Грант поднял голову, не отпуская ее.

— Ты думала, — спросил он тихо, — что это Луис вернулся спасать тебя?

Мгновение она не могла найти, что ответить.

— Если бы я так думала, то должна была быть очень разочарована.

— У тебя злой язычок.

— Во всяком случае, это мой последний способ защиты, раз ты собираешься окружить меня доносчиками.

Без предупреждения Грант разжал руки, и она упала на подушки. Потом он потянулся к полотенцу, аккуратно накрыл ее, и она услышала, как он чиркнул спичкой.

Лицо Гранта было замкнутым и выглядело желтым в свете свечи. И хотя он не смотрел на нее, у Элеоноры не было иллюзий. Она понимала, что он всем своим существом ощущает ее присутствие.

— Сеньора Паредес, — начал он неохотно, — не доносчица. Однако она понимает, что мне интересно, кто к тебе приходит.

— А кто приходит к ней? Она рассказала, что большую часть дня здесь была Хуанита?

— Она доставила тебе какие-то неприятности?

Элеонора покачала головой и посмотрела в сторону замочной скважины.

— Я воспользовалась некоторыми средствами защиты.

— Плохо, что здесь побывал Луис. Когда мне ждать от него вызов?

— Я… не думаю, что ты должен об этом беспокоиться.

— Ты хочешь сказать, что удержалась и не излила ему свою печальную историю?

Сарказм в голосе Гранта разозлил Элеонору.

— Я хочу сказать, что сумела скрыть, как ты жесток. И я не хочу, чтобы из-за меня пролилась кровь, пытаюсь избежать дуэли.

Он разглядывал ее из-под ресниц, и его голубые глаза блестели мрачным оценивающим блеском.

— Слишком уж ты благородна.

— Да, пожалуй, особенно если учитывать обстоятельства.

Но это было не то, что она хотела сказать. Враждебность, чем бы она ни была вызвана, к хорошему не приведет. Однако никакая сила на земле не могла заставить ее взять назад произнесенные слова. Может быть, эта ссора к лучшему. Если слишком быстро соглашаться с ним, он станет подозрительным.

— Обстоятельства? — спросил он. Она подняла голову.

— Тебя могут убить.

— Могут, — согласился он. — Но, с другой стороны, — может, и нет. Для тебя было бы вполне естественно надеяться на печальный для меня исход. И ты должна хотеть этого больше всего.

После такого обмена репликами они пообедали в молчании. Когда они закончили, сеньора Паредес убрала со стола, унесла пустую посуду с галереи и, пожелав спокойной ночи, удалилась. Из своей комнаты, находящейся рядом, полковник принес пачку бумаг и разложил их на столе в свете свечи, огороженной от мошкары.

Несмотря на ухищрения, мотыльки летели на свет. Эти создания с большими серыми, желтыми, зелеными крыльями метались по комнате. Казалось, что волосы Элеоноры манили их так же, как горящая свеча. Одна бабочка уже ползла по золотой пряди волос к оголенному плечу, нежно трепеща крылышками, и эта живая картина длилась минут десять. А когда она снова полетела, Элеонора проследила за ней глазами, в волнении наблюдая, как та совершает свои безумные круги вокруг свечи. Когда бабочка села на край ограждения, Элеонора встала, заметив, что одно крылышко немного опалено огнем. Подкравшись, она сложила руки лодочкой, поймала ее и, поднеся к решетке, легким движением выпустила в ночь.

Вернувшись, она заметила, что Грант наблюдает за ней со странным выражением глаз. Элеонора нервно поправила полотенце и в тысячный раз поплотнее заткнула его конец над грудью.

Грант сжал губы в тонкую линию, оттолкнул назад стул, вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с перекинутым через руку халатом. Ничего не говоря, он швырнул его Элеоноре, снова сел на стул и склонился над бумагами.

Она встряхнула халат, оглядела его — халат был мужской, из голубоватого атласа, отделанный парчой. Она не помнила, чтобы Грант Фаррелл когда-то надевал его. Откуда он взялся? Состояние войны между ними мешало спросить, но не помешало принять халат и поблагодарить с покорной искренностью. Если Грант и услышал ее слова, то никак не отозвался.

Но прежде чем свеча оплыла на дюйм, Элеонора получила возможность выказать свою благодарность. Взглянув на нее, Грант спросил:

— Ты пишешь? Читаешь?

— Да.

Он кивнул на стул напротив. Когда она села, он подвинул к ней конторскую книгу и вручил перо.

— Перепиши имена и все данные новых рекрутов, — сказал он, подвигая к ней пачку исписанных листов.

Элеонора пробежала глазами до конца страницы и окунула перо в чернила.

Единственный звук, раздававшийся в комнате, был скрип пера по бумаге и мягкое шуршание при стирании ошибок. Каждый раз, протягивая руку за следующим листом, Элеонора видела, как Грант что-то вычеркивает на своих страницах, которые, как оказалось, являли собой списки лошадей, мулов, грузов, отправляемых на пароходе, продовольствия, палаток, одеял, седел, попон, вещмешков, зерна, а также бочонков и ящиков с амуницией. У его локтя лежал журнал, на обложке которого значилось: «Сохранная книга».

Сто, сто пятьдесят, двести человек солдат американской фаланги Уильяма Уокера были уже переписаны, но оставались еще. Грант закончил таблицу по снабжению, отложил сохранную книгу и теперь работал с картой и какими-то листочками, исписанными мелким почерком. Разминая затекшие пальцы, Элеонора спросила:

— А разве у тебя нет человека, который мог бы делать эту работу?

Он слегка улыбнулся.

— Мужчины, прибывшие сюда с Дядей Билли, хотят драться, а не пересчитывать лошадей.

— Но, должно быть, и ты прибыл для этого?

— Да, но как заместитель командующего армией я должен это делать. Я никому не могу это перепоручить, поскольку хочу, чтобы информация всегда была у меня под рукой.

Странно, ей показалось, что он собирался сказать другое — что он хочет, чтобы эта информация не утекала. Она сообразила, что заинтересованный человек по этим данным мог бы получить полную картину положения фалангистов.

Да, а что такое говорил Луис? Что Грант и Уокер занимаются планированием? Значит, по этим бумагам можно догадаться и о планах на будущее, которые вынашивает генерал. Однако какое это имеет значение? Насколько она знает, Уокер в Никарагуа — в безопасности. Две политические фракции в Никарагуа уже не находятся в состоянии войны. Видимо, ей показалось, что Грант замешкался, отвечая на ее вопрос, потому что, если бы существовала малейшая опасность раскрытия чего-нибудь важного, полковник никогда бы не позволил ей ознакомиться с этими бумагами.

Видимо, призыв присоединиться к фалангистам все еще очень действует на людей, подумала она, снова взявшись за перо. И если поток прибывающих солдат-колонистов будет столь же мощным в январе, как и в декабре, то под руководством Уокера их окажется уже тысяча двести к концу месяца. Если он смог взять Никарагуа всего с пятьюдесятью восемью бойцами, то с такими силами он может завоевать и оставшуюся часть Центральной Америки. Элеонора подняла глаза на полковника, чтобы поделиться с ним своими соображениями, но его лицо было непроницаемо и непримиримо.

Ночь вступила в свои права, холодный диск бледной луны взошел над городскими крышами. В атласном халате Элеоноре становилось все жарче, она закатала до локтей рукава, отвернула воротник возле шеи, перекинула копну волос на одно плечо. Ее движения привлекли внимание полковника. Он увидел, как повлажнела кожа на ее висках, как пот стекает по шее в глубину выреза халата. Отбросив перо, он откинулся назад, потянулся, потом потряс головой и снова потянулся за пером. Оно прокатилось через стол, к краю, упало и стукнулось об пол. Грант хотел было подхватить его, но не успел и вынужден был нырнуть за ним под стол. Он, видимо, забыл, зачем наклонился, потому что так долго не возвращался в прежнее положение, что Элеонора беспокойно задвигалась, вспомнив о своих голых ногах под столом — из-за жары она распахнула полы халата.

Кончик пера сломался, и полковник раздраженно отшвырнул его; затем он принялся собирать книги и бумаги в стопку, подхватил их и широкими шагами ушел к себе в комнату, хлопнув дверью. Элеонора прислушивалась к его приглушенным шагам, надеясь, что на этот раз он оставит ее в покое. Она принялась готовиться ко сну, но все ее надежды исчезли, когда Грант Фаррелл снова вошел. Он принес два револьвера с перламутровыми рукоятями, бритвенный прибор, две щетки в серебряной оправе, три красные рубашки с форменными нашивками на воротничках, запасные бриджи и еще разную мелочь. Туалетные принадлежности и револьверы он бросил на умывальный столик, одежду затолкал в шкаф, и, прихлопнув дверцу, насмешливо посмотрел на Элеонору.

Его цель была очевидна. И тем не менее она не могла не спросить:

— Что ты делаешь?

— Мне надоело ходить туда-сюда. Я решил, что гораздо удобнее просто переехать к тебе.

— Так мне следует чувствовать себя польщенной? — насмешливо сказала она.

Подойдя к постели, он улегся, вытянулся во весь рост и закинул руки за голову, глядя вверх, на кисейный балдахин.

— Почему? — спросил он.

— Потому что ты хочешь иметь меня под рукой, а не содержать где-то в дешевых комнатах на другом конце города.

Когда он заговорил, голос его звучал предельно четко:

— Не думаю, чтобы я предпочитал иметь тебя под рукой. А жилье Хуаниты

— дешевое оно или нет, — ее личное дело. Я его не выбирал.

— Но пользовался им или ею?

Он опустил глаза.

— Есть женщины, которые просто напрашиваются, чтобы ими пользовались. А есть такие, которые сопротивляются. Те, которые напрашиваются, обычно хотят чего-то еще.

— Чего-то, что ты не можешь дать? — спросила она, вспыхнув. — Может, тебе следует быть поосторожнее? Ведь, если ты проявишь слишком большую привязанность, я могу за это ухватиться?

Даже намек на их первую стычку не вывел его из себя: он сухо парировал:

— Ухватиться? Сейчас мне нужно, чтобы ты ухватилась за каблуки моих сапог.

Он поднял ногу, терпеливо ожидая. Элеонора вскинула голову:

— А ты что, позабыл сапожную колодку? Неужели тебе придется спать в сапогах?

— Мне уже приходилось, могу и повторить, — ответил он небрежно. — Просто я подумал о тебе. Я сплю неспокойно.

Ей нечего было возразить.

— Даже не знаю. Прошлую ночь ты, кажется, вообще не спал.

— А это, — мягко сказал он, — твоя вина.

— Моя вина?

— Не стоит меня искушать. Ну, короче, в сапогах или без?

Элеоноре уже много раз приходилось заниматься этим, когда Жан-Поль являлся домой таким пьяным, что не мог подняться по лестнице.

Кипя от злости, она все же подошла к изножью кровати. Элеонора была в ярости и слабо сознавала, что, выполняя его просьбу, она как бы демонстрирует полное согласие с его присутствием в своей комнате. И когда один сапог оказался у нее в руке, эта мысль внезапно озадачила ее. С задумчивым блеском в глазах она взвесила в руке тяжелый кавалерийский сапог.

— Не стоит, — медленно протянул он, догадавшись о намерениях Элеоноры.

После короткой внутренней борьбы она кивнула, бросила сапог на пол и потянулась за другим.

— Да, не стоит. Все равно этим не убить.

Он улыбнулся, потягиваясь, поднял руки кверху, потом стал расстегивать рубашку.

Элеонора поставила второй сапог на пол, аккуратно выровняла носки. Под кроватью она заметила гардению, уже увядшую и потемневшую, — одну из тех, которую она вынула из своей прически вчера вечером. Элеонора подняла соцветие, выпрямилась и, повернувшись к Гранту спиной, принялась теребить лепестки. Комната наполнилась пряным ароматом увядания.

Рубашка Гранта полетела на пол, за ней — брюки. Пружины заскрежетали, словно протестуя. Он очутился сзади Элеоноры, положил руки ей на плечи и привлек к себе. Его рука дотянулась до узла пояса, легко развязала его, и полы халата распахнулись. Она почувствовала его прикосновение — уверенное и нежное.

Ее робкие слова протеста были смяты его губами. Грант повернул Элеонору к себе, освободил от халата и крепко обнял. Ее нежная грудь оказалась прижатой к его широкой груди, и каждой клеточкой своего тела она ощутила упругость его торса.

Его поцелуй был таким страстным, что дрожь пробежала по ее нервам, а губы сами доверчиво раскрылись. Остатки гардении незаметно упали на пол, когда Элеонора скользнула руками по его плечам и сцепила их у него на шее. Она ощутила терпкий запах рома и еще теснее прижалась к Гранту. Вся ее сдержанность и скованность исчезли. Она почувствовала, что тает, теряя себя в чрезмерной жажде его желания.

Вдруг Элеонора напряглась. Так не пойдет. Ведь у нее есть план — заставить его страстно желать ее, так страстно, чтобы он едва не сходил с ума, и в тот момент, когда Жан-Поль окажется на свободе, исчезнуть. Но в отсутствие полковника она не предусмотрела одного. И сейчас отвечать на его притязания — не ошибка ли это с ее стороны? Если она не станет сопротивляться, Грант легко добьется своего. Он получит ее тело, но больше не получит ничего.

Напряженная и молчаливая, Элеонора застыла в той позе, в которой он положил ее на кровать, стиснула зубы, почувствовав его губы у ключицы, и откинула назад голову, уже зная, что последует за этим, когда он доберется до ее груди. вдруг Грант поднял голову.

— Ты хочешь, чтобы так? — спросил он, и в его скрипучем голосе она уловила страшное разочарование.

Схватив ее запястья, он соединил их у нее над головой и сжал сильной рукой. Затем принялся целовать ее губы с такой грубой страстью, что она почувствовала привкус крови от раскрывшейся раны, которую она нанесла ему предыдущей ночью. Свободной рукой он ласкал ее тело, и Элеонора перестала дышать. Грант раздвинул ее колени и прижал ее так, что казалось, их уже не соединить никогда.

Задыхаясь от наплыва чувств, Элеонора подчинилась его силе, а когда он закончил, тут же освободилась от его отяжелевшего и ослабевшего тела и легла на бок. Ее сердце разрывалось от жалости к себе, слезы готовы были хлынуть из глаз. Должно быть, Элеонора могла выиграть, если бы он оставил ее в покое, но Грант, запустив пальцы в ее волосы, прижался к ней сзади, повторяя изгибы ее тела. И навязанная им воля полностью разрушила ее желание сопротивляться. Беззвучные горькие слезы потекли ручьем, когда его рука принялась гладить ее мягкое шелковистое тело — талию, живот, бедра. Элеонора чувствовала, что его пальцы становятся все требовательнее, его дыхание все горячее и быстрее, и вдруг ей пришла в голову мысль, от которой она перестала плакать. Со сладкой горечью она поняла, что, сколько бы ни сопротивлялась, она не может и не хочет отказываться от его ласк.

Элеонора проснулась на заре. Кругом — ни звука, ни дуновения ветерка, муслиновые занавески повисли на окне, как тряпки. За окном становилось все светлее, наступал очередной яркий день, однако в его тишине таилась какая-то угроза.

Все еще лежа в постели, она прислушалась. С улицы не доносилось ни звука — ни людских голосов, ни скрипов повозок, проезжающих мимо, весь дом был пронизан смертельной тишиной.

Повернувшись и осмотрев комнату, она обнаружила то, что и ожидала, — ни Гранта, ни его формы, а место, где он спал, даже остыло. Единственное, что сохранилось, — вмятина на подушке от его головы.

Элеонора села в кровати. Что-то неясное и неопределенное беспокоило ее. Она должна была вспомнить, но никак не могла. Это было что-то, что сказал ей Луис…

И в тот момент, когда она вспомнила, тишину утра разорвал гром ружейных выстрелов. Тотчас захлопали крыльями голуби, в испуге сорвавшиеся со своих мест, и потом прозвучал еще один выстрел, будто поставивший точку.

Человек, убивший предателя, должен умереть на заре… Место рядом с ней в кровати пустовало. И это не случайное совпадение. Мужчина, державший ее ночью в своих объятиях, командовал расстрельным взводом.