Когда Элеонора вошла, Мейзи швырнула щетку с серебристой черной ручкой на койку, которую она выбрала для себя, и подбоченилась.

— Плохие новости, дорогая. Как бы это сказать помягче?.. Короче, твои пожитки исчезли. — Она кивнула на багаж, разбросанный по полу, на свои сундуки, сумки, коробки и еще на те, которые принадлежали двум попутчицам, чьи мужья разместились в большой мужской каюте. — Я пересмотрела все десять раз, но не нашла ни твоих сундуков, ни своей коробки с тремя лучшими шляпами, которые я купила у мадам Хелен в Новом Орлеане по десять долларов за штуку!

— Ты, наверное, ошибаешься, — сказала Элеонора. Мейзи покачала головой, мрачно сжав губы.

— Исчезли.

— Но как?

— Украли во время пересадки с «Даниэля Уэбстера» на «Колорадо». Кто в такой забытой богом стране будет стоять под дождем и следить, чтобы перенесли каждую вещь? Вечная история на этом пути. Я еще раньше слышала, когда было много транзитников и существовал еще путь на мулах, что редко какая группа добиралась до места с целым багажом.

— А можно ли его найти?

— Я уже подала жалобу капитану от имени нас обеих. Но надежды мало. Багаж, наверное, уже на пути в джунгли, туда, где никогда в жизни не видели белого человека. И какая-нибудь индейская жена будет собирать бобы в мою шляпу, которая стоит больше, чем вся ее деревня.

Элеонора опустилась на край койки.

— Мало что отыщут они в моих сундуках. Но в них было все мое имущество. Теперь у меня только и осталось, что сорочка, носовой платок и кое-какие туалетные принадлежности. Что мне теперь делать?

— Гранада — это еще не край света. И там есть портнихи.

— Даже если бы я умела шить сама, я не могу позволить себе завести новый гардероб.

— Ну, во-первых, у тебя есть то, что на тебе. И ты наверняка ты сможешь позволить себе одно-два платья, полегче.

Элеонора с сомнением осмотрела свое платье из коричневого бархата, которое она надела в то утро. По фасону оно походило на те, какие носила ее мать, — с длинными узкими рукавами и высоким воротником. День был прохладный из-за дождя, но она уже пожалела о своем выборе. А что будет, когда появится солнце? Более того, после экскурсии в Сан-Карлос подол ее платья был покрыт грязью. Понимая, что вряд ли сможет еще раз надеть его в этом тропическом климате, она мало беспокоилась по этому поводу. Да и вряд ли вообще возможно отчистить эту юбку.

Элеонора печально посмотрела на попутчицу. Мейзи прикусила нижнюю пухлую губку.

— Вообще-то это твое платье мне не нравится. Слишком скучное и слишком старомодное. Да и все остальные твои наряды тоже. Так что, я думаю, самое время начать все по новой.

— Ну я же говорю тебе, что я не могу.

— Чепуха! Всегда есть пути и средства. Дай-ка я присмотрю для тебя что-нибудь легкое и воздушное, что-нибудь зеленое или розовое.

— Я всегда старалась носить приглушенные тона, мои волосы…

— Волосы у тебя просто роскошные!

— Моя бабушка…

— Твоя бабушка, может, и была дамой, но мне она кажется старой ведьмой, которая ревновала и к твоей матери, и к тебе. Ты красивая женщина. Лицо — совершенный овал, красивые зеленые глаза, темные ресницы и брови, матовая креольско-французская кожа, и все это, как корона, венчают пылающие ирландские волосы! Мне кажется, что ты напрасно и несправедливо по отношению к себе стараешься сделаться незаметной.

— Я не хотела бы привлекать чье-нибудь внимание, — попыталась объяснить Элеонора.

— Не сомневаюсь, твоя бабушка еще много о чем тебя предупреждала. О, конечно, я понимаю, ты не хочешь одеваться, как я. Однако я и не думаю, что тебе следует это делать. Но все равно ты ведешь себя не правильно, одеваясь подобным образом. Так ты никогда не найдешь себе мужчину.

Элеонора вскинула голову. Глаза ее воинственно заблестели.

— Ты, может, удивишься, но мне не нужен мужчина.

— Ты можешь думать что хочешь. Но, к сожалению, только мужчина способен обеспечить женщине защиту.

— У меня уже был жених. И, похоже, вся моя привлекательность исчезла, когда я потеряла приданое.

— Он был дурак. Без него тебе будет лучше.

— Несомненно. Но я предпочитаю доверять только Жан-Полю и себе.

— Прекрасно. Ты только не учитываешь, что братья со временем женятся и потом на первое место ставят своих жен. А что будет с тобой? Тебе нужен муж. И твоя собственная жизнь.

— Но ты, кажется, хорошо справляешься и без него.

Мейзи напряглась, затем медленно расслабилась.

— У меня был муж. И ребенок. Сын.

— Извини…

— Да что там. Я расскажу. Мы жили в Джорджии. Однажды ночью, зимой, начался пожар, искра из трубы упала на деревянную крышу. Я была на кухне, замешивала тесто для хлеба. А муж дремал у камина. Сгорело уже полкрыши, когда обнаружился пожар. Я вбежала в спальню, полную дыма. Там спал двухлетний сын. Было холодно, я быстро завернула его в одеяло и подхватила. Муж велел вынести его наружу и остаться там, пока он попытается спасти хоть что-то из вещей. Я сделала, как он велел, хотя не могла не смотреть на бушующее пламя и не думать о том, что я теряю все. Потом я стала разворачивать ребенка, но оказалось, я взяла не сына, а игрушку, которую сама ему сделала. Я крикнула про это мужу, и он кинулся в дом. В эту минуту крыша рухнула.

Она закончила рассказ хриплым шепотом.

— Мейзи… — Элеонора потянулась к ней рукой, не в состоянии найти слов, способных выразить сочувствие.

— Мне сейчас тридцать три, — продолжала она. — Больше десяти лет я пытаюсь забыть, пытаюсь найти способ перестать казнить себя. Но ничего не помогает. Ничего. Я, правда, многому научилась. Узнала, что мужчина и женщина нуждаются друг в друге. Что близость мужчин и женщин, переплетение их тел в страсти — вот единственное, что делает жизнь более или менее сносной.

— Однако, — сказала Элеонора, отведя глаза в сторону, — ты говоришь… о том, что стало твоей профессией.

— Да, это так. Но я разборчива. — Она улыбнулась. — Может, это тщеславие с моей стороны, но я называю себя куртизанкой. Разница есть — я ограничиваю себя только одним мужчиной на какое-то время. Ну, хватит, я и так достаточно шокировала тебя в этот вечер. Мы говорили об одежде. У меня есть одна-две вещицы в сундуках, которые я могу тебе дать. Прошлым летом я позволила портнихе в Саратоге уговорить себя, что мне пойдет на пользу что-нибудь с претензией на скромность. Я согласилась, хотя это не мой стиль. Конечно, я более округла в определенных местах, чем ты, но у меня есть иголки, нитки, ножницы, и мы подгоним платье по тебе.

— Понимаешь, я ценю твое щедрое предложение, но не могу его принять,

— сказала Элеонора.

— Почему? Ты одна из самых привлекательных женщин, которых я видела. И тебе надо одеться. Если ты откажешься, то не просто обидишь — ты оскорбишь меня.

— Ты так упрашиваешь, что тебе невозможно отказать.

— Хорошо, — ответила Мейзи, поворачиваясь к сундукам. — Именно этого я и хотела.

На причале в Гранаде толпились люди. Мужчины с ручными тележками сновали взад-вперед, поднимая клубы пыли, пытаясь отвоевать место там; куда спустят трап.

— Карретон де мано! — кричали они, пытаясь еще и жестами показать желающим, что они могут подвезти багаж. Женщины с темными, вьющимися волосами, спадавшими на спину, носили подносы с фруктами и свининой. Старухи и мальчишки торговали раковинами и плетеными пальмовыми шляпами, кожаными вещицами и всякими безделушками из коровьего рога.

Солдаты, фалангисты в красном, низко надвинув широкополые с красными ремешками шляпы для зашиты от слепящего полуденного солнца, стояли, прислонившись к строениям на причале. Большинство были американцы или европейцы, попадались среди них и испанцы, но все они отличались худощавостью и производили впечатление людей, много повидавших, и резко контрастировали с теми, кто толпился у парохода.

Путешествие по озеру не было отмечено какими-либо событиями. Сначала они миновали Вирджин-Бэй, где высадились пассажиры, направлявшиеся в Калифорнию. Их уже ждали экипажи, готовые доставить в Сан-Хуан-дель-Сур. Дверцы экипажей были разрисованы сценами из жизни Калифорнии и Никарагуа, а украшавшие их красные или голубые полосы на белом фоне сверкали на солнце. При виде их становилось веселее на душе и хотелось немедленно добраться до этих мест.

Единственным событием, достойным внимания за все время путешествия, стала встреча с акулой на озере. Пассажиры с недоверием отнеслись к сообщению о ней, но офицеры на пароходе подтвердили, что это правда: акулы от века жили в большом озере. И кстати, добавили они, акулы чрезвычайно вкусные.

Первое, что им нужно было сделать, это найти отель. Их было несколько, и можно было выбирать, но лучшим оказался «Аламбра». Они проследовали за носильщиком, который прельстил их коляской — зеленые, красные, желтые, белые, розовые и черные полосы украшали плоские колеса. По этому случаю Мейзи надела темно-голубое платье из жестко накрахмаленной кисеи, отделанное целыми милями ленты. Шляпа, которую она разместила на тщательно уложенных золотистых локонах, походила на произведение скорее кулинарного, чем портновского искусства. И все это венчалось кокардой в стиле «а ля демократия». В руках Мейзи держала зонтик отороченный белыми кружевами. Элеоноре защиты от солнца не требовалось. Ее лицо скрывала шляпа с большими прямыми полями из итальянской соломки, поверх нее — уложенный в несколько слоев белый муслин, через который солнце отбрасывало легкий отсвет на лицо. Розовая лента вокруг тульи повторяла по цвету розовые махровые розочки, разбросанные по белому фуляровому шелку платья, которое Мейзи заставила ее надеть. Обе женщины были одного роста, и при переделке платья забыли, что юбку придется надевать на модный широкий обруч. И в последний момент Мейзи принудила Элеонору надеть еще один кринолин на легкий разборный обруч. В результате платье приподнялось и стало похоже на лепестки вокруг сердечка цветка. Круглый вырез декольте был довольно глубок — Элеонора немного стеснялась, и щеки ее покрылись румянцем. Но неодобрение на лице Жан-Поля она сочла чрезмерным. И, чтобы его позлить, взяла майора под руку и завела с ним оживленную беседу, которая в основном сводилась к попыткам отбиться от его ухаживаний и поддержать разговор, когда он начинал рассказывать о Гранаде.

Город был много лучше других городов в испанском стиле, которые они видели. Дома, или из теплого золотистого камня, или выкрашенные в белый цвет, брали в кольцо площади и рынки. Прохладные, сообщающиеся дворики, расположенные между стен домов, назывались патио. Из них, сверкая блестящей зеленью листвы, кивали ветками апельсиновые деревья, фуксии и бугенвиллеи. Колокольный звон на церковных башнях плыл над домами, и обутые в сандалии церковнослужители в монашеских сутанах с достоинством шествовали среди уличной толпы.

Майор оставил их у входа в отель. Жан-Поль снял комнату только на одну ночь, поскольку первым делом он должен был явиться в казармы с рапортом. Для удобства Элеонора и Мейзи сняли комнату на двоих рядом с ним. Позволить себе такую прекрасную комнату в отеле Элеоноре было нелегко, но она согласилась, настоян на том, что сама оплатит свою долю.

Жан-Поль, которому хотелось как можно скорее) оторвать сестру от ее новой компаньонки, сразу оправился на поиски агента по продаже земли в его офис, по адресу, указанному на визитной карточке. Осмотрев свою комнату и смыв уличную пыль, женщины стали ждать его возвращения. Но когда в комнате совсем стемнело и едва можно было различить друг друга, они спустились в обеденный зал одни.

В дверях Элеонора и Мейзи столкнулись с мужчиной, выходившим из зала. Он отступил в сторону, бормоча извинения, стараясь дать как можно больше места для их широких юбок. Свет лампы сиял в золотой бахроме его эполет. Элеонора, бросив быстрый взгляд из-под ресниц, узнала полковника Фаррелла, человека, по чьей вине она была унижена и потерпела поражение в Новом Орлеане. Она сразу отвернулась в другую сторону и прошла мимо, но успела заметить равнодушно-тяжелый взгляд его сапфировых глаз, когда полковник окинул ее взглядом, и насмешливую ухмылку, когда он вдохнул назойливый запах духов Мейзи.

Они медленно ели, смакуя поданные им незнакомые острые блюда. Жан-Поль до конца ужина так и не появился. Казалось, дольше оставаться внизу было уже неудобно. Взяв одну из свечей, предусмотрительно оставленных у подножия лестницы, они вернулись к себе.

Ночные часы неспешно текли, улицы становились все тише, откуда-то издалека донесся звон церковного колокола, возвещающий о пожаре. Элеонора и Мейзи поговорили об этом, но из окна ничего не было видно. Наконец они разделись и, задув свечу, улеглись.

Мейзи, лежа в темноте, пыталась успокоить Элеонору.

— Возможно, ему пришлось поехать за город, чтобы посмотреть имение. Ты же знаешь, как он загорелся. А может, ему понадобилось отправиться прямиком в казармы с рапортом и он не смог послать нам записку. Я слышала, что Уокер требует строгой дисциплины от каждого.

— Да, — ответила Элеонора. Вполне возможно, что он решил отметить свою последнюю ночь свободы с кем-то из товарищей. Ей столько раз приходилось ждать его ночами, что она не особенно волновалась. Однако, несмотря на удобную широкую постель, Элеонора никак не могла заснуть. Она лежала, уставившись в темноту широко открытыми глазами, когда вдруг услышала шарканье ног в коридоре. Благодаря тонким стенкам она поняла, что кто-то, приглушенно ругаясь, пытается вставить непослушный ключ в замок. Узнав знакомый голос, Элеонора вскочила.

Она прошла босиком по шершавому от грязи полу к двери, повернула ключ и резко толкнула ее.

— Жан-Поль, — прошептала она. Мейзи, проснувшись, села в кровати.

— Это Жан-Поль, — объяснила, не оборачиваясь, Элеонора.

Голоса привлекли внимание брата, и он появился перед ними, ухватившись одной рукой за косяк, чтобы не упасть. Жан-Поль едва не рухнул, ввалившись в комнату, но Элеонора успела поддержать его.

— Элеонора, — произнес он, и в его несвязной речи, в самом голосе, звучало отчаяние, — я должен тебе что-то сказать.

— Да, но сперва войди и сядь.

— Нет, — отозвался он с упрямством по-настоящему пьяного человека. — Я должен тебе кое-что сказать. Прямо сейчас.

Мейзи, в сильно декольтированной ночной сорочке, выскользнула из кровати и чиркнула спичкой, чтобы зажечь огарок свечи.

— Хорошо, — согласилась Элеонора, следуя взглядом за Мейзи, подошедшей к Жан-Полю и вставшей рядом с ней.

— Я не смог найти агента. Нет такой улицы. И дома, который на визитке. Никто о таком и не слыхал. Я встретился с полковником Фарреллом. Он сказал, что это мошенничество, что тот человек — проходимец, и не было никакого имения, никакого дома, никакой земли. И он сказал, что мы больше никогда не увидим своих денег. Никогда. Их нет, Элеонора! Их нет. У нас ничего нет.

В шоке Элеонора выпустила руку брата, и Мейзи поддержала его, чтобы он не упал, затем осторожно положила на спину. Глаза ее выражали печаль и жалость. Женщины стояли в угрюмом молчании, глядя на Жан-Поля сверху вниз — на запачканные едой и вином рубашку и жилет, на прореху в жилетном кармане, откуда уже не виднелась цепочка от часов — их украли, и на следы высохших слез на пыльном, потном и почти безбородом лице.