Из этого предположения вытекал следующий вывод. Если ей суждено вырваться из железных рук принца Рольфа Рутенского, то рассчитывать она может только на свои собственные силы.

Она не должна подвергать опасности жизнь Андре. Она не может рисковать, пытаясь добиться помощи от него. Но она может покинуть дом незаметно, пробраться лесом к тому участку дороги, где он должен проехать, и там перехватить его. Андре возьмет ее на круп своей лошади и, прежде чем принц заметит отсутствие пленницы, они будут уже далеко. Именно теперь, когда Рольф разыгрывает гостеприимного хозяина, а Сейрус прислуживает им, ей выпадает счастливый шанс воплотить задуманное.

Анджелина кинулась к гардеробу, куда Сейрус повесил ее накидку. Она вытащила ее и, перекинув через руку, направилась к двери. Не давая себе времени на дальнейшие размышления и колебания, она начала дюйм за дюймом открывать скрипучую дверь. Рассеянный свет мигающих свеч из комнаты за ее спиной мягко проникал в сумрак темного коридора. В коридоре не было ни души. С гулко бьющимся сердцем она широко распахнула дверь и двинулась вперед. Но тут же в страхе застыла на месте.

Напротив спальни располагалась комната Мейера, дверь в которую сейчас была раскрыта настежь. В комнате царил полумрак. Но на фоне окна четко вырисовывалась фигура высокого широкоплечего человека, стоящего на широко расставленных ногах, заложив руки за спину. Он смотрел куда-то в окно, где сгущался вечерний сумрак. Без сомнения, принц оставил Мейера присматривать за Анджелиной. Но он на мгновение потерял бдительность и надо было этим воспользоваться. В каждую секунду ситуация могла измениться. Вероятнее всего ее разумное поведение, покорность, отсутствие с ее стороны попыток к побегу, — способствовали тому, что усталый страж расслабился на минуту, забыв свои обязанности. Анджелина могла поздравить себя и обязательно поздравит — но позже, когда ей удастся тихо и незаметно прокрасться мимо него.

Она сделала осторожный шаг, потом еще один. Когда она ступила на толстую персидскую ковровую дорожку, половица под ее ногой предательски скрипнула. И хотя звук получился глухой, Анджелина замерла на секунду, устремив опасливый взгляд на стоящего спиной к ней человека у окна. Казалось, он бессознательно насторожился, но не двинулся с места и даже не повернул головы. Затаив дыхание, крепко держа руками свои юбки, чтобы они не шелестели, Анджелина быстро сделала несколько больших шагов, чтобы скрыться из поля его зрения, минуя проем открытой двери. Не слыша за спиной окрика своего часового, она смело направилась вглубь коридора к черной лестнице.

Снизу пробивался тусклый свет. Это у подножия крутой винтовой лестницы горела одна-единственная сальная свеча. Там была расположена каморка дворецкого, маленькое темное помещение, куда приносили готовые блюда из кухни, расположенной во дворе, прежде чем их подавать на стол. Туда же сносили грязную посуду, мыли, а затем убирали. Анджелина явственно слышала голоса. Слабые и приглушенные, они казалось, доносились со стороны парадного входа. Похоже, Андре, не желая больше докучать хозяину, допил свой шерри и поспешил откланяться. Как это некстати! Она может не успеть. А где Сейрус? Если он находится сейчас в кухне во дворе, наблюдая за приготовлением ужина — а судя по распространявшимся в недвижном влажном воздухе аппетитным запахам, это было вполне вероятно — то слуга мог увидеть ее, когда она будет выходить через черный ход. И все же надо использовать свой шанс.

Она прокралась по ступеням вниз к подножию лестничной колонны, вокруг которой извивалась винтовая лестница, и там, обходя служебный столик с мраморной столешницей, задела концом накидки серебряный поднос, на котором стояли бокалы. Один из них покачнулся, и она успела поймать его, но несколько соседних, задетых им, издали мелодичный звон. Остановившись, как вкопанная, Анджелина замерла на секунду и перевела Дух.

У двери черного хода она постояла немного, прислушиваясь, но кругом все было тихо. Взявшись за ручку, она отворила дверь, переступила порог и осторожно прикрыла дверь за собой. Легкими шагами она пересекла задний двор, набрасывая на ходу накидку на плечи. В помещении кухни горел неяркий свет, и Анджелина увидела в проеме распахнутой двери Сейруса — его коренастая фигура выделялась темным пятном на фоне горящего очага, над которым на длинных мощных кронштейнах висели котлы. Сделав еще пару шагов, она скрылась за углом дома.

Легкая мгла пала на землю. Анджелина с наслаждением вдыхала влажный воздух, который приятно холодил ее разгоряченное лицо. Ветви деревьев были покрыты крупными каплями влаги, капюшон ее накидки быстро намок, но девушка спешила дальше, продираясь сквозь кусты и деревья и чувствуя, как постепенно сыреет ее одежда.

Служебные постройки — амбар и конюшня — стояли несколько поодаль, за деревьями. Если Анджелина возьмет правее и проберется туда, она сможет вывести из стойла одного из скакунов. Анджелина умела ездить верхом. В детстве она и ее кузина обучались верховой езде в пору увлечения Клэр лошадьми, которое длилось целое лето. Однако Анджелина сомневалась, способна ли она скакать без седла, впрочем у нее не оставалось времени на размышления, надо было действовать. Она ясно слышала топот копыт на дороге — а это значило, что Андре приближается со стороны дома. Анджелине необходимо было спешить. В любой момент Рольф может обнаружить ее исчезновение и броситься вдогонку. Прежде чем это произойдет, она должна срезать участок пути, пробраться через заросли к повороту дороги, где скоро будет Андре. Она должна успеть!

— Стой! — прозвучало совсем рядом.

Резко обернувшись, Анджелина увидела смутные очертания человека в бело-голубом мундире. Он стоял в темном створе распахнутых ворот конюшни. Судя по тембру голоса, это был Леопольд. Он, вероятно, вернулся, когда Анджелина спускалась по черной лестнице, и сейчас, пока еще не стемнело, пользуясь скудным светом затухающего дня, чистил своего жеребца. Леопольд отбросил в сторону щетку и кинулся к Анджелине. Она моментально обратилась в бегство, высоко держа свои юбки судорожно вцепившимися в ткань пальцами.

Придя в отчаянье, она повернула к дому и скачущему мимо по дороге всаднику, который вот-вот мог скрыться из виду среди деревьев, пропав за поворотом петляющей дороги. Он скакал, прямо держась в седле. На нем была надета просторная непромакаемая накидка, прикрывавшая весь корпус Андре и круп лошади, как рыцарский плащ. Забыв все на свете, забыв смертельную опасность, грозившую Андре, Анджелина набрала в легкие побольше воздуха и закричала.

Ее накидка держалась теперь только на одном плече. Потеряв на бегу равновесие, запутавшись в сухих переплетениях трав, Анджелина споткнулась и растянулась на земле во весь рост. Жесткая трава, пахнущая сыростью и гнилью, больно колола ей руки, когда она пыталась приподняться. Подоспевший Леопольд склонился над девушкой. Собравшись с силами, она села на землю, устремив на молодого человека взгляд, полный негодования и глубокого отчаянья.

Неожиданно послышался легкий шорох, кто-то приближался к ним сзади мягкой решительной поступью.

— Теперь тебе уже не отвертеться, Анджелина, мое солнышко! Видно, на роду у тебя написано быть битой, — произнес Рольф вкрадчиво.

— Только не моими руками! — быстро воскликнул Леопольд, хмуро взглянув на принца. — Такие развлечения не для меня — охотно уступаю их тебе!

— Счастлив слышать это, мой друг. А как это вышло, что я застал тебя барахтающимся на траве с моей… пленницей?

— Твоя пленница убежала от тебя, пока ты ублажал гостя. Я только что настиг ее.

— Как это мило со стороны мадемуазель Фортин предоставить тебе возможность оправдаться передо мной за твою оплошность, допущенную в позапрошлую ночь. Вместо того, чтобы ждать от меня благодарности, тебе самому следовало бы поблагодарить мадемуазель, или, по крайней мере, справиться о ее самочувствии, ведь наверняка она сильно ушиблась.

Злость, от которой у Леопольда свело скулы, вмиг испарилась, уступив место глубокой озабоченности, светившейся в его черных глазах, обращенных к Анджелине.

— Вы ушиблись, мадемуазель?

— Вовсе нет, — отрезала она.

— Тебе повезло, — растягивая слова, произнес Рольф, не спуская глаз с Леопольда и обращаясь к нему, хотя сам в это время помогал Анджелине подняться.

Леопольд, залившись краской, тоже встал на ноги.

— Если ты говоришь это в смысле угрозы…

— С чего ты взял? — Рольф больше не смотрел в сторону Леопольда, переключив все свое внимание на Анджелину, он смахивал с ее волос капли мороси и выбирал сухие травинки.

— Мне так кажется.

— Тебе вовсе не надо напрягать свое воображение, чтобы истолковывать мои слова. Если бы я имел в виду угрозу, я бы высказал ее недвусмысленно.

Сжав руки в кулаки, Леопольд стремительно кинулся к Рольфу.

— Черт бы тебя побрал, Рольф, ты самый неблагородный на свете человек!

— Так именно поэтому ты и увязался за мной в эту поездку?

— Я говорю о только что случившемся!

— Правда? А я о другом.

— Ну хорошо, — в голосе Леопольда слышались горькие нотки. — Ты не хотел, чтобы я ехал с тобой, и я это отлично знал. Но я устал тебе повторять: укороти свой язык, когда говоришь о деле, касающемся не только тебя, но и меня.

— Ты навязался мне в попутчики, как продажная шлюха навязывается в обоз армии, выступающей на марш. И ты еще ждешь от меня за это аплодисментов?

— Найти истинного убийцу Макса не только в твоих интересах, но и в моих! После того, как он погиб, а твой отец серьезно заболел, в обществе пошли слухи, что именно я получаю наибольшие выгоды в случае твоей… твоей внезапной смерти. Да разве ты об этом не знаешь!

— Я знаю, мой мальчик, но ты ведь сам завел об этом речь, зачем? Чтобы предстать неким козлом отпущения, безвинно страдающим от моих нападок? А с другой стороны, там в Рутении, если бы я пал, как брат, от руки наемного убийцы, тебя бы возвели на трон, объявили королем — Король Леопольд! Это звучит. Последний в нашей династии. И все это без зазрения совести.

— Я не хочу быть королем вместо тебя, законного наследника. И этого не произойдет, я помешаю этому произойти!

Рольф рассмеялся, казалось, его смех завис в неподвижном воздухе, не желая умолкать.

— Мой ангел хранитель! Я тронут.

— Глумись надо мной, сколько твоей душе угодно, обращайся со мной, как с глупцом, мой царственный братец, мой будущий король, но я ни за что не покину тебя. Я не вернусь в Рутению один, без тебя.

Леопольд повернулся на каблуках и заспешил прочь, вышагивая по сырой траве строевым шагом, как на параде. Рольф смотрел ему вслед, хмуря свои золотистые брови. Он долго стоял, глубоко погруженный в свои думы, а потом вдруг резко тряхнул головой, как бы отмахнувшись от них. Взяв руку Анджелины, он положил ее церемонно на свой рукав и повел ее назад к дому.

Анджелина покорно шла отчасти потому, что ей больше ничего не оставалось делать, а отчасти из-за того, что находилась под его гипнозом. Своим вкрадчивым голосом, своими теплыми пальцами, в которых покоилась ее рука, одним своим присутствием он парализовал ее волю. От него исходила непреклонная сила, которой нельзя было сопротивляться. Подавленная и одновременно взволнованная, Анджелина в этот миг напрочь забыла об Андре.

Ужин проходил в полном молчании. Анджелина не сомневалась, что до сведения людей принца, вымокших и замерзших в сыром зимнем лесу, по которому они добрались, наконец, домой, была доведена весть о ее попытке побега. Они глядели то на нее, то на Рольфа с затаенным сочувствием, и от этих взглядов Анджелина подала духом, предчувствуя, что ей предстоит жестокая расплата. Хотя в поведении Рольфа не было и намека на это, когда он получасом раньше привел ее назад в спальную комнату. Там он опять уселся за письменный стол дописывать свое письмо. Царапающий звук гусиного пера действовал Анджелине на нервы, лишая ее остатков самообладания. И она с облегчением восприняла приглашение Сейруса к столу. И только теперь, сидя за ужином, Анджелина поняла, что спокойствие и молчание Рольфа относительно происшествия таили в себе зловещий смысл.

Когда ужин было окончен, принц поднялся из-за стола и подошел к очагу. Он остановился там, повернувшись лицом к присутствующим, заложив руки за спину и широко расставив сильные ноги. Лица у сидящих за столом напряженно вытянулись, и встревоженные мужчины начали переглядываться друг с другом. Они заерзали на стульях, когда взгляд их предводителя заскользил по их лицам — пристально всматриваясь в глаза каждого поочередно. Анджелина тоже почувствовала пробежавший по ее спине холодок в этой напряженной предгрозовой атмосфере, сгустившейся за столом.

Пламя свечи играло в светлых волосах принца, когда он резко поднял голову.

— Я требую трибунала!

Значение этих слов было, очевидно, хорошо понятно людями принца, потому что атмосфера сразу же накалилась до предела.

Густав, чье покрытое шрамами лицо было строго и торжественно, медленно встал на ноги.

— Кого мы будем судить?

Из-за стола поднялся Мейер.

— Я думаю, меня.

— В чем его вина? — спросил Густав.

— Пренебрежение долгом службы, — в голосе Рольфа не было слышно мстительных ноток. Но его негромкие слова тяжело падали в густой напряженной тишине.

— Кто выступит свидетелем?

— Анджелина.

Неожиданно услышав свое имя, она бросила косой взгляд в сторону Рольфа. Он сурово смотрел на нее остановившимся немигающим взором. Анджелина облизала кончиком языка пересохшие губы.

— Я… я ничего не могу сказать по этому поводу.

— Вы недооцениваете себя, — ответил он спокойным твердым голосом. — Все, что от вас требуется, это всего лищь в точности рассказать, каким образом вам удалось сегодня покинуть дом.

Анджелина взглянула на Мейера. Он стоял по стойке смирно, выправка выдавала в нем человека военного, привыкшего к жесткой дисциплине, во взгляде серых глаз, устремленных на Анджелину, читалось раскаянье. Он, видимо, сожалел о том, что, поддавшись минуте, расслабился и позволил ей беспрепятственно бежать.

Затем последовал подробный допрос свидетеля. Каждый из присутствующих мог задать Анджелине вопрос и должен был получить от нее исчерпывающий ответ. Причем эти вопросы не содержали и намека на непристойность или двусмысленность; все они были направлены на выяснение истины и установление меры виновности и ответственности Мейера за ее побег. Видя все это, Анджелина старалась отвечать как можно более правдиво. Руки ее, сложенные на коленях, дрожали от волнения мелкой дрожью, которую она была не в состоянии унять. Но в одном пункте Анджелина, пожалуй, покривила душой, утверждая, что Мейер не заметил, как она выходила из комнаты, хотя не могла быть полностью уверена в непреднамеренности его упущения. Она ощущала смутную благодарность к этому человеку и из чувства противоречия защищала его. Когда вопросы к Анджелине иссякли, внимание Рольфа переключилось на Мейера.

— Ты предпочитаешь суд и приговор, вынесенный нашим собранием, или поединок?

Мейер задумчиво покусывал губу, на его широком лице отражалась лихорадочная работа мысли. Наконец, он улыбнулся и развел руками.

— Я откровенно признаю, что действительно пренебрег своими обязанностями, хотя и возражаю против обвинения в том, что леди так или иначе усыпила мою бдительность. Более того, я не нахожу особой беды в том, что случилось, потому что считаю: бессмысленно и бесполезно насильно удерживать ее здесь. С другой стороны, зная настроения моих друзей, я вовсе не боюсь их приговора, хотя, конечно, какое-то наказание я должен понести. Но все же я выбираю поединок — потому что он менее оскорбителен для чести воина, чем наказание, наложенное другими, и потому что он даст мне шанс проявить себя и показать, на что я способен.

По оживлению, заигравшему в глазах Рольфа, можно было судить, что он полностью удовлетворен выбором Мейера.

— Право выбора оружия принадлежит мне, — сказал он. — И чтобы доказать, что дух рыцарства присущ не только тебе, я выбираю палицы.

— Палицы? — запротестовал Густав. — Но у нас нет с собой ничего подобного.

— В лесу полно сучьев и толстых веток.

Этих слов было достаточно, чтобы люди принца, за исключением Мейера, сорвались с мест и устремились в ночную тьму и сырость, громко требуя на бегу от Сейруса топоров и азартно споря о предполагаемой толщине и размерах такого оружия. Когда их голоса стихли вдали, Анджелина поднялась из-за стола.

— Думаю, мне пора вернуться в комнату, — сдержанно сказала она.

— Останьтесь.

Это было сказано тоном приказа.

— Я не хочу присутствовать на этом спектакле.

— Тогда, — глаза Рольфа настойчиво ловили ее взгляд, — в разыгрывании этого спектакля будет мало смысла.

Он знал, что Мейер виноват, но ответственность за его оплошность должна нести также и та, которая злоупотребила мягким доброжелательным отношением к ней. Мейер тоже заплатит по счету, но не столько за свой недогляд, сколько за неповиновение воле принца, отчетливо прозвучавшее сейчас в его словах, за вмешательство в дела своего повелителя и сочувствие пленнице. Выбор палиц в качестве оружия поединка отнюдь не был уступкой Мейеру. Скорее наоборот. Просто Рольф не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей в результате поединка серьезно пострадал, а с другой стороны, посредством этого оружия можно было преподать нарушителю дисциплины хороший урок, который тот надолго запомнит.

То, что Мейер это прекрасно понимал, было видно по выражению его лица.

— Ты сам выйдешь на поединок со мной или выберешь лучшего из своей свиты?

— Ты же знаешь мои правила. Я никогда не сражаюсь со своими людьми. Что же касается лучшего — они все хороши. Поэтому ты сразишься сначала с Густавом, потом с Леопольдом, затем с Освальдом и под конец с Оскаром.

— Со всеми?

— Да. По очереди, конечно.

— Хорошо, — глухо сказал Мейер, выражение его лица было угрюмым, и на бледной коже четко выделялся уродливый шрам.

Поединка чести на этот раз не получится. Мейера ждет позорная участь — избиение палками. Хотя он и был самым сильным среди телохранителей Рольфа, но он был не в состоянии одолеть всех. По мере того, как силы будут постепенно оставлять его, каждый очередной соперник, выходящий с ним на поединок, тоже будет слабее предыдущего по своим физическим достоинствам. И таким образом, победа над ним достанется слабейшему. Но как бы то ни было, первым на поединок с ним выйдет хитрый опытный ветеран Густав. Именно он начнет испытание на прочность воинских качеств Мейера.

Анджелина знала, что это мучительное для нее зрелище потребует напряжения всех ее сил. Так оно и вышло.

Сначала мужчины раздвинули стулья, освободив пространство в центре залы. Соперники разделись до пояса. В воздухе разносился свежий аромат древесины, с которой только что ободрали кору. Этот бодрящий запах смешивался с дымом очага, запахами неубранных со стола остатков ужина и потными испарениями тел сражающихся мужчин. Точные удары — удары по живой человеческой плоти — звучали глухо; когда борцы сходились, сжимая друг друга в мощных объятьях, их кованые сапоги гулко и громко топотали по паркетному полу. Скрещенные дубинки издавали негромкий скрежет, а отбитые удары звучали звонко в гулком просторном зале. Соперники рычали и бранились. Скоро тела их покрылись ссадинами и багровыми синяками от ушибов. На щеках, плечах и даже лбах выступили кровопотеки.

Густав был заметно хитрее и опытнее, он задал Мейеру хорошую трепку. Но скоро начал задыхаться, не выдерживая быстрого темпа. Более молодой Мейер стал одолевать его, сначала он прошелся по ребрам Густава, потом попал по диафрагме — сбив ветерану дыхание, а затем уже принялся дубасить его тщательными прицельными ударами. Несколько раз Густав, правда, тоже достал его скользящим ударом. Но один серьезный удар Мейер все-таки пропустил — он пришелся ему в самое ухо. Мейер закачался, но тряхнув головой, пришел в себя и снова ринулся в бой. И через некоторое время Густав поднял свою дубинку двумя руками над головой, громогласно объявляя мировую.

Леопольд был полон сил и нерастраченной энергии. Разозленный тем, что по вине Мейера он сам недавно попал под горячую руку Рольфа, молодой человек не хотел давать своему сопернику спуска. И то, что Мейер довольно быстро разделался с кузеном принца, было скорее не следствием его мастерства или выдержки, а делом случая — везением: Леопольд поскользнулся в лужице крови и в то время, когда он потерял на секунду равновесие, удар Мейера сбил его с ног, и он рухнул на пол. По правилам с падением одного из соперников поединок прекращался.

Следующим на очереди был Освальд, осторожный, но легкий и подвижный боец. Долгое время он успешно маневрировал, за счет своей ловкости и сноровки уходя от ударов Мейера, мягкими кошачьими движениями избегая прямых попаданий и обманывая бдительность своего противника. Его изумительная техника и отменная реакция вконец измотали Мейера, точно так же, как недавно сам Мейер за счет большей подвижности вывел из строя Густава.

Наблюдая за этим жестоким кровопролитным боем, Анджелина сознавала, что на ее глазах разворачивается необычное действо. Она волей случая присутствовала на поистине поражающем воображение спектакле, который не увидишь в их краях. Среди знакомых Анджелины не было ни одного мужчины, который был бы способен вот так запросто, схватив дубинку или палку, надежно защитить себя, а тем более атаковать сильного опытного соперника и одержать победу. Быстрота и ловкость, которые демонстрировали все без иключения люди принца, были выработаны долгими тренировками и закалкой. Эти люди были сражающимися автоматами, механизмами, созданными для поединков и битв. Но в бою проявлялась и яркая индивидуальность каждого, и характер, и талант, пусть и выказываемые вот таким варварским способом.

На щеке Мейера виднелся огромный багровый кровоподтек, и все лицо его заливала кровь, стекающая струйкой из рассеченной брови. Освальду тоже досталось. Одно его ухо горело огнем и напухло, а на теле в районе грудной клетки алел огромный ушиб. Когда Мейер, предприняв удачную серию ударов, угодил Освальду в голову, последний от неожиданной боли пришел в такое бешенство, что с громким воинственным криком безоглядно кинулся в бой, оставив свои уловки. Соперники молотили друг друга дубинками, как молотят зерно цепями. И тут дубинки скрестились. Мейер, молниеносно зацепив палицей дубинку Освальда, рванул что было силы, и та отлетела в сторону.

Ее подхватил брат Освальда и, сбросив на пол свой китель, торжественно выступил вперед. Его расчетливая манера ведения боя была непохожа на манеру брата. Все движения Оскара, которым, может быть, и недоставало артистизма, присущего Освальду, были точны и выверены. Он тщательно выбирал цель, соизмерял силу удара и точно поражал противника. Сам же Оскар, казалось, был неуязвим, хотя вовсе не находил нужным подстраиваться под соперника, а наоборот, навязывал ему свою тактику. Он не избегал ударов, не ловчил, но дубинка Мейера так и не дотронулась до него. Тогда как его удары били исключительно в цель. Мейер зашатался уже от первого прямого точного удара, затем последовал второй. Если бы Мейер сражался со свежими силами, он мог бы рассчитывать на победу над Оскаром за счет превосходства в весе и росте, но изнуренный предыдущими поединками, он неизбежно проигрывал.

— Довольно!

Эта резко и отчетливо брошенная команда как будто вмиг расколдовала Оскара от злых чар: он сразу же остановился, от его воинственности не осталось и следа. Но Мейер, который в это время как раз собрался, чтобы нанести удар, казалось, ничего не слышал, потеряв чувство реальности и воспринимая все сквозь кровавую пелену тумана, застилавшего его взор. Занеся дубину, он уже не мог остановиться. Оскар в последний момент попытался защититься, подняв над головой свою палицу, но дубинка Мейера уже со свистом рассекала воздух. Раздался глухой треск, Оскар выронил палицу и схватился за правую кисть, которая была неестественно вывернута.

Анджелина вскочила на ноги, устремившись вперед. Но Рольф мгновенно остановил ее.

— Ангел милосердия может, конечно, утешить беднягу Оскара, но не помочь по существу. Мейер — хороший костоправ и знаток обезболивающих снадобий. Пойдемте, нам пора на покой.

Рольф взял ее твердой рукой за локоть. Но Анджелина вырвалась. Резким непримиримым тоном она спросила принца:

— А кто поможет самому Мейеру?

— Любой из них, если ему действительно нужна помощь.

Анджелина знала по опыту, что бороться с Рольфом, настаивать на своем было совершенно бесполезно. Даже если принц и разрешит ей оказать помощь пострадавшим в схватках мужчинам, не было гарантии, что сами пострадавшие примут от нее такую помощь. В конце концов, именно она являлась причиной всех их ушибов, ссадин и синяков. Чувство вины угнетало ее, но в глубине души Анджелина подозревала, что именно такой реакции и добивался принц.

Нервы Анджелины были натянуты, как струны, предчувствие надвигающегося кошмара мучило ее. Она, как никогда, боялась оставаться наедине с Рольфом. Возможно, он намеренно довел ее до такого состояния. Так это или не так, но Анджелина испытывала жуткий страх. И поэтому вздрогнула всем телом, чуть не вскрикнув, когда он с грохотом захлопнул дверь за собой, пропустив ее предварительно вперед. Ей хотелось забиться в угол комнаты, как затравленному животному, но она не позволяла себе выказывать признаки малодушия и, как можно более спокойно и небрежно подойдя к камину, протянула к огню занемевшие от волнения руки.

— Сними с себя одежду.

Анджелина в ужасе резко обернулась.

— Что… что вы имеете в виду?

— Уверен, ты отлично меня поняла.

Он прошел к письменному столу, на котором стоял подсвечник с горящими свечами. Они играли отсветами в его золотистых волосах и отражались в начищенных пуговицах мундира. Принц склонился над столом и, взяв в руку гусиное перо, начал задумчиво поигрывать им в своих гибких сильных пальцах. Держа перо в одной руке, он подошел к Анджелине и, проведя пальцами по широкому вороту ее рубахи, сказал:

— Если я буду вынужден снять все это сам, то от твоей одежды ничего не останется.

— Зачем? — с трудом выдавила она, слова застревали в ее пересохшем горле.

Его синие, ярко пылающие глаза, пристально смотрели на нее, а на щеках нервно поигрывал мускул.

— Ты что же, сомневаешься в привлекательности своего тела или боишься за сохранность своей великолепной кожи?

— А если и то и другое? — она подняла подбородок и прямо взглянула на него своими отважными серо-зелеными потемневшими от нервного напряжения глазами.

— Такая откровенность заслуживает вознаграждения.

— Ваше Высочество… Рольф… — начала она, но не смогла выразить на словах то, что хотела ему сказать, не выдавая своего малодушия и страха перед ним.

Когда его пальцы глубже проникли в ее корсаж и дотронулись до обнаженной груди, она схватила руку принца за запястье.

Он взглянул сверху вниз на ее побелевшие пальцы и опустил ресницы, чтобы спрятать за ними выражение своих глаз.

— Если мои прикосновения так противны тебе, существует простой способ избавить себя от них. Ты всего лишь должна сказать мне то, что я так долго добиваюсь, и я тут же отпущу тебя к тете.

— Я не могу сказать того, чего не знаю.

— Ты лжешь, Анджелина. Я уверен, тебя заставляет молчать страх и преданность семье. И это несмотря на то, что твоя жизнь и смерть — в моих руках.

— Я не боюсь вас, — вспыхнула Анджелина.

— Не сомневаюсь. А хочешь, я по-настоящему напугаю тебя?

— Мне все равно. Это ничего не изменит.

— Возможно, кое-что изменит. Для тебя. Достаточно будет сказать, что твое исчезновение из дома де Бюи до сих пор никто в округе не заметил. А тем, кто справляется о тебе — таким, например, как Андре Делакруа, сказано, что ты не поднимаешься с постели по причине сильной лихорадки, такой сильной, что к тебе запрещено кого-либо пускать. А заболела ты в ночь — сразу после бала в доме Делакруа, — он помолчал. — Кажется, ты совсем не удивлена?

— Нет. Иначе Андре не был бы столь дружелюбно настроен к вам. Ведь именно вас в первую очередь заподозрили бы в моем… исчезновении, особенно после того подчеркнутого внимания, которое вы проявили ко мне на балу.

— Совершенно верно, — кивнул принц. — Но время, в течение которого эта сказка может выглядеть более или менее правдоподобно, ограничено. Завтра или в крайнем случае послезавтра общество должно будет увидеть тебя или твои похороны, одно из двух. Берегись, Анджелина. Не заставляй меня прибегать к крайностям.

— Я вообще не заставляю вас ничего делать, — произнесла она намеренно строптиво, но голос ее предательски дрогнул.

— Ну, хорошо, — он взялся свободной рукой за ее кушак, развязав его с проворной легкостью. — Не буду сто раз повторять одно и то же, чтобы не прослыть дураком — в добавок к званию деспота, которым ты меня наверняка считаешь. Если ты не хочешь подчиняться разумным доводам, пеняй на себя.