Глава 2

Океанский пароход «Даниэль Уэбстер» покинул Новый Орлеан 11 декабря 1865 года. Под яркими лучами солнца пароход медленно двинулся вниз по Миссисипи и вышел в залив.

Элеонора стояла на палубе и, держась за поручни, наблюдала, как вода из грязно-коричневой превращается в темно-голубую. Дул свежий ветер, дым, пахнущий углем, валил из огромной трубы. Она смотрела вперед, сознательно оставляя Новый Орлеан и все, с ним связанное, за спиной. Город постепенно удалялся из вида, но нельзя сказать, что Элеонора не чувствовала при этом никакой грусти. Просто у нее не было времени для сожалений или жалости к себе. Она провела несколько часов, разбирая вещи в каюте.

Как «колонист», Жан-Поль мог занять самое дешевое место — всего за двадцать долларов, ей же билет обошелся бы почти в пятьдесят. А каюты для пассажиров первого класса стоили сто семьдесят пять, для второго — сто двадцать пять долларов. После долгих раздумий Элеонора решила, что лучше заплатить за место в хорошей каюте, потому что в дешевой нет ни света, ни воздуха, ни уголка, где можно побыть одной, ни разделения на мужскую и женскую половины. Более двухсот человек спали, ели, отдыхали в одном большом помещении. Койки были установлены в три яруса в высоту и в три ряда в ширину — без ограждений и без постельного белья. Пассажиры пользовались всем, взятым с собой, даже своей посудой. А за едой выстраивались в очередь к камбузу, после того как отобедают пассажиры первого и второго класса.

Второй класс был неплох. В каютах не больше пятидесяти человек, койки со шторками, обеды в столовой. Жан-Поль зарезервировал себе место в этом отсеке, но к Элеоноре он не подходил. Обычно каюты второго класса разделялись на секции для представителей разного пола, но на этот раз они были полностью отданы мужчинам.

Из-за войны совсем немного женщин пожелали поехать в Никарагуа или транзитом в Калифорнию. Лишь несколько дам плыли первым классом в сопровождении собственных мужей, и у них не было проблем выбора. Короче говоря, Элеоноре пришлось купить билет в первый класс.

В первом классе двери Каюты открывались прямо в обеденный салон, который хорошо проветривался благодаря большому иллюминатору. Как выяснилось позже, эта деталь становилась все более важной по мере того, ка пароход продвигался дальше на юг, в зону жаркого климата. Полы каюты были устланы коврами, здесь висели зеркало и умывальник, имелись стаканы и графин с водой. В каюте Элеоноры были две зашторенные койки и специальные отделения для багажа под ними. Она обменялась с попутчицей ничего не значащими приветствиями. Они, конечно, могли бы познакомиться получше, если бы Элеонору не смутил так сильно костюм женщины, сшитый из золотистого бархата того же опенка, что и ее тщательно убранные волосы. Юбка держалась на таком широком обруче, что казалось, она заполняет всю каюту. На плечах — эполеты с золотистой бахромой, а корсаж застегивался на блестящие форменные пуговицы. Глубокий V-образный вырез обнажал мягкие белые округлости ее груди. На голове чудом держалась шляпка из золотистого фетра, поля которой, отделанные бахромой, с одной стороны были загнуты кверху и заколоты булавкой с бриллиантом. Элеонору просто поразила эта полувоенного образца шляпка. Попутчица представилась как Мейзи Брентвуд. Элеоноре почему-то показалось, что имя ей очень подходит.

— Привет!

Элеонора обернулась и увидела, как Мейзи пробирается к ней, преодолевая сопротивление ветра. Юбки развевались, как белье на веревке,

— беспрепятственно и довольно откровенно демонстрируя взору кружевную пену нижнего белья и ноги от тонких щиколоток до плотных икр.

Одной рукой женщина придерживала платье, другой хваталась за поручни.

— Теперь я начинаю понимать, почему большинство пассажиров предпочитает сидеть в столовой, — выдохнула гона.

— Да, ветер довольно сильный, — с трудом подавляя улыбку, кивнула Элеонора. Бесцеремонный ветер разрушил экстравагантную элегантность. Ей-то не о чем было волноваться. Ее платье, далеко не новое, было сшито из прочного желто-коричневого поплина, отделанного голубым кантом. Шляпка из соломки с голубыми лентами дополняла наряд. Элеонора связала ленты и придерживала шляпку рукой, чтобы не дать ветру сорвать ее.

— Похоже, вы нашли самое хорошее место на пароходе. Правый борт совершенно мокрый от брызг, летящих с колес, а на носу шагу не ступить от офицеров.

— Тогда присоединяйтесь ко мне, — пригласила Элеонора.

Мейзи Брентвуд хитро взглянула на нее раскосыми, как у газели, глазами.

— Вы уверены, что не против?

— Конечно. А почему я должна быть против?

Лицо женщины озарила плутоватая улыбка.

— Вообще-то не скажешь, что вы сама невинность.

— Я… Прошу прощения?

— Вы вынуждены жить в одной каюте со мной из-за того, что нас, женщин без мужей, на пароходе только двое. Но вам нет никакой необходимости представать перед публикой рядом со мной. И если вам недостаточно намека, который я делаю вам, то лучше я сама объясню, прежде чем кто-то другой сделает это. Женщины, которые одеваются столь сдержанно, как вы, редко имеют что-то общее с женщиной моей… профессии.

В голосе Мейзи Брентвуд не было ни гнева, ни воинственности, только бесстрастная констатация факта. И именно это больше, чем что-то другое, помогло Элеоноре подавить вспышку смущения. Она уже ничуть не сомневалась, на что намекает Мейзи. Две старые девы, жившие в ее доме на верхнем этаже, питали страсть к сплетням и порой забывали о ее присутствии и ее неопытности. Кроме того, увидеть женщин, известных как «ночные дамы», не было такой уж редкостью на плохо освещенных фонарями окраинах Нового Орлеана. Они, конечно, не походили на Мейзи, но в соответствии с правилами, которым учили Элеонору, ей следовало бы немедленно развернуться и пойти прочь. Однако никогда прежде она не бывала в подобной ситуации.

Подняв подбородок, она спросила:

— Интересно, почему это?

— Потому что считается, что мы разносим заразу разврата и морального разложения.

— А, значит, во имя моего спасения… Но я не думаю, что вы так легко повлияете на меня. А если речь идет о моем добром имени, то осталось слишком мало того, что надо защищать.

— Это ужасно интересно. Предупреждаю, я страшно любопытна.

Едва заметная улыбка зажгла золотые искорки в зеленых глазах Элеоноры.

— Я тоже, — ответила она.

Они наблюдали, как кружатся чайки, летающие от парохода к берегу и обратно. Зеленые и коричневые краски берега медленно, но неизбежно отдалялись. Голубой дым навис над Бализом, превращаясь на горизонте в легкую дымку. Палуба под ногами дрожала, и это было новое ощущение. Со своего места женщины могли видеть, как густо пенится вода за кормой, слушать шум волн. Колеса крутились, с них водопадом срывалась вода. Привыкнув к их постоянному шуму, Элеонора и Мейзи перестали его замечать. Мачты, торчащие на корме и на носу, не имели парусов. Ветер свистел в реях и трепал флажки на рангоутах. На флаге, укрепленном на корме, красовались звезды и полосы.

Мейзи, уставшая держать свою шляпку, отколола ее и сунула под мышку. Ветер стремительно набросился на копну золотых волнистых кудрей, но она не обращала на это внимания.

— Итак, — сказала она, повернувшись к Элеоноре, — почему вы оказались на «Даниэле Уэбстере»?

— Мой брат записался колонистом к Уильяму Уокеру. Мы собираемся купить поместье, и я намерена присматривать за ним, пока Жан-Поль не выполнит все взятые на себя обязательства.

Женщина долго молчала, слишком долго, чтобы ответить.

— А что? — спросила Элеонора, и все дурные предчувствия, воскреснув, придали голосу напряженность. Мейзи покачала головой.

— Я желаю вам удачи. Аристократы Гранады владеют своими поместьями более трехсот лет не для того, чтобы расстаться с ними.

— Вы говорите так, будто знаете ситуацию.

— Я уже в третий раз здесь транзитом. Я ездила в Калифорнию в пятьдесят третьем году и возвращалась, чтобы уладить свои дела, прошлой весной. А во время этих путешествий, кроме болтовни, нечем заниматься, так что можно много чего узнать, если умеешь слушать.

— Значит, вы видели Никарагуа? Это прекрасно! Значит, вы можете мне все рассказать!

— Что вы хотите узнать?

— Все, — улыбнулась Элеонора.

— Ну, начнем с того, что там жаркий тропический климат. Большая часть страны покрыта джунглями. Есть также горы, но есть и вулканы. И еще пара больших озер.

— Это что, урок географии? — Голос был ленивый и дразняще знакомый.

Прежде чем обернуться, Элеонора уже вспомнила, кто тот высокий блондин, направляющийся к ним, абсолютно уверенный в том, что его рады будут видеть. Он остановился, облокотившись о поручень.

— Невилл! — приветствовала его Мейзи. — Невилл Кроуфорд, подлец! Я не знала, что ты на борту.

— Мейзи, только слепой способен тебя не заметить, — ответил он добродушно, насмешливо улыбаясь.

— Льстец! Позволь мне представить тебе мою соседку по каюте, Элеонору Виллар. Элеонора…

— Мы уже встречались. Я вспомнила по вашей форме.

— Я же узнал вас сразу, мадемуазель. Невозможно забыть дам, если они ускользают.

— Мне обидно, что я не понимаю смысла. За этим что-то кроется, — сказала Мейзи, сделав вид, что обиделась. Но во взгляде, который она переводила с одного собеседника на другого, стоял вопрос.

— Прошу прощения, Мейзи, твоя прелесть — в твоей откровенности.

— Но, я надеюсь, не единственная?

— Перестань напрашиваться на комплименты, в которых ты не нуждаешься. Лучше расскажи, что ты здесь делаешь?

— В Никарагуа много денег переходит из рук в руки, и я подумала, что часть этих денег мне не помешает. Да, а почему ты в форме? Надеюсь, ты не поддался искушению встать на тропу войны?

— Моя дорогая, мои причины столь же корыстны, сколь и твои. К тому же я нахожу, что форма производит на женщин хорошее впечатление.

— Наемный убийца? На тебя не похоже.

— Спасибо, Мейзи. Я рад, что ты по-прежнему хорошо обо мне думаешь. Скажите, мадемуазель, как ваш брат?

— Все в порядке. Он тоже на корабле.

Майор вздохнул.

— Этого-то я и боялся.

— Элеонора спрашивала о Никарагуа. Может, ты возьмешь это на себя?

— С большим удовольствием, — кивнул он, и яркий свет на мгновение зажегся в его глазах, бледно-голубых, как яйцо малиновки.

— Я имею в виду рассказ о стране, — подсказала Мейзи. Лицо Невилла стало абсолютно серьезным.

— А, страна… Хорошо. Мы причалим в Сан-Хуан-дель-Норте. Это первая остановка со стороны Атлантики на транзитной линии.

— Вы можете счесть меня невеждой, но я не очень-то понимаю, что вы имеете в виду под транзитной линией, — перебила Элеонора.

— Не понимаете? Корнелиус Вандербильд, миллионер, пять лет назад открыл транзитную компанию. Идея заключалась в том, чтобы воспользоваться золотой лихорадкой в Калифорнии. Полмира рвалось туда, желая попасть самым коротким путем. Один путь уже был проложен — через канал. Но Вандербильд догадался, как сэкономить семьсот миль, использовав естественные водные пути Никарагуа, чтобы перебраться из Атлантики к Тихому океану. Линия Вандербильда начинается в Пунта-Аренас, где путешественники начинают свой путь па реке-Сан-Хуан до Сан-Кар-лоса, с того места, где река впадает в озеро Никарагуа. Там они пересаживаются на озерное судно, плывут до Вирд-жин-Бэй. Затем двенадцать миль по железной дороге, до Сан-Хуан-дель-Сур на берегу Тихого океана, где их ждет корабль, готовый к отплытию в Сан-Франциско.

— И несмотря на войну этот путь открыт? — поинтересовалась Элеонора.

— Когда я поехал в Новый Орлеан, он был открыт.

— Когда я впервые отправилась в путь, переход из Вирджин-Бэй в Сан-Хуан-дель-Сур совершался на мулах, — сказала Мейзи. — Тогда был сезон дождей, и мы утопали по пояс. Не знаю, как только я выдержала. Никогда не забуду.

— Вам, возможно, пришлось обходить речные пороги в Мачуке, Кастильо-Вьехо и Эль-Торо. Новые пароходы способны преодолеть их в сезон дождей. Если нам повезет, мы доберемся до Гранады без всяких трудностей.

— Там штаб-квартира Уокера?

— Верно.

— Большой город? — настойчиво расспрашивала Элеонора.

— Нет — тысяч десять населения, но важный. До тех пор пока мы его не захватили два месяца назад, это была крепость, защищавшая здешнее мелкопоместное дворянство. Их еще называют легитимистами, под этим названием известна и консервативная партия.

— Богатые всегда консерваторы, — прокомментировала Мейзи. — И имущие всегда обеспокоены тем, как сохранить все как есть, чтобы не пустить в свою среду малоимущих. Мне кажется, в этом смысле Уокер — союзник неимущих.

— Да, демократ. Он сделал много, чтобы разделить имущество, хотя и не так уж тщательно, как некоторым хотелось.

— Значит, что-то еще осталось. Это ласкает слух. — Мейзи оживилась.

— Если бы ты была наполовину такой жадной, какой притворяешься, — съязвил майор Кроуфорд, — ты давно бы разбогатела.

— А разве я не богатая женщина?

— Если бы да, тебя бы не было на этом пароходе.

— А разве ты не знаешь, что нет предела, после которого можно сказать, что денег хватит?

— Ты и Вандербильд составили бы прекрасную пару. Мейзи почесала ухоженным ногтем подбородок.

— Ты так думаешь? Над этим стоит поразмышлять. Насколько я знаю, коммодоре Вандербильд вышел в отставку с поста главы «Транзит Компани» из-за каких-то манипуляций с акциями и свары среди директоров и создал конкурирующую линию «Индепендент Оппозишн Лайн», используя Панамский путь.

Майор медленно покачал головой.

— Не перестаю восхищаться, откуда у тебя столько сведений.

— И что — это единственное, что тебя восхищает во мне на протяжении такого долгого времени?

Провокационный вопрос, отметила Элеонора. Наблюдая за Мейзи, она подумала, что ответ вырвался сам собой, имея мало общего с тем, что на самом деле та думает. Откашлявшись, Элеонора спросила:

— Должно быть, Уокер ощущает себя в полной безопасности, командуя Гранадой, если он посылает столько своих офицеров заниматься вербовкой?

— Вербовка? Вы имеете в виду Бэнк-Аркаду? Там этим занимался Фишер. Полковник Фаррелл ведал оплатой их транспортировки. Полковник Генри приходил в себя от ран и ни на что более не был способен. Луис, подполковник Ларедо и я в основном кутили. Фаррелл и Генри вернулись на «Прометее» две недели назад.

— А подполковник?

— Я надеялся, что вы не спросите. Он внизу, валяется на койке вдребезги пьяный. Он постоянно пытается утопить свое прошлое в вине. Но прошлое в вине не утопишь, его можно лишь заспиртовать. Это ему удается неплохо, но прошлое все равно остается с ним, только заспиртованное.

Мейзи передернуло.

— Какой, наверное, очаровательный малый этот Луис?

— Большей частью да, — согласился майор. — А в остальном — безнадежный испанец.

— Имеет право, — возразила Элеонора. — Никарагуа — испанская страна.

— Испаноговорящая. Официально — это Республика де Никарагуа. И те, кто живут там, конечно, никарагуанцы. Включая теперь и вашего брата, и Луиса, хотя он родился в Гвадалквивирской долине Андалузии. Рядом с Кордовой. В Испании. Послушайтесь моего совета и не спрашивайте его об этом, пока он не напьется.

Майор Кроуфорд смолк. Все его внимание было отдано чему-то за спиной Мейзи. Проследив за его взглядом, Элеонора увидела Жан-Поля, выходившего из-за угла палубной постройки на корме. Брови его были хмуро сдвинуты, глаза сощурены, хотя причиной этого мог быть окутавший его угольный дым.

— Позволь мне поговорить с тобой, Элеонора, — сказал он.

— Конечно, но сперва разреши мне представить тебе своих друзей.

Он небрежно поклонился, не пытаясь изобразить и подобие улыбки. Взяв Элеонору за локоть, он произнес:

— Надеюсь, вы извините мою сестру.

— Ради бога, — ответила Мейзи, сверкнув глазами. — Мы не хотим лишить вас возможности сообщить своей сестре нечто серьезное.

Кровь прилила к лицу Жан-Поля, но он склонил голову и без слов повел Элеонору так быстро, что она вынуждена была шагать шире, чтобы не казалось, будто он ее тащит.

В длинном зале столовой сидела только одна пара игроков в домино да мужчина с газетой. Из камбуза проникал запах еды, хотя звонка на обед еще не было. В пустом углу салона Жан-Поль придвинул для сестры стул. Подхватив юбки двумя руками и сев, Элеонора спросила:

— Что такое? Что случилось?

Брат расположился напротив нее.

— Ты хоть понимаешь, с женщиной какого рода ты хихикаешь, как со своей близкой подругой?

Элеонора, пригладив волосы, тихо сказала:

— Я чувствую, что ты намерен просветить меня.

— Она не годится тебе в приятельницы.

— Разве? А я нахожу ее забавной.

— Ну, разумеется, — мрачно проворчал он. — Дорогая Элеонора, я думал, ты более разборчива. Она немногим лучше проститутки. Позволь мне объяснить тебе…

— Нет, позволь мне объяснить тебе, мой младший брат. Я прекрасно знаю, что собой представляет Мейзи Брентвуд. Она сама мне сказала. Но в данной конкретной ситуации это не имеет никакого значения. Более того, никто, Жан-Поль, не давал тебе права выбирать мне друзей или ставить меня в неловкое положение перед ними.

— Это мой долг как мужчины.

— Много же тебе времени понадобилось, чтобы понять это.

В салоне было темно. Свет проникал сквозь люк в потолке. Но даже при таком освещении она увидела, как он побледнел. Прошла минута, прежде чем Жан-Поль смог заговорить, и его голос стал тише, а слова серьезнее.

— Неужели ты не понимаешь, куда могут завести такие друзья, как эта женщина? Правильно или нет, но о нас судят по нашему окружению. Никарагуа, может, и не Новый Орлеан, но все же цивилизованная страна, имеющая свои обычаи.

— Меньше всего меня заботят обычаи.

— Тем не менее…

— И, кроме того, с кем я могу здесь разговаривать? Несколько женщин, что плывут на пароходе, заняты мужьями, собственными страхами и мыслями о том, как доберутся до Калифорнии, — это те, кто не очень страдает морской болезнью. И я уверена, что ты едва ли одобришь, если я стану говорить с незнакомыми мужчинами.

— Ты можешь говорить со мной.

— Да? А где ты провел последние несколько часов Пил и играл в карты с офицерами в их каютах. Как видишь, не так уж я слепа, как тебе кажется.

Ссора. Опять. Казалось, единственное, что они делали с момента встречи в Бэнк-Аркаде, — это ссорились. Когда Жан-Поль убедился после очередной тягостной ссоры, что она намерена ехать, он попытался отложить ее отъезд по крайней мере на месяц, пока не осмотрится. Но целый месяц в компании кузена Бернарда показался ей невыносимым. К тому же она боялась, что начнутся постоянные отсрочки до тех пор, пока она наконец не передумает. Они поссорились из-за того, что надо было попросить постояльцев съехать из дома. Жан-Поль считал, что следует ясно сказать им об этом, она же предлагала постепенный переезд, по мере того как она найдет для них удобные места. Поскольку все заботы все равно падали только на нее, она эту схватку выиграла. Трудно пришлось ей и с багажом, который предстояло везти с собой. Два сундука плюс кожаный саквояж брата — вот и все их вещи. Много мелочей, фамильных ценностей, сувениров пришлось оставить под сомнительную ответственность дяди Наркисо, кузена Бернарда и его высокомерной жены.

Перед Элеонорой на столе лежал захватанный экземпляр газеты «Эль Никарагуэн». Редакционная статья многонедельной давности сообщала о смерти одного из местных жителей, который был расстрелян по приказу Уокера. Пожилой человек, единственное преступление которого состояло в том, что он аристократ. Элеонора почувствовала, как нервы ее напряглись. Во что они ввязываются? Что они делают? Эта неопределенность взволновала ее. Возможно, похожее происходит и с Жан-Полем.

Брат коснулся ее руки, лежавшей на столе.

— Я не думаю, что ты несведуща, ты просто неопытна. Как, собственно, и должно быть. Дело в том, что я беспокоюсь о тебе. Если случится дурное, это будет моя вина.

— Я никогда не обвиню тебя, — ответила она, тронутая заботой, светившейся в его глазах.

— Но я себе этого не прощу.

Они подошли к темно-зеленой полосе берега, окаймлявшего бухту Сан-Хуан-де-Никарагуа. Лил дождь. Под трепещущими листьями пальм Пунта-Аренас в неярком свете различалось несколько зданий «Транзит Компани».

На другой стороне залива громоздились камни, вернее, остатки того, что было Грей-Тауном до обстрела в июле прошлого года; руины выглядели такими заброшенными, точно в любой момент могли рассыпаться, превратившись в бурый песок, покрывающий все побережье, или их могла поглотить темно-зеленая растительность джунглей. Но в городе уже шли восстановительные работы. Двухэтажное строение, на котором висело название отеля, выходило прямо на пирс. Вывеска гласила, что отсюда начинается город, который с этого момента называется Сан-Хуан-дель-Норте.

Речной пароход «Колорадо» стоял под парами, ожидая пассажиров. Похоже, у него не было причин задерживаться в этом залитом дождями порту в устье реки Сан-Хуан. Пересадка закончилась. Трап убрали, уже вспенилась вода цвета тустого какао, и они тронулись в путь — девятьсот извилистых миль к истоку реки.

Река бежала среди берегов, принимая в себя тысячи мелких ручейков, вытекающих из дымящихся от влаги джунглей. Топкие берега заросли гниющим кустарником, но резкий аромат цветов забивал этот запах. Деревья, склонившиеся над рекой с обеих сторон, образовывали туннель, с ветвей гирляндами спускались лианы с оранжевыми, желтыми, белыми и красными цветами. Сочные стебли толщиной с мужскую руку обвивали стволы красного дерева и авокадо. Плотные заросли растений с висящими над водой корнями почти скрывали берега. Пальмы и древовидные папоротники тянулись к мокрому серому небу дрожащими ветвями и буйными кронами.

То тут, то там вспыхивали разноцветные пятна — это перелетали с ветки на ветку попугаи. А однажды, когда пароход проплывал под мощной нависшей ветвью, сверкнув желто-зеленой полосой, на палубу шлепнулась змея, но матрос-индеец прикончил ее быстро, без всяких эмоций, одним привычным ударом.

Каменный бастион Кастильо-Вьехо, возвышавшийся на крутом отвесном холме, был черен от дождя, когда они проплывали мимо. Пустынный, разрушающийся от времени, он выглядел как нечто древнее и таинственное. У подножия холма лепились, прижавшись друг к другу, хижины с соломенными крышами, пораженными плесенью от частых дождей. Не замедляя хода, они миновали Кас-тильо-Рапидес. Через несколько миль у «Колорадо» возникли неполадки в управлении. И поэтому вдвое медленней, чем обычно, пароход вошел в порт Сан-Карлос.

Надо было оставить груз грязному маленькому городку на берегу озера Никарагуа. Из-за ремонта они опаздывали на несколько часов.

Для удобства пассажиров, которым вздумалось бы прогуляться по берегу, обед подали раньше. Дождь почти перестал, на западе прояснилось. Низко опустившееся к горизонту солнце пылало рыжим пламенем, посылая длинные лучи сквозь белую пелену тумана, зависшую над рекой. Лучи, достигая волнующегося большого озера, золотили его поверхность. А на другом берету солнце красило в медный цвет далекие вершины вулканов Ороси, Мадейра, Ометепе, отчего они походили на медные наконечники. Свет солнца приукрашивал даже соломенные крыши хижин, вытянувшихся вплоть до ворот форта Сан-Карлос, который охранял место впадения реки в озеро. Улицы были грязные и убогие. Вернувшись на пароход после короткой экскурсии, Элеонора с Мейзи, сопровождаемые Жан-Полем и майором, остановились от звука выстрела. Он донесся со стороны озера. Майор Кроуфорд, еще секунду назад полностью расслабленный, собрался, скинув с себя благодушие, как священник рясу. Насторожившись, он проводил женщин на пароход. А потом, пробравшись сквозь толпу торговцев, сгрудившихся возле трапа, отправился в ту сторону, откуда донесся выстрел.

Но тревога оказалась ложной. Стреляли мужчины с парохода. Они воспользовались стоянкой и перерывом в дожде, чтобы потренироваться — подстрелить аллигатора, за которым они следили целый день. Чтобы как-то сгладить свое поведение перед дамами, которых пришлось поторопить, майор Кроуфорд купил маленькие красные бананы размером с палец, кокосовые орехи и ананасы у торговцев-индейцев, разодетых в свои национальные одежды из ярко окрашенных тканей, и преподнес дамам. Эти фрукты ознаменовали их первый день в тропиках.

После долгого пребывания взаперти Элеонора хотела бы остаться на палубе. Несмотря на испарения, исходившие от джунглей, и почти полное отсутствие санитарии, все равно здесь было легче, чем в каюте. Ощущение экзотики новой незнакомой страны бодрило, удовольствие портили лишь тучи москитов, огромных и черных, которые вились вокруг, заслоняя свет. Кота спускались вниз, палуба под ногами задрожала. Значит, они снова тронулись в путь. В их каюте, предназначенной на этом маленьком речном пароходе для четырех женщин, Элеонора увидела, что Мейзи разделась до корсета и нижней юбки. В яростном нетерпении она рвала щеткой волосы, а лицо ее блестело от гусиного жира, которым Мейзи спасалась от морщин.