, что произошло с ними за это время.

— Счастлива ли ты? — спросила Джулия, выслушав смешную историю о том, как торговец коврами явился во дворец, указал на нее и скомандовал ей отправляться с ним.

— Безмерно. Мой муж добрый, разумный и полон желания. Чего еще можно просить? Ну, конечно, он мог быть моложе и богаче, но нельзя же требовать у судьбы все сразу.

— Нельзя, — серьезно согласилась Джулия.

— Что это за опасное украшение ты носишь на талии, моя голубка? Разве теперь ты выходишь из дома вооруженной, точно евнух из охраны?

— Ты о моем ноже? Это подарок.

— Можно посмотреть? — Джохара взяла в руку маленький кинжал, который протянула ей Джулия, на мгновение задержав его в руке, словно взвешивая, затем, будто невзначай, кинула. Он вонзился прямо в гранат, лежавший на блюде перед ними, и теперь дрожал, застряв в его оранжево-бурой кожуре.

— Великолепно! — воскликнула Джулия, вынимая лезвие.

— Это умение может пригодиться, — согласилась Джохара. — Когда-то я научилась ему от погонщика верблюдов. Хочешь, научу тебя?

— Если можно.

— Разумеется, но сначала ты расскажешь мне, откуда у тебя эта красивая безделушка и что случилось с тобой после того, как мы расстались в гареме.

Рассказ Джулии занял не слишком много времени. Когда она закончила, Джохара медленно покачала головой, лицо ее выражало жалость.

— Вот как. Твой мужчина стал мусульманином. Смелый поступок в его возрасте. Должно быть, ему было очень больно?

— Больно?

В глазах Джулии появилось изумление. Она как раз собиралась метнуть нож, следуя примеру Джохары. Теперь она застыла в неподвижности.

— Разве ты не знаешь? Он не вернулся, чтобы ты ухаживала за ним? Я помню, ты сказала, что он сразу же отправился в плавание, но я думала, он наверняка…

— Что ты имеешь в виду? — Джулия тревожно нахмурилась, ее брови сошлись на переносице.

— Гюльнара! — воскликнула Джохара. — Разве ты не знаешь, что у мусульман, в отличие от христиан, для мужчин обязательно обрезание?

Обрезание. Несмотря на то что в гареме нередко говорили о разнице между обрезанными и необрезанными мужчинами, и о той несложной хирургии, которая требовалась для этого превращения, Джулия почему-то не осознала ситуации, не приняла это на счет Реда.

— Так вот почему он уехал? — воскликнула она.

— Это могло быть одной из причин, — подчеркнула Джохара. — Если Базим говорил, что его послал дей, значит, и поэтому тоже.

— Почему же он не сказал мне?

— Кто ответит? Спроси у него сама, когда увидишь его снова.

— Может ли это… повлиять… изменить его как-то?

— Не должно, — ответила Джохара, начиная улыбаться. — Но чтобы убедиться в этом, тебе все равно придется подождать возвращения твоего мужчины.

Джулия кивнула, а затем, встретившись с подругой глазами, стала кусать губы, чтобы не рассмеяться. Процедура, по-видимому, вовсе не была смешной для Реда, напротив, она должна была оказаться крайне болезненной. Однако Джулия ничего не могла с собой поделать. Согласно местному обычаю они поменялись ролями, и именно мужчина потерпел такое надругательство над своим главным органом… Серебристый ручеек женского смеха зазвенел свободно, словно впадая в безмятежное голубое небо над их головами.